Последняя ночь перед казнью.

Тонкая нить между первой звездой и размытой полосой рассвета на сером небе. Неважно, что ожидает поутру: эшафот или виселица, гильотина или гаррота, аутодафе или простая пуля из винтового скорострела — за эти несколько мутных часов ты снова и снова будешь проживать свою жизнь. Искать поворот, приведший тебя в узкую камеру с решеткой на окне. Каяться или укрепляться в своей правоте, терять рассудок от страха или держаться несмотря ни на что, лелеять в душе постылую ненависть, тихую любовь или, самое безрассудное, вопреки-всему-надежду.

И бояться, бояться, бояться смерти.

Того таинственного перехода, который в боли и муке выворачивает наизнанку бестолковое твое естество, беспардонно вытряхивает душу из тела в другое, запредельное бытие. А может, и просто в никуда.

 

***

— Ты это, — недоверчивый клиент чуть не терся грудью о спину, следил за каждым движением, шумно дышал в ухо, — магии добавь хоть чуток. А то все руками да руками. Непорядок.

— Не мешай, хозяин, — отмахнулся А-Лай от надоеды. — У тебя шина гвоздем проколота, тут никакая магия не сравнится с клейкой смолой. А вот ходу у твоего кабриолета осталось часа на три, не больше. Движун подзаправить не хочешь?

— Ну даешь! — возмущенно замахал клиент пухлыми ладошками. — У тебя ведь в два раза дороже, чем в соседних мастерских.

«Тоже мне, великий эконом! Да на моей магии движун втрое дольше работать будет, — беззлобно выругался про себя механик. — Дурак ты, хозяин. Дураком был, дураком и помрешь. Ну и черт с тобой».

Прореха в покрышке была наконец найдена, колесо извлечено из корыта с водой и аккуратно заделано. Добросовестный А-Лай, ворча в нафабренные усы, сбалансировал магнитные уловители магии, подтянул расшатавшиеся болты на тормозной скобе, смазал петли капота:

— Готово, хозяин.

Закручинившийся клиент медленно отсчитал пять монет, подождал, пока А-Лай вопросительно поднимет бровь, пробурчал что-то насчет всеобщей дороговизны и болотной лихорадки, но все же добавил еще одну. А-Лай надел колесо на ступицу кабриолета, закрутил гайки, проверил манометром давление в шине. Повернул рычаг, опуская гидравлический домкрат, и расправил уставшие плечи. Дело было сделано.

 

***

А-Лай затворил за кабриолетом ворота, не торопясь умылся, оттер щеткой руки со въевшимися в кожу металлической пылью и машинным маслом. Надел чистую рубаху, атласный сюртук, брюки со штрипками. Повязал шелковый шарф под воротник. Чай не шушера какая, член гильдии «Три М» — мастеров-магов-механиков. Не за красивые глаза приставку «А» к своему имени получил. Выскочки-скоробогачи пусть напяливают на себя что попало, А-Лай человек солидный и выглядеть должен подобающе.

Прихватил со столешницы токарного станка с колесным приводом выточенную вчера деталь, аккуратно завернул в тряпицу, положил в карман. Этому клиенту А-Лай заказы всегда относил сам, проявляя таким образом приязнь и уважение.

Запер дверь, провел пальцем по вывеске над притолокой — «Мастерская А-Лая. Ремонт экипажей. Качественно. Недорого. С гарантией», — проверил, нет ли пыли. Пыли, конечно, не было.

До дома заказчика было недалеко, А-Лай в любую погоду ходил туда пешком — совершал моцион. В глазах пестрило от разноцветных вывесок над мастерскими и лавками. Солнце стояло в зените, слепило глаза. Ветер гнал по тротуару комки тополиного пуха. Цветущий чертополох резко и неприятно пах селедкой.

Мастер свернул на бульвар Первопроходцев.

— Посторонись, дядя! Зашибу-у-у! — Мимо пронесся мальчишка-посыльный на самокате.

На голову упала тень: в небе проплывала надутая флогистоном лягуха из тех, что несет в гондоле около сотни пассажиров и экипаж.

Во главе с чопорной классной дамой просеменили девочки-школьницы в летних пелеринках с оборками. Вокруг процессии еле заметно мерцал кокон не очень умелой магической защиты. И то, какая магия от мадамок, горе одно.

Хозяин мясной лавки напротив приветствовал А-Лая:

— Отменный день сегодня, господин механик, не правда ли?

Ответить А-Лай не успел. По брусчатке мостовой загрохотал, воняя горящим углем, новомодный паровой экипаж. Кто-то из богачей, кому некуда девать деньги, решил, что кабриолет без магии — жуть какой престиж. И вот, пожалуйста, разъезжает по городу уже штук тридцать, не меньше, кривых уродцев с огромным котлом и кочегаром в закопченном фартуке на запятках. Впереди, на кожаной скамейке, развалился сам господин денежный мешок в очках-консервах и его холеная дама в тонких перчатках с раструбами, расшитыми по краям розовым жемчугом. Дама снисходительно улыбнулась А-Лаю. Тот сделал вид, что не заметил, отвернулся, подошел к фанерному стенду с новенькими фотогатипами нарушителей закона: душегубов, грабителей, чиновников, слишком рьяно использовавших свое служебное положение.

Знакомый констебль К-Джонс, сопя от усердия, собственноручно прилаживал в правом верхнем углу свежий снимок обезьяноподобного детины. Сделал шаг назад, любуясь проделанной работой, прочел вслух:

— Опасный преступник находится в бегах, ко всем увидевшим просьба сообщить.

— Всенепременно, — пообещал стенду и констеблю А-Лай, превыше всего ценивший порядок и благообразие. — Можете не сомневаться.

К-Джонс застекленел глазами и взял под козырек пробкового шлема с кожаными полями.

 

***

Заказчик, к которому направлялся мастер, граф Э-Тай, служил источником несметного количества сплетен, любопытных взглядов исподтишка и даже некой гордости горожан за «того самого больного на голову молодого господина».

Потомок древнего аристократического рода, на что указывала приставка «Э» к имени, он не стремился ни к почетным должностям государственной службы, ни к уединению в загородном имении. Не считал нужным ни приумножать свое состояние, ни растрачивать его на скачках или игре в карты. Не устраивал приемы и сам на приемы не ездил, изредка, в туго накрахмаленной рубашке и пропахшем нафталином фраке, посещал джентльменский клуб. Не принимал гостей, в особенности родственников барышень на выданье, но не чурался девиц попроще: актрисулек, модисточек, певичек. По ночам в особняке Э-Тая горел свет. У городских сплетников языки распухли гадать, чем там занимается сумасбродный граф: оживляет похищенных с кладбища покойников или превращает в золото овечье дерьмо.

А-Лай был одним из немногих, посвященных в тайну.

Дойдя до крыльца, мастер одернул сюртук, кашлянул, прочищая горло, и потянул за шнурок колокольчика. Дверь приоткрылась. В узкую щель просунулась надраенная до блеска башка железного болвана, зыркнула стеклянными глазами, просипела сквозь криво нарисованные губы:

— Чего изволите?

— Доложи хозяину: мастер А-Лай по известному делу.

Дверь глухо захлопнулась и почти сразу же распахнулась настежь.

На пороге стоял его сиятельство граф Э-Тай собственной персоной. Высоченный, громогласный, румяный, занимающий всегда слишком много места. Кружевная мятая рубаха в пятнах машинного масла; одна ножища босая, другая — в ботфорте; сапог зажат под мышкой; взлохмаченные волосы криво подхвачены кожаным шнурком. Облапил, что твой медведь, так что ребра чуть не треснули, зарокотал прямо в ухо:

— Вот он, друг сердечный! Я знал, знал, что не подведешь, справишься к сроку. Заходи, сделай милость.

Отступил, пропуская мастера вперед, провел в громадную, размером с дом А-Лая, гостиную. На длинном столе вперемешку с грязными тарелками стояли блюда с фруктами, бутыли с вином, сотейники со свежей стряпней. Там же расположились загадочного назначения полуразобранные механизмы, разнообразнейшие детальки и инструменты.

Э-Тай осторожно развернул принесенную мастером тряпицу, стряхнул в ладонь латунную поделку, жадно поднес к крупному породистому носу, будто обнюхать собирался. Заторопился:

— Садись, сердечный друг, чувствуй себя как дома. Я быстро. Одна нога туда, другая обратно, детальку к делу пристрою, посмотрю, как работает.

Бух-бух-бух, утопал, как и был наполовину босой, на двор.

А-Лай только головой покачал: вот ведь! Легкомысленный, безалаберный, никакой основательности, а прикипел к нему душой. Если отдирать когда — только с кровью.

За спиной тихо скрипнула дверь спальни. В гостиную, лениво потягиваясь, выбралась заспанная девка, яркая, как клюква на снегу. Влажные вишневые глаза; спутанные, будто всю ночь на сеновале кувыркалась, темные кудри; измученные поцелуями губы. В кое-как запахнутой мужской рубахе на голое тело, бесстыжая. Зыркнула, не стесняясь, на А-Лая, проскользнула к столу, плеснула в чашку кофея, прикусила сахарными зубами свежую слойку.

Совсем еще девчонка, нескладная, плоская, худющая, не вошедшая в спелую женскую пору.

Совсем еще девчонка — а туда же.

Бух-бух-бух, вернулся Э-Тай, подлетел к девице, облапил за плечи:

— Знакомься, милая, мой сердечный друг, мастер на все руки А-Лай. Не знаю, что бы без него и делал-то! Новую планету, ту, что давеча в звездоскоп разглядел, думаю в его честь назвать.

— А он того стоит? — хлюпнула девчонка кофеем.

— Не сомневайся! — всхохотал граф.

— Ну и славно. Ухожу, некогда мне.

Девчонка чмокнула Э-Тая, мазнула губами по щеке ошалевшего от такой вольности А-Лая, подхватила с кресла ворох одежды и скрылась в спальне.

— Какова, а! — хлопнул граф мастера по спине. — Огонь! Богиня! Драконица! Не поверишь, влюблен, как безусый мальчишка. Сам от себя такого не ожидал! Идем скорей, покажу, куда детальку-то пристроил!

Э-Тай привел мастера к сараю за домом, распахнул ворота:

— Прошу!

А-Лай шагнул внутрь и остановился, восхищенный. На подъемнике висел гоночный кабриолет. Да какой! Всем кабриолетам кабриолет! Низкой посадки, с широко расставленными тугими колесами, острым, как клюв, хищным носом. Легкий, изящный, серебристый. Созданный вспарывать густой от скорости воздух, нестись вперед по дорогам и бездорожью, давить колесами камни и песок.

Созданный побеждать.

Граф нежно погладил кабриолет по блестящему боку:

— Как тебе?

— Красавец! На королевские гонки выставишь?

— А то! — гордо вскинул голову Э-Тай. — И на гонки тоже!

Это самое «тоже» А-Лаю чем-то не понравилось.

 

***

А-Лай устроился на трибуне мегадрома со всей основательностью. Неторопливо постелил на скамью сложенную пополам вчерашнюю газету, уселся поудобнее, снял шляпу, вытер вспотевший лоб. Соседнее сиденье занял для Э-Тая — водрузил на него корзину с провизией и бутылкой сливянки.

— Не забыл на мою красавицу поставить? — Э-Тай подошел незаметно, громыхнул во весь голос.

— А то! — А-Лай одобрительно глянул на графа, как всегда игнорирующего места для знати. — Как экипаж?

— Как часы! — Э-Тай вытер красные, в машинном масле, ручищи о льняную белоснежную салфетку из корзины.

А-Лай только крякнул, достал из кармана складную обзорную трубу, подарок Э-Тая, и приложил к глазам.

У стартовой черты в клубящемся мареве магии дрожали в нетерпении гоночные экипажи. В каждом за рулем — опытный водитель, или по-ихнему, по-спортивному — лихач, прошедший и пыль, и гниль, и смертельную кадриль.

Езда без правил, где победит самый отчаянный и умелый.

Ничего себе! Один из кабриолетов, левый крайний, был паровым! Тяжелый, неповоротливый, с угольным котлом сзади и дымящейся трубой впереди. На боку экипажа туго натянут плакат со строками: «Я не сказка, просто быль — паровой антомобиль». Как же владелец урода всеобщего позора не побоялся? Факт ведь, хоть и модная машинка, а приползет самой последней. И на последнем издыхании. Да и организаторы гонок куда смотрели?

А вот и кабриолет Э-Тая. Красавец, конечно, ничего не скажешь. Мудреный сплав науки и магии. Не каждому мастеру такое под силу. Э-Тай справился.

— Чего не позвал? — спросил А-Лай. — Я бы движун плотнее залил.

— Дистанция короткая. Здесь роли не сыграло бы, — отмахнулся Э-Тай. — Что не начинают-то?

Как бы в ответ на его слова распорядитель прокричал что-то неразборчивое в раструб жестяной трубы, замахал флажком. Толпа зрителей напряглась, вытянулась, как дым под ветром, в сторону экипажей. Прозвучал гонг — будто струна лопнула. Кабриолеты взвизгнули шинами, рванулись с места и понеслись по приплюснутому перекрученному бублику трека. Магический шлейф разорвало на куски, каждый коконом окутал свой экипаж. Кроме, конечно, парового антомобиля, першего напролом со слепой упертостью носорога.

Первый круг. Второй. Третий.

Вперед кроме паровика вырвалось сразу четыре экипажа: Э-Тая; черный с зубастой акульей мордой на капоте; белый с синими полосами вдоль корпуса и невинно-розовый, как девичий сон.

Экипажи-фавориты летели по внешнему краю трека, чудом удерживаясь на грани. То сходились бортами в опасной близости, то разбегались, как бильярдные шары. Присматривались, принюхивались друг к другу. Черный акулий вдруг чуть подался в сторону, толкнул колесом в колесо полосатый кабриолет. Полосатого понесло по треку. Лихач отчаянно крутил руль в попытке удержать машину. Без шансов. Экипаж слетел с арены, его несколько раз перевернуло, расплющило, полетели в стороны искореженные обломки. Толпа зрителей завопила, заулюлюкала, засвистела. Метнулись к лихачу служители с носилками.

Минус один претендент на победу. Самый беззубый.

Восьмой круг. Девятый. Десятый.

Четверо лидеров, слившихся в одно целое с машиной. Решительных, злых, умелых.

Розовый девичий сон промчался, почти нависая колесами над краем, вырвался вперед. Обогнал соперников на полкруга. Толпа вздохнула восхищенно: вот он, победитель! Но тут розовый экипаж окутался облаком золотой пыльцы, зафыркал, закашлялся, завихлял, по инерции проехал еще немного и встал: движун не выдержал нагрузки, треснул. Освобожденная магия разлетелась над трибунами радужным дождем.

Минус еще один. Самый самонадеянный. И не самый умелый.

Пятнадцатый круг. Шестнадцатый. Семнадцатый.

Трое соперников на треке. Идущих бок о бок. Никто не отстает, не вырывается вперед. Тревожное ожидание, подогретое бесхозной магией, медузой колыхалось над ареной.

Двадцать третий. Двадцать четвертый. Двадцать пятый — последний!

Черный экипаж и паровой носорог, словно сговорившись, одновременно оказались на два корпуса впереди машины Э-Тая, сблизились на минимальное расстояние, оттесняя соперника назад. Серебристый кабриолет метнулся к внешнему краю трека — они сместились туда же, метнулся к внутреннему — не пропустили. Попытался еще и еще. Потом отстал. А-Лай вдруг обнаружил себя взгромоздившимся на скамью, машущим кулаками в воздухе. Э-Тай возвышался рядом, оглашал пространство неподобающими графу ругательными словами.

Экипажам осталось полкруга. Зазор между бортами акулы и паровика стал чуть шире. Дальше пошло такое, чего видавшие виды зрители предугадать не могли. Кабриолет Э-Тая удивительно быстро разогнался, чуть не врезавшись корпусом в соперников. Из-под днища вырвалось густое облако магии, экипаж накренился, встал на боковые колеса, проскользнул между кабриолетами, упал обратно на четыре покрышки — только его и видели.

Вон он, вдалеке, рвет финишную ленту.

Толпа на стадионе бурлила, приветствуя победителя. Лихач отстегнул ремни, легко выпрыгнул из кабины, стянул шлем. Рассыпались по плечам густые темные кудри.

Девчонка. Девчонка Э-Тая!

Девчонка победно вскинула руки.

Толпа взбухла, взревела, выплеснулась из чаши мегадрома, потекла к арене — поближе рассмотреть счастливчика.

 

Экипаж оставили в ангаре мегадрома, чтобы забрать, когда схлынет поднятый болельщиками ажиотаж. А-Лая и девчонку граф быстренько усадил в свой прогулочный кабриолет и увез домой. Газетчики и мальчишки метнулись было вдогонку, но почти сразу отстали.

— Знакомься, милый друг, — оглянулся с водительского сиденья Э-Тай.

Девчонка протянула А-Лаю руку. Совсем не девичью, с бугорками мозолей, в старых и свежих шрамах, с траурной каемкой грязи под ногтями.

— НА-Таша. Можно просто Таша.

А-Лай с уважением сжал сильную ладонь. Надо же, НА. Мастер-Инженер. Ей же не больше восемнадцати. Когда успела! А с виду полная оторва.

 

***

— Выпьем за успех предприятия! — Э-Тай поднял бокал.

В честь победы стол был в кои-то веки прибран и застелен свежей скатертью, а сам хозяин одет в чистую сорочку.

— За будущий успех! — сверкнула НА-Таша вишневыми глазами.

— Так вроде успех уже случился, — удивился тосту А-Лай.

Э-Тай одним махом выпил вино, не глядя опустил бокал на стол:

— Вот об этом, сердечный друг, мы сейчас и поговорим. Ташуня, тащи сюда все, что нужно.

Девчонка метнулась в спальню, вернулась со свернутой трубкой картой и обшитым кожей ящиком.

Расстелили-разгладили карту на столе.

— Узнаешь? — спросил Э-Тай.

— Чего ж не узнать. Вот наш город, вот граница Ничейных Земель, вот, через семь дневных переходов, Собачья Пустошь начинается. Никогда не бывал, да и что там делать-то: вечная темнота, нечеловеческий холод, магию не сотворишь при такой температуре-то... — А-Лай провел ладонью по белой, в цвет снега, поверхности, заштрихованной параллелями и меридианами.

— А это что? — длинный палец Э-Тая уперся в красную метку на белом.

А-Лай пожал плечами:

— Мухи засидели.

— Сам ты муха, — фыркнула девчонка, подвела обгрызенный ноготь прямо под метку. — Вот он — успех. Нам туда!

НА-Таша открыла обшитый кожей ящик, жестом фокусника достала гладкую и блестящую, как черный оникс, прямоугольную штуковину с причудливыми выемками по бокам. Осторожно положила на стол, едва касаясь, провела пальцами по поверхности:

— А это — гарантия успеха!

Девчонка выловила со дна ящика прозрачный пакет, стряхнула в ладонь серебристые, как рыбья чешуя, металлические лепестки, приложила один к правому виску, другой — к левому. Потом прилепила такие же мастеру и графу.

А-Лаю показалось, что по лбу мазнули колонковой мягкой кисточкой, странные лепестки на мгновение обожгли кожу осколками льда и тут же будто стали с кожей единой плотью.

— Коммуникатор. Я через него с главным компьютером связываюсь.

— Бортовой компьютер «Зета сорок четыре» приветствует экипаж, — голос не шел извне, возникал внутри, вклинивался в собственные мысли. — Как дела, капитан?

— Все в порядке, Зета, — отозвалась НА-Таша. — Доложи о состоянии корабля.

— Все системы работают нормально. По-прежнему отсутствует модуль-навигатор прим триста один, необходимый для межзвездных перелетов.

Таша подняла взгляд на А-Лая:

— Теперь понял что-нибудь?

— Теперь повтори все то же, — чувствуя себя то ли полным дураком, то ли по-глупому облапошенным хитрой девчонкой, строго потребовал А-Лай. — Но на человеческом языке.

На человеческом языке все звучало примерно так.

Очень давно, еще когда Таша была совсем маленькой, несмышленышем, космический корабль среднего радиуса действия (ну, звездный кабриолет такой, небольшой) на выходе из кротовой норы (ну да, на небе живут кроты, не знал?) подвергся действию наведенной радиации (ну, это очень плохо, поверь на слово). Корабль резко изменил курс и приземлился на пригодной для жизни планете (твоей планете, А-Лай). Выбирали безлюдное место и просчитались. Потому что там вечная темнота и очень холодно. Смертельно холодно для человека.

На корабле находилась только Ташина семья. Капитан, ее дед, остался на звездолете исправить поломки и составить программу подготовки корабля к обратному полету. Он потом умер от лучевой болезни. А остальные сели в специальный кабриолет и уехали туда, где было достаточно тепло, чтобы находиться без скафандра (это такая вторая кожа, прочная и с отоплением), заряда движуна как раз хватило. Не магического, электрического. Только не спрашивай, что это такое.

Обратно? С обратно возникли сложности. Во-первых, зарядить движун было негде, а во-вторых, при первой же встрече аборигены отобрали навигатор (такой прибор, который прокладывает путь среди звезд. Модуль-навигатор прим триста один). Вот они и остались здесь, родители умерли от местных болезней, а бабушка Саша и Таша прижились. То есть теперь одна Таша. Бабушки больше нет.

Слушая все это, А-Лай только вздыхал, крякал и пучил глаза — очень уж странный получился рассказ. Космос, корабль, Таша — звездная девочка. Сказал только:

— Хорошо прижилась, если приставку НА к имени заработала.

— А то, — заулыбалась Таша. — Тем более, что способностей к магии у меня — ноль без палочки. Все только руками. Думаешь, почему столько паровых экипажей в последнее время на улицах развелось? Моя работа. И паролеты тоже. Нефть бы начала искать, но не хочу здесь больше оставаться. Домой хочу! На Землю!

— Зачем тебе на Землю? — пожал плечами А-Лай. — Ты ее и не помнишь совсем. А здесь уже своя. Положение имеешь.

— Ты ничего не понимаешь! — грохнул по столу кулаком выпивший без счета красного вина Э-Тай, про которого мастер, увлеченный историей с Ташей, совсем забыл. — Лететь к звездам! Покорять неизвестные энергии! Управлять новыми экипажами! Понять то, что здесь поймут лет через триста! Таша знает, что делает!

— Я надеюсь, — неожиданно тихо сказала девушка. — Надеюсь, что знаю. А-Лай, ты мне поможешь?

— И чем же я могу помочь? — удивился А-Лай.

— Ты видел, как я вожу! — жарко заговорила Таша. — Быстрее всех! На легком кабриолете мы быстро доберемся до звездолета. Ты зарядишь магией движун, чтобы хватило на восемь дней. Мне хватит! Ты тоже лучший. Ты сможешь!

— Кто это «мы»? — подозрительно глянул на Ташу А-Лай. — Я точно не с вами.

Фанатиков он не любил ни под каким соусом.

— Мы — это я и Э-Тай. Ну что, берешься? Берешься же, да? — Теперь НА-Таша смотрела на него, как на святого Микла, снявшего с плеча мешок с подарками. — Мы сами в кабину к тебе в экипаж сядем, платформу с гоночным кабриолетом прицепим. Ты его в целости и сохранности до края Ничейных Земель довезешь и прямо там движун зарядишь. Свежая зарядка дольше прослужит. А потом домой. Никто ничего и не заметит.

А-Лай укоризненно глянул на друга:

— Граф, ты же знаешь: как человек солидный и правильный, я в авантюрах не участвую. А у вас, извини, чистой воды авантюра.

— А если я очень попрошу?

— Все равно, Э-Тай.

— Тебе не стыдно? — взвилась вдруг НА-Таша. — Мы все равно уедем. На моей зарядке. Но если ее не хватит — ты будешь виноват в нашей гибели! Вот так!

А-Лай аж задохнулся от возмущения. Ишь как повернула, кошка драная. Он, значит, здесь главный злодей, а девчонка с графом — безвинные белые голубки. Надувался мастер так злобой, надувался, а потом подумал, что да, все равно поедут, и да, сгинут в Собачьей Пустоши, и да, А-Лай будет себя за это корить до самой смерти. Подумал — и сдулся. Сказал только:

— Вымогатели вы. И бандиты. Когда едем?

— Какой ты замечательный! — Девчонка кинулась А-Лаю на шею, чуть на пол не свалила. — Вот только выкрадем навигатор из городского управления — и сразу.

— Что сделаете? — только и смог сказать А-Лай.

— Выкрадем навигатор, — простодушно повторила НА-Таша. — Он в мэрии в сейфе хранится. Не сами, естественно. Найдем кого-нибудь более ловкого в этом деле.

 

***

Следующие три дня А-Лай, поминая недобрым словом то друга-графа, то девчонку Ташу, собирался в дорогу. Срочно разделался с текущими заказами, повесил на окно объявление, что закрывает мастерскую на три недели. Привел кабриолет в боевую готовность: заправил движун, проверил тормоза и балансировку колес. Сложил в саквояж самое необходимое.

«Сегодня. Подъезжай к полуночи» — прислал со слугой записку Э-Тай.

«Началось!» Сердце в нехорошем предчувствии заколотило в ребра — словно на волю просилось.

 

У черного входа дома Э-Тая стоял на платформе серебристый кабриолет, доверху забитый баулами и корзинами. А-Лай постарался подъехать как можно тише, вылез из экипажа и неторопливо прицепил к нему платформу. Потом отворил дверь.

— Заходи! — почему-то шепотом приветствовала Таша А-Лая. — Совсем скоро выезжаем.

— А этот, навигатор, хм... достали? — поинтересовался тот.

— Почти, — махнула девушка рукой.

— Так вы же не сами собирались его, хм... доставать.

— А мы и не сами. Вот этого ситного друга отправим.

Палец с обгрызенным ногтем уперся в застывшую в тени длиннорукую сутулую обезьяну. Обезьяна шагнула на свет и оказалась хмурым бородатым горбуном, предплечья и лодыжки которого были охвачены новейшими гидравлическими экзоусилителями на магической тяге. Горбун оскалился в улыбке, и А-Лай к ужасу своему узнал в нем громилу с доски нарушителей закона.

— С ума сошли? — зашипел он на Э-Тая.

— А что? — невинным голосом пророкотал граф. — У меня все самое лучшее, а Бяшка — непревзойденный домушник.

— Сволочи! — в сердцах сплюнул А-Лай. — Все, ухожу!

Но не ушел.

Напряженное ожидание затянулось на полчаса. У А-Лая промокла от пота рубашка на спине и свело скулы, когда горбун, наконец, появился. Запыхавшийся, взъерошенный, нервно поглядывающий по сторонам. Достал из котомки завернутый в тряпку металлический, изрезанный бороздами шар, не глядя, сунул Таше, буркнул нетерпеливо:

— Ваше? Тогда гоните деньги!

Э-Тай протянул горбуну замшевый кошель.

В это же самое мгновение вспорол ночную тишину пронзительный клекот полицейских дудок, замелькал в темноте свет ручных фонарей. Горбун схватил кошель, запахнулся в плащ, отступил и словно в ночи растворился. Без звука и следа, как городская нечисть.

— Здравия желаю! — констебль К-Джонс неожиданно возник у раскрытой двери, пористый нос его подергивался, как у охотничьего пса. — Звините за беспокойство, но у нас ограбление в городском управлении! Один охранник убит, другой — тяжело ранен. Никто подозрительный здесь не пробегал, сударь?

— Никого не виде... — начал Э-Тай и осекся. Констебль смотрел не на графа, на металлический шар в руках у Таши. На тряпку, густо заляпанную свежей кровью.

— Не видели! — твердо закончил Э-Тай. — Я живу на приличной улице, у нас бродяг не бывает. — И оглушительно хлопнул дверью прямо перед носом ошеломленного его напором К-Джонса.

Спустя несколько секунд на улице призывно заверещала дудка констебля, созывая подмогу.

— Черт! Черт! Черт! — А-Лай сорвал с головы котелок, швырнул на пол. — Связался с вами на свою голову!

— Не вопи! — дернула плечом Таша. — Раз так получилось, мы и без тебя доберемся. Скажешь потом, что тебя под дулом скорострела заставили молчать и кабриолет отдать. Поехали, Э-Тай!

— Поехали! — взвился А-Лай. — Очень хорошо придумали! Просто замечательно! Нет уж, девочка, теперь мы вместе в этой упряжке. Пошли заводить экипаж. Попробуем из города раньше выбраться, чем дороги перекроют.

— Я за руль! — тут же заявила Таша. — Быстрее меня никто не домчит.

— Быстрее тебя никто нас не угробит, — ядовито буркнул А-Лай. — Или я, или мы никуда не доедем.

 

Торопясь, заняли места в экипаже. А-Лай рванул рычаг скорости, не привычная к такому обращению машина протестующе заскрежетала рессорами. Замелькали за боковыми стеклами деревья и кусты, дома и пустыри, фонари и заборы. А-Лай склонился к рулю, до боли сжал в ладонях прохладный металл. Пот заливал лоб, глаза. Некогда было отвлекаться, стирать с лица холодные капли.

Экипаж все набирал скорость. Садовая улица, улица Магическая, площадь Мастеров, проспект Закона. Поворот, еще поворот. Скрип шин по брусчатке, свист ветра в ушах, злая ругань на губах.

Черт! Черт! Черт!

Встрепанные волосы, покрасневшие глаза, съехавший набок шейный платок. Где, за каким углом вылетел в канаву степенный поборник закона, точно спланировавший свою жизнь от начала и до конца?

Вон там, в конце дороги, опускается полосатое бревно шлагбаума. Суетятся вокруг констебли в остроконечных шлемах:

— Стой! Тормози!

Выжал рычаг до предела, уперся ногами в пол, откинулся на сиденье. Будто пытался придать экипажу дополнительное ускорение. Один из констеблей кинулся наперерез, раскинув руки. И отлетел в сторону, задетый боком машины.

Черт! Черт! Черт!

Экипаж проскочил почти под самым шлагбаумом. И понесся дальше, не замедляя хода. Потом свернул в степь. Оставаться на дороге теперь было опасно.

 

***

По плоской, как стол, степи, чудом уворачиваясь от колдобин и валунов, А-Лай вел экипаж сквозь недобрую ночь и зыбкий рассвет, сквозь туманное утро и солнечный полдень. Остановился только, когда опустел движун. Уронил затекшие руки на колени, морщась выпрямил плечи, откинулся на спинку сиденья. Принял у Таши флягу с неправдоподобно холодной и неправдоподобно вкусной водой. Спросил устало:

— Оторвались?

— Надеюсь. — Э-Тай обошел его пыльную машину, потыкал острым носком сапога шины на колесах. Потом повернулся к А-Лаю. — Выходи отдохнуть. Таша, сооруди нам завтрак на природе. Я пока движун заправлю.

— Это я и сам могу, — буркнул мастер.

— Нет уж, ты силу береги. Чтобы всю, до капли — в мой экипаж.

А-Лай промолчал. Таша расстелила прямо на земле платок. Разложила хлеб и сыр, зелень и фрукты. А-Лай подумал, что всего лишь за несколько часов девушка осунулась, потемнела лицом и повзрослела, нет, даже постарела на добрый десяток лет. И все ради того, чтобы рвануть в это чертово небо к этим чертовым звездам, когда здесь, руку протяни — такая простая и понятная жизнь безо всяких фанаберий и финтифлюшек!

«Не понимаю, — подумал А-Лай. — Не поддерживаю. Не одобряю. Не разделяю. Но не брошу. Потому что обещал. И потому что дурак. Другого объяснения и нету».

Таша от еды отказалась, села в тени кабриолета, обмотала злополучный навигатор проволочками, засунула их концы в пазы коммуникатора. Оба устройства тут же замигали красными и зелеными огоньками, запищали, будто две болтливые горожанки зацепились языками на улице.

— Работает? — спросил А-Лай Ташу.

— Работает! — кивнула та головой. — Думаю, взлетим. Взлететь — это уже полдела, остальное приложится.

 

Пока Э-Тай заряжал движун, мастер проспал пару часов, так что за руль сел отдохнувший и посвежевший. Э-Тай и Таша уснули на заднем сиденье, девушка свернулась лиской, разметала темные пыльные кудри на кожаной обшивке, пристроила щеку на круглом графском колене. Сытый, выспавшийся А-Лай подставлял руку свежему ветру, вдыхал горький запах ковыля и шалфея, поглядывал то на стелющуюся под колеса колючую траву, то на мирно сопящую Ташу. Мысль о том, как он будет выбираться из неприятной ситуации, постепенно ушла на задний план. В конце концов — да. Можно вывернуться, как Таша предлагала. Его, уважаемого мастера и мирного гражданина, заставили. Под дулом скорострела. Должны поверить.

А-Лай думал о том, как вернется домой, вытрет пыль с вывески на мастерской, займется любимым делом, заведет жену, а может, и двух. Темноволосых, вишнеглазых. Как они будут под вечер, притомившись домашними делами, дремать у него на коленях. И, казалось, все будет хорошо. Все всегда будет хорошо...

 

Все и было хорошо. До тех пор, пока не появился пароплан. Красный, тупорылый, с двойными полотняными крыльями, оставляющий за собой густой хвост дыма. Начал кружить над экипажем, как хищная птица, заметившая добычу.

А-Лай в растерянности остановил кабриолет:

— Не думал, что паропланы могут так далеко залететь от города.

Таша приложила ладонь ко лбу козырьком, глянула вверх:

— Раньше не летали. Этот из новых.

— И что теперь?

— Будем ночами передвигаться. В темноте паропланы не летают — не могут пока. За семь-восемь темных часов далеко уехать можно. Надеюсь, потеряют нас в конце концов.

— Может, он вообще больше не появится?

— Может, и не появится. Но сомнительно мне. Будем теперь по очереди экипаж вести: я и ты.

— А Э-Тай?

— Я это... — протянул граф. — Я ночью не могу, у меня это... куриная слепота.

После этих слов Э-Тай стал щеками краснее свеклы и сообщил, что куриная слепота у него особая — и ночная, и дневная, а под конец признался, что водить кабриолет так и не научился.

— Бывает, — посочувствовал ему А-Лай. — Ничего, зато звездный кабриолет вести научишься.

— Я научу, — кивнула Таша. — И тебя, А-Лай, научить могу. Если с нами отправишься.

— Нет уж, — отмахнулся тот. — Я как-нибудь тихонько, по земле, как привык.

 

Получилось так, как и предсказала Таша. На следующий день пароплан отыскал их хорошо после того, как солнце зашло в зенит. И нарезал круги над экипажем очень недолго — торопился вернуться в город до темноты.

А еще через день они достигли пограничья с Собачьей Пустошью. Места, где сумерки, сгущаясь, перетекали в кромешную темень. Спустили платформу. Таша, сев за руль, съехала в гоночном кабриолете на землю. Оба путешественника натянули черные, будто резиновые комбинезоны со множеством блестящих металлических змеек, разложили на сиденье похожие на круглые аквариумы прозрачные шлемы, серебристые перчатки и башмаки.

— Теперь твоя очередь, — обернулась к А-Лаю девушка. — Заряжай движун.

— Так, как раньше никогда не заряжал, — добавил Э-Тай.

Мастер только отмахнулся — не учи, мол, ученого. Положил на холодный пустой движун ладони, сосредоточился, читая про себя заклинание энергии. Представил, что льет в форму кипящий металл. Движун нагрелся, потом раскалился, но А-Лай рук не отнимал, терпел. Легко только мыши родятся, а человеку ничего легко не дается. Кожа на ладонях пошла пузырями ожогов. Убрал руки, только когда почувствовал: все, емкость заполнена под завязку, еще чуть-чуть — и взорвется, превратившись в огненный шар. Тогда отпрянул, сморщившись, показал Таше на мазь и бинты:

— Помоги перевязать.

Гордость распирала грудь: никто так не может, а я, вон глядите, смог!

 

Глухой клекот пропеллеров они услышали издалека.

— Гости пожаловали! — буркнула Таша. — Проводить прилетели.

Гостей было два: уже знакомый красный пароплан и новый, синий, с двумя летунами. Пролетели над головой, махнув крыльями.

— Нам на вас наплевать! — Таша притормозила, выбралась из экипажа, дурачась, помахала летунам рукой. — Мы уже почти у цели!

Там, наверху, по-видимому, тоже поняли, куда направляется гоночный экипаж, и знание это им очень не понравилось.

Пароплан спикировал вниз...

Горячей волной А-Лая отбросило в сторону, оглушило, засыпало землей.

— Гранаты! — услышал мастер странно далекий Ташин крик. — Они гранаты кидают!

Машины, пролетев над головой, разворачивались по новой — уничтожить наконец неугодных путешественников.

Э-Тай подскочил, закричал в ухо:

— Скорее! Уезжать надо. В Собачью Пустошь они не сунуться.

— В Пустошь не сунутся. А в пограничье — кто им помешает, — повернулся к нему А-Лай. — Экипаж — цель большая, отличная. Размолотят, как миленьких. Вы езжайте. Я их придержу маленько.

Э-Тай и Таша натянули шлемы-аквариумы. Девушка легко, одним движением, скользнула за руль кабриолета, Э-Тай тяжело упал рядом. Вжих — и кабриолет исчез в серых сумерках. А-Лай поднялся, опираясь о бок своего экипажа, погладил ладонью иссеченную осколками дверь, поднял глаза. Паропланы развернулись. Похоже было, что А-Лай уже не был целью, машины тянуло в пограничье.

— Это мы еще посмотрим, — оскалился А-Лай. — Мы и без магии все могем!

Откинул крышку железного короба, достал две канистры с горючим маслом, с трудом выдернул пробки. Мысленно обозначил прямую, расплескал вдоль нее темную густую жидкость. Сжал кулаки... Разжал... Господи, больно-то как! Магия после зарядки движуна ощущалась только покалыванием в кончиках пальцев. Ничего, хватит! Взмахнул руками, словно воду стряхивал.

Неожиданное яркое пламя метнулось в стороны, рванулось вверх, закрывая полнеба. В дыму заметались потерявшиеся паропланы.

А-Лай сполз вниз по корпусу машины, прислонился спиной к колесу и стал ждать.

 

***

Ты стоишь у серой, грубо оштукатуренной стены, сжимаешь ладонями железные прутья крошечного окна под самым потолком. Ржавая пыль, похожая на засохшую кровь, пятнает белую рубаху, но впервые в жизни тебе нет дела до того, чтобы пристойно выглядеть.

Ты ждешь.

Не тяжелых шагов конвоя в коридоре, не торопливой рыси посланца с грамотой о помиловании, не неминуемого рассвета.

Ты ждешь знака.

Вопреки-всему-надежда глухо бьется в такт сердцу, не дает дышать, рвется наружу, ломая ребра.

Что ты уже отдал, чтобы она не умерла?

Что еще готов отдать?

За окном застыл траурный бархат неба в колючках звезд. Незыблемый, вечный, беспощадный.

Недоступный для человека.

И вдруг в один миг все меняется.

Огненная стрела взлетает над горизонтом, рвет в клочья траурный бархат, сметает с пути звезды, сминает существующий порядок вещей.

Текут по щекам, падают с подбородка соленые капли.

— Взлететь — это уже полдела, — говорит НА-Таша, — остальное приложится.

 

Ты стоишь у окна до восхода солнца, забыв обо всем, кроме небесного кабриолета. Не слышишь даже, как открывается дверь в камеру. Поворачиваешься только тогда, когда чувствуешь руку на плече.

Усатый толстяк в синей форме с золотыми эполетами делает шаг, уступая тебе дорогу:

— Иди домой, А-Лай.

— Почему? — не понимаешь ты.

— Потому что твои друзья могут вернуться. Неизвестно, с какой новой силой. Нам бы не хотелось объяснять им, почему ты не встречаешь их у порога.

Ты не споришь, конечно. Аккуратно отряхиваешь с рубахи кровавую ржу, поднимаешься по стертым ступеням. Хрустишь сапогами по щебенке, с отвращением трогаешь ладонью отросшую щетину и в такт шагам повторяешь про себя: «Взлететь — это уже полдела. Остальное приложится!»