Когда я родилась, кричащие плоды вопили истошнее обычного - так говорила моя мать. Кричали так, будто им действительно больно.

Иногда я вспоминаю ее слова, думая - не это ли то дурное предзнаменование, обещавшее мне беду. Как бы я хотела, чтобы эта история была или о великой любви, или о подвиге, или о спасении мира - но, кажется, моя история о другом.

 

* * *

Когда я пытаюсь вспомнить, с какой секунды моей жизни все пошло не так, в памяти всплывает день, когда я впервые повстречала Кинезело.

В детстве я запомнила его зубы - белые, как жемчужины. Он скалится, когда улыбается. А улыбается он всегда, и от этого кажется и страшным, и забавным, и просто странным.

Втайне я всегда надеялась, что однажды он позовет меня с собой, но такого никогда не случалось. Кинезело приходил, рассказывал свои истории, долго смотрел в никуда и уходил, оставив мне лишь запах табака, дыма и вяленой рыбы. Он всегда говорил: «Ния, я убью любого, только попроси» - но ни разу: «Только попроси, и я заберу тебя»

К нашей первой встрече я знала о нем лишь с рассказов матери.

- Есть демон один, бродящий по миру, - начинала она. - И имя ему - Кинезело. За столетия кожа его обгорела, глаза выпали, душа испарилась. Сердце его - костер, а дыхание - дым. Говорят, если костер затушить, умрет демон, но человек и приближаться к нему боится - приносит Кинезело несчастья и смерть.

Мне тогда было пять, и мать тогда была жива. Она умерла через три года, когда родился Пио - и в день ее смерти в наше селение пришел Кинезело. Я не виню его. Не верю, что он действительно приносит горе.

Он гулял между домами, в которых затаились люди. От него все прятались, а он стучался в двери, кого-то искал. Наверное, кого-то важного - но встретил меня, идущей от колодца к дому.

- Напоишь водой? - хрипяще спросил он, и белозубая улыбка растянулась от уха до уха. Из его рта и носа шли струи дыма, и глазницы - действительно пустые, темные глазницы - прятали в себе демонический огонек.

Кинезело напугал меня, но я водой поделилась - протянула ему сколотый кувшин, боясь смотреть в лицо, красное от ожогов. От него шел жар, сравнимый лишь с жаром солнца в пустыне.

Кинезело вернул мне кувшин, кивнул, как старой подруге, и пошел прочь.

Весть о том, что Ния, дочь больной Эйи, помогла демону, приносящему смерть, к вечеру облетела все селение. К концу того же дня умерла матушка, оставив на меня маленького Пио и наш обветшалый дом. Ни один человек не пожалел меня - мне сказали, что это я накликала беду, и с тех пор от меня все отвернулись. Но я Кинезело не виню. Всеобъемлющая любовь ко всему живому - вот что разрушает меня и мою жизнь из года в год.

 

* * *

- Я пришел в этот раз с далекого края, где красные деревья обнимают луну, а желтые люди залезают по ним к небу и собирают звезды в подолы одежд.

Мы сидели бок о бок в тени рощи, и иногда, сквозь переплетение веток, к нам заглядывало солнце. Я, сгорбившись, плела корзины - свалившись на днях с плачущего дерева, я повредила ногу и лазать за плодами пока не могла. Кинезело лежал в траве, надвинув на лицо свою широкую соломенную шляпу, и оттуда попеременно выплывали клубы дыма.

- Желтых людей не бывает, - не очень уверенно буркнула я, и из-под шляпы послышался хриплый смешок.

- Если есть белые, черные и смуглые люди, то почему бы и желтым не быть? Неплохие они. Танцуют, подобно птицам, и совсем меня не боятся.

Я никогда не могла понять, говорит ли Кинезело правду или же лжет. Его слова были гибкими и быстрыми, как змеи - переплетаясь, они уползали прочь, скрывались в траве, и я не могла поймать ни одно из них.

В последнее время Кинезело приходил все чаще и чаще. Он не появлялся в селении, где от него прятались, но гулял по лесу и иногда выходил на берега озера. Смотрел вдаль, где на другом берегу черные люди охраняли дворец из белого мрамора, щурился и долго молчал.

- Там живет белая госпожа, - говорила я каждый раз, приходя к нему.

Кинезело кивал и мы уходили. Потом на его красное лицо возвращалась привычная улыбка, он начинал долго разговаривать, и мне оставалось лишь гадать, о чем он тогда думал.

Странный, жуткий Кинезело - что творится в его голове, для меня загадка...

Он еще долго говорил о желтых людях, об их птичьих песнях, о вине из звезд, а я все ждала, когда он скажет: «Если хочешь, я в следующий раз покажу тебе все наяву» - но он так и не предложил. Я почти не расстроилась, потому что привыкла.

К полудню мы разошлись - я оставила корзины и пошла в селение, а Кинезело отправился куда-то в лес. Он любил лес - тот был странным и жутким, совсем как сам Кинезело, но я знала: в сердце леса таится смерть.

Это все знали.

Сердце сжалось, стоило выйти из рощи. Пио...

Я влетела в селение, распугав гусей и опрокинув чью-то корзину. Нога взорвалась болью, по земле покатились мертвые кричащие плоды, но я этого почти не заметила. Здесь, под навесом, сидели старики, больные и дети, плетущие корзины, и наконец стало понятно, что не так.

- Стой, прошу, - еле слышно прохрипела я, задыхаясь. Перед глазами плыло.

Черный человек, огромный, как скала, уже занес руку с плетью, но помедлил - я заслонила собой Пио и подняла дрожащие руки.

- Он слепой, - медленно, по слогам, произнесла я. - Он... Не подходит для работы... Прошу, прости. Я все сделаю за него.

- Ния, не надо... - зашептал трясущийся Пио, ухватившись за мою одежду. - Ния, не надо...

Но я повторила - все так же по слогам. Черные люди плохо понимали наш язык. Надзиратели, охранники госпожи, люди пустынь - их называли по-разному, но были они, как один: огромные, молчаливые, крепкие, с прищуренными глазами и громовыми голосами. Их кожа напоминала черные обсидиановые скалы в пустоши, и взгляд их был таким же острым.

Надзиратель прищурился сильнее, согласно кивнул, замахнулся, и я зажмурилась.

Щ-щелк...

 

Я вернулась в рощу, когда доплела за Пио корзины - ему работы давали меньше, чем другим, но он даже с этим не справлялся.

Кинезело долго смотрел на меня и молчал.

- Бедная Ния, - наконец сказал он с легкой улыбкой. - Я убью твоего обидчика, стоит тебе только попросить.

Сказал, точно зная - я никогда такого не попрошу.

Красная полоса от плети теперь будет долго украшать мою щеку, но я старалась забыть о ней и о разъедающей боли.

- Все хорошо, - просвистела я, начиная плести. - Придешь завтра? Завтра меня здесь не будет, я вернусь к сбору кричащих плодов.

И мысленно добавила - если переживу эту ночь.

- Хорошо, приду, - кивнул Кинезело, надвинув шляпу на лицо и ложась в траву. - Но ты подумай о моих словах. Ты можешь любить людей всю свою жизнь, но однажды они сделают тебе слишком больно, чтобы давать им второй шанс.

- Никогда, - криво усмехнулась я, морщась от боли, и он вздохнул.

Долго молчал, выдыхая дым, а потом тихо сказал:

- Ты добрая. Как же мне тебя жаль.

 

Тонкими пальцами Пио неловко обмазал мою щеку горькой кашицей, и мы молча съели по полусгоревшему батату. Отсутствующим взглядом выцветших глаз он прожигал стену, когда я тушила огонь, прикрывала створки окна и расстилала наше ветхое покрывало.

- Крыша дырявая, - сказал он, когда я поцеловала в лоб и легла. - Придут дожди, будет течь.

- Я залатаю.

- Нам дают плохую еду. Это из-за меня?..

- Не обращай внимание. Я попытаюсь поговорить.

- Тебя сегодня отделили от всех, а завтра отправят на плантации...

- Я справлюсь.

Засыпай, Пио. Твои вопросы не делают мне лучше. Я хочу заснуть и проснуться. Я не хочу думать о проблемах - оставлю это на завтра.

Он наверняка это понял, поэтому тихонько вздохнул и повернулся лицом к стене.

- Тебе было бы легче, если бы не я.

Я не ответила - мы оба хороши.

- Спокойной ночи, Пио. Увидимся завтра.

Зажмурившись, я глубоко вздохнула, и сон нежной и скользкой змеей обвил меня в крепкие объятия. Какое счастье, я засну - а значит, не умру...

Спи и ты, Пио. Помни - нечто забирает тех, кто не спит.

 

Колдовской сон приходит с появлением первых звезд на ночном небе, а исчезает с восходом солнца. Я распахнула глаза, задыхаясь.

Живая.

У другой стенки сопит Пио - живой. Мои глаза снова слезятся - ночью опять снилось что-то страшное, но я никак не могла понять, что... Какое же счастье, что мы с Пио живы.

- Нечто убило старика Айми, - шептались на плантациях, перехватывая корзины и косясь на черных людей с копьями. - Снова не заснул, и на этот раз ему не повезло...

Покойся с миром, Айми. Пусть Душа Леса убережет тебя от мрака.

Нам не разрешалось скорбеть - с рассвета мы должны работать, поэтому по взмаху главного надзирателя, повесив корзины за спины, мы полезли на плачущие деревья. Нет времени оплакивать убитого Айми. Мы всего лишь смуглые люди с седыми волосами, сборщики кричащих фруктов, рабы белой госпожи. Наше дело - работать.

Но для меня сбор кричащих плодов похож на игру. Опасную, пугающую - зачастую смертельную.

Соберись с духом, Ния. Впереди долгий день.

Лезу наверх, сомкнув зубы. Ноги постоянно соскальзывают с влажных и гладких веток, и незажившая нога ноет. Чтобы не шипеть от боли, я закусываю край платка, укрывающего волосы. Забравшись достаточно высоко, замираю, перевожу дух и привязываю себя веревкой к серому стволу плачущего дерева. В этот раз не повезет, ушибом не отделаешься. В этот раз, стоит упасть, - и все. Некому будет больше защищать Пио.

Не смей падать, Ния.

Над головой, в ворохе серебристых листьев, спят плоды. На янтарной кожице - капли росы. Вот потянулась к одному... От мимолётного прикосновения плод тонко запищал – слишком юный, не время его срывать. От резкого писка вздрагиваю, но удерживаюсь на ветке и касаюсь другого.

Крик. Звучный, громкий - самое то. Фрукт поспел.

Жмурясь от шума, срываю плод и бросаю в корзину за спиной. Он захлебывается воплем, но я точно знаю - через несколько минут он навсегда замолчит. С других деревьев уже доносятся визги - так начинается день у сборщиков кричащих плодов...

 

Солнце, застывшее в зените - знак немного отдохнуть, но я все равно продолжила сбор, потея и пыхтя. Сегодня мне не везло - попадаются то писклявые зеленые плоды, то переспевшие, с хриплыми голосами. Такие для белой госпожи не годятся, оставалось их срывать и выбрасывать вниз, чтобы на их месте выросли новые фрукты. Новые отвратительные плоды.

Пот заливал глаза, серебристые пряди волос лезли в лицо, ремни корзины натирали плечи и подмышки; тело чесалось и болело. Но одно неверное движение может убить меня, поэтому приходилось терпеть.

- Как все печально, - с неизменной улыбкой промурлыкал Кинезело, заглянув в мою корзину. - Из тебя ужасный сборщик.

Он, как всегда, появился из ниоткуда на соседней ветке, и я совсем не удивилась.

- Будто бы у меня есть выбор, - буркнула я, даже не пытаясь перекричать вопли. - Зачем белой госпоже столько кричащих плодов?

Кинезело выдохнул струю дыма и пожал плечами так, что стало ясно - он все знает, но ничего не скажет. Мозолистые руки уже болели, голова раскалывалась, словно орех, но я продолжала касаться плодов и срывать зрелые. Не соберу за день полную корзину - одной полосой на щеке не отделаюсь.

Из-за писка вокруг все сложнее определять спелость плода, потому что недозрелые фрукты, пробудив, уже не заткнешь, а срывать их запрещалось.

- Ненавижу их, - прорычала я, когда из рук выскользнул сорванный кричащий плод. Полетев вниз, он исчез в листве и через пять секунд наверняка разбился об землю.

- А людей любишь, значит? - усмехнулся Кинезело. - Они не лучше.

- Знаю - и люблю. А ты нет?

Кинезело задумался.

- Наверное, нет, - и улыбнулся шире. - Твоей любви к ним и так слишком много.

 

Я жмурилась, пытаясь заснуть, но сон никак не приходил - была лишь боль в спине, где теперь алели три длинные кровавые полосы. Я плохо сегодня поработала. И, наверное, это заслужила.

- Не говори так, - бормотал этим вечером Пио, пытаясь выскрести последние крупицы мази. - Белая женщина требует невозможного... А черные люди бьют слишком сильно. Ты не сможешь завтра работать.

- Надзиратель не хотел, - отвечала я. - Я видела его глаза.

В них читалась усталость столетних скал.

Пио нахмурился, покачал головой и накрылся покрывалом. Он почти ничего не съел этим вечером.

- Все хорошо, Пио?

- Да, - прошелестел он.

Он знал, что меня не обмануть, но все равно попытался.

Придвинувшись к Пио, я приобняла его за худенькие плечи и уткнулась в серебристые всклоченные волосы. Погладила по затылку, как мама успокаивала нас, и Пио всхлипнул. Через несколько лет после ее смерти нас оторвали друг от друга. Меня отправили на плантации, но я не отдала его. Пио пах ароматной соломой, травами и отчего-то навозом - нас обоих не любили в селении. Он был слепым, а я была странной. Но если я привыкла к людям и нашла себе друга в лице Кинезело, то Пио было явно хуже. Он даже солнца не видел.

- Все будет хорошо. Не бойся. Я защищу тебя.

Когда Пио заснул, я отвернулась к своей стенке. После дня, полного воплей плодов, самой хотелось кричать, но сейчас я лишний раз боялась вздохнуть.

Тихо свистит ветер, шелестит лес. Все живое затаилось - я чувствую это каждой частичкой себя. До боли жмурюсь, закусываю губу. Страшно. Если не засну - меня убьют, это негласное правило леса. Давай, Ния, засыпай... Почему время течет так медленно?.. Неужели это все?

Точно знаю - кто-то ходит поблизости. Я чувствую это.

И старик Айми, и многие до него, кто умудрился выжить после бессонной ночи, говорили: в сумраке по селению бродит нечто, которое ищет разбуженных и убивает их. Правда, потом счастливчики все равно погибали - а значит, если я сейчас не усну, то скоро растерзанным найдут мое тело. Мое хрупкое, слабое тело.

Глупая, обещала защитить Пио, но даже себя защитить не могу...

- Успокойся, - прошептала себе. - Ты заснешь через минуту и проснешься уже утром.

Вдох. Выдох. Я даже поверила в это.

Но так не случилось. Ни через минуту, ни через пять колдовской сон не усыпил меня, и к горлу подкатила тошнота; затряслись руки. Стало ясно - если я еще немного пробуду здесь, то меня вырвет. Что если селение - самое опасное место для меня? Что если нечто заберет вместе со мной и Пио? Надо что-то делать... Даже если этого хочется меньше всего.

Не дыша, я выглянула наружу. Тьма обволокла все вокруг, и я поняла, что никогда раньше не видела настоящую ночь. Темнота, всеобъемлющая и плотная, хлынула в меня, как вода заполняет утопленника, и я поняла, что пропала. Оглушенная и ослепшая, я почувствовала себя жалкой жертвой мира.

Мне может помочь лишь тот, кого боятся больше ночи, леса и нечта. Мне нужно найти Кинезело.

За высоким частоколом шелестит серебристый лес плачущих деревьев, пропахший смертью. Он тянется во все стороны, и от него не сбежать.

На востоке разлито озеро, на другом берегу которого стоит дворец белой госпожи - нашей хозяйки.

На западе - горы, за горами - пустыня... Куда же мне пойти? Везде пахнет погибелью.

- Ни... Ния...

Проклятье.

Я чуть не споткнулась в темноте о собственную ногу. Сердце, в момент превратившись в янтарный кричащий плод, завопило: «Беги!» - и, шипя от боли, я понеслась прочь.

Голосам из темноты нельзя доверять.

Рядом кто-то ходит.

Нечто близко.

- Ния! НИЯ!

Беги, Ния...

 

Волосы лезут в лицо, воздуха не хватает, боль пронзает босые ступни...

Постепенно глаза привыкли к темноте, и теперь я видела, куда бежать. Голос звучал из-за спины, и я задыхалась от бега. Никогда в жизни я так не бежала, но вскоре стало ясно - чем дальше я бегу от голоса, тем ближе он звучит.

Когда перед глазами уже начало двоиться, замедлила бег, прислушивалась. Ни зова, ни движений.

Я вышла на поляну, полную замерших людей. Сердце дернулось, но почти сразу успокоилось - человеческими силуэтами оказались мраморные статуи. Иногда, гуляя по лесу, можно повстречать такие - но точно не так много, как здесь.

Вытесанные из мрамора люди выглядели счастливыми и прекрасными, и что-то было в их одежде и украшениях, взгляде и мимике, что говорило: это не смуглые люди.

Мой народ не может быть настолько прекрасным и счастливым.

- Ния?

Я вздрогнула, но тут же успокоилась - это Кинезело бесшумно подкрался сбоку.

- Что ты здесь делаешь, Ния? Почему не спишь?

Его улыбка чуть искривилась - видно, выглядела я жутко.

- Теперь нечто охотится за мной, - горячо зашептала я, озираясь. - Оно бежало за мной... И звало...

Минуту длилось молчание, а потом Кинезело расхохотался так, что даже каменные люди, наверное, вздрогнули бы от неожиданности.

- Нечто... - смеялся Кинезело. Из его рта валил дым, а жар тела стал невыносим. - Ния, забудь про эти глупости... Нечта нет.

- Оно есть, - прошептала я. - Пожалуйста, будь тише... Или убей его - прошу!

Почему ты мне не веришь...

Хриплый хохот Кинезело стал раскатистым, сумасшедшим, и я обняла себя, сжавшись. Я никогда не видела, чтобы он так смеялся. И совершенно точно стало ясно - Кинезело не выполнит обещания, которое он давал каждый раз. Никого он ради меня не убьет.

- Что это за статуи? - решила тогда спросить я, и Кинезело замолк так же резко, как и засмеялся.

Его лицо, в сумраке поистине уродливое, посерьезнело, и белозубая улыбка загорелась мрачным злорадством.

- Люди, которых я проклял.

- Мои... Мои люди?

- Нет. Идем отсюда.

Мы пошли через лес назад, в сторону селения, и с каждым шагом ужас возвращался. Иногда я шла слишком близко к Кинезело, с шипением обжигалась об его раскаленные руки, и он качал головой.

- Ты нравишься лесу, разве не видишь? - спросил он. - Так чего ты боишься, Ния?

Я не хотела с ним разговаривать. Десять лет дружбы будто стерлись после его смеха над моим главным страхом - страхом перед нечтом, которое убивает моих людей и вот-вот убьет меня.

Наверное, Кинезело это понял, потому что хмыкнул и улыбнулся шире.

- До утра далеко, - неожиданно сказал он. - Наверное, стоит тебя кое-с-кем познакомить. Следуй за мной, Ния.

И повернул на восток, к озеру.

 

«Следуй за мной» - этого оказалось достаточно, чтобы обида и страх исчезли. Рядом с Кинезело исчезал ужас перед темнотой, и тишина разбивалась, как разбивается об землю выскользнувший кричащий фрукт.

Неизвестно откуда послышались голоса цикад и пересвистывание птиц, шелест трав и всплеск волн. Лес вдруг показался живым - живее меня самой, и прохлада пропитала мои волосы, одежду, кожу.

Когда Кинезело вышел на берег озера, я замерла - он привел меня к золотистым тиграм. На таких охотятся черные люди, защищая селение собирателей, и тигриные шкуры всегда украшали шатры надзирателей и их мощные, высокие фигуры.

Я и кошки встретили друг друга напряженными взглядами и молчанием. Даже в ночном сумраке их золотистые шкуры ослепляли, а глаза - большие, круглые, понимающие - не мигая, ловили каждое мое движение.

Хотелось высказать Кинезело все, что я думаю о нем, но даже дышать оказалось непросто.

Наверное, их природа и долг - вцепиться в мое жалкое недокормленное тело, но неожиданно тигры хлынули ко мне, слившись в единую пушистую реку живого золота, и напряженная тишина разорвалась на клочья оглушительным, утробным урчанием.

Не удержавшись на ослабевших ногах, я с воплем рухнула на землю, и вокруг меня собралась целая тигриная стая. Стало теплее, исчез страх, куда-то пропала боль, а в нос прокрался запах шерсти, рыбы и трав. Наконец захотелось спать.

- Говорил же, - Кинезело, протянув руку в перчатке, одним рывком вытянул меня из тигриного клубка. - Ты нравишься лесу. И он не такой, каким тебе всегда казался.

Я не совсем понимала его и почти не слушала - тигры все лезли и лезли ко мне, трясь головами о платье и облизывая мозолистые руки. Хотелось смеяться, и возникла мысль, что эти кошки - мягкие, солнечные и совсем не злые - точно бы понравились Пио.

Ближе к рассвету меня все-таки победил сон, и я сладко уснула, обнятая тиграми. Это был первый раз, когда сон кажется не змеей, а кошкой - и когда засыпаешь не для того, чтобы выжить, а потому, что всего хорошего должно быть немного.

 

Проснулась я уже в дома, и, если бы не яркие запахи, пропитавшие меня, посчитала бы статуи, лес и тигров сном.

Весь день я зевала, мечтая уснуть, и снова не собрала норму. В этот раз мне досталось больше прежнего - по собственной глупости и сонливости я закинула в корзину несколько перезревших плодов.

- Я убегала от нечта, - рассказывала я потом Пио, - а потом Кинезело познакомил меня с тиграми... Теперь мы с тиграми хорошие друзья.

Осталось загадкой, поверил мне Пио или нет, но слушал он очень внимательно. Сверлил взглядом стену, молчал, слушал, и под конец сказал:

- Ты все-таки береги себя. Пожалуйста...

 

Я уснула вечером, но пробудилась к полуночи. Прислушалась, приподнялась на локтях, всмотрелась в пустоту. С грацией кошки потянулась и поднялась на ноги - нельзя оставаться на месте. Если нечто действительно начало охоту за мной, в лесу мне будет проще убегать и прятаться - и, что главное, я смогу отвлечь нечто от своих людей.

- Ния... - прошептало отовсюду, и я вздрогнула.

Зажмурившись, сосредоточилась. Так и есть, рядом кто-то бродит. Легкий, осторожный, наверняка очень быстрый.

Ну хорошо, нечто. Мы посмотрим, смогу ли я пережить и эту ночь.

 

Лес встретил меня прохладой и запахами горького травяного сока. Совсем скоро ко мне по одному собрались тигры, и мы вместе отправились в глубь леса.

Иногда попадались серые стволы плачущих деревьев, и их приходилось осторожно обходить, чтобы не разбудить. Тигры, настороженно приподняв уши, повторяли каждое мое движение и цепочкой следовали за мной, как птичий клин следует за уплывающим по небу солнцем. Мы стали одним целым - одинаково дышали, шагали, ощущали, и мне даже показалось, что мое зрение, осязание и слух улучшились во много раз.

Не знаю, зачем стая пошла за мной, но я ей была благодарна.

Неожиданно впереди послышался шорох и шаги, и я замерла. Ни идей, ни плана, и даже все молитвы Душе Леса выветрились из головы.

Переглянувшись с тиграми, я встала в стойку, подалась корпусом вперед и сжала ладони в кулаки. Так учил отец, когда я была совсем крохой.

Он говорил, что это поможет стать смелее, и добавлял: «Скажи что-то, что должно стать правдой - и всем сердцем в это поверь»

- Никакого нечта нет, - произнесла я как можно тверже. - Кинезело не может лгать.

И, конечно же, я в это не верила.

Тигры тут же бросились в темноту, и оттуда донесся визг. От неожиданности моя решимость испарилась - нет, порождение ужаса так вопить не станет... Собравшись духом, я поспешила за тиграми.

Кричала упавшая женщина - золотистые кошки окружили ее и стремительно сжимали кольцо вокруг.

- Не трогайте ее, - негромко сказала я, и тигры послушно отступили. В их взгляде читалось разочарование; они бы сказали: «Как ты можешь, Ния» - если бы могли.

Бедная женщина задыхалась от ужаса. Она не была человеком моего народа - волосы ее черной рекой стекали с аккуратной головы на плечи, а с плеч - за спину. Женщина панически махала на тигров тонкими, нежными руками, раздражая их, а кожа... Кожа ее была белой, как волосы смуглых людей.

Вопрос «Ты как?» застрял в горле, и я неловко опустилась на землю.

- Госпожа, вы в безопасности, - прошептала я так, как учили - уперев взгляд в землю.

Тигры, почуяв, что только мешаются, недовольно исчезли в темноте, и белая госпожа поднялась на шатающиеся ноги. Даже в грязном платье, с растрепанными волосами она выглядела прекрасной.

- Ты кто такая? - пролепетала она, блестя черными глазами. - Эти чудовища... Они... Они... А-а! У меня кровь! Быстрее залечи, кому сказано!

Я растерянно моргнула. Я и свои раны не умела обрабатывать - это всегда делал Пио. Немного помешкав, я порвала подол выцветшего платья и лоскутом обвязала руку госпожи - та безумно озиралась, шепча про чудовищ, и мне стало ее жаль.

- Я верну вас во дворец, - доверительно сказала я, взглянув ей в глаза. - Не бойтесь. Все будет хорошо. Я вас защищу.

Госпожа посмотрела на меня, как будто я впервые перед ней появилась. Лицо вытянулось, но минуту спустя она кивнула, и мы пошли через лес.

- Руфаро. Это мое имя. Госпожа Руфаро. Последняя из белого народа. Тебе ясно? Если со мной что-то случится... Если вдруг что-то... Ох... Подожди, не так быстро! Если хоть волосок упадет с моей головы, черные люди вырубят эти гадкие леса, и перебьют твой грязнокожий народ, и... И... Да подожди ты!

Она не умела молчать, эта госпожа Руфаро. С каждой секундой очарование исчезало, и я, скрипя зубами, ускоряла шаг. Почему она такая? Что вообще с ней не так?

Внезапно пришло осознание, и бесконечная болтовня госпожи расплылась на фоне моих поразительно явных осознаний - нечта действительно нет. Госпожа Руфаро - вот кто каждую ночь бродит поблизости.

Я уже совсем не ощущала никого, кроме нас, и на всякий случая обернулась назад.

Нет. Не может такого быть. Хрупкая, фигуристая, потрясающе красивая и поразительная беззащитная белая госпожа вряд ли является тем самым убийцей.

Может, Кинезело действительно прав? Может, нечто - глупые выдумки, а жертвы... Погибали нечаянно?

- Извините, - я перебила госпожу, читающую наизусть свою родословную, и была награждена самым сердитым взглядом из существующих. - Что вы здесь делаете?

Госпожа прищурила глаза, и на ее скулах заиграли желваки. В черных глазах читалось все презрение ко мне и моим людям, и я поспешила отвернуться. Никогда еще не встречала такого взгляда.

- Я ищу кое-кого, - наконец ответила она. - Днем от меня ни на шаг не отступают мои охранники, и только ночью, когда все так странно засыпают, я могу в одиночестве погулять и поискать... кое-кого.

- Но ведь по ночам здесь бродит нечто... Оно убивает пробужденных. Почти каждое утро в селении мы находим задушенное тело... Иногда растерзанное.

Руфаро вздрогнула, но тут же выпрямилась.

- Сумасбродство. Моих охранников еще ни разу почему-то не убивали. Проблемы грязнокожих людей - только их проблемы.

Я нахмурилась и не ответила.

- А как тебя зовут? - вдруг спросила она, и я от неожиданности споткнулась.

С недоверием обернулась, пожала плечами.

- Ния.

- Ния, - она повторила и неожиданно тепло улыбнулась.

В темноте ее лицо казалось мраморным, и я почему-то вспомнила белые статуи на поляне.

 

Скоро я привела госпожу к воротам ее дворца у озера, и к этому моменту уже могла перечислить языки, которые она изучает; инструменты, на которых она играет; ткани, которые она носит; еду, которую она ест - и прочие бесполезные, глупые вещи, о которых она успела рассказать, нервничая и озираясь по пути. Рассказы о нечте ей явно не понравились.

Иногда Руфаро срывалась, и я ее успокаивала. К концу пути она попросила рассказать о себе, и мне пришлось начать свою короткую историю.

- Когда мне было три, умер мой отец. Его убили черные люди по приказу бе...

Я запнулась; белая госпожа сделала вид, будто ничего не произошло, и рассказ продолжился.

- А когда мне было восемь, умерла мать, оставив на мне слепого брата.

- И все? - нахмурилась госпожа.

- И все.

Мы казались такими разными, но, оставляя Руфаро у ворот дворца, я зачем-то представила себя Кинезело, помахала рукой и кивнула ей, как старой знакомой.

И, кажется, Руфаро робко помахала мне в ответ.

 

Госпожа пришла на плантации через несколько дней в окружении черных людей.

- Эй, Ния, - позвала она, и мои люди расступились, давая проход ей и охранникам. - Где ты? Подойди сюда. Где Ния?

На негнущихся ногах я вышла к ней и опустила взгляд. Я никому не рассказывала о нашей встрече в лесу, хоть постоянно в голове и всплывал ее тонкий голос и белое лицо. Почему я подумала, что мои проблемы с госпожой закончились, стоило ее провести домой?..

- Вот ты где. Что за ужасная корзина, веревки, грязь... И ты здесь работаешь? - белая госпожа Руфаро огляделась, брезгливо сморщив губы. - Какое жалкое зрелище. Идём со мной.

Что ей от меня надо?

Она вцепилась в мою руку и повела прочь с плантаций. По ее взмаху ладони один из охранников снял с моей спины пустую корзину, и теперь, под взглядами своих людей, я чувствовала себя голой. Кто-то жалел, кто-то что-то подозревал, а я ничего не понимала.

При дневном свете Руфаро выглядит еще прекраснее - вот что я поняла, наконец подняв взгляд.

Теперь она казалась статной и гордой, совсем не нервной, и мне почему-то стало стыдно, будто в ту ночь я стала свидетелем чего-то глубоко личного. Скажи я сейчас, что эта величественная женщина в богатой одежде вопила из-за царапины и болтала без умолку всю дорогу, то я не поверила бы и самой себе.

Мы пришли к белому дворцу, и перед нами распахнули ворота. Высокие женщины с кожей черной, как обсидиан, поклонились госпоже, а та, не отпуская мою руку, понеслась через сад, к лестнице.

Голова кружилась. Пахло благовониями, цветами, озером. Сладкие запахи разливались в воздухе, а из глубин сада слышались странные переливчатые звуки - похоже, что это арфа.

Руфаро что-то сказала на неизвестном мне языке, и прислуга разбежалась. Охранники остались у входа во дворец, и белая госпожа закрыла за нами двери.

- Ну вот, наконец можно расслабиться, - выдохнула она.

Она все-таки и в правду оказалась нервной и суетливой. О чем-то бормотала, копалась в шкафах, бегала туда-сюда, как перепуганная птица. А я, обняв себя руками, стояла у дверей и озиралась.

Это мир, где я была лишим элементом.

Из сада доносились звуки арфы и журчание фонтанов, пение птиц и мирный шелест фруктовых деревьев. В моем селении улицы полны крика, шипения гусей, мычания скота, а из рощи плачущих деревьев целыми днями доносится рычание надзирателей и вопли кричащих плодов.

В белом зеркальном полу отражалось все, даже я - настороженная, с большими глазами цвета янтаря и дрожащими от усталости руками. На дощатом полу нашей с Пио хибарки - древесные узоры, по которым так приятно перед сном водить пальцем.

На белых столах - кувшины, хрустальная посуда с фруктами, орехами и непонятной едой. А я не помню ничего, кроме вкуса полусгоревших бататов.

В мире, полном счастья, я чувствовала себя неуютно и беззащитно, и от этого хотелось смеяться.

 

Зачем-то Руфаро привела ко мне слуг и приказала срочно «снять эти лохмотья». Затолкав меня в странную «ванну», женщины залили ее водой и обмазали меня маслами и мазями. Они сильно и равнодушно терли мою кожу, а я шипела, потому что от горячей воды болели свежие раны. Почти сразу вода стала черной от грязи, и женщины шумно выдохнули.

- Как у тебя де... - Руфаро, скользнув к нам, оборвалась на полуслове. - Ты... Ты преступница, Ния?

Я не совсем понимала слово «преступница», но покачала головой, потому что так черные люди называли плохих людей - а Кинезело говорил, что я хорошая, и мне хотелось ему верить. Меня на плантациях называли дурой и тупицей, но не преступницей.

Руфаро наклонила голову.

- Тогда... откуда у тебя эти уродливые шрамы?

Я закусила язык, не зная, как объяснить, что шрамы есть у всех смуглых людей - а особенно у собирателей.

- У нас... Там, в селении... Очень строгие правила, - наконец ответила я.

Больше мы об этом не говорили.

Когда я вышла из ванной, голова кружилась от легкости, а тело казалось легче пуха. Руфаро зачем-то отдала мне одно из своих платьев и принялась расчесывать пряди золотым гребнем. Мне было так неловко, что я сидела, вжав в голову в плечи, и боялась пошевелиться. Никто, кроме матери, не расчесывал меня.

- Какие у тебя красивые волосы, - тихо говорила Руфаро. - Они как сверкающий снег на вершинах гор... Я никогда не видела снег, но отец моего отца рассказывал, что отец его отца - наш славный, великий предок - правил страной, запрятанной в скалах... И что там много снега, да-да...

Без понятия, что такое снег, но сердце почему-то замерло и каждое слово Руфаро отзывалось во мне непривычным теплом.

- Расскажи о своих людях, - неожиданно попросила я и тут же чуть не задохнулась. - То есть... Простите, я...

- Хорошо, - легко согласилась Руфаро.

Мои предки - покорители гор, великий и прекрасный народ с белоснежной кожей и чистыми сердцами. Не было в мире людей талантливее, красивее и искуснее нас. Видела бы ты чудесные украшения и дивное оружие, созданное нашими руками... Слышала бы ты песни, которые мы пели своим богам...

Мы были велики - а значит, у нас были непримиримые враги, черные люди жарких пустынь - сильные, грозные, несокрушимые. Раньше они были великанами и бесстрашными воинами, и каждый раз белые и черные люди сталкивались в битвах без победителя.

Но однажды правитель белого народа, мой предок, применил всю свою хитрость, силу, и подчинил обманом черных людей. Будучи людьми чести, они связали себя клятвой служить достойнейшим, и когда обман раскрылся, было уже слишком поздно.

И тогда пришел к правителю демон, бродящий по миру - Кинезело, вестник несчастий и смерти, боли и ужаса - и проклял он белых людей за то, что испортили они свои сердца.

После этого покинули белые люди горы, спустились в леса, и руками черных людей покорили смуглый народ - слабый, глупый и бесталанный, почитающий Душу Леса и оберегающий плачущие деревья. Мирный народ, оттого и покорный.

Руфаро моргнула и закусила губу.

- Но почему-то именно вы и пережили нас.

- Мой народ не глупый, - я нахмурилась и, шипя от боли в ранах, поднялась на ноги. - Воевать, убивать, гордиться, ненавидеть... Это самое глупое, что я слышала - а значит, глупые здесь только вы. Почему вы не могли просто жить? Почему вам так важно было стать победителями? Белые, черные, смуглые... Какая в этом разница, если мы все люди?! Люди! - повторила я и отвернулась.

От обиды наворачивались слезы. Не хотелось, чтобы Руфаро это видела.

Она в ответ растерянно пожала плечами.

- Не злись... Я не думала обижать. Я давно ни с кем не общалась.

- Мне пора, наверное, - как можно равнодушнее сказала я, неловко теребя пояс, расшитый бисером. - Не стоило так обо мне заботиться, мне... Мне и так хорошо. Это все - твое. Твоя жизнь. Не моя. Спасибо, я... Пойду, да...

Руфаро нервно покрутила в руках гребень.

- Ты можешь приходить сюда, когда пожелаешь, - пробормотала она так жалостливо, что обида мгновенно исчезла. - Там, в лесу... Я не думала, что смуглые люди могут быть такими... Храбрыми, и решительными, и сильными, и...

Она перешла на свой язык, начала вдохновенно о чем-то говорить, а потом вздохнула.

- Черные люди устали от меня. Они и от вас устали. Они мечтают, чтобы это быстрее кончилось - верят, что в следующей жизни они смогут исправить все ошибки. Черные люди больше не способны любить. Особенно меня...

Руфаро поднялась с подушек и протянула мне гребень.

- Покажи его любому надзирателю, и он больше не посмеет обижать тебя.

Она не сказала, почему и зачем выбрала меня, за что благодарила и на что надеялась. Я это и так знала.

 

Легкий шелк нежно обнимал мое свежее, сияющее тело, и волосы - белые и чистые, как неизвестный мне снег - волнами спадали за спину. Руки, такие же мозолистые и оцарапанные, как и прежде, сжимали золотой гребень, от которого я всю дорогу не сводила задумчивого взгляда.

- Какие люди, - донесся под ухом знакомый голос, и я почти не испугалась. - Милая госпожа, где ваша свита? Вы прекрасны, как солнце - и меня уже ослепили!

Кинезело рассмеялся, а я насупилась. Я больше злилась на себя - никогда не могла понять, где в его словах шутка, а где правда.

- Руфаро, белая госпожа, сказала, что ищет тебя.

- Не переживай, встреча с ней не входит в мои планы, - Кинезело, как обычно, резко посерьезнел и запрокинул голову. - Звезды говорят, что сезон дождей в этот раз придет раньше.

- Опять отправишься в путешествие? Куда на этот раз?

Он не любил дождь, и сезон дождей означал, что скоро Кинезело куда-то уйдет, и наши встречи прекратятся.

- Хм-м... Наверное, на парящие острова, поросшие фантазией. Вина из звезд там не делают, но кусочек мечты урвать себе можно. Я и тебе принесу, если хочешь.

«Просто возьми меня с собой, и больше мне ничего не надо! Мне не нужен кусочек мечты, мне нужен большой мир, новые люди, истинные чувства - что-то еще кроме боли, усталости и разочарования... Почему ты ни разу мне не предложишь отправиться с тобой в путь? Да, я, похоже, тебе не больше, чем друг - а может, и вовсе какая-то знакомая - но разве ты не видишь, как каждый день я страдаю? Разве тебе не хочется помочь? Как же я тебя ненавижу, Кинезело! Ненавижу за то, что я люблю тебя, как своих людей, как весь мир, а ты меня бросаешь, стоит начаться сезону дождей... Ты уйдешь - и забудешь обо мне, а я буду вспоминать твои истории и ненавидеть свою ненависть»

- Да, давай. Против не буду. Как только вздумаешь уйти - приди хоть попрощаться, хорошо?

Кинезело с улыбкой выдохнул мне в лицо дым и, кивнув, пошел прочь.

 

Я шла через селение, и холодные взгляды протыкали меня не хуже копий черных людей. Подумать только - неудачница Ния вернулась невредимой, да в каком виде...

Оборачиваясь, я ловила взгляды, и каждый из них говорил - то, как мы к тебе относились раньше, теперь покажется тебе счастьем.

Лишь Пио не знал о том, как преобразилась его сестра - сутулая, с мешками под глазами, с гнездом вместо прически. Он лишь сказал за ужином:

- От тебя пахнет, как от господ.

И я так и не поняла, хорошо это или плохо.

 

Ночью я гуляла с тиграми по лесу, днем спала - черные люди не желали видеть меня на плантациях, отсылали домой, и мои люди, для которых я уже не была своей, провожали меня ненавидящими взглядами.

Почти каждый день ко мне приходила служанка Руфаро и приносила мясо, фрукты и хлеб. Хватало только для нас с Пио, но я пыталась угостить соседей, и тогда они отскакивали от меня, как от прокаженной.

Мне удалось выпросить для Пио поблажку, но он все равно ходил под навес к старикам и детям плести корзины. Скоро он остался там один - остальные ушли от него в другое место.

- Гадкие люди, - покачал головой Кинезело, когда мы встретились ночью на берегу озера. - Только скажи мне, Ния, и они поплатятся за свою зависть и мелочность.

- Я их люблю, - как великую тайну, прошептала я. - Их всех. Я хочу их ненавидеть, но они... они же мои люди. Мне хочется сделать их хоть немного счастливее - разве они не достойны этого?

Кинезело усмехнулся, и я добавила:

- Я и тебя люблю. Не знаю, что ты такое, добро или зло, но я никогда тебя не оставлю, я всегда буду рядом.

Он это знает. Он всегда это знал. Так почему же вечная улыбка сползла с его лица?..

- Твоя любовь подобна солнцу, - прошелестел наконец Кинезело, отведя взгляд. - Все ныне живущие тянутся к тебе, потому что солнце заботится о всех - даже о худших из нас.

И, улыбнувшись, добавил:

- Как бы ни было плохо, когда я буду нужен - я буду рядом.

 

Утром я явилась во дворец Руфаро. Меня уже здесь все слуги знали, кланялись, пряча глаза, и от этого становилось неприятно. Я же такая, как они.

- Госпожа занята, - безразлично сказала служанка с сильным акцентом, стоило мне войти в залу. - Просим подождать ее за завтраком.

В единое мгновение на столе появились блюда с мясом, овощами, фруктами, сладостями, которые я и в жизни не видела, и рука уже сама потянулась к еде. Хотелось попробовать все, хотя бы по чуть-чуть, но перед глазами возник Пио, мои насупленные люди и почему-то мать с отцом.

Сглотнув слюну, я дала себе звонкую пощечину и поднялась.

- Мне нужно поговорить с госпожой прямо сейчас, - морщась, сказала я оторопевшей женщине, и та молча показала мне дальнюю дверь.

- Руфаро! - я чуть ли не влетела в залу поменьше, скользя босыми ступнями по полу.

- Ния? - скучающее лицо белой госпожи засияло. - Подожди, я сейчас...

Толстым слоем она обмазывала свое нежное белое тело какой-то янтарной мазью из нефритовой ступки, и к моему горлу подкатила тошнота. Я узнала этот запах.

- Это... Это из кричащих плодов?

Руфаро легко кивнула.

- Но зачем...

- Это все проклятье Кинезело.

Она вытянула носок, и я охнула - пальцы ее ноги были каменными. Она тут же капнула мазь, и камень вновь обернулся кожей.

- Кинезело проклял нас - белые люди каменеют со временем, и только сок кричащих плодов ненадолго спасает нас. Это... Такое наказание. Как только мы полностью каменеем, то нас уже ничто не способно спасти. А один плод - одна капля мази... Ния, ты получила вчера ожерелье, которое я тебе послала? Янтарь прекрасно подходит к твоим глазам! О, мне сегодня платье сшили, я покажу тебе!.. Если понравится - подарю, мне не жал...

- Нет, - я медленно замотала головой, не мигая. - Нет, Руфаро... Не надо. Мне это не надо. У моего брата проблемы. Нас ненавидят. Я не хочу делать больно своим людям... Прости, я больше с тобой не хочу общаться. Это все не моя жизнь, а твоя.

И, положив золотой гребень на колени изумленной Руфаро, я помчалась прочь. Если зажмуриться, слезы не брызнут. Прости, Руфаро.

Прочь от счастливой жизни довольствия - я очень люблю своих людей.

 

Всю ночь я провела в лесу - страх перед нечтом растаял, будто его никогда и не существовало. Лес исцелял меня, поил росой и обнимал травами, говорил: «Не бойся. Все будет хорошо. Я защищу тебя» - и мне хотелось плакать.

Я уже и забыла, когда начала слышать голос леса в журчании ручьев, шелесте листьев и пении птиц. Я читала мысли леса по взмахам крыльев бабочки, по полету пуха, по рисункам шероховатой древесной коры. Все чувствую, что еще немного - и сама стану частью леса.

К утру начался дождь, и я не встретила ни одного тигра.

Возвращаться в селение не хотелось - я оттягивала момент встречи с моими людьми. Чего таить, я та еще трусиха.

И кто знает, приди я раньше...

 

Стоило появиться в селении, как ужас прошиб меня - везде, везде пахло страхом.

- Ния, - шептали отовсюду, и я не узнавала голоса.

- Что случилось? - охрипшим голосом спрашивала я, но никто не отвечал.

- Ния, это все ты...

Страх, ненависть и горе - опасная смесь. Самая непредсказуемая и первобытная.

Бом-м-м.

Я очнулась на земле. Рядом лежал крупный камень, и перед глазами троилось. Я поднялась, даже не прикоснувшись к ране в голове, и огляделась. Страх. Ненависть. Горе. Шатаясь, я пошла к своему дому, но на полпути остановилась.

Под навесом, где старики и дети плели корзины, лежала дюжина тел. Они были накрыты выцветшими простынями, и только к одному телу никто не прикоснулся - к телу Пио. Маленький, худенький, он лежал поодаль от трупов других детей, и даже среди мертвецов был изгоем.

- Пио?.. - прохрипела я и чуть не рухнула на землю - в спину врезался еще один камень.

- Ты-ы-ы... Это все ты! - завопила женщина из толпы.

- Ты виновата!

- Из-за тебя это!

- Сдохни!

Сердце будто разбилось на осколки. Острые осколки, пронзающие нутро, мешающие дышать, разрывающие чувства. Пио... Мой маленький брат, тот, кто залечивал мои раны, тот, кто не умел плести корзины, тот, кому я больше никогда не смогу сказать «Все будет хорошо»...

Ко мне кто-то подошел, положил ладонь на плечо, и я поняла, что вопли стихли, и стоим мы с Кинезело на улице одни.

Его красное лицо в ожогах, мое смуглое тело в шрамах - мы были просто отвратительны для людей. Для людей, которых я так люблю.

- Я отомщу за твою боль, - пообещал Кинезело, приподняв мой подбородок и заглянув в заплаканные глаза. - Просто разреши мне. Я не трону людей без твоего согласия. Просто кивни, иначе случится худшее - они перебьют друг друга, и их души загниют.

Я закачала головой. Нет, нет, нет... Мои люди. Такие глупые, несчастные, жестокие... Я не могу так с ними. Я их прощу. Я их готова прощать много-много, бесчисленно и самозабвенно, но голос Кинезело растворял ужас:

- Обещаю, им не будет больно. И потом все будет хорошо. Правда.

И, наверное, я все-таки кивнула, потому что, опустившись на землю, сквозь слезы уловила, как Кинезело снимает перчатку с обжигающей ладони, кивает мне на прощание и идет к домам.

 

Мне открыли ворота, и я медленно прошествовала через сад. Поднялась по лестнице, отсчитывая ступени. Отворила двери, вошла в белый зал с зеркальными полами.

- Ния, ты вернулась! - обрадовалась Руфаро, поднявшись с подушек, и глаза ее заблестели.

- Это ты приказала убить Пио, - произнесла я и не узнала свой голос. Он омертвел. - Это ты приказала убить детей.

Я подошла к ней вплотную.

Лицо Руфаро застыло.

- Я... Я... - она пыталась что-то сказать, и я ждала. Теперь у меня времени было много. - Ния, я думала, это все мешает твоему счастью... Я хотела, чтобы ты всегда была рядом со мной, понимаешь?

Извини, Руфаро. Не понимаю.

В моих руках блеснул нож. Тихо, изящно и милосердно он скользнул в грудь Руфаро по рукоять, и она глубоко глотнула воздух.

- Прости, - одними губами прошелестела Руфаро, за мгновение до того, как превратиться в белую статую.

Снаружи донеслись вопли черных людей, запахло дымом Кинезело. На прекрасном окаменевшем лице Руфаро блестели слезы, а тонкие руки робко тянулись ко мне. Я обещала заботиться о ней, защищать ее - а в итоге сама и убила...

Сердце сжалось, и я обхватила себя руками, зажмурилась, сцепила зубы. Что же я натворила...

Я разрыдалась - и вспомнила. Вспомнила, кем я являюсь на самом деле.

 

* * *

Когда наступает ночь, я сливаюсь с темнотой. Я ступаю осторожно, бесшумно. Обходя селение людей, я заметаю прохладным ветром свои следы, и тишина, плотная и осязаемая, обнимает меня. Ни одного звука, ни одного человека я не могу отыскать, и я не знаю, куда идти.

У меня есть цель. Убить всех до единого.

Я заглядываю в дома, но вижу лишь неподвижные тела. Долго прислушиваюсь, пытаясь уловить жизнь, потому что точно знаю - тут есть живые. Но тела будто мертвы - что-то вязкое и колдовское окутало их, и что-то звериное, нечеловеческое уводит меня прочь, хотя я знаю - они живы. И они в моих руках.

Иногда тишина мне выдает чье-то тревожное дыхание, стук напуганного сердца, и я устремляюсь туда. Затуманенными мыслями ни разу не задумываюсь, почему кто-то спит, а кто-то нет. По ночам, с капающей слюной изо рта, телом из пыли и тени, я становлюсь наивнее. Все думаю - вот убью кого-то, и люди все поймут.

Но вот уже сколько лет я убиваю, а они ничего не понимают.

Бесшумно скольжу по улицам... Нашла.

Пробужденные пахнут по-другому, не так, как спящие.

- Н..ия?.. - хрипит человек, когда мои пальцы смыкаются на его шее.

Я убиваю его и плачу.

Иногда приходится протыкать живот, иногда - вгрызаться в горло. Иногда получается выследить черного человека, но ни разу - белого. Точно знаю - белые остались, раз смуглый народ собирает кричащие плоды. И скоро всем им придет конец.

Оставив тело, иду прочь из селения. Ближе к утру придет Кинезело, вынет из остывшего тела душу и уведет ее куда-то далеко, в края спокойствия, чтобы потом она золотистой искрой вернулась ко мне.

Что-то лесное и дикое вплетается в меня, стоит покинуть людское селение.

Тигры встречают меня урчанием, и я опускаю руки на их головы. Травы льнут к моим ногам, и деревья, ломая ветки, пытаются коснуться меня. Весь лес, весь мир тянется ко мне, зная - моей безграничной любви хватит на всех.

- Ния...

Это зовет лес, и я иду навстречу.

Я бы хотела дарить свою любовь и людям, но они еще не поняли свои ошибки.

Может, в следующий раз все получится?..

 

* * *

Я долго бродила по опустевшему селению, пропахшему соломой, землей и смертью.

Кинезело милосерднее меня - он, как и обещал, забрал людей, не причинив им боли, и теперь они на пути к удивительным землям из его историй. Как бы я хотела пойти с ним - но ни разу проводник душ не звал меня за собой.

Ведь Душа Леса не оставит свой лес.

В небе громыхнуло, и первая капля дождя ударила меня по плечу. В забытьи я ходила долго, проводя ладонями по жерновам, заборам и дверям, пытаясь запомнить все, что было, и отпустить все, чего не будет; очнулась же от ливня и оглушительного вопля из леса.

Серые деревья молча плакали, опустив ветки. Капли дождя ударяли по янтарной кожице кричащих плодов, и те взрывались криком. Как же им больно.

- Тише, тише... - прошелестела я, потянув руки вверх.

Плачущие деревья, роняя слезы, потянулись ветвями навстречу, и скоро я уткнулась лицом в мокрую, полупрозрачную листву. Мозолистые ладони гладили фрукты, свисающие и кричащие, и сердце разрывалось от жалости.

- Тише, - шептала я, успокаивая кричащие плоды. - Все будет хорошо. Не бойтесь. Я защищу вас.

Всхлипывая, плоды затихли. Никто в этом мире не доверял мне так, как они.

Придет время, и из семян кричащих плодов появятся первые люди. Обожженными руками Кинезело спрячет в них горящие искорки душ, и ко мне вернется мама, отец, Пио и все мои люди... Когда-нибудь они все поймут. Может быть, и простят меня.

Снова появятся белые люди из белых камней, черные - из черных. Столкнутся, будут воевать и мириться, ненавидеть и любить, а я буду смотреть на людей и думать: может, в этот раз история изменится?

Придет время, и я оставлю их всех, сольюсь с землей, откуда пришла, чтобы делиться любовью и силой. И хоть я часто жалею, что Кинезело никогда не заберет мою душу с собой в путь, я рада, что всегда буду рядом со своими людьми.

А если опять ничего не получится... Я вернусь, когда кричащие плоды будут больше всего нуждаться во мне. Когда они будут вопить истошнее обычного, будто им действительно больно...

В один день я протяну Кинезело кувшин с водой, и все повторится сначала.