1

Содержимое измятой кастрюли беспокойно бурлило, торжественно заполняя помещение дымом и паром.

Сегодня был особенный день.

День, когда гости, которые на самом деле и не были никакими гостями собрались вместе. Сидели рядом, переглядывались между собой, обменивались репликами и думали о чем-то своем. Ведь когда день был особенным, мысли всегда простирались намного дальше дозволенного. Все в такие дни как этот было словно взаправду.

Среди пряной завесы, за небольшим столом, друг напротив друга восседали двое мужчин. Между ними расположилась пожилая женщина в огромных запотевших очках заместо человеческих глаз. Как и всегда она молчала. Но именно благодаря ей этот день заполучил свои неповторимые оттенки. Стал днем памяти о рождении. Скромным праздником, уходящим своими корнями и мотивами в куда более счастливые времена. Когда среди этих просторов еще существовала такая вещь как рождение. И когда никому не приходилось умирать.

— Ты все еще отделяешь дни друг от друга? — Послышался из дурманящей дымки голос одного из мужчин. Очевидно, что он обращался к тому, что сидел напротив, ведь пожилая женщина презирала вязь слов.

— Разве что в своей голове. — Ответил второй. Опершись на пустой стол, он склонился над ним чтобы попытаться увидеть своего собеседника. Но завеса, порождаемая варевом, стала совсем непроницаемой.

— Зачем? Ты ведь в курсе что им это больше не нужно? Был уговор. Пусть и условный.

— Никому не будет лучше от того, что дни слипнутся в один ком. — Пояснил угрюмый голос. Его обладатель явно устал объяснять подобные вещи. — Никому не будет лучше если люди отвергнут время и разучатся чувствовать его касания. Лишатся еще одного слоя самих себя. Безвозвратно.

— Еще один слой долой. Разве плохо? Останется лишь сердцевина. Самое важное. — Усмехнулось сокрытое в дымке лицо. — Но меня не перестает удивлять твоя наивность. Ты все еще думаешь, что существуют какие-то люди. Пытаешься убедить себя в том, что в нашем краю остались какие-то человеки.

— Это ты пытаешься убедить самого себя в обратном. Ты видишь их каждый день выходя наружу. Ты и сам человек, если забыл. И Диспетчер тоже человек. — Он кивнул в сторону безмолвствующей женщины в очках, все еще недвижимо сидящей за праздничным столом. Диспетчером здесь была она.

— Ну надо же, работничек. Раз так, может быть, спросишь у нее как с ней поступило время? Нравится ли ей ее обескровленное тело? Помутневшие глаза? Даже среди воспоминаний она ступает неуверенно, что уж говорить про коридоры и наружный мир.

— Однако именно она вспомнила что есть такая вещь как рождение. Чудом сохранила ее, пронесла через ворох дней и теперь поделилась с нами. Одно неведомым образом переплетается с другим. Образует что-то.

Женщина медленно встала и направилась к чему-то что напоминало плиту. Умерив накал, она взялась за ручки большой кастрюли и поднесла ее к столу, разместив перед собой. Бурление прекращалось. Дымка, заполонившая все вокруг принялась медленно рассеиваться.

— Ты не ткач, не часовщик и уж тем более не чей-то родитель. — Продолжал мужчина что все это время сыпал обвинениями. — Ты вроде претендовал на Электрика. Твоя участь приносить этот твой свет. Уточни, сегодня я успел пожелать тебе мучительной смерти?

— Тебе не обязательно ее желать. Я перед тобой. Теперь ты меня даже видишь. — Ответил Электрик, различив наконец среди дурмана глаза своего собеседника. Злые, колючие, отдающие багрянцем. Способные в любую секунду превратить его в ничто. На плече мужчины виднелась повязка с вышитой каплей воды. Ее носитель обречен быть Гидрологом.

Ненадолго, все вновь погрузилось в безмолвие. Было слышно, как вернувшаяся на свое место Диспетчер расплескивала в разные стороны мутное варево, норовя выудить что-то из недр кастрюли. Нечто овальное красное и мякотное. Происходившая возле нее ссора совсем не вызывала у нее никакой реакции, поэтому она немедля приступила к праздничной трапезе.

— Вижу. — Пробормотал наконец Гидролог. — Но убивать тебя я не стану. Рано или поздно кто-то другой сделает это. Сделает так чтобы мерзкого выродка вроде тебя больше не было.

Затем он поднялся из-за стола и кивнув Диспетчеру направился в полумрак спутанных коридоров.

— Удачной смены. — Лишь беззлобно пожелал ему вслед Электрик.

Оставшись в тишине, он еще долго вязнул в собственных мыслях. Отрешенно рассматривал свои странные руки, сновал взглядом по окружающему пространству и Диспетчеру что была так увлечена трапезой. Время и правда медленно убивало ее, раскраивая лицо полосами морщин. Безвозвратно стачивало и истончало жизнь. Лишало сил и самостоятельности, заставляя Электрика сидеть на месте и ждать покуда женщина не опустошит свою кастрюлю. Он должен будет ей помочь. Ведь люди помогают друг другу.

Ожидая этого мига, он раз за разом вырисовывал на поверхности стола незатейливый символ в виде разошедшегося линиями и завитками сердца. Этот странный знак был его напоминанием, оправданием и ответом на все возникшие сожаления.

Поводом продолжить убеждать себя в том, что участь Электрика — нести свет. Разгонять обезличивающий мрак, возвращать предметам их форму и позволять наконец людям узреть то, что находится рядом с ними в одной комнате. Пусть увиденное им не понравится, пусть вызовет страх, но зато их существование будет осмысленным. Они не рассеются в этом темном сне без сновидений, не сгинут в этой бессмысленной посмертной тьме. И жизни их не будут напрасными. Не будут одинокими.

Когда женщина закончила есть, Электрик взял ее под руку и медленно повел по подвальным коридорам. Перед ним вновь предстала знакомая последовательных запустелых и спутавшихся путей, походивших на иссушенные бетонные вены. По ним, двоица добралась до более просторного и освещенного помещения — центрального узла.

Аппаратной комнаты, что была вотчиной Диспетчера и сердцем абсолютно всего. Здесь, восседая в огромном кресле, женщина умело разгадывала причуды города. Вслушивалась в гул проводов и лязг труб, различая в этих сбивчивых отзвуках чьи-то чаяния, страхи и тревоги. Чувствовала боль незнакомцев, насквозь пронизывающую забетонированные дома. Мыслями своими точно стаей проворных птиц она свободно витала где-то очень далеко, возвращаясь обратно с полным сердцем всевозможных невзгод.

Перед ее лицом неизменно находилась миниатюра города. Его крошечная реплика, унизанная красными лампочками и крепко объятая истонченными проводами. Из пыльных стоков к потолку тянулись ввысь прямоугольники и квадраты — беспорядочная россыпь людских домов, разделенных дорогами и улицами.

Ее город.

Который когда-то цвел.

Теперь даже аппаратная пребывала в запустении, ведь на службе осталось лишь два человека — Электрик и Гидролог. Там, где стоял радостный гвалт теперь мертвела лишь тишь. Огромная скамья для ожидающих уже давно никем не использовалась. Ключи от домов, которыми были увешаны все стены аппаратной медленно ржавели на своих местах. И только лишь случайный сквозняк посетивший подвал тревожил их ряды своим призрачным касанием, заставляя тихо позвякивать. Тогда, сидя в одиночестве, Диспетчер выходила из своего сновидческого транса, но неизменно обнаруживала перед собой лишь освещенную яркими лампами пустоту. И сердце ее вновь разрывалось от всей той невысказанной боли города что она успела вобрать в свою душу.

Она умела прочерчивать пути, отваживать беды и латать судьбы. Она мудро распоряжалась ключами, способными отворить любые двери. Но рук, которые могли бы помочь ей страшно недоставало. Из-за этого город захлебывался в ртути, невежестве и бессилии.

Диспетчер и сама была на пороге смерти. И кажется, что она до сих пор боялась, что выточенный временем ключ ее души совсем не подойдет для возникшей перед ней последней двери.

Но сегодня она не думала об этом, ибо сегодня был особенный день.

День памяти о рождении.

2

Электрик шагал по ступенькам что вели прочь из подвальных коридоров. Поднимался вверх, готовясь ступить в царство безжалостной улицы, залитой ртутными лужами. Уже очень давно вся окрестная земля и все дороги были омыты жидким серебром. Оно причудливо поблескивало в свете уцелевших фонарей. Замирало огромными ранами на разошедшемся асфальте. Падало вниз с бурых туч, растекавшихся переменчивыми фиолетовыми разводами. И никакие стоки не способны были справиться с этими ртутными дождями.

Со светом же пока еще не существовало неразрешимых проблем. Лампочки в светильниках и уличных фонарях иногда отказывали, но чаще всего приходили в негодность по совершенно другой причине. Из-за людей. Ведь им был попросту ненавистен свет. Ибо когда его лучи озаряют все вокруг, кто-то чужой может без проблем приметить как ты снуешь по залитой ртутью улице. Столкновения с незнакомцами были смертельно опасны. Но еще опасней были встречи с друзьями. Все из-за новообретенной ломкости, которая пришла вместе со всеми остальными напастями. Хрупкости души, которая теперь запросто рассыпалась от натиска направленной мысли.

Теперь чтобы убить кого-то больше не нужно было заточенного ножа. Не нужно было ждать пока из ненавистной плоти врага вытечет вся кровь до последней капли. Острая грань искреннего желанья справлялась с этой задачей лучше всех прежних инструментов умерщвления. Каждый мог убить другого человека одним своим пристальным взглядом. И это торжество смерти кардинально изменило уклад былой жизни.

Теперь люди прятались по своим домам. Кутались в бетон и отгораживались друг от друга невежеством. Те отчаявшиеся что покидали спасительные своды были с ног до головы обмотаны тканью, желая спрятать каждый сантиметр своей кожи от случайного взгляда и ртутных осадков. Бродя по опустевшим улицам, они старательно меняли свои походки. Искажали собственные силуэты чтобы никто их не узнал. Чтобы никто вообще не принял их за человека. Но вся эта непрекращающаяся осторожность и паранойя рано или поздно надламывали своим натиском хрупкий людской разум. Поэтому, страх смерти у некоторых преображался во что-то иное. И они упрятанными в лохмотья тенями сновали среди сумрака, воображая, что все вокруг было как раньше.

Сегодня, Электрику было суждено повстречать таких.

Когда он ремонтировал очередной фонарь, темень исторгла из себя два истонченных тряпичных силуэта. Приблизившись к Электрику, они остановились в нескольких метрах, принявшись наблюдать за его работой.

— Зачем ты возвращаешь сюда свет. — Проговорил один из незнакомцев. — Все равно его сломают.

Электрик вздохнул и выпустил из рук фонарный столб, спустившись на землю.

— Так нужно. Людям нужен свет. — Объяснил хмуро Электрик.

— Правда? Мне вот никогда не нужен был. — Ответил незнакомец. — Что с твоим голосом?

— Я не знаю, устал, наверное. — Голос его правда был каким-то неправильным. Слишком надрывным, гортанным, вымученным.

— Ты ведь из службы, да? — Продолжал свои расспросы незнакомец. Его интонации напротив были довольно оживленными. От него почти веяло человеком. Кем-то, кто еще способен на доброжелательность и жизнь. — Скажи, Доктор так и не вернулся? Сердце у меня что-то болит в последнее время.

—Доктор не вернулся. — Проскрипел Электрик, все больше страшась собственного голоса. Что с ним не так? Почему они обращают внимание на его голос?

— Жаль. Мне кажется он, как и ты проводил свет. Только тот который был нужен нам. Душевный свет. — Непринужденно произнес укутанный в тряпье силуэт. — Скажи, куда нужно смотреть когда говоришь с тобой?

Куда нужно смотреть? Что с его голосом? Что с ним не так? Этот холодный вал, окутывающий душу. Парализующее чувство беспомощности. Почему это происходит. Почему он чувствует все это.

— Пойдем отсюда. — Неожиданно воскликнул второй человек что все это время молчал. — Эта ведь та сволочь. То мерзкое отродье. Почему я сразу не понял.

Электрик осознал, что больше не мог говорить. Он лишь слышал, как из рта его продирался какой-то невнятный стрекот, а затем с ужасом обнаружил, как два человеческих силуэта перед ним пали на залитый ртутью асфальт и растеклись багрянцем. Их небрежные очертания спешно превратились в неразличимое красное месиво, теряющееся среди мерцающего серебра.

Только что, Электрик собственомысленно убил двоих обывателей.

Пара мгновений и из темноты вдруг вынырнуло знакомое лицо. Гидролог, чьи глаза сверкали злобой.

— Я не хотел. — Проскрежетал своим голосом Электрик.

— Не стоит оправданий. Причина наверняка была. — Мрачно ответил Гидролог. — Жаль я только не успел ее услышать.

— Они говорили, что им не нужен был свет. Вряд ли от них можно было ждать чего-то хорошего.

— Значит это были какие-то неправильные люди. Не те, о которых ты все время твердишь, верно?

Электрик ничего не ответил.

— Чини свой фонарь. — Хмуро процедил Гидролог и развернулся, вознамерившись уйти прочь.

— Со мной что-то не так, да? — Спросил вслед Электрик. — Почему они все так странно на меня реагируют.

— Что-то. — Послышался ответ. От сказанных слов веяло плохо скрываемой злобой. — Вообрази, что из тебя ржавый осколок торчит. Глазом его не увидишь, руками не почувствуешь. Но вот душу рядом присутствующих он вечно царапает. Громоздкий он, неуклюжий. Не нравится никому. Поэтому и ненавидят тебя. Чувствуют чужого. Ведь своим незачем такую штуку странную под сердцем таскать. До смерти она им покоя не дает. Доволен?

Не дожидаясь ответа, мужчина удалился обратно в свою тьму, оставив Электрика наедине с недоделанным фонарем и навязчивым чувством беспокойства. Но вскоре, в руках мастера вновь умело защелкали кусачки и ножницы. Он вытащил из кармана спецовки ромбовидную лампочку и вставил ее в зев омертвелого фонаря. Затем, коснулся своей души и словно зачерпнув оттуда незримых красок протянул руку вперед, возжигая заветный свет. Разлившись по округе концентрированным блаженством, новорожденное сияние заботливо унимало все возникшие в сердце тревоги. Давало понять, что ты не был одинок в этом мире. Что никто не был одинок.

3

Исполнив свой долг, Электрик направился в единственное место, где он мог дождаться наступления нового мнимого дня — в свое пристанище. Им был огромный недостроенный небоскреб, внутренности которого успели поделить на этажи, но так и не разграничили их на комнаты и коридоры.

Но прежде, чем пересечь порог и ступить внутрь здания, начав свое восхождение на сороковой этаж, Электрик почему-то остановился. Чуткий взгляд его приметил среди городского пейзажа нечто совершенно для него несвойственное. Одна из ртутных луж будто смотрела на него. В ней поблескивали настоящие человеческие глаза. В ней угадывалось чье-то белесое лицо.

Подойдя поближе, Электрик сумел различить в сверкающей жидкости недвижимый человеческий силуэт. Там, в асфальтовом разломе, в ртутном омуте покоилась девушка с белоснежными волосами. Недвижимая, она не казалась живой, но и мертвой пока еще тоже не являлась.

Спешно погрузив руки в серебро, Электрик вытащил незнакомку из ртутного лона. Потревоженные его действиями мириады серебряных капель начали стремительно стекать по ее ярко-оранжевому комбинезону, спеша вернутся обратно в свою родную трещину. Поднятое на руки девичье тело было невероятно легким, словно его полые кости еще не успели вобрать в себя всю темную горечь и все отчаяние что царствовало в этом краю. Облик юного лица и нетронутой временем бледной кожи что не была наспех спрятана под обмотками поношенного тряпья и страха казался чем-то поистине невозможным. Так здесь никто не умел уже очень давно. Откуда она взялась?

Задаваясь этими вопросами, Электрик даже и не замечал, как под ногами его сменяли друг друга ступеньки и лестничные пролеты. Как один необъятный пустой этаж чередовался с другим, покуда он не добрался до технических помещений крыши. Там, он разместил обессиленную девушку на диване, а сам уселся рядом. За столько времени незнакомка так и не подала никаких признаков того, что она еще способна была взаимодействовать с миром. Только лишь напрасно глядела в наэлектризованный эфир своим остекленевшим взором и едва заметно дышала.

Убаюканный этим зрелищем, Электрик вскоре и сам пал в темную скомканную дрему.

Когда он вернулся обратно, девушки уже не было. Измятый диван перед ним был пуст. Можно было бы подумать, что незнакомка была наваждением, но легкий сквозняк дал ответ на вопрос о том куда она могла запропаститься.

Встав, Электрик направился в сторону приоткрытой двери, ведущей на крышу. За порогом его ожидало поистине причудливое место. Над головой его виднелось агонизирующее лиловыми разводами бурое небо, казавшееся близким как никогда раньше. По сторонам — незаконченный купол из полупрозрачного стекла. Пространство это походило на покинутую оранжерею или огромный маяк. На короб, скроенный из линз. На что-то, чему люди еще не успели дать своего вычурного названия. И светловолосая девушка правда находилась здесь. Стояла на краю этого стеклянного устройства, взирая на раскинувшийся под ногами город.

— Красиво. — Произнесла она, услышав подле себя шаги Электрика.

— Правда? Тебе нравится этот город? — Ответил он, осторожно подбираясь ближе.

— Многие вещи издали кажутся красивыми. Когда не вдаешься в детали. Когда понимаешь все лишь наполовину. — Улыбнулась девушка, коснувшись рукой стеклянной преграды что отделяла ее от мрака бетонной бездны. — Скажи, как меня зовут?

— Не знаю. Несколько часов назад я нашел тебя в разломе.

— Нет, вопрос был про имя. — Усмехнулась светловолосая, повернувшись наконец лицом. Взгляд ее некоторое время метался, будто не способный отыскать глаз своего собеседника. — Вот ты, например Электрик, потому что ты носишь повязку с вышитой на ней лампочкой. Но кто я?

— На тебе нет повязки. Только этот оранжевый комбинезон. Тревожный цвет.

— Похвальная наблюдательность. Но на имя все равно не тянет. — Девушка приблизилась к Электрику. — Без имени у меня не будет предназначения, не будет судьбы. Понимаешь?

— Здесь уже очень давно ни у кого нет судьбы. Нет надежды, нет завтрашних дней, нет даже лиц.

— Разве? Тогда зачем нужно это стеклянное устройство? — Девушка окинула рукой простершееся ввысь нагромождение стеклянных пластин, формирующих асимметричный цветочный бутон.

— Для света. Но для необычного света. Для того который способен прокладывать пути и становится зовом. Но оно не работает. Не поддается, словно запертая дверь.

— Значит, что-то похожее на надежду здесь все-таки осталось. Может быть, и что-то похожее на имена найдется?

—Они не верят в них. Эти люди внизу. Говорят, что им не нужно все это. Ни имен, ни света, ни грез. Ничего. — Встревоженно изрек Электрик.

— Что же, как минимум имя мне точно нужно. Позволишь мне поискать его с тобой?

— Если ты этого хочешь.

Девушка кивнула, после чего достала из кармана своего комбинезона старую повязку. На ней было вышито разошедшееся линиями и завитками сердце.

— Я нашла это здесь. Как ты думаешь, она подойдет мне? Ведь те, кто на службе носят повязки.

— Нет! — Неожиданно прошипел Электрик и напрягся. — Не нужно. Это не твое.

Девушка вздрогнула и отпрянула. На пальцах ее все еще покачивалась полоска ткани.

— Прости, я не знала, что это что-то важное. — Меркло улыбнулась она.

— Нет, ты прости. Люди не срываются на других людей. — Залепетал Электрик, чувствуя, как речь вновь холодной железкой застревает в глотке. Как звуки, наполняющие пространство обращаются в невнятный лязг. —Так не должно быть, не должно.

Девушка в оранжевом комбинезоне осторожно приблизилась к Электрику и сочувствующе коснулась его плеча. Глаза ее глядели на него с теплотой и искренним сожалением. Руки протягивали повязку с витиеватым сердцем.

В тот миг Электрик почувствовал, как его тревоги меркнут.

4

Бессвязные бетонные нагромождения заваливали собой подходы к бессветным улицам. Ртутные лужи, переполнив трещины в асфальте разрастались до зеркальных озер. Мысли заключенных в стенах собственных домов людей становились все неподъемнее. Все чаще и болезненней делались их воспоминания о Докторе. Добродушном враче с усталым взглядом что никогда не расставался со своим мундиром. Многим жителям города этот человек казался странным, молчаливым и замкнутым, но любовь и тепло которыми он был окружен никого не заставляли усомниться в его непогрешимости. Говорили, что он не видел разницы в людях, стараясь помочь всем одинаково. Но в действительности он и правда ее не видел. Травмированный и измученный, он не умел различать лиц, и пациенты которых он лечил представали перед ним нескончаемой и многоголосой цепью из больной плоти. Для него это был бесконечный марш из слипшегося мяса и костей, протянувшийся вереницей до самого горизонта. И Доктор справлялся с ним. Ведь его чуткие руки и милосердные глаза способны были исцелить весь этот мир.

Но затем произошло нечто непоправимое. Неостановимая цепь плоти что проходила мимо сумела удивить его одним надколотым звеном. Он впервые повстречал нечто с чем не способен был справиться. Столкнулся с чем-то невозможным. Неисцелимым. С чем-то что разломало его самого и довело до помешательства. Ведь ему нужно было решение и нужен был ответ. Чего бы это не стоило.

Тогда, Доктор бесследно исчез.

Но напоминания о его светлом образе были везде. На стенах выцветших домов тут и там виднелся его незатейливый символ — разошедшееся линиями и завитками сердце.

Когда Электрик шагал по дороге со своей новой помощницей, из темноты на него взирало несчетное множество чужих глаз. Из побитых окон домов и растерзанных переулков за ним пристально следили закутанные в тряпье обыватели. Смотрели на то, как он вкручивает очередную лампочку или прокладывает провод. И при всей той неприязни что жители испытывали к Электрику было странным что никто не решался пронзить его жалом мысли из покрова густой темени. Что-то останавливало их. Не позволяло переступить эту надуманную черту.

Сегодня, девушка впервые присутствовала при починке фонаря. Наблюдала за тем, как Электрик трепетно вдыхает в него жизнь и как по округе разливается яркий свет, придающий всему вокруг однозначную форму. Зрелище было завораживающим, и любознательная помощница пыталась проникнуться этим причудливым явлением. Лучше понять этот незнакомый свет. Притронуться к его неосязаемой сути.

Всматриваясь в переливы ожившего светильника, она словно видела в его сердцевине нечто одушевленное. Там, в слепящей ясности будто плескалось нечто. Выстраивалось в неповторимые рисунки, превращалось в незнакомые созвездия и прочерчивало неведомые сплетения. И еще было какое-то странное чувство внутри. Будто что-то липкое, клейкое, потустороннее касалось души. Хотело оплести тебя своими вьющимися прозрачными жилами и сяжками. Изучить. Осмыслить. Словно свет, рождаемый за истонченным стеклом ромбовидной лампочки, пытался понять безымянную девушку, покуда она делала тоже самое по отношению к нему. Будто живое отражение.

Нечестное множество живых отражений.

Вскоре, на освещенный островок словно на подмосток неуверенно вышел забинтованный в ветошь человеческий силуэт, переключая все внимание на себя.

— Зачем ты возвращаешь сюда свет. — Выговорил он. — Все равно его сломают.

— Людям нужен свет. — Привычно объяснил Электрик.

— Кто это? — Кивнул безликий в сторону светловолосой девушки. — Тоже из службы? Но почему без повязки?

— У меня и имени, честно говоря, нет. Но я его ищу. — Весело ответила она.

— От этой мерзкой сволочи ты ничего не дождешься — Прошипел обыватель в сторону Электрика. — Ни имени, ни повязки. Тебе нужно к Диспетчеру. Я слышал она дает имена.

— Почему ты так плохо отзываешься об Электрике? Он ведь старается для вас.

— Ты... ты что не видишь? — Растерянно проговорил незнакомец. — Не понимаешь? Он ведь...

— Он может сделать так чтобы меня не стало. — Вмешался в диалог Электрик, спокойно раскладывая монтажные инструменты по карманам своей спецовки. — Убить меня одной своей мыслью. Но он этого не делает. Не решается.

Девушка недоуменно посмотрела на укутанного в тряпье человека.

— Ты сам прекрасно знаешь почему... — Сказал тот.

— Но я не знаю. — Выпалила светловолосая. — Расскажи почему все это происходит. Ведь ты наверняка не последний кто подойдет к нам.

Незнакомец тяжело вздохнул и нервно коснулся рукой своего лица. Часть обмоток, кажется, опала, позволяя увидеть бледную кожу что была под ними. Льющийся из фонаря свет отражался в его бездонных глазах, обличая что-то неясное. Отчаяние, злобу, беспомощность. В измельчавшем мире все норовило сплестись воедино, стремясь к противоречивой неоднозначности.

— Он все что у нас осталось. — Тягостно выговорил свою реплику обыватель.

— Я не понимаю. — Нахмурилась девушка.

— Ты и не поймешь. Потому что ты такая же, как и он. — Огрызнулся человек и отступил, вознамерившись уйти прочь.

— Нет, стой. Я ведь хочу помочь тебе. Объясни мне все. — Светловолосая шагнула вслед.

— Как собеседник я иссяк, прости. — Недовольно пробормотала спина обывателя. — Пить очень хочется, а из крана одна ртуть уже очень давно течет. Принесешь нам воды?

— Принесу. — Посулила девушка, провожая взглядом удаляющийся силуэт.

Затем, она обеспокоенно взглянула на Электрика что стоял все это время неподалеку. Она хотела понять его эмоции. Реакцию на все произошедшее, но сделать это было попросту невозможно.

Поэтому она придумала себе что он был недоволен.

5

Центральный узел — средоточие городской службы. Аппаратная комната, где стены были увешаны ключами от всех дверей. Где Диспетчер берегла город, восседая над крошечными домиками бессильным демиургом. Где оставшиеся работники изредка собрались чтобы перевести дух перед очередным обходом.

— Вижу тебя еще не размазали по асфальту, тварь. — Гидролог поприветствовал явившегося Электрика. Он не сразу приметил что тот был не один. Помощница в оранжевом комбинезоне верно следовала за ним по пятам. — Кто с тобой...?

— Она ищет свое имя, но пока не нашла помогает мне нести свет. — Представил свою спутницу Электрик. Та, скромно кивнула головой.

— Как ты не понимаешь. — Продолжал ворчать Гидролог. — Теперь и втаскиваешь в это других.

— Сегодня мы восстановили фонари в четырех районах. Еще немного и все будет по-другому.

Пока те двое были увлечены своими дрязгами, девушка осматривалась в незнакомом месте, покуда внимание ее всецело не сосредоточилось на Диспетчере. Приблизившись, она стала с интересом оглядывать пожилую женщину, недвижимо восседавшую в своем массивном кресле. Лицо в морщинах, седые волосы, старые руки. За ее толстыми очками невозможно было узреть глаз, зато на плече, на ее повязке красовался символ с ним.

Тот обыватель сказал, что Диспетчер способна даровать имя. Влекомая этой мыслью, девушка подступила ближе и склонилась, пристально всматриваясь в чужое лицо. Казалось, что затея была напрасной, ведь пожилая женщина оставалась совершенно недвижимой. Будто была не здесь.

Но затем, тело ее едва зримо вздрогнуло. Губы осторожно вдохнули воздух. Светловолосая почувствовала на себе чужой взгляд. Сильный взгляд. Пробирающий до костей.

Она подобралась к Диспетчеру еще ближе. Подставила ухо, чувствуя, что уста безмолвной женщины вот-вот проговорят что-то.

— Олицетворяй. Их. Всех. — Мучительно прошептала Диспетчер.

Затянувшийся миг наконец обратился в ничто и сменился другим. Куда более скоротечным. Привычным. Девушка больше не чувствовала на себе тягостного взгляда, и Диспетчер вновь замерла, точно хмурое изваяние.

Ее слова оставили лишь больше вопросов.

— Идем, она уже очень давно не говорит. — Подозвал свою помощницу Электрик.

Та, медленно перевела на него свой отрешенный взгляд, после чего посмотрела на Гидролога. Верней, на его повязку с каплей.

— Я обещала принести воду тому человеку, помнишь? — Обратилась девушка к Электрику. — Позволь мне помочь ему.

На лице Гидролога определенно что-то промелькнуло, когда он услышал эти слова. Что-то очень глубокое. Одобрительное. Он махнул рукой, призывая светловолосую следовать за ним. В коридоры.

— Ты ведь вернешься? — Спросил Электрик.

— Вернусь. Люди должны исполнять свои обещания. — Ответила девушка, после чего поспешила сгинуть в перепутье бетонных коридоров.

6

Долгое время они шли молча.

Девушка в комбинезоне шагала позади, смотря на покачивающуюся перед ней спину Гидролога. Человеческий силуэт, не сокрытый под испачканными в ртути обмотками. Спецовка. Волосы. Даже румяная кожа. Те, кто был на службе не прятали себя. Видимо, было не принято.

— Теперь, когда среди безликого бетона он сыскал того самого человека на которого уповал все это время он не отступится. — Нарушил наконец тишь коридоров мужчина. — Приложит все свои усилия чтобы закончить дело. Вывернуть страшащую его темноту наизнанку. Пристроить нас.

— Чем так плоха его одержимость? Разве он не хочет, чтобы всем было лучше? — Спокойно спросила девушка.

— Посмотри в его глаза. — Сдерживая свою привычную злость проговорил Гидролог. — Настоящие глаза. Если ты взглянешь в них, ты сразу все поймешь. Не останется никаких сомнений.

— Я видела его настоящие глаза. Всегда видела.

Гидролог остановился, отворяя одну из дверей, которыми полнились здешние коридоры. Ненадолго исчезнув в полумраке за дверным проемом, он вскоре вернулся с запечатанной банкой, полной мутной воды. Протянул ее девушке и наконец решился взглянуть на нее.

Теперь на его лице проступала печаль. Эмоция. Чистая, живая, не то, что эта вода.

— И ты ничего не почувствовала? Не ощутила внутри себя чего-то странного? Этого тревожного всполоха в душе? Желания оттолкнуть, отгородиться, спастись. Того необъяснимого панического чувства, когда он угождает в лабиринт нашей прямолинейной мысли. Когда не может уследить за калейдоскопом обыденных чувств.

— Нет.

— Что же... значит уже поздно. Все это напрасно. Ступай, дитя.

Светловолосая только лишь мрачно кивнула, после чего направилась обратно. Вперед по коридору. До самого конца.

— Знаешь, в чем его секрет? — Послышалось позади. — Он попытается во что бы то ни стало вызывать у тебя сожаление. Вызвать жалость. Он попытается любой ценой ранить тебя, чтобы затем часть его существовала в этой самой ране. Как отрава, как чертов паразит.

Девушка тревожно сомкнула веки, крепче сжала банку с водой и ускорила шаг.

Темный город, окропленный серебром, разговаривал с ней, когда она шла по его искореженным улицам. Шепот обывателей доносился до нее из пустоты сумрака, и она вслушивалась в него, желая уловить каждое слово. Желая понять полностью, не на половину. Отяготить себя и свои полые кости насколько это было возможно.

— В своих уродливых кошмарах он часто видит его образ.

— Доктора, который пропал.

— Который пропал, когда он появился.

— Он твердит ему что мы не цепь, что мы магистраль.

— Провод, если так будет угодно. Электрический провод.

— Провод, прорва, проход.

— Девочка тебе знакома жалость?

— Жалость. Когда пиявка вьется в твоих руках, желая жить. Прямая мясная жизнь. Простая.

— Когда не разоряешь осиное гнездо, ведь там маленькие детки. Дробная жизнь. Сложная.

— Дай мухе закончить свои дела. Пожалей глупую и смешную.

— Не обижай кошку, она ведь может стать твоим другом. Лапкой будет тебя трогать. Мягко.

— Комара не убивай, он ведь даже не хочет, чтобы тебе было больно.

— Все хотят жить.

— Даже нелепые и странные.

— Пожалей.

— Пожалей. Пожалей. Пожалей.

— Может тогда и нас пожалеют?

— Пригреют.

— Мы ведь полезные.

— Девочка, дитя, пожалуйста.

— Тяжело тебе? Такой тяжелой стала, измученной.

Казалось, что прошла целая вечность прежде, чем она дошла до того фонаря, где ей было посеяно обещание. Ноги едва волочились по асфальту, расплескивая в разные стороны ртуть. Ей навстречу вышел безликий силуэт, но девушка сразу признала его. Протянула ему воду обхватив банку двумя руками и чувствуя, как сильно тянет ее тело к земле.

7

Ступеньки монструозного небоскреба представали настоящим испытанием. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем неназванная покорила эту вершину. Вернулась на крышу, походившую собой на странный аквариум. Отсюда был виден весь город. И там, в самом низу, среди покрова всепоглощающей темноты угадывалось все больше островков света. Наглядный результат сегодняшней работы.

— Все еще считаешь его красивым? — Там, на вершине мира спросил Электрик свою помощницу. Спросил про город.

— Я не знаю. Уже ничего не знаю. И не уверена что хочу чтобы у меня было имя. — Ответила девушка, пытаясь отдышаться. Кости болели. Сердце болело. Оранжевый комбинезон был полностью запачкан серым.

— Наверное, это нормально. Здесь столько всего неясного и невидимого. Необозначенного, но при этом почему-то для всех очевидного. Цветастые нити жестов и слов, из которых сплетаются диалоги, вяжется дружба и судьба. Стены из стекла которые нельзя пересекать. Иглы, которые нужно прятать. Прочерченные мелом линии, перешагивать за которые все равно что бросать вызов. Голова идет кругом. Как через все это продираться?

— Может и не надо продираться. Может иначе нужно... — Светловолосая уселась на пол, устало глядя на Электрика. Здесь, на крыше было так тихо. Не было неведомых голосов и дурного ветра. Журчания ртути и рокота бетона. Только лишь тихо пело неживое стекло. И все. Остаться бы здесь навсегда, но нельзя было. Даже Электрик так не мог.

— Как...? Как у них все это получается?

— Я не представляю...

Электрик повернулся в сторону девушки и замер. Смотрел на нее никак. Лицо его, как и всегда было словно фарфоровым. Различить то, что было во взгляде тоже было нереальным. Ибо взгляда то и не было. Не существовало. Но, наверное, он был печален. Может быть опять недоволен. Может быть даже зол. Какая уже разница была, если мир измельчал. И если завтра был последний день.

Совсем не такой как все остальные.

8

Сегодня, на лице неназванной больше не было той непринужденной улыбки. Задумчиво и хмуро она шагала по озаренным светом улицам, вытягивая из ртутных луж потонувшие провода и кабели. Действия ее были машинальными и бездумными. Она слепо следовала за подрагивающим силуэтом Электрика. Держала лестницу, по которой он взбирался к очередному фонарю. Подавала нужные инструменты.

— Символ сердца. Опять. — Сказала монотонно девушка, взирая на красный рисунок на стене. Тот, который оплел своими завитками весь город.

— Доктор. Он был особенным. Мог всем помочь. — Скупо ответил Электрик. Стоя на лестнице, он самозабвенно ремонтировал очередной светильник.

— Поэтому все вылилось в это? — Светловолосая окинула взглядом освежеванную улицу. — Он утопил их в своем милосердии. Утопил в нем тебя.

Электрик отвернулся, вжавшись в цоколь фонаря.

— И этот свет, который ты каждый день возжигаешь. — Продолжала неназванная. — Ты ведь делаешь это не для людей. Ты делаешь это для себя. Потому что не хочешь остаться один среди этих равнодушных потемок. Думаешь, что свет поможет тебе увидеть нити, иглы и линии. Думаешь, что они тебя примут...

Электрик ничего не ответил, только лишь сильней ссутулился и сгорбился, чувствуя, как из скрюченного нутра его наружу прорывается тысячью лезвий кошмарный лязг.

— Но я ведь теперь с тобой, Электрик. Тебе больше не нужно мучать и терзать себя. Вырвись наконец из этого порочного цикла. Прошу тебя.

— Уходи. — Проскрежетал голос. Прозвучал оттуда, из надломленных очертаний что слагали Электрика. Из его спецовки. Спрятанного под ней тела.

— Что? Но почему?

— Я больше не хочу тебя видеть.

Сгорбленный и исковерканный силуэт суетливо спустился на землю и схватив лестницу без оглядки направился прочь.

Оставшись в одиночестве и недоумении, девушке оставалось разве что бесцельно блуждать по опустевшим улицам. Мрака в городе практически не оставалось, ведь все вокруг было озарено песнью живых фонарей. Слепящий свет этот словно пронзал окружающее его пространство. Ревностно норовил изгнать все тени. Добраться до каждого закоулка. Он был настолько ярким, насыщенным и концентрированным что вызывал внутри какое-то странное чувство неестественности. Будто не должно было быть так. Не может умирающий и страдающий город быть залит безмятежным полуденным светом. Таким, что даже исполосованное бурое небо переставало иметь какое-либо значение. Ведь солнце теперь было на каждом углу. Сверкало, грело, озаряло мир своими выверенными самосветами — аккуратными ромбовидными лампочками. Позволяло забыть о том, что существует темнота и существует настоящее. Что вообще что-либо существует.

Даже в здоровом городе такой свет выглядел бы неестественно.

Это был чужой свет.

9

Миг, когда артерии улиц вывели бы неназванную к центральному узлу, был неизбежен.

И тогда, подойдя к зданию службы девушка нерешительно спустилась вниз, в аппаратную комнату. Но вместо аккуратного светлого помещения что она видела в прошлый раз перед ней предстала совершенно иная картина. Мрачное помещение, по колено затопленное ртутью. Ключи, что доселе висели на стенах тонули в серебряной глади обломками ненужного прошлого. Покореженные потолочные светильники мучительно мерцали. Похоже, что кто-то пытался выдрать их, сломать. Но у него так и не получилось этого сделать.

Диспетчер все еще была на своем месте. Сидела в огромном кресле напротив стола с миниатюрой города. Только на нем теперь лежало чье-то окровавленное тело. Проткнутое маленькими домиками насквозь точно гвоздями. Домиками, что все еще тревожно мигали крошечными красными лампочками, спешащими донести об аварии. Катастрофе.

Светловолосая подобралась ближе, ощущая как ноги ее вязнут в мерзкой ртути. Различила повязку на плече мертвеца. Капля.

— Лицезреть и не иметь возможности сгинуть. — Проговорил измученный голос. От неожиданности девушка вздрогнула. — Луга разложения, пространство вероятностей, не воплотившихся форм, нерожденных моментов.

Диспетчер говорила с явившейся. Совсем не жалела своих мерклых сил на то, чтобы облачить свои мысли в презренную форму слов.

— Я думала, что понимаю этого одержимого человека. — Продолжала она. — Это растерзанное и неприкаянное царствие. Разлившаяся по нашим улицам тоска. Любовь и ненависть, накрепко сплетшаяся в петлю из колючей проволоки. Как она кромсает наш край. Каким сильным должно быть то чувство, которому под силу выпотрошить сам город?

— Что стало с Гидрологом? — Тихо спросила неназванная.

— Его теперь нет. Он превратился в намерение, в еще один день. Потому что поверил в тебя. Сказал, что ты все что у нас осталось. Почему? — Мерцающий свет на мгновение лег на старое лицо женщины. Сверкнули грузные очки. Проступил из теми ее окровавленный рот.

— Вы здесь во что угодно способны поверить. — Красные лампочки, утопавшие в крови, вторгались в диалог своими тревожными пульсациями.

— А ты? — Спросила Диспетчер. — Знаешь, жизнь у нас игрушечная, издевательская. Пророс из сукровицы, потыкался бесцельно в банальные ошибки и увял. Затем сызнова. Не простишь разве?

— Не прощу.

— Наверное даже сделать с этим что-то намерена? Водрузить на себя это бедствие? Не успеешь вот только. Сегодня служба прекращает свое существование. Нынешний Диспетчер складывает свои полномочия.

— Еще не прекратила. Значит я могу попросить у вас ключ от нужной мне двери.

Женщина промолчала. Только вновь свой взгляд тяжелый устремила прямиком на неназванную. Нервы от него леденели. Кости выворачивало. Но невыносимей всегда было когда он лег на сердце. Тронул что-то ледяное, зазубренное, небрежное. Что-то глубоко всаженное в душу. Намертво всаженное. И если вытащишь его — истечешь воском. Больше, чем умрешь.

— Он при тебе. — Приметила негромко Диспетчер. — Как и всегда.

Одобрительно кивнув, светловолосая направилась к выходу, с трудом продираясь через ртутную топь с поблескивающими на поверхности ключами. От испытанных чувств и боли на глазах ее проступили слезы. Теплые и прозрачные они падали в темное серебро, теряясь в нем словно их никогда и не было.

— Ты не сможешь его вылечить, дитя. — Проговорила вслед Диспетчер. — Даже Доктор не смог этого сделать.

— Он лечил не того. — Опустошенно ответила неназванная, удаляясь прочь.

10

На пустых улицах властвовал свет. Казалось, что внутри домов не осталось никаких людей. Фонари всецело подавили их. Вжали в бетон вместе с лабиринтами их мыслей. Как бы девушка не пыталась услышать голоса, все было напрасным. Только лишь гудели провода и пели лампочки. И чем больше вслушивалась неназванная в их песнь, тем теплей и спокойней ей становилось. Будто милостивое присутствие света истирало что-то. Грань между настоящим и мнимым. Между теплыми воспоминаниями и далекими мечтами. Между несбыточным и свершившимся. Это было существование, оплетшее бесконечность своей тенью из света. Невообразимая аберрация, лишенная своего начала и конца. Разложение без распада.

Свет был особенным. Он был будто живым. И он способен был на чувства, для которых еще не было изобретено слов. На чувства, для которых еще не было изобретено чувств.

Впереди был небоскреб. Его несчетные ступеньки. Его приоткрытая дверь ведущая на крышу.

Электрик отчаянно вжимался в вознесшийся над ним стеклянный купол. Из странных рук его напрасно лились в пустоту световые нити. Устройство не хотело поддаваться.

— Ты думаешь, что это поможет тебе. — Начала неназванная. — Но тебе ничто не способно помочь.

— Людям нужен свет... — Пошатнувшись, Электрик обернулся. Неровный силуэт под спецовкой беспокойно корчился.

— И знаешь почему не способно? Потому что ты не хочешь, чтобы тебе помогали. И с этого мига ты сам становишься болезнью. Страшной, неостановимой, ненасытной. Ты выдираешь жалость из наших сердец и нерожденных мыслей. Режешь нас наживую нашими же привязанностями и беспомощностью. Ненавистью разлагаешь этот город, заставляя его кровоточить бетоном и ртутью.

— Всегда хотел как лучше... — Лязгнул Электрик. Эмоции раздирали, рвались наружу, но оба его лица оставались недвижимыми. — Всегда желал, чтобы они поняли... Чтобы простили... Я не виноват в том, что сделал... Я не хотел быть таким... Не хотел ломать их цепь... Лишать Доктора...

— Ты правда не хочешь попробовать другой путь? Я помогу тебе, обещаю. У нас будет новая цепь. Своя. Особенная. — Неназванная подобралась ближе, осторожно протягивая руку.

— Ты ведь видела... Видела, что там... Свет... Почему они ненавидят его? В его гранях... все. Я знаю, что ты видела... не лги... ты ведь такая же, как и я.

Девушка медленно опустила свою руку вниз вместе со взглядом. Помолчала несколько секунд, после чего подошла совсем близко к Электрику. Ее пальцы коснулись его ненастоящего лица, после чего осторожно забрали его себе. В руках неназванной теперь находилась отделенная человеческая голова, чей обладатель был мертв уже очень и очень давно. Электрик всюду носил ее при себе, держа перед собой будто какую-то маску. Словно это способно было ему помочь.

— Что... Ты... Делаешь...— Проскрежетал он, видя свое лицо со стороны, в чужих руках. Это ужасное зрелище ввергало его в парализующую беспомощность.

— Я делаю так, чтобы тебя не стало. Я убиваю тебя, Электрик.

Следом, она потянула на себя чужую спецовку, звенящую сотней поющих лампочек и перед ней наконец предстало то, что было Электриком.

Укутанное объеденным белым пухом существо с темными глазами шелкопряда. Восемь игловидных ножек внизу, ничуть не напоминающих человеческие. Две пары лапок — одна чтобы держать человеческую голову и другая для того, чтобы нести свет. Там, где у людей было сердце зияло плохо скрываемое лоскутами пуха горнило, в котором кружило и плескалось сияние. Будто крошечная звезда.

— Этого ведь ты добивался... — Произнесла девушка, прежде чем совершить намеченное.

Неназванная убивала неумело, неуверенно и из-за этого мучительно.

Под гранью ее мысли Электрик вился и стенал. Но тот незримый ржавый осколок что воткнут был в его душу рассыпался прежде истерзанной жизни. И на крошечное мгновение он вдруг почувствовал себя настоящим. На короткий миг перед неотвратимой смертью почти принял себя и из нутра его бесконтрольно полился болезненный свет. В последний раз затмил собой весь город всевластным полднем. Выжег все тени невозможной инверсией. Затопил все яркостью безоблачного летнего дня, будто мириады солнц вдруг вынырнули из разошедшихся разводами небес. Сгустки кровавой ртути взмыли высоко в воздух из своих луж и замерли где-то между небом и землей, окутанные предсмертным свечением гибнущего Электрика.

Несколько секунд и от него не осталось ничего кроме окровавленных лоскутов одежды, дранного пуха и дюжины побитых ромбовидных лампочек. Под светом что покрыл собой весь мир казалось будто они горели, но вскоре, все вокруг вновь объял естественный городской сумрак.

Все стало как прежде.

Затем, стеклянное устройство поддалось воле ключа что мрел в душе неназванной и его звенящие лепестки раскрыли перед ней неведомый предел. Луга, полные развенчанного света, где покоились так и не наступившие дни. Оголенные нервы космоса. Фантомная грибница, свитая из терпких сожалений и безотрадной тоски.

Неназванная в последний раз оглянулась на темный город что она называла красивым. На очертания человеческих домиков и линии улиц. На иглы столбов и нити проводов.

Нет.

Она не могла здесь остаться. Ведь ей нужно было унести прочь то бедствие, что цвело и мертвело в ее глубокой ране. Туда. Дальше. В непокоренные дали и неназванные края. Унести и запечатать этот порочный путь с другой стороны.

Девушка шагнула в белую связь.

Свет пел под ее ногами, обращаясь призрачными мотыльками и одуванчиковыми семянками.

Она раскрыла тысячи глаз.

Начав свой путь среди млечных граней и белоснежной скорби.