– А вот скажи, тетенька Ведана, этак ведь можно любого человека приворожить, если нужное слово знать? – заскочив «на чуток, только по матушкиному наказу посоветоваться», Майка уж битый час и все выспрашивала о колдовских любовных премудростях. Говорить мне не хотелось, но и спровадить надоеду не выходило.

– Можно, отчего ж нет. Коли за твоим словом стоит сила, так много чего наворожить можно. Только по ворожбе и плата будет.

– Какая такая плата?

– Какая надо! – я бросила перебирать лекарские запасы и резко развернулась к Майке, напустив на себя самую суровую личину, на какую только была способна. – А не пошла бы ты, Маюшка, да не занялась бы делом? Чай, все советы, какие матушка твоя просила, я тебе дала. А с глупостями приворотными ко мне боле не приставай. Не по мерке они тебе.

Майка ойкнула, поняв, что терпение мое не бесконечное, и стрелой вылетела за дверь. Ишь ты, привороты ей любопытны стали. Будто я не вижу, кого она теми зельями опаивать собирается. Почитай, с самой середины лета моему Горану проходу не дает. Стоит ему на двор выйти, она тут как тут, торчит у ворот: то у ней камешек в обувку попал, то «посоветоваться» со мной понадобилось, то «Доброго денечка, господарь оборотень, а я вот тут вам оладушек свеженьких на угощение принесла». Я уж сколько раз матери Майкиной говорила: пригрузи девку свою работой, пока она по глупости в беду не влезла по самую косу. Мать за дочь краснела, извинялась, обещала «приструнить». Да куда там! Молодую горячую кровь так просто не уймешь, сквозняк в пустой голове не закроешь. А мне и жалко неразумную своими методами отваживать, но и терпеть это непотребство становилось невмоготу. Хорошо хоть муж мой еще со вчера по лесу побегать отправился. Раньше, чем через три дня его и не жди! Оно и к лучшему. И Горан развеется, и я от назойливой Майки отдохну. Очень надеюсь, что ни за какими внезапными «советами» она ко мне больше не заявится. А то ведь не удержусь, покажу глупой, что значит ведьму прогневить. Я налила себе горячего мятного отвару и присела за стол, успокоиться, передохнуть и подумать.

На самом деле, не так уж эта Майка меня и бесит. На моем веку много было таких вот девок на выданье, которые приходили за разными глупостями. Все они, как в возраст войдут, непременно бегут к ведьме то погадать на суженого, то о зельях любовных выспросить. Так что, дело тут вовсе не в Майке, скорее уж во мне. Как-то мне в последнее время беспокойно стало.

Мы с Гораном, почитай, больше двух лет вместе. В селе его уважали за охотничье мастерство и спокойный нрав. Мало по малу оборотень тоже душой отогрелся, приятелями обзавелся. Даже перестал ночами метаться в тяжких снах, просыпаясь с диким рычанием. Я ничего не выспрашивала. Просто однажды заглянула в его сон и сама едва не поседела. Но именно тогда боль, что ворочалась в душе у Горана, точно поделилась надвое, а значит – и жить стало полегче. А недавно прошел слух, что где-то неподалеку видели двоих волчат-подростков. Слишком крупных, чтобы быть обычным зверьем. С тех пор и повадился муж мой сбегать на поиски. Слухам я не поверила, да и никто бы не поверил, если б видел то же, что и я, пока злую Мару от мужнина чела отгоняла. Но Горану все хотелось понять самому. Я и не стала возражать. Сплела ему талисман на удачу, своей рукой на шею повесила да леших попросила подсобить, если что. Правы люди, когда говорят: сколько волка ни корми, а он все одно в лес смотрит. И пусть так. Уж я-то понимаю, как не хочется терять веру в то, что где-то на свете, может быть даже совсем рядом, все еще бродят два по крови родных тебе волчонка. Ведь бывают же чудеса на свете! А вот других волчат уже точно не будет... По крайней мере, не со мной. Не способны ведьмы к продолжению рода. Майка тут интересовалась, что за расплата такая бывает за зелье колдовское. Так вот, за силу свою и мастерство ведьмы платят бездетностью. Может и на Майку эту я потому и взъелась, что она молода, собой хороша, а главное – силы колдовской в ней ни на грош нет. Вот с такой Горан точно бы перестал по лесам мотаться в поисках призраков своих волчат. Обзавелся бы новыми, и весь сказ.

Я однажды Горану об этом сказала, ох он смеялся! А потом строго так наказал, чтоб глупостей всяких больше в свою голову не пускала. Обернулся волком, лизнул мне руку да и снова растворился в вечернем лесном мареве. Ладно, коли муж велит, послушаюсь, не буду пускать.

Мята, как всегда успокоила и прояснила мысли. Я вернулась к домашним заботам, дав себе слово вечером прогуляться за околицу, где еще со вчерашнего дня раскинулся какой-то проезжий балаган. По-хорошему надо было туда наведаться сразу, как встала на поляне первая кибитка: мало ли каких людей дорога к нам завела. Первая ведьмина обязанность – приглядеться да выяснить, не замышляют ли худого. Балаганы тоже разные бывают. Но именно вчера мне было недосуг: Майкина старшая сестра решила разродиться первенцем, и я едва не весь день провела в их доме. Где в это время носило саму Майку, одному ветру ведомо! Удрала куда-то, пока ее к делу не приставили, да только вечером и появилась, сияющая, как медный грош в купеческом сундуке.

Вечер выдался свежим и таким ясным, что аж жалко было портить его балаганным шумом да человеческим гоготом. Хотелось уйти куда-нибудь в тихое место и вволю надышаться этой чудесной осенней прохладой, полежать на мягкой сочной траве, вобрать в себя как можно больше той самой буйной силы, разлитой в каждом глотке воздуха, в каждой былинке, пережившей летний зной. Сейчас мое время! Голова идет кругом от всякого изобилия, кажется: чего бы ни пожелала, оно тотчас же сбудется. Ну да ладно. Дело прежде всего. Таких ночей нынешней осенью, поди, не один десяток будет. Еще успею уговорить Горана поплясать со мной при спелой осенней луне на нашей любимой поляне.

С этими радостными думами я и вышла к балаганным кострам. А там почитай уж все село собралось! Кто на фокусы засмотрелся, кто песен заслушался, а кто так пришел, в сторонке постоять да приглядеться. Я медленно прошлась от костра к костру, от одной скрипучей кибитки до другой. Прислушивалась, принюхивалась, да вроде все как всегда: ехали-катились люди своей дорогой, из одного места в другое вести, были и небылицы перекатывали, мастерством своим лицедейным народ веселили, и нет в том ничего дурного. Вот только с чего ж мне тогда так тяжко дышится? От чего вдруг сердце заныло, будто бродит рядом человек с недобрыми помыслами? Я решила еще раз обойти кругом и только дошла до молоденькой веселой гадалки в пестром платье, как меня окликнули:

– Тетенька Ведана, вот и вы здесь! – Майка радостно махала мне рукой. Ну, никуда-то от нее не спрячешься. Я вздохнула и кивнула в ответ, намереваясь продолжить свой обход, но шустрая девка уже подскочила ко мне и потянула за рукав куда-то совсем в другую сторону.

– Тетенька, Ведана, а пойдемте со мной, я вам такое покажу! – щебетала она. Как я ни старалась, выдернуть руку из цепких девичьих пальчиков без грубостей не выходило. Остановились мы только у самой крайней телеги, так плотно окутанной наползшей от леса тенью, что и не разглядишь, пока носом не упрешься. И чего Майка здесь любопытного нашла? Наверняка же на этой развалюхе перевозили всякую полезную в хозяйстве утварь, которую совершенно не обязательно разглядывать гостям представлений. Все прочие кибитки да телеги вон какие размалеванные, за версту видать! А эта старая какая-то, обшарпанная. Лошадка рядом пасется самая негодящая. И только я собралась высказать Майке все, что я думаю о ее нахальстве и девичьих бреднях, как мир вокруг завертелся и бархатное осеннее небо накрыло меня с головой.

 

Очнулась я от резкой боли где-то глубоко внутри, точно острый наконечник стрелы при каждом вздохе продвигался по телу от живота к сердцу. Но ранена я не была. Связанные за спиной руки затекли, голова ныла от удара по затылку, но в остальном, вроде бы, цела. Откуда же тогда эта дикая боль? Я скорчилась на жестком дощатом полу, насколько позволяли веревки. Кажется, колючка вот-вот доберется до одной ей ведомой цели. Меня тряхнуло, и только теперь я обратила внимание, что лежу не на скоморошьей поляне и не в чьем-нибудь подполе, а в той самой неказистой телеге под старым неумело заштопанным пологом. И телега эта катится прочь от моего селения. Вот тут я испугалась по-настоящему.

Острие боли попало точно в цель, разорвав тонкую невидимую нить, которая связывает всякую ведьму с местом, где однажды пробудилась ее сила. Отвези нас чуть подальше, за черту видимого только нам круга, и все. Обратно можно не возвращаться: кому ж ты теперь там нужна, без колдовства своего? Да и тебе самой уже ничего на этом свете не нужно. Что случается с потерявшей силу ведьмой, никто толком не знает. Охотниц проверить по доброй воле не находилось.

Что ж вы делаете, сволочи! Лучше бы убили на месте! Я взвыла так горько и отчаянно, будто прощалась со всем, что есть хорошего на белом свете. Но какая-то часть меня все же из последних сил цеплялась за этот мир, не желая открывать двери в Навь. Вой безысходности сам собой превратился в зов о помощи, который, впрочем, оборвался на очередном ухабе вместе с моим сознанием.

Что было дальше, я помню смутно. Мир будто поблек: исчезли многие звуки, запахи, краски, которые я ощущала раньше и которые не были заметны никому из простого люда. Я чувствовала себя наполовину глухой и слепой. А еще внутри поселилась пустота. Она ширилась, расползалась, как прореха на ветхом пологе над телегой. Того и гляди вся стану одной сплошной дырой с рваными краями.

Я помню, как меня окатили холодной водой, чтобы привести в чувства. Я лежала уже не на досках, а на земле, упираясь безразличным взглядом в тугие переплетения лесного свода. Где-то неподалеку тихо переругивались два голоса. Хриплый мужской и по-змеиному шипящий женский. На миг показалось, что один мне хорошо знаком. Но разбираться и вслушиваться не было сил. Меня била дрожь. Не то от холодной воды, не то от разлитой внутри пустоты.

– Эй, господарыня, тут добыча-то наша того и гляди дух испустит. Смотри, как мечется! – просипел один.

– Я из тебя самого добычу сделаю, коли живой не довезем! – сердилась другая. – Сказано же было, живой доставить. У, вражья морда!

– Так вот сама бы и доставляла, а не сваливала всю черную работу на добрых людей.

– Давно ль ты добрым человеком стал? Ой, смотри, расскажу твоему хозяину, как ты со мной разговариваешь, уж он тебе задаст!

– Кабы тебе не задал, кикимора. Ладно, не зыркай на меня, чай не ведьма, огнем не спалишь.

– Не тебе знать, ведьма аль нет, - послышалось недовольное фырканье. Меня дернули вверх и усадили, прислонив к шершавому стволу. Вместо сплетенных ветвей перед глазами теперь появился трухлявый замшелый пень. По мягкому моховому ковру скользнула проворная ящерка. На миг остановилась, глянула на меня бусинкой глаза. Мне почудилось, будто даже кивнула, узнавая. Нет, глупости. Это все мне кажется по старой памяти да от удара по темечку. Ящерка тем временем шустро скрылась в зарослях брусничника. Я пошевелилась и перевела взгляд в другую сторону. Туда, откуда раздавались сварливые голоса. Меня заметили.

– Эй, ведьма, ожила что ль? – поинтересовался косматый неопрятный мужик. Подошел ко мне с опаской, будто к дикой рыси. В глаза посмотреть побоялся. – Ну и ладно! Хоть не опозоримся. Только ты это... Не вой так больше, ага? Всю округу переполошила! Лошадка моя чуть копыта не отбросила со страху. Решила, волки по ее тощую тушу пришли.

И тут до меня дошло: ни этот оборванец, ни его заносчивая спутница не знают, что от ведьмы во мне одна былая слава и осталась! А незнание – верный товарищ страха. Мертвая пустота внутри тянула вниз, призывала успокоиться и прекратить бессмысленное теперь существование без лишних мучений. Но человеческая часть сдаваться не собиралась. Пока эти невежды уверены, что ты ведьма, так и веди себя соответственно. Авось подольше проживешь. Я не была уверена, что последнее мне так уж нужно. Однако упрямая Ведана-человек потихоньку брала верх над мертвой Веданой-ведьмой. Я сверкнула глазами на своего обидчика и постаралась изобразить самый жуткий оскал, на какой была способна. Судя по тому, как мужик шарахнулся, у меня получилось.

– Кабы по твою немытую тушу кто пострашнее волков не пришел, – прорычала я.

– Ах ты ж! – едва не задохнулся тать, замахал руками, творя бесполезные, но привычные охранные знаки. Я собралась с силами и захохотала так, чтоб обидчика аж до печенок проняло. Мужик попятился, споткнулся и упал, больно ушибив зад о все тот же трухлявый пень.

– Сглазила! Сглазила, лихоманка! – завопил этот малахольный, судорожно пытаясь подняться. Встать не получалось, и он отполз подальше, бормоча что-то бессвязное. – Говорил же, нельзя... Просил же, не заставляйте, не про меня то дело... Не-е-ет, прости, прости, господарыня ведьма, не своей волей... Пусть их сами разбираются...

Дальше я уж не разобрала. Человечьи силы тоже не бесконечные, я прислонилась к теплому сосновому стволу в надежде хоть немного передохнуть и собраться с мыслями. Но долгой передышки не случилось. Ко мне подошли сзади и ловко завязали глаза какой-то плотной холстиной. Я только и успела, что заметить тонкое девичье запястье.

– Успокойся ты, дурья башка, – прозвенел резкий девичий голос. – Я ей глаза завязала, чтоб не зыркала, куда попало. А сейчас еще и рот заткну. Руки и так связаны. Так что, никакого от нее вреда не будет. Довезем, куда велено, а там уж пускай господарь Брыль сам с ней разберется.

Затыкать мне рот проку уже не было. Я и так дар речи потеряла, когда поняла, КТО всю дорогу распекал того незадачливого мужичка. А я-то уж было опечалилась, что вездесущая Майка лежит в каких-нибудь кустах с проломленной головой: мы ж вместе к этой треклятой телеге пошли! Так вот, значит, зачем малая меня туда потащила... Я застонала от злости и отчаяния. Говорил мне один умный человек: на всякого мудреца найдется своя простота. Вот и на меня нашлась. Потеряла ведьма осторожность да и споткнулась на ровном месте о тонкую веточку. Вот бы той веточкой да дурной девке по... Ай, хватит причитать! Давай, господарыня бывшая ведьма, думай, как выбираться будешь.

Развязаться и уйти в лес прямо сейчас я не могла: то ли веревки заговоренные оказались, то ли просто крепкие да и силы были не те. Поэтому решила просто выждать удобного случая. Пусть пока везут, куда назначено. Посмотрим, что это за Брыль такой и чего ему от ведьмы понадобилось.

Ехали по лесным ухабистым дорожкам долго. Лежа на старых занозистых досках на самом дне скрипучей телеги, я успела о многом поразмыслить. Думы не были легкими, зато позволили как-то свыкнуться с тем, что теперь я всего лишь человек. Более уязвимый, слабый и беззащитный. С холодной пустотой утраты внутри. С другой стороны, вся колдовская сила оказалась бесполезна против самого обыкновенного человеческого коварства и зависти. А еще глупости, которая, я была в этом уверена, и подтолкнула Майку устроить мне всю эту развеселую жизнь. Да и человек из меня выйдет не хуже, чем была ведьма. Вон как помирать не хочет, все какие-то ходы-выходы ищет. В пустоту мою заглядывать запрещает. Чай, проживу как-нибудь. Вот только Горан... Ох, где-то он сейчас! Только бы не попал в беду похуже моей. Не понравилась мне эта история с волчатами: уж я-то точно знала, какими тайными звериными тропами они бегают и в каких краях. И не скоро спрядутся их нити для новой жизни. Но поди докажи это упрямому оборотню, который, может, и жив-то только благодаря надежде найти хоть кого-то из своей стаи. Вот тут мне отчаянно захотелось скулить, как тем волчатам из Горановых снов. Да что толку? Их не вернешь, да и меня тоже.

 

– Глупая собака, в лес убежала, а хвост потеряла! – захихикали откуда-то сверху. Огромный серый волк поднял голову и угрожающе клацнул зубами. Но насмешник не унимался и, чувствуя свою безнаказанность, запустил в раздраженного зверя еловой шишкой. Волк ощерился, но решил не тратить силы на бестолковую белку и предпочел убраться подальше. Есть у него дело поважнее, чем всякого насмешника по елкам доставать. Вот только отдохнуть бы...

Без малого три дня волк шел по следу. Не спал. Не ел. И, кажется, даже не пил. След был такой отчетливый, яркий, тянул за собой точно на аркане. Даже сейчас, когда волк еле переставлял лапы, след все равно звал вперед, вглубь этого незнакомого мрачного леса. Но обессиленный зверь больше не мог сделать ни шагу. Вывалив язык, он упал там, где стоял. Уткнувшись носом в след, волк закрыл глаза и затих. Очнулся, как ему показалось, через мгновение от того, что кто-то нагло дергал его за усы. А над ухом раздавалось все то же противное хихиканье:

– Какая большая глупая собака!

– Уймись, Веверка! Не видишь, худо путнику, – волк скосил глаза к носу, чтобы рассмотреть, кто ж такой сердобольный безжалостно теребит его усы. – Чего пялишься, серый? А ну подъем и давай за мной!

Перед волчьим носом стоял низенький старичок, заросший всклокоченной бородой по самые уши. На голове – птичье гнездо, в волосах веточки да иголки застряли. Зверь зажмурился и помотал головой. Виданное ли дело, чтоб леший вот так запросто показывался?! Поди, чудится спросонья. Но ощутимый тычок в нос заставил убедиться в том, что перед ним вовсе не морок. Леший недовольно пофыркал, потом выудил откуда-то из-под бороды объемистый бурдюк и чуть ли не силой влил в пасть волка ободряющий горьковатый напиток.

– Пей, – приговаривал дедушка, а волк сначала неохотно, а потом с жадностью глотал наполняющую силой влагу. – Мне вот в лесу только дохлых оборотней не хватало! Пей, серый, да беги прочь отсюда. Не дело тебе по чащобам шастать, когда дома неспокойно.

Волк перестал глотать питье и вопросительно посмотрел на лешего.

– Чего ищешь, того давно на свете нет. Не за тем гонишься, серый дурень. Сдались тебе те волчата... Не ворчи. Не твои они, угомониться давно пора, а не за мороком бегать кругами, точно собака за хвостом. Да кабы не ведьма, что леших слезно просила за тобой присмотреть, спать бы тебе сейчас мертвым сном на этой самой тропе! След-то порошком дурманным посыпан: раз нюхнешь, потом так и будешь за мороком гоняться, пока силы не кончатся. Хорошая у тебя ведьма была. За версту беду чуяла. Тебе бы такую пуще глаза беречь, а не по кустам чужие хвосты ловить.

Все это лесной хозяин вывалил на ошарашенного оборотня уже едва не на бегу. Старичок бодро шагал, не особенно заботясь о поиске подходящего пути. Казалось, все окрестные тропы только и ждали случая, чтоб угодить лешему и сами радостно стелились ему под ноги, разгоняя папоротниковые заросли, кусты и даже деревья. Волк еле поспевал за своим провожатым, а им вслед хихикала неуемная Веверка, точно старалась подгонять путника своими дразнилками.

Лес кончился внезапно и еще до того, как из виду пропал дедушка леший. Он точно растворился в молодом подлеске, незаметно для сосредоточенного на беге и своих думах оборотня. Волк остановился перевести дух и напиться из звонкого ручья, который очень кстати зазвенел совсем рядом. Но с первым же ледяным глотком до Горана дошло, что он так и не спросил у лешего, почему тот сказала «Хорошая у тебя ведьма БЫЛА»!

Назад к дому оборотень бежал вдвое быстрее, чем в погоню за собственными призраками. Летел так, что ветер завывал в ушах, будто и не ветер вовсе, а тоненький жалобный вой попавшего в беду волчонка.

Так и влетел в избу, не останавливаясь, с разбегу вышиб дверь, рыча и ощетинив шерсть на загривке. Дом встретил жалобным скрипом половиц, а может – всхлипом домового, их только Ведана различает. Но хозяйки здесь не было не первый день. Горан – уже человеком – выбежал во двор и нос к носу столкнулся с матерью Майки. Женщина повисла у него на шее, причитая:

– Горе-то какое, господарь оборотень! Пропала кровиночка моя! Совсем пропала!

Оборотню стоило большого труда отодрать от себя безутешную мать и увести ее в дом. Усадил на лавку, успокоил, как мог, выслушал сбивчивый рассказ о каком-то заезжем балагане, о то ли пропавшей, то ли сбежавшей Майке.

– И господарыни Веданы нигде нет! Видать, тоже скоморохи покрали. Хоть кто-то и пустил слух, будто это ведьма дочь мою со двора свела. Мол, достала вас обоих Майка своими приставаниями. Да я в то не верю. И мало кто из людей верит. А болтал какой-то заезжий мужичонка на старой телеге да с клячей-доходягой. Уж вы простите дуру-то мою, если что натворила, да только никто, кроме вас ни ее, ни ведьму не сыщет. Пробовали мы. И сами по следу ходили, и с собаками. Да без толку. Не оставьте в беде, господарь Гора-а-ан!

Женщина снова ударилась в слезы, а оборотень сидел на лавке, смотрел куда-то в угол невидящими глазами, а потом вскочил, снова обернулся волком прямо на виду у опешившей Майкиной матери и умчался прочь. «Глупая собака в лес убежала себя потеряла» – белкины насмешки резкой болью отдавались в сердце оборотня.

 

Долго мы ехали, коротко ли, я судить не берусь. Мне на жестких занозистых досках показалось, что без малого век. Да только и ему конец пришел. Выволокли меня из телеги, точно куль с мукой да тут же на другой жесткий пол сгрузили. Еще через время с меня сдернули пыльный мешок и срезали веревки. Я зажмурилась и снова открыла глаза, привыкая к полумраку своей новой клетушки. Земляной пол, глиняные стены, под потолком небольшое оконце, забранное решеткой. Высоко... Сразу не достану, вот бы чурбачок какой обнаружить да встать на него, глядишь и расшатала бы прутики. Хотя нет, все равно в такую щель не пролезу. Ладно, потом придумаю что-нибудь. Сейчас я точно знала, что не одна в этой каморке: кто-то же снял с меня путы, но пока предпочитал оставаться за спиной. Хотя чего уж тут прятаться, если и так все понятно?

– Майка, – позвала я, и сама удивилась, насколько хриплым, усталым и бесцветным стал мой голос. – Чего ты там топчешься? Думаешь, натворила дел, и никто не узнает, можно в тени схорониться? Иди сюда, поговорим.

– Некогда мне тут с тобой лясы точить! – топнула ножкой эта дуреха. – Меня господарь Брыль дожидается, мы с ним дела важные обсуждать будем. А ты теперь под моим началом поживешь, что мы с господарем Брылем скажем, то и станешь делать.

– Ох, смотри, глупая, кабы этот твой Брыль тебя в другой комнатке на цепь не посадил. Чтоб нос высоко не задирала.

За спиной презрительно фыркнули. Хлопнула дверь. Я растерла затекшие руки и ноги и еще раз огляделась. Видимо, в планы похитителей не входило уморить ведьму голодом и жаждой: я обнаружила миску с кашей, кувшин воды и даже видавший виды соломенный тюфяк. Экие заботливые похитители нынче пошли! Значит, для чего-то я им нужна. Сейчас много чего придумать можно, но что толку гадать? Время придет, сами все скажут. Мне бы в себя прийти, поспать хоть чуток. А то обморок не сон, сил не дает.

Сон навалился сразу. Липкий, тяжелый, изматывающий не хуже давешней тряски. Вместе с ним вновь накатила боль и тоска по утраченному. Словно бы Ведана-человек на время отошла в сторону, дав возможность бывшей ведьме вдоволь настрадаться прежде, чем окончательно сгинуть. А после – тяжесть сменилась покоем. Будто завернули меня в теплую шкурку да так до рассвета и баюкали, забавляя кончиком призрачного лисьего хвоста, точно дитя погремушкой. И внутри стало легко-легко, будто снова есть, для чего жить. А раз так, значит, точно выберусь. Хотя бы для того, чтоб посмотреть, к чему мне этот непонятный сон.

 

Взяв след однажды на той самой поляне, на которой несколько дней назад останавливался злополучный балаган, волк-оборотень уже не желал прерывать свой бег. Если бы не надобность время от времени утолять жажду и переводить дух, так бы и мчался он серым ветром по прямой. И, может быть, успел бы нагнать скрипучую телегу аккурат на привале. Но случилось иначе: лес донес до острого волчьего слуха лишь смутные отголоски тоскливого подвывания, точно горький плач по самому дорогому. Оставалось только рыкнуть от бессилия и ходу прибавить.

А еще через денек вылетел Горан на крутой речной берег да только зубами клацнул в след похитителям, которые уже успели перебраться на ту сторону по хлипкому мосточку. Оборотень с трудом заставил себя схорониться в зарослях, чтобы с наступлением темноты неслышной тенью перебраться на другой берег. Пока же он неотрывно наблюдал за тем, как остановилась телега у высокого тына, спрыгнул с облучка плюгавенький возница, выбралась вслед за ним тонкая девичья фигурка и забарабанила в тесовые ворота, да как скрылась за ними телега.

Горан нервно топтался за густыми береговыми зарослями. Это что ж надо было сделать с ведьмой, чтоб она еще в дороге не смогла избавиться от двух хлипких на вид провожатых? Или заговор на них какой? О том, что можно сделать с самой похищенной, оборотень старался не думать, дабы сохранить хоть какое-то присутствие духа.

Долго размышлять ему не дали. Острый звериный запах заставил вскочить, напружинить лапы, ощетинить загривок. Из лесу, из самой густой тени прямо на него смотрели желтые волчьи глаза. Оборотень оскалился. Волк медленно и осторожно вышел так, чтобы Горан мог его не только учуять, но и разглядеть, как следует. Злостью или охотой не пахло, и оборотень несколько успокоился, позволяя волку подойти ближе.

Какое-то время они стояли, пристально глядя в глаза друг другу. Горан знал, что другие серые братья окружают их плотным кольцом и ждут решения вожака. Или ответных действий непрошенного гостя. Вожак неодобрительно осклабился, точно запрещая Горану что-то, а еще через миг рыкнул коротко и почти радостно. В его глазах загорелось предвкушение хорошей охоты и грядущего за ней доброго пира. Самое время: сегодня ночью взойдет Волчья Луна, мать и владычица всех серых братьев. А это значит, что у стаи будет достаточно угощения для дорогой гостьи. Брат оборотень обещал знатную добычу!

 

Майка убежала, но надолго меня одну не оставили. Только я собралась прилечь да хорошенько подумать, что ж теперь делать-то, как в коморку мою опять пришли. На этот раз какой-то мрачный рослый детина. Стараясь не смотреть мне в глаза (тоже что ль порчи боится?), он пробурчал что-то вроде «Пойдем, господарь Брыль с ведьмой говорить желает», и вытолкал меня за дверь.

Шли мы все какими-то закутками да поворотами. Дом, видать, большой, да выстроен точно муравейник. Весь изрыт ходами-выходами, дверьми, маленькими коморками. Сто лет плутать будешь, пока выход найдешь. Еще и в сумраке: ни одной лучины или лампады, ни одного самого крошечного окошечка нам так и не попалось. Как мой провожатый здесь дорогу разбирал, до сих пор ума не приложу. Однако ж мы все-таки вышли на воздух. Я с удовольствием вдохнула ароматную осеннюю прохладу и сладко потянулась. Горюшко свое я еще в дороге отплакала, а тут люди кругом, по всему видать, так и принимают меня за настоящую ведьму. Я и решила их не разочаровывать. Авось проживу дольше, а там уж как дорога моя повернет.

Я оглядела двор так, будто это я здесь хозяйка и сейчас надаю холопам по шеям за грязь под забором да стены небеленые. А внутри свернулась, точно змея на охоте, в любой миг готовая броситься на добычу. Или в моем случае, ухватиться за желанную возможность к спасению. Но ничего подходящего пока не приметила. Двор большой и какой-то весь гладкий. Ни тебе кустика, ни деревца, трава и та вытоптана. Один здоровенный домина посередь двора да крыша от него раскинулась далеко за стенами. Точно шляпа на лысине мельника, подумала я и, не скрываясь, усмехнулась: в тени от крыши примостилась жаровня, от которой соблазнительно пахло жареным мясом, рядом стоял дубовый стол, за которым царственно восседал тот самый мельник. Дородный мужик в соломенной шляпе на лысой макушке! Ну точно, по хозяину и жилище. Только домина-то крепкий, не один век простоять может, а Брыля этого пни хорошенько, и покатится он с горы весело да с присвистом. Уж до того круглый... Эх, жаль, пнуть некому.

Я уверенно направилась к хозяйскому столу, не нашла, куда присесть, и уперлась кулаками в столешницу, нависая над Брылем с самым суровым выражением лица.

– Это что ж ты, шляпа гнилая, себе позволяешь?! – сверкнула глазами я. Хозяин нервно заерзал на своем дубовом троне, но быстро опомнился, приосанился и сделал знак слугам. Мол, бдите за этой бешеной в оба глаза, кабы чего не вышло. А народу, надо признать, вокруг собралось достаточно. И все крепкие такие. С одного пинка не перешибешь. Майка с тем плюгавеньким возницей, я приметила, тоже была здесь. Но держаться старалась подальше, за спинами защитничков.

– Ты это, не буянь мне тут, – пробулькал Брыль. Шляпа съехала ему на глаза, так что казалось, будто разговариваю я не с человеком, а с мешком соломы. – Чай, не я к тебе в избу на пироги приехал. Ты в моем доме, следовало бы уважать хозяина.

– Ах ты тюк гнилой соломы, ты еще меня учить будешь, как себя вести! – не выдержала я и, дотянувшись, щелкнула по шляпе. Да с досады так сильно, что в соломенных полях дырку пробила. Брыль возмущенно взвизгнул и тут же ко мне подскочили молодцы и ну руки за спиной вязать. Да придержали за плечи покрепче, чтоб еще чего не выкинула.

- Ты, Веданка, уймись. Не время норов-то показывать. Нынче я не с просьбой к ведьме, а с приказом.

– А не лопнешь ли, приказы мне раздавать? – сплюнула я.

– Не лопну, – серьезно ответил хозяин. – Вишь ли, управа на ваше ведьмовское племя нашлась. И как ты ни выеживайся, никакого вреда не сможешь причинить ни мне, ни моим людям. Человек, что его придумал, дело свое зна-а-ал! Не обманул, работает зелье-то!

От этой вести он сам так радовался, что едва в пляс не пустился. А мне что оставалось? Только досадливо сморщиться да смолчать, ожидая, когда он уже скажет, какого рожна ему от меня надобно. Наконец Брыль перестал потешаться и перешел к делу.

– Мне тут люди верные шепнули, будто ты, Ведана, особо тесную дружбу с лешими водишь. Не соврали?

Я решила отмолчаться, а Брыль продолжал:

– Так вот, надоело мне на мельнице жернова крутить, хочу я теперь над всей округой власть иметь, да всеми кладами заправлять. Да вот же незадача, лешие крепко свои сокровища стерегут, ни за что отдавать не хотят. Уж я их и жег, и лес рубил, и воду с мельницы на них пускал, чтоб вместо леса в болотце мокром пожили. Да все без толку. Видать, своими силами не справлюсь. Ведьма нужна. Да не простая, а такая, чтоб к лесу с пониманием, а он к ней с расположением да уважением, как к своей.

– А с чего ты, брыль дырявый, решил, что я тебе в этом деле помощницей стану? Любая ведьма с лесом в мире живет. Да ведь дружба – не служба. Друзья друг друга ни к чему не принуждают. Так с чего это лешим меня слушать да по первой просьбе моей бежать к тебе в услужение?

– Да, всякая ведьма с лесом ладит, да не всякая оборотней с того света вытаскивает, – сощурился Брыль. А у меня внутри все похолодело: не к добру такие речи, ох не к добру. – Очень уж лешие это волчье племя уважают да берегут. Едва ли не каждого оборотня по имени да в лицо (аль в морду правильнее будет?) знают. И боятся за них, ровно за детей родных. А тут ты! Ведьма геройская, не побоялась за полудохлого недобитыша вступиться. Почитай, с того света его достала. Да все лешие спят и видят, чем бы тебе отплатить, чтоб в долгу не оставаться.

– И что же мне мешает попросить лесной народ разнести забор твой да халупу по щепочкам, а тебя самого в твою же шляпу затолкать да в болото макнуть, как следует? – я понимала, что даже если б и хотела, ни за что не смогу выполнить ни Брылева желания, ни своей угрозы. Я бы даже с удовольствием позлорадствовала, если бы холод внутри не предрекал еще большей беды.

– Да я и не сомневаюсь, что за себя лично ты просить не станешь. Есть у меня управа на случай твоего упрямства, – он мотнул головой куда-то в сторону и щеки его затряслись от хохота.

Я глянула и обомлела. У ворот бледная и растерянная стояла Майка. У ее горла сверкал на солнце голодным клыком кривой разбойничий нож. Девчонка бы и пискнуть не успела, пожелай хозяин ее смерти. Я разом простила Майке все ее выходки и уж стала придумывать, что ответить на хозяйскую выходку, как тут отворились ворота и еще один Брылев прихвостень проскользнул внутрь. За ним на веревке, точно какой-нибудь домашний тузик брел мой оборотень! Тут уж все мое последнее мужество и наглость растаяли, будто не было. Я дернулась скорее бежать к пленнику, но меня и саму держали неслабо. Горан тем временем спокойно сел у ног слуги, уставившись на меня невидящим взглядом (заколдовали, не иначе), аккуратно обвил хвостом свои мощные лапы.

– Ну что, господарыня ведьма, – раздалось злорадное бульканье из-под шляпы. – Так тебе договариваться легче будет?

Я неотрывно смотрела на Горана, но уже не от тревоги за любимого. Пока Брыль веселился, бережно придерживая шляпу (что ж он так за нее цепляется-то?), я успела поймать короткий, но вполне осмысленный взгляд оборотня. У меня отлегло от сердца: теперь можно с новыми силами доиграть до конца.

– Кабы договор тот тебе поперек жирного пуза не встал, – прошипела я.

– Ну, вот и ладненько, сразу бы так! – совершенно не обиделся Брыль. – А то чего ж ты с порога да с кулаками. Хорошую шляпу чуть не испортила. Она, чтоб ты знала, больше стоит, чем шкуры всех оборотней вместе взятых! Ты это, заканчивай болтать. Делай, что велено, ведьма.

– Не спеши, шляпа. Сперва прикажи молодцам своим двор очистить. Нехорошо гостей на объедки звать. Да девку эту вот, Майку, мне в помощницы отдай.

– Это еще зачем? – насторожился Брыль.

– Надо, - не стала объяснять я. – Или боишься, что две бабы тебя вместе с молодцами твоими укатают?

Брыль буркнул что-то неразборчивое, и перепуганную Майку подтолкнули ко мне. Она хотела было тоже что-то сказать, но я сделала знак молчать и слушаться. Я понятия не имела, что задумал Горан, поэтому старалась перетянуть все внимание Брыля и его домочадцев на себя. Приказала натаскать дров в середину двора, выдать мне котел побольше, погоняла слуг то за одной травой, то за другой: мол, снадобье варить буду, от которого лешие сговорчивыми становятся. Развела огонь и приказала Майке непрерывно помешивать всю эту бесполезную бурду. Пусть хоть таким делом займется, лишь бы сознание не теряла, не время сейчас. Майка, изредка хлюпая носом и делая вид, что повторяет за мной «заклинания», рассказала мне, что знала о пузатом мельнике и его планах.

Будто бы случилось ему однажды подобрать у своей мельницы обессилевшего путника да выходить его. А тот возьми да окажись сильно могучим колдуном из таких дальних земель, что Майка и название не выговорит, даже если вспомнит. И решил он одарить заботливого хозяина, чем тот пожелает. У Брыля, знамо дело, глаза загорелись в предвкушении поживы. Потребовал он от гостя плату за хлеб-соль да крышу над головой. Денег при себе у колдуна не было, и решил он расплатиться ворожбой. Натер какой-то мазью соломенную шляпу и сказал, что ни одно колдовство, проклятие али порча теперь не коснется доброго хозяина. Может он делать все, что душа пожелает, и не будет на него управы.

Обрадовался мельник, нацепил подарок и с тех пор не снимает, за что и стал зваться Брылем. Почуяв свою безнаказанность, он и вправду решил стать хозяином всей округи. Быстро собрал лихих людишек, соседей извел, земли их занял, да всю округу перерыл в поисках заветных кладов. Кто ему сказал, что лешие на сокровищах сидят, неведомо. Однако ж Брыль, точно одержимый, стал лес изводить, да чуть ли не под каждым древним дубом землю рыть. А клада, даже самого никчемного, так и не нашел. Тогда-то и задумал он хозяев леса себе подчинить. Много чего перепробовал, пока не вызнал про оборотня да ведьму Ведану. Поначалу хотел одного оборотня по ложному следу к себе заманить, порошком хитрым одурманить, да лешим его предъявить. Мол, отдадите сокровища, отпущу вашего волшебного зверя. А нет, так и распрощайтесь с ним. Можете на память шкуру забрать. Но потом решил, что не худо бы и ведьму заодно прихватить. Мало ли что! Ведьма всегда в хозяйстве пригодится.

Сама Майка влезла в эту историю случайно, по девичьей дурости. Шел мимо чужой человек, приметил, как она на Горана заглядывается да от нашего забора не отлипает, и посулил ей за услугу малую путь к сердцу оборотня освободить.

– Ты уж прости меня, тетенька Ведана, - шепотом каялась Майка. – Не знаю, что нашло на меня. Ведь и вправду до последнего верила, что Брылю только ты и нужна, что вот получит он ведьму, а оборотня сразу же и отпустит. Тут уж и я рядом буду, не упущу своей выгоды.

Пока я все это слушала, едва сдержалась, чтоб не макнуть ее дурную голову в кипящий котел! Отвести душу за все хорошее, а там будь, что будет. И оставайся я все еще при своей силе, точно бы не сдержалась, наслала бы сначала семь бед на семь лет, и только потом бы раскаялась. И то вряд ли. Но теперь... Что уж кулаками махать, коли дело сделано? Надо выбираться.

– Ну, долго ты там еще возиться будешь? – нетерпеливо подгонял Брыль. Солнце уже перекатилось далеко за зенит, тянуть дольше становилось опасно. Я глянула на оборотня, он сидел все так же, глядя куда-то в себя, только хвост дрогнул, будто отгоняя назойливую муху.

Я подозвала двоих ребят, приставленных мельником охранять нас с Майкой, и все так же шепотом приказала своей помощнице покрепче ухватиться за дужку котла. Как только наши надсмотрщики оказались достаточно близко, мы с Майкой изо всех сил швырнули в них кипящее варево. Ой, что тут началось! Кого-то облило кипятком, кому-то досталось горячим котлом, оборотень бросился на ближайших к нему мельниковых подручных. Сам Брыль визжал и выкрикивал какие-то невразумительные приказы, пятясь к спасительному дому-муравейнику. Но самое страшное началось, когда через забор серым вихрем рванули волки! Такое даже мне бы в голову не пришло! Кто-то из дворовых успел схватиться за оружие и все же попортил немало волчьих шкур. Но и звери в долгу не остались.

Я схватила Майку покрепче за руку и потянула в укрытие. Нечего стоять поперек дороги у стаи, которая вышла на охоту. Мы спрятались за первой попавшейся дверью и решились выйти только, когда во внезапно наступившей тишине под входом в наше укрытие послышалось сопение, и показалась волчья лапа. Майка взвизгнула и затряслась еще пуще. Но есть нас, само собой, никто не собирался. Это один из серых братьев пришел сказать, что все кончилось.

Я оглядела двор. Волки зализывали раны, оплакивали убитых, стаскивали свою страшную добычу, раскладывая ее в только им ведомом порядке. На ясном небе понемногу вырисовывался белесый лик Волчьей Луны. Далеко еще до вечера, и тем более до полуночи, но Матери всех серых братьев не терпелось взглянуть, хорошо ли ее дети готовятся к праздничному пиру!

Наш провожатый настырно звал куда-то вперед, прочь от дома, туда, где несколько волков стояли бок о бок, низко опустив головы. Перед ними лежал Горан уже в своем человеческом обличье. Майка не удержалась и заголосила так, что даже волки вздрогнули и прижали уши. Я опустилась на колени рядом с мужем и быстро осмотрела тело: жив! Несколько неглубоких царапин, неровное дыхание, испарина, как часто бывало с ним во время ночных кошмаров. След от удара в висок, он-то и лишил сознания. Рано, рано вы, серые братья, хороните оборотня. Он еще не раз выйдет с вами на охоту. Это вам я обещаю, бывшая ведьма!

И точно скрепляя мое обещание самой надежной из печатей, за нашей спиной вспыхнул Брылев дом. То ли головешка от моего костра попала, то ли кто из волков не побоялся выдернуть из огня поленце да поближе к жилью подтолкнуть. В треске горящей крыши и ломающихся балок нам почудились крики, мы переглянулись, встревоженные, но все наши были на месте. О том, что самого Брыля на поле боя не нашли, никто в тот миг и не вспомнил.

Волки помогли мне оттащить Горана в тихое укромное место за догорающими развалинами. Увязавшуюся за нами Майку оттерли куда-то в противоположную сторону. Кто-то подобрал помятый котелок и принес мне чистой воды. Я оторвала подол от своего платья, чтобы промыть и перевязать оборотню раны. От прикосновения холодной ключевой влаги он вздрогнул, но выходить из своего забытья так и не желал. Как с неохотой и тревогой пробуждался от своих кошмаров. Даже будь моя сила все еще при мне, вряд ли я смогла бы дозваться оборотня обратно. Слишком многое оставил он по ту сторону снов, слишком многое не решил и не отпустил. Но и в мире живых обязательства есть! Вот и стоит он сейчас на распутье, как богатырь из сказки: ни туда, ни сюда. Никакой ворожбой здесь не поможешь. Зато есть средство одно верное, вполне себе человеческое.

Я погладила Горана по спутанным волосам и попросила своих серых помощников оставить нас на время и не мешать.

 

– А я? - хлюпнула носом Майка. – Куда ж мне-то теперь податься? Одна я, сиротинка-а-а, в поле малая былинка-а-а...

– Скорее, репей у меня на хвосте, – проворчал Горан. А Майка разразилась слезами в полную силу.

Я погладила мужа по руке, чтоб не сердился на малолетнюю дуреху. Уж такой она уродилась и, поди, до седых волос не поумнеет. Ей на роду написано в неприятности влипать по самую маковку. И хорошо, если найдется какой терпеливый добрый молодец, чтоб ее из всех передряг за косу вытаскивать. Горан это тоже понимал, а потому плюнул досадливо и махнул Майке рукой. Мол, шагай быстрей, пока не передумал и не оставил здесь же на пепелище волкам в награду за подмогу. Девка подхватилась и, размазывая остатки слез по чумазым щекам бросилась за нами.

Шли быстро и не оглядывались, но я спиной чуяла, как спорые тени вновь срываются из лесной тьмы на оставленный до поры разоренный двор Брыля. Волчья луна звала и требовала жертвенного пира. И горе людям, если нелегкая занесет их в такую ночь на звериный праздник. Нас, конечно, не тронут, ибо сегодня серые братья будут славить не только свое полнолуние, но и оборотня сотоварищи. Однако ж, береженых и боги берегут.

Из лесу выбрались аккурат до начала волчьих плясок. Спасибо лешим, выстелили нам ровную тропу до самой опушки. Хороший прощальный подарок, век не забуду вашей помощи. И вы уж не серчайте на бывшую ведьму, коли чем когда обидела. Мы – все трое – поклонились в пояс хозяевам леса и уже не спеша отправились в обратный путь. Не сговариваясь, мы решили до поры не думать о том, как нам жить дальше и где разойдутся наши пути. Когда не знаешь, что делать, доверься дороге. И если был ты добрым путником, то и бояться нечего.

Правда, путь наш недолго был спокойным да гладким. К вечеру второго дня мне вдруг стало худо. Голова закружилась, я начала спотыкаться, Горан подхватил меня и объявил привал. Меня мутило, и вскоре моя порция скудного ужина отправилась под ближайший куст. Я почувствовала облегчение, но через короткое время все повторилось. В промежутке между приступами мне удалось найти особые мятные травки, снимающие тошноту и слабость. Ненадолго, конечно, но и мы уж от родных мест недалече, как-нибудь добредем. Пока собирала да заваривала себе питье, приметила неподалеку ящерку. Будто бы ту самую, что встретилась мне на пути к Брылеву логову. Примерещилось даже, что ящерка хитро мне подмигнула, хихикнула и скрылась в высоких травах. Я помотала головой, рискуя вызвать новый приступ тошноты, и пригубила целебное варево.

Той ночью меня мучили кошмары. Будто металась я в чадной избе, напрасно ища выхода. А даже если б и нашла, что толку? Вокруг бушевал пожар, превращая вековые смолистые сосны в огромные свечи. В дымной ловушке я была не одна. Перестав бестолково суетиться, я увидела женщину. Она спокойно стояла посередь горницы, баюкая на руках маленький сверток. Красивая, стройная с серыми, как у моего Горана, глазами, женщина пристально всматривалась куда-то в самую глубину меня, будто решая, достойна я чего-то или нет. Потом кивнула сама себе и переложила дитя мне на руки.

– Береги, – сказала и, подумав, добавила. – Обоих.

На том я и проснулась. Да так внезапно, что голова снова начала кружиться.

– Уходи с миром и не беспокойся, – прошептала я, а прохладный осенней ветерок развеял слова и унес прочь.

К тому времени, как мы добрались до двери нашей с Гораном избушки (попутно сдав Майку матери и с трудом ускользнув от высыпавших нам навстречу односельчан) я уж точно знала, что за «хворь» приключилась со мной в пути.