Посреди чёрного океана, сшитого с чёрными тучами, стояла гора Беррат. Одинокая и неприступная.

Леви Ус мог часами сидеть на нижних скалах, свесив ноги, и смотреть в непроглядную водную муть Инферны, искать там ответы на свои детские вопросы и надеяться когда-нибудь сбежать из База́ли, чтобы не повторить судьбу отца — потомственного копателя.

"Если сиганёшь туда, убью,” — раз за разом повторял Осиф Ус. Любой копатель поперхнулся бы, узнав, что кто-то добровольно ходит к океану поглазеть. Потому что запрещено. Но угрозы перестали действовать на Леви с десяти лет. С тех пор прошло ещё восемь, серых и тягучих, прожитых под железным покрывалом туч.

 

***

 

Взмах. Удар. В сторону полетела горная крошка.

Взмах. Удар. Звон металла отозвался в груди.

Взмах. Удар. Целый день в полумраке.

Взмах. Жарко, дышать тяжело.

Удар. Руки налились свинцом.

Взмах.

В этот раз без удара.

— Да пошло оно.

Леви швырнул кирку на землю и сел, прислонившись спиной к груди забоя ¹. От необъяснимой жары пот катился по лбу, и на сердце было неспокойно. Рядом работал Молот, от рождения Галлен, но прозванный Молотом за безграничную силу. Он, казалось, ничего не замечал. Кирка пела в его руках.

— Вставай, найдёныш, солнце ещё высоко, — сказал Молот и прочистил горло хриплым смешком.

Никто из живущих на склоне Беррата не видел солнца. Ни восхода, ни заката.

— Жарко, как в печке.

— Значит работаешь хорошо, — отвечал Молот в перерывах между ударами. — Значит ужин заслужил. Значит день не зря прожил.

— А он когда-нибудь закончится, этот день? Здесь как будто вне времени. Полгода работаю, а всё никак не привыкну.

Молот воткнул кирку рукоятью в землю и опёрся локтями на сталь, как на спинку стула.

— На часы смотри, когда теряешься, стрелки не врут. Если они идут, значит мир тоже.

— И каждый день по кругу. Пыль и камень, пыль и камень, даже во сне я только и делаю, что рою землю. Вот ты сколько уже здесь, пятнадцать лет, двадцать?

— А, знакомая песня, — отмахнулся Молот. — Однообразие достало? Можешь расслабиться, мы тут оксена уже второй день не видим, завтра можно будет проситься в другой забой.

Леви закатил глаза.

— Они ничем не отличаются.

— Не груби, найдёныш. Видишь ту сиську? — Молот указал пальцем вверх на кусок породы, торчащий из кровли на перекрёстке. — Такая только тут, я сам её подточил, чтобы жёнкину напоминала. Про каждый закол ² историю расскажу. Тут столько интересного происходило.

Губы Молота растянулись в сальной ухмылке. Он смотрел куда-то в прошлое, где не только камни вытачивал в недрах Беррата. Леви начало потряхивать от раздражения, и в ответ он только по-совиному гукнул.

Молот нахмурился:

— А на тебя ведь такие надежды были. Говорили, что гора сама себе родила врага, — Молот покачал головой и вернулся к работе. — Если хочешь остаться найдёнышем и не прослыть слоном, то советую взяться за кирку.

— Слоном... Да хоть говном.

Леви спружинил от земли и, бросив через спину дежурное “до завтра”, пошёл к подъёмнику, укрытому в конце штрека ³ подгорной темнотой.

— Леви!

Но Леви уже не слушал. Разговоры о работе выводили его из себя, от них зудило в носу, и на каждый аргумент "за" в голове рождалось десять "против". А взгляд у копателей, готовых исторгнуть из себя речи, полные рабочей патетики, был таким просветлённым, полным житейской мудрости, что Леви начинало тошнить. Жизнь в тени и грязи могла родить только соответствующую мудрость.

В соседних забоях копошилось еще полсотни копателей, никто не отлынивал, не стонал, и от этого на душе у Леви становилось только тяжелее. Он был здесь чужим.

Капли пота отмеряли каждый шаг. Необъяснимый жар всё нарастал. Он не был похож на лихорадочный, в стенах штрека будто раскалилась кровь самого Беррата. Леви прислонился щекой к камню и тут же отпрянул, обжёгшись телом и сердцем. Он услышал голос, и этот голос, пронизанный чёрной непроницаемой злобой, обещал возмездие.

Леви стал затравленно метаться между проходами, не решаясь заглянуть в какой-то конкретный, решить кто достоин спасения.

Кирки продолжали стучать, никто не замечал перемены, кроме, возможно, Молота, но у него оставалась всего пара секунд, чтобы осознать опасность.

— Обвал! — заорал Леви, но голос растаял в грохоте. Беррат проснулся.

Леви бросился назад в свой забой, но было уже поздно. Кровля обвалилась и погребла Молота под многотонной горной тушей. Бесстрашного, сильного, непобедимого в рукопашном бою. Идеального копателя.

Леви упал на колени и принялся разгребать завал. Он кричал о помощи, но никто не пришёл на зов, никто в шахте не мог его услышать. Когда Беррат затих, в живых остался только Леви.

 

Восемь лет назад го́ре накрепко поселилось в Базали. Оно скрывалось во тьме постоянной ночи и в проулках между хлипкими домишками. Любило заглядывать в окна к беззаботным семьям, напоминать о себе. И не надо было лишних слов, когда товарищи по смене приходили к жене погибшего с хмурыми лицами.

Обвал.

Но в этот раз целая смена копателей, кроме одного новичка, измазанного в пыли и грязи, была стёрта горой в кровавую пену. Каждый житель Базали пропустил это горе через себя.

Три дня разгребали завал. Леви сидел у входа, обхватив колени, видел слёзы мужчин, их страх повторить судьбу товарищей. Штольня гудела с семи утра и до десяти вечера, пока газ в трубах не начинал кончаться, а лампы — гаснуть. Тогда мужчины шли домой, выпивали по стакану травяной настойки и забывались коротким беспокойным сном. И пока отец бессознательно бормотал в ночи заупокойную речь для церемонии сожжения, Леви собирал рюкзак для предстоящего похода.

 

— И что теперь будет? — спросила Мари Ус, когда вся семья собралась на кухне. Марля в её руках, смоченная спиртовым раствором, грубо скользила по ссадинам Леви на плечах и спине.

— В хранилище хватит оксена, чтобы забить паузу, — тихо ответил Осиф Ус. — А дальше вернёмся к старому ритму.

— Я не пущу, — она сжала руку Леви до боли. — Без вас обойдутся.

Леви ни разу не видел мать в отчаянии. За ней всегда веял ветер надежды, без намёка на штиль. Даже в неурожайные годы, когда инфекция косила растения в теплицах. Но не теперь.

— Брось. Осталась всего одна шахта подъёма. Они без моего крыла не взлетят. Всякое же бывало, вытягивали на горбу.

— А если снова придётся увеличить смену, как восемь лет назад? Всех на убой погонишь?

— Всё будет как прежде, обещаю.

Но по его глазам, остекленевшим от травяной настойки, Леви понимал, что ничего уже не будет как прежде. И мать понимала.

— Я почувствовал, что будет беда, — он решил сменить тему, чтобы избежать ругани. — Побежал обратно, но ничего не успел сделать.

Отец обжёг Леви хлёстким ударом по затылку.

— Что я тебе говорил?! Никогда не пытайся спасти кого-то в шахте. Там счёт на секунды, а результат? Почти всегда труп.

— Но я чувствую, что должен что-то сделать.

— Проглоти это чувство и забудь. Мне сейчас нужна будет каждая пара рук.

— Но они же не знают там наверху!

— Кто ты?! — отец резко выпрямился на стуле. — Не имя, не вид, а суть. Кто ты?

— Копатель? — осторожно шагнул Леви, нащупывая почву.

— В точку, — Осиф чуть не ткнул пальцем Леви в глаз. — От нашего труда зависит жизнь на Беррате. Не будет оксена — не будет энергии, и там, наверху, погаснет Цере́бра. Ты мой сын, ты роешь землю. Именно так ты спасёшь жизни, бок о бок со мной.

Губы Леви дрогнули.

— Но я не твой сын.

В доме будто бы похолодало. Осиф дёрнулся, как от пощёчины, поморщился и осушил стакан, который всё это время крутил в руке, болтая на дне зелёную жижу.

— Нельзя было отпускать тебя к океану, от него рассудок мутнеет.

Осиф накинулся на сына, но движения его были вялыми и неточными из-за алкоголя. Леви увернулся, соскочив с табуретки. Схватил отца за шиворот и толкнул в стену. Глухой удар сотряс стены дома. Осиф повалился на пол, постанывая и держась за голову.

Леви натянул футболку, застегнул лямки комбинезона, после чего подхватил в своей комнате забитый до отказа рюкзак и вышел в прихожую.

— Не смей уходить! — Осиф так и лежал на полу, не в силах встать. Мать сидела около него, обнимая за плечи. — Ты же обычный человек, куда ты лезешь? Они бы ни за что не отказались от своего света, чтобы прийти сюда и помочь нам. Сами разберутся!

— Не разберутся, — выдавил Леви, закрывая за собой дверь. — Я им помогу.

Внутри у него сгустились тучи куда более тёмные, чем те, что нависли над головой. Он собирался нарушить почти все правила, но путь назад был отрезан. Один раз промедлил, и погибли сорок девять человек, если промедлит второй — сгинет всё живое.

 

Чёрное зеркало Инферны казалось идеально гладким. Леви пришёл к обрыву попрощаться с подругой. Свесил ноги с отвесной скалы и положил лампу себе за спину, чтобы свет не мешал глазам привыкать к темноте. Мир бесконечной ночи, в котором зачем-то построили город, развесили гирлянды из оксеновых ламп и словно забыли, что солнца нет. В детстве, сидя здесь, Леви пытался понять каким был мир до Церебры, до Инферны, до заточения человечества в герметичном коконе из океана и туч. Какое оно это солнце? Но наивные вопросы перестали волновать Леви, когда его лучшая подруга Амара прыгнула в тёмные воды восемь лет назад.

— Ты тоже почувствовала?

Он надеялся увидеть в океане какой-то ответ, потому что верил — Амара где-то там, живая и невредимая.

— Я коснулся Беррата, и он огрызнулся. Сказал, что настоящая катастрофа впереди. Только кто мне поверит там наверху?

Что-то упало в воду. Во все стороны пошли круги, но плеска не случилось, да и сами круги не выглядели обычными, — плоские, без горбинки.

Леви обернулся и глянул вверх, предаваясь воспоминаниям. На “Дозорной” скале стояли двое — мальчик и девочка. Он носил серый комбинезон копателя и отличался от остальных детей только волосами цвета рябины, зачёсанными налево. Она же делала всё, чтобы выделиться из общей массы. Резала косы, рвала одежду, крутила на руках различные узлы из ярких тряпок и непременно носила на голове пару сварочных очков. За подростками громоздилась самодельная катапульта, сбитая из кривых досок и черенков от лопат.

— Давай ещё раз! — десятилетний Леви прыгал и чуть ли волосы не рвал на голове от восторга.

— Да без проблем, — ответила Амара и прищурила глаза от удовольствия. Янтарные, лампово светлые.

Камень лёг в импровизированную чашу из садового ковша. Двумя оборотами винта Амара взвела пружину катапульты и отправила снаряд размером с голову в полёт. Тот очертил в воздухе дугу и безмолвно исчез в океане.

— Запрещено, убьют, — передразнила взрослых Амара. — Ага, куда там. Они даже заглянуть за борт своего уютного мирка боятся.

Леви смотрел на подругу с восхищением. От вида её гордо выпрямленной спины и расправленных плеч он сам становился выше и шире, смелее, сильнее, полнее внутри. Его разбирал смех, когда она смеялась, и никогда не касался лапами страх, потому что она его не знала.

Инферна успела проглотить ещё пять камней, прежде чем пришли стражи. Они появились из ниоткуда, закованные в потёртые комбинезоны цвета ржавчины, с печатями закона на губах, не способных ни на что, кроме строк из Свода законов.

"... преступление карается смертью."

У Амары было два выхода, и Леви не удивился, когда она взяла всю вину на себя и, выслушав полный текст обвинения, вырвалась из рук стражи, крепко обняла друга и прыгнула со скалы, оставшись вольной душой.

Она впечатала свой взгляд ему в подкорку, и с тех пор янтарь светил, когда казалось, что весь мир затопила тьма.

Мираж воспоминания растаял. Леви поцеловал ладонь и приложил к камню. Так он каждый раз прощался с подругой. Путь лежал наверх.

 

Когда-то Беррат был поделён на пять уровней, но больше века назад второй и четвёртый оказались стёрты с лица земли в одну ночь. Остались руины, погребённые под толстым слоем селя, и некогда единый город разделился.

Тогда Базаль, Центра́ль и Супе́ра приняли решение о самоизоляции и написали Свод законов. В истории говорилось, что второй и четвёртый уровни, чьи названия остались под землёй, пошли против самой горы, против общего блага, и что следовать Своду — единственный путь, который приведёт людей к процветанию. Но Леви не проникся историей. Просто земля, просто камни, а Свод — слова, которые скоро перестанут иметь всякий смысл. Не стоит цепляться за дерево, когда земля уходит из-под ног.

Вооружившись киркой в одной руке и лампой — в другой, Леви начал утомительное восхождение. Вокруг шипов и невысоких скал всегда находилась тропа, пригодная для ноги, а пресловутые руины за сотню лет превратились в ровный склон, достаточно крепкий, чтобы не обрушиться от веса одного человека.

Лишние вещи быстро пришлось выкинуть — тяжёлый рюкзак замедлял подъём. За спиной остался след из верёвок, тёплых вещей, излишков еды и красных колышков, которые Леви втыкал через каждые сто шагов, чтобы не потерять устойчивую тропу, по которой придётся возвращаться. А Леви хотел вернуться. Хотел извиниться перед отцом и обнять мать, готов был безропотно работать в штольне, стать примерным копателем, лишь бы изменить страх в глазах родителей на гордость. Но всё потом, сначала цель.

Леви впервые спал не дома и очнулся в поту, с чувством тревоги, скрутившей живот.

В Базали утро начиналось с первыми лампами. Сверху по трубам приходил оксеновый газ, который, помимо топлива, служил будильником для копателей. Яд проникал в комнаты через вентиляцию, и быть беде, если бы не едкая примесь, перцем жгущая ноздри. Потому что надо работать, потому что оксен — это жизнь, и никто не жаловался, ведь копатели верили, что везде жили плохо.

Леви потряхивало от волнения, но янтарный взгляд из подсознания выжигал страх.

Посветлело. В какой-то момент Леви выключил лампу, чтобы сберечь газ. Он впервые видел свои руки в рассеянном свете Церебры, хотя сама она продолжала скрываться за скалами.

Леви сделал последний шаг и в радостном салюте вскинул руки к небу. Смех и восторг. Он стал первым копателем, попавшим в Централь спустя век после разделения.

Его встречали.

Сначала Леви услышал удивлённо растянутое "Э-э-э?", а потом истеричный вскрик. Чуть поодаль стоял молодой парень и открещивался от Леви руками. Одет он был в белую рубашку-распашонку, перевязанную красным поясом. Собранные в хвост волосы украшала кисточка рябинового цвета. Из-под рубашки выглядывала коса девятихвостой плети, свёрнутая в бухту.

— Привет, — Леви помахал рукой. — Я Леви Ус, из Базали.

Незнакомец заметно побледнел после этих слов. Руки опустились.

— Ты не должен быть здесь.

Он словно испугался своего голоса, прикрыл рот рукой и стал затравленно оглядываться.

— Должен, — сказал Леви с нажимом. — Вам грозит опасность.

Незнакомец взвился, точно ужаленный шершнем, хлестнул Леви гневным взглядом. В глазах стояли слёзы.

— Что с тобой?

Парень промолчал и стал медленно развязывать пояс. Красный лоскут упал на землю, рубашка следом. От увиденного Леви застыл в ужасе. На теле незнакомца почти не было живого места, шрамы длинными морщинистыми червями расползлись по коже, от маленьких, длиной в палец, до пересекающих всю грудь.

Одним движением плеть слетела с ремня и легла в мозолистую руку. Парень упал на колени и, устремив взгляд в небо, начал качаться взад-вперёд, что-то шептать. Он славил какую-то Артру, просил у неё прощения, молил о пощаде — Леви не мог разобрать все слова, — а потом замолчал и начал хлестать себя по спине. Раз, второй, третий, с остервенением и зверской жестокостью. Воздух шипел, но незнакомец стойко держал удары.

После четвёртой плети Леви вышел из ступора и перехватил руку, чтобы остановить безумие.

— Нет! — взревел парень и вырвал руку. — Я должен закончить.

Оставшиеся десять ударов Леви слушал, стоя спиной и вздрагивая от каждого. После экзекуции незнакомец словно просветлел, вдохнул воздух полной израненной грудью. Он подхватил рубашку с поясом и пошёл от склона в сторону домов.

— Постой! — нагнал его Леви. — Зачем ты это сделал?

Незнакомец будто не видел копателя и смотрел поверх его головы.

— Тебе нельзя говорить со мной?

Никакого ответа.

— Даже реагировать на слова?

Без изменений. Леви надоела эта игра и он выхватил плеть из рук парня.

— Верни! — вскрикнул тот и тут же зажал рот рукой.

— Не верну, пока ты не скажешь зачем высек себя.

У него во рту словно ползал жук, который пытался вылезти. Наконец парень сдался.

— Ты чужак. Я заговорил с тобой. Должен себя наказать.

Он экономил слова, словно каждое стоило целого состояния.

— И что? Ты за каждый проступок хлещешь себя?

Он закатил глаза мол “вы внизу слишком много получаете камнями по голове” и протянул руку:

— Разумеется.

Леви долго боролся с желанием вырвать из парня дикие обычаи, показать ему другой образ жизни, но здравый смысл взял верх.

— Как звать?

— Осси.

— Так вот, Осси, слышал вчера, как гора тряслась? — Тот кивнул. — У нас погибло сорок девять человек. И я уверен, что это не конец. Опасность грозит всем на горе.

— Откуда знаешь?

— Если скажу, что Беррат сам рассказал, поверишь?

Осси покачал головой, поморщившись.

— Вот-вот. Поэтому мне нужно поговорить с вашим главой. Он что-нибудь придумает.

— Не поверит.

— Говори нормально! — вспылил Леви. — Хватит цедить слова по капле, мы не в пустыне. Время поджимает.

— Больше слов — больше плетей получу.

— У вас совсем не бывает выходных? У каждого человека должен быть выходной. У нас это в уставе прописано. Иначе голова закипит быстрее, чем масло на сковороде. Так что давай ты возьмёшь сегодня выходной от своих плетей, хорошо? Я видел, как ты себя наказал. Четырнадцать раз, этого хватит. Я бы уже в отключке валялся. Ты же можешь ради блага Централи отойти от правил хотя бы на день?

Осси закрыл глаза и некоторое время боролся с внутренними противоречиями, пока Леви праздновал в душе небольшую победу.

— Тебе нужна Держатель Бича. Она у нас за главную. Только иди по главной улице, вдоль ручья. И запомни, ты меня не знаешь, я тебя не знаю.

Леви всё понял:

— Когда я поднялся, только камни меня встречали.

Осси кивнул и пошёл другой дорогой.

 

Централь была колючей. Тут и там торчали антенны, оставшиеся с прошлых времён. Копатели быстро нашли бы им применение, но местные, видимо, таким образом отдавали дань уважения предкам. Централь была крупной. Дома в Базали казались избушками на фоне двухэтажных дворцов бичевателей. Но стоило к ним подойти поближе, и Централь становилась жуткой. Стены чернели от искусно выведенных письмён на неизвестном языке. Леви догадывался, что это те самые правила, которым следовали жители.

В домах зажигался свет, из окон выглядывали головы с заспанными глазами и скрипуче зевали. Когда взгляд прояснялся, то прилипал к Леви, гордо шедшему по мостовой. Рядом с ним, посреди улицы, полз широкий ручей, одетый в камень.

Взволнованные бичеватели, перевязанные красными поясами, выходили из своих домов и медленно плелись за Леви. Он старался не думать, что у каждого под одеждой. Под звуки шаркающих ног толпа дошла до главной площади возле отвесной скалы, из расщелины в которой брал начало ручей. Десять человек сидели на коленях вокруг искусственного пруда посреди площади. Удар за ударом, не охнув, не скрипнув зубами, они хлестали себя по спине. Из глаз их катились слёзы, падали на камень мостовой и стекали в воду.

Вопрос “Зачем?” звучал в голове Леви так часто, что растянулся в бесконечную ноту, и теперь не переставая зудел где-то в затылке.

— Я ищу Держателя Бича, — громко и чётко проговорил Леви.

За спинами толпы рябиновой гроздью мелькнула кисточка Осси.

— Кто сказал тебе обо мне? — показалось, словно ручей обрёл голос, низкий и глубокий.

К Леви вышла древняя старуха. Её одежды полами ползли по земле, красный лоскут перевязывал шею. Согбенная, с длинной и тонкой морщинистой шеей, она напоминала черепаху, а не человека. Остальные с трепетом смотрели на старуху, прикрывая рот ладонью после каждого слова сказанного ею.

— Кто сказал тебе обо мне?

— Отец. Он начальник копателей, всё знает.

— Не наводи клевету на свой род. Я вот этой рукой, — она вытянула из-под одежды костлявую кисть, — поставила подпись на договоре больше века назад. Ни внизу, ни наверху не знают о нас, не должны знать. Под страхом смерти.

Старуха обвела взглядом молчаливую толпу.

— Пусть выйдет тот, кто сказал чужаку обо мне.

Леви поймал взгляд Осси, полный ужаса. Губы у парня дрожали, на лбу проступил пот. “Не надо,” — безмолвно шептал ему Леви, мотал головой, но Осси не смог противиться и выскочил из толпы. Упал на колени перед старухой и принялся торопливо извиняться, прыгая с темы на тему:

— Прости, почтенная Сома, это я помог чужаку. Но выслушай его, молю, не просто так я оступился. Четырнадцать ударов стерпел, чтобы загладить вину. Выслушай его светлую цель. Бил себя, как никогда не бил. Он говорит, что всем грозит опасность. Выслушай.

— Хватит, Осси. Встань.

Тот поднялся, смиренно опустив подбородок на грудь. Рубашка выбилась из-за пояса, обнажив шрамы.

— Я выслушаю чужака, но после того, как ты понесёшь законное наказание. Одной восьмой хватит.

Плечи Осси вздрогнули и поникли.

— Одна восьмая? Что это значит? — спросил Леви у Сомы.

— За свой проступок он отдаст восьмую часть своего тела.

— Вы больные...

— Не усугубляй положение, чужак. Весь вред, который ты нам причинишь, будет взиматься с него.

— Телом?! И что вы у него отберёте? Руку, ногу, может сразу голову, чтобы не мучался?

— Это ему решать.

— Осси! — Леви подошёл и схватил поникшего парня за плечи. — Скажи что-нибудь, это же безумие.

— Не пытайся понять то, что не можешь, — гремела Сома. — Вы — копатели, но не смогли докопаться до сути. Роете постоянно, как будто смысл существования хотите найти в этой горе. Но что вы пьёте там внизу? Посмотри.

Она указала на пруд. Ручей брал начало где-то в недрах горы, пробивал каменный щит и вытекал на поверхность бурой жижей. Но стоило слёзам бичевателей коснуться воды, как та очищалась до хрустальной чистоты и убегала дальше, пока не срывалась водопадом на Нижний уровень. На языке Леви расцвёл солёный цветок знакомого вкуса.

— Вот ваша жизнь, — сказала Держатель. — Так что уважай тех, кто страдает за вас.

— Ну, знаете ли, — Леви обхватил ладонью кулак, впился ногтями в кожу. — Нам не нужно придумывать каких-то надуманных причин, чтобы страдать и избивать себя до полусмерти, потому что само наше существование — сплошное страдание. Целыми днями без белого света, в темноте, с лёгкими, полными пыли, лишь бы добыть этот проклятый оксен. Каждое утро нас травят газом, чтобы ни в коем случае не проспали, иначе все на горе подохнут. Так что имейте уважение.

Последние слова с трудом протиснулись сквозь сжатые зубы.

Сома несколько секунд смотрела ему прямо в глаза. Что искала там: силу, благоразумие, стержень? Она до боли вцепилась в стержень терпения костлявыми пальцами.

— Одну седьмую.

И сломала.

Леви бросился в гневе к старухе, но его тут же повалили на землю, прижали коленом.

— Твоё невежество взимается с Осси. Одну шестую.

Леви брыкался, но не мог вырваться, мог только смотреть, как Осси берут под руки и ведут по мосту на каменный островок посреди пруда. Его положили на спину и приковали к земле кандалами.

— Что отдашь? — спросил его бичеватель с топором.

— Ногу. Чтобы не мог больше выйти за границы города и познакомиться с чужаком.

Леви стерпел этот плевок, не отвёл глаз, потому что Амара не посмела бы.

— Мудро, — сказал палач и подложил одну деревянную плашку под бедро пленника, а вторую вложил ему в зубы. — Как раз одна шестая.

Всего один миг, всего один взмах, но стон Осси, стянутый деревом, и звук рассекаемой плоти навсегда засели у Леви в голове.

Отрубленную ногу сразу убрали. Палач тут же смазал культю синей мазью, которая быстро остановила кровь. Но небольшая лужица успела накапать на мостовую.

Леви крутил в голове путь, который привёл его сюда, и безучастно следил за ручейком рубинового цвета, бежавшим к пруду между камней. Но мысли прервал голос Беррата, как тогда в штольне. Он изменился. Вместо раскаленного воздуха, сырость, тина и грязь, вместо грозного предупреждения, усталый вздох. Капля крови упала в воду, и голос затих.

Исток ручья забурлил, из нутра горы раздался голодный гул, от которого по телу побежали мурашки. Бичеватели стали взволнованно озираться. Гул нарастал, и когда стало казаться, что вибрирует сам воздух, расщелина разлетелась осколками. Из дыры хлынула настоящая река. Тонны воды обрушились на площадь и потекли по Централи, заливая улицы города бурой жижей.

Люди кричали, бежали, скользили в грязи, падали и навсегда терялись в потоке.

Леви бросился к Осси на помощь. Тот лежал один, ослеплённый и отуплённый болью, хватал ртом воздух, выплюнув деревянную плашку. Леви подхватил полегчавшего на одну шестую парня себе на руки и побежал, что было сил. Сзади с грохотом падали дома, подкошенные гневом Беррата, а ноги несли Леви всё дальше, пока бёдра не запылали огнём.

— Леви, стой! — пробился голос Осси. — Всё кончилось.

Половину города сравняло с землёй, часть домов начисто смыло потоком. Беррату словно не хватало камня, и он успокоился, насытившись. Ручей вернулся в берега, но от былой чистоты не осталось и следа. Выжившие переводили дух чуть поодаль, держась за сердце. Отовсюду лились звуки плача.

Слово взял кто-то из молодых.

— Это наказание нам за то, что привели чужака! Нет больше Сомы, я видел, как её поглотила вода.

— Что же будет... — ахнула женщина.

— Мы все вместе должны искупить этот грех! В едином порыве! Тогда гора простит нас. Доставайте плети!

Одежды скользнули на землю, укрылись красными лепестками поясов. И плач сменился свистом.

— Безумие.

Леви взглянул на Осси, не поверив своим ушам. Тот хмурился.

— Я тоже слышал его голос. Когда боль заволокла разум, только голос Беррата помог мне удержаться. И он не был ласковым.

— Да, — кивнул Леви. — Он устал от нас, и я должен предотвратить катастрофу.

— Тогда надо спешить. Идём в грот справа от крайнего дома. Река не добралась туда.

Леви посадил парня себе на спину и пошёл в обход города, мимо самобичевателей, мимо поломанных домов и лачуг.

— Не болит?

— Брось. Мне давно так легко не было, — он хихикнул в кулак. — У нас поднаторели в искусстве расчленения, научились снимать боль.

В грот вели несколько рельсов, на которых стояли тележки с металлическими бочками.

— На лифте мы отправляем воду в Суперу.

— И никто не думал сам подняться?

— С нашим воспитанием?

— Да, глупый вопрос, извини.

Лифтом называлась круглая платформа из крепко сбитых досок на металлическом каркасе. На ней стояли три бочки, готовые к отправке рядом — три пустые. Вверх уходила шахта, сейчас закрытая перегородкой.

— Если выживу, то расскажу, что там.

— Не надо, иначе мне придётся долго себя избивать. Думаешь так легко забыть кем жил столько лет? Это всё обезболивающее. Эффект пройдёт, и я присоединюсь к своим.

Леви похлопал Осси по плечу и, пожелав ему удачи, сел между бочек. Скрипнул рычаг и колёсики лифта скрипнули ему в ответ.

 

Лифт медленно полз вверх по спиральным направляющим, вбитым в стену. Перегородки открывались при столкновении с бочками и хлопали, закрываясь внизу за платформой. Леви лежал на досках, свернувшись, чтобы ненароком не удариться обо что-нибудь. Он никогда не оставался в кромешной темноте, кроме предсонных минут. Даже в шахте каждые полсотни метров лампа выгрызала себе десять шагов. Единственный раз Леви помнил непроницаемый мрак, когда его нашли в недрах Беррата. Детское воспоминание, похожее на сон из другой жизни. Он плывёт в холодной черноте, а в следующий миг уже глохнет от собственного крика на руках будущего отца.

 

Сначала, сквозь шум колёсиков, пробился женский плач. Тоскливый и надрывный.

— Тише! Слышишь? — раздался приглушённый мужской голос. — Мне не кажется?

Лифт остановился, гаркнув металлом. Последняя перегородка открылась, и голос стал ясным.

— Я верил, Наташа, верил.

— Да, верил, мы спасены, — прошептала она и рассмеялась сквозь слёзы. — Но подожди. Арни, тут кто-то есть.

— С ума сошла? Откуда тут... — он осёкся. — Не может быть.

— Ты тоже слышишь дыхание?

— Да.

— Кто тут? Скажи что-нибудь.

— Выключите свет, — сказал Леви с недовольством.

Он вышел из грота пошатываясь и жмурясь, в глаза словно лезвий накидали. Здесь было слишком ярко.

Когда глаза привыкли Леви смог разглядеть собеседников, их измождённые лица со впалыми щеками, через которые проступали очертания челюстей. На головах не хватало половины волос, а сквозь дыры в истёртых, когда-то белых, одеждах виднелись выпирающие под кожей рёбра. Перед Леви стояли живые мертвецы с перевязанными чёрной повязкой глазами.

— Это правда? — не выдержала Наташа. — Ты пришёл синтезовать её?

— Тише, — шикнул Арни. — Нельзя так говорить.

— Пусть он ответит.

— Я всего лишь копатель из Базали.

— Копатель, — прошептала Наташа. Казалось, что она видит Леви через повязку. — Как ты попал сюда?

— Поднялся по склону, а потом на лифте. Мне надо срочно поговорить с тем, кто у вас главный.

— Поговорить? Не синтезовать?

— Да тише ты!

— Пусть ответит.

— Правильно говорить синтезировать. И причём тут синтез? Мне надо предупредить его об опасности.

— Но ведь пророчество... Последняя надежда на синтез.

— Внизу гибнут люди. Скоро беда и сюда доберётся.

— Она уже добралась, — Наташа коснулась ладонью щеки Леви и указала в сторону города. — Восемь лет назад.

Там, в центре Суперы, на самой вершине Беррата, сияла Церебра, закованная в стеклянный купол круглого здания. Сверкающий шар, словно слепленный из живого белого золота.

— Надо уходить! — гаркнул Арни. — Навлечём беду.

— Мы не бросим его.

— Слышала, что он сказал? Ему не до синтеза. Всё, отстань от человека.

— Я сказала он идёт с нами.

Арни проворчал что-то про самодурство, но не стал дальше противиться.

— Только не отставай.

Пара сошла с основной дороги и неожиданно прытко двинулась к восточным домам, несмотря на измождённый вид и повязки на глазах.

Верхний уровень оказался тусклым и призрачным. Что-то похожее на известь лежало на траве, приглушая зелёный до хмуро-болотного. Дома здесь были ещё выше, чем в Централи. В их холодных серых стенах таилась какая-то древняя бетонная мудрость, ведомая только строителям прошлого. От каждого здания тянулись длинные тени, и если взглянуть на уровень сверху, можно было бы увидеть чёрную шестерёнку с зубцами разной длины. Ослепительно серый мир, высушенный звездой.

Лязгнула дверь, выпустив наружу очередной скелет человека. Глядя на многоэтажные коробки с квадратами окон, у Леви что-то сжималось внутри. Человеческая жизнь и её значимость казались меньше, когда люди самостоятельно ограничивали себя со всех сторон.

В один из таких домов пришлось зайти Леви. Первое, что он увидел внутри — серые узкие лестницы с пропастью между ними, куда стоило броситься от окружающей безнадёги. Арни с Наташей жили на третьем этаже в небольшой двухкомнатной квартире. Из утвари только самое необходимое, ничего яркого, ничего мягкого.

— Сейчас воды с листьями нагрею, поешь, — сказала Наташа и ушла на кухню вместе с Арни, а Леви, сбросив в прихожей рюкзак, отправился осматривать квартиру.

— Кто это? — вырвалось у него.

На стене дальней комнаты висел портрет мужчины в белом халате рядом с доской, на которой мелом была написана формула радиуса чёрной дыры. Он выглядел таким же тусклым, как и всё вокруг, уставшим, опустошённым, но волосы... Волосы горели рябиной. Леви пережил из-за них много дней издевательств со стороны сверстников, пока не пустил в ход кулаки. Портрет был подписан фразой "Запретите физику, от неё один вред."

— Это дядя Вилле. Он сгорел ради нашего блага.

Леви резко обернулся, потому что голос был незнакомым. В дверях стояла молодая девушка в белом холщовом платье, похожем на мешок. Густая коса через левое плечо, полные жизни глаза. Только впалые щёки и острые скулы напоминали, что процесс превращения в живого мертвеца уже начался.

— Вера? — Из кухни вышла Наташа, и, пару раз промахнувшись, положила руки на плечи девушки. — Неужели церемония закончилась раньше?

— Да. А это кто?

— Наш спаситель, как верит твоя мама, — язвительно сказал Арни. — Пришёл освободить нас от Великой. Опиши нам его, пожалуйста.

Вера смерила Леви взглядом.

— Невысокий, я бы сказала низкий, лицо похоже на брюкву. Крепкие руки, широкая грудь. Он никогда не знал голода, жил в достатке, с детства был окружён заботой и теплом. Зачем ему кого-то спасать?

— Прости? — Леви готов был вскипеть. Топор палача отсёк не только Оссину ногу, но и способность Леви к самоконтролю.

— Тише, Вера. У каждого своя жертва, и никто не знает какие раны у него на сердце.

Вера промолчала.

— Ты прошла церемонию, дочка? — спросил Арни. — Не кивай, пожалуйста, а говори.

— Да, прошла.

— И какую жертву ты принесла Великой?

Ей понадобилось время, чтобы набраться сил.

— Я отказалась ото лжи.

Арни с Наташей оторопели, их лица сковал камень. Леви даже через повязки почувствовал их испуганный взгляд.

— Но почему?

— Потому что свет — единственное, что есть в этом мире, и я не могла его потерять, как вы.

— Тебя допрашивали? — спросил Арни.

— Да. И вам надо торопиться.

Вера крепко обняла мать, задрожала всем телом, в Наташину ключицу посыпались бесконечные "Прости". Та поцеловала дочь в макушку. Повязка на глазах намокла.

— Не кори себя, ты всё правильно сделала.

Леви выскочил на улицу первым, и первым увидел пыль. По дороге с двух сторон: от центрального здания и с окраины города, — скорым шагом приближались отряды стражей в ржавых комбинезонах с копьями в руках. Люди были высушены и еле стояли на ногах, но в глазах сиял смутно знакомый блеск. Бежать было некуда.

Отряды слились в один и, ощерившись сталью, замкнули вокруг троицы шипастое кольцо.

— Я Леви Ус из Базали, мне надо поговорить с Великой.

Никто в строю не шелохнулся.

— Они в её власти, — сказал Арни. — Бесполезно.

— И чего они хотят?

— Не они, — Наташа указала на вершину. — Она.

В спину Леви ткнули древком копья, и процессия двинулись к центру Суперы. Стражи оставались глухи, как и восемь лет назад, смотрели только вперёд и иногда подгоняли пленников тычками.

— Всю жизнь я задавался вопросом, — тихо начал Леви. — Чем вы заслужили такую благодать? Чем пожертвовали, чтобы забрать себе весь свет мира? А теперь даже стыдно как-то.

— Нечего стыдиться, у каждого своя жертва, — ответила Наташа. — Здесь и правда был идеальный мир. Мы жили в душевном равновесии, не позволяли себе лишнего, не отдавали ничего нужного. А теперь пашем на износ, чтобы утолить безмерный голод Великой.

— Почему вы отказались от зрения?

— Так получилось. Я случайно увидела то, что не следовало. Прочитала пророчество целиком. Меня ждала смерть, но Арни предложил Великой другую жертву.

Сам Арни безмолвно брёл рядом, утомлённый жизнью в постоянной тьме, гнётом Великой и помешательством жены. Слишком много жертв для одного человека.

— А что за пророчество, и почему я к нему как-то отношусь?

— Последняя надежда — синтез чёрного и белого. Там, у грота, я даже через повязку увидела свет, который ты несёшь внутри. — Леви осмотрел себя, испугавшись, что не выключил лампу. — А Великая, хоть и сидит под звездой Церебры, излучает только тьму.

Один из стражей хлопнул Наташу по спине древком, и та упала на колени.

— За прилюдное оскорбление Великой полагается смертная казнь.

Арни мигом укрыл собой жену от нависшего над ней острия. Он не совсем понимал откуда ждать удар, нелепо встал, раскинув руки, вполоборота к стражу, но в его монолитном "Нет" звучали каменная смелость и отрицание устоявшегося порядка.

— За препятствие свершению правосудия полагается смертная казнь.

Копьё ткнулось Арни в плечо и врезалось внутрь на несколько дюймов. Он зашипел от боли, ноги подкосились. Наташа подхватила его сзади, изливая на стражей мольбы и просьбы о пощаде.

“Хватит...” — услышал Леви голос, рвущийся из земли, и содрогнулся от его силы.

Страж замахнулся снова, но Леви перехватил копьё. Глаза застила пелена.

— Хватит! — на мгновение его устами завладела сама гора. — Вы выскребли всё до последней крошки. Я устал от вашей злобы.

Наваждение спало. Страж попытался вырвать оружие, но против молодого и полного сил парня у него не было шансов. Одним рывком копьё оказалось у Леви в руках. Кольцо пришло в движение, сталь наконечников сверкнула рядом с головами пленников.

— На счёт три, — шепнул Леви. — Раз, два...

Последний счёт утонул в грохоте, земля задрожала. Кольцо распалось, и Леви, поднырнув под вытянутые копья, тараном бросился на строй. Видимо, именно так Молот чувствовал себя в шахте — как великан в стеклянной лавке. Леви пронёсся ураганом, как по выжженному лесу, оставив позади себя просеку из поваленных стражей. Наташа и Арни следовали по пятам.

Беррат не переставал рычать ни на секунду, подгонял Леви, как хищник добычу, и тот бежал. Мимо серых коробок, по которым ветвились трещины, мимо жухлых бесцветных полей, мимо людей, припавших к земле. Бежал, стиснув зубы. Он не успел. Слишком долго медлил. Если бы сразу туда, к центру, игнорируя жертвы, исход мог быть другим.

Над входом в центральное круглое здание висели металлические буквы почти в человеческий рост “НИ Ядер ой фи и и”, остальные валялись на земле вместе с оружием, брошенным стражами. Здесь, возле самой яркой точки Беррата, сильнее всего ощущалась чернота неба. Казалось, что нет границы между Инферной и тучами, что всё вокруг — это бурлящий океан, удерживаемый звездой.

— Мы не пойдём, — сказала Наташа, когда все трое остановились у двери. — Мы отказались от света Церебры и не можем нарушить обещание. Повязки там не спасут.

— Тогда спрячьтесь где-нибудь. А лучше — бегите вниз, спускайтесь в Базаль.

— Нас там никто не ждёт. — Наташа взяла руки Леви в свои, будто махрой их обернула, и улыбнулась с грустью. — Приятно знать, что моя вера не была напрасной.

Леви обнял её, следуя сиюминутному порыву чувств. На мгновение он ощутил тепло уюта, как от матери. Настоящей, которую никогда не знал, и ему захотелось, чтобы у Наташи теплилось такое же чувство — о потерянном сыне, которого она обрела на один миг.

 

Огромный холл многоэтажным кольцом обхватывал центральную часть здания. Он был увит сотней труб разной толщины — от пальца и до ширины ладони. Стеклянные артерии тянулись стройной паутиной по стенам и потолку и несли внутри себя белое золото Церебры — чистую энергию, залог жизни на Беррате. И в этой паутине сновали люди в золотых рясах. Бегали по лестницам, хлопали дверьми и скрипели тележками с бело-золотыми камнями обработанного оксена.

Напротив входа, через холл, под уже знакомым портретом дяди Вилле, желающем запретить физику, чернела ещё одна дверь. За ней должна была гореть Церебра.

Леви сделал несколько шагов по бетонному полу, и золотые рясы замерли. Они повернули головы на чужака, но в следующий миг уставились на потолок. Здание дрогнуло, по стенам поползли трещины. Стеклянная паутина натужно застонала и лопнула, а её содержимое кипящей лавой обрушилось вниз. Леви бросился к цели, прикрываясь рукой, как щитом. Рядом плавился пол, кричали люди, капли прожигали их тела насквозь. Только чудо уберегло Леви от их судьбы. Он рванул ручку двери на себя и растворился в звёздном излучении, хлынувшем ему навстречу.

 

Шум от землетрясения стих, остался только свет. Леви попытался закрыться ладонями, но тот просочился сквозь пальцы, проник сквозь плотно сжатые веки. От слепящей белизны сердце заколотилось в панике, чего не случалось даже в полной темноте.

— Не бойся, открой глаза.

Леви оторопел. Он не слышал этот голос восемь лет, только в памяти воспроизводил недостойную подделку. Приглушённую, со скрежетом от царапин.

Свет стал тише и мягче. Леви оказался в круглой невообразимо странной комнате циклопических размеров. Если тени от домов снаружи могли перекрыть пространство больше мили в длину, то здесь они отсутствовали, как явление. Словно реальность растворилась в задумке. Мир росчерков, набросков, невоплощённых идей. Вдоль стен громоздились шкафы, то тут, то там, угадывались контуры машин и механизмов с плоскими прямоугольниками на столах. Церебра сияла под куполом, как одуванчик на стебле из стеклянных столбов, по которым текло топливо из переработанного оксена.

— Я знала, что ты придёшь.

У основания стебля стояло кресло, обвитое трубками. В нём сидела Амара. Трубки змеями впивались ей в плечи, в затылок и в спину, вливали в кости жидкое топливо, которое выступало капельками белого пота на коже цвета спелого персика. Амара источала жизнь, будто не было за дверью сотен человек, бредущих на границе смерти.

— За время разлуки ты разучился говорить?

— Это правда ты?

— Да, Леви.

В глазах два ярких янтаря, холодных... и ядовитых. Именно этот блеск Леви разглядел у стражей. В памяти ещё горел тот взгляд, что помогал на протяжении всего пути, что он запомнил, стоя возле катапульты. Прозрачный и тёплый, с оттенком рябины. А этот был жадным. Амара смотрела на Леви, как на добычу.

— Я... Я не знал, что... Я представить не мог. Ты нырнула в Инферну.

— И вынырнула здесь, голодная и холодная. Но меня приютили, накормили, и я решила помочь, чем могла.

— Но Наташа говорила...

— Наташа тебя больше не потревожит, Леви. Она не смогла ужиться со своей жертвой. Её рассудок не выдержал отказа от света Церебры.

Леви вспомнил тепло Наташиных рук, самое нежное, что он почувствовал в Супере. Он двинулся вокруг кресла, обходя столы. Несмотря на внешний вид мебели, будто нарисованный карандашом, дерево ощущалось настоящим.

— Откуда ты знала, что я приду?

— Потому что слышала каждое твоё слово, Леви. Когда ты приходил к Инферне и раскрывал перед ней свою тайную сторону души, которую не видел никто из копателей. Ты же помнишь, что смастерил ту катапульту, даже не имея понятия как?

Помнил, как сейчас. Леви увидел её во сне. Страницы глянцевого учебника мелькали перед глазами, рассказывали о древнем механизме. Пришлось потом долго рыскать по закоулкам, искать детали.

— И только ты нашла в себе силы, чтобы выстрелить из неё.

— Я видела формулы, которые ты рисовал на земле, и видела страх на лице от непонятного знания, что просыпалось внутри тебя. Так хотелось прийти, обнять, защитить.

Леви остановился возле одного из столов со ступеньками из маленьких ящиков. По центру стоял прямоугольный экран. Он зажёгся от лёгкого касания. Леви отпрянул, больше от неожиданности, чем от страха. Он узнал изображение, появившееся, на экране. Небольшой каменный домик в лесу возле горной речушки. Там за дверью, на кухне, мама готовила блинчики на завтрак. Даже сейчас, спустя века, от фотографии веяло запахом мёда и румяного теста. Посреди экрана белела полоска. Леви коснулся пальцами панели с маленькими чёрными кнопкам, клавиатуры — слова выплывали будто из тумана, но это знание уже не пугало. Потерянное возвращалось обратно. Леви интуитивно ударил по клавишам несколько раз, как крупные капли дождя били весной по черепичной крыше.

— А когда увидела портрет Вилле, — продолжала Амара, — мне всё стало ясно. Ты обязан был вернуться в свой кабинет, который покинул несколько веков назад.

Каменный домик исчез, на его месте появилось письмо. И с первых строчек Леви пронзили одновременно два чувства: триумфа и тоски от рухнувшего мира.

 

“Страшен миг, когда учёный обращается к Богу. Не за помощью. За прощением. Запретите физику, от неё один вред.

Последняя запись.

Эксперимент удался, и от этого мне страшно. Если человек способен сотворить звезду, как долго продержится ткань Вселенной?

Одно хорошо — пока Церебра кормится, Инферна будет ждать, и этот мир будет жить, а что потом — одному Богу известно. Остановить реакцию невозможно, сбежать невозможно, я испробовал всё. Последняя надежда на синтез, но я не вижу ни одной вероятности, чтобы частицы белой и чёрной дыры смогли соединиться, учитывая, что существование одной не позволяет сомкнуться другой. Понадобится чудо или магия, или и то, и другое.

И экстремальные температуры.

Надеюсь, что в самый трудный час кто-то придёт и спасёт вас, а я ухожу. Испробую последний вариант и сгорю в огне собственного детища. Да хранит вас Господь.”

Да, Леви писал эти строчки, давным-давно. Слёзы падали из глаз тогда, падали и сейчас. Он поднял голову. Напротив стояла Амара, свободная ото всех оков, прекрасная в своём естестве, желанная и ненавистная.

— И зная это, ты всё равно позволила мне прийти сюда?

— Потому что я слышала слова, что ты шептал каждый раз, оставляя скалу. Повторишь?

Он повторял их последние три года с тех пор, как неясные чувства, терзавшие сердце, обрели форму слов.

— Я люблю тебя.

Она коснулась рукой щеки Леви, как делала это мама, с той же нежностью. Все чувства смешались внутри. Это был момент её триумфа, но совсем недолгий. Беррат нашёл путь в обитель. По полу пробежала дрожь, Церебра потускнела и стала мерцать, из-за чего мир обрёл реальные очертания. Тут и там стали падать книги, разбиваться стёкла.

Богиня, схватившая Леви за сердце, растворилась вместе с миром фантазий. Перед ним стояла осквернённая Амара, нагая и измазанная в чём-то маслянисто чёрном.

— Быстрее, Леви, — она потащила его к Церебре, к стеклянным столбам, которые звенели хором. У основания стояла тумба с приборной панелью и отсеком для небольшой капсулы стартового заряда. — Ты создал звезду, ты переродился, пройдя через неё. Помоги переродиться мне и этому миру. Ты можешь разжечь его заново.

Она улыбалась, губы подрагивали от нетерпения.

— Амара, Беррат истощён. Новое солнце не восполнит запасы.

— Веками всё было хорошо, а теперь вдруг истощён?

— Ведь ты всё видела. Ты должна была знать.

Она нахмурилась:

— Здесь нельзя знать наверняка. Беррат — он как живой организм, тут не угадаешь его мысли. Догадывалась? Возможно. Но, как любой смертный, надеялась на лучшее.

— Ты загнала эту лошадь. Чтобы прокормить тебя, пришлось увеличить смены, оксен не успевал восполняться. Чтобы напоить тебя, бичеватели устроили вечный караул, и Беррат захлебнулся слезами. Чтобы ублажить твоё эго, местные отказывались от самих себя.

— Я не просила!

— Ты требовала.

— Я давала им просвещение!

— Ты ослепляла их.

Её пальцы тряслись, прикосновения стали грубее сукна, огоньки в глазах обернулись инфернальной чернотой.

— Леви, милый, что такое? Ты же любишь меня.

Её уверенность таяла вместе с угасающей Цереброй.

— Я любил не тебя, — Леви выплюнул слова ей в лицо, как грязь, — а ту, что зажгла меня. Теперь мой черёд.

Леви снял с пояса лампу и, включив её, разбил о голову осквернённой Амары. Её крики боли слились со взрывами стеклянных стеблей и с треском бетонных стен. Эти крики не трогали Леви, он успел отгоревать своё за прошедшие годы.

Сыпались осколки купола, лопались лампы и колбы, Инферна стояла на пороге. Как только белая дыра стала гаснуть, чёрная соскочила с привычного места и устремилась к центру, чтобы поглотить родную сестру.

“Последняя надежда на синтез...”

Леви крепко прижал к себе Амару, как тогда на скале. Он носил серый комбинезон и отличался от остальных только волосами цвета рябины. Она же делала всё, чтобы выделиться из общей массы. Он прошёл через центр звезды, чтобы выплыть из мрака, она нырнула в чёрный океан, чтобы вспыхнуть новым солнцем. Он носил под сердцем частицы Церебры, она — частицы Инферны.

“Понадобится чудо или магия...”

Пол рассекли глубокие трещины, из которых повалил нестерпимый жар, и когда-то белую комнату залил красный цвет земного нутра.

"И экстремальные температуры.”

Долгие годы Беррат копил у себя в недрах гнев, перемалывал его, дымил, надеялся, что люди одумаются. И может, они бы смогли, но было слишком поздно. Собрав последние силы, Беррат выстрелил в небо фонтаном лавы. Потоки хлынули по склонам, очищая землю от людей, и в этих потоках две частицы сплавились в одну. Родилось что-то новое, крепкое. Оно набухало, укрытое жидким огнём, грелось, и в последний момент, когда Инферна коснулась Церебры, разрослось до размеров новой Вселенной.

 

Посреди синего океана, сшитого с голубым небом тонкой полоской перистых облаков, стояла гора Беррат. На вершине курился дымок. И не осталось следов от мира, увязшего в самокопании, самобичевании и жертвенности.

Над горой впервые восходило солнце.

 

1. Поверхность отбитой горной массы (полезных ископаемых или горной породы), которая перемещается в процессе горных работ.
2. Трещина, образующаяся в массиве горных пород вблизи поверхностей обнажения при ведении работ.
3. Горизонтальная горная выработка, не имеющая непосредственного выхода на земную поверхность.