***

Полнолуние. В лунной лагуне, на каменном, накрытом шапкой шелковистой травы островке, парящим над водной гладью озерца, в котором отражался лик луны, виднелись два силуэта. Луна заботливо укрывала их своим светом, они видели каждую черту друг друга, улавливали каждый миг в лунном свете, пока последняя шелушинка луны не затмилась покровом тьмы.

- Такой луна была в ту ночь, когда нас с тобой не стало, - вздохнул силуэт юношеским с заметной хрипотцой голосом.

- А ты помнишь, как это было? – спросил другой силуэт уже тихим девичьим.

- Ты же знаешь, что помню, - силуэты повернули головы друг к другу, - так же, как и ты.

- Расскажи мне об этом снова.

- А ты расскажешь вместе со мной?

- Да.

- С удовольствием.

 

***

В трактире «Пьяный вор – мертвый вор» в эту ночь было людно, жители небольшого городка сбежались послушать игру на лютне члена гильдии бардов «Серебряная крага», выступающую при самом короле. Гном, коим являлся бард, как и все остальные члены гильдии, оказался в трактире совершенно случайно. Как признался он сам, налакался пива, и, уснувши, вывалился с повозки, и целых 3 дня и 3 ночи топал своими серебряными сапожками, пока не добрел до дубовой двери этого трактира. И за столь скромную плату, как бочонок пива, он готов целую ночь исполнять концерт.

Трактирщик, не задумываясь, подал барду бочонок, тот с необычайной для гнома ловкостью приложился к кранику и, когда высосал последнюю каплю, кинул его об пол так, что щепки разлетелись по всему трактиру, а пара железных обручей со свистом вгрызлись в ножки деревянного стола.

- На счастье! – икнув, крикнул бард и приложился к струнам лютни пальцами в крагах из чистого серебра, из него же были сделаны и сами струны.

Одни говорили, что звук серебра по серебру чище, тоньше и звонче, другие же считали, что струны бритвенной остроты способны срезать пальцы.

Гном прикоснулся к струнам, и по трактиру растеклась сладостная мелодия, от которой в каждом слушателе просыпалось что-то волшебное; не забывал делать перерывы ради очередной кружки пенного, но скоро захмелел и начал горланить песни на непонятном для всех, видимо, гномьем языке.

На этом волшебство улетучилось, а волшебник оказался смердящей потом и хмелем жабой, отчего все жители разбрелись по своим домам. Остались лишь трактирщик, бард и бедный кузнец, пропивающий последние монеты.

- Я слышал, - промямлил кузнец, - что барды сере... серебр... крг..., что ваши... ик его брынчальники безмолвны, глаза прячут, и бороды у них блестят сер... серебром, а не рыжие и оп... ик... оплеванные, - кузнец в грязном от сажи фартуке подошел к гному, - так ты что, коротышка, самозванец?

- Я? – гном вылупил на кузнеца свои остекленевшие глаза, - да! Я это барахло на дороге нашел, а вот энтот амулет, - гном поднял трясущуюся руку с серебряным медальоном на цепочке к лицу кузнеца, - заставляет вот энти железяки музику играть. А за коротышку ты сейчас ответишь!

Гном замахнулся лютней на кузнеца, но поскользнулся на обломках пивного бочонка и упал, да так сразу и заснул.

Кузнец подошел к стойке и постучал монетой о металлический поднос, но трактирщик не вышел на этот звон. Тогда кузнец решил воспользоваться моментом, подкрался так тихо, насколько позволяли ватные ноги, к храпящему и булькающему слюной гному и вынул из его рук лютню, а затем, открыв ногой дверь, выбежал на улицу.

В лицо кузнецу пахнуло ночной свежестью и ароматом сирени. Прохладный весенний ветер легонько подтолкнул его, отчего кузнец чуть не упал в клумбу с кустами лиловых цветов, настолько он свыкся со своим хмельным состоянием за последние несколько дней. Немного трезвея в ночной прохладе, он сорвал несколько соцветий и скорым шагом побрел домой.

В каменном доме, крытом соломой, кузнец жил со своей женой и 6–ти летним сыном. Когда он переступил порог дома, его обдало теплом, исходящим от камина, мысли завертелись в хмельной голове, ноги подкосились, и как только он оказался на полу, на него уже смотрели усталые и печальные глаза жены.

- Это тебье, дарагайа, - обмякший в тепле кузнец протянул жене букетик сирени, с которого на пол вязко тянулись тёмные капли. Жена взвизгнула, обронила букетик на пол и выбежала на улицу. На ворчание отца вышел потирающий глаза мальчик.

- Воооот дура! – протянул кузнец, - а вот это, сынок, я продам, куплю хорошую сталь и выкую тебе меч, - кузнец протянул сыну лютню, по грифу которой стекала струйками кровь из его руки. – Вот дьявол, не брехали, острые струнки-то! – заплетающимся языком проговорил кузнец и тут же уснул.

Любопытный сын своими маленькими ручонками поднял довольно тяжелую окровавленную лютню. По бокам широкой полукруглой деки из красного дерева с орнаментом из серебра, вдоль грифа к настроечным винтам тянулись серебряные дуги. Такие инструменты имелись только у «Серебряных краг», и многие удивлялись мастерству этих гномов, ведь понаслышке они изготавливали только самострелы и боевые топоры.

Мальчик был заворожен красотой инструмента, который напоминал ему сложившую в полете крылья птицу, и, не удержавшись, он прикоснулся к струнам и удивился каплям крови на своей руке. Мальчик хотел бросить инструмент, но тот обрушился на него всей своей массой, придавил к полу, впиваясь струнами в его лицо. Мальчик не мог кричать, коварный инструмент словно подчинил его себе, он слышал рыдания матери и ругань отца, чувствовал прохладу серебра и жар стекающих струек крови. А потом он сладко уснул, напоенный маковым молоком в своей постели.

Мальчик проснулся посреди ночи. На мгновение он вспомнил все произошедшее, подумав, что это был кошмарный сон, и выбежал в небольшую залу. Свечи были погашены, но языки пламени горящего камина позволяли осмотреться. Ни злосчастной лютни, ни кровавых разводов не оказалось, но не оказалось и родителей. Ему захотелось пить, и, наклонившись над кадкой с водой, он с ужасом увидел свое маленькое личико, на котором ото лба до самого подбородка тянулись восемь тонких полос запекшейся крови, чудом нетронутыми оказались глазницы. Мальчик испугался уродца в отражении и заплакал. И вдруг он услышал сладостную струнную мелодию, доносившуюся из открытого окна. Мальчик выбежал на улицу и следовал на звук, доносившийся из чащи темного леса.

Сын кузнеца не раз слышал легенду о том, что одна колдунья превратила своего возлюбленного в зверя и заточила его в проклятом лесу, в котором обитают неведомые чудища и царит вечный сумрак, и кто в этот лес зайдет, хотя бы за одну сосенку, уже никогда не вернется, по крайней мере, в своем прежнем обличии.

Но мелодия манила его, он видел серебрящиеся искры среди черных обезображенных стволов. С каждым шагом искры становились ярче, а переборы струн словно убегали от него, но он продолжал идти. Продираясь сквозь кусты, он увидел на опушке леса маму и папу, распятых на искрящихся серебром столбах. Мелодия вдруг резко оборвалась, столбы раскалились до ослепительной яркости, и в одну яркую вспышку все, что видел мальчик, улетело серебряной пылью и рассеялось в полном диске луны.

 

Холодное сияние ночного светила поглотило две души, проклятый лес обрел еще одного поданного. Мальчик отчаянно заплакал. Его детский разум не мог принять всей серьезности произошедшего, но в то же время мальчик понимал, что остался один. Он больше не чувствовал ни холода, ни бивших в лицо пронизывающих порывов ветра, ни земли под ногами. На мгновение мальчик подумал, что он летит, что его тоже не стало на этом свете, и он летит в теплые и нежные объятия родителей. Но внизу была черная трава, сливающаяся плотным ковром, а еще чьи-то черные и мохнатые... ноги?! Мальчик слышал чье-то тяжелое дыхание и ощущал скатывающиеся теплые капли за спиной, замахал руками и ногами в попытках вырваться и закричал. В сей же миг он упал на спину и увидел нечто огромное, сливающееся с темнотой беззвездного неба, и лишь светящиеся ярко-желтым глаза выдавали живое существо. Мальчик хотел снова закричать, но существо лизнуло его влажным и шершавым языком, отчего он погрузился в сон.

- Боль. Отчаяние. Страх. То, что нам нужно! – прошелестело в голове существа.

Огромный черный волк взял в зубы обмякшее тело ребенка и побрел в лесную чащу.

В конце пути волк оказался перед каменистым склоном холма, имеющего еле заметную арочную выемку. Он опустил мальчика на землю и прорычал:

Хозяин пришел домой
 
Скорее дверь ему открой.

Лунный свет, расстилавшийся по всей плоскости склона, плавно перетек внутрь арки, камень словно растворился, и волк с ребенком в зубах шагнул в дребезжащее пространство. Пройдя узкий темный коридор и оказавшись в просторной комнате, человек, окутанный черной волчьей шкурой, уложил мальчика в лодку из черного дерева. Он сорвал пучки различных трав, лозами развешанных над выдолбленным в камне камином, поднес их к потрескивающим дровам, плюнул на них, потушив разыгравшееся пламя, и растер в труху пестом в ступе. Затем высыпал порошок в котелок, добавил тягучей смолы и болотной тины. Человек поставил котелок в оранжевое пламя и произнес полушепотом заклинание:

Довелось мне ребенка украсть
 
Из лапищ смерти бесовской,
 
Сберегите его, не дайте пропасть.
 
Леса духи! даруйте долгий покой!

 

Пламя под булькающим котелком посинело, и хозяин пещеры, широко улыбаясь, демонстрируя четыре длинных клыка, заливал приготовленным отваром мерно посапывающего мальчика. Содержимого котелка хватило ровно до бортов лодки, и тогда человек накрыл ее второй, точно такой же лодкой. Справившись, он достал из – за пазухи курительную трубку, сорвал с натянутой на плечи шкуры несколько шерстинок и, подпаливши их, закурил.

Из выпускаемых колец дыма образовалось черное облачко, которое обрело форму волчьей головы с красными глазами.

- Твое время на исходе, Вольфетан! – глухо отозвалась тысячами голосов волчья голова.

- Дай мне 12 лет, прошу! – умолял Вольфетан, - и он будет готов.

- Я голоден, - хмыкнула голова, - в твоих ли силах кормить меня так долго?

- Голод – не тетка, - усмехнулся Вольфетан, расправляя смольные бакенбарды, - а ты приучайся к пище духовной, хотя что так, что эдак, для тебя это лишь потеха над нами, смертными.

- Хочу пить! Крови! – простонала голова.

- На хотенье есть терпение, - вздохнул Вольфетан, - стало быть, на охоту!

Вольфетан втянул в себя черный дым головы и закашлялся.

- Однако разжирел же ты, Фенрериз.

Он подошел к лодке и приложил к ней руку.

- Как же давно я хотел сыночка! – расплылся Вольфетан в улыбке, его желтые глаза заблестели.

Он почувствовал, что дух внутри него уже не может ждать, кинулся в темный коридор и выбежал уже на четырех мохнатых лапах в густоту изуродованного колдовством леса.

 

***

В замке королевства Цвольфьярд в эту ночь гулянье по поводу рождения наследника было в самом разгаре: на вертелах шипели стекающим жиром поросята, бархатистые вина лились рекой. В окутанных полумраком королевских покоях, аккурат в миг, когда самая мелкая пушинка тучки не была способна затмить частичку света полнолуния, на свет появилась принцесса.

Как только две служанки, одна тучная средних лет, а вторая худенькая и моложавая, отмыли в золоченном тазу новорожденную и укутали ее в белоснежную пеленку, они обомлели: на них смотрели два глазика, словно выточенных из сапфира. Умиление и восхищение малышкой вдруг сменились испугом: лунный свет выхватил из темноты заостренное к верху ушко принцессы, таковым оказалось и второе.

- Боги милостивые, - прошептала тучная, державшая на руках принцессу, - она же проклята!

- Несите мою дочь ко мне, - простонала королева.

- Будь ваша воля, государыня, - служанка протянула мекающий сверток королеве.

- Ах, какие у нее глазки! Весь мир будет у ее ног! – лепетала королева, - А что... что у нее с ушками... почему они словно... - королева зарыдала.

- Это все морфин, госпожа, вам только кажется, - вторая, худенькая служанка приложила смоченную в воде шелковую материю ко лбу королевы, - у принцессы замечательные ушки. Вам нужен покой, прикажете унести новорожденную?

- Приказываю... - полушепотом ответила королева и погрузилась в сон.

За дверью покоев послышались шаги и звонкое бряцанье.

- Это король! – взвизгнула моложавая.

- Тише ты, чертовка, – шикнула на нее та, что постарше, - я говорить буду.

Дверь со скрипом отворилась. Король вошел в покои нетвердой походкой с обнаженным мечом.

- Кто? – коротко спросил он, посмотрев на белый сверток в руках пышнотелой служанки, а далее поднял взгляд на ее пышную грудь в стянутой нитями белой рубахи, да так и застыл.

- Принцесса, мой король.

Полуторный клинок с золоченой рукоятью вывалился из рук короля и отозвался звоном по углам покоев.

- Да вы посмотрите на нее, какие у нее глазки!

Сквозь пелену, застелившую глаза вином, король увидел сияние двух крохотных сапфиров, расплылся в широкой улыбке, протянул пахнущие жареным поросенком руки, ощупал крохотную головку и напоролся на ее заостренные ушки. Король словно обжегся и распластался на холодном паркете.

- Это не ребенок... это суккуб, дьяволом ниспосланный, - обе служанки охнули от слов короля, - Агата, моя милая, любимая Агата... порченная оказала-а-а-ась.- захныкал король.

- Мой король, - подбежала худенькая, - не велите казнить... вы... вы пьяны.

- Чародея ко мне!

Спокойная до этого принцесса запищала, служанка попыталась успокоить ее, но малышка не унималась. Внезапно ее головки коснулась бледная рука в сверкающих серебром перстнях, и принцесса уже мерно посапывала. Словно материализовавшийся из воздуха беловласый чародей, облаченный в пурпурную робу с блестящим серебряным орнаментом, приложил палец к губам и произнес полушепотом

- Вызывали, ваше величество?

- Изволь лицезреть, моя дочь...

- Я чувствую магию в ее ауре, - холодные с белой радужкой глаза чародея сверкнули, - на принцессу наложены сильнейшие чары проклятия.

- С этим можно что – то сделать? – спросил король дрожащим голосом.

- Согрешили мы с вами, государь, - пышная служанка передала ребенка стройной и упала на колени, - говорила я вам, покарает нас Господь, а вы... - она залилась слезами, - ладно я, быть мне распутницей окаянной, а вы, ненасытны-ы-ы-ый, - она подняла распухшее от слез лицо.

- Уймись, - шикнул на нее король, - Агату разбудишь. Если кто слух пустит, вздерну прилюдно, - король окинул всех присутствующих гневным взглядом.

- В таком случае, мой король, - Сербиль разгладил длинные волосы, - поможет только серебряный кинжал, вонзенный прямо в сердце, ибо в ребенке заточен сам демон похоти.

- Не отдадим! – взвизгнули обе служанки, заслоняя собой ребенка.

- У-у-ух – король замахнулся мечом на служанок, но чародей был быстрее, направил в его сторону серебрящийся поток энергии, клинок выскользнул из трясущейся руки и вонзился в большое полотно с изображением короля и королевы в полный рост.

Посмотрев на служанок, Сербиль вычертил пальцами в воздухе узор, его глаза снова сверкнули:

- Вы отдадите нам ребенка, а проснувшейся королеве поведаете, что принцесса умерла, не прожив и часа.

- Да, милсдарь, - застывшие на мгновение служанки вручили чародею ребенка, а сами сели по обе стороны кровати все еще спящей королевы.

Король и чародей под шумы гуляний в честь дня рождения наследника престола спустились в подвал замка. Пробираясь в полумраке узких проходов, тускло освещаемых сальными свечами, они остановились у двери с начертанными рунами. Сербиль буркнул что – то себе под нос, руны засияли и будто бы растворились в воздухе, а дверь отворилась. На первый взгляд королю показалось, что чародей использовал каждую кроху пространства комнаты, и он не ошибался. Простенькие дубовые столы ломились от колб и сосудов с жидкостями разного цвета, они же теснились с набитыми книгами шкафами, с которых в свою очередь свисали незнакомые королю растения, а в самом центре раскинулся круг пентаграммы.

- Мой король...

- К черту титулы, сейчас зови меня Кристоф.

- Госу... Кристоф, извольте зажечь свечи по углам пентаграммы.

Пока Кристоф, король Цвольфьярда, участвовал в чародейском обряде, Сербиль уложил проснувшуюся и попискивающую принцессу в корзинку, сплетенную из бересты. Краем глаза король заметил, как из витающих над головой его дочери рук Сербиля сыплются искры. Младенческие возгласы снова сменились мерным посапыванием. Чародей уложил принцессу в центр пентаграммы, достал из – за пазухи серебряный кинжал и передал его в руки короля.

- Сейчас, Кристоф, вы должны искоренить в себе отца, долго ждавшего ребенка, мужа, любящего жену, и оставить в себе лишь монарха, готового пойти на все ради сохранения спокойствия в королевстве.

- Но в ней же моя кровь, - лоб короля покрылся испариной, - а если нам с Агатой больше не суждено?

- В ней нет вашей крови, Кристоф, - Сербиль положил руку на плечо короля. Король Кристоф почувствовал могильный холод, источаемый то ли окружавшими его стенами, то ли рукой чародея, но твердый взгляд Сербиля придал ему решимости.

- Ради трона! – серебро с хрустом вошло в маленькое тельце, белоснежная пеленка окропилась красными каплями.

Розоватая кожа с шипением растворялась, обнажая липкую и скверно пахнущую болотного цвета, лицо исказилось в жуткой гримасе, выставив наружу крохотные белые клычки, только ушки, позеленев, не изменили формы.

- Дьявольщина! – стиснул зубы король.

- Она самая, - хмыкнул чародей, - а теперь, государь, отправляйтесь к своим подданным и объявите, что ребенок при родах скончался, а через некоторое время, оправившись вместе с королевой от утраты, займитесь зачатием наследника.

Король Кристоф удалился с поникшей головой. Тем временем Сербиль смахнул ногой труп выродка болотного гоблина, расставил по углам пентаграммы сферы из зеленоватого стекла с горящими свечами внутри, крепящиеся на длинных подставках, достал из корзинки проснувшегося младенца с острыми ушками и синими глазками, прочитал заклинание:

Пространства грань! Ты разорвись!
 
Не будь преградой бренно время,
 
Край укажи, где дремлет семя,
 
Цветущее в мирской глуши. Явись!

 

В центре комнаты образовался пульсирующий пузырь с туманом внутри. Через мгновение туман рассеялся: в комнате, практически идентичной комнате Сербиля, только ярко освещенной, с витающим свежим ароматом вербены и можжевельника, вдобавок еще и с порхающими бабочками, сидела спиной к чародею в изумрудном платье девушка с волнистыми огненно - рыжими волосами.

- Удивительная же сегодня ночь, - промолвила рыжеволосая, - полнолуние в середине месяца, цветы мирабилиса не раскрылись, - девушка погладила свернутые белые бутоны, - а еще портал, энергетический канал которого иссяк много десятилетий назад, сам по себе открылся, а в нем могущественный, но наивный чародей, принесший очередной редкий артефакт, дабы заполучить дамское сердце.

- Довольно паясничать, Миреле, - Сербиль сделал строгую мину, - боги, вероятнее, эльфийская богиня луны Селениль, ниспослала во чрево королевы Агаты вот это синеглазое остроухое чудо, - чародей повернул принцессу лицом к Миреле.

- Ой, какая хорошенькая! – вертикальные кошачьи зрачки в зеленой радужке девушки сделались круглыми, она протянула свои беленькие ручки к теплому свертку.

- Король решил, что его дитя проклято, - чародей не спешил отдавать ребенка, - и я убедил его в этом, подбросив под его серебряный кинжал выродка болотного гоблина в обличии принцессы. Вот глупец! – усмехнулся он. - Люди еще не готовы к божьим дарам, посему ты будешь воспитывать это дитя вдали от чужих глаз, - Сербиль наконец отдал принцессу в нежные руки Миреле, слегка дрожащие от нетерпения.

- Ты должен понимать, что даже от такого дара я не смогу... - широкое декольте обнажало два полушария тревожно вздымающейся груди девушки, но Сербиль смотрел своими черными на белом фоне зрачками точно в глубину ее кошачьих, постепенно сужающихся.

- Ты предпочла меня ликантропу, которого сама же заточила в проклятый лес, стоило ему убежать опорожниться чуть дальше, чем обычно, - холодно бросил он. - Я знал, что ты всегда хотела себе дочь, ибо вас, колдуний, дьявол лишает возможности иметь детей в обмен на владение его силами.

- Ты был слишком высокого о себе мнения, Били, - зрачки колдуньи обрели форму выпуклой линзы, - ты возомнил себя божеством. Что ж, - Миреле посмотрела в сияющие лазурью глазки принцессы, - ты неплохо справляешься, но крупица жертвенности изменила бы многое.

С этими словами пузырь схлопнулся, обдав чародея, возможно, в последний для него раз свежим ароматом вербены и можжевельника.

- Миле, - вздохнул он влажной каменной стене, - для богов крупица жертвенности - слишком высокая цена.

 

***

Прошло 12 лет.

Вечное ночное небо над проклятым лесом заполонилось густым покровом туч, выжимающих крупные капли дождя на черную и жесткую траву. В лесу, как и обычно, стояла гробовая тишина, и ее, как и обычно, нарушал лишь топот, хрустящий по опавшей и никак не гниющей пепельной листве. Капли струйками стекали по жесткой шерсти Вольфетана, но некоторые проскальзывали холодными иглами за загривок, отчего волколак все время фыркал. В зубах он нес две сочившиеся черной кровью тушки зайцев.

Человеком он кинул их на резной стол из черного дерева, по ножкам которого тянулись пепельного цвета выточенные деревья с тонкими веточками. Убранство пещеры было выполнено со вкусом: пол был устлан соломой из черной травы, на ней же служили ковриками звериные шкуры различного окраса и размера, по углам горели свечи на подставках из того же черного дерева, да и стены были отшлифованы, сохранив неровности породы, и тонкие полоски белого кварца и красного гранита тянулись волнами вдоль них. Зайцы были до ужаса странными: один грязно – белый с черными полосами, другой серый в бурых пятнах. У обоих были клыки длиной с палец, красные мутные глаза, а передние и задние лапы были одного размера с выступающими когтями. Волколак повесил над камином мокрую шкуру, оставшись в кожаной безрукавке и меховых штанах, разгладил угольного цвета недлинные волосы как можно больше назад, но они торчали, слипшись в подобие волчьих ушей.

Жили в норе под дубом

Два зайца саблезубых,

Один – серый, другой – белый,

Два зайца саблезубых! – напевал Вольфетан, разделывая когтями заячьи тушки.

Тут в лодке, стоявшей в левом дальнем углу пещеры, послышалось шуршанье, хрип, и накрывающая нижнюю лодка с грохотом опрокинулась на плотный покров из черной соломы. Среднего роста, худощавый, но жилистый юноша, абсолютно нагой в рыжеватых подтеках чего – то липкого, переступил борт лодочки, свалился навзничь и заплакал.

- Сыночек! – Вольфетан бросил разделку и с окровавленными руками подбежал к юноше, - Сына, что ж ты у меня такой растяпа!

- Папа? – ясно-голубыми, розоватыми от слез глазами юноша смотрел в его желтые, поддернутые свечением. - А ты чего... чего такой страшный?

- Не так страшен черт, как его малюют, - Вольфетан погладил его русые курчавые волосы, - поднимайся, вон какой чумазый, побежим сейчас к озеру, искупнемся!

- Черт... - юноша задумался, - тебя зовут Черт? А как меня зовут?

- Да не черт я, а Вольфетан. А тебя зовут... - он достал с полки книгу в блестящей изумрудной обложке, - Так – с, тебя зовут... - волколак спешно перелистывал страницы, - нужно что – то эдакое, отважное, звучное... - бурчал он себе под нос, - Во! Тебя зовут Виллем. Виллем – значит «отважный защитник».

- А где моя мама?

- Какой ты любопытный.

 

***

- Он и вправду был страшным? – хихикнула, судя по голосу, девушка лет двенадцати, хотя ее стан, обрамленный сиянием луны, говорил о возрасте более зрелом.

- Для ребенка, что после многолетнего сна увидел первым делом рожу с выглядывающими клыками, взлохмаченными волосами и бакенбардами, да еще и со звериными глазами, это был самый страшный кошмар, - усмехнулся юноша, голосу которого можно было дать не менее восемнадцати лет.

- Весь в отца, выглядишь не лучше! – она снова хихикнула.

- Опять ты меня перебиваешь!

- Теперь моя очередь рассказывать!

- Ну что ты как маленькая, - улыбнулся юноша, - обрываешь на самом интересном месте.

- Интересном для тебя? – фыркнула девушка. - Или для меня?

- Так, все, я продолжаю!

 

***

- Ну вот, теперь хотя – бы на человека похож, - улыбнулся Вольфетан, умывая сидящего на корточках в озере Виллема. - Что ж ты у меня голенький тут сидишь? – он резко вскочил, - сбегаю я тебе за штанишками.

Волколак нырнул в кусты, чтобы юноша не видел его превращения, и зверем побежал к пещере.

Виллем попробовал встать на ноги, получалось не очень. Он ощущал, что его конечности будто длиннее положенного, само тело воспринималось как нечто чуждое, а он настоящий сидел крохотным где – то там, глубоко внутри, и дергал за ниточки. Он пытался выползти по скользкому глинистому берегу, и его белеющее в полумраке тело измазалось бурыми разводами. Плюхнувшись обратно, он подогнул под себя колени и опустил на них курчавую голову.

- Папа, - хлюпал он носом, - куда же ушел мой папа? Он бросил меня? – зашелся он в рыданиях.

На противоположном берегу озера что – то булькнуло. Полумесяц скромно освещал слегка волнующуюся воду, и Виллем заметил, что к нему плывет пучок водорослей. В одно мгновение пучок оказался волосами, из которых выглядывало аккуратное зеленое личико с черными глазами.

- Какой красивый! – пролепетала неизвестная, махнув рыбьим чешуйчатым хвостом позади себя.

- Ты... ты моя мама? – растерялся Виллем.

- Я? – русалка приблизилась к нему, обнажив светло – зеленую грудь. - Да, сыночек, иди ко мне, обними меня.

Виллем послушно соскользнул по влажной глине в объятия русалки.

- Ты холодная, мама, - его зубы стучали от холода.

- Это потому что я долго не была рядом с тобой, сыночек, - она взяла своими перепончатыми ладонями его тонкие пальцы и приложила их к своей груди, - так теплее?

- Н-нет.

Русалка наполовину выбралась из воды и смачно поцеловала Виллема в губы. Из ее рта пахнуло болотной тиной и гнилью, так что Виллем начал отплевываться прямо в лицо русалки. Она зашипела, аккуратненькие губки растянулись, обнажая множество тонких игольчатых зубов. Виллем закрыл глаза и услышал глухой удар и шипящее бульканье. Открыв глаза, он увидел лишь пузыри на водной глади и вздымающийся со дна ил.

- Голова с лукошко, а мозгу ни крошки, - пропыхтел Вольфетан.

- За что ты так с мамой? – Виллем, содрогаясь, встал в полный рост и сжал кулаки.

- Портки натяни, а то уже клюнула одна кикимора в сиянии луны, - усмехнулся волколак и кинул юноше меховые штаны, - а про твою маму я сейчас все расскажу, только давай, сына, перекусим.

Они отошли недалеко от уже успокоившегося озера, разожгли костер, возле которого лежали разделанные заячьи тушки и два прутика. Виллем при виде мяса неожиданно быстро схватил одну тушку и откусил бедро, с жадностью пережевывал сырое мясо.

- Духи! за что мне это? – Вольфетан резко вырвал из рук Виллема тушку.

- Я есть хочу.

- Вот, - волколак протянул ему прутик с остатками тушки, - на огонь, а потом уже есть. А говорят еще, что я зверь.

Когда зайцы покрылись золотистой корочкой, сидящие у костра вкушали суховатое мясо, правда Виллем делал это с заметной детской жадностью.

- Ты, сынок, уже взрослый, с русалками вон целуешься, значит можно рассказать тебе все про твою маму и в подробностях, - обгладывая кость, сказал Вольфетан. – Колдунья она, твоя мама, Миреле ее звать, «непокорная» значит.

- А что означает твое имя, пап?

- Волчья шкура.

- Все наши имена что – то значат?

- Да, сын. Ну так вот. Когда ты у нас... эм... родился, жили мы в волшебном, как в самых добрых сказках, лесу на другом берегу реки Мойры, текущей через замок королевства Цвольфьярд. И после твоего рождения в постели она начала жаловаться, что от меня несет мокрой псиной. Я же, от роду чистоплотный, до последнего терпел, но в один день мы с тобой маленьким вернулись домой поздно после прогулки, а мама сказала: «За порог – ни ногой», еще и швырнула в меня вот этой книгой, - Вольфетан погладил изумрудную обложку, - и мы с тобой побежали жить в лес на другом берегу, а она возьми, да и заколдуй его: растения черные, твари всякие бегают, вечная ночь стоит.

- И она там сейчас одна?

- Дочку воспитывает, - вздохнул волколак, - мы поклялись, что будут у нас мальчик и девочка, и хотя я с тобой сбежал, Предначертание свершится, и я буду воспитывать сына, а она дочь, и вы вдвоем тоже обречены на это, ведь мир цикличен в цепких лапах Предначертания.

 

***

На другом берегу реки, в цветущем яркой зеленью сказочном лесу проживала колдунья с уже подросшей дочерью. Домом им служил огромный дуб в самом центре леса, в котором было несколько этажей с тесными комнатушками и крохотными оконцами. Несмотря на это, многовековой дуб был в полном расцвете сил и подпитывал обитателей леса энергией жизни.

На лугу, усеянном ковром разноцветных цветов, возле одинокого ветхого пенька сидели две девушки, на вид одного возраста. Одна была одета в изумрудное платье, другая в цвета лазури, у одной волосы волнистые и огненно – рыжие, а у другой прямые и молочного оттенка, у первой кошачьи зеленые глаза, а у второй глаза, словно сияющие сапфиры. Только фигуры девушек были идеальны и ничем не отличались, разве что синеглазка была малость худовата с заостренными к верху ушками.

- Сейчас преврати этот цветок в бабочку, - сказала рыжая синеглазке, и из-под опущенной на цветок руки выпорхнула бабочка, которая села на второй цветок полакомиться нектаром, - повтори со вторым цветком, - и цветок тоже оказался бабочкой, закружившейся в танце вместе с первой.

- А теперь попробуй без моих подсказок.

Синеглазка собрала на кончик пальца капельку росы и капнула ей на одну из бабочек, и та плюхнулась жабой на пенек. Жаба в один миг высунула длинный язык и проглотила порхающую бабочку. Синеглазка залилась звонким смехом.

- Эти бабочки полюбили друг друга и планировали завести семью, а ты только что превратила самца в жабу, сожравшего некогда любимую.

- Сейчас налажу баланс во Вселенной, - хихикнула синеглазка.

Она провела пальцем по спинке жабы, и из пасти той вылезла еще одна. Они не стали больше терпеть превращений и спрятались в траве.

- Исилиэль, - строго посмотрела на синеглазку рыжая, - не будет баланса Вселенной без истинной любви.

- Матушка Миреле, по – твоему, жабы не способны любить?

- После произошедшего самка, вероятно, охладела к самцу, и все произойдет на уровне инстинктов. И любовь бабочек намного красивее, не находишь?

- Когда ты стала такой занудой? – фыркнула Исилиэль. Ее имя на языке эльфов, перворожденной богами расы, означало «дочь луны», - и разве не каждая любовь красива?

- Не каждая, - Миреле задумалась.

- Расскажи мне про папу.

- Я уже рассказывала.

- А я еще хочу!

- Когда ты родилась, твой папа потерял интерес к семье, что с него взять, ликантроп. Он не появлялся несколько ночей подряд, и, когда оказался возле порога весь искусанный, но довольный, я швырнула в него свой именинник в изумрудной обложке, самую бесполезную для меня вещь. Он убежал в проклятый лес по ту сторону реки Мойры и знал, что уже никогда не выйдет из него.

- А какой была любовь до моего рождения?

- Я забываю об этом так же, как и ты мои истории, - улыбнулась Миреле.

- Одиноко ему там, наверное, - Исилиэль поджала губки.

- Не думаю, да и занят он сейчас воспитанием сына, подаренного ему Предначертанием, связавшим и меня вместе с ним, и тебя с его названым ребенком, и это что ни на есть баланс Вселенной.

 

***

- В этот раз ты рассказала еще меньше.

- Я лучше буду слушать одну истории множество раз, чем каждый раз рассказывать о своей скучной жизни маленькой колдуньи.

- Не забывай, у нас еще впереди вечность, и наши истории будут повторятся снова и снова.

- Таковы оковы Предначертания. Фи! И сейчас речь пойдет о наших роковых днях?

- Разумеется.

- О-ох, так я и думала.

 

***

С этих самих пор прошла одна седмица. Все это время Виллем с помощью Вольфетана постигал законы жизни в лесу, ибо мы знаем, что разум его был разумом 6-ти летнего ребенка, находившимся в спячке целых 12 лет, пока весь организм отдельно от него рос и развивался, благо духи леса не поскупились стереть из его памяти все ужасы его прошлой жизни. Фенрериз, бог волков, высасывал последние соки из души Вольфетана, готовясь со дня на день вселиться в нового преемника. Вольфетан же, ощущая близкий конец, спешил научить Виллема как можно большему, но смотрел настолько далеко, что чуть не сосватал его с молодой белой волчицей, на удивление не тронутой колдовством, но забыл, что в его названном сыне нет ни капли волчьей крови. Помолвка не удалась, а зрелище было еще то: небольшая стая белоснежных волков гонялась за огромным черным с солидными укусами и кровоподтеками, а на спине у него сидел юноша в одной только набедренной повязке из лоскута черной шкуры.

Исилиэль же доучивала последние и самые сложные заклинания, прощалась со всеми зверушками, с которыми задорно провела все свое детство, чтобы навсегда покинуть лес. Все бы ничего, но Миреле рассказала своей названой дочери сказку о девочке, которую с малых лет ненавидели все люди из – за ее кошачьих глаз, и, озлобленная на весь мир, она убежала в лес и принесла клятву, что будет жить в нем до конца своих дней. Лес же научил девочку колдовству, и маленькая колдунья поддерживала в нем жизнь и стала с ним одним целым. Проницательная Исилиэль поняла, что лес вскоре заставит служить и ее, и она была бы даже рада, но матушка желала, чтобы Исилиэль нашла свое место среди людей и приносила им пользу.

 

***

Роковой день настал.

Эта была обычная охота, но добыть ничего не удалось, вся дичь куда – то попряталась. Вольфетан был утомлен сильнее обычного, а раны после облавы с волками до сих пор сочились. Он обратился в человеческий облик и, весь бледный, упал посреди пепельной листвы.

- Отец, что с тобой? – Виллем припал на колени.

- Я больше не могу... - волколак жадно глотал ртом воздух, - он победил...

- Кто?

Вольфетан сделал последний вздох, и из его открытого рта вылетело черное облачко, сложившееся в волчью голову с красными глазами.

От испуга Виллем не мог вымолвить ни слова.

- За твоим каменным лицом скрывается боль, отчаяние, страх! - отчеканила голова тысячами голосов, - ты уязвим! – стрелой она влетела в грудь Виллема.

Виллем бился в агонии. Его кожа побледнела, едва заметные восемь полос на лице, тянувшиеся ото лба до подбородка, почернели, курчавые волосы распрямились и поседели, а глаза засверкали оранжевым. Он снова мог дышать, но что – то мешалось на руках и ступнях – это были листья, нанизанные на когти, а во рту стало тесно от клыков. На бездыханное тело мужчины он посмотрел как на что – то само собой разумеющееся.

- Я Фенрериз, твой владыка, - вторило в голове Виллема, - я приказываю тебе убраться из этого леса и ступать к роднику судеб, из которого берет начало река Мойра. Там и решится твоя дальнейшая судьба.

- Из этого леса невозможно выйти, - холодно ответил Виллем.

- Этот лес в моей власти! Я очищаю его от мрака, - плотный черный туман между деревьев рассеялся, и стали видны огни небольшого городка, широкое русло реки, на другом берегу цветущий сказочный лес, а по правую руку не так уж и далеко виднелся замок королевства Цвольфьярд, но в сиянии луны это казалось миражом, казалось, что все это и держалось благодаря реке Мойре, держался весь мир. Виллем потрусил серым волчонком налево, к роднику судьбы, и, когда позади над линией горизонта торчали верхушки леса, его острый слух уловил сладостную струнную мелодию, но она не влекла его к себе, а отталкивала холодным звоном струн.

Никому уже не суждено узнать, что гномы в алых плащах с серебряным орнаментом под звуки лютни безмолвно укрывают тело Вольфетана сукном из серебряных нитей, впитывающих лунный свет и сжигающих тело волколака, а его прах поглощает светило ночи.

 

***

Веточки деревьев переплелись между собой, стволы накренились, образовав зеленый коридор, освещаемый множеством желтых огоньков светлячков, даже мелкая травка расстилалась мягким ковром перед Исилиэль, навсегда покидающей сказочный лес. Миреле не решилась провожать Исилиэль в далекую неизвестность, она поручила это лесным зверушкам. С порога родного дуба позади эльфийки брел косолапый медведь, по пути, все дальше отдаляясь от дома, лесные обитатели сменялись: большерогий олень, юркая лисичка, пушистый зайчик, певчая синичка. А когда дубовый листик, который Исилиэль крепко сжимала в ладонях, с резким порывом ветра в тихую погоду вспорхнул и улетел в потухающий и срастающийся древесный коридор, эльфийка поняла, что сказочный лес отпустил ее.

Луна слегка покачнулась, от нее будто отделилась песчинка и полетела в сторону Исилиэль. Песчинка все увеличивалась, и ею оказалась женщина, парившая над землей, ее глаза сверкали двумя сапфирами, белые волосы серебрились блеском, а заостренные кверху ушки были точь-в-точь как у Исилиэль, и вся она будто состояла из лунного сияния.

- Здравствуй, Исилиэль, - поприветствовала женщина. - Я – эльфийская богиня луны Селениль, под моим благословением ты появилась на свет. Позволь, я помогу тебе выбрать верный путь на перепутье судьбы. Ступай вдоль реки Мойры, и в конце пути ты обнаружишь родник судеб, там и решится твоя дальнейшая судьба, - после этих слов женщина развеялась туманом, унесенным ветром к звездам.

Сказочный лес за спиной эльфийки залился звонкой духовой мелодией. Исилиэль сочла этот звук за пение птиц и продолжала идти навстречу своей дальнейшей судьбе. Никому не суждено узнать, что гномы в алых плащах с серебряным орнаментом, играя на флейтах из чистого серебра, подступали к Миреле, заключенной в объятиях ветвей многовекового дуба, защищавшего колдунью. Но чарующая музыка была настолько сильна, что ветви нехотя расступились, и Миреле в отчаянии схватилась за флейту одного из гномов. Мелодия смолкла, а ладонь колдуньи пронзили серебряные иглы. Гномы испарились, все до единого, а там, где они стояли, тлели алые плащи и ржавели серебряные флейты. Миреле чувствовала, что вместе с кровью ее покидает и все ее волшебство, кожа стареет, волосы выпадают, и все деревья вокруг иссыхают. С истошными криками колдунья побежала к реке, зацепилась платьем о куст шиповника, оступилась о каменную глыбу на берегу и упала в бурное течение Мойры. На этом же месте из облачка серебристой пыли появился беловласый мужчина в пурпурной робе с серебряным орнаментом, его белые глаза сверкали. Он подошел к кусту шиповника и сорвал с него лоскут изумрудного платья, вдохнул свежий запах вербены и можжевельника.

- Такова цена крупицы жертвенности, Миле, - вздохнул Сербиль.

 

***

Целые сутки понадобились нашим героям, чтобы дойти до заветного родника судьбы.

В сумерках после заката Виллем добрел до льющегося из нагроможденных друг на друга замшелых камней родникового потока, испил воды, почувствовал, как расслабляющая прохлада растекается по всему волчьему телу, и повалился на траву за родником.

Почти обессилевшая Исилиэль, отдышавшись, припала к роднику, а напившись, прилегла на серую шкуру, растянувшуюся на траве за родником, и уснула.

Когда наступила ночь, Виллем проснулся. Сперва он удивился, что заснул волчонком, а после, когда оборотился, удивился еще больше: на его худощавой груди мерно посапывала прекрасная девушка. Виллему вспомнилась сцена с русалкой: «И она целоваться полезет? Они что, все такие?» - подумал он, но его мысли прервал голос в голове.

- Ммм, какая сладенькая! Давай сожрем ее!

- Я не голоден, - ответил Виллем в полголоса.

- Ты смеешь перечить своему владыке?! – возмущался в голове голос Фенрериза, - понюхай ее хотя бы.

Виллем аккуратно поднес прядь белоснежных волос и втянул в себя аромат луговых васильков.

- Какая же дрянь! – фыркнул он тихо.

- А ну молчать, щенок! Это любимый аромат моей возлюбленной Селениль, - залепетал Фенрериз, - стало быть... это ее преемница! Предначертание свершилось!

Исилиэль перестала чувствовать под собой мягкое и перевернулась на другой бок, как вдруг почувствовала чью – то руку у себя на груди. Она вырвала травяной пучок, и вся трава стянулась нитями вокруг Виллема.

- Животное! – вырвалось первое, что пришло в голову Исилиэль, глядя на бледного жилистого юношу в одних меховых штанах, смотрящего на нее волчьими оранжевыми глазами.

- А ты... кикимора... в сиянии луны, - Виллем пытался выбраться из травяных пут, - а ну выпусти меня, а то... съем тебя, - он оскалил клыки.

От слов Виллема Исилиэль упала со смеху. Путы сразу ослабли, и волколак не упустил момента, накинулся на нее и прижал собой, их лица были совсем рядом.

- Такова моя судьба, быть съеденной заживо чудовищем! – по щеке Исилиэль текла слеза.

- Я... я не чудовище... я Виллем – «отважный защитник», - он отпустил эльфийку и присел, уткнув голову в колени. – Я – чудовище? чудовище... чудовище!

- Ты не чудовище, - девушка присела рядом с ним, - ты человек, только не похожий на других. Я Исилиэль, «дочь луны». Моя матушка хотела, чтобы я помогала людям, и ты мой первый человек. Я буду приносить людям пользу, а ты будешь меня защищать, да, «отважный защитник»?

- Буду, - буркнул Виллем, утирая мокрый нос и натягивая на плечи серую шкуру.

Льющаяся из родника судеб вода сделалась из прозрачной мутно-серебряной, но через миг снова стала нормальной, а серебряный осадок на дне родниковой впадинки взбурлил, и из его паров материализовался беловласый мужчина в пурпурной робе с серебряным орнаментом.

- Я чародей при короле государства Цвольфьярд Кристофе, и от его имени я собираю всех его подданных на поминальный ужин по смерти его дочери, с момента которой прошло двенадцать лет. В число подданных короля также входят ликантропы и нелюди, - его глаза с белой радужкой еле заметно сверкнули, - извольте пройти со мной. Чародей вычертил рукой круг в воздухе, и все трое шагнули в пространственный портал.

Они оказались в таверне, располагающейся в замке короля Кристофа. Не все гости умещались среди ломящихся от различных яств столов, и многим приходилось «ждать своей очереди» именно здесь. В таверне не было траурной атмосферы, наоборот, процветали шум и веселье. Несложно было догадаться, что подданным не было никакого дела до умершей двенадцать лет назад принцессы, во дворец их влекло желание набить животы.

Чародей исчез так же внезапно, как и появился ранее, так что засмущавшимся Виллему и Исилиэль осталось лишь сесть за свободный столик на двух персон. Им казалось, что так много нужно рассказать друг другу, но в то же время они знали все по рассказам своих родителей, и просто молчали, наслаждаясь теплом и уютом.

Под громкие аплодисменты гостей в таверну зашел гном в алом плаще с серебряным орнаментом, бард из гильдии «Серебряная крага». Его глаза скрывались за тенью капюшона, борода блестела серебром, а в руках, закованных в краги из чистого серебра, он держал необычайной красоты лютню из красного дерева. Он безмолвно приложился ко струнам, которые отозвались в ответ сказочными мотивами.

Исилиэль была настолько заворожена тактом мелодии, что мечтательно прикрыла глаза. Виллем своим острым слухом вылавливал каждую вибрацию струны, которую обычному человеку услышать не под силу. Звук будто обтекал что – то продолговатое в полости инструмента и не имел той самой кристальной чистоты, которой и славилась гильдия бардов, и что еще портило звучание, так это небольшое отверстие в центре ребра деки, из которой некоторые самые тонкие и короткие ноты мелодии вылетали простым воздухом. Звериное чутье подсказывало волколаку об опасности, а кровь запульсировала под шрамами на лице. Серебряные дуги на лютне барда раскрылись, словно крылья вспорхнувшей птицы, две струны по бокам натянулись, и по щелчку спускового механизма спустили короткую стрелу из отверстия в деке. Время для Виллема застыло.

- Быстрее, - прошипел в его голове Фенрериз, - я повелитель волков, а не времени...

Волколак схватил из столовых приборов на столе золоченную двузубую вилку и метнул ее по касательной к летящей точно в спину замечтавшейся Исилиэль стреле, а сам нырнул под стол. Вилка сбила стрелу с пути, а на том месте, где мгновение назад сидел Виллем, вонзилась еще одна. Волколак рывком выбил стул из-под Исилиэль, поймал ее на руки, и со свистом еще одной стрелы над головой выбежал вон из таверны.

- А ну опусти меня на землю! – завопила эльфийка, стуча кулачками по груди Виллема.

Сейчас он был быстр как никогда не только физически, но и в мыслях. Так что пока Виллем бежал на руках с Исилиэль до ворот королевского дворца в надежде защититься от неизвестного убийцы, он успел перебрать все варианты объяснения своих действий эльфийке, но чему – чему, а красноречию Вольфетан его не научил. Единственное, что он сделал, это на миг прижал к ее губам свои. Исилиэль тут же замолчала, и, уставив свои сияющие сапфиры на него, начала с фырканьем вытирать губы. Все еще на руках с эльфийкой, он молниеносно протиснулся в щель дворцовых ворот, не прикрытых зазевавшимися стражниками.

Во дворце все люди были облачены в черные наряды, священники проводили панихиду, а король и королева восседали на своих тронах с поникшими головами. При появлении пришельцев настала гробовая тишина, а король поднял голову и осмотрел их рассеянным взглядом.

- Подведите их ко мне.

Двое стражников схватили Виллема и Исилиэль и подвели к королю.

- Нас хотят убить! – рыкнул Виллем.

- Еще одно слово, дикарь, и я тебя повешу, - король перевел свой взгляд на Исилиэль, - где же я видел эти сапфировые глаза и заостренные ушки?

- Доченька! – королева припала к ногам Исилиэль и уткнулась в подол ее платья, - моя доченька!

В сердце Исилиэль вспыхнуло пламя, ноги подкосились, и вот она уже обливается слезами вместе с королевой, чувствуя сейчас себя самой счастливой на свете. Нет, это была не магия, это была привитая природой любовь матери и ее ребенка. Король забыл обо всем и обнимал содрогающихся в рыданиях жену и дочь, сам не сдерживая нахлынувших чувств.

Виллем был счастлив, смотря на них, хотя и не имел семьи, и некому было заключить его в теплые объятия, но он поклялся себе до последнего вздоха защищать этих людей.

Ворота дворца распахнулись, и резкий порыв ветра задул все свечи, поднял в воздух столы и стулья вместе с сидящими гостями поминального ужина, отчего те попадали и с воплями убежали прочь, и швырнул мебель в витражи, разлетевшиеся осколками позади тронов. Теперь весь дворец освещало полнолуние.

Тело Виллема покрылось шерстью, конечности удлинились и заиграли мускулами, а лицо вытянулось в волчью морду. У распахнутых ворот выстроились строем 12 бардов «Серебряной краги» с нацеленными на него лютнями-самострелами. За их спинами стоял беловласый чародей, в свете луны обратившийся в дракона с серебряной чешуей.

- Я Шидсрихтер, - громыхал дракон, - что означает «вершитель судеб». Я не позволю богам вмешиваться в жизни смертных, посему отдаю вас, Виллем и Исилиэль, в их руки.

Виллем истошно заскулил, когда 12 серебряных стрел вонзились в его тело, Шидсрихтер пыхнул серебряной пылью на королевскую семью, и они обратились в камень. Дракон, подхватив тушу волколака и каменную эльфийку, улетел в лунное лагуну, все гномы испарились белесой дымкой, а король и королева остались в объятиях друг друга.

 

***

Благодаря связанным предначертанием Виллему и Исилиэль, после тысячелетней разлуки на небесах встретились Фенрериз и Селениль, и теперь эльфийская богиня луны сидела верхом на боге волков, и они вместе бороздили небесные просторы, частенько навещая своих приспешников в лунной лагуне. Чародей Сербиль, он же дракон Шидсрихтер, избавил земной мир от хаоса, сотворенного двумя возлюбленными богами, вернул к жизни родителей Виллема, подарив им 6-ти летнего сына, и расколдовал родителей Исилиэль, подарив им новорожденную принцессу, он же «вершитель судеб» как никак. Теперь он спал в самом центре Луны, пока еще каким-нибудь богам не взбрело в голову потешаться над смертными.

- Это была такая короткая, но такая счастливая жизнь, - Виллем смотрел в глаза Исилиэль, - мы как бабочки-однодневки...

Исилиэль прервала его, приставив два пальца к его губам.

- Я все равно тебя ненавижу, - шепнула она, - ты отдал свой первый поцелуй русалке, а он и есть проявление истинной любви.

- Это было случайно...

Она снова не дала ему договорить и отдала ему свой первый поцелуй.

- А как же там, возле замка?

- Это было давно и неправда.

А что же тогда правда? И правда ли, что баланс Вселенной держится на истинной любви?