Кровный родственник

Сыщик Засунский стоял в центре комнаты, освещённой полуденным солнцем. В разные стороны от него лучами расходились кипы бумаг, разложенные на потёртом ковре. Несколько бумажных листков Засунский держал в руках и задумчиво их изучал.

– А, знаешь ли, брат Веденеев, что это такое? – неожиданно спросил он молодого человека, который извлекал из шкафов всё новые и новые пачки бумаг. Каждая пачка была перевязана лентой или бечёвкой. Некоторые выглядели свежими, а другие чуть ли не рассыпались в руках.

– Мож это расписки долговые? Мож наш засохший был ростовщиком? – предположил напарник Засунского, пролетарского вида детина в потрёпанной кепке, которую он не потрудился снять даже в помещении.

– Почему расписки? – недоумённо спросил старший сыщик. – И почему это вообще пришло тебе в голову?

Веденеев густо покраснел и не нашёл, что соврать начальству.

– В карты играть кончай, – строго приказал Засунский. – Иначе получку, что тебе причитается, я сам заберу. И отдам Катерине твоей на расходы.

Веденеев ничего не ответил, только тяжело вздохнул.

– А как иначе? – нахмурился Засунский. – Доведёшь её до ручки, в один день бросится на тебя и выпьет всю кровь! Ар-р-р!

Младший сыщик вздрогнул от неожиданности: нечасто начальство на него рычало.

– Да ладно тебе трястись! – ухмыльнулся Засунский, наслаждаясь произведённым эффектом. – Вурдалаки эти только у буржуев зверствуют, у нас им поживиться нечем. Вызывай «жмуровоз» – пусть забирают твоего засохшего и вскрывают его во имя науки.

Веденеев посмотрел туда, где у окна в позе человеческого зародыша свернулся покойный хозяин квартиры. Сыщик уже привык к нему и перестал обращать внимание на то, что их в комнате трое. Ну, хорошо, два с половиной человека – пара живых мужчин и один скрюченный труп с пергаментной кожей. Веденеев подошёл к стоящему на кривоногой тумбе телефону и вызвал работников морга.

– Это – письма! – Засунский потряс кипой бумаг. – Представляешь, всё это, – он развёл руками, – Письма! Зачем ему столько?

– Мож он этот... – Веденеев запнулся, – Архимед?

– Ты хотел сказать «антиквар»? Нет, Веденеев, он не антиквар. Эти пройдохи чужие бумаги собирают, а здесь больше половины писем написаны одной рукой. И, как я думаю, рукой нашего трупа. Причём многие письма – на разных языках. По-немецки я мальца кумекаю, а на других языках нихт ферштейн. Но и без этих знаний понятно, что нашему жмурику писали люди совсем разные. Вот дорогая бумага с каким-то зверем наверху. Герб, не иначе. А здесь всего несколько слов нацарапано на мятом клочке с жирными пятнами. Как будто сюда воблу заворачивали.

– А русские письма есть? – заинтересовался Веденеев.

– Всякие есть. Ты выгребай из шкафов то, что осталось. И давай читать. Одному мне это не осилить.

***

«Здравствуй, любезный мой Игнациус!

Знаю я, что ты не одобришь подобного обращения и потребуешь, чтобы звал я тебя «товарищ», как все вы сейчас выучились говорить. Но уж мне-то прости по старой дружбе такое начало письма – поздно переучиваться.

Как Мила? Как ребятишки? Освоились после переезда? Даже с моим исключительным воображением не могу представить, насколько тяжело пристроить в городе детей, которые не взрослеют. Особенно теперь, когда домашнее образование отменили и всех заставляют учиться в этих ужасных школах».

***

И полчаса спустя, проводив санитаров с носилками, на которых всё в той же скрюченной позе лежал усопший, сыщики продолжали раскладывать на ковре пачки писем.

– По-русски мало совсем, – обиделся за державу патриот Веденеев.

– А значит и работы меньше, – заметил Засунский. – Заграничные письма к нам отношения не имеют. Откуда у нас иностранцы возьмутся?

– А мож они шпионы?! – Веденеев даже подскочил на месте от своей догадки.

– Может, и шпионы. Но то, что я успел прочесть, к этой версии не склоняет. Жмурик наш, как занудный дядюшка, обычно поучает и выспрашивает подробности. Пересказывает сплетни и сюжеты книжек. Ответчики его по-разному отбрёхиваются и чаще всего просят денег. И, судя по следующим письмам, деньги эти получают.

– Получали. – Веденеев вытащил из пачки телеграмму с известием о смерти некоего Бубенцова Гаврилы Никаноровича и приглашением на похороны – Он что, им всем родственник? Да их тыщи, этих нахлебников и попрошаек!.. И вот вы про книжки сказали. Сосед нашего покойника сегодня утром тоже про них говорил...

***

– Какая потеря! – высокий старик в выцветшем полосатом халате посторонился, пропуская Веденеева в квартиру. – Умнейший был человек: интеллигентный, начитанный! Столько книг наизусть помнил – заслушаешься!

– А враги у него были? – прямо спросил Веденеев. Он прошёл по коридору, зашёл на кухню, заглянул в ванную. Ничего примечательного – обычное холостяцкое гнездо.

– Что вы, какие враги! Он был таким обходительным, сердечным. Весь дом к нему звонить ходил – у Максимилиана Альфредовича ведь есть... – старик запнулся, – был телефон. Представляете? Видимо, важный человек, раз ему даже телефон провели!

Веденеев прекрасно представлял себе телефон Максимилиана Альфредовича –

недавно вызывал по нему санитаров. Он зашёл в комнату, огляделся. На стене фотографии: вот хозяин квартиры, видимо, с женой в день свадьбы. Веденеев сразу его узнал по густым сросшимся бровям и волосам ёршиком, которые со временем побелели, но не поредели. Вот та же пара, но уже с испуганным мальчиком в матроске. И отдельно – фото молодого человека, очень похожего на хозяина квартиры.

– Вы почти не изменились, – Веденеев кивнул в сторону юноши на фото.

– Это сын мой Фёдор! – засмеялся старик. – Но вылитый я в молодости, чего уж скрывать.

– Сын небось на работе? – Веденеев добавил в уме Фёдора в список подозреваемых.

– На работе. Но в Москве, – нахмурился старик.

Веденеев мысленно вычеркнул сына хозяина из списка.

– Максимилиан Альфредович ему такую хорошую работу в Главном обществе железных дорог выхлопотал! – воскликнул старик. – Только вот... Почти не приезжает Федя теперь ко мне. А если и приедет, то ночью. Потом день спит, а вечером снова уезжает. Но я всё понимаю! Очень уж он устаёт!

«Засохший, значица, не только письма писал, но и у соседей засветился, – подумал Веденеев. – Каков жук!»

***

Прошла ещё пара часов, а сыщики всё читали и читали. Веденеев, насупив брови, шевелил губами и водил пальцем по строчкам. Засунский бегло просматривал письма и принимался за новые.

– Я вот что подумал, – старший сыщик в задумчивости потёр нос. – А что, если они неспроста у него денег просили? Вдруг он виноват перед ними был?

– Перед всеми?! Да это ж тогда преступник века! И мы его раскрыли!

– Не гони лошадей, – остановил напарника Засунский. – Не всё здесь прозрачно. Но общая канва присутствует. Есть первый участник переписки – он всегда один и тот же. Назовём его дядюшка. И есть разные другие стороны, мужчины и женщины всех возрастов. Они всегда что-то говорят о себе, жалуются, хвалятся, горюют. Прямо просят денег или намекают на то, что финансы кончились. – Засунский на секунду задумался – Только вот не пойму, откуда у дядюшки его же письма?

– Мож он два письма писал? – предположил Веденеев. – Одно для ответчика, одно себе. Для памяти, чтобы знать, что кому чего дал и обещал. Потому что – смотрите! – в свежих пачках письма дядюшки написаны под копирку.

– Молоток, Веденеев. Вырастешь, будешь кувалдой, – похвалил Засунский. – Вот что я вижу. Дядюшка годами пишет «родственникам». Которые время от времени уходят в мир иной.

Засунский задумался о чём-то, а потом спросил напарника:

– В нашей работе мы всё больше с насильем дело имеем. А ты скажи мне, как человек деревенский – от чего умирают люди на Руси?

Веденеев вздохнул, посмотрел в потолок, пошевелил губами, а потом ответил:

– От всякого, Иван Селыч, – неуверенно начал он. – От старости чаще всего. От удара сердешного или удушья. Бывает, от жабы, скарлатины, чахотки и поноса. От обжоги или замерзнутия. От сильной болезни – оспы там, холеры или тифа.

– Во-о-от! Мрёт русский человек всё больше из-за болезней всяких, от родимца до падучей. А родственнички нашего покойника – мы тут с тобой уже несколько таких нашли – только от чужих рук помирают. От судового побою, от всякого внутреннего повреждения, от забития палками – и никакой тебе гнилой горячки!

– Чудно это, – Веденеев отвернулся от начальника и тайком перекрестился.

– Согласен, чудно. И непонятно, сколько они жили, пока недобрые люди их не порешили. Но всё равно – родственники рано или поздно умирают. А наш Вечный Жид всё живёт и живёт. Точнее, жил, пока не превратился в мумию. Столько продержался – и вот тебе, бабушка, Юрьев день! О чём это говорит?

– О том, что нам надо искать его последнее письмо!

***

«Что до меня, то я живу сносно. Нам, вечным сущим, несвойственно чувство скуки.... Но, клянусь ослиной головой Сета, это бесполезнейшее место на Земле! По приезду немного развлекала библиотека. Увы, ужасная женщина, которая возненавидела меня за обращение «библиотекарша», теперь не даёт прохода своими колючими шуточками на тему моего вида и здоровья.

На себя бы посмотрела, жертва вампира! Закрою глаза – и вижу её в луже крови. Определённо, Провидение мучает меня. Чувствую себя издыхающей лошадью, которая отмеряет круг за кругом на арене уездного цирка. Ведь это уже было – ужасная женщина, колючие шутки, кровь на полу. И ссылка на задворки цивилизации...

Постараюсь сдержаться и не попасть в новую историю. Я не боюсь! Не грешно принять наказание за слабость и лечь из-за дамы в гроб на сто лет. Но второй раз пострадать из-за такой дамы....

Aquila non captat muscas, друг мой, орёл не ловит мух».

***

– Что-то мы встряли, Иван Селыч, – заметил Веденеев, размял плечи и с отвращением посмотрел на гору прочитанных писем.

– Всеволодович, – машинально поправил его старший сыщик. – Но, что встряли – это факт. Везде одно и то же. Дядюшка пишет о мелочах, спрашивает о жизни, травит байки разные. Пересказывает им книги... Опять эти книги! Зачем они ему?

– Видно, жизнь у него была такая, что окромя книг и рассказать не о чем, – Веденеев оглядел комнату. – Не то, чтобы била фонтаном.

– Да и смерть не задалась, – задумчиво сказал Засунский и подошёл к месту, на котором ещё несколько часов назад лежал хозяин квартиры. – Нам обязательно надо найти его последнюю переписку!

***

«Пора перейти и к главнейшей теме моего письма. И так слишком долго я разбегался. Достойные мужи, о чьём положении ты догадываешься, поручили предостеречь тебя от непредусмотрительных поступков. Прослышали они, что ты занялся опасным делом и получил должность при отделе истребления бездомных животных. А я слыхал даже такое: мол, нынешний новомодный писатель Б. прославил «товарища Игната» в книжке про вырождение человека из собаки. Все говорят про эту книжку, но в наше захолустье она пока не дошла. Надеюсь, сей пасквиль никогда не найдёт себе издателя!

Как истиннейший друг заклинаю тебя – бросай эти опасные дела! Ты не хуже моего знаешь, что городских зверей нельзя трепать ни при каком раскладе! В них столько дрянного, что даже самым сильным из нас тяжело переносить последствия. И уж если никоим образом ты не можешь обойтись без свежей крови – выйди в лес, поймай зайца, наконец! Но не кошек, крыс и прочую сточную нечисть!

Взываю к твоему благоразумию,

твой верный друг Максимилиан».

***

Веденеев хитро посмотрел на начальника:

– Вот вы, Иван Селыч, куда бы ценную вещь сховали?

– Честному человеку скрывать нечего, – хмуро парировал Засунский. – А ты куда от Катерины заначку прячешь?

Веденеев хотел было обидеться, но какая-то смутная догадка заставила его сказать правду.

– В «Капитал» Маркса. Он у нас на видном месте стоит. А прятать нужно где? Правильно, у всех на виду.

– Например, в книгу, которую никто не читает... – задумчиво пробормотал Засунский.

Он ещё раз обошёл небольшую квартиру почившего дядюшки. Книг в ней не было. Ни одной. Дотошный Веденеев уже давно осмотрел все закоулки и ящички, простучал полы и стены. Если бы здесь был тайник, они нашли бы его ещё утром.

– А пойдём-ка, друг Веденеев, в библиотеку! – неожиданно предложил Засунский. – Давненько не брал я в руки шашек... точнее, книжек.

***

В библиотеке их встретила крошечная женщина с треугольным ртом, почти такая же сухая, как и утренний труп. Она прекрасно помнила странного посетителя и переживала о его недельном, по её подсчётам, отсутствии. Весть о смерти Максимилиана Альфредовича в буквальном смысле подкосила женщину: она опустилась на стул, закрыла руками лицо и сидела так несколько минут. Потом вытерла глаза платком с монограммой, глубоко вздохнула и выдвинула ящичек каталога.

– Вы знаете, а ведь он мне цветы дарил, – слёзы капали на библиотечные карточки. – Букет уже высох, конечно, но я всё равно его храню.

Она протянула Засунскому карточку читателя, которая свидетельствовала о том, что последней усопший брал...

– Библию. Надо же! – удивлённо сказал Веденеев, устраиваясь за столом с зелёной лампой.

– Всё понятно. Кто возьмётся читать Библию в стране победившего атеизма? Да лучше сейфа не найти!

Последнее письмо дядюшки они обнаружили почти сразу. Даже два письма – несколько сложенных пополам листков. Страницы первого письма Веденеев осторожно разгладил пальцами, посмотрел на свет и даже понюхал.

– Сиренью пахнет, – по-детски улыбнулся он. – Как от матушки по праздникам.

Сказал – и смутился, отодвинул от себя страницы. Засунский взял их и начал читать по порядку, качая головой и хмурясь.

– Верный друг Максимилиан, стало быть, предостерегал сотрудника очистки от тяжелых последствий...

– Но ответчик чихать хотел на его советы!

Веденеев подал Засунскому тетрадную страничку в косую линейку. Второе письмо, короткое и мятое, явно писалось человеком, не приученным к интеллектуальному труду:

«Товарищ Максим 1.

Получил я твоё письмо. Там ты меня стыдишь. А сам хочешь чистеньким быть. Да, мы не ровня тебе. Жрём кошек, крыс и кто ещё попадётся. На людей с чистой кровью не наскочить. Зубы коротки. Вот и дохнем, как сучьи дети. А ты всё поучаешь. Как будто мы сами хотели упырями стать и потреблять всякую дрянь. Не повезло нам встретить тебя. Теперь в люди обратной дороги нету.

Денег мне больше не высылай. Получаю хорошо, живу в сытости, семью кормлю. Трудовой элемент я нынче. Кто был ничем, тот стал всем.

Раз схожу я теперь с твоего довольствия, то и держаться за тебя мне смысла нет. Не по дороге тебе с Советской властью. Нет в тебе любви к народу. Происхождение опять же. И живёшь как нэпман, явный меньшевик и кровопийца.

Третьего дня говорил я с политически грамотными людьми. Чтобы прояснили тебе повестку и как нужно жить. Так что бывай и жди гостей.

Игнат».

Засунский дочитал письмо и посмотрел на Веденеева.

– Это что же получается? – спросил младший сыщик. – Политически сознательные люди нашего контрреволюционного упыря в бараний рог свернули?

– Думаю, он сам свернулся. Лёг на мягкий коврик под окном и заснул вечным сном в солнечных лучах... Такого самоубийства я еще не встречал.

Веденеев непонимающе глядел на начальника.

– Да шучу я, шучу! – Засунский похлопал его по плечу. – Мы столкнулись с сектой особо опасных сумасшедших. Но с товарищем Игнатом всё равно поговорить не мешало бы. Всё-таки у него родственник умер.

– Кровный, – тихо добавил Веденеев и снял кепку.

Примечания

  1. Авторская орфография и пунктуация изменены, так как оригинальный текст из-за обилия ошибок вызывал у читателей глазное кровотечение

Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 3. Оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...



Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...