Часть первая. Теряя разум
 
Письмо первое

«Море – это что-то особенное, не правда ли, Маркиз? Я видел, как изо дня в день оно тянет тебя к близкой и холодной синеве. Особенно это было заметно ночами, когда ты, вздрагивая, подбегала к нашему плачущему малышу и укачивала его, а колыбельная твоя звучала подобно песне русалки: тонкая, манящая, но почему-то отчаянная (сказать честно, твои эмоции для меня всегда были какой-то чертовой магией). Той роковой ночью, сквозь все важные бумаги и назойливые мысли, я вслушался в окружение. Тревога, что преследует меня и по сей день, назревала уже тогда. Это было скрытое за равнодушием и неуверенностью предчувствие шторма.

Моя Маркиз, окутанная спокойным сном и своей же колыбельной в моем тихом доме, наблюдающая за лицемерной, непредсказуемой, буйной и жестокой реальностью снаружи. Тот хаос, что происходил этой ночью, был словно создан для тебя. Ты прекрасно сочеталась с ним. Мне стоило насторожиться уже тогда, а не пускать все на самотек. Ты уж извини, если сможешь, родная. Мой мир отличается от твоего - я по уши захлебываюсь в делах, а ты – во мне да ребенке - вот и привела тебя эта непутевая связь непонятно куда... Может, тебе просто хотелось свободы? Море же для нас всегда было отдельным миром воли и раскрепощения? Волны ранним утром были изумительно красивы. Я понимаю, насколько пленительным и прекрасным иногда может казаться самый дикий ужас на свете... Если бы я пришел на берег вовремя, будь уверена, я бы не дал морю утащить тебя.

Если честно, Маркиз, я больше не могу брать на руки нашего сына. Когда он увидел тебя, пропадающей среди волн, его еще совсем маленькое и чистое сердце разбилось. Я прочувствовал это через его крик. Он постоянно плачет. Сейчас за ним присматривает моя мать, как никак, но теплее сердца женщины в мире не найдешь ничего. Что будет, когда и мать заберут боги – не знаю. Теперь я не вижу в нем своего наследника, а вижу лишь крошечный комок отчаяния и немой, до поры до времени, ненависти. Какое-то дурное чувство наполняет меня, когда я заглядываю ему в глаза. Мне кажется, что он не простит меня. Я не смог спасти его маму. Свою жену. Беззащитного ребенка... Чёрт, каким же отбросом надо быть, чтобы испортить жизнь годовалому малышу?

Тем не менее в моем побитом сердце хранится надежда. С той поры бури не стихают. Так, может быть, море вернет мне тебя, наигравшись? Мне совсем не хочется верить в то, что ты можешь так просто оставить нас. Не бывает же такого между двумя любящими людьми?

Я очень надеюсь, что ты вернешься. Пустота, страх и грусть наполняют меня, как вазу. Ты знаешь, я не люблю этого.

Сегодня мне опять снился кошмар. Боже, Маркиз, они будто преследуют меня...

Я видел тебя на берегу. Ты была так изящна в своем ситцевом сарафане и с дамской шляпкой. Белая одежда отлично сочетается с нежным цветом моря. Из-за солнца мне казалось, что ты светишься, как ангел. Блестели даже твои черные волосы. Я бы хотел остаться в этом счастливом моменте навсегда. Но моему разуму, очевидно, приятнее издеваться...

С заходом солнца заиграла твоя колыбельная. Она переплеталась с чайками, но была прервана то ли криком малыша, то ли моей реакцией на него – я сразу же побежал в дом за сыном. А когда вернулся...

Все было точь-в-точь. Пасмурное небо. Сквозь облака пробивались первые солнечные лучи, отражались от воды вдалеке и, казалось, тонули в ней из-за волн. Буря зарождалась, тревога вместе с ней. Еще я приметил тогда озлобленное, скользкое, раздражающее чувство, возникшее неожиданно в области спины. Ты продолжала смиренно стоять у берега и смотреть вдаль. Я не видел лица, но, проснувшись, я был уверен в том, что шторм сделал тебя счастливой.

Не знаю, от чего мне стало хуже: от того, что во сне ты была счастлива умирать, или от того, что в реальности ты кричала о помощи, а я не успел...

Маркиз, возвращайся скорее. Я жду тебя.

Бесконечно сильно люблю,

Сальфаро»

Письмо второе

«Решила ли судьба сыграть злую шутку? Прошло так много времени. Цветы уже начали увядать. Вместе с ними и я. Теперь я не беру так много заказов. Не чувствую, что нуждаюсь в деньгах, да и не чувствую, что смогу выполнить хоть что-то. Читая свои собственные строки, мне кажется, что они были набраны чужими пальцами под влиянием чужих, тираничных мыслей. Это страшно.

К слову, сегодня был на приеме у психотерапевта. Маме, похоже, уже надоело следить за ребёнком (как, в прочем, однажды было и в отношении меня), так что она связалась со своими знакомыми и послала меня на прием, как школьника, получившего двойку, отправляют стоять в углу. Психотерапевт мне сразу не понравился. Очевидно, что он уже знал от общих знакомых о каждом моменте моей жизни, о моем мировоззрении и том эмоциональном грузе, который я в одиночку тащу на своем горбе с рождения. Разумеется, людям интереснее и проще распространять только негатив, а я не хочу иметь дело с человеком, который думает обо мне предвзято. Я думаю, что позже приступлю к поискам другого специалиста, если у меня появятся силы доползти до ещё какой-нибудь лечебной богадельни. Остатки энергии я трачу на письма. Ты, как и прежде, помогаешь мне заполнить пустоту...

Однажды я смогу отпустить тебя, Маркиз.

Однажды...

С любовью и тоской,

Сальфаро»

Письмо третье

«Прости, родная. Чем больше времени проходит, тем сильнее становятся штормы. Я стараюсь бежать от негативных мыслей, но шум воды и ветра отвлекает меня, возвращая в момент.

Что-то ужасное происходит, и вот-вот... Я это чувствую. Боже. Надо же – впервые за долгое время я что-то смог почувствовать, отличное от усталости и печали. Мне вечно кажется, что за мной следят. Я на три замка запираю в доме окна и двери, лишь бы никто не вошел, и просто ужасно боюсь звуков. Я заметил эту паранойю в реальной жизни после очередного кошмара. Если честно, я даже не знаю, спал ли я в тот момент...

Чертовка, ты, что ли, решила поиздеваться? Прости, я вовсе не хотел тебя задевать. Это все творят обозленные чувства. Я вижу тебя каждый день. Вижу как мелькающую тень, вижу в стае дельфинов, вижу прячущейся за цветами в саду (неужели всё это – ошибка сознания?). Я вижу тебя дома у матери, рядом с сыном. Эти иллюзии самые долгие. И неприятные.

Несколько дней назад ты появилась у кроватки малыша. В белом сарафане. Было темно. Я даже не заметил, что ты не в своем пеньюаре, хоть и стоял поздний вечер. Мокрые волосы поблёскивали под бледным светом луны. Ты долго шептала что-то малышу, будто на иностранном языке. Разобрать я смог лишь свое имя, произнесенное тобой, словно проклятие. Я подошел к тебе со спины, чтобы обнять, и чуть не вылетел в окно – какой же холодной и бледной оказалась твоя кожа... ты вмиг повернулась ко мне, бросив нашего ребёнка в кроватку и схватив мою шею руками... На улице начался очередной ливень. Абсолютно все капли летели в разбитое окно, больше и больше заполняя комнату мутной водой с примесью какого-то песка. Вместе с тем огромные слезы катились с твоих впавших щёк. Я пришел в себя, когда услышал сдавленный крик сына. Он захлебнулся.

Я боюсь воды. Но море манит меня своей живостью и импульсивностью, которых мне так не хватает сейчас. Будем ли мы счастливы там?

Своей родной и прекрасной,

Сальфаро»

Ромашки

Они появились неожиданно. И чайки, и вороны, и воробьи – все кружились вокруг дома стаями. Мне казалось, что они радуются уходу штормов. До этого над морем ни одной птицы не появлялось, а те, что осмеливались пролететь, сразу же падали в воду.

Теперь мне не больно. Мне пусто, но не так, как это было раньше. Сейчас ни люди, ни работа, ни крепкие напитки не могут заполнить это выворачивающее меня наизнанку чувство. На первом (и одновременно с этим последнем) сеансе психотерапевт объяснил мне, что всему виной травмы, которые я получил в детстве. Оказывается, что если вовремя не обработать сильную рану, она будет гноиться, и со временем гной вырвется наружу.

- Надеюсь, что здесь ты чувствуешь себя спокойно, - Сказал я, всматриваясь в морскую тьму. Я срываю ромашки в саду, чтобы принести к морю. Если честно, я не знаю, какой цветок ей нравился больше всего - она радовалась всем, что распускались. Маркиз очень расстраивалась, когда я вырывал растения с клумб, потому что уход за ними, как она говорила, такой же сложный, как и уход за детьми, даже если это самые непривередливые цветы. Иногда она могла даже учинить из-за этого ссору, хоть и была мирной тихоней. Поэтому, к моему и её счастью, эта «ссора» заключалась в простой женской обиде.

Цветам нужна любовь, так что скоро всё в нашем саду погибнет. Так пусть она посмотрит на своих любимых, пока они совсем не завяли.

 

- Ромашки? – Маркиз провела кончиками пальцев по моей ладони, забирая букет, - Спасибо, - И лицо её приняло то выражение, что до одури было знакомо и приятно мне. Уголки её губ слегка приподнялись, а глаза наполнились теми чувствами, которые прежде мне никогда не удавалось разгадать, но сейчас я ощутил их в полной мере. Вместе с этим что-то начало пробиваться к моему сердцу, да с такой выразительностью, которая позволила мне почувствовать фантомные конечности этой утвари на своей спине. Это было что-то омерзительное, раздражающее, и я совершенно не знал, что мне делать. Маркиз тут же опустила взгляд вниз, едва заметно наклонила голову, словно ребёнок, которого только что отругали родители, - Перестань! – Она бросила эту фразу в глубину, - Сальфаро?! – и снова подняла взгляд.

Она резко отпрянула от меня. Маркиз шла назад, закрывая уши, нервно махая из стороны в сторону головой и спотыкаясь об подводные камни до тех пор, пока на одном из них не упала в воду.

- Это когда-нибудь закончится? – Я чувствовал себя связанным, - Я больше не могу! Пожалуйста, хватит..., - Её голос раздавался из-под воды, но слышен был совершенно четко, вместе со всеми ударами, всхлипываниями и криками. На момент мне показалось, словно море высохло - толщи воды стали настолько прозрачными, что я мог разглядеть таинственную глубину, - Сальфаро? Боже, уходи!

Стаи птиц, мирно кружившие над водой, быстро рассосались. Лучи солнца умирали в воде. Зарождение шторма. В моей голове глухим эхом раздавалось каждое последующее слово Маркиз так, будто она звала меня, но одновременно с этим просила не идти за ней. Я поймал себя на мысли о том, что всё происходит так же, как и в мгновенья шторма, унёсшего её.

Я видел внезапно проснувшееся море и всех его созданий в чёрном обличии: мёртвых рыб, некоторые из которых запутались в водорослях, стаю дельфинов, раздирающую свою добычу и издалека походящих на касаток. Я видел, как небо затянулось тучами. Я слышал песнь моря, грамотно переплетающуюся с визгом птиц и свистом ветра. Но самое главное – я видел Маркиз, а значит, я мог её спасти. Не раздумывая, я поддался зову глубин и шагнул вперед. Волна, что окатила меня, показалась мне похожей на врата.
 

Часть вторая. Искупление

- ...оставь надежду, всяк сюда входящий, - солидный с виду мужчина (настолько солидный, насколько мне позволяла его разглядеть тень) стоял напротив меня, протирая потрёпанной тряпкой деревянные кружки.

- Чего? – я поднял голову с какого-то стола, руками схватившись за неё, словно это поможет мне снять сильную боль. Тревожная песнь бури сменилась томными звуками духовых инструментов, исходящих из какого-то барахлящего устройства позади, и гулом небольшой толпы, а тёмно-серые цвета неоновыми и сине-золотистыми. Само помещение выглядело мрачно, словно здесь каждый вечер собирается мафия и местные бандиты.

- Данте Алигьери в своей «Божественной комедии» говорил, что так написано на вратах Ада. Разве не подходит это к нашему заведению...? – я согласился с ним, хоть и понятия не имел, где вообще нахожусь. - Вам налить?

- Чего налить? – разговаривая, двигаясь, мысля, я ощущал непонятную тяжесть и сопротивление. Мне хотелось тут же встать и начать кричать от ужаса, что я испытывал тогда, но какая-то невиданная сила словно держала меня на месте.

- Скверные напитки для самых скверных жителей нашего города, - бармен усмехнулся и продолжил заниматься чисткой стаканов, заметив мои покачивания головой из лева в права. - Сэр, Вы выпили добрых несколько литров, неужели Вы забыли об этом?

- Боюсь, что я и своё местонахождение забыл, - сон это или реальность? – Напомните? – иногда я был очень рад тому, что бог лишил меня эмоций, но наделил прекрасной актёрской игрой. Я улыбнулся и спрятал за этим свой ужас (по крайней мере, мне казалось, что я сделал это самостоятельно). Я точно помню, как оказался около моря, но совсем не припоминаю, как я выпивал и даже добирался сюда... неужели это...?

- Южная Долина, Сэр, центральная её часть, бар..., - я пропустил мимо ушей весь остальной его рассказ, пытаясь понять, где находится это место. Я снова почувствовал ухмылку бармена на себе. - Этого города нет на карте.

- Такого не бывает, - мою растерянность в этот раз прикрыл другой жест – я закусил внутренний правый уголок нижней губы и пристально смотрел на его силуэт, прищурившись. Этот мужчина читает мысли? В какой притон меня занесло? А самое главное – почему этот притон кажется мне знакомым?

- Вы что, пытаетесь посмотреть ему в глаза? – женский смех заставил меня свернуть ехидную рожицу и вернуться к привычной. - Подлей мне ещё, родной, – в моём поле зрения появились женские руки, тонкие, изящные, облаченные в белые кружевные перчатки. Одна держала бокал, отражающий блики легкой синевой, а другая пульсирующими движениями сжимала пару монет какой-то иностранной валюты.

- Ваше удовольствие, Диана, - бармен забрал у неё бокал, не сдвинувшись с места, и его вовсе не волновали целых метра два расстояния между ними. Рука бармена, кстати, тоже была в перчатке, но плотной и чёрной. Странность происходящего заставляла меня бесконтрольно метать глазами в разные стороны, чуть наклонив голову. Я испытывал тяжесть при дыхании, но так же был уверен, что посмотрев на меня, никто бы и не подумал о том, что мне тяжело. С виду я дышал ровно, со спокойностью питона, но внутри происходило что-то шумящее, контролируемое чем-то, возможно даже более страшным, чем подозрительно длинные руки бармена и пробелы в памяти.

- Вы не здешний, да? – Диана (судя по всему) пересела на два места, чтобы оказаться ближе ко мне. Теперь я смог хорошо разглядеть её. К счастью, она ничем не отличалась от других женщин, разве что вульгарным нарядом. Диана носила тёмную, леопардовую шубу, короткое бордовое платье с глубоким декольте и сетчатые колготки. Посмотрев на её ноги, кстати, я ощутил себя так, словно я в несколько раз меньше неё.

- А Вас, я смотрю, весь бар знает.

- Никогда чужеземцы не бывают приветливы, - девушка наигранно вздохнула и сделала один глоток, затем медленно расплылась в широкой улыбке, облокотившись головой на стойку. - Какими судьбами Вас занесло сюда?

Я совершенно не понимал, что ей ответить. Несколько минут назад я стоял на берегу моря, напротив своего дома, с букетом ромашек... Стоит ли вообще продолжать разговор? Где, черт возьми, я нахожусь? За все пять минут пребывания в этом заведении, я чувствовал себя так, словно не принадлежу самому себе, словно проживаю иную жизнь, и прямо сейчас эта иная жизнь борется с моим нутром, воруя даже мысли! Что могут сделать мне эти люди? Они вообще являются людьми? Может быть, Маркиз была просто частью сна? Или все это – сон? Но мне всегда снятся кошмары. Стоит ли ожидать появление какого-нибудь чудища? Боже...

- Я турист, - у искусных лжецов редко бывают проблемы. Нужно использовать свои навыки.

- А я – фокусница, что дальше? – Диана обводила пальцем край бокала и перебирала зеленоватые волосы.

- Наколдуете мне билет домой? – тая надежду на возвращение в прошлое, ответил я. - Бармен, сколько мне заплатить? – я не знал, есть у меня деньги или нет их, но что-то внутри снова зашевелилось, и я потерял на мгновенье контроль.

- Вы уже все оплатили, но я буду не против чаевых, - рука в чёрной перчатке дотянулась до верхнего кармана моего пиджака и вытянула бумажную купюру. Господи, откуда? – Вы же не возражаете, Сэр? – больше всего в жизни я не люблю, когда мне задают риторические вопросы. Но, оказавшись в неизвестном месте, лучше играть по его правилам. - А Вы умён, - бармен положил купюру куда-то вдаль, из-за чего мне причудилось, словно его руки вытянулись до невозможных размеров.

- Разумеется, - я, казалось, со скоростью света соскочил со стула. Надпись на непонятном мне языке, выведенная красным неоном, скорее всего, указывала на выход, туда я и направился. Странная Диана поплелась за мной. Это было даже мне в радость - она уж точно знает об этом месте куда больше, чем я.

Я был удивлен тем, насколько скрытым и мрачным оказалось помещение – либо выстроить свет таким необычным образом было решением гениального дизайнера, либо чем-то, противоречащим законам физики. Несмотря на достаточное освещение - пусть и не самых ярких тонов - лица посетителей были в тени. Я мог наблюдать лишь за движениями их рук, голосами, говорившими на иностранном языке, причем у каждого стола он звучал совершенно по-разному, стуками кружек и бряканьем бокалов. Дополнительным источником света в баре являлись неоновые вывески, но они в основном висели над пустыми столиками с пролитыми «скверными напитками», а одна была над витриной со старинными пластинками и книгами, стекло у которой оказалось чуть треснувшим. Оглянувшись на бар у самой двери, я понял, что это место по своей атмосфере похоже на пиратскую пивнушку бородатых лет. Тогда, выходя на улицу, я надеялся оказаться в другом веке и тут же осознать, что вся моя жизнь «до» была сном, а те чувства, что я испытываю сейчас – всего лишь игра похмелья.

Тогда, получается, и Маркиз не существует?

Но осознания не пришло. Вместо него – ливень снаружи и тусклый город, не блещущий своей архитектурой, зато запоминающийся. Где ещё можно увидеть десятки одинаковых, искривлённых и ободранных домов, составляющих фундаментами почти идеально ровные ряды, больше похожие на стены огромного лабиринта? Неоновые надписи сильно выделялись на фоне голубоватой мрачности. Эти подвески словно кричали о том, что всё не так плохо, как кажется, создавая иллюзию порядка и красоты, которых не было на самом деле. Дословно я не смог понять, о чем они говорят, но мог догадаться.

- Ну как, нравится? – уже знакомый женский голос раздался позади, после чего последовал глухой хлопок двери. Я не обернулся.

Я непроизвольно начал сжимать пальцы в кулак так, чтобы ногти сильно врезались в ладонь. Как только я покинул здание бара, что-то внутри притаилось и больше не сдерживало меня. Теперь я был парализован по-другому и сменил роль спокойного удава на зачарованного им же кролика. Я обязан проснуться. Если я сплю. А если нет – впаду в ещё большее недоумение. Иллюзии с Маркиз были до чёртиков реалистичны, особенно в те мгновения, когда она смотрела на меня. Её взгляды были равны касаниям. Но даже это не может сравниться с тем, что происходит со мной сейчас. Воздух, ощущение собственного тела, здания, окружение – всё иное.

Прохожие скрывались от сильного ливня под зонтами, я не мог разглядеть их лица, а тёмные одеяния, походящие на пальто, облегая их тела, создавали очень даже человеческие формы. Может быть, я действительно просто забыл о том, куда приехал, находясь в бреду? И прошедший шторм со всеми буйствами моря – очередной плод безумной фантазии?

- Откуда ты? – ответить на её вопрос теперь было сложнее, чем играть в ложь у стойки, но я больше не намерен был врать. Я слишком заигрался.

- Из Канады.

- Канады? Таких рыбок мы редко ловим... Ты уверен в этом? – последняя её фраза оставила такие же ощущения, как лезвие ножа при порезе. Я не был уверен ни в чём, даже в том, что происходило прямо перед моими глазами.

Я самому себе показался брошенным на улицах огромного мегаполиса ребёнком. Мысленно я уже свернулся в три погибели, лишь бы спрятаться от этого кошмара.

- Ты знаешь, где находится Канада?

- Нет, но я знаю, где находится «Ничего» или «Дьявольский котел», да и другие погоняла, которыми пришедшие обзывают города и страны. Показать? – Диана подошла ко мне, чуть пригнулась (похоже, моих двух метров без десятка роста не хватало этой слишком высокой женщине), ткнула пальцем в ямочку у самого начала шеи, образованную ключицами, и провела вниз, как бы рассекая грудную клетку посередине. - Здесь.

-...а где находимся мы? – внезапно я почувствовал, как загорелось то место, по которому она провела. Паника вновь поднималась внутри.

- Одному лишь чёрту известно, - она снова отошла от меня назад и прикурила, как и другие прохожие, скрывшись под зонтом.

Иллюзии и реальность

На улице Южной Долины я дебютировал со спектаклем одного актера. Отойдя от паралича, я бесшумно плакал, метался из стороны в сторону, задыхался, но никак не мог пройти дальше крыльца – своей сцены – мне было страшно. Так прошел битый час, если верить кривым часам на дорожном указателе и словам наблюдающей за мной Дианы, а после этого я в бессилье упал на покрытый трещинами асфальт.

Мир казался мне тонким канатом. Шагая по нему, мы можем увидеть небо, когда поднимем голову, и бездну, когда опустим её. В моём же случае даже огромный небосвод был бездонным в самом плохом значении этого слова. Та нить, по которой я шел, разделяла две реальности, обе из которых полны страданий.

Счастливое прошлое ушло, не осталось даже воспоминаний, кроме тех, что ранят меня. Они снова крадутся по краям сознания, щекоча душу и болезненно шевелясь в животе.

- Тебе стоит возвращаться домой. Не всю же жизнь ты тут лежать будешь.

Повергнутый в шок, я чуть не забыл о главном – о Маркиз. Но как я найду её здесь, если этот город вовсе не похож на то место, где я видел её в последний раз? Толща воды скрывала наш дом, а здесь его, вероятно, вовсе не существует!

- Долины – это нечто большее, чем просто город... Так или иначе, ты найдешь то, что ищешь, но взамен придется встретиться с тем, от чего ты бежишь. Только так работают законы этого мира, и только так теперь будет играть твоё сознание. Плевать, куда идти. Как ты видишь, все дома одинаковые, а что там за горизонтом - неважно... Но ты можешь её найти.

- Её...? – я притаился, и возникло неловкое молчание. - Откуда ты знаешь? – я отскочил от Дианы, чуть не вляпавшись спиной в прохожего.

- Такова моя сущность, Сальфаро. Ложь может играть в обе стороны: одни, прибегая к вранью, теряют связь с реальностью и живут в иллюзиях, а другие обретают шестое чувство, - она тяжело вздохнула, зажмурила глаза и немного потрясла головой, скидывая все ненужные мысли. - Я читаю людей, как открытые книги. Я играю в шахматы не фигурами, а душами, и это доставляет мне огромное удовольствие. Вспоминаешь людей из бара? Чёртово место, отталкивающее истину... Абсолютно все они манипулировали, лгали и, наконец, запутались. Они предпочли вечную иллюзию колющей правде и страдают от этого. А я теперь лишь показываю им простые фокусы с человеческим разумом, таким хрупким и уязвимым. Ты предсказуем, Сальфаро, хоть для обычных людей ты и искусный жулик, в Долинах тебе никого не обыграть, поэтому твои попытки создать правду из лжи – полный провал. Хоть сцена в баре - не твоих рук дело, да? Единственный вариант – идти вперед, смотря реальной жизни в глаза. Маркиз жива, и она ждет тебя там, - ещё минуту назад лицо Дианы было полно серьёзности, а сейчас она вернула свой привычный расслабленный вид. Она оставила меня одного, закрыв дверь в бар. Войти туда ещё раз я не осмелился, или вновь не хватило сил передвинуть ноги.

В Долинах не было солнца, лишь нескончаемый дождь придавал живость этому месту, хоть и вгонял он в тоску. К ночи природа успокоилась, а прохожих стало в разы меньше. В отличие от них, у меня не было зонтика, но я с радостью сейчас воспользовался бы им, чтобы влиться в строй. Температура воздуха упала. Холод защекотал мои руки, и они защипали, пришлось сунуть их в карманы пальто и накинуть сверху капюшон, чтобы не мерзли уши. Да и так я чувствовал себя в большей безопасности. Более того, я выглядел как стандартная деталь в механизме этого города – облаченный в чёрное, опустивший голову, заплаканный, одинокий.

Я долго пребывал на улице, наблюдая за тем, как умирает день, а в голове была лишь тишина, постепенно угасающая головная боль и ничего другого. Даже мысли разбежались куда-то. За некоторыми из них я пытался угнаться, но кроме вопросов не возникало ничего. Я вымотан.

Я вновь ощутил себя принадлежащим этому месту, но то было отнюдь не приятное чувство, однако именно оно подтолкнуло меня к размышлениям.

Ряды домов, как поезда, пролетали мимо меня, иногда ускоряясь, иногда почти невидимо проползая. Некоторые здания особенно выделялись своею кривизной. Их корпуса перекосило так сильно, что я даже пройти мимо боялся, и сейчас мне вновь пришлось протиснуться между стенами домов, обойдя очередной бетонный куб. Подворотни Долин, кстати, отличались от «главных» улиц – на некоторых из них жизнь кипела полным ходом. В одной я краем глаза заприметил животное (правда кот это, собака или енот, я так и не разобрался, это творение природы больше напоминало детский рисунок, или таковым его выставили тень и свет). Другой уголок, менее темный и более приличный, удивил меня еще больше – я увидел там мужчину, чем-то напомнившего мне бармена: он был высокий, тощий. Но если бармен имел аномально длинные руки, то у этого незнакомца было аномальное их количество. В одной своей руке он держал дипломат, другой ковырялся в кармане, третья его конечность в смешной позиции придерживала шляпу (как же я надеялся, что она окажется веткой какого-нибудь дерева, а такое специфичное значение ей придало моё сознание). Но рука начала шевелиться. Стало мне страшно или смешно, или все вместе – понять не могу, но шаг я ускорил, а взгляд опустил вниз, широко раскрыв глаза.

На той же узенькой улице, на которой я находился, обстановка располагала. Несколько тучных мужчин и женщин, по традиции укрывшись плащами и вооружившись зонтами, сидели в кругу на скамейках и вели бурное обсуждение. К моему же удивлению, я смог разобрать язык, на котором они говорили, но понять о чем шла речь, я не смог. Проходя мимо, я услышал лишь пару предложений, в основном вопросительных, а ответа на них, к сожалению, не получил. Они раскидывались кучей терминов, говорили о проклятых домах, спрашивали о каких-то Смотрителях, и на этих товарищах что-то внутри меня вновь проснулось. Я уже привычно для себя ощутил знакомое чувство, но сейчас оно было в разы увеличено и твердо, будто некоторая часть меня знала, о чём идет речь и, судя по всему, для неё это было отвратительно и пугающе, но сам я этого пока не понимал.

Ситуация с несчастным кругом лиц ещё раз заставила меня убедиться в том, что я уже был здесь. Но почему я не понимал людей в баре? Почему Диана говорила со мной на моём языке, хоть она даже не знала, где находится Канада?

Я вновь погряз в думах и потерялся в пространстве. Чем больше я думал, тем сильнее то омерзительное, раздражающее существо (или чувство) возвращалось на свое родное место – в область спины. Особенно сильно оно проявлялось в моменты рассуждения о Маркиз, прошедшей буре и том, что мы пережили вместе...
 

Моя Маркиз

Густой утренний туман в дуэте с морозностью опустился на улицы Долины. Теперь мне не хватало своего пальто, чтобы спрятать от холода руки, и я пустил их по всей своей одежде, внимательно прощупывая в поисках перчаток или варежек верхние карманы пальто, свои брюки и пиджак. Стоя на берегу моря, я был одет точно так же, и я с уверенностью могу сказать, что у меня тогда были с собой перчатки, а сейчас я их не нашел. Зато в заднем кармане брюк я нащупал ключ, точь-в-точь от моего дома, даже деревянный брелок в виде паука сохранился. Была лишь одна отличительная черта – там, где раньше родным мне языком был подписан точный адрес, сейчас прижились другие символы.

Я предполагал, что чем больше я нахожусь здесь, тем сильнее возрастает моё понимание этого места и осознание его во всей красе. В прочем, и моя реакция на многие мистические явления стала ещё более спокойной, чем была до этого. Чему-то больше не приходилось сдавливать мои эмоции. Они в принципе исчезли, и я полностью влился в поток. Сейчас я уже мог прочитать адрес, мог распознать некоторые вывески и даже перестал бояться прохожих, коих под утро стало в разы больше. Все они выглядели очень уставшими, двигались медленно, даже не идя, а «перетекая» с одной плитки на другую. Я тоже замедлил шаг и осторожно подошел к самому безобидному на мой взгляд человеку в округе (разумеется, если этих товарищей можно назвать людьми, а я в этом сомневался, ведь если сам я живу здесь, грубо говоря, с помощью чего-то и божьей силы, то и они могут скрывать скелеты под своими зонтами). Жертвой моего расспроса стала женщина средних лет с не просто большими глазами, а с ОГРОМНЕЙШИМИ. Что-то снова появилось на спине, и чувствовалось оно ещё отчетливее. Я снова скрыл свои эмоции за легкой улыбкой (Боже, я должен перестать лгать!). За собой эта женщина вела двух маленьких, с иголочку одетых детей. Я не стал говорить с ней, побоялся незнания языка, но когда она спросила меня, в чем дело, слова сами произнеслись.

Как оказалось, мой дом, мой безопасный и спокойный, находился довольно далеко, но я мог легко добраться до него на первом автобусе. Благо, мрачная даже под дневным светом остановка была рядом, а транспорта долго ждать не пришлось - первый автобус должен был подъехать уже через несколько минут.

Сидя на небольшой лавочке, я наблюдал за проснувшимся городом и за каждым его жителем. Я разглядывал, я анализировал, я делал пометки у себя в голове, и всё это проходило на автопилоте. Я успел вспомнить и бармена, и того странного мужчину, и, очевидно, всевидящую женщину, а последними в моей голове всплыли Диана и Маркиз. Монолог первой я множество раз прокрутил в мыслях, стараясь зацепиться за фразы, понять их, в очередной раз коснуться глубин её существа, но Диана оказалась слишком таинственной для меня. Маркиз же я знал вдоль и поперек, начиная кончиками пальцев ног, заканчивая небольшой родинкой над левой бровью, которую она вечно прятала за косметикой. Мысли о душевном строе своей женщины я сразу отталкивал – они сопровождались неприятным холодом в животе - зато притягивал те, что в голове всплывали картинами о встрече. Когда я представлял её, ждущей меня в нашей гостиной или на кухне, радовалось даже «чудо» на моей спине.

Карета к моей Маркиз была подана в семь утра. На остановку я пришел к сорока минутам, и едва ли не уснул в ожидании. Я, предварительно достав из того же, в коем я достал ключи, заднего кармана штанов деньги, вошел в небольшой автобус, ещё не забитый людьми. Я оплатил проезд и пристроился на самое заднее сидение.

Моё дыхание пропало, как только двери транспорта закрылись, а пейзаж за окном начал пролетать мимо глаз. Всё тот же тусклый город, слегка окрашенный солнечными лучами, сейчас выглядел по-другому. Не то, чтобы он стал красивее, скорее я научился его понимать, и это понимание немного вводило меня в грусть. Мне казалось, что этот мир видит меня насквозь, что прямо сейчас я предстаю перед всеми обнаженным, как и они передо мной. Действительно, я видел людей вокруг и чувствовал их, эмпатия здесь давалась мне проще (а ещё я ощущал, как что-то ликовало), я даже удивился. Не представляю, как будет рада моя Маркиз, когда узнает об этом.

(Может, это родное мне место, здесь мой настоящий дом, и больше не придется метаться по странам в поисках Родины?)

Как здесь выглядит наш дом? Там есть памятные фотографии или магниты из путешествий? А мой кабинет? А могилка нашего кота около клумбы с розами? Сад жив? О чём сейчас она думает? Помнит ли она, как шторм её забрал? Что, если её и вовсе не существовало в той реальности, а я лишь видел иллюзии? Но она ведь жива здесь, если верить Диане... Внутри зажужжало, будто бабочки в животе. Я так давно не видел её!

Тут же пейзаж города сменился воспоминаниями.

***

- Сальфаро, - Маркиз, как обычно, была в белом, а её волосы собраны в растрепанный пучок так, что пара прядей падали на влажные от слёз щёки. – Боги...

В тот момент и ей, и мне не хватало слов, чтобы описать всю палитру эмоций, которые мы испытывали. Месяц назад я узнал о том, что Маркиз беременна, и эта новость стала началом для строительства домика не морском берегу. Мы решили начать новую жизнь, собрались и покинули родимую Мексику, чтобы обосноваться в непорочной для нас Канаде и вырастить там ребёнка.

Когда мы только приехали, радости Маркиз не было предела. Я не часто видел её счастливой, но тогда она начала цвести, и, не справляясь со всей любовью, что переполняла её, решила выращивать ромашки (которые потом подружились с суккулентами, пионами, лилиями и прочими чудесами природы). Тогда в её глазах было столько всего, что этого хватило даже на то, чтобы сделать счастливым меня. Люди живут, когда их любят.

Время шло медленно, а погода менялась очень быстро. Сейчас я могу вспомнить лишь пару солнечных дней, которых мы с женой провели вместе, на побережье. Один из них греет мне душу до сих пор. Мы ловили бабочек.

Маркиз уже с приличных размеров животиком пыталась угнаться за огромными бабочками в поле, собирала травы для чаёв, пока я метался между попытками остановить её – беременным не стоит утруждать себя беготнёй туда-сюда, хоть она и не особо быстро бегала – и приготовлением отбивных. Но затем я сам влился в игру с живым и погнался за бабочками, как ребёнок. Да так увлёкся, что не заметил чёртов муравейник. Вот так наш пикник чуть не накрылся.

За этим днём следовала череда бурь. Маркиз сильно переживала в моменты шторма, и почти не выходила из комнаты, она даже переставала есть на какое-то время. Я сильно сожалею о том, что не обращал на это должного внимания, а погружался в свои дела, пытаясь заработать достаточное количество денег для содержания малыша...

Который даже не родился. В один из штормов, молния ударила прямо в окно нашей спальни, где тогда отдыхала и так болеющая и впечатлительная Маркиз. Она подхватила простуду, а перед этим заработала вывих правой кисти, и очень злилась на меня. Как только началась гроза, из соседней комнаты – своего кабинета, я услышал, как что-то (сейчас, наяву, меня вновь начала переполнять ненависть, и я схватился за голову) дергает ручку запертой двери, но этот звук был такой незаметный и, словно, вымышленный, что я не придал этому значения, списав на скрип пола в спальне. Чуть позднее раздался сильнейший гром. Она закричала, и я вбежал в комнату. Маркиз лежала на кровати, схватившись за живот, зажмурив глаза и очень быстро дыша. Я тут же вызвал скорую помощь.

Нашу дочь можно было бы спасти, если бы жена осталась в больнице после того, как вывихнула руку. Но я, козёл, настоял на том, чтобы забрать её домой... Что тогда было в моей голове???
 

***

Воспоминания потухли, и я заснул. Во сне ничего не видел, а в течение поездки всё время просыпался, с каждым разом замечая новые чувства, но просыпаясь вновь, уже не помнил о них ничего. В таком забвении прошло около двух часов.

Часть третья. Исповедь

О том, что я добрался до пункта назначения, мне сообщил громкоговоритель. Я вновь спрятал все свои чувства куда-то глубоко, растворяясь в тёплом предвкушении встречи с Маркиз, которое затмевало даже мерзость. Это чувство согревало и душу, и даже моё тело.

По дороге к своему дому, я увидел несколько похожих. Мой район напоминал чем-то американский пригород, но однотипный и серый, как и сами Долины, невзирая на разнообразную палитру цветов. Один дом запомнился мне больше всего. Его внешний вид прямо кричал о том, что там живут какие-нибудь артисты или как минимум очень экстравагантные люди. Чуть кривоватый, он располагался напротив моего дома и очень сильно мозолил глаза своей пёстротой и абстрактностью, странными дизайнерскими решениями, которые, к сожалению, лишь подчёркивали пустоту и фальшивость всего района. В сочетании с другими домами всё выглядело совсем печально. Но наибольшим разочарованием для меня стало отсутствие моря. Вместо него была огромная и мрачная пустошь. Я тут же вспомнил своё последнее кошмарное видение и чуть снова не поддался лавине чувств...

В настоящем мире, рядом с нашим берегом тоже был небольшой городок из частных домов. Ни один из них не был ярким, скорее они все выглядели как те самые домики, что показывают в фильмах, и от каждого из них веяло собственной атмосферой.

Удивительно, как похожи и одновременно различны эти две реальности.

Я стоял в нескольких метрах от входа, любуясь изысканностью своего дома и рассматривая его уже новыми глазами. Дом идеален, он не был кривым в отличие от других. Всё было как прежде: белые стены, изгородь по периметру крыльца, на нём – кресло-качалка с одной стороны, а с другой куча куч строительных инструментов, удобрений, да старенькие кошачьи игрушки, два этажа, а окна кухни были слегка запотевшими. Значит, Маркиз внутри.

Что-то

- Дом, милый дом, - снова с моих губ вне контроля сорвались слова. – Покажи мне, кто я есть.

Я сразу понял, что Маркиз куда-то ушла – она не прибежала меня встречать – поэтому я насторожился. Но меня успокоил стойкий аромат приготовленного мяса, выпечки и свежезаваренного чая, раздающийся с кухни. Только Маркиз могла приготовить так, чтобы аромат был повсюду, но оставался едва уловимым. Я любил еду, приготовленную Маркиз, особенно сейчас, пробыв целые сутки без еды. Мои ноги сами привели меня на кухню, я не успел даже гостиную рассмотреть, но оно и к лучшему. На обеденном столе помимо букета увядших цветов, корзины фруктов и свежего хлеба лежала записка. Жена предупредила меня, что поедет гулять в город.

Повесив на спинку стула своё пальто, сняв перчатки и закинув ботинки к двери, я принялся накладывать себе еду. Удовольствие, спокойствие и радость со всех сторон наполняли меня, я смог почувствовать себя в полной безопасности, а в сердце моем таилась любовь, тонкими струйками своими щекоча мне живот. Я был один, даже чертов монстр пропал и больше не скрёбся к чертогам моего разума. Я был счастлив.

Когда слегка перекошенные часы над входной дверью пробили девять тридцать утра, я закончил трапезничать и уже без каких-либо сил валялся на диване, разглядывая дом изнутри. Кардинальных изменений не произошло: всё те же персиковые стены, двери и плинтуса из черного дерева, подобранный к ним интерьер, смотря на который иногда у меня создавалось впечатление, что я фермер викторианской эпохи. На стенах, к слову, висели картины Маркиз. Раньше я не предавал им особого значения, но сейчас одна картина всем своим видом показывала, что хочет моего взгляда. Она висела прямо напротив моих глаз. Главным её элементом был контраст между светлой женщиной, стоящей у пристани и... тёмной бурей (похоже, штормы теперь до конца моих дней будут преследовать меня). В каждое своё полотно она вкладывала какой-то смысл. Однажды она даже говорила, что находит в этом спасение...

Я вновь провалился в воспоминания, а витавшие внутри бабочки погибли...

***

Из сонного царства в реальность я вернулся уже под вечер. На улице смеркалось, а последние лучи солнца играли со стёклами окон, оставляя такие же блики, как и на воде перед штормом. Они били мне прямо в глаза, от чего я ещё минуту сидел, согнувшись в спине, вытянув на диване ноги и потирая веки. Как только мир в моих глазах прояснился, я поднялся и невзначай окинул взглядом всю гостиную. Около входа появилось чье-то пальто. Я сразу понял, что это была она – подойдя, можно было почувствовать аромат ванили.

- Милая, где ты? – я отправил фразу наверх, произнеся её около лестницы, и начал медленно подниматься, вслушиваясь.

- Я в ванной, - стоит ли описывать, как я был счастлив, когда услышал её голос за пределами воспоминаний? Наконец то, в этом бледном мире нашелся родной мне человек!

Теперь я не хотел возвращаться в реальность. Я был готов принять все грехи и странности Южных Долин, лишь бы вечно оставаться с ней рядом...

Приглушенный шум воды звучал по-домашнему и хорошо сочетался с вечерней природой этого места. Окно в коридоре на втором этаже было распахнуто, и я поспешил закрыть его. В Канаде, около моря, вечером всегда поднимался сильный ветер, так что настежь закрывать все окна в доме уже стало привычкой. Хоть сейчас особого буйства на улице не было, в моей груди всё равно таилась какая-то тревога.

Подметив, что никаких изменений в коридоре не произошло, я направился в следующую комнату – в свой кабинет. Там точно должно было что-то измениться, ведь здесь я не просто работаю – здесь живет моя душа. Я проводил там абсолютно все вечера, иногда даже выпивал, за что Маркиз могла на меня поругаться, ведь убирать приходилось ей. Тут я познакомился с искусством самобичевания и рефлексии (а не является ли что-то их плодом?). Здесь я проклинал самого себя, когда наш первый ребёнок умер в утробе.

Воспоминаний эта комната хранила больше, чем моя голова. Я оставлял их везде: где-то в шкафчике письменного стола лежало приглашение на нашу с Маркиз свадьбу, на полке с многочисленными дипломами лежала засохшая роза – первый цветок, который я вырастил, над дверью кабинета висели не часы, а рамка с мёртвой бабочкой. Эту голубую красотку я поймал перед тем, как наступил на несчастный муравейник тем самым днём.

Но куда больше меня волновали не предметы, а мысли. Под стопкой книг и важных бумаг, заполнивших большую часть стола, лежал старенький, потрёпанный жизнью и мною блокнот в кожаном переплёте. Там я хранил уже нечто более важное.

Я начал вести его ещё задолго до нашей с Маркиз первой встречи, а перестал после рокового шторма. На этих желтоватых листах была изложена вся моя жизнь, которую я ни разу не перечитывал – зачем, если я и так всё знаю? Но сейчас наступил момент, когда сквозь весь свой страх и отвращение, я должен просмотреть блокнот, начиная с самой первой страницы. Я должен понять, кто я есть и кем я был.

(...Так или иначе, ты найдешь то, что ищешь, но взамен придется встретиться с тем, от чего ты бежишь...).
 

Иная сторона

Туман расстелился перед моими глазами. Всё было в пыли, углы комнаты уже успели затянуться паутиной, а единственная горящая лампа, прижившаяся на столе, периодами мигала. Очнулся я, сидя в кресле, при полном мраке ночи и с чувством тошноты, которое обычно возникает при сильном эмоциональном потрясении.

За окном – никого – хоть перекати поле пускай. Лишь одинокая луна блекло освещала Долины. Свет в соседских домах погас. Я порылся в ящиках и нашел фонарь, коим посветил на улицу, чтобы увидеть очертания хоть чего-то, но всё вокруг словно затянула пустота. С другой же стороны я видел края кривых небоскребов. Это вселило в меня надежду и на мгновенье вернуло в прошлую ночь, когда я впервые осознанно оказался здесь.

Чувства сейчас схожи с теми, что я испытывал тогда: тревога преобладает по физическим ощущениям, непонимание закрадывается навязчивыми вопросами, а страх – мыслями. Шум воды в ванной стих. Я вышел в коридор, посветив в обе стороны и на потолок фонариком.

Чье-то присутствие. Я не сразу его заметил. Оно слилось с остальными чувствами. Я вспомнил себя перед штормом, унесшим меня сюда, когда боялся каждого шороха и мелькающей тени. Сейчас я не боялся. Что-то не собирается вредить мне. Мне не будет больно. Я точно знал это.

Что-то хочет получить Маркиз. Я плёлся мимо комнат, двери в которые были открыты, и шарахался от каждого вылезшего воспоминания. В моей памяти много лжи и забвения. Моя память врала мне, как и моё мировоззрение, как убеждения. Правда есть лишь в нём.

У меня кружится голова и пропадает дыхание. С каждым шагом по коридору я всё больше и больше чувствую это. Я слышу Маркиз. Она спокойна.

- Тебе это нравится? – пройдя половину лестницы, я впервые услышал его голос, скрипящий и пугающий. Теперь я понимал – он – чудовище. Он – чёртово проклятие, которое я хранил в себе. – Тебе это нравится, Маркиз? – она ему не отвечала.

Ступив на первый этаж, я увидел их. Она – в пижаме, с опущенной головой сжимает в свободной руке полотенце, скорчившись от боли, но, не издавая ни звука. Он - в темном пиджаке, белой рубашке и черных штанах, стоит рядом с ней. Он высокого роста, тянет её правую руку вверх, чтобы кисть была чуть выше головы, выворачивая её. Маркиз знает, что она бессильна. Впрочем, ей уже на это наплевать. Маркиз была избита им тысячи раз, и унижена ещё больше – её картины целыми стопками отправлялись в мусорный контейнер, её некогда густые волосы поредели от постоянных диет, она не могла выйти из дома без его разрешения. Он радовался её слабости, даже когда она вынашивала ребёнка.

Он никогда не будет сыт и доволен. Ни один скверный напиток не сможет утолить дичайшую жажду, а она сможет, отдавая все свои чувства. Он был отвергнут всеми, и теперь сам желает отвергать, растя ненависть в своём сердце. Ему нужна невинность, слабость и покорность Маркиз.

Я понял это, прочитав свой блокнот. Его почерк виднелся между строк. Он переговаривался с моим нутром, желая получить еще больше места в моём теле, принуждая соблюдать свои правила и порядки. Его почерк был даже на предсмертной записке Маркиз.

Он – это я. Наконец-то я увидел свою гнилую душу обнаженной. Скрытая истина долго гноилась в моей голове и теперь оказалась на свободе, но лучше бы я запер её к чёртовой матери.

Эта правда была настолько ослепительна для меня, что я даже не почувствовал ничего, как при болевом шоке, но с каждой секундой, отбитой на часах, мираж рассеивался, и я погружался в беспросветную тьму, а его голос отбивал в моей голове, как колокол.

***

- ...оставь надежду, всяк сюда входящий, - солидный с виду мужчина стоял напротив меня, протирая тряпкой деревянные кружки.

- Чего? – Я поднял голову с какого-то стола, руками схватившись за неё, словно это поможет мне снять сильную боль.

- Данте Алигьери говорил, что так написано на вратах Ада.