Улицу перебегали мальчишки. Они махали руками, что-то кричали и смеялись. Единственная на дороге машина, красный спортивный кабриолет, похожий на летящую стрелу, приближался к ним, не сбавляя скорости. Расстояние сокращалось за мгновения. Машина пронеслась в полуметре за спиной последнего пацана.

Живая картина опасности взволновала настолько, что я отошел от телефонной будки и замер на обочине, наблюдая, как убегают во двор мальчишки, и как исчезает красная точка вдали. Телефон запищал, напоминая, что в его утробе осталась карта. Я вернулся и набрал номер.

Уже месяц, как я искал работу, обзванивая конторы, предлагавшие вакансии поприличнее. Моё вынужденное безделье устраивало кого угодно, только не хозяйку квартиры, где я снял комнату. И вот неделю назад попалось объявление фирмы, производившей игровые автоматы. Требовался сценарист. На мой звонок отреагировали сразу, предложили ознакомиться с продукцией и написать пробный сценарий. В тот же день я зашел в игровой зал у метро «Арбатская» и не без сожаления избавился от последней сотенной купюры, старательно соображая, что же требуется от сценариста такого рода. Ночью я отправил два готовых варианта по электронной почте. Потом несколько раз в течение следующего дня звонил, чтобы выяснить судьбу своей работы. Попросили перезвонить неделей позже. Чем я и занимался, пока не увидел мальчишек, перебегавших дорогу перед спортивным автомобилем.

– Корпорация КСИ, – наконец услышал я в трубке.

– Здравствуйте. Будьте добры, добавочный сто тридцать один.

– Секундочку.

Следующую трубку взяли на удивление быстро, и незнакомый голос сообщил:

– Слушаю вас.

– Это Владимир Олегович? – поинтересовался я.

– Кто его спрашивает?

– Я по поводу вакансии сценариста, – напомнил я.

– Как ваше имя?

– Андрей Витальевич Дремалин. Мне было назначено на сегодня.

– Вы уверены?

– Да.

– Что еще поручал вам Воронцов?

Тут я понял, что тон, в котором началась беседа, настораживает. Меня явно допрашивали. Помолчав, я попросил объяснения:

– А в чем собственно дело? Владимир Олегович говорил, что узнавать по поводу сценария нужно лично у него.

– Послушайте, Андрей Витальевич, – строгим голосом говорила трубка. – Вы один из последних, кто общался с Владимиром Воронцовым.

– Но это было на прошлой неделе... Да, мы имели беседу по телефону. О моих сценариях. Их приняли на рассмотрение, а окончательное решение мне должны были сообщить сегодня. Вот и всё. А что с ним случилось?

Теперь замолчала трубка.

– Нам тоже хотелось бы знать, что с ним, – вскоре услышал я. – О чем вы еще говорили? Вы давно знакомы с Воронцовым?

– Больше ни о чем. Я сказал, что сценарии готовы и отправлены. Он сказал, что они уже у него и предложил созвониться позже. Вот и всё. Мы и не встречались никогда.

– А каких сценариях идет речь?

–Для корпорации КСИ, для их игровых автоматов. Я придумал два.

– Что за сценарии?

– Мультфильмиллион и Царевна-лягушка.

– О чем это?

– Ну как, они...

– Так. Подождите, – остановил голос из трубки. – Где вы сейчас находитесь?

– На Рублевском шоссе.

– Скажите точный адрес, мы сейчас приедем за вами. Надо поговорить. Это не займет много времени.

– А вы кто?

– Считайте, что ваши лучшие друзья, – чуть усмехнулась трубка. - Ваш адрес?

Не поверив, что созвонился с друзьями, я положил трубку. Странное ощущение вдруг нахлынуло, словно подхватил и закружил мощный вихрь. И теперь уже не вздохнуть полной грудью, не сделать легкого бессмысленного движения.

– Что это было? – спросил я вслух. – Бред какой-то.

Подобный телефонный разговор никогда не представлялся реально возможным. Ко мне липли другие проблемы: безденежье, нервные подруги, потеря ключей и документов. Исчезновение сотрудника корпорации КСИ не могло иметь ко мне никакого отношения.

– Абсурд! – громко сказал я.

Проходившая мимо девушка прибавила шаг.

В кармане завибрировал мобильник, я достал трубку и глянул на экран. Номер не определялся. Я торопливо отключил телефон.

«Почему я испугался? – думал я. – Ведь я ни в чем не виноват, ничего не знаю. Мне нечего бояться». Но вот голос невидимого собеседника, настаивавшего на встрече. В нем было столько превосходства и силы, что контакт я оборвал из-за включившегося инстинкта самосохранения.

До Суворовского парка я спешил вприпрыжку. Ноябрь сорвал с деревьев последние листья, мокрые и грязные они лежали под ногами. Холм, на который я поднялся, продувал холодный ветер. Он печально нашептывал о несбыточном будущем и просился за пазуху, как бездомный щенок. Я прислушивался к завываниям и ломал голову, что же теперь делать.

Жизнь всегда мне казалась трудно объяснимой штукой, наполнявшейся смыслом и чувством принадлежности к чему-то важному лишь в моменты радости и вдохновения. Взрослея, я чаще чувствовал себя бесхозной пылинкой, которую небрежно сдули с ладони вселенной в бесконечность.

Озираясь, я забрался глубже в парк и включил телефон, решив позвонить хозяйке и узнать, вернулась ли она с дачи. Телефон поймал сеть и загудел. На экране высветился наш домашний номер.

– Алё, Нина Павловна? – удивленно спросил я.

– Зря вы избегаете встречи, Андрей Витальевич, – проговорил знакомый голос. – Не сомневайтесь, мы скоро встретимся. Как видите, мы уже знаем адрес, где вы живете. Скоро найдем и вас. Только избавьтесь от страха. Вам ничего не угрожает. Перестаньте прятаться. Где вы находитесь?

Я отключил телефон.

Несколько часов я бродил по городу, объясняя себе – с кем имею дело. Такие длинные ручонки не могли быть у кого угодно.

«Может, стоит рискнуть и встретиться, – подумал я. – Тем более я не могу долго скрываться в чужом городе, и уехать мне не на что».

В поисках работы я приехал в столицу в начале осени. Здесь я почти никого не знал, были только старые знакомые по институту. Ехал я с желанием изменить свою жизнь, имея стойкую уверенность, что в столице не могут жить мелко и бессмысленно. За полтора месяца я подрастерял иллюзии, проникся меланхолией и работу искал по инерции.

На одной из высоток я увидел огромный рекламный щит во всю стену, из него выпрыгивала гигантская черная кошка с желто-черными расширенными зрачками размером с окна. Они сверкали гипнотическими воронками. Прибавляя шаг, я ощутил себя мышью и в ужасе побежал.

Только у метро я отдышался. Ничего, сказал себе я, это нервы сдают, и поспешил вниз. Я вышел на Чистых прудах, прогулялся по бульвару и забежал погреться в магазин сувениров – поглазеть на подарочный парусный корабль размером с мою комнату. Он мне очень нравился, я мог смотреть на него подолгу. Чтобы его купить, мне надо было продать свою долю квартиры в моем провинциальном городишке.

Нескончаемый людской поток успокаивал стадным чувством безопасности. В голове родилась идея назначить встречу в оживленном месте и объясниться наконец.

Я включил телефон. Он тут же завибрировал.

– Андрей Витальевич, – дружелюбно проговорил знакомый голос, – вы успокоились, решились на встречу?

– Да.

– Где мы встретимся?

– В пивной «Кружка» на Чистых Прудах.

– Хм. Как скажите. Вы сейчас не там?

– Неважно.

– Хорошо. Пождите в течение четверти часа.

Я перешел Тургеневскую площадь и спустился в нижний зал большого пивного бара. Место я выбрал поближе к стойке, так было спокойнее. Чернокожий официант своим беззаботным видом умиротворил еще больше, и я, перебрав последнюю мелочь, заказал пиво.

За пять минут я осушил кружку. Не чувствуя вкуса, выкурил сигарету и пошел в туалет. Пробыл я там еще минуты три, долго не мог включить сушилку для рук.

Когда я вернулся, не было ни обслуги, ни посетителей. В пустом зале на стене ярко светился большой экран – по сочной зеленой траве на коленях катился Габриэль Батистута, сжимая кулаки и вопя от счастья. Слева от экрана в дальнем углу я приметил человека. Перед ним горела точка сигареты, и расползалось облако дыма. Человек жестом позвал.

Отступая, я сделал шаг к лестнице, та зловеще скрипнула под чьим-то тяжелым башмаком. Такая ситуация мной не предвиделась. Но ощущения опасности не было, наоборот появилась уверенность, что именно так всё и должно происходить.

Двигаясь между больших столов, волнуясь, как на первом свидании, я еле превозмогал дрожь в коленях. Но не от испуга. Оттуда, куда я шел, исходило благодушие и понимание. Там мог сидеть старый приятель или сам Создатель.

Если бы я взялся описывать человека, которого увидел в свете мерцающего экрана, то сосредоточился бы только на его глазах и улыбке. Они были чрезвычайно притягательны. В них виделось что-то нездешнее, верховное, как у Махакалы. Блуждающая улыбка не позволяла определить выражение лица, оно постоянно менялось, вызывая смешанное чувство приязни и волнения.

– Добрый вечер, – проговорил человек, словно поздравил с началом выпускных экзаменов, – надеюсь, он таким и останется.

На кого же он похож, думал я. Когда человек повернулся в профиль, глянуть на еще один гол «Ромы», у меня промелькнула мысль. Это же Сфинкс. И перед ним стояла тяжелая хрустальная пепельница на золотых львиных лапах. А у пепельницы лежали две фотографии. Сфинкс пододвинул фото в мою сторону.

По осеннему парку вдоль серого пруда, в центре которого дремали лебеди, шел я в белой куртке. Это было в Алтуфьевском парке дней пять назад. Тогда я заходил в гости к единственным в столице знакомым и на обратном пути решил прокатиться на каруселях. На второй фотографии я кружился на аттракционе «Ветерок», лицо было сосредоточенное и несколько глуповатое.

– Обратите внимание на человека, который присутствует на обоих снимках, – мягко посоветовал Сфинкс.

Я присмотрелся. На первом снимке слева от меня на лавочке сидел человек в сером плаще и глядел в мою сторону. Мой же взгляд был устремлен на пруд. На втором снимке тот же человек, наблюдая за моим кружением, стоял чуть в стороне у лужи, в которой отражалась разноцветная карусель.

– Вы знаете этого человека? – спросил Сфинкс.

– Нет.

– И там, в парке, вы не заметили его?

– Нет.

– Что привело вас парк?

– Решил прокатиться на карусели.

– Но ведь было дождливо.

– Да. Поэтому и решил прокатиться. Последний раз, накануне зимы, понимаете?

Сфинкс кивнул то ли с пониманием, то ли просто так.

– Посмотрите еще раз внимательно. Вы можете сказать с уверенностью, что этот человек вам незнаком?

Я поднес фотографию ближе, словно стараясь заглянуть в парк.

– Нет. А кто он?

– Возможно, он причастен к исчезновению Воронцова, – сказал Сфинкс.

– Какое нелепое совпадение, я в парке и этот человек, – проговорил я спустя минуту молчания.

– Рядом с этим человеком не бывает совпадений, ни обычных, ни нелепых, – поправил Сфинкс.

Несколько минут снова царило молчание. В тишине гудели кондиционеры, и кто-то осторожно кашлянул несколько раз. Молчание напоминало молчание подводников, замерших на дне океана в ожидании хороших новостей.

– Что мне теперь делать? – не выдержал я.

Сфинкс задумчиво изучал меня.

– А скажите, что там было в этих ваших играх? – наконец спросил он. – Напомните, как они называются.

– Мультфильмиллион и Царевна-лягушка.

– И что это значит?

– Видите ли, мне очень была нужна работа, и пришлось прямо на месте изучать игровые автоматы, работающие по принципу крутящегося барабана. Потом я наспех составил два сценария. Первая игра была на основе череды совпадающих по смыслу кадров одного мультфильма. Вторая по типу уже имевшейся игры с лягушками, но моя отличалась некоторыми бонусами. Самое сложное было подобрать картинки, поясняющие сценарий. К первой я нашел кадры из старого советского мультфильма, где дети отправляют со снеговиком письмо Деду Мороза. Я выбрал эпизоды с волком, гнавшимся за лисицей. А ко второму сценарию я нашел в интернете фотографию красивой женщины в купальнике, сидевшая в позе лягушки. Она появлялась, когда игрок угадывал, какая из пяти нарисованных лягушек со стрелой в зубах бонусная.

– А оригиналы ваших работ остались?

– Да.

Сфинкс кивнул и замолчал.

– Так что же мне теперь делать? – опять спросил я.

– Возьмите эти снимки, идите домой и еще раз подумайте, что вас может связывать с человеком в сером пальто, – дружелюбно приказал Сфинкс.

Я хотел было положить фотографии в карман, но Сфинкс протянул конверт.

– Фотографии и как со мной связаться, вы найдете в конверте, – пояснил он. – Можете идти, Андрей.

Я двинулся к выходу.

– Так, значит, вам нужна работа? – услышал я за спиной.

– Да, – обернулся я. – Очень нужна.

Но лицо Сфинкса ничего не выражало. И я, смутившись, пошел дальше.

Входную дверь квартиры я отворил через час. Первым делом вскрыл конверт. Слабо ожидаемых денежных купюр там не оказалось. Только две знакомые фотографии, визитка с изображением сфинкса и номером телефона на крепкой картонке без всяких Ф.И.О. и маленький блестящий ключик. Настолько искусный и миниатюрный, что казалось, он должен исчезнуть, как видение. Ничего не понимая, я убрал ключик и визитку в конверт.

Я еще раз взглянул на фотографии. Человек в сером плаще оставался чужим. Почему он в тот день оказался рядом? Получается уже неделю, как со мной происходило что-то странное, и удовольствия от этого я не получал.

Под бормотание радиопостановки «Странник играет на сурдинке» Гамсуна я предался привычному созерцанию вечерней меланхолии за окном. Посыпанная желтыми листьями она проникала в неосвещенную кухню и обволакивала сознание. Денег не было, и я пил пахнущий пылью хозяйский чай без сахара и сигарет. Отсутствие хозяйки не беспокоило, она могла неделями жить одна на отапливаемой даче в Малаховке.

Только я задремал, как показалось, кто-то возится в ванной, причем, ничуть не осторожничая, будто переворачиваясь с боку на бок. Подкравшись, я туда заглянул. В тазике кисло белье, замоченное пару дней назад. Но грязным носкам, трусам и майкам еще рано было оживать и недовольно возиться. На всякий случай я пнул тазик и грозно прикрикнул:

– Тише вы тут! Не до вас!

Шорох под ванной заставил вздрогнуть. Поборов желание поджать ноги и повиснуть в воздухе, я вызвал прилив нервной храбрости и наклонился готовый схватке с гномами. Но обнаружил всего лишь небольшую дверцу с малюсеньким навесным замком, которой раньше не было.

«Или была... Все равно не стоит начинать игру в Алису и Страну Чудес», – подумал я.

Убедив себя, что имею дело с крысами, я поспешил выйти. Однако странная дверца не выходила из головы. Вскоре я лежал под ванной и изучал замок. О ключике от Сфинкса я вспомнил, когда ударился затылком о чугунный корпус ванны.

Ключик подошел. Помедлив, я открыл и снял замок. За дверцей была непроглядная темнота, в которой очень хотелось угадать ход в винный погребок. Пока я принюхивался, оттуда издалека послышались голоса. Я пошарил рукой – тепло и уютно. Осторожно просунув голову, я увидел поодаль высокую картонную коробку, в каких привозят бутылки с импортным вином. Чтобы её достать, нужно было вползать целиком. Решившись, я протиснулся в проем. Потрогать коробку не удалось, это был обман зрения. Нервно усмехнувшись, я развернулся обратно. Ход в квартиру отсутствовал. Тогда я подумал, что дверца захлопнулась, и стал шарить в поисках стены. Но и стен не оказалось. Были только теплый каменный пол и низкий потолок, позволявший по-собачьи ходить на четвереньках.

– Глупости, – неуверенно сказал я, – разве можно заблудиться под раковиной?

Получалось, что можно. Не успел я, как следует ужаснуться, вдалеке опять почудились голоса. Осторожно проползая в их сторону, я вскоре оказался у стены с металлической вентиляционной решеткой. В неё задувал сырой ветер и хорошо был виден осенний парк. Я находился за спиной мужчины в сером плаще и вместе с ним мог наблюдать за кружившейся каруселью. Мужчину я узнал, как и узнал и того, кто катался на карусели.

– Как же он догадался? – произнес мужчина.

К кому относились слова, было не совсем понятно. Живой голос сразу сделал картину реальной, я испугался и стал быстро пятиться. Пока не попал ногой в знакомую дверцу.

Произошедшее так взволновало, что я не придумал ничего лучше, как лечь на диван в позе эмбриона и накрыться пледом. Меня потряхивало, попытка понять хоть что-нибудь закончилась головокружением, и я забылся сном. В замелькавших видениях я падал в нору, превращаясь то в Алису, то в гамсуновского странника, то в Сфинкса.

Утром меня разбудил телефонный звонок.

– Что он сказал? – спросил бесстрастный голос Сфинкса.

Я вспомнил прогулку под ванной и машинально ответил:

– Он произнес только одну фразу. Как же он догадался.

Трубка загудела. Я заглянул под ванну, дверцы не было. Находиться в квартире, где появляются и исчезают дверцы, за которыми можно наблюдать прошлое, я не мог.

Накинув куртку, я выскочил в подъезд. На первом этаже из почтовых ящиков торчали рекламные газеты с объявлениями о работе. На газете в ящике нашей квартиры одно из объявлений было обведено маркером, я достал газету и прочел: «Требуется подсобный рабочий в художественную мастерскую на Таганке».

Глядя на замкнутую красную линию, внутри которой заключался текст объявления, я вдруг спокойно осознал, что и сам попал в поле чьих-то интересов, и мне не выбраться, пока не позволят. На телефонной карточке оставались деньги, и я позвонил по указанному номеру мастерской.

Через пару дней я уже работал на Таганке у художника Саши Белова. Он рисовал орнаменты витражей и мозаики, а толстосумы украшали ими кухни, прихожие и туалеты. Идей у Белова было много, и наемники с полудня до полуночи занимались их воплощением.

Невысокий белобрысый, похожий на вечно недовольного мальчишку с ехидной улыбкой, Белов мотался между двух столиц, в каждой у него было по жене и ребенку. Он еле поспевал прокормить большое семейство. Те, кто работал в мастерской, ощущали его проблемы на своей шкуре. Белов щедрым дождём монет не осыпал, а подкидывал ровно столько, чтобы не загнулись от голода.

Как-то поздно вечером я убирался в мастерской. Под верстаком, перекладывая мешки с гипсом, я обнаружил дверцу со знакомым замком. Находка расстроила меня, и я сразу завалил её мешками.

Дома за ужином в ожидании пока в пластиковой коробке завариться лапша, я гипнотизировал кухонное окно и обратил внимание, что осень необычайно упорно держалась на плаву. Уже начало декабря, а ощущения снега нет. Казалась, осень уснула, забыв перелистнуть последнюю страницу. Сглотнув двойную порцию лапши, я долго не мог уснуть, пучило живот. А едва задремал, пробудился от скрипа качелей.

Они скрипели и скрипели в тишине уходящей ночи.

«Кто же качается так поздно? – думал я – Домой не пускают, что ли».

Я встал и выглянул за штору. Человек в сером плаще, как привидение, уныло мелькал в полумраке двора. Я отступил в комнату и перевел дыхание. Скрип прекратился. Когда я опять выглянул, на качелях уже было пусто.

На работу я прибежал первым и, не дожидаясь вечера, полез под верстак. Долго я не мог попасть ключиком в замок, один раз даже уронил его на пол и искал в мусоре. Наконец открыл и вполз. Утробное тепло, знакомые запахи и далекие голоса чуть успокаивали, к тому же я знал чего хотел.

Прислушиваясь, на четвереньках я добрался до решетки. В предрассветной мгле серый плащ человека на качелях казался клочком тумана. Я смотрел, не мигая, и вслушивался, как он что-то бормочет. Потом он замолчал и вдруг негромко, но внятно произнес: «Ты здесь и сейчас, я везде и всегда. И мы скоро встретимся». Это сломило мой дух наблюдателя, не в силах сдержать дрожь, я отступил.

В мастерской заливался телефон. Спотыкаясь, я подскочил к трубке, уверенный, что звонит Белов, не оставлявший надолго без внимания своих разношерстных непоседливых подопечных.

– Что он сказал? – произнес бесстрастный голос Сфинкса.

– Что происходит?! – вопил я. – Я что подопытный кролик?! Чем меня пичкают? Наркотики? Куда вы их сыпете?! В лапшу, что ли?

– Пока ничего не происходит, – успокоил Сфинкс. – Что он сказал?

– Он что-то бормотал, я услышал только одно: «Ты здесь и сейчас, я везде и всегда, и мы скоро встретимся». Что это значит? Про кого это он? Кто с кем встретится?

Трубка ответила гудками.

– Ты с кем это здесь разговариваешь? – спросил вошедший Белов.

– С доктором! Всё! Наработался за гроши! Шабаш! Отравился дошираком! Загнусь, за всё ответите!

Плюнув на работу, уверенный, что Белов со Сфинксом одна шайка, я побежал домой. На улице я увидел, как птицы сорвались с крыши и пролетели вдоль проводов, словно обезумевшие ноты. Слух даже уловил обрывки трагичных звуков первой симфонии Малера.

– Что за бесконечная осень в декабре?! – в сердцах воскликнул я. Но беспокоило другое: – Что происходит, господи? Что за черти глумятся надо мной? Когда это кончится?

Я скрипел мозгами, стараясь связать в цепочку корпорацию КСИ, мои сценарии, прогулку в парке, человека в сером плаще, его немногословные реплики, свое подавленное состояние, дверцы и Сфинкса с ключом от них. Лихорадочные размышления сводились к одному: игровые автоматы – это куча денег.

– Что с того? – спрашивал я себя. – Причем здесь я? Где я и где куча денег? А может у меня получилось что-то гениальное?

Дома первым делом я стал пересматривать сценарии. Ничего особого не заметив, кроме того, что от всей работы веяло безысходной меланхолией, я еще раз убедился - надо быть не в себе, чтобы всерьез её принять. Описание игры, бонусы и призы не заряжали оптимизмом. Тем, кому игра адресовалась, она не оставляла и проблеска надежды на светлую жизнь. Это был бред неудачника. В чем же дело? Мое внимание задержалось на женщине, скрывавшейся за бонусной царевной-лягушкой. Откуда взялась картинка, я не помнил, но женщина была как живая. Со стрелой во рту, поджав ноги, она, казалось, готова в любой момент выбраться наружу и начать свою игру.

«Но вот какую?» – спросил кто-то внутри меня.

На следующее утро я вернулся к Белову – несколько дней меня не беспокоили. Изнурительная работа заставляла принять случившееся как агонию этого мира. Я был уверен, что на мне испытали какие-то новые препараты, как в шестидесятых на обывателях испытывали ЛСД.

Серым дождливым декабрьским днем Белов был не в настроение. Он материл рабочих, ползавших как черепахи. Потом долго решал, кого отправить на установку нового витража.

– Ну что, тупые ленивые упыри, – твердил Белов, – не хотите работать, а хотите деньги получать. Да мне от вас больше убытка, чем пользы.

Наконец он выбрал смышленого парня, бросившего семью ради работы в столицы. Меня отрядил в помощники.

Провозились мы допоздна. В огромной четырехэтажной квартире на Остоженке, где собирался поселиться молодой брокер, который не имел семьи, но уже выстроил детский этаж и необъятную спальню, остались только я и напарник.

Винтовая лестница вела с этажа на этаж как по палубам брошенного корабля. Я поднялся на самый верх, где за окном стену опоясывал балкон и площадка для цветника. На соседней стене орнамент Белова повторял узор из спальни одного из царей древней династии Урук. Я провел рукой по еще не высохшей колерованной шпаклёвке, и мне вдруг нестерпимо захотелось обладать этим большим дом. Моё сердце шептало, что в этом городе жить «здесь и сейчас», значит не иметь ничего кроме этого «здесь и сейчас». Так я прожил всю бесконечную осень, так я прожил почти всю жизнь.

Сейчас я хотел дом, семью, смотреть по вечерам в большое окно на цветник и думать, что «здесь и сейчас» – это всего лишь граница, на которой получаешь всё, что хотел. А за этой границей уже другой мир - «везде и всегда». Усмехнувшись своим мечтам, я спустился в столовую, где мы смонтировали витраж, стоивший, как отдельная квартира в Подмосковье.

Пока напарник умывался на цокольном этаже, я собирал инструмент. Вдруг кто-то чуть слышно проскрипел вверх по лестнице. Я успел заметить лишь край серого плаща.

«Господи! – подумал я, обхватив голову. – Неужели опять он? Не может быть. Мне пора в психушку. Господи, не лишай меня разума!».

Тишина вверху и внизу неприятно щекотала нервы.

Напарник появился спустя вечность. Вытираясь полотенцем, он удивленно посмотрел, как я прячусь в столовой, и спросил:

– Андрюха, все в порядке?

– А что?

– Ты сейчас, как из фильма ужаса, человек, который увидел то, чего лучше не видеть. Гы, мужик, да ты, наверное, переработал.

– Нет. Да. Все в порядке. Пора домой, жрать хочу – не могу.

В темноте на пути к дому я вздрагивал на каждом шагу. Голые деревья и кусты пугали призраками. Весь мир казался ловушкой. Я зашел в ночной магазин, потоптался у бутылок с выпивкой, понял – не поможет. Купил лапши, пачку сигарет и вышел.

Увидев в окнах квартиры свет, я обрадовался. Наконец-то хозяйка вернулась с дачи. Но дома никого не оказалось, хотя в гости явно заходили. В моей комнате все было перевернуто, как будто вещички перетрясли дружки Билли Бонса в поисках карты. Когда выяснилось, что оригиналы сценариев исчезли, меня стало трясти.

– Вот уроды! Сильные мира сего, понимаешь! Как же можно так измываться над человеком? Где мы живем?! – заводился я. – Я что вам крыса лабораторная?! Да вас... Ну я вам так просто не дамся! Сами ползайте в свои лазейки!

Разбушевавшись, я смыл ключик в унитаз. В истерике попинал чугунную ванну. Не сомкнув глаз, выкуривая сигарету за сигаретой, я еле дождался утра. В голове отстукивало одно: бежать подальше из сумасшедшей квартирки, из безумного города. Бежать, потому что здесь доконают быстрее, чем в любом другом месте.

Спозаранку, хромая, я заявился к Белову, тот еще спал на своем затертом диванчике в углу мастерской. На табурете стояла бутылка с недопитым коньяком и блюдце с подсыхающими дольками лимона.

– Нужны деньги! – с порога закричал я. – Мне пора валить отсюда! Кто-то решил, что я участвую в большой игре! Это не так! Я ни в чем не участвую!

– Кхм, денег не будет до конца недели, – откашлявшись, еле сдерживая зевоту, сухо объяснил Белов. Его не удивляла моя истерика, он видел и не такие жертвы дошираковой диеты. – Наш основной клиент лежит в коме на Мальдивах.

– Где?! Кто? Как в коме? Что с ним?

– Доской ударило.

– Что за хрень? Какой доской?

– Да, такое бывает, ударило по голове доской для серфинга, – нехотя объяснял Чернов. – Но его жена... Не та, с которой он приходил, а которая сейчас, молодая. Она сказала, что в любом случае проект будет продолжен, ей нужно только подписать кое-какие бумаги. На это уйдет неделя, а может чуть больше.

– Господи, почему мне так не везет?! – воскликнул я. – Это не жизнь, это кошмарный сон!

– Вот тебе пятьсот рублей, – пожал плечами Белов. – Остальным дам по триста. Так что тебе повезло, ты пришел первым.

Схватив бумажку, я выскочил на улицу. Холодный дождь беззвучно моросил на землю, как будто кто-то беззлобно мочился на труп. Осень затянулась до предела, похоже, она сама не знала, чего ждет тут в декабре.

В переулках Абельмановской заставы за мной увязался громко лающий взрослеющий щенок с большими лапами. Не обращая на него внимания, я убегал от своих мыслей. Молодецки рассвирепев, собака подскочила ближе и укусила чуть ниже лодыжки. От неожиданной боли я громко вскрикнул и разразился дикой бранью:

– Чертова сука! Сука! Какого хрена, сука! Хочешь узнать побольше о вивисекции?! Я тебя!

Щен в ужасе умчался прочь. В ближайшей аптеке я купил спиртовой настойки боярышника. Смазал ранку, выглядевшую как укус акулы, и выпил остатки. В кармане занервничал телефон.

– Алло! – крикнул я в трубку.

– Возьми ключ, – дружелюбно посоветовал Сфинкс.

– Где возьми? – возмутился я. – В канализацию нырять? Хотя вы и так меня туда обмакнули, теперь осталось...

– Иди в сторону Рогожки, – перебил Сфинкс, – сверни на первом перекрестке направо в переулок, не переходи трамвайные пути и внимательно смотри себе под ноги. Шагай.

– А если... – хотел поспорить я, возбужденный укусом, но врожденное чувство самосохранения прикрыло рот, и он сказал:

– Ага, пошагали уже.

Ключик лежал перед трамвайными путями, под оберткой от мороженого. Обертка отлетела в сторону при моем приближении. Наклонившись за ключиком, я почувствовал, как за мной следит не одна пара глаз.

Ключик перебрался в карман, и я стремительным шагом, убегая от ощущения, что я длинноносый любитель приключений, не поладивший с хозяином кукольного театра, вдоль рельс направился в сторону Калитниковского кладбища. Я знал это место хорошо, пару раз ходил туда выпивать с коллегами.

Обжигая лицо и руки, подул холодный ветер. Листьев уже не осталось, ветер догрызал их скелеты. Я и сам бы обратился в листок, отдался ветру, если был бы уверен, что тогда меня оставят в покое.

Голова лихорадочно работала, я негромко спрашивал себя:

– Зачем они подсовывают этот ключ? Что хотят найти с помощью меня? Наверняка я всего лишь приманка. Когда же этому наступит конец? Боже мой, кажется, я теряю последний разум! Нет-нет, я не доживу до конца этой истории.

За воротами кладбища я сбавил шаг. Обстановка вокруг внушала печальное настроение и неспешность. И вдруг она, как смычок по струнам, прошлась по моим напряженным нервам, и я услышал вступление одной из сонат Паганини. Пронзительное звучание скрипки было как осознание того, что с самого начала осени под ногами была только одна дорога – сюда.

Бесцельно я бродил среди могил, стоял у надгробных камней, где рядом были похоронены Скворцовы и Журавлевы. А что если многие птицы не улетают на юг, думал я, а их просто закапывают стаями в землю под птичьими фамилиями? В подтверждение, я увидел валявшиеся поблизости выдранные перья.

Мимо прошли три девушки. Две шли с детскими колясками, а третья впереди с бутылкой вина. Она несла её немного странно, как жезл, позволяющий пройти через долину мертвых. Игривый щебет подружек, не замечавших унылого настроения осени, будто цеплялся за оградки как потерянный легкий палантин.

Перейдя на другую дорожку, ведущую в сторону часовни, я вдруг почувствовал, как за спиной что-то происходит. Обернувшись, я ничего не увидел, но продолжал ощущать, как из глубины аллеи на меня медленно движется сгусток энергии. Вскоре уже было видно, как пространство впереди искривилось, будто в него как в воду бросили булыжник.

За последние дни я попривык к необычным вещам, и испуг наполнился терпеливым ожиданием. На мгновение я увидел прямо перед собой женщину, губами она придерживала маленькую стрелу. Женщина была так близко, что я шагнул назад, чтобы не столкнуться. Но её зыбкое тело все равно коснулось меня и прошло насквозь. Парализованный я не мог пошевелиться, но чувствовал, как женщина уходит, оставив во мне свою частицу, колючую как наконечник стрелы.

Поняв, что могу двигаться, я рванул прочь с кладбища. На бегу я вспомнил, что видел женщину на картинке в окружении смеющихся болотных тварей, которыми проиллюстрировал игру «Царевна-Лягушка».

На выходе кладбища стоял Сфинкс. Он выглядел очень уставшим, было видно, что он и рад бы не задавать вопросы, но ничего поделать не может.

– Ты узнал её? – спросил Сфинкс.

– Кажется, да, – не выходя за ограду, ответил я. – Она была на фото, которое я взял для игры, чтобы обозначить царевну-лягушку.

– Помнишь, где взял фотографию?

– На каком-то сайте, кажется, для взрослых...

– Знаешь кто она?

Я пожал плечами.

– Она проработала в корпорации КСИ всего неделю, стала любовницей Воронцова и пропала вместе с ним.

– Странно, – сказал я.

– Она и тот человек в сером плаще безусловно как-то связаны, – продолжал Сфинкс, – но вот как? Есть предположение, что она и он вообще один и тот же человек. Понимаешь?

– Никак нет, – четко ответил я.

Это «никак нет» Сфинксу, кажется, понравилось, и он улыбнулся.

«А разве так бывает?», – хотел спросить я, но, понимая, что вопросы здесь задает Сфинкс, промолчал.

– Бывает, бывает, все бывает, – сказал Сфинкс. – Сам-то что думаешь?

– Возможно, за этим стоят большие деньги, политические аферы и новые методы управления сознанием, – сразу изложил я своё предположение.

– Возможно, – уклончиво проговорил Сфинкс, как мне показалось, с малой долей иронии.

– А ключик вы зачем мне дали?

– Мы нашли его в столе Воронцова, он лежал в конверте с надписью «Для Андрея Дремалина».

– Не может быть!

– Может.

– И что мне с ним теперь делать?

– На крайней слева аллее есть старый склеп, тебе туда.

– Зачем?

Сфинкс посмотрел так, что я молча нащупал ключик и пошел к склепу. Глядя на могилы, я без особого удивления понял, что вижу людей, чьи кости там лежали. Вернее не самих людей, а то, какими они были при жизни, и как встретили смерть.

Вот Лидия Скворцова. Она училась в МГУ на историка, мечтала работать стюардессой, была влюблена в капитана милиции. Он был старше её на десять лет. Лидия умерла в возрасте двадцати семи лет от заражения крови, смерть увидела как серебристое облако, накрывшее одноместную больничную палату, куда её положили по знакомству. А вот Журавлев Василий Петрович. Он работал авиаконструктором, имел ордена Славы и Труда, дожил да семидесяти одного года, всю жизнь любил одну женщину, свою жену, работавшую акушером, воспитал трех дочерей. Журавлев был примерным семьянином, умер дома от кровоизлияния в мозг, смерть увидел как ослепительный луч, отделивший его голову от тела.

У склепа, обвитого высохшим плющом, я задержался. В сгущавшихся сумерках кладбище стало походить на черное колесо, которое наматывало мир, раскинувшийся за его пределами. Скорость была столь велика – до головокружения, что я поспешил отпереть знакомый замок и шагнул в темноту.

Я не сразу понял, что попал в комнату с балконом и цветником. Это был дом на Остоженке. Человек в сером плаще стоял у окна.

– Ну вот ты и дома, – сказал он, не оборачиваясь.

Я решился подойти чуть ближе и замер за спиной человека, наблюдая вместе с ним, как на улице еле заметно, отблескивая в свете фонаря, кружили снежинки.

– Случайность это или нет, уже неважно, – заговорил человек в сером плаще, – но в своем сценарии «Царевна-лягушка» ты вручил верховной жабе её стрелу, когда-то недолго принадлежавшую шумерскому царю Таммузу. По преданию он украл стрелу у божества бездны и воды Энки, когда был приглашен на званый обед на небо. Позже он получил от Энки послание, что если удержит эту стрелу в себе и не умрёт, то исполнится любое его желание. Таммуз, испугавшись, решил избавиться от стрелы и запустил ее в болото. Стрелу в тростниках поймала жаба, служившая Энки. И тогда Энки превратил жабу в прекрасную женщину и отправил её во дворец к Таммузу. Царь влюбился в незнакомку. Но насладиться своим чувством ему не удалось, вместе со стрелой жаба прошла сквозь него. Таммуз умер, и Энки установил смерть неизбежным уделом для не знающего цену своим желаниям человека, а жаба стала символом всего недостижимого. Позже был еще китайский вождь Хоу. Он за благочестивую жизнь получил в дар от небесных покровителей эликсир бессмертия. Но его жена, тоже возжелав вечной жизни, украла эликсир, за что была превращена в жабу. Вот так. На самом же деле между человеком и бессмертием стоит знак равенства.

– Вы что тоже посланник Энки? – вырвалось у меня.

– Почему это? – удивился человек в сером плаще.

– Вы столько об этом знаете и так просто рассуждаете о бессмертии.

– Бессмертие естественно как воздух. Именно поэтому человек большую часть жизни твердо уверен, что никогда не умрёт. Человеку изначально было дано познать вечную жизнь, но он своим отношением к ней сам выбрал смерть. Но вернемся к тому, что касается тебя. Ты удержал стрелу.

Человек в сером плаще замолчал. Я подождал продолжения и спросил:

– Что же мне делать теперь?

– Ложись спать, утром с моря прилетит жена с ребенком.

– Чья жена?

– Твоя. Это же твой дом.

– Как это?

– Ты ведь хотел так жить? – человек кивнул на роскошное жилище.

– Да.

– Получай. Твое желание исполнилось.

– Это что другой мир?

– Тот же, это ты другой. Ты у самой границы везде и всегда.

– А если я хочу оставаться здесь и сейчас?

– Ты можешь оставаться, где захочешь. Земное бессмертие это и есть здесь и сейчас, а дальше везде и всегда.

– А что с Воронцовым? – вдруг вспомнил я.

– Он не смог удержать стрелу, как и Таммуз.

– А как это можно её удержать или не удержать? И причем здесь этот Воронцов?

– Открыв твой сценарий «Царевна-лягушка», он вызвал своими желаниями верховную жабу. А её стрела, это стрела чистоты и ожидания. Тот, кто в своих желаниях потерял чистоту и не умеет ждать, её не удержит. Хватит спрашивать. Все ответы на свои вопросы ты получишь в этом доме. Пойдем, проводишь меня до двери.

Я спустился в холл следом за человеком в сером плаще, так и не разглядев его лица. Пока мы спускались, я обратил внимание, что ремонт в доме уже закончен. В обжитых комнатах валялись кое-какие мои вещи, на одной из стен в прихожей был прикреплен большой парусный корабль из сувенирного магазина на Чистых прудах, а на другой стене от пола до потолка была выложена мозаикой египетская богиня Хекет с головой лягушки. Она стояла на одном колене, подняв руку. В руке стрела. Её вид почему-то окончательно убедил, что я могу здесь поселиться.

Ничего больше не сказав, человек в сером плаще шагнул за дверь, миновал двор и исчез за углом дома.

Я вышел за ним на Остоженку, но никого не увидел. Только показалось, что по освещенному фонарями пустому коридору улицы улепетывает моё одиночество.

Я стоял и думал о том, что не понимаю, сколько во мне осталось меня самого. Я чувствовал, как покалывает в груди и будет покалывать впредь, напоминая, что свой земной костюм я буду донашивать вместе со своими желаниями. И от этого не было тесно или неуютно, также как не было особого комфорта или радости. Было ощущение божественного космоса внутри, в котором я все больше терялся, а точнее множился, как в зеркалах, заглядывая в новые свои отражения. Я стоял на Остоженке, Я неподвижно висел вниз головой, Я на свои нужды наматывал на себя вселенную, и Я же распускался как веретено, отдаваясь жизни на бесконечные узоры.

Запрокинув голову, я ловил губами снежинки. Последняя страница осени перевернулась, и снег накидывал чистый лист.