Бел-Шар-Уцур, двадцатипятилетний царь Вавилона, томно вздохнул. Сильная скука, даже апатия, овладевала им; к тому же начала сильно болеть голова. Возлежа на ложе, устланном множеством пёстрых перин, он созерцал выступления бесконечно сменяющихся танцоров, шутов, рабынь и куртизанок, магические трюки волхвов и бродячих артистов, бои животных и людей, происходившие прямо тут, в тронном зале. То и дело ему приходилось вести политические и светские беседы с придворными и министрами, верховными жрецами, иностранными послами, главами гильдий ремесленников, купцами, генералами и авантюристами. Все чего-то от него хотели, все требовали внимания и решения проблем. Порой император просто утыкался головой в красную подушку и лежал не шевелясь, приводя в замешательство своих посетителей. Артисты делали вид, что ничего не происходит, а сами холодели внутри, опасаясь, что их выступление не понравилось царю, за что можно было поплатиться головой. Министры и придворные, уже привыкшие к такому порядку вещей, просто продолжали говорить, понимая, что скоро уйдут в свои покои, и радуясь по этому поводу. Все, кто хоть немного знал царя, были прекрасно осведомлены о его полном безразличии к делам государства, поэтому двор кишел различными интригами, развратом и бесчинствами.

Был семнадцатый год правления Бел-Шар-Уцура, тринадцатый день месяца Абу, когда собирают сладкий тростник, и готовятся к приходу зимы. Именно тогда придворный астролог заметил красную комету, появившуюся в небе на востоке. Это было первым из череды дурных предзнаменований, о которых с трепетом сообщали императору. Услышав о комете, царь впервые за сутки поднялся с ложа и медленно подошел к окну. Ярко-алое зарево на западе поначалу можно было принять за закат солнца, если бы не осознание того, что наступила глубокая ночь. Бел-Шар-Уцур, невероятно суеверный и мнительный, увидев это небесное чудо, чуть не лишился сознания. Затем он быстро пошел в свои покои, приказав слугам закрыть во дворце все окна. Там, на ещё большей чем в тронном зале кровати, он пролежал до утра без сна, шепотом повторяя оберегающие молитвы.

Сам император не гнушался пользоваться различной магией и обрядами. Ещё в детстве он познакомился с верховным жрецом Вавилона Хашдайей и полностью пал под его влияние. Прежде всего он занимался ритуалами лечения, изготовлением зелий и произнесением магических формул. Несколько раз по неосторожности юного ученика возникали пожары, а однажды визиря ударила молния, невесть откуда взявшаяся в закрытом помещении. И хотя, по большей части, все это было не больше чем фокусами, беспокойные придворные шептались, что царь нередко прибегает и к более серьёзным и ужасным ритуалам, с кровавыми оргиями, человеческими жертвами и поклонением тёмным божествам Дагону, которого называл Отцом и Нингишзиде, известную, как Матерь, а также повелевающей подземным царством Эрешкигаль, и высасывающей у детей кровь Ламаште. И пусть большинство слухов были лишь преувеличениями суеверных умов, Бел-Шар-Уцур не развенчивал их, полагая, что они создают ему репутацию всемогущего и всеведающего правителя, не гнушающегося убийствами и запретными обрядами.

Но те, кто действительно ведали в магическом искусстве, хорошо понимали, что занятия императора — не более чем детские фокусы. Верховный жрец и его подопечные вовсю манипулировали юношей, не обращая внимания на истерические вспышки гнева ещё совсем молодого царя. И Бел-Шар-Уцур порой плакал от бессилия, осознавая, что никак не может повлиять на своих придворных.

Когда император в очередной день устроил оргию в тронном зале, дабы позабыть о своих обидах и переживаниях, к нему пришёл необычный посланец. Не сразу юный император заметил тёмную фигуру, стоявшую молча у входа и наблюдавшую за кутежом, творившимся средь бела дня. А когда увидел, то сначала подумал, что у него от выпитого вина и запаха пьянящих благовоний помутился рассудок.

Действительно, сложно было представить, что во дворец, охраняемый тысячей лучших воинов Вавилона, мог проникнуть некто подобный. Это было существо неопределенного пола, в темных лохмотьях, достаточно длинных, чтобы прикрывать всё его тело. Сгорбленное и сжатое оно было ростом не выше ребенка. Его лицо было прикрыто капюшоном, что было признаком великого неуважения к царю, ведь в этом священном месте, являющимся также и главным храмом, носить головной убор могли только правитель и верховный жрец.

Мановением руки Бел-Шар-Уцур остановил музыкантов. Весёлые возгласы и праздные беседы вмиг прекратились, и в зале воцарилась могильная тишина. Царь молча смотрел на пришельца, и тот ступил вперед. Нелепо семеня и спотыкаясь, он шёл в центр комнаты, а изумленная толпа расступалась перед ним, словно морские волны под килем триремы.

— Кто ты? И как смеешь тревожить покой царя? — пересохшим от гнева голосом просипел Бел-Шар-Уцур.

— Я пришёл с плохими вестями, мой господин, — необычайно низко и глубоко, ответило существо. — Прости меня за то, что прерываю твой праздник.

— С плохими вестями? Да как смеешь ты приходить сюда, грязный оборванец, когда я пытаюсь забыться в радости? Кто тебя вообще сюда пустил?

— Стража, мой господин. Она узнала эти вести, и любезно разрешила мне принести их непосредственно вам.

Император раздраженно скрипнул зубами. Опять этот начальник стражи Таб-Цилли издевается над ним. Послал к нему нищего в самый неудобный момент в качестве насмешки. Уже несколько раз юный царь порывался казнить старого вояку, но верховный жрец отговаривал его, объясняя, что никто из солдат не будет слушаться и поддерживать дисциплину так хорошо, как под командованием Таб-Цилли.

— Нет, это не розыгрыш и не шутка, — словно прочитав мысли царя сказал незнакомец. — Дело действительно государственной важности.

— Я слушаю, — поникшим голосом сказал император.

Тут незнакомец выпрямился и снял капюшон. Чудесным образом он стал стройным молодым человеком, на голову выше самого высокого гостя в зале. Его голова была наголо выбрита, а глаза были чернее ночи. На смуглой гладкой коже не было ни одного изъяна, шрама или следов болезни, так распространённых среди бедняков. В зале донеслись тихие возгласы гостей, удивлённых и восторженных внезапной сменой обличия незнакомца.

— Ко мне дошли слухи, что к великому городу движется армия — Кир Великий, уверен, что ты слышал о нём. Даже в дальних уголках земли говорят о его злодеяниях. Через три дня придёт он к великому городу, а на четвёртый — откроет врата, уничтожит все храмы, сады и поместья, возьмёт все население в рабство и сравняет с землёй твой дворец, мой повелитель!

Услышав эту ужасную весть, император тихо рассмеялся.

— Ты думал удивить меня? Наши войска уже давно разбиты, а Вавилон остался единственным местом не осквернённым захватчиками. Лишь вино и музыка остались нам за радость. Уйди и не мешай нам получать, возможно, последнее удовольствие в жизни!

Сказав это, царь откинулся на свою красную перину и закрыл глаза. Но незнакомец не ушёл. Выждав момент, он тихо продолжил:

— Но есть способ остановить их. Великие боги могут помочь тебе — нужно об этом их только попросить.

— Разве ты думаешь, я не просил их? Я молился верховному Ану и мудрому Энки, прекрасной Иштар и владыке Мардуку, но никто не удостоил меня ответом. Боги отвернулись от нас, поэтому не будет им больше веры.

— Есть и другие боги, — загадочно сказал незнакомец. — Ты знаешь их, ведь неоднократно говорил о вашей связи. Нергал, Дагон, Эрешкигаль и Ламаште — все они, подобно тебе, больше всего любят красное вино и громкую музыку. Дай им эти дары, пусть весь Вавилон веселится, танцует и проливает кровь во славу богов, и я обещаю тебе, что ты не умрёшь от вражеского клинка.

Услышав это, Бел-Шар-Уцур побледнел, а его лицо вытянулось от немого ужаса. Сношения с хтоническими божествами пугали его, но в то же время манили, искушая дарами и силами, предлагаемыми взамен на службу. Не раз он бахвалился покровительством этих существ, но никогда по-настоящему не обращался к ним за помощью.

— Вам стоит прислушаться к этим словам, мой повелитель, — прошептал ему на ухо верховный жрец Хашдайя. — Я уже давно задумывался о том, чтобы воззвать к иным богам. Устройте пир, объявите во всем городе праздник во славу их, и войска Кира не смогут уничтожить наш прекрасный город.

Незнакомец улыбнулся и кивнул, подтверждая слова жреца. Затем он развернулся и спокойно удалился из зала.

Придя в себя, изумлённый и озадаченный, Бел-Шар-Уцур приказал всем оставить его. Ему казалось, что он знал этого человека давным давно. Однако в то же время царь никак не мог вспомнить его лицо, словно это был страшный беспокойный сон.

На следующий день, рано утром, царь Вавилона отдал распоряжение привести к нему шестьдесят рабов — мужчин, женщин и детей в равных пропорциях. Затем начались приготовления к великому пиру в честь богов. Повара предоставляли изысканные блюда, артисты репетировали выступления, жрецы расставляли благовония. А за окнами дворца, словно второе солнце, горела красная комета — признак надвигающегося кровопролития.

Много было слухов и пересудов среди дворцовой знати. Десятки слуг, наложниц и рабов бежали из дворца, предчувствуя беду. Тех, кто нёс с собой украденные украшения или иное имущество, казнили на месте, остальных — отпускали.

— Крысы первыми покидают горящий амбар, — говорил царю верховный жрец. — Они не достойны присутствовать на празднестве.

О незнакомце, посетившим императора днём ранее никто ничего не мог сказать. Он растворился в бурлящем муравейнике Вавилона, и все попытки найти его были тщетны. Похоже, Хашдайя единственный, кто знал о сущности этого странного человека. На все расспросы царя он отвечал уклончивой улыбкой и рекомендовал заняться подготовкой к празднику.

На третий день в полдень глашатаи собрали несколько десятков тысяч народа вокруг величайшего зиккурата Этеменаки. На нижнем ярусе стоял император в окружении подданных, верховного жреца и начальника стражи. Жители замерли в ожидании страшных вестей, ведь новость о персах быстро расползлась кварталами и улочками города.

— О великий народ Вавилона! — побледневшее, покрытое испариной лицо выдавало волнение, но голос Бел-Шар-Уцура оставался громким и звучным. — Великая чума по имени Кир накрыла нашу империю. Но боги не отвернулись от нас. Как бы своенравны они ни были, они хотят помочь нам. Как давно не было радости и счастья в нашем городе! А ведь это единственное, что веселит богов. Сегодня, второй день Арахсамну, месяца Жаровни, я объявляю великим днём радости во славу всех богов. Пейте, гуляйте и развлекайтесь, забудьте о всех бедах и невзгодах, оставьте работу, отбросьте усталость, и радуйтесь во славу царя, Вавилона и великих древних богов!

Услыхав это, народ сначала замер, а потом волна радостных криков понеслась по всей площади перед великим зиккуратом. Люди ринулись за алкоголем и яствами в таверны и на рынки, сметая всё на своем пути. Вскоре город наполнился пьянством и балагурством, кутежом и развратом, словно это был последний день его существования.

Тем временем в императорском дворце закончились приготовления к жертвоприношению. В большом тронном зале стояла огромная чаша, к верхнему краю которой вели каменные ступени. К ней периодически подводили одного из шестидесяти связанных рабов и быстрым движением кинжала перерезали горло. Всё это время верховный жрец Хашдайя читал молитвы, больше похожие на заклинания, чем на воззвания богам. Эхо криков убитых и бормотание жреца возносились ввысь вместе с благовониями, заглушая игру придворных музыкантов, крики и смех, рычание придворных львов.

Сам царь праздно лежал на своем ложе среди изысканных тканей, драгоценностей и сосудов, безучастно наблюдая за происходящим. Его окружали наложницы, фавориты, приспешники — все те, кто не рискнул покинуть дворец и надеялся получить тут защиту, либо дозу наслаждений. Погруженный в свои думы, Бел-Шар-Уцур тихо бормотал себе под нос только ему известные заговоры и заклинания. Как вся эта вакханалия поможет уничтожить десятитысячное войско противника, вероятно, уже осаждающее этот город? Разве боги, требующие крови, не будут рады ещё большему кровопролитию? Все чудеса, все проявления божественного, что он встречал в жизни, были лишь умелыми фокусами, либо счастливыми совпадениями. А даже если где-то он и видел настоящее проявление магии — то сложно было представить настолько большую силу, способную остановить целую армию.

Бел-Шар-Уцур, опьянённый вином и гашишем, поднялся. Глотка последнего раба, выплеснула алую жидкость, и его тело бездыханным мешком мяса и костей упало на пол. Большая каменная чаша до краев наполнилась кровью. Царь знал, что теперь ритуал необратим, но это его уже мало волновало. Как и армия врага у ворот Вавилона, как хаос, бесчестье, и смерть. Бел-Шар-Уцур, переступая омытые кровью, извивающиеся и стонущие, живые и мертвые тела, вышел из дворца. Он не боялся смерти, он был готов принять ее. Словно во сне смотрел он, как переливаются огни его города, его детища, которому было суждено погибнуть.

Сделав шаг, царь почувствовал, как его ноги наливаются свинцом, и он теряет над ними контроль. Тихо вскрикнув, великий император Вавилона повалился наземь и покатился каменными ступенями вниз. Он услышал, как хрустнула его шея, и последним, что он увидел, было яркое пламя, поднимающееся над дворцом.

 

Когда перебежчики по приказу сверху открыли врата города для недавно прибывшего войска персов, и Кир Великий прошел улицами Вавилона, его изумило всеобщее настроение праздника и неприкрытой радости. Город сдался без единого трупа, но почему все люди пребывают в состоянии безумной эйфории, словно это последний день их жизни? Подоспевший встречать нового правителя, верховный жрец Вавилона Хашдайя любезно объяснил, что в этот день люди Вавилона восславляют старых богов и приветствуют своего императора. Жрец также просил принять во внимание, что это он убедил императора открыть врата и сдаться, не пролив ни капли крови. К великому несчастью, во дворце начался пожар, и, убегая, император упал и свернул себе шею, так и не успев официально передать власть новому правителю.

— Если люди так рады моему правлению, то пусть веселятся, — повелел Кир. — Вас же, я назначаю своим придворным магом. Вы также остаетесь верховным жрецом Вавилона и сделаете все, чтобы местные боги благоволили мне.

— Приму за великую честь, мой повелитель, — скромно улыбаясь ответил Хашдайя. — Я позабочусь о том, чтобы старые боги остались довольны.