Пару недель назад эунер, огонь правосудия, как расшифровывался титул Симона, получил письмо, одно из тех, что тот надеялся не увидеть. Секта, что набирала обороты взывала к нему; секта враждебного бога. Им самим было бы не приятно работать с Симоном, однако он был единственным, кто мог их понять, а потому они хотели заключить с ним союз на основе общего интереса. Этим интересом была магия, что исчезла тысячелетие назад. Впрочем, исчезла - слишком категорично сказано, она была сильно ограничена, буквально сломана. Каждый из богов, что просто сгинул, оставлял своё воздействие, тем самым поддерживая хоть какой-то, да ход магии в этом мире. Этого было мало, и тех сектантов подобное не устраивало. Они на протяжении всего тысячелетия готовили план и поджидали момент, который, по их мнению, настал. Симон, как последователь, хоть и иной, но божественной сущности, в прошлую - искусный маг, им прекрасно подходил для этого дела.

Каждый из последователей четырёх божественных существ, член секты, как они себя называли независимо от стороны, обретал бессмертие. Своё бессмертие. Об одних вечно жила память, у других душа не могла умереть, третьи существовали лишь телесно, отдав душу своему богу, а четвёртые же, как Симон, не могли умереть, вечно умирая. Такие условия были и сейчас, ведь хоть сущности и сгинули, магия всё ещё есть, и она даёт возможность жить тем, кто сильно с ней связан. К сожалению, большинство сектантов не были такими и почти все сгинули. Связь с магией и есть связь сущностью. Симон был как раз из тех, чья связь сильна, потому, он был ещё жив; последний член своей секты.

Он не вспоминал о своём прошлом с радостью. Не было ничего весёлого и хорошего в диктатуре сильных над слабыми, а именно об этом была их секта. Хоть сам Симон и не был из слабых, но слабым он сочувствовал. Он не вспоминал те времена с досадой или грустью, всё же ему удалось помочь многим бедным людям. Он принимал это прошлое как факт, как то, что уже не изменить. Он давно смирился с ним, прожив около тысячи своих жизней. Каждый умерший, состоявший в секте божественного существа, кого звали Гомéсом, не мог умереть навсегда. Они вечно возвращались в своё прошлое состояние после смерти, однако ход времени это не нарушало. Смерть возвращала их к лагерю, и они снова проходили весь их путь становления. Причём, их память оставалась с ними. Не обязательно было даже снова проводить обряды вступления, и прочее. Становление - лишь условное название.

Становлением было переживание сильных эмоций. Симон прекрасно помнил тот самый, роковой момент становления. Тогда он уже вступил в секту и, более того, стал почётным членом магического круга. Мастер круга, Краерис, однажды застал Симона, что раздавал предназначенную ему еду обычным рабочим, что составляли большинство самой секты, лишь условно входя в неё. Он тут же пригласил его в свою комнату, и затеял разговор.

- Вызывали, магистр? - Вежливо входил молодой, семнадцатилетний на тот момент, Симон.

- Да, ученик, вызывал. - Сухо, но заинтересованно отвечал Краерис.

В Симоне был огромный магический потенциал, что сам мастер Краерис подмечал, а потому Симон был чуть ли не его любимчиком во всём кругу.

- Взгляни в окно. - Сказал он, указывая на окно перед собой.

Симон взглянул. Был вечер, рабочие уже вернулись со своих мест. Большинство выпивало, некоторые даже затевали драки. С комнаты Краериса открывался вид на большую часть трущоб рабочих. Конечно, туда сам мастер редко смотрел. Всё же, если поднять глаза и смотреть прямо, будет видна лишь одинокая скала. Скала "Перерождения".

- Что ты видишь, ученик?

- Людей. Они отдыхают после тяжёлого дня. Отдыхают как могут.

Мастер Краерис разочарованно вздохнул.

- Ты смотришь вниз, когда следует смотреть либо прямо, либо вверх. Ты не стремишь себя к высокому, затягивая в болото, ближе к тем необразованным маргиналам. Ты - маг, Симон. Тебя не должна заботить их участь. Они - лишь пчёлы. Какое дело человеку до пары пчёл в улье? Никакое. Пока они справляются со своей работой, нас это касаться не должно. Мы даём им всё, то у них есть. Их цель - выживание, наша - созидание. Как ты собираешься создавать хоть что-то, когда тебя тянет к ним? К людям что всеми силами рушат себя алкоголем, драками, моральным разложением? Ты не будешь ничем отличаться от них.

- Знаете, магистр. - Уверенно отвечал Симон. - Сравнение с пчёлами весьма уместно. Нам нет дела до пары пчёл, но когда из-за этой пары пчёл остальной улей откажется работать, то мы мало того, что останемся без мёда, так ещё и будем зажалены до смерти. Да и для кого, как не для них стоит что-то создавать? Можно жить с одним ульем и следить за ним, получая банку мёда в месяц, а можно дать пчёлам лучшие условия, тогда и мёд будет слаще и банок больше.

- Слышу я в тебе уверенность в простом народе. И я был таким, Симон. Поверь, дай им условия получше, они вовсе откажутся от работы. Именно так всё устроено. Мы - способны постигать великое, потому мы не обременены тяжким физическим трудом, но мы трудимся головами, они же глупцы, а потому через труд свой физический по-своему развиваются.

- Хотелось бы вам верить, магистр. Но я не верю.

Симон резко вышел из комнаты мастера.

Он не хотел мириться с этим, и так и не смирился. С того момента он лишь понял, что следует действовать скрытно. Он был единственным магом, что помогал рабочим. Хлопотал по поводу выходных, если у тех были какие-то проблемы, защищал перед авторитетами лагеря в случае чего. Он быстро стал святым в глазах обычных рабочих. И какой бы сильной и страшной божественной сущностью не был Гомéс, его мощь и рядом не стояла с тем авторитетом, который Симон имел в народе. Гомéсу это конечно не нравилась, а потому он вечно отправлял Симона на дальние лагеря-рудники, дабы тот "смотрел за порядком там". Конечно, суть его ссылок была лишь в попытке сломать авторитет Симона в лагере, однако ничего не удавалось.

В это же время он совершенствовал своё знание языка Шиéнсы, если это можно назвать знанием. Нет никаких проблем заучить язык, что способен управлять магией, слова есть слова, однако это не давало возможность магией пользоваться. Особенность языка Шиéнсы, как языка, способного управлять магией, это его нелогичность. Чтобы пользоваться магией необходимо понимать язык. Именно что понимать. Как это работало и что значило "понимать" не знал никто. Даже самые величайшие маги не могли дать на это ответ.

Человек понимает слова по-другому, не как Шиéнсы. Человек скажет "стол", и образ стола в его голове предстанет перед ним, однако слово "стол", это не стол. В языке же Шиéнсы, в его правильном понимании, слово "стол" и есть стол. Говоря слово "стол" ты не подразумеваешь образ стола, а подразумеваешь сам стол. Примерно так он работал. Не было ни родов, ни времён, ни гласных, ни согласных, ни существительных, - вообще ничего. Были лишь явления, и их не логическое понимание.

Когда-то давно эти Шиéнсы и создали людей вместе со всем миром этим языком. Из этого языка остальные три сущности и сделали себя божественными. Всё кончилось тысячелетие назад, когда последняя сущность, Верчéслав, остановил магию, совместно с Гейбом. Уставший от вечных войн трёх божественных сущностей, и чувствуя стыд за своё участие, Верчéслав желал прервать войну и искупить всё содеянное им. Он стал четвёртой сущностью, но тут же исчез в небытие, оставив лишь горстку последователей. Почти все они были знакомы Симону, и некоторые из них были его друзьями.

Падение магии ознаменовала и крах Лагеря. Без Гомéса и Симона, он буквально уничтожил сам себя. Симон ничего не мог сделать, ведь стал просыпаться после смерти просто у лагерей, а не у их Лагеря. Раньше, существовала связь между Лагерем Гомéса и магией. Слово "лагерь" подразумевало именно лагерь Симона. Теперь же, слово "лагерь" на Шиéнсы значило лишь небольшую горстку построек и столько же людей. Симон стал теряться после каждой своей смерти, а потому жизнь его была пуста. Рутинна. Эта рутина изводила Симона с ума. Ему лишь пару раз за все эти прожитые жизни удавалось встретить знакомых, и то пробыл он с ними не долго.

Из всех жизней, эта была самой счастливой для Симона. Он мог общаться со своими знакомыми, и многие из них, несмотря на принадлежность разным лагерям, стали для него друзьями, а ведь когда-то всё было слишком однозначно: враг есть враг. Симон уже не смотрел на мир таким образом. Враг не может быть врагом, только потому что должен быть врагом. На всё нужны причины.

Иронично, что то пришедшее письмо от секты Правислара, что призывало его помочь им в борьбе с Гейбом для дальнейшего восстановления хода магии в мире, он прочёл как раз в присутствии девушки, что когда-то и лишила его жизни впервые. По меркам прошлого - одной из врагов. В те времена они бы никогда не смогли бы хоть как-то общаться. Сейчас же, она была его самым надёжным другом. Он мог доверить ей что угодно, зная, что она не подведёт.

Её звали Ланой. Это не столько имя, сколько прозвище. Её оранжевые глаза и фиолетовые волосы, собранные в косу сзади, сильно выделялись на фоне древесных стен кабинета Симона, и даже её коричневатый пыльник не мог избавить её от столь яркого вида. Она стала последовательницей Верчéслава. Последователи его не могут умереть от старости, но могут умереть по другим причинам. Если же они умирали, их дух остался существовать в этом мире. Без магии, естественно, эти духи не могли ничего. Сейчас Лана была временной помощницей Симона, пока находилась в городке Скарт.

- Дела очень плохи, если псы Правислара идут. - Говорила она ему.

- Сам знаю.

- Собрался принимать их приглашение? Или всё же поборешься?

- Можешь даже не напоминать, что Правислар опасен. Вы с Латрэсом всё внятно объяснили.

- Ну и что же ты хочешь?

- Явно не уничтожение всего живого, с последующим подчинением одной деструктивной сущности.

- Но всё же ты собираешься в путь. Что ты надумал?

- Пока не знаю. Но одно знаю точно, что-то из этого выйти может.

Симон сказал, надевая патронташ на свою белую рубашку и завязывая красный галстук простым узлом на воротнике, как символ принадлежности к лагерю. Их цветом был красный. Он проверил свой карабин, дробовик, и револьвер, на случай если завяжется бой, однако также взял старую руну с заклинанием, больше, как талисман. Он часто смотрел на неё своими фиолетовыми глазами с надеждой, что она вновь загорится, как это было во времена лагеря, однако света не было.

- Послушай, Симон. - Чуть напряжённо стала говорить Лана. - Мы в тебе не сомневаемся, но подумай несколько раз, прежде чем что-то от них принимать, хорошо?

- Не держи меня за идиота, Лана. Я сам разберусь.

- Что же, будет твоя воля - ещё свидимся. - Сказала она, собираясь уходить.

- Нет, постой! - Крикнул Симон. - Мне нужно, чтобы ты осталась.

- С какой целью ты меня об этом просишь?

- Я... я скорее-всего не вернусь. Время ещё тяжёлое, банды орудуют всюду, а я не могу этот город оставить без защиты. Если ты можешь, по нашей дружбе, проследи за ним? Все, что я здесь построил, я отдаю тебе под присмотр!

Город действительно стал процветающим, и всё благодаря хватке Симона. Он не давал преступникам чувствовать себя здесь спокойно ни секунды. Все, даже самые серьёзные банды, обходили Скарт стороной, в испуге от местного эунера. В смутную эпоху промышленного переворота это дорогого стоило для маленького городка где-то в степи. Так, из-за отсутствия этой постоянной проблемы, что тормозила развитие, городок действительно стал расти. Расти, конечно, не в мегаполис, до столичной цивилизации ему явно было далеко, но новыми домами да лавками он обрастал.

- Ты уверен?.. - Многозначно спрашивала Лана.

- Пожалуй да. На то моя воля, как принято у вас говорить.

- На то твоя воля. - Сказала Лана, пожав ему руку. - Сделаю всё, что смогу.

- Я в тебе не сомневаюсь.

Он вышел со своим оружием на улицу городка. В его планах не было становиться частью секты навсегда, однако временное вступление входило. Он хотел воспользоваться результатом, если у тех бы получилось действительно вернуть магию, а после поставить всё на нужное русло. Он был почти уверен в своих силах, а потому был готов пойти им на уступки.

Встреча была назначена возле ущелья, похожего на царапину в земле, от того и называлась оно в народе Царапиной. Это был важнейший за всё тысячелетие жизни Симона выбор. Его терзали сомнения, но он продолжал идти, пытаясь наметить себе план. Единственная проблема - размытость любого плана. Они не заключались ни в чём. Просто в нужный момент Симон бы взял ситуацию в свои руки. Но только когда этот момент настанет - никто не знал.

Тяжек был и сам выбор. Симона встретили и приютили здесь, как только тот возродился. Его не погнали из лагеря, не решили забить камнями ради веселья, ничего подобного. Ему просто оказали помощь, как потерявшемуся подростку. Симону было некуда идти, а потому он решил остаться за неимением альтернативы. Вскоре стало ясно, что городу не помешала бы помощь в противодействии бандитам, коих на тот момент развелось как тараканов. Каждый второй вооружался дешёвым пистолетом или дробовиком и считал себя достаточно достойным брать у людей то, что он захочет. Тут, на таких достойных нашёлся Симон. Хоть он и не мог колдовать также хорошо, как и раньше, огнестрельным оружием ему никто не запрещал пользоваться. Годы практики, и любой недоброжелатель получал пулю в голову на подходе к городу.

Симон привязался к людям здесь. Они были добры к нему и добры почти ко всем гостям. Его же они уважали также, как в своё время уважали рабочие секты, если не сильнее. Абсолютно каждый житель города признавал его как великого человека, без которого этот город обойтись бы не смог, хотя, на деле, как думал Симон, это он бы не выжил без города. Теперь ему приходится этот ставший родным город покидать.

- Добрый день, товарищ эунер! - Сказал ему проходящий мимо житель как только Симон вышел из своего участка.

- Не добрый, товарищ. Не добрый.

- В чём дело? Неужели очередная банда идёт к городу. Нам следует спрятаться?

- Вовсе нет. - Симон взглянул на него с огромной досадой в глазах. - У вас теперь будет новый эунер.

- Что случилось, товарищ Симон? - Волнуючись спросил его житель.

- Ничего. Просто необходимо уладить одно дело... во благо города. Прощайте. - Сказал он и ускорился в сторону Царапины.

Симон ушёл, но слова, сказанные им, не давали ему покоя по пути. "Во благо города". Что именно он делал во благо города? Объединялся с сектой жестоких убийц? И где здесь то самое благо для города. Да, Симон мог бы помочь им восстановить магию в мире, но как эта магия поможет городу? Симон был сломан морально. Он считал, что магия поможет городу, но как, он не знал. Он даже не знал что именно ему нужно делать, чтобы его задуманный план свершился, как его реализовывать и как поступать после его свершения. Одним словом - идея его рушилась, и волнение одолевало его всё сильнее. Он уже не был настолько уверен в своих действиях.

Сектанты уже его ждали. Он видел несколько магов их круга. Четверо из них были без головы, и просто левитировали над землёй, от чего Симон был удивлён. Конечно, он сталкивался с ними ранее. Его поражала их возможность использовать такую сложную магию, как левитация. В центре же стоял лысый мужчина с красным камнем во лбу, такими же красными глазами, и бледнейшей кожей. Одет он был в чёрную мантию. Окружали их изуродованные трупы людей. У них не было губ. Белоснежно-белые, но при том гнилые зубы сверкали, ибо ничто их не закрывало, а кислотно-зелёные глаза словно сверлили душу, порождая страх. Даже Симону всегда было немного не по себе в их присутствии. Были они настолько же бледны, как и их призыватели, а у их увечий на теле были белые полосы, что застыли на теле словно вытекшая из раны кровь.

- И всё же ты пришёл. Это хорошо. Твой выбор, Симон? Либо ты с нами, либо против нас... Впрочем, ты бы вряд ли пришёл, если бы не хотел вернуть то, что у нас забрали.

Забрали... А забирали ли у них что-то. Симону вновь за сегодня вспомнился Латрэс. Он говорил с ним около недели назад, но обсуждали они то, о чём Симон по серьёзному задумался лишь сейчас, после получения письма. Латрэсу вечно удавалось словно заглянуть глазком в будущее. То ли он просто предполагал, что подобное случиться, либо это была часть его собственного плана, так как он знал об этой секте больше Симона, либо банальное совпадения. Симон вновь убедился насколько умны последователи самого молодого среди божественных существ Верчéслава. Их разговор вспомнился Симону в ярчайших деталях. Он не мог о нём не думать сейчас.

- А ты всё служишь народу, Симон. Не устал? – Говорил ему хитрым Латрэс, бегая по кабинету своими оранжевыми глазами, что устремлялись на Симона, когда тот к нему обращался.

- Нет. С чего бы? Это моё место, я всегда следил за порядком, сам знаешь.

- Да, знаю. Какой раз ты мне это говоришь. Но ведь люди это не твои, сам понимаешь. Просто люди.

- Люди как люди, притом, хорошие.

Латрэс лишь усмехнулся.

- То есть ты уже отрёкся от своего прошлого?

- Нет. - Уверенно ответил ему Симон.

- Не был бы ты так уверен во лжи, а то а за демагога сойдёшь. Ты именно что отрёкся от своего прошлого, ты понял всю ничтожность нашего прошлого.

- Вовсе нет. Невозможно отречься от нашего прошлого. У нас была возможность управлять миром лучше, да даже жить нормально. Сам ведь знаешь, что жизнь наша теперь, по большей степени существование.

- Через магию миром управлять лучше? Ты меня смешишь, друже. Посмотри, те самые простые люди, которые ничего не стоят ни для власть имущих, ни для магов, ни для божеств, жалкое быдло в их глазах, создали то, до чего бы мы не додумались. А о какому управлении нами миром речь идёт? Мы не могли бы управлять миром, на это давно была установлена монополия божеств. От того и вели они вечные войны между собой, решая кто тут всем командует. Теперь же посмотри вокруг. Эти ничтожные люди для нашего времени владеют миром не хуже божеств. Казалось бы, у нас и магия была, и молнии с огнём мы могли испускать из рук. Теперь это может сделать любой, были бы деньги.

- Ты про оружие?

- Про оружие, естественно. Вот скажи, что парочка магов сделает против двадцати крестьян с ружьями?

- Ну, если правильные заклинания знать...

- А ты попробуй выучи. С оружием надо лишь тренироваться во владении и всё. Да и не тебе тут спорить с этим. Это у вас работяги добрую половину магов секты на колбасу пустили дубинами, кирками, да и вообще всем, что под руку попадёт.

- Да, с этим не поспоришь.

- И это только вершина айсберга. Сколько всего эти "невежественные свиньи" напридумывали. Казало бы, была телепортация, можно было из одной точки в другую за секунду добраться. Но опять же, делать это могли только достойнейшие из достойнейших. А теперь можно и билетик на поезд купить. Я к тебе сюда за неделю доехал через пол страны. Да, конечно, не за мгновенье, зато сколько всего красивого по дороге видел. Мог бы какой-нибудь маг до такой хорошей штуки додуматься, да ещё и сконструировать.

- Ты всё это так превозносишь. Время шло, всё развивалось. Может, у нас и такое же было бы.

- Не было бы, друг мой. Божества бы не позволили. Как человек может развиться, чтобы сделать подобные открытия, когда у него нет воли? Все мы были лишь марионетками божеств. Попробовал бы ты пойти против кого-либо, тебя тут же уничтожили бы независимо от того, какой ты маг. Даже Верчéслав вырезал всех Шиéнсы не своими силами, а подначиваемый и подпитываемый силой Прависларом. Это ему и помогло сделать то, что он сделал. Он дал свободу воли этим людям и вот во что она вылилась.

- И это свобода? Избавиться от рода диктаторов, чтобы служить одному диктатору? Да Гейб их ни во что не ставит. Ему вообще на людей плевать, особенно на тех, которые в провинции живут, как здесь

- Да. Такой же, как и Шиéнсы в свои "лучшие". Одно, правда исключение. У современных людей хотя бы есть шанс его свергнуть, если мозг дойдёт. В твоём Лагере часто бывали бунты, но просили тебя остановить их не потому, что нужно было хоть как-то разъярённую толпу угомонить. Просто нужно было рабочие руки сохранить, кто-то же должен вкалывать, а новых лень искать. Теперь же всё не так однозначно. Шанс их неудачи не 100%. Да, он может быть и 99,99%, но суть в том, что даже так есть хоть какой-то, да шанс. Ты радоваться вообще-то новым временам должен. Народ теперь хотя бы волей свободен, а в случае чего и вовсе может полностью свободным. Не этого ли ты хочешь этим добрым людям?

Так оно и было. Симон понял что именно он хочет - свободу обычным людям. Время магов прошло. Многие из этого времени умерли, так как не приспособились к новой жизни. То, что Симону удалось в неё хоть как-то, да влиться, и дало ему шанс пожить ещё. Это и ввело его в заблуждение. Время идёт, и с ним не поборешься, всему старому рано или поздно придёт конец, и оно уйдёт. На смену ему придёт что-то новое. В этом и есть прелесть времени, старое может возродиться в новом, но старое никогда не возрождается просто как старое. Сломанную деталь же не заменят такой же сломанной деталью. Скорее, люди сделают новую, учтя недостатки прошлой детали, чтобы прослужила дольше. Старое улучшается и становиться новым, оставляя некоторые черты. Люди же прошлого не менялись, как и не изменились эти сектанты, как и не изменился толком Симон, что всё ещё грезил мечтами о магии.

Теперь уже нет. Симон узрел правду, и принял её. Правда была в том, что он находился на важнейшей развилке его жизненного пути. Его выбор может изменить мир, а может просто спасти пару людей из деревни, хозяев этого мира. С учётом того, по какому пути пойдёт тот новый, старый мир, Симон сделал свой выбор, вышвырнув рунный камень к главе магического круга секты.

- Знаете, сорняк лучше вырывать пораньше, чтобы не разрастался. Вы оказали мне большую услугу придя сюда, великий магистр.

Не успел мастер круга посмеяться над дерзостью Симона, как тут же поймал пулю из револьвера в голову. Левитирующие маги были в этом плане проблемой, так как стрелять было некуда. Они все свои силы тратили на слабые заклинания, которые лишь немного ранили Симона. Они скорее досаждали, чем представляли угрозу, ибо с чем не справлялась точно пущенная пуля, справлялась дробь, а потому и маги в скором времени уже лежали на сухой траве.

Симону оставалось лишь разделаться с трупами. Они были медленные, но их было много. Как бы усердно Симон их не истреблял, они заводили его к краю Царапины, откуда тот, окружённый, уже не мог толком никуда отойти. Симон понял, что ему не видать безоговорочной победы, ведь оставалась последняя пуля в револьвере и три живых трупа, что окружили его и были почти в плотную. План пришёл незамедлительно. Точным выстрелом в голову он убил самого дальнего, после схватил обеими руками оставшихся двух и бросился в обрыв, потянув их за собой.

Падение было не из приятных. Он упал на спину, на которой всё ещё висел карабин, что при падении сломам Симону позвоночник. Оставшиеся двое разбили головы о камни. Все они были мертвы. Симон тоже чувствовал, что его смерть приближается.

Всю ту битву в сердце Симона не было ничего, кроме смирения и уверенности в своих действиях. Он - эунер, а потому и вёл себя, подабаючи эунеру, сражался до смерти во благо народа. Но что-то необычное он чувствовал в своей смерти. Он никогда не испытывал ничего подобного при ней, словно, она последняя, настоящая, и больше никто не перевернёт песочные часы снова. Это было странное ощущение, словно ушли все чувства. Не было ни боли, ни сожаления – ничего. Лишь смирение, ибо всё шло так, как и должно. Это значило лишь одно: его время подошло к концу. Он был рад, что уходит за свободу людей, а потому прощался с этим миром выполнив свой долг.