Разбуди меня утром

 

– Подъём! – Дилан щёлкнул зажигалкой «зиппо» и подпалил фитиль старенькой керосиновой лампы. Опустил колбу. Огонёк, осмелев, потянулся вверх.

– Все поднимаемся и шустро за мной в душевую!

Парни на матрацах зашевелились, начали отрывать тяжёлые головы от измятых подушек. Шорохи, поскрипывание металлических пружин заполнили тесное пространство камеры, плотно заставленной двухъярусными армейскими койками. Сонное недоумение, недовольное бормотание, волосатые ноги свешиваются с верхних ярусов. Всё это медленно тянется к центру. Шевелится вокруг огонька, который пляшет под стеклом, выхватывая из темноты сморщенные лица «новорожденных».

– Вопросов не задавать! Сральник, душ, натягиваем портки! Остальное потом! А ну быстро! За мной! Давай! Пошёл! – Дилан шлёпает тяжёлой шершавой ладонью по плечу ближайшего к нему долговязого мужика с ввалившимся, обтянутым сероватой кожей животом, подталкивая к выходу.

– А...

– Закрой рот и двигай! Я кому сказал! – Сжимает перед носом кулак...

 

Утро – самое важное время. Утром главное – не дать им расслабиться, притормозить и устроить истерику. Люди, выбитые из колеи, с готовностью и даже благодарностью будут выполнять любые приказания, если тон вашего голоса убедит их в неизбежности происходящего. Уже в душевой, выдёргивая их по одному из-под холодных жиденьких струек воды, Дилан приступает ко второй фазе побудки – присвоению имён.

 

– Тебя зовут Третий! Дошло? Твоё имя номер Три. Вот твой шкафчик с одеждой. –Указательный палец упирается в металлическую дверку с криво намалёванной фломастером цифрой.

Потом оттягивает брелок на металлической цепочке, висящий на мокрой шее мужика. Разворачивает его перед приплюснутым носом, с которого срывается мутная тяжелая капля. На жетоне, как и на двери шкафчика, нарисована «тройка».

 

– Эй! Чего трясёшь башкой, как старая кобыла! Твоё имя Семерка...

 

Настоящие имена некоторых из них Дилан знал. Старые документы, нашивки на одежде, у Второго – татуировка на пальцах. Долговязого раньше звали не то Палтус, не то Палкус... не, или Плункус? В общем, он давно понял, что тратить время на это бессмысленно, завтра всё придётся начинать заново. Зато считать они умеют все. И лишняя возня, в случае чего, с переписыванием имён на шкафчиках и жетонах не нужна.

Умывание прекращается самопроизвольно. Просто в бочке на втором этаже заканчивается вода. Струйки превращаются в капель, которую заглушают шлепки босых ног по лужам на скользкой кафельной плитке.

 

– Не телись! Портки, рубаха, носки, башмаки. Чего требуется с утра любому здоровому организму?! Правильно, Второй. Пожрать. – Дилан осматривает натянувших на себя одежду парней, распахивает дверь.

– Бегом марш!

 

Команда рыхлой рысцой тянется за ним по тёмному коридору в пищеблок. Там светлее. Широкие окна с давно не мытыми, кое-где потрескавшимися стёклами пропускают достаточно света. В самый раз, чтобы не расходовать керосин. Пластиковые столики аккуратно выстроены в ряд, возле каждого по одному стулу с номером на спинке. На столиках алюминиевые армейские разносы с вмятинами, заменяющими тарелки. Рядом ложки, вилки и кружки. Большая, закопчённая с боков кастрюля с остывшей слипшейся кашей на чугунной плите, приспособленной под печь-буржуйку. Кашу они приготовили сами ещё вчера. Вечером есть время этим заниматься, а спозаранку не до того. Утром Дилану нужно собрать людей, которые за ночь забыли всё, что происходило с ними накануне, и, до того как кто-нибудь закатит скандал, в двух словах объяснить, что жизнь без памяти лучше, чем вечная память под каменным надгробьем...

И да, у Дилана тоже есть простое имя – номер Один.

 

«2032.07.11 кажется суббота.

Их всё больше. Бродят по улицам, рассматривают пёстрые вывески, шарахаются от автоматических дверей, просят пить. Некоторые орут в голос, некоторые тихо сидят на лавочках в сквере. Вечером их собирают команды добровольцев. Развозят по клиникам, но там, говорят, уже нет мест. Организуют спецприёмники, приглашают тренеров и готовы неплохо платить. Подумаю»

 

Всего в команде, не считая самого Дилана, пятеро мужиков ещё из первоначального состава. Еще одного подобрали уже в городе. Две девчонки, тоже из местных – на хозяйстве. И Энн – но это отдельная история. Все непомнящие. Кто они? Как, зачем, где и почему? Они не знают ничего, но умеют многое. Восьмая – бывшая медсестра, с первого раза попадает иглой в вену. Пятый умеет извлекать мелодию из таких неожиданных предметов, как натянутая верёвка, а ритм – из пустого ведра. Десятая с закрытыми глазами разбирает и собирает полицейский «глок». Вот ведь. Человек может забыть всё что угодно, а его руки, его тело ничего не забывают.

Десятая. Она чертовски красивая. Даже бритая под ноль голова на тонкой куриной шее напоминает древние скульптуры. Её Дилан обычно назначает своей женой. Она ведь всё равно ничего не помнит. Лаская и обнимая в постели, нежно называет Тэнни, Энни или просто Энн. Лишь изредка, отодвинув в сторону одеяло, трогает шрам на её левой груди. Вспоминает. И уходит в свою комнату.

Она потеряла память не так как остальные, а по другой причине. Ей он говорит: «Попала под шальную пулю...»

 

– Ствол должен быть повёрнут в сторону цели. Всегда! – Энн прохаживается за спинами вдоль шеренги подопечных и, чётко выговаривая слова, объясняет парням азы правил обращения с оружием.

 

Задний двор городского полицейского управления от прилегающих кварталов отгорожен высоким каменным забором, почти крепостная стена. Вдоль этого рубежа выстроились в ряд, собранные по разграбленным бутикам, пожелтевшие манекены. На этом импровизированном стрельбище команда тренируется ежедневно в течение часа. Зачем? Энн тоже спрашивала его об этом. «Пригодится» – коротко отвечал он – «Патронов хватит».

 

– Целься! Огонь!

Полицейские «глоки» дёргают стволами, словно цепные псы мордой, натягивая привязь. Кирпичное крошево пыльным саваном накрывает израненную кладку. Грохот выстрелов шугает крикливых ворон. Энн недовольно косится на манекены. Два «трупа» из семи. Один из них – работа Первого. Плохо.

 

«2032.11.21 вечер.

Всё! Даже по радио передают только инструкции службы спасения. Вчера должны были вывезти мою группу. Ни кто не приехал. Город пустеет. Уезжают, уходят, это те, кто помнит, куда можно уйти. Электричество с перебоями. Точнее только днём часа на три. Холодно. Утром в дверь молотились двое амбалов, в чёрных куртках, рожи как у отставных боксёров. Не открыл. Нужно отсюда валить».

Дилан забирается на треногу антенны. Высота восьмого этажа. Отсюда крыша под ним погожа на букву «Н». Остовы трёх полицейских машин и нескольких грузовиков догнивают во дворе. Не высоко. Лучше подняться на одну из башен Сити. Только где они, эти башни.

На юг от него, там, где раньше начинался квартал частных городских коттеджей, чёрная клякса провала. Как будто влажной тряпкой кто-то прошёлся по нарисованной мелом на школьной доске карте. То, что не смог стереть, размазал грязными разводами. На север, в сторону вокзала, вдоль набережной, стёрлись пока только новостройки с апартаментами. Сам вокзал, древняя колокольня, даже дорога – почти не пострадали. Бинокль выхватывает старую площадь с высохшим фонтаном, разбитые окна цокольных этажей. Дилан внимательно всматривается в фасады покинутых зданий, в темнеющую арку центрального входа в мэрию. Если хорошо запоминать детали, если ходить мимо почаще, смотреть с вышки в бинокль, может «мокрая тряпка» их не коснётся? Вниз к реке Дилан с командой спускается каждый вечер, что бы натаскать воды в бочки. Там город совсем не тронула эта напасть. Чёрт бы её побрал.

 

– Эй! Первый! – Энн вылезла на крышу. – Ребята готовы.

 

Ходить за лекарствами по аптекам – совершенно бестолковое занятие. Такое же бессмысленное, как искать продукты в магазинах или топливо в бензобаках, брошенных на шоссе автомобилей. Именно из аптек лекарство пропадает первым, а всё, что остается, – белые перевёрнутые шкафы с битыми стёклами. За шприцами и бинтами лучше всего ходить по неприметным конторкам, где в опрокинутых, заваленных мусором стеллажах и в стенных нишах продолжают лежать забытые всеми аптечки. Нетронутые ни разу со времени их приобретения. К счастью, стираются они только вместе со стенами.

 

«2033.02.05 06:30 am.

Всех помнящих собирают под своё крыло военные. Шерстят базы данных собственников жилья и арендаторов за последний год. Сравнивают с номерами социальных карт, которые засветились у медиков. Ищут тех, кто не переболел и не вакцинировался. Говорят, что вроде как из-за болезни вся эта массовая амнезия. Наверное, и другие причины бывают. Не вчера люди начали память терять. Ходят по адресам. Бить не бьют, но приглашают очень настойчиво. Не откажешь. За кормёжку и тёплые казармы нужно отрабатывать на эвакуации. Формально – спасают гражданских. Тащат к себе на базу всё, что найдут ценного. Продукты, топливо, даже тёплую одежду. Помнящих, назначают офицерами, в группы зачистки. Так что я теперь лейтенант...»

Вокзал поменялся, словно присел, вжался в асфальт тротуаров, попрятал бесконечно рассыпающиеся венами рельсы, оставив только самые растоптанные. Так в детстве кажется всё огромным, высоким и бездонным. А лет через тридцать школьные классы превращаются в сморщенные душные комнатушки. Парты набиты плотно друг к другу и не то что сесть, ноги не просунуть. До заката ещё часов пять. Команда возвращается из вылазки в железнодорожные депо. Ходили впятером. Две пары и прикрытие. Там наковыряли много интересного и полезного. Из Забывших никого не встретили. Из Помнящих, слава богу, тоже.

 

– Бог есть. – Долговязый номер Три, когда устаёт, всегда начинает философствовать.

Он, конечно, не помнит, кем был раньше. Но, скорее всего, или преподом в школе, или мелким клерком в небольшой конторке.

– Вот хотели же пустоголовых ублюдков, не помнящих даже своих собственных детей. – Он остановился, присел, делая вид, что пятый раз подряд завязывает шнурки на армейских бёрцах.

– Кто хотел? – Дилан снял у болтуна с плеча трубу гранатомёта и перекинул себе за спину.

– Лучше спросите – кто не хотел? Нет памяти – нет личности, только ходячее мясо с отверстиями для отправления нужд. Уснуло вечером, считай умерло. Проснулось утром – опять родилось. Грузи его, чем хочешь. Хотя... Таких и раньше было большинство, просто они маскировались, делали вид, что именно так и нужно жить. А Бог... он просто расставил всё по своим местам.

Пыхтит, поднимается с коленок.

Лучше бы угрохал подонков: банкиров и политиков. Да и всех остальных, наверное, тоже. Болтунов и трепачей...

 

Дилан криво усмехается, отодвигает в сторону долговязого и, высунувшись из-за обросшей мхом стены невысокого здания, осматривается.

Всегда кажется, что если угрохать тех, кто улыбается с рекламных плакатов, кто никогда не терял память и рассудок, то жизнь наладится. Может, так и будет. Может и угрохает. Мир разваливается, стирается, память оказалась тем стержнем, на котором всё держалось. Из-за этих разговоров он запрещает им делать записи. Выискивает под матрацами клочки бумажек, испещрённых кривыми буквами. Особенно у этого болтливого недотёпы. И как же смешно читать, что они там понапридумывают, что себе самому, только завтрашнему, передать хотят...

 

На площади тихо. Дилан удовлетворённо кивает, но пропускает Третьего семенить перед собой. Долговязого они нашли всего два месяца тому назад. Выскочил из полуразрушенного здания – худой, грязный. Бросился к ним, кричал что-то, умолял убить его. Дали воды попить, потом несколько галет и опять воды. Осмотрели, вроде без проблем оборвыш. Забрали в лагерь. Утром проснулся раньше побудки, устроил дебош. Пришлось его по башке прикладом приложить для успокоения. А так, нормальный мужик, с соображалкой. Прижился быстро.

 

Первая пара прошла впереди с форой минут в двадцать. На площади возле высохшего фонтана авангард должен дожидаться Первого и Третьего. Это как по минному полю: первая пара, за ней вторая, если что, погибнут только двое. За год в чёрное ничто провалились четверо его бойцов. Однажды, чёрная стёрка в мгновение снесла за спиной Дилана пол квартала. Вместе с теми, кто оказался всего в десяти метрах позади него. Но и это не главная опасность.

 

Фонтан возвышается посередине старой площади. Растрескавшееся кафельное дно за парапетом и две фигуры в центре – голый мужик и баба с рыбьим хвостом. Впрочем, хвост давно отвалился, вместо него торчит ржавая арматура, так что от бабы осталось только туловище с сиськами и голова.

Ребят на площади не видно. Плохо. Дилан, продолжает идти за своим напарником, присматриваясь на ходу к облупившимся стенам и зияющим провалам окон.

 

– Здорова, мужики! – Он притаился между изваяниями. Шагах в трёх от него, на плитке, лежат два тела. Пятый с вывернутой задом наперёд головой и Седьмой, связанный по рукам и ногам.

Долговязый, вплотную подошедший к фонтану, первым заметил тела и хотел уже сигануть к ним через просевшую чугунную цепь ограждения. Дилан, схватив его за рукав, дёргает на себя, валит на брусчатку.

Из-за фонтана гулко бахает выстрел. Грохот разносится по площади, отражается от домов, мечется над брусчаткой утопая в нарастающем:

– Кар, кар, кар...

Предупредительный.

 

– Чего дёргаетесь? Не надо дёргаться. Всё равно вляпались. – Чужак не торопится выходить из-под прикрытия бетонных фигур. – Оружие кидайте сюда. Вам оно незачем, а мне спокойнее.

 

Дилан трезво оценивает шансы укокошить гостя, стреляя по нему, притаившемуся за фонтаном, из пистолета. О том, чтобы поднять базуку и думать нечего. Решает не спорить. Но и исполнять приказания буквально – незачем. Вытащив из кобуры воронёный ствол, Дилан бросает его от себя, но не в фонтан, а на брусчатку. Уж очень охота посмотреть на того, кто так нахально подставил ему ножку всего в двух кварталах от убежища. Кивает поднявшемуся с колен Третьему, тот тоже отбрасывает свой пистолет в сторону.

 

– Спиной ко мне.

Дилан отворачивается от фонтана. Слышит, как за плечами хрустит плитка под ногами пришлого.

– Я к вам ничего не имею и убивать не буду, если сами не станете нарываться. Я здесь человека ищу...

 

Договорить не успевает. Гулко грохает в стороне. Над домами, безучастно наблюдающими за происходящим, хлопают крыльями вездесущие вороны. Галдят, вновь поднимаются над крышами черным облаком. Гость, который уже успел перелезть через парапет на мостовую, вскидывает руки и мешком падает на камни.

Дилан снимает с плеч рюкзак и базуку. Озираясь на гостя, подходит к обмякшему телу Пятого. Касается ладонью горла. Кровь слабо пульсирует, внутри неподвижного тела. Пятый с мольбой смотрит прямо в глаза своему вожаку и пытается шевелить посиневшими губами.

 

– Во гад! Как накрутил... – Долговязый пыхтит, срезая скотч на запястьях, локтях, лодыжках Седьмого.

Дилан напрягает пальцы. Сжимает горло раненому. Минута, ещё немного. Пульс больше не прощупывается, глаза стекленеют.

.

– Жаль Пятого. А может наоборот... – Дилан опустил веки погибшему и развернулся к трупу гостя.

 

Крупный мужик. Здоровый, тренированный. Интересно, откуда его сюда занесло, как он смог пройти через провалы? Значит, есть коридор? А Энн, зараза, или не успела или засаду вовремя не разглядела. Дура, лучше бы пальнула по фонтану, не попала бы, хоть предупредила.

Дилан чувствует запоздалый страх, тот как рубаха прилипает к мокрой спине. Садится на корточки перед трупом гостя и шарит по карманам. Полезного не много. Пара ножей, которые хозяин использовал часто. Хороший набор в кожаном мешочке: кресало, огниво и трут. Офицерская портупея. В рюкзаке невскрытая банка ветчины, несколько сухарей и фляга с водой. В нагрудном кармане тяжёлый портсигар с гравировкой «Полковник Освальд Грант».

 

– Сучонок! Тот самый. За человеком он пришёл, – с надеждой царапает портсигар ногтями: курева не попадалось уже полгода.

Но, приоткрыв стальную коробочку, видит, что ошибся.

– Сволочь! – Сплюнув от обиды, бросает железку к себе в мешок.

 

Ни карты, ни блокнотов с записями при покойном не нашлось. Только скомканный клочок бумаги. Листовка: «Помнящие, кто бы вы ни были, где бы вы ни были. Рано или поздно запасы продуктов на разграбленных складах и в частных заначках закончатся! Если вам не всё равно, если вы думаете о завтрашнем дне...».

Дилан поднимается на ноги и, приложив ладонь ко лбу, смотрит в ту сторону, куда за тёмные силуэты домов между чёрных проплешин начинает опускаться солнце. Конечно, Энн должна быть где-то там, солнце не будет слепить её, мешать прицеливаться. Он представил хрупкую фигурку с тяжёлым М4 в руках, прильнувшую к подоконнику с выбитыми стёклами. Его передёрнуло.

 

– Всё, пошли.

 

Двое поставили на ноги третьего и, собрав пожитки, двинулись в сторону убежища.

 

«2033.04.22.

Чёртова баба. Капрал. Сука стриженая. Детей вывозить?! У меня машины перегружены оружием и жратвой. И ещё кое-чем. Сговорились с парнями в банк заглянуть, пол дня прокопались. Не бумага конечно... Какие к дьяволу дети! Самим бы не сдохнуть в этом бардаке. Позавчера такая же колонна, как моя, на полном ходу влетела в чёрный провал и всё! Ни ответа, ни привета. Стёрлись вместе с дорогой и мостом через реку. Я за баланду на базе не подписывался своей шкурой рисковать. И плевать на трибунал, и на полковника этого нахрапистого. Найдут? Пусть лучше там, под обрывом, куда Огурец с машинами улетел, поищут...»

 

– Ничего страшного. Переломов нет, только вывих и шишка на голове. Пару дней пусть отлежится. – Восьмая отошла от кровати, на которую в одиночной камере пристроили Седьмого. – Первый. Ты говорил, вечером натаскаем воды в бочки? Забираю ребят на хозяйство? Пойдём к реке?

 

Дилан кивает.

– Без меня. Идите по отметкам, не заблудитесь.

 

Давно он не сталкивался с Помнящими в городе. Поначалу, иногда, попадались парни, сколотившие небольшие банды, но эту проблему он со временем решил и был уверен – в город не пройти, из города не выйти. Что изменилось?

Энн, устроившись в столовой за своим столиком, разложила на нём разобранное оружие. Шомпол в руках мелькает, словно зубная щётка – уверенно и быстро.

– Тебе не попадались люди? Там. – Дилан махнул рукой в сторону кирпичного забора испещрённого выбоинами от пуль.

– Сегодня попался один. Лежит на площади. А вчера... – Энн пожимает плечами и берёт его за руку. Заглядывает в глаза, чуть прищурившись, как смотрит обычно на манекены у стены. – Нам нужен новый человек? Я поищу, если ты мне напомнишь об этом утром.

 

«2033.04.22.

Из города колонну выводить не стал. Загнали машины во двор брошенного полицейского участка. Приказал всем готовиться к ночёвке, отдыхать. Утром конечно геморно их в себя приводить, но что поделаешь. Бабу перевязал, оклемается, поговорю с ней, что такого полковник про нас разнюхал. А там видно будет. В расход или просто бросить её здесь. Посмотрел форм-статус на жетоне – помнящая. Парни таращатся на связанного капрала. Утром всё равно забудут»

За рекой, там, где раньше торчали стеклянные башни небоскрёбов Сити, теперь стояла чёрная стена. Дилан помнил блеск этих сталагмитов под солнечными лучами, помнил, что так было. Но даже названия башен уже не сохранились в памяти.

 

– Что там? – Энн держалась ближе к пожарному выходу с крыши многоэтажки.

Выше зданий в городе просто не осталось. И если коридор где-нибудь был, то отсюда он точно должен быть виден.

– Ничего. – Он отошёл от восточного парапета и теперь внимательно вглядывался туда, где их вчера атаковал пришлый. – Вот чёрт!

 

Поправил настройку бинокля. Чёткий след, ведущий на северо-запад, разрезал чёрную пустоту безликим однообразием квадратиков низкорослых крыш. Полковник шёл по прямой, как будто не боялся провалов. Как будто чёрное ничто отступало перед ним, выпуская из своих цепких объятий украденную память об умирающем мире. Дилан готов был поклясться, ещё неделю назад, никакого коридора там не было.

 

– Мы сможем пройти там? – Она стояла совсем рядом, но как будто боялась прикоснуться.

 

Тьма отступила, позволяя разглядеть тонкие детали оконных карнизов, переплетение проводов. Даже у сидящих на фонарях птиц можно было различить отдельные перья. Хотя, уже чуть в стороне от этого «следа» вороны сливались в размазанные чёрные пятна. Точно такой же след, только шире, тянулся от фонтана в сторону вокзала. Туда, куда ходили вчера люди Дилана.

 

– Он пришёл оттуда. Один, – Дилану хотелось быстрее спуститься с крыши. Но... – А ну ка.

Он сделал несколько шагов к парапету и, вновь прильнув к биноклю, навёл его на северо-запад.

– Пойдём туда, там кто-то есть.

 

Старая пекарня в двух кварталах от высотки, с которой они спустились, была зажата между многоэтажной парковкой и бетонным остовом сгоревшего жилого дома. Здесь каждая трещина на асфальте, каждый листочек на колючих приземистых кустах, разросшихся вдоль металлической ограды, дышали чьей-то памятью. Здесь точно кто-то обосновался.

 

– Крысы! – Энн отшатнулась от ведущей в подвал приоткрытой ржавой двери, за которой скрывалась бытовка или маленький склад.

 

Дилан отодвинул её в сторону. Крыс он не боялся и относился к ним скорее как к партнёрам, нежели к угрозе или даже неизбежному злу. Крысы всегда были там, где и ему тоже могло что-нибудь перепасть. Крысам, в отличие от людей, можно доверять.

Прошёл по коридору несколько шагов. Подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Снял чехлы с пробирок, наполненных слизью из старых очистных коллекторов. Слизь там стекала по гнилой утробе, жутко воняла и светилась в темноте. Фосфоресцирующий свет размазался по окружающим предметам, словно блестящее зеленоватое призрачное покрывало. Две пары красных огоньков неохотно отпрянули в сторону, уступив ему дорогу. Дилан двинулся вглубь коридора, потянул на себя полуприкрытую дверь кладовой. В углу небольшой комнатки из-под широкой полки стеллажа высовывались босые ступни. С утробным ворчанием вслед за ступнями показалась взъерошенная голова и перепачканные в крови руки. В правом кулачке существо сжимало половинку тушки с длинным хвостом. Девочка, а может мальчик, впотьмах сразу не разберёшь, с рычанием бросилась на незваного гостя. Грохнул выстрел. Пуля выбила кусок штукатурки, рикошетом просвистела возле самого уха Дилана и застряла в древесине стеллажа. Треск разрываемой ткани. Острая боль обожгла ногу чуть ниже колена. Не каждая собака сможет прокусить.

Рычащим клубком ребёнок выскочил из подвала прямо на Энн. Ударил в грудь. Ухватил руками за шею, карабкаясь на плечи. Из коридора на свет шагнул Дилан, поднимая руку с пистолетом.

– Нет! Это же реб...

Грохнул второй выстрел. Кровь из простреленной шеи найдёныша, заливая глаза, фонтаном ударила девушке в лицо.

– Подонок! – Щурясь от солёного тёплого и липкого, вскинула винтовку.

Он, дёрнув оружие за ствол на себя и в сторону, скользнул вперёд. Удар тупой рукояткой по голове. Энн, качнулась, цепляясь левой рукой за стену, и вместе с маленьким трупом, висящим у неё на шее, осела на пол...

 

Не сказать, чтобы Дилан за всю прожитую жизнь ничем не болел. Всяко бывало. И кашель, и насморк, и живот порой скрутит – за угол забежать не успеешь. Даже палец однажды отморозил, но вот так – чтобы жар под сорок и еле-еле на ногах – такого не случалось.

После того, как вечером притащил на себе из пекарни Энн, Дилан понял – это именно то, чего он боялся. Зараза никуда не ушла, не пропала, поселилась в тёмных углах, впиталась в мягкие тёплые тела приспособившихся, и ждала своего часа. Ждала его, Дилана часа.

 

«2034.06.14.

Плохо. Восьмая колет жижу из войсковых аптечек, но толку не много, может лекарство и негодное уже. Если не встану утром, начнётся бардак. Энн после удара по башке ещё не очнулась. Главное не свалиться совсем...»

Дилан закрыл дневник. Инструкцию что делать, когда проснётся, куда идти, чем колоть и какими дозами, повесил у Восьмой над кроватью и вернулся к себе. Оружие вытащил из кобуры, на всякий случай пихнул в вещмешок под кроватью ...

 

***

«...она не помнила мать, но любила. Любовью отца, который редкими выходными, сидя на открытой веранде, подолгу всматривался в старые фотографии. Анне казалось, что он шепчет что-то. Разговаривает, с нежностью перебирая в руках изображения красивой, молодой женщины. Память можно любить, а можно ненавидеть. Но в молодости кажется, что ненависть – выдумки взрослых. Страшилки по телевизору. Что убийцы и насильники, придуманы вместе с колдунами и ведьмами. А теперь... Отец встаёт ей навстречу, подбрасывает в воздух сильными руками. Он её защитит. Он спасёт. Он такой сильный, что может спасти целый мир.

Зелень на полянке перед домом вянет, превращаясь в серую пыль. Грузовики, моргая фарами, выстраиваются в колонну.

– Стоять! – она машет руками.

Слишком взрослый для лейтенанта, слишком уверенный в себе, выходит, смазливо растягивает губы в улыбке.

– Машины заполнены, у меня приказ – усмехается в лицо.

– Лейтенант. Подготовьте одну машину для перевозки детей. Сейчас вы получите новый приказ.

– От кого? От вас, капрал? – Улыбка продолжает топорщить щетину на его щеках. Но в глазах сверкает льдинка злости.

– От начальника базы. Полковника Гранта. – Анна отстёгивает от портупеи чехол спутникового коммуникатора. Выдвигает из корпуса короткую антенну. Нажимает кнопку вызова.

И в этот момент по ушам бьёт грохот выстрела. Резкий удар в грудь. Коммуникатор выпадает из ладони. Мир, исчерченный чёрными провалами, плывёт, прячется за подвижной пеленой. Она поднимает взгляд на лейтенанта. Не видит его лица, только чёрный зрачок ствола, направленного ей в лоб...»

 

Сон заставляет вскочить с кровати. Оторвать от лица мокрую подушку. В голове гудит набатом колокол. Анна трогает пальцами шишку на затылке. Больно. Как этот урод сильно приложил её по голове вчера. Сволочь. Подонок. Убийца. В одной сорочке выскакивает в коридор, по которому бесцельно бродят парни из команды. Команда? Лейтенант Дилан Парсонс – Первый!

Смотрят на неё. Кто-то испуганно. Кто-то оценивающе. Анна шлёпает босыми ступнями по холодному бетону. Распахивает дверь. Кривой прямоугольник разрывает тьму на неравные части. Возле стенки кровать. На ней человек. Осунувшееся лицо. Капельки пота на лбу. Без сознания или спит. Анна проходит внутрь, ближе к кровати, ищет взглядом что-нибудь тяжёлое, что удобно взять в руку и размахнуться. Рюкзак под кроватью. Вытаскивает, не зашнурован, переворачивает, встряхивает. К её ногам высыпается походное барахло. Толстый блокнот в кожаном переплёте. С грохотом падает пистолет и увесистая стальная коробка портсигара. От удара об пол раскрывается, под крышкой фотография: мужчина обнимает девушку, на руках у которой грудной ребёнок.

Сзади шаги. Кто-то хватает её за бедра, с силой прижимает к себе, тащит.

– Сучка! Жопа хороша! – хрюкает от желания и нетерпения.

Удар локтем назад. Крик. Хватка слабеет. Анна падает на пол. Хватает оружие и перекатывается на спину, передёргивая затвор. Над ней нависает волосатая туша Второго.

Бах! И снова в затылке хруст, звон и пульсирующая боль. Анна роняет пистолет и сжимает голову ладонями. Упирается спиной в холодную стену. Её выворачивает на изнанку приступ рвоты. Перед глазами мелькают потерянные дни.

– Неееееет! – царапает ногтями пол, рвёт рубаху на груди. – Отеееееец!

Слёзы смывают со щёк чужую кровь и кислую горечь...

 

***

Темно вокруг. Мрак серый, чуть разбавлен сквозь маленькое окошечко в тяжёлой двери. В голове что-то булькает, словно вода переливается из одного уха в другое. Он попробовал сесть. Кровать жалобно заскрипела и провисла посередине. Кажется, он раздет. Где пижама? Поискал ногами тапочки на полу, наступил на какой-то коврик с ремешками. Что-то звякнуло, покатилось к стене. Это не его комната. У него была побольше, и диван кожаный.

Пошарил рукой по тумбочке в поисках мобильника. Наверное, нужно встать и идти на работу? Вот только, кем он работает? А может это больница? Прошлёпал босиком по шлифованному бетону, вляпался во что-то липкое, потянул к себе дверь. Закрыто? Толкнул её обратно. Петли со скрипом подались, и в глаза ударил свет. Слишком яркий после густого полумрака.

Никак не получается вспомнить, что же это за помещение и как он сюда попал. Как и зачем? Поплёлся по коридору, обходя пустые коробки и мусор. Вышел в широкий застеклённый холл, перегороженный металлическими решётками. Дверь на улицу распахнута. Прикрыл ладонью глаза и высунулся наружу. Прямо перед ним за чугунным плетением ворот, клубится чёрное ничто. Просовывается извиваясь, лижет металл. Чуть в стороне возле кирпичной стены, словно обнявшись с двумя манекенами, на земле валяется приземистое мужское тело со спущенными штанами. По телу прыгают чёрные птицы. Каркают. Пихаются, выклёвывая куски омертвевшего мяса с обнажённых рёбер на спине. Одна из них оборачивается.

– Кар! – не то приглашает присоединиться, не то радуется пополнению.

Он бросается обратно в полумрак холла и, вцепившись пальцами в собственные волосы, бежит по коридору до тех пор, пока, споткнувшись о порог, не падает на пол. Что-то звякает перед носом. Брелок на цепочке болтается на шее. На пластинке цифра один. Что это, имя? Номер в очереди на казнь? Или на процедуры? Не может быть такого имени. Поднимает голову. Осматривается. Встаёт. Большой зал, пластиковые столы, стулья, всё разбросано и переломано. Взгляд скользит дальше, в сторону единственного стоящего на ножках столика. На столешнице литровая пластиковая бутылка с мутной водой и замасленный блокнот. Вырванные, скомканные страницы разбросаны по полу. Лишь одна, наполовину исписанная, лежит тут же. Сначала протягивает руку к бутылке, запрокидывает голову, жадно припадает губами к горлышку...

 

«2034.06.08.

На обложке надпись «Спрячь, чтобы найти». Так и сделаю. Зачеркнула в календаре дату. Перечитала дневник за неделю, разницы никакой, но сегодня он разбудил меня сам. Стреляли по манекенам, Это, я понимаю, ежедневно, зачем? Стрелять никто не умеет. Выходили в город, к старому вокзалу... Я шла чуть в стороне, осматривалась – нет ли чужих, не следит ли кто за ребятами. Пропустила засаду, мужик спрятался за фонтаном. Первый выманил его, бросил свой пистолет в сторону. Попала в голову. Никаких чувств. Убила и убила. Неужели так было всегда?

2034.07.08.

Утром объявил всем, что его жена Девятая. Девочке лет пятнадцать. Вот урод! Полистала дневник. Всегда его женой была я! Сволочь! Пользуется тем, что мы верим каждому его слову. Как хочется его пристрелить! Боже, как же хочется...

2034.09.08.

Ещё один день зачеркнула в календаре. Нам нужны люди. Наверное, кто-то погиб недавно. Столиков в столовой свободных три штуки.

 

Голова трещит. Я всё вспомнила! Всё!!! Кто я, откуда, как всё было. Отца... Его портсигар нашла в мешке... Папочка! Любимый мой, прости! Не хочу жить! В этом дерьме...

А ты, выродок... Такие как ты стирают память, стирают жизнь, а когда вас становится слишком много, стирают этот Мир. Хотела тебя пристрелить... но нет. Оставляю тебе верёвку в кладовой. Не благодари. Мы уходим. И мы дойдём! А ты... если не сгинешь в провале, если вороны не выклюют тебе глаза и мозги, если не найдёшь верёвку и дождёшься... Однажды, я разбужу тебя утром!

Капрал Анна Грант»


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 4. Оценка: 4,50 из 5)
Загрузка...



Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...