С взъерошенной головой молодой художник сидел за кухонным столом. Узкоплечий, узколобый со щетинистой бородой, он походил на бездомного бродягу. Сгорбившись над помятой тетрадью, писал сточенным наполовину карандашом:

«Прошу не читать дальше тех, кто считает себя настоящим писателем. Просьба отбросить этот никчемный рассказ обо мне. Вы наверняка одаренный человек и начнете выискивать орфографические ошибки, целиться в корявые фразы, критиковать за отсутствие стиля.... Кипятиться насчет знаков препинания и т.д. Мне это все неведомо. Пусть читают те, кто увидит в моем рассказе не только нарушенные грамматические правила и ошибки, но и мысли с маленькими вкраплениями разнородных чувств.

Теперь же, высвободившись из нежных объятий словоблудия, выпотрошив лишние эмоции, хочу вернуться к своей незамысловатой истории, которая произошла со мной этим летом 2030 года. Всего лишь месяц назад.

Все началось с того, как где-то в коридоре хлопнула входная дверь. В нашем бараке жило несколько семей, и по звуку я определил, что хлопнула дверь именно моей квартиры. Какой-то дурак приделал к ней пружину, чтобы она не оставалась открытой. Этого дурака часто видел потом в зеркале. Просто совершенно позабыл, что прицепил ее сам. Двухкомнатная квартирка, в которой я проживал, досталась мне от отца, а ему от деда, а деду в свое время от его отца. Оторвавшись от этюда, (начал писать его прошлым днем на пленере), я насторожился. Ожидал увидеть пьяную рожу соседа, но вместо нее из темноты прихожей выплыла узкая морда Шарлотты. Мягко поблескивая мокрой шерстью, псина прошла в комнату и спокойно села у моих ног. (В это время на улице моросил дождь). Рыжая собака, короткошерстная, неизвестной породы, выглядела худющей, как садовые грабли. Если вырвать ее бок, то вполне можно использовать вместо этого инструмента. Она задрала нос и уставилась на меня мечтательным взором суфражистки, давая понять, что голодна. Признаться, я и сам не ел уже третьи сутки, а когда кормил собаку попросту забыл. С короткой улыбкой не менее мечтательно ответил.

- В доме шаром покати!

Пока давал понять это, она растянулась на полу рыжим ковриком, довольствуясь тихим уютом полупустой кухни. Назвать помещение кухней, язык едва поворачивается. Здесь не было ни холодильника, ни газовой плиты, ни кухонного гарнитура. Стоял лишь обляпанный масляной краской деревянный стол, о который иногда вытирались кисти и пара, добротно сколоченных табуреток, сделанных еще моим покойным дедом. Он, не смотря на высшее образование, всю жизнь проишачил плотником и умер достойно – его придавило бревном на стройке.

Так вот, оповестив собаку, об отсутствии какой бы то ни было еды, я отложил кисти и налил ей в миску простой воды из крана. Себе до краев наполнил граненый стакан и представил, как будто в нем самогонка. Ах, если бы вы только знали, какую самогонку гнал мой дед. Она горела лишь от одного взгляда.... Гнал он ее из чистого сахара, тогда свекольный продукт стоил чистые копейки.

Сидя за столом, я отодвинул одной ногой мольберт, а другой подтолкнул миску к Шарлотте. Приподняв стакан, точно собираясь произнести тост, тихо сказал.

- Мне нечего дать тебе, рыжая бестия, разве что отрезать собственное ухо.

В этот момент случайно вспомнил моего любимого художника Ван Гога, чьи картины, больше всего походили на нашу новую жизнь. После того, как власть в мире захватили хитрые инопланетяне, наступил полнейший импрессионизм. Красное стало зеленым, а черное белым. Жизнь перевернулась кверху ногами. Люди начали радоваться чужому горю и грустили, если кому-то было слишком хорошо. Откуда появились эти «черти» никто, толком не знал. Может они даже прилетели с другой галактики. Они приняли форму и вид обычных людей и под видом благодетелей подчинили всех себе и прибрали богатства земного шара к рукам.

Шарлотту было до мозга костей жалко. Она же была не виновата, что люди оказались настолько наивными, простодушными, и поверили в посулы коварных инопланетян.

Сердце твердым кулаком стукнуло в груди. «Что же делать?». Идти воровать не позволяла совесть, влившаяся с молоком матери. Да и, честно говоря, не хотелось попасть в руки черных роботов гвардейцев, которые охраняли внеземного врага. Их было несметное количество, и этих роботов иноземные правители привезли не с собой, а делали из самих же землян с помощью хитрых манипуляций. Они ходили повсюду, выискивая и выглядывая недовольных жизнью людей.

- Нет, Шарлотка, умереть голодной смертью тебе не дам!

Она все продолжала смотреть с самозабвенной преданностью. Может, знала, а может, догадывалась о тех двух почках, которые имелись во мне. «Уж лучше пусть одну съест моя собака, чем отнимут жадные правители!» - подумал я тогда и решил сотворить неслыханное деяние.

Недолго думая, взял кухонный нож и прошел в ванную комнату. Начал наполнять чугунную ванну в желтых пятнах, когда-то тридцать лет назад сверкавшую белой эмалью. В отличие от электричества воду не отключили за неуплату, и струйка теплой воды, завораживающе журча, постепенно наполняла двухсотлитровую емкость. Поэтому операцию собирался провести вполне в цивилизованном виде. Вы можете подумать, что я был дураком, раз собрался кормить домашнего питомца сырым органом. Однако ошибаетесь. Нет, дураком я не был. До того, как наполнится ванна, снял со стены оцинкованное корыто и сложил в нем костер, разломав одну табуретку. На нем решил поджарить свою почку. Чтобы не вызвать у любимой собаки чувство омерзения и тошноты, выгнал ее нежными пинками в коридор. Я разделся донага и лег в прозрачную теплую воду. К этому времени дождь прекратился, и на животе неба выглянуло похожее на развернутый пупок, румяное солнце. Сквозь удлиненное окно падал яркий дневной свет, достаточно хорошо освещавший мое исхудавшее тело, и нож торчал в руке, напоминая плавающую длинную сельдь. Ванна превратилась в омерзительную операционную.

Страха я не испытывал. Обида за беспомощность и неумение приспосабливаться к перипетиям жизни подталкивала к страшным действиям. Я смотрел на свой живот, а он, будто живой, восстал. На поверхности появились бурлящие зловонные пузыри, и мышцы пресса старались выскользнуть из рук. Они напряглись и задергались. Я плотно вцепился в них отросшими за три месяца ногтями и не дал вырваться. Подобно опытному хирургу полоснул поперек тела. Резал по живому.... Чтобы не взвыть от боли, прикусил нижнюю губу и, таким образом, подавил одну боль другой. Было видно, как кровь вытекает из меня струями, мутными потоками, делая воду коричневой. Да именно коричневой, а не розовой или бурой. Если не верите, можете сами проверить. Постепенно и беззвучно на поверхность синими буграми всплывали толстые кишки, отчего-то походившие на выпуклых лягушек, а рядом плавал, маленьким желтым корабликом, край откушенной нижней губы. Мне казалось, что он вот-вот затонет, а кишки заквакают и начнут выпрыгивать из ванны. Но они не заквакали, и я принялся разглядывать разверзнувшуюся полость на животе. В мутной воде, с трудом можно было, что-либо разглядеть и пришлось на ощупь выискивать притаившуюся почку. Не мастак по этой части, я плохо разбирался в расположении и строении внутренних органов, ведь художники в основном изучали мышечную анатомию человека. Мы не медики, и не обучены не глядя, отрезать нужные органы. Поэтому пришлось повозиться, перед тем, как оттяпать почку. Чтобы ускорить процесс, большим пальцем ноги я зацепил кольцо пробки и спустил некоторое количество воды. Она служила не только анестезией, но еще и своеобразным антисептиком, так как в ней присутствовала хлорка. Теперь перед глазами предстала живописная картина вскрытой брюшной полости, и я невольно подумал об оригинальном натюрморте. Вот где присутствовала самая настоящая мертвая натура! Расползавшиеся в стороны тонкие кишки, в отличие от толстых кишок, совсем не походили на лягушек, а скорее напоминали свернутого удава. Я настолько удачно располосовал живот, что ни один внутренний орган не был поврежден. Не имея пышной жировой прослойки, и благодаря плотной мышечной ткани, брюшина распалась без каких-либо затруднений и не разошлась слишком, как свежеиспеченный мясной пирог или раскрывшаяся таинственная книга жизни. Правда, читать эту книгу я не собирался. При виде аппетитного ливера, мне вдруг невыносимо захотелось есть. Я уже пожалел, что зарезал себя, а не Шарлотту. Хотя не любитель свежей собачатины, съел бы ее с превеликим удовольствием.

Наверное, именно этим отличается человек от животного, что в трудную минуту готов пожертвовать собой ради чужого благополучия. Ну да ладно, спешка всегда была моим пороком. Подвела и сейчас».

 

Дописав эти строчки, художник, покореженный горем, тяжело поднялся. Поправил стягивавшую живот повязку и, покачиваясь, проковылял к раковине. Налил в стакан, пахнувшую ржавыми трубами воду, и сделал несколько глотков. Пить ему совсем не хотелось. Просто решил погасить, разгоравшееся пламенем, волнение. Затем снова уселся за стол и продолжил свою писанину.

 

«Кто-то может не поверить. Сказать, что брешу, как тютик, как сивый мерин или подобно небезызвестному барону искусно сочиняю. Если не верите, то спросите моего соседа Костю, как он принес собственные кишки в больницу. Ему распороли ножом живот в уличной драке. Но он не потерял сознания, не упал в обморок. Тщательно собрал все причиндалы организма в охапку. Напоследок еще раз внимательно осмотрел тротуар, не забыл ли чего, и пришел на пункт скорой помощи, неся свое добро в руках.

Поверьте, был совершенно трезв. А вот там, как раз две медсестры и свалились на пол при его виде, словно в доску пьяные. Ну да ладно, вернемся к моей необычной истории.

Так вот, после того, как я сделал харакири, начал выискивать нужную почку. Знал, она родимая походит на крупную фасоль, вкус которой был давно позабыт и расположена где-то сбоку. Некоторое время, пошарив, наконец, в объятиях слизи нащупал ее и подтянул вперед. Все что окружало, не знаю, что там было, аккуратно обрезал. И вот в моих руках оказалась темно-коричневая, скользкая, как кусок льда, настоящая, не испорченная китайским спиртом, а лишь наоборот укрепленная качественным отечественным самогоном настоящая, свежая почка!

- Вау,... вот это да! - Выкрикнул я восторженно при виде универсального фильтра организма.

Как можно осторожней положил орган на пол и только сейчас вспомнил про иглу с ниткой, которые были необходимы, чтобы заштопать рану. С распоротым брюхом мне пришлось вылезать из ванны. Кишки непослушно рассыпались, не желали возвращаться на прежнее место. Удивляло, как сосед умудрился собрать их в охапку и дотащить до поликлиники. Они были скользкие и изворотливые, будто гадюки.

В итоге, я плюнул и пошел, как есть. Часть кишок придерживал рукой, а другая часть тянулась следом, оставляя мутно-кровавую дорожку. Желудок, походивший на огромный рыбий пузырь, тоже норовил вывалиться, и свалиться на пол. Я забыл, что к нему крепится пищевод и боялся потерять по дороге. Но, в конце концов, вспомнив, что жрать нечего плюнул и на него. Решил, что больше он мне не понадобится. На кухне, отыскав цыганскую иглу и моток суровых ниток, окропил своей мочой. Вспомнил про уринотерапию, которая, по многим слухам, могла поднять даже мертвого. Чудотворная, золотистая жидкость в данном случае пригодилась, как никогда. Затем я уселся на пол и тщательно в десять стежков заштопал свое брюхо. Надо было обмотать кровоточащий шов, и сделал я это без особого труда с помощью, стянутой с кровати, простыни. Несмотря, что постель не стирал полгода, она все еще сохраняла серый цвет и вполне заменила стерильный бинт. Все болезнетворные микробы уже съели, жившие в ней блохи. Закончив операционные и восстановительные процедуры, я выглянул в коридор, чтобы позвать Шарлотту на обед. Но ее, как ветром сдуло.

Лишь потом, спустя месяц, узнал, что она в этот же день сдохла от голода в придорожной канаве. Вы можете спросить: «А разве не могла пойти по помойкам, как-то прокормиться?». И окажетесь неправы. В мое время все помойки контролировали банды бомжей. В стране не осталось ничего, что не контролировалось бы разномастными бандами.

Ну, так вот.... Не дождавшись своей собаки, я приступил к разведению костра. Почку надо было приготовить, пока она не испортилась. Я открыл форточку и наглухо запер входную дверь. Забаррикадировался. Боялся, что могут помешать задыхающиеся от дыма соседи. Вдруг начнут штурмовать мою обитель. Когда огонь разгорелся, нацепив деликатес на нож начал обжаривать. Нежная почка поджарилась, довольно-таки, быстро, и через полчаса готовое ароматное блюдо уже остывало на тарелке. Не зная, стоит ли солить, я выглянул в окно и снова покричал собаку. Вдруг, она не станет, есть пересоленное. Сам же я, признаться, всегда любил солененькое....

Кричал долго. Потом прождал Шарлотту почти целый час. Сука так и не прибежала. Одиноко томившаяся на тарелке еда, уже остыла и не просто притягивала, а просто сводила с ума. Нечаянно, я вспомнил про чукчей, заплутавших в тайге и съевших свои уши. «А чем я хуже?» - подумал и в один присест слопал свою же почку. За обедом старался ни о чем не думать, особенно о пропавшей собаке. Утолив, таким образом, голод, пожалел, что у меня не два сердца.

После всех треволнений я проспал остаток дня, весь вечер и ночь. Проснулся ранним утром от острой боли на располосованном животе. Жившие в простыне блохи «гужбанили» и яростно кусали незажившую рану. В отличие от соседей они долго не унимались. Обычно те бузили до трех, эти же - до пяти. Во всяком случае, единственная стрелка на циферблате будильника упиралась в цифру «5». Тишина, казалось, добавляла боли. Надо было что-то делать. На мольберте все еще стоял незаконченный этюд соседней свалки. Подражая передвижникам, я всегда пытался вскрыть негативные стороны наших помоек. Пытался с помощью красок передать не только красоту наваленного мусора, но и его пьянящее зловоние, как обычно писатель передает, то же самое, но только с помощью слов. Но пока ничего не получалось. От полотна по-прежнему тянуло сладостью растительного масла, а не благоуханием сгнивших отходов.

Покружив по комнате, вокруг да около мольберта, я, в итоге, понял: «В виду того, что не на что купить пол-литра, только живопись может стать моим обезболивающим». Пришлось снова взять палитру. Краска на ней оставалась не высохшей, даммарного лака на пленере я никогда не применял, использовал лишь растворитель пинен и льняное масло. Поэтому на враках не поймаете, пишу чистую правду, как и все остальное.

Конечно же, позднее, я бы неминуемо скончался от внутреннего кровоизлияния, если бы в то время, когда нанес первый мазок, кто-то не постучал в мое окно.

«Не Шарлотта ли вернулась?» - подумал со страхом. Ведь кормить ее уже было нечем.

На огромную радость это оказалась не она. (Или ни она?). Тот, кто постучал, походил на человека. Правда, в слабых лучах утреннего света толком разглядеть его не мог.

Боль сняло, как рукой, точно по мановению волшебной палочки. Потом снова возобновился мелкий, июньский дождь. Сквозь мутное стекло я пытался разглядеть нарушителя спокойствия, но видел только темную тень на окне. Нерешительно просунул голову в форточку, выглянул. Имея высокий рост, я не встал на цыпочки, да и дом к этому времени уже достаточно просел. Фундамент на три четверти ушел в землю и пол вспучился.

С северных окраин города тянуло прохладой, пахло мокрым гудроном и придорожным цыганским табором. Где-то начали просыпаться первые петухи и автолюбители. Я пристальней вгляделся в стучавшего человека и, на огромное удивление, обнаружил молодую женщину. На вид около тридцати лет, короче, ровесницу. Она стояла безмолвно, не сторонясь слепого дождя, и продолжала молчать даже в то время, когда моя лохматая голова полностью высунулась из окна. Совершенно не обращала внимания на лужу под ногами и мое симпатичное лицо. (Внешне, я походил на Ивана Царевича, как на картине А. Васнецова « Иван Царевич на сером волке», естественно, когда был подстрижен и гладко побрит). Пишу об этом, чтобы потом никто не упрекнул и не сказал, мол, главный герой то картонный.

Под серой громадой туч лицо незнакомки выглядело неимоверно мрачным, и не выражало ровным счетом ничего. Я не спускал с нее красивых глаз, а она равнодушно разглядывала грязные подтеки и слабое отражение желтой полосы горизонта на стекле. Казалось, любовалась абстрактной живописью, сотворенной непогодой и моей ленью. Вначале не произвела на меня никакого впечатления. Клянусь!

- Что вам нужно? - Спросил рваным голосом.

Она вздрогнула и повернула бледное лицо, слабо освещенное утренней зарей, в мою сторону.

- Мне нужен Яак. Раньше он жил в этом доме.

Ее голос прозвучал, как выстрел старого дробовика. Сразил меня наповал. С перекошенным лицом, я стоял ни живой, ни мертвый. Не знал, что ответить.

«Налоговый инспектор!» - молнией пронеслось в мозгу. «Приперлась в такую рань по мою душу, сволочь!». Яак было мое имя. Других мужчин с таким именем я вообще не встречал ни разу в нашем городке. Ошибка полностью исключалась. Тетка пришла именно ко мне.

- Его нет дома, приходите на следующий год. - Ответил, стиснув зубы, собираясь навсегда захлопнуть форточку.

- Но он нужен мне срочно, по важному делу. Другого раза не будет.

Такой ответ меня насторожил.

- Вы с налоговой инспекции?

- Нет, что вы, я с бюро бесплатных услуг.

При слове «бесплатных» я сразу сдался. Это слово всегда действовало на меня, как валерьянка на кота.

- Тогда входите!

- А где вход,... на старом месте?

Глупый вопрос удивил донельзя. Единственная входная дверь располагалась рядом с ней. Буквально в нескольких метрах. Я повременил покидать окно, а женщина тем временем развернулась и блеснула длинной хромированной тростью. «Слепая!». Я неожиданно вскрыл причину странной отрешенности.

- Сейчас выйду, провожу вас.

Захлопнув форточку, поспешил к двери. На ходу снял болоньевую куртку с вешалки. Не хотел красоваться перед ней, как римский сенатор в простыне после термы.

Лихорадочно прошествовав по сумраку узкого коридора, боялся, чтобы кто-нибудь из соседей не высунул любопытный нос.

Благополучно встретил служивую даму на крыльце. Она уже шла на скрип двери, как на звуки охотничьего манка. В том, что она из бюро услуг уже начал сомневаться. Обычно там работали зрячие, так как нести добро вслепую не выгодно, и не положено. А вот для миссии налоговика, зрение как раз совсем не обязательно. Главное для работы вымогателя иметь чуткий нос, а не острые глаза.

- Какой воздух у вас - задохнуться можно!

Это было первое, что она произнесла, войдя в мою квартиру. Запах костра еще не улетучился, и сырая погода уплотнила его.

- Газ нам отключили,... а плитка подгорает.

Оправдываясь, соврал, недолго думая.

- Нет, пахнет не дымом, а чем-то другим.... Кровью!

«Неужели учуяла запах крови? Надо же какой нюх, не хуже чем у собаки. Объегорила, значит, все-таки, из налоговой». Мой взбудораженный рассудок отказывался в это верить. Я тотчас сник.

«Как же смог так опростоволоситься?»

- Ах, да.... Совсем забыл. Недавно кролика зарезал в ванной, а прибраться не успел.

- Да вы просто олигарх! Только они могут позволить в наше время дорогой деликатес.

- Что вы. – Напугано поторопился возразить. – Я бедный художник. А этого зайца случайно поймал в лесу, когда он залюбовался моей картиной. А вы, собственно, по какому поводу к моим пенатам?

Лицо женщины сделалось серьезным и не метавшие взоров глаза, завернулись белками кверху.

Я не предложил ей снять серый, выцветший плащ и присесть. Жаждал, чтобы поскорее покинула меня.

- Я Инга! Неужели ты меня забыл?

Фамильярный тон полностью обезоружил. Женщины с таким именем у меня никогда не было. За всю жизнь была лишь одна Дуня Кулакова. «Ошиблась!». Подумал с облегчением.

- Извините, но что-то не припоминаю.

Со страхом я пристальней разглядывал не весть, откуда появившуюся особу, лицом, походившую на тридцатилетнюю Бабу Ягу.

- Пять лет назад я была твоей любимой натурщицей. Разве не помнишь?

И тут я вспомнил. Действительно одно время у меня была натурщица лицом, походившая на сказочную старуху, а телом на Помону Аристида Майоля, правда, в засушенном виде. Еще тогда удивился, какое у природы тонкое чувство юмора, не меньше, чем у наших иноземных законодателей. «Неужели начинается деменция? Наверно, от недоедания....».

Пока купался в воспоминаниях Инга начала раздеваться. И, по-видимому, собиралась раздеться донага, как обычно делала раньше во времена сеансов позирования.

- Где твоя кровать? - Спросила, дойдя до плавок.

Я опешил, понял - позировать она не собирается.

- Послушай, не делай этого.... Я уже не тот, каким был пять лет назад.

- Ты болен?

- Да. В обед распорол живот.

- Зачем?.. Объелся кроликом?

- Хотел найти свою душу.

- Врунишка, ты просто хотел переплюнуть Ван Гога. Не надо заниматься членовредительством, даже если ты не признанный художник.

На радость она не сняла последнюю, скрывавшую знакомое место вещь. Не в укор будет сказано, но разглядывал надоевшее тело с философским настроением. Заметил, что она сильно похудела. Это тело знал, как свои пять пальцев и не восторгался женским богатством. Хотя, извините, поразился отсутствием торчащих из-под плавок усов. Опомнившись, я взял табурет и предложил сесть.

- Не желаешь выпить стакан воды?

- Лучше водки!

Молча, наполнил стакан и втиснул в ее руку.

- Представь, что это водка.

Инга произвела несколько глотков и как-то резко изменилась. Напускная бравада смешалась с бледностью и сделала ее еще страшнее.

- Ты по-прежнему живешь один?

Свинцовое лицо повернулось в мою сторону, глаза заморгали, как - будто могли видеть.

Ее коротко остриженные, цвета забродившей бражки волосы, промокшие под дождем, слиплись и походили на шапочку купальщицы. Маленькая грудь смешно выпирала сморщившимися сосками - синими изюминками. Но особенно печальную картину представляли торчавшие из развала слипшихся волос маленькие ушки, напоминавшие раскрытые крылья бабочки капустницы. Несмотря на прогретую костром комнату, тело ее дрожало мелкой дрожью, и скудный свет от окна отражался на гладко прилизанной макушке.

Я по-прежнему стоял напротив, возвышаясь над ней. Ростом Инга доходила до моего разреза на животе.

- Можно я останусь у тебя?! - Громовым раскатом, произнесла она.

Ее руки вытянулись вперед - норовили меня коснуться. Я отстранился. Деловое предложение показалось отнюдь не привлекательным. От него хотелось сразу откреститься.

Никто не смеет посягать на мое одиночество. Хотя постановка вопроса «Остаться у меня», а не «Со мной», немного успокоила.

- Даже не знаю, что ответить.... Ты же унюхала, как я живу. Будет ли тебе здесь уютно?

- Не беспокойся. В отличие от тебя обо мне не нужно заботиться. Не забывай, что я женщина и постараюсь заменить пропавшую Шарлотту.

Меня тряхануло. Откуда она знала о собаке. Шарлотта появилась у меня только год назад. А Ингу я не видел уже около пяти лет. Не придав этому особого значения, под напором ее чувств я оказался бессильным. Выгнать бывшую натурщицу не хватило духа.

«Черт с ней - пусть остается. В самом деле, она же не хуже Шарлотты. Думаю, по ночам выть не станет».

- Хорошо оставайся.

Лицо Инги загорелось победоносным румянцем. Я собрал с пола ее вещи и вложил в протянутые руки. Она сразу начала одеваться. Мокрый плащ повесил сушиться на веревке в коридоре. Пока она одевалась, снял куртку. Спустя пять минут или около этого, мы сидели за пустым столом напротив друг друга и молчали. Связанный простыней, я походил на пьяного Аристотеля.

- Признайся, ты ведь соврал про кролика? - Спросила Инга.

Покраснев, как ягодицы павиана, я ответил вопросом на вопрос.

- Почему ты захотела пожить у меня, у тебя ведь есть какое-то жилье?

Ее куриные мозги сморщились, и искусственные глаза захлопнулись.

- Уже нет. Банк забрал за неуплату кредита, а родные глаза робот пристав в придачу.

Я оказала сопротивление, и он стукнул меня по башке дубинкой так, что мои зенки выскочили из глазниц. Зато теперь получаю пенсию по инвалидности и ношу родные глаза, как сувенир.

Она порылась в накладном кармане ситцевой кофты и достала два овальных, похожих на перепелиные яйца глаза. Положила на стол зрачками в мою сторону.

- С этой минуты ты будешь под неусыпным присмотром.

Ее рот криво улыбнулся.

 

Сперва без самогонки общаться было тяжело. Я с трудом совладал с неловким положением трезвых мыслей. Когда ее левая рука выудила кошелек телячьей кожи, я напрягся, позабыв о шутке. «Неужели в нем деньги?». Мысли пошли совершенно другим путем. На огромное счастье из кошелька показались несколько купюр. Инга элегантно выудила их двумя пальцами, подобно карманнику - щипачу.

- Тебе надо купить йод, вату и бинты иначе твоя рана может загноиться. На остальные деньги купи продуктов, не хочу, чтобы ты питался одной водой.

Сейчас она смотрела глазами домовитой хозяйки. Такая бескорыстная забота меня растрогала. Ведь я ее почти забыл. (Имею в виду заботу). Куда девалось мужское достоинство? Немедленно, я подскочил, и, несмотря на травму, бодро покинул квартиру и поспешил к ближайшему супермаркету.

Люди шарахались от меня в стороны, а я продолжал идти, не обращая на них никакого внимания. Гордо маршировал, как генерал Чернота по Парижу, хотя не в кальсонах, но в простыне. Я сжимал в кулаке деньги! Остальное меня не волновало».

 

Художник снова отложил карандаш, растер кулаком проступившую слезу. Обтер мокрые пальцы о листок тетради. Глубоко вздохнул, вспомнил потерянное счастье, и ему казалось, что прошлое больше его не касается, а принадлежит уже кому-то другому. Карандаш вновь оказался в дрожавшей руке, и вся энергия тела ушла в него.

 

«К восьми кухонный стол ломился от разнообразной еды. Я уплетал за обе щеки, а Инга только делала вид, что ест. После обильного завтрака, мне захотелось вздремнуть, и я сказал об этом новой постоялице.

- Мне тоже не помешает прилечь. – Согласилась она.

Мы оба были худые, как щепки, а от меня почти ничего не осталось, и без труда разместились на моей одноместной кровати. Я натянул трусы и отвернулся к стене. Опасался за смазанный йодом, перебинтованный живот. Инга притулилась к моей спине, и дала понять, что тоже разделась. Голые соски тугих грудей, торчали перпендикулярно и нещадно щекотали мои лопатки. Вся спина страшно зачесалась. Терпеть зуд дальше было невмоготу.

- Почеши, пожалуйста, спинку.... Мочи нет, как чешется.

Она послушно, словно кошка кожаный диван, принялась царапать незагорелое тело. Начала с трапеций, перешла на дельты, а потом ниже на широчайшие и продольные мышцы спины. Чувствовались ногти твердости каленого железа. Стало хорошо и успокоительно.

- Какая у тебя белая, нежная кожа! С ней надо обращаться осторожно.... Хочешь я стану твоей спиночесалкой?

- Да! - Ответил я, утопая в истоме. - Очень хочу.

Что могло быть лучше спиночесалки с деньгами. Мы мирно разговаривали, я перестал критиковать настоящее, а она постоянно вспоминала прошлое. Слушая, я незаметно уснул.

 

Проснулся к вечеру. Инги рядом не было. Она пришла спустя полчаса с полными сумками. По запаху понял, что продукты не с помойки. Вечером мы ужинали при свечах, и пили вполне приличное вино.

Прошла неделя. Рана на животе постепенно затягивалась и сепсис больше не угрожал. Можно было смазывать один раз в сутки. В общем, я шел на поправку, что нельзя было сказать о моей подруге. Ночами она скрипела зубами, не хуже рассохшихся половых досок. Видимо, страдала от какой-то болезни, вызывающей бруксизм. На мои вопросы отвечала уклончиво, и если слишком досаждал, резко разворачивала лицом к стене и начинала царапать мою спину. Такие процедуры погружали в сон, в забвение, а монотонный голос просто гипнотизировал.

- Рельсы, рельсы... Шпалы, шпалы.... Ехал поезд запоздалый...

Длинные пальцы чертили эти рельсы вдоль моего позвоночника. Колкие постукивания ногтей отмечали каждую шпалу, и я немощно отключался. Ногти у Инги были острые, точно зубы амазонской пираньи. Как она умудрялась не делать мне больно?

 

Незаметно прошел месяц. За прожитое время Инга нашла все мои слабые места. Наконец то, Бог повернулся ко мне лицом. Теперь бывшая натурщица заменила не только Дуню Кулакову, но и стала живой спиночесалкой.

Я по-прежнему занимался живописью, иногда в погожие дни сидел в парке, рисуя портреты людей. Подрабатывал. К сожалению Инга никогда не ходила со мной. Ссылалась на домашние дела. И, признаться, сильно я не настаивал. Знал, вечером будет ждать вкусный ужин.

Как-то раз, проходя мимо хорошо известного банка, единственного в нашем городке, мне захотелось посетить его. Объявление о выставленных на продажу залоговых квартирах привлекло внимание. Любопытствовал узнать, за какую сумму продают отнятое у людей жилье, во сколько оценивают человеческое горе. Разумеется, в это время я думал об Инге.

Служащие банка показались больными на голову. Откуда взяли моду черпать из бедняков деньги? В смутном расположении духа я прикинулся имбецилом и сказал, что пришел за получением кредита на покупку квартиры. И Вы не представляете, какое потрясение испытал, когда узнал, что квартиру Инги продают в связи со смертью одинокой хозяйки. Сначала не поверил, и лишь просмотренные документы, все прояснили. Сложившееся счастье разлетелось в пух и прах за долю секунды. Я чуть было не впал в неописуемую истерику. Удрал из банка, словно подстреленный шальной пулей солдат. Примерно, как на картине В. Верещагина «Смертельно раненый». (Можете сравнить).

Сам не свой я вошел в сверкавшую чистотой квартиру. В ней снова горел свет, и на кухне стояла газовая плита, и холодильник ломился от продуктов. На столе красовалась цветная скатерть с крупными узорами и стояла ваза с искусственными цветами. Инга, в шелковом переднике, не хуже верной собаки встретила меня у порога. Положила у ног комнатные тапочки, сняла с плеча этюдник,... зацепила куртку на вешалку. Широкополую шляпу с головы, успел сдернуть сам.

- Почему такой понурый, все время молчишь? - Спросила она, наливая горячий борщ с галушками, в глубокую тарелку.

Я сидел, свесив голову на грудь, не зная, как рассказать о случившемся. Все время пока топил галушку и рассказывал, она стояла неподвижным кладбищенским крестом, вкопанным в сырую землю. Ее молчание становилось страшным.

 

Слезы лились ручьями по моим щекам - я пилил ножовкой Ингину руку.

Деликатная работа ничуть не увлекала. Помогая, она левой рукой придерживала дрожавшее полотно, не давая ему соскочить с локтевого сустава. Все время весело подбадривала.

- Не переживай! Мне совсем не больно, ведь я давно уже мертвая.

Молодец дедушка, что хранил инструмент в рабочем состоянии. Время на ампутацию не затянулось. Зубья поперечной ножовки имели допустимый развод, а режущие кромки остротой равнялись с бритвой. Сухожилья были распилены почти бесшумно, и лишь хрящи и сочленение издавали легкий скрежет. Кровь же по понятной причине совсем отсутствовала. Единственно - мясная стружка сыпалась мелкими хлопьями. С гулким звуком отпиленная рука шлепнулась на земляной пол сарая. Она осторожно подняла ее. Широко улыбаясь, протянула мне.

- Вот видишь, твоя спиночесалка останется с тобой навсегда. Правда здорово придумала? Эх, если бы ты не был таким любопытным, мне не пришлось бы покидать тебя. Сам виноват.... Да, совсем забыла. Похорони, пожалуйста, Шарлотту, собака до сих пор лежит в канаве рядом с развалившейся библиотекой.

Она посмотрела в приоткрытую дверь стеклянными глазами, чувствовала всполохи заката.

Горизонт кровавым бинтом развернулся над городом. До ночи оставались считанные часы.

- Может, поужинаем вместе последний разок? - Спросил, проглатывая слезы.

- Ты хочешь, чтобы я не попала в Рай?

- Время еще есть, солнце не спряталось полностью.

- Нет Яак, мне надо идти. Сам знаешь на такси ехать в таком виде нельзя. Таксиста жалко. А топать до кладбища далековато. Правило уже нарушено,... я начала разлагаться.

Став не рукопожатной, она нежно обняла мое плечо.

- Затаи, пожалуйста, дыхание. - Попросила и поцеловала сомкнутыми губами, отдающими тухлым мясом.

- Ступай! - Сказал я, отворачиваясь.

Жаба обиды душила меня.

Инга вышла из сарая. Спустя несколько минут скрылась в рубиновом мареве меркнущего света. Внезапно, закрапал мелкий дождь, похожий на мои слезы и точно такой же, как тем ранним утром, когда она впервые постучала в мое окно. Вот и все».

 

Художник дописал последнюю строку, поставил вмятину - точку, пробившую лист и отбросил со стертым грифелем простой карандаш. Подошел к своей пустой кровати и снял висевшую у изголовья высохшую руку Инги. Чудесным образом конечность не испортилась и выглядела, как живая, лишь немного уменьшилась в размере.

- Моя любимая спиночесалка. - Произнес задумчиво Яак и лег.

Оттянув ворот рубахи, пропихнул спиночесалку за шиворот. Закрыл глаза и представил, что Инга по-прежнему рядом. Тонкие струйки крови побежали по спине, но боли он совсем не чувствовал.

Через час, обескровленное тело, лежало уже неподвижно.