Своя весна

В сугробах своих снов Клот оставался гордым и сильным воином. Командовал отрядами, носил парчу и меха, ходил на балы и сиживал за княжеским столом.

Беда в том, что по сугробам яви он тащил старый гроб на дощатых салазках.

Верёвки впивались в тело даже сквозь кожушок. Шаг давался не то чтобы трудно, но, отмахав изрядный кусок заснеженного поля, Клот чувствовал себя куда старее, чем вчера.

«Бросить? Бросай! Бросай, дубина! Ты же пропил всё, что было. Так на кой хер тащишь эту ношу?..»

Но тащил, торил снег, плюясь и ругаясь, насколько хватало дыхания. Борода звенела льдинками, сопли намёрзли под носом. На маршах, бывало, Клот выглядел и похуже, но тогда он был молод, ел сытно, а впереди виднелась вся жизнь.

Теперь впереди серело поле и клочок леса, а позади... что ж, всё, что позади, отлично символизировал скользящий по серому снегу, опутанный верёвками гроб.

Земли, которые Клот считал родными, будто заживо гнили. Всё холоднее зимы, всё больше нечисти шастало по лесам и полям, ночью можно было услышать жуткий шёпот, доносящийся из тьмы. Что тому стало причиной – можно только гадать. Но в одном бывший вояка был уверен – станет ещё хуже.

Клот ухватил взглядом жалкую струйку дыма. На мгновение взвилась над холмом, и тут же растаяла в лапах ветра.

Выругавшись, он достал старый солдатский нож. Лезвие чуток гнутое, ржавое, с обломанным остриём, но это по-прежнему надёжный и тяжёлый нож.

«Если это... если... да кто угодно! Хоть охотники на Весну, хоть дозорные, хоть баба мягкая – всё одно заметят, и тогда от смерти не спрятаться!»

Как же не хотел умирать Клот! Ни вши, ни грязь, ни голод и холод так не досаждали ему, как мысли о смерти. Не для того он стольким пожертвовал в прошлом, чтобы теперь угодить в петлю или лапы чудовищ.

– Не бойся, кем бы ни был, – послышался хриплый голос из-за высокого бугра мёрзлой травы и снега, – иди, куда шёл.

После таких слов, если довериться незнакомцу, можно обнаружить и стрелу промеж своих лопаток. Или угодить на обед к полевому упырю.

– Покажись вначале, а я уж решу, бояться или нет.

Из-за бугра раздался смешок.

– Долго будешь ждать.

Фыркнув, Клот сбросил упряжь и обошёл бугор с противоположной голосу стороны.

На расчищенном клочке земли тлели продолговатые угольки. Такие часто использовали в полевых кузницах – они вспыхивали, стоило на них подуть. Рядом с очажком полулежал человек, закутанный в рванину. Лицо его покрывала сажа от угольных палочек и грязь. Не иначе, провёл в пути много недель. Под ним была странного вида подстилка и пара вещевых тюков, обмотанных парусиной.

– Хорошо устроился. Бока не жмет? – Клот огляделся. – А если на тебя набредут упыри или нищие, пока ты здесь сусликом прикидываешься?

– И что случится тогда? – без особого интереса спросил незнакомец.

Клот показал два пальцы и ткнул себе в немытую шею.

Бродяга решился было ответить, но зашёлся в лютом кашле. И не мог успокоиться, пока не уткнулся лицом в подстилку.

– Я такой скучный, что ты помереть удумал? – Клот толкнул незнакомца сапогом.

Снял перчатку, прикоснулся ко лбу кашлюна. Кожа горячая и влажная. Пришлось обтереть руки снегом и пропарить над углями. Моровых поветрий, насколько знал Клот, в здешних краях не было со времён экспансии, едва павшие княжества и захватчики закончили поливать друг друга стрелами и плодить мертвецов по лесам и полям.

Он натянул краги, снова огляделся, силясь отыскать следы возможных спутников незнакомца. Но снег вокруг был нетронут.

– Грабить вора не зазорно.

Клот столкнул незнакомца с лежанки. От той веяло теплом, будто под ней находились горячие камни. Он видел похожие в княжеской армии, да и сам помять боками успел. Спали на них отнюдь не безродные пехотинцы, и уж подавно не мог позволить себе подобную роскошь простак – лет двадцать долг отрабатывал бы.

Клот принялся скатывать лежанку. Под ней обнаружились широкие ножны с чехлом из восчанки поверх рукояти меча. Не шибко удобно, если решишь быстро пустить в дело...

В голове мелькнуло смутное узнавание.

Но это было настолько невероятно, что он отмёл все подозрения.

Клот собрал, что смог унести, вывалил на гроб, перехватил пенькой. Снова впрягся в упряжь.

Куча тряпья и меч не сыграют особой роли, если его поймают и вскроют крышку гроба. Тут никакое Слово Короля уже не спасет. Дозорные могли ещё закрыть глаза на контрабанду и бесчинства, которые учинял спьяну Клот, но тело в гробу стоило дороже любых сокровищ...

Он заметил следы от босых стоп. Упырь? Тогда лучше заложить крюк. Ни факела, ни серебра при Клоте не было – нечем отогнать плотоядную тварь. Разве что меч... но какой от него прок супротив подобной нечисти? Зарубиться самому разве что, пока глотку не разорвали...

Меч.

Было в нём что-то не дающее покоя. Знакомое, жуткое, что хотелось бы забыть. Но память услужливо подсунула картину горящего леса и сотен изувеченных тел, прикипевших друг к другу от безумного жара.

«Не может быть!»

Через мгновение Клот уже стоял возле гроба и боролся с узлами. Замерзшие пальцы, искалеченные за годы сражений и пьянства, еле слушались. Пот быстро стал холодным, впился в остывающую кожу, похищая остатки тепла.

Качаясь на ветру, Клот вытащил из ножен меч. По долу тянулись замысловатые знаки – сигилы творцов.

– Да чтоб мне на севере родиться... полый меч.

Сумеет ли он дотащить гроб и незнакомца сверху? Ещё как! Усталость на время прогонит куревом, а уж в едальне Аннет и Тара кого угодно на ноги поставят, даже хворого бродягу.

Клот по своим следам поспешил к незнакомцу, прикидывая, как уложить его под крышку, и хватит ли тепла подстилки, чтобы обогреть больного.

– Лежи тихо, дружок, – прошептал он, закрывая крышку. – Цени компанию, в которой оказался. Иначе порадуем упырей. Они, суки, чуткие, как старые бонны при родовитых девках.

Поле вдруг показалось бесконечным.

 

***

 

В пристройке пахло просмоленной паклей.

– Сама управилась, – хозяйка едальни стояла посреди помещения. От пухлой фигуры веяло теплом сильнее, чем от жаровни с углями.

– Я ж обещал помочь. Вогнать в долги удумала?

– Обещаниями щели не законопатить. – Она ворохнула угли и приоткрыла волоковое оконце, выпуская сизый дым.

Клот устало привалился к стене. Ледовая корка захрустела на кожушке, осыпалась на пол.

– Тряпку дать? – хмуро проговорила Аннет, глядя на добела выскобленные половицы.

– Лучше супу.

– Всем лучше супу, хоть бы один швабру попросил.

Тяжело ступая, она вышла из пристройки. Всё такая же огромная, теплая, сильная, как и тринадцать лет назад.

Пользуясь моментом, Клот втащил в пристройку гроб. Снял крышку, выволок незнакомца и уложил на горячую подстилку.

Ругань, которая обрушилась на него, когда вернулась хозяйка, Клот принимал уже полусидя.

– Я, конечно, всякого от тебя навидалась, милый мой. Запои, штаны обоссанные, рёбра гнутые. Сколько раз морду битую лечили вместе с Тарой, выводили вошь и клещей выколупывали, но тут ты сам себя превзошёл!

Ругань он закусил похлёбкой, жадно подхватывая горячую юшку и крупные куски капусты ржаным сухарем. Кажется, даже румяное сало зацепил, и это стоило всех сегодняшних мучений. Погреба в едальне даже в такие мрачные времена не пустовали.

– Прости... – пробубнил Клот, жадно запихивая в щербатый рот клёклый мякиш. – Отработаю. А их бросить не мог. Там снег и упыри, знаешь ли.

– Их? – Аннет грозно уперла рубки в бока и покосилась на бродягу. – Мне из тебя каждое слово клещами вытаскивать или сам расскажешь, кого ещё приволок?

Устало вздохнув, Клот отставил миску и на заднице придвинулся к гробу.

– Вот, – поднял крышку и радостно посмотрел на хозяйку едальни.

– Знаешь, все-таки тебе нужно было идти за меня, когда овдовела. Ты совсем отчаялся или тебе последние мозги отбили? На кой девку мёртвую сюда притащил?

– Это не девка.

– А кто? Отсюда письку не видать, а на лицо – девка девкой.

– Это Весна. Мы отыскали её, Аннет.

 

***

 

Едальня пустовала.

В очаге металось жаркое пламя. За стенами простужено выл ветер, было слышно, как ледяная крупа щекочет каменные стены и бревенчатую надстройку над едальней. С крыши срывались ломти снега, глухо падали в сугробы.

Веор прикашливал, нарушая покой трапезного зала. В теле жар и холод теснились, убивая друг друга день за днём. Травяные настои, что приносила вялая беловолосая дева по имени Тара, исправно стравливали их. Такого ухода он не получал ни разу за время бродяжничества, и радовался, как ребенок, которому подарили тряпичный мячик или медовый леденец.

Смерть на время затаилась в пурге, баюкая голодных упырей и дикое зверьё, рыскавших по дорогам даже в лютую стужу.

Послышались гулкие шаги. Он к ним так и не привык – в приморье, откуда пришёл Веор, вдовы не подковывали каблуки железом.

– Здравствуй, Аннет, – он улыбнулся, глядя на мрачное полное лицо хозяйки едальни «Пять цепей». – В прошлый раз ты не ответила, какой мой долг.

– Ты помощи не просил, потому ничего не должен, – Аннет поставила на столешницу миску. – Но если не хочешь влезать в долги – принимайся за работу. Тара говорит, ты выздоравливаешь, так что...

Веор посмотрел на ложку, на суп. Припомнил, как и чем питался последние месяцы.

Ложка и суп встретились, а после отправились в его рот.

Три раза проделав похожий путь, замерли в миске.

– Чем смогу...

– Чем-то сможешь, – дородная женщина рассмеялась. – Пойдёшь крыс ловить в кладовой, если понадобится? Пять дней ловишь – пять дней тебя кормлю. А то котик мой старый стал, всё больше спит, а не охотится.

Веор почесал отмытый от грязи и угольной пыли нос.

– А не лучше, достопочтенная госпожа, не крыс таскать, а поймать один раз, но – кота? Молодого, злого. У нас такой жил – не то что крысы и мыши, мы его боялись.

Женщина перестала смеяться. Подмигнула.

– Вот поэтому не тебе крыс ловить, дорогуша. У меня тут крысоловов – каждый второй на прокорме. А тех, кто додумается котика искать – по пальцам руки... О, а вот как раз и один из пальцев воротился из столицы.

В зал, путаясь в клубах снега, вошли трое мужчин. Один был тщедушным, обряженным в старый кожух, двое других носили толстые шерстяные плащи поверх меховых безрукавок. Под ворохом одежды скрипела кожа нагрудников, а до колен свисали заиндевевшие полы накидок-сюрко. Оба мужика были при коротких мечах, какими удобно орудовать в тесных помещениях.

Королевские дозорные.

Веор спрятал взгляд в миске, будто кроме плавающих на поверхности перьев жира и не было ничего стоящего в мире.

– Моё почтение, хозяйка, – прохрипел старик в кожушке, смахивая набившийся в бороду снег. – Эти достойные воины любезно подвезли меня на санях...

– Замолчи, – строго бросил ему дозорный постарше. – Аннет, твой выкормыш?

– Мой, – ответила хозяйка «Цепей». – Ты чего натворил, Гусёнок?

Мужик хмыкнул, потупил взор, будто нашкодивший ребёнок.

Дозорный бросил верёвку, на которую были насажены сморщенные шляпки грибов.

– Взяли на тракте. Тащил под курткой вот это.

– В похлёбку не годятся, – по-хозяйски оценила женщина.

– Не годятся, – согласился дозорный. – Их в слободе растят. Для чего, думаю, сама знаешь.

– Ещё бы не знать! – Аннет фыркнула. – Я тех, кто их курит, на мороз гоню. У меня здесь не притон.

Дозорные расслабились, тот, что помоложе, отправился к очагу и принялся подрумянивать ладони. Краги и шапку повесил на сушильню.

– Не ходи он под Словом Короля, – мрачно проговорил старший, – живо отправился бы на виселицу.

– Ты демон, а не человек, – упрекнула Гусёнка Аннет. – Только посмей сказать, что нёс грибы в мой дом...

– Лучше ножом уколи, а не такими словами! – сердечно откликнулся несчастный мужик, утирая лицо. – Себе взял, чтобы раны не ныли. А у меня много ран. И не все по коже с мясом.

Он приложил ладонь к груди.

Старший дозорный покачал головой.

– Не делай, пропойца, свою боль общей. У тебя был выбор...

Веор заметил, как блеснули глаза Гусёнка.

– Выбор был, – вклинилась Аннет, – он его сделал, и не нам осуждать. За грибы спросить дело иное. Я спрошу, потому что этой мой, как вы изволили выразиться, выкормыш. Иди спать на конюшню, Гусёнок, тебе сегодня здесь не рады. А позже поговорим.

Гусёнок поплёлся прочь из зала.

– Я вам должна, – Аннет уперла руки в бока, как делала всякий раз, когда была чем-то озабочена, – похлёбкой примите?

– Не хотим обременять достойную женщину, – дозорный чуть склонил голову, – но долг есть долг. А после мороза и ветра – лучшее, что может случиться с парой уставших служак, это похлёбка.

– Веор, – хозяйка повернулась, – кликни возницу. Варева на всех хватит.

Веор нехотя встал. Переставлять ноги пока удавалось с трудом, и он был недоволен тем, что женщина привлекла к нему внимание...

– А это кто? – спросил молодой дозорный. – Чужестранец?

– Из Пицелле, – ответила быстро Аннет. – Пришёл неделю назад, горячий, как уголь. Заплутал в метели, еле от полевых упырей сбежал. Развелось их, как вшей на Гусёнке. Куда только заклинатели смотрят? Мы с Тарой выходили паренька – теперь отрабатывает долг. Отыщем ему работку по плечу, вроде бы смышлёный малый... или не особо смышлёный. Ты к полу прилип? Нет? Так чего встал? Иди-иди, там человек мерзнет.

Веор торопливо вышел, понимая, что за спектакль разыграла хозяйка едальни. Полый меч был у неё в пристройке, и вряд ли Аннет хотела, чтобы дозорные увидели его.

Сняв с крюка старый тулуп, Веор открыл двери, и краем уха услышал, как старший спрашивает у Аннет, не надоело ли ей кормить свору бездельников.

– Они не все бездельники или пьяницы. Экспансия многих оставила без прошлого, а жить чем-то надо. Пусть трудятся у меня. От мёртвых проку нет.

Люди без прошлого...

Веор лицом почувствовал снег и ветер.

Прошлое было с ним. По пятам шло, болталось в ножнах молчаливым укором. Долг, из-за которого после смерти Веор угодит отнюдь не на Медовые поля.

Он пришёл в эти края, чтобы расплатиться, но всё ещё не понимал – как.

 

***

 

Иронично, что в конюшне чаще обретались люди, нежели лошади. Батраки, которых содержала на кормёжке Аннет, сейчас трудились в столице, расчищая площади и улочки от снега в преддверие зимнего торжества, поэтому пять цепей, обтянутых мешковиной, пустовали в надстройке над залом, да и в конюшне никого не было.

Клот уселся на смёрзшуюся охапку сена, предварительно подсунув под задницу чьё-то старое одеяло. Достал сухой гриб и растёр в ладони. Грибы неплохо отвлекали внимание стражей и дозорных от по-настоящему важных дел, вроде контрабанды старого оружия или поисков Весны, прогоняли холод из костей и снимали на время усталость. Смешал крошево половину к половине с табаком и умял в чубук.

Руки дрожали, как после сражения. Аннет там, в зале, выглядела невозмутимой, но Клот готов был поклясться, что и у неё поджилки тряслись. Дозорные, конечно, мужики неплохие, но даже неплохих мужиков нельзя подпускать к гробу и полому мечу.

Скрипнули петли.

В конюшню вошёл бледный паренёк, обряженный в безобразную шубу, от которой воняло всеми, кто когда-либо её надевал. Ступал неуверенно – жар лишил его сил.

Острое лицо, нос с горбинкой. И вправду – будто приплыл с острова Пицелле, разве что волосы курчавились. Это выдавало в нём жителя приморья, до экспансии славящегося оружейными мастерскими. Глаза мутные, чуть влажные после ветра.

– Меня зовут Веор. Это ты меня спас? Получается, я тебе должен.

– Каждый знай свой долг, – Клот кивнул, прикурил от каганца и рачительно задул фитиль, погрузив конюшню в полумрак. – Так, кажется, говорили творцы? Но Гусёнок возьмёт недорого.

Дым стёк в легкие, расслабил мышцы, прояснил мысли. Всего две затяжки – и хватит.

– Не староват ты для Гусёнка? – спросил Веор, присев на корточки возле стены. – Тебя и вправду так зовут?

– Не зовут, обзывают, – поправил он юнца. Мысленно произнес – Клоттер од Магран. Недостойное имя в достойном роду. – Какие ветры тебя загнали в наши гнусные края? Неужели в приморье хуже, чем здесь, среди упырей и холода?

– Говори, чем платить.

Клот поёрзал на одеяле.

– Приму правдой. Откуда у тебя полый меч?

Некоторое время они слушали, как скрипят на ветру стены и крыша. Клот не торопил с ответом, понимал, что за таким мечом в нынешнее время стоит невесёлая история. Кузнецов, что ковали их, вырезали задолго до того, как княжеское войско проиграло решающую битву на Боровичной переправе... А всего один меч мог бы перевернуть ход экспансии, окажись он в нужных руках во время Боровичной резни.

Три звена заклинателей со стороны захватчиков. Полтысячи конных и втрое больше пехоты. Для перехода через реку – пыль, а не войско.

Со стороны княжества – две тысячи ополченцев, лучники числом в шестьсот человек, и четыре тысячи латников. Укрепления, насыпи, подвоз продовольствия... всё говорило о том, что будущий король обломает-таки зубы.

Но звенья заклинателей насылали молнии, поджигали укрепления и раскалывали землю под ногами защитников, и нечем было на это ответить. Всего за день от княжеских войск осталась треть. Ещё день – и не осталось бы никого...

Веор прочистил горло.

– Меч мой по праву. И этого знать достаточно. А раз мой – то неплохо было бы его вернуть.

– Всему свое время, – Клот усмехнулся. – Никакие мечи меня не интересовали лет эдак пятнадцать, но вот полый... Ты хоть знаешь, что это такое?

– Лучше тебя знаю, потому что выкован он в моей кузне.

– Стало быть, расскажешь, как его напитать силой? Ответь – и мы в расчёте. Или это тайна приморских мастеров?

– Нет больше мастеров, некому хранить тайны. А чтобы напитать клинок нужен сущий пустяк – заколоть подходящего человека, загнав его душу в клинок, – Веор резко встал. Покачнулся. – Я рассчитаюсь с Аннет, а после заберу меч. Понадобится – заберу вместе с твоими руками. И головой, если станешь мешать.

– Чего мелочиться – забирай всего. На кой Аннет моё тело без головы и рук?

Юнец фыркнул, как дикий кот, и оттолкнул дверь.

Выход ему преградила массивная фигура Аннет. Эта прелестная женщина ходила между хозяйственными постройками, не кутаясь в меха или шерсть, хватало шали.

Вдовьи башмаки прогрохотали по старым доскам.

– Не стой на ветру, маленький болван, – она подтолкнула Веора к выходу. – Налей себе горячей похлебки и выпей отвару. А мы пока потолкуем с болваном покрупнее.

Клот быстро запалил каганец, приложив к фитилю одну из угольных палочек, позаимствованных у Веора. Раскурил трубку и подал Аннет.

Та держала уродливую трубку по-дамски изящно.

– Уехали. Думала, всё, доигрались хер со шмонькой в прятки... Нечасто вижу дозорных на пороге «Пяти цепей», и всем сердцем надеюсь, что так и продолжится впредь. Со старшим мы знались ещё до экспансии – служил в отряде моего покойного супруга, так что обошлись без пояснительных грамот и прочих нелепостей.

– То-то он со мной миндальничал, когда на тракте взяли... Задумка с грибами отработала как надо?

– Гусенок, все мои задумки работают как надо. Грибам – всё внимание. Видимо, не найдя Весну, король решил выместить злость на укурышах и слободских грибниках.

– Тебя бы да в князья...

Она усмехнулась, возвращая ему трубку.

– Напомнить, как закончили наши князья? Нет уж, мне хватает «Пяти цепей».

Клот знал, что разговор нужен им обоим. Как был нужен пять, десять, тринадцать лет назад. И позволил ему идти, как того было угодно Аннет.

– Что выяснил?

Он ждал этого вопроса.

– Сомнений нет. – Достал из подкладки ветхий пергамент в промасленном конверте. – Это она. На запястьях вытравлены сигилы творцов, волосы – позеленевшая медь. Такой пробуждалась в последний раз больше двух веков назад, когда северный мор выкосил каждый второй крупный город на континенте и появилась первая нечисть. Весну пробудили – и моровое поветрие иссякло, а нечисть скрылась в лесах и пещерах. Понимаешь, мы почти исполнили наш первоначальный план. Только теперь не просто отпустим её на волю, а упрячем в полый меч.

Последнее пробуждение Весны растянулось на десятки лет, и многие тогдашние правители умылись кровью. Да и простому люду досталось, пока деву не закололи герои прошлых веков. Об этом Клот не хотел рассказывать.

– Я всю жизнь будто в метель иду по обрыву, – тихо проговорила Аннет, разглядывая выписки из книги «Охота на Весну», – а остальные путаются под ногами, мешают, толкаются. Покойный супруг, ты, княжеские солдаты, солдаты нового короля, а теперь мальчишка с полым мечом и Весна...

– С твоей грацией тарана – волноваться не о чем, – Клот спрятал пергамент, из-за которого петля на их шее могла бы затянуться раньше, чем закончатся снегопады.

– Справишься с ней?

Клот кивнул.

– Мне на роду написано будить Весну, всё-таки я од Магран, а не козья титька. Единственное толковое применение моей знатной крови – проливать. Если кровь не совсем испорчена выпитой бражкой, конечно, а то наша Весна загнётся быстрее, чем в лапах заклинателей.

Следующим утром он отправился к гробу. Приподнял крышку, осмотрел деву. На ней по-прежнему не было следов разложения, трупных пятен, а от тела терпко пахло травами. Прекрасная белая кожа и лоснящиеся зеленью волосы, которых не коснулись ни пыль, ни грязь.

Тринадцать лет он искал деву.

Тогда, в начале поисков, это казалось прекрасной мыслью – ударить по королю силой, порождённой самими творцами. Пробуждаясь, Весна сметала всё на своем пути. И хорошее, и плохое. Такое было её предназначение – ломать, чтобы люди начинали жизнь заново.

После того, как Клот отыскал гроб, сомнения росли с каждым днём. А прав ли он? Что сотворит дева, оказавшись на воле? В летописях о временах её пробуждения говорилось много такого, отчего кровь в жилах стыла. Но с другой стороны – куда хуже? Король, безусловно, положительно отличался от шныряющих вокруг упырей и чудовищ, но кто поручится, что их плодовитость – не дело рук заклинателей?

В конце концов, Гусенок, кем и был по духу Клот, попросту спихнул бы Весну в реку и вернулся к пьянству.

Но полый меч... меч всё менял.

Тонкие девичьи пальчики покоились на рукояти, прижимая к себе самое страшное и редкое оружие минувшей войны. Не в полом виде, конечно, сейчас это бесполезный кусок стали, но Клот знал, что будет, если меч напитать силой...

Охотники на Весну, гонимые королевской волей, расчерчивали дороги санями, топтали снег по лесам и полям, уходили в тёмные пещеры, кололи лёд на озёрах и месили грязь, обливаясь потом в кипящих болотах. Король не просто сверг трех князей, но и растоптал традиции некогда могучего княжеского союза. Все, кроме одной. Самой древней, самой лютой. С ней он ничего не мог поделать, и поэтому боялся. Гусенку было приятно думать, что этот могущественный человек день за днем с ужасом взирает на подвластные земли из окна дворца, понимая, что где-то рядом дремлет сила, с которой не совладать даже его заклинателям.

А Клоттер – мог совладать.

Он достал глиняную банку, наполненную приготовленным Тарой раствором. Травница была искусной – дубовый лист, плававший там, по-прежнему оставался зелёным.

Нож рассёк ладонь пьяницы.

– Древняя кровь взывает к тебе, – прошептал Клот, смазывая лист. Затем приложил его к правой щеке девы. – Нам нужны перемены. Клоттер из семьи од Магран пробуждает новую Весну.

Дева открыла изумрудного цвета глаза, чтобы увидеть остриё меча, нацеленное ей в сердце.

 

***

 

Веор не любил города. Он вырос вдали от торговых трактов, вымощенных булыжником, и терялся, слыша шум толпы, путаясь в лабиринтах домов, переплетениях улиц, мостов над замерзшими речушками, кольцах оборонительных стен, делящих столицу на неравные ярусы.

Куда привычнее слушать бой молота, шелест прибоя, шипение закаливаемого железа и мерные вздохи мехов. Колоть в глубоком погребе лёд и вдыхать запах угля, масел, жира.

Их с отцом кузня, наверное, поросла бурьяном, и ветшает под шапками снега и пепла.

Его не дождались, не докричались, Веор до сих пор ощущал на спине взгляд отцовских глаз. По ночам слышал голос. И даже во сне не оборачивался.

«Ты – меч».

Город кипел. Теснота стояла такая, что в морозном воздухе висел пар от разгорячённых тел. Снег таял над людскими реками, не достигая земли. Только на башнях громоздились бело-серые горбы, да острые пики сосулек целились с карнизов и крыш в гомонящих горожан и слободчан, тянувшихся к площади.

Иногда в месиво тел вламывались верховые, расчищая путь звуками рожков, а когда этого было мало – ударами арапников и толчками древкового оружия. Накидки выдавали дозорных короля, но некоторые всадники пестрили плащами, расшитыми матерчатыми листьями. Веор знал, что это охотники на Весну – встречал их в детстве и за время скитаний. Нынешний король, ещё до того, как нагрянул в приморье и захватил Пицелле, обещал стать должником каждого, кто отыщет её. Говорят, поводом для экспансии послужило то, что охотников, нашедших-таки Весну, убили княжеские солдаты.

– Так много людей, – послышался слева от него мелодичный девичий голос.

– Слишком много.

Спутница, которую ему поручила Аннет, вела себя странно. Всё улыбалась, глядя из-под капюшона на заснеженный мир ярко-зелёными глазами. Вернее, один глаз у неё был изумрудного цвета, второй – коричневым с алыми прожилками. Жуткий глаз, от которого мурашки бежали по спине.

– Мы увидим короля? – снова спросила она.

– Да, – ответил Веор, как делал дюжину раз за время дороги. – Гусёнок сказал, ты обязана его увидеть.

– Гусёнок! – девушка расхохоталась, некстати привлекая внимание людей, топтавшихся неподалёку. – Что за нелепое имя. Но он наивный и милый. Представляешь, хотел убить меня! И всё же его ждёт прекрасная весна – я ему многим обязана. Такая прекрасная весна!

Они направились к центральной площади.

Веор устал, выдохся, словно весь день помогал отцу. И чувствовал себя не лучше, чем в ночь, когда убежал из дому.

Он хотел принести меч в столицу, но что делать с ним по-прежнему не знал. Железяка была полой, безжизненной, и чтобы оживить её требовалось не просто согласие жертвы. Кузнецы, сотворившие дюжину подобных мечей, заключили в них души своих детей. Кто угодно не годился – только человек, не имеющий долга.

Аннет обещала отдать оружие, когда Веор вернется с торжества. Общество девы тяготило, но это ничтожная плата за жизнь, которую ему сохранили Гусёнок и хозяйка едальни.

С центральной площади в небо смотрели три каменных столба, олицетворявших когда-то союз трех княжеств. Ныне столбы тянулись один к другому звеньями цепей – как символ нового единого королевства, выросшего на руинах княжеств, зацепившего приморье, Пицелле и дюжину островных государств.

Посреди столбов возвышался застеленный алым помост. Его без устали подметали от снега люди в цветастых одеяниях.

– Знаешь, какая будет весна для тебя? – снова спросила девушка.

Веор устало посмотрел на неё. Что за сумасшедшая? Твердит одно и то же. Немудрено, что Гусёнок и Аннет спихнули её – от этой болтовни можно тронуться умом.

– Такая же, как и для всех.

– Ты прав. Но своя.

Она вновь расхохоталась, будто в мире не осталось ничего веселее.

Снег понемногу мельчал, потом вновь сыпанул хлопьями, и вскоре стих. По толпе прокатился шепоток. Люди на помосте отложили метлы.

Будто дождавшись покорности от погоды, грянули горны. От этого звука у Веора мурашки побежали по спине. Он слышал их, когда мимо кузни шли отряды завоевателей. В тот день Веор сбежал и выкрал у отца полый меч.

От дворца цвета мёда потянулась процессия. Пышно разодетые люди несли знамёна, среди которых главенствовал новый герб короля – чёрный лебедь на алом поле, несущий в клюве стрелу. Теперь вокруг лебедя появился ореол семиконечных звёзд – плата заклинателям за верную службу. Сам лебедь обзавёлся зубчатой короной и задирал голову куда выше, чем на стяге, который в юношестве видел Веор.

Церемониймейстер зычно представил народу короля, а королю – народ.

Правитель, сияющий золотом церемониальных доспехов и утопающий в мехах, приехал в повозке, в которую были запряжены изуродованные заклинателями князья. Людского в них почти не осталось: плоть скрывалась под пластами железа, лица прятались за громоздкими масками. Отросшие волосы павших правителей мели помост, руки били в него перчатками, выкованными на манер копыт. Пятнадцать лет князья жили в унижении, чтобы напоминать всем, какой долг выплачивают новому правителю. Это же была его милость, потому что убитые – они не попали бы после смерти в Медовую долину, а, как и все должники, отправились в Серные бездны, до конца веков отрабатывать смерти своих солдат и мирных жителей.

Когда княжеский долг будет уплачен – король им подарит смерть.

– Их весна здесь. И Гусёнок был прав – вам нужны перемены.

Веор не стал слушать деву дальше. Наблюдал, как король отчитывается перед народом. Правитель рассказал, что его заклинатели истребили зачатки очередного северного мора, как установил в княжеских землях новые порядки, избавил простолюдинов от страха войны между княжествами. Обещал сытые годы, извести упырей и лесную нечисть, а также напомнил о верности своему Слову.

– Каждый знай свой долг! – громыхал голос, усиленный заклинателями, разлетаясь над столицей и накрывая слободу и близлежащие земли. – Так завещали творцы. Как я держу своё Слово, так и вы держите своё: трудитесь, служите, охотьтесь. Помните, что ни один из тех, кто сложил оружие и отказался вести отряды в бой против меня, не только не был наказан, но и получил разумные вольности перед законом...

Веор слышал про это. Полководцам и офицерам помельче была предложена пощада, если они не станут продолжать сражения. И многие поверили королю. Потому что проигрывали битву за битвой, а мечей, которыми разбивали даже звенья заклинателей, не осталось... кроме одного, полого. Полководца, сдавшего княжество завоевателю после сражения на Боровичной переправе, провели по площади, заставив идти вприсядку, как гусёнка. Унижением он искупил долг перед князьями, которые вверили ему войска.

Вспоминая это, Веор весь дрожал от злобы.

Едва экспансия кончилась – долги простили всем, кроме него, хотя это даже была не его война. Не война ребёнка, которому не посчастливилось родиться в семье великого кузнеца.

– Весна здесь, – прошелестела ему в ухо дева.

Веор вздрогнул, обернулся, но её уже не было рядом. Исчезла. Только в воздухе остался терпкий аромат трав.

Как ни старался отыскать безумную – ничего не вышло. Зря ломился сквозь толпу, наступая на ноги, толкаясь, и получая тычки локтями и пинки коленями в ответ.

Вырвавшись из темницы тел, Веор привалился спиной к стене. И увидел, как над городом кружат сотни птиц. Люди, один за другим, а потом сотня за сотней, поднимали лица к небу, указывали пальцами на пернатые точки, образующие вихрь. Клёкот и взволнованные трели заглушили человеческие голоса.

На помост, не страшась ни оружия гвардейцев, ни королевского гнева, взошла знакомая Веору фигура. На неё, будто на жердь в плетне, одна за другой садились птицы.

Короля быстро увели, а гвардейцы выстроились, подняв мечи. Позади них маячили заклинатели, носившие расшитые сигилами шапки и просторные балахоны.

Щелкнули арбалеты, но болты, не пролетев и дюжину шагов, обратились щепой.

Заклинатели принялись голосить, что деву нельзя убивать, на что она расхохоталась в ответ и развела руки в стороны.

В следующий миг впряженные в повозку князья оказались свободными. Они рванули сквозь ряды гвардейцев к столбам, не обращая внимания на раны и торчавшие из тел болты. Каждый обхватил свой столб, и воздух разорвал безумный вопль. Плоть свергнутых правителей рвалась, серела, превращаясь в узловатые ветви. Она сплетались чудным узором, накрывая помост живым куполом из лозы и кровоточащей человеческой плоти.

– Ваша весна близко! – зычно выкрикнула дева.

В следующий миг её оплели корни, вырвавшиеся из-под помоста, заключили в кокон, и втянули в землю. В то место, где стояла Весна, ужалила запоздалая молния. Огонь охватил лозу, превращая останки князей в пепел.

– Гусёнок, – прошептал Веор, – что ты натворил?

 

***

 

На пороге войны Аннет впервые распахнула двери «Пяти цепей». Случилось это двадцать лет назад. Название выбирал муж, потому что гордился «спальными местами», которые сам зашивал в мешковину, набивал тряпьем и растягивал внутри надстройки от стены до стены.

Он не думал, что придется вновь браться за копьё и становиться в строй.

С той поры много людей качалось на них, дожидаясь утра. А зал говорил тысячью голосов тех, кто когда-то грелся возле очага или пил пиво за столами...

Муж Аннет сложил голову у Боровичной переправы, где последнему свободному княжеству нанесли самое чувствительное поражение за всю весеннюю часть кампании. Тогда столы и лавки сменились пеленальными настилами, измазанными кровью раненых солдат.

А потом армия, ведомая оставшимися в живых офицерами, сложила оружие, впустив в княжество новый порядок.

Аннет открыла двери второй раз, дав прибежище тем, кого потрепали огонь и сталь. Людям немного было нужно – крыша над головой, тепло, кормежка хотя бы раз в сутки, и толика вдовьего понимания. Бывшие солдаты отдавали долг честным трудом.

В едальне, которую обходил стороной новый торговый тракт, выделялся один человек. Он пришёл утром, спустя год после позорного шествия на площади. Грязный, помятый, безмерно уставший. Жизни в нем было не больше, чем в былинке, которую на порог задул холодный ветер.

Его прошлое было растоптано гусиным шагом, честь утонула в кислой браге, истлела, смешанная с табаком и сушеными грибами половина к половине.

Но Аннет вдохнула в него жизнь, напомнив, с чего началась война, обернувшаяся крахом для княжеств. С казни охотников на Весну.

Теперь двери «Пяти цепей» заложили дубовым брусом. И едальня превратилась в острог.

– Охотники просились, хозяйка, – утирая пот с лица, проговорил один из работяг. Он держал в руке старое копьё. – Мы не пустили. Они обещали поджечь острог, грозили факелами, так Монт и Гелл поубавили их пыл стрелами. Один, кажется, остался в грязи валяться...

– Всё правильно, – Аннет ободряюще похлопала его по плечу. – Это их весна.

Перемены накрыли королевство сразу после торжества. Понемногу, тут, там, природа пробудилась ото сна. Не имело значения, что ещё время зимы – дева набирала силу день за днем. Снег обратился водой, превратив просёлочные дороги в клёклую жижу. Всё чаще небо было алым от раскаляющегося светила, а по утрам в низинах лежал плотный туман, сквозь который не было видно сигнальных огней на сторожевых вышках.

Деву видели фермеры в полях, рыбаки на трещащих вскрывающимся льдом реках, она входила в замки и таверны, бродила по трактам и горным отрогам, меняя всё, на что падал взгляд её глаз.

Первыми на своей шкуре ощутили пробуждение Весны охотники. Они сами стали дичью. Спрячь расшитый листьями плащ хоть в десять сундуков, хоть сожги – тебя найдут.

Аннет видела, как по тракту неслись новые охотники. Лоси и медведи тащили на спинах гигантов с ветвистыми рогами, лесных ведьм и прочих обитателей чащоб. Луки и кремниевые топоры дождались крови. На шеях зверей, жуткими бусами, висели головы тех, кто не отыскал Весну, не вогнал в девичье тело промерзшие клинки, вернув её земле, следуя многовековой традиции, или не передал в руки заклинателям, как велел король.

Упыри рыскали стаями по полям и проселочным дорогам, выискивая королевские дозоры. Ночные голоса стали громче, уводили из семей детей и взрослых, лишали сна и покоя, просачиваясь в дома через щели и печные трубы.

Аннет жалела невинных, даже безмозглых охотников, польстившихся на Слово правителя. Но не настолько, чтобы впустить их в «Пять цепей» и навлечь на себя гнев девы.

Им и так повезло, что «Пять цепей» уцелели после ее пробуждения.

Они ошиблись.

Гусёнок ошибся.

Не сумел пленить душу Весны, а вместо этого породил нечто новое, доселе невиданное. Смесь ожившей и мёртвой природы, берущей силу как из смерти, так из жизни.

Мир ломался, как и было предсказано творцами, но прорастал отнюдь не молодой травой и деревьями.

Аннет понимала, что новой жизни у «Пяти цепей» уже не будет.

– Мы ждем ещё кого, хозяйка? – окликнул ее один из работяг.

– Нет, – выдохнула она, глядя в сумерки за окном. – Разве что Гусёнок вернется. Или проклятый Веор принесет обещанного кота.

 

***

 

Клоттер од Магран вскинулся, когда услышал приближающийся треск. Кто-то неумело ломился сквозь подлесок. Поднялся с тёплой лежанки и прижался спиной к стволу дерева. Об этом месте знал только один человек, и если это не он...

На прогалину, заросшую густым кустарником, вышел Веор. На нём была добротная дорожная одежда, высокие сапоги и плащ с глубоким капюшоном. Не иначе – подарки Аннет.

– Стало быть, ты не сбежал, – проговорил Клот, опуская меч. Он ощущал себя нелепым в старом дублете, который в порыве чувств напялил, уходя из «Пяти цепей». Спустя годы не чувствовалось ни родства с теми, кто погиб на Боровичном перевале, ни ностальгического волнения от вида княжеского герба, вышитого на груди. Разве что омерзение оттого, что надет дублет на обрюзгшее тело труса.

– Второй раз не смог, – выдохнул Веор. – Только не теперь.

Со стороны столицы раздался грохот. Небо разорвала молния, она ужалила поле, посеревшее от колыхающихся тел. Земля брызнула на сотню шагов окрест.

Веор припал на колено, испуганно глядя сквозь переплетение ветвей на далёкий силуэт королевского дворца.

Весеннее воинство штурмовало стены с рассвета, ломая ярус за ярусом, то откатываясь под натиском защитников и заклинателей, то напирая вновь. Гиганты крушили пехоту и гнули кованые решётки на воротах, ведьмы накладывали отравляющие чары, разъедающие доспехи и плоть рыцарей. Корни оплетали старую кладку, разбивали фундамент, круша галереи и стрелковые балконы, выталкивали на поверхность бойцов, слепленных из земли, корней, костей и мёртвой плоти.

– Весна пришла, – тихо ответил Клот. – Я её изуродовал, и погляди, что получилось. Вряд ли даже заклинателям под силу сдержать ярость девы.

– Ты поэтому здесь? – Веор был бледен, лицо лоснилось от пота. – Поэтому ушёл из «Пяти цепей»? Чтобы насладиться местью, сидя в кустах, как испуганный кролик?

– Хочу видеть, что натворил. Моё прошлое, настоящее и будущее связано с княжеством – хоть живым, хоть мертвым.

В небо взмыл кусок земли. Поднявшись выше сторожевых башен, он занялся огнем, и рванул вниз, оставляя за собой дымный след. От удара задрожал мир. С деревьев посыпались ветви и молодая листва, вдали сухой вяз шумно повалился, круша подлесок. Пылевой столб повис над арьергардом наступающих. Но не осел, а сделался плотнее, заволакивая неровные ряды весеннего воинства. Молнии цепью пронеслись в сером мареве, выкашивая всех, кого задели.

Несмотря на атаки звеньев заклинателей, волна, поднятая девой, неумолимо приближалась к дворцу. Над столицей вился вихрь насекомых, их безрезультатно пытались извести огнём и снопами искр.

– Думаешь, меча хватит, чтобы остановить это? – спросил Веор, вынимая оружие из ножен.

Клинок черён, будто мертв. По долу растянулись замысловатые сигилы творцов.

– Я видел, как под его ударами раскалывались горы, паренёк, – усмехнулся Клоттер. – Клинки рассыпались после одного-двух выпадов, но даже этого достаточно, чтобы разом отправить на Медовые поля Весну и всё её воинство.

Веор шумно выдохнул.

– Ты для меня стал примером, Клоттер од Магран. Идеальный человек, чтобы взглянуть на свою жизнь под другим углом. Я не хочу быть таким, как ты, Гусёнок. Никогда. Поэтому сделай, что должен, и я выплачу свой долг.

Он развернул меч рукоятью вперёд и подал Гусёнку.

– Ты и не будешь мною, малец.

Клоттер крутанул меч, возвращая сыну кузнеца.

– В сущности, и тебе, и мне требовалось не только умереть – это слишком просто. А защитить наши земли. Разница в том, что ты-то готов пожертвовать собой ради этого, а я по-прежнему нет.

– И что теперь делать? – голос Веора дрогнул.

– Я не смог загнать Весну в клинок. Почему?

Парень задумался. Явно взвешивал, стоит ли говорить правду.

Провел пальцам по вязи сигилов.

– Весна в ваших краях, заклинатели на островах, умение лечить болезни на трижды проклятом севере. И знание о ковке мечей в приморье. Это прощальные дары творцов, чтобы мы, люди, защищали себя от напастей, с которыми не можем совладать своими силами. Только всё идет не так, как хотели творцы. Северяне настолько извратили лечение, что породили мор и нечисть. Островитяне сделали из заклинателей убийц и психов, уродующих все живое. А теперь и ты осквернил Весну, попытавшись убить ее полым мечом, оставив душу в мертвом теле. Теперь только меч у нас и остался. Его можно напитать силой – но для этого нужно загнать сюда душу, у которой нет долгов.

Клоттер тяжело сглотнул.

– Стало быть, ничего сложного.

Он шагнул вперед, чувствуя, как рвется под натиском острия дублет.

Обхватил Веора за лицо, притянул к себе.

– Теперь очередь за тобой. Сожги столицу и убей Весну, парень. У меня больше нет долгов, чист как младенец, а свой ты искупишь, когда остановишь кровопролитие. Я, может, и не тот человек, на которого стоит ровняться, зато как начинка для меча – самое то.

Клоттер сделал еще шаг, ощущая в ране раскаленный клинок.

– А после не забудь принести Аннет кота.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 6. Оценка: 4,33 из 5)
Загрузка...



Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...