Наталья Малеева

Улада

Утро выдалось ясное, солнечное. На полевых пригорках из-под ноздреватого снега выбилась сухая трава. Почернели кое-где огороды дачников. Две сороки, что-то оживленно стрекоча друг другу, летели через поле к небольшой роще за проселочной дорогой.

На опушке Ирина остановилась, поздоровалась с лешим, оставила ему в зарослях прошлогодней крапивы и малины небольшое угощение. Сказала, чего она хочет, зачем пришла, попросила показать нужное место. И зашагала дальше.

Лес еще не освободился от снежного одеяла, только у подножий деревьев снег обтаял воронками. Под ногами звенел и ломался наст. Роняли семена длинные пряди березовых ветвей. Пушистые облачка бросали синеватые тени на зеленые стволы осин, на кусты вербы, еще не успевшие засеребриться сережками.

Через несколько минут Ирина вышла на поляну, кое-где зарастающую мелкими елочками и кустами боярышника. За ней виднелся довольно большой лес. Здесь он был уже более глухой, с могучими елями и высокими соснами, чьи вершины сильно затеняли землю. Но туда Ирина уже не пошла. Она сразу поняла: она нашла то, что ей нужно.

За кустами крушины, калины и черемухи стояла старая дуплистая береза – вернее, пять берез, причудливо выросших из одного корня. Чем-то она Ирине приглянулась, словно кто-то подсказал ей, что не простое это дерево и не в простом месте растет. Ирина постояла, прислушалась. Вокруг была тишина, ни ветра, ни шелеста. Лишь где-то далеко барабанил дятел.

Ирина воткнула в снег свечу, полила вокруг молоком, положила к корням березы дары: сладкую выпечку, фрукты, конфеты. И обратилась к богам русичей с просьбой принять ее под свою защиту и покровительство. После этого она восславила Макошь, богиню судьбы и женского хозяйства, и попросила ее наладить свою долю, как должно.

Все время, пока Ирина говорила славления, было тихо, только огонь свечи как-то странно танцевал. Но как только она поклонилась в последний раз, при прекрасной, почти безветренной погоде вдруг прямо над ее головой налетел порыв ветра, сосны зашумели и через минуту стихли. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: это знак, и ее услышали.

На обратном пути уже совсем потеплело. С крыш дачных домиков звонко падали крупные капли. Следы на дороге заполнились водой. На душе у Ирины были легкость и спокойствие, она сказала бы – радостное спокойствие.

 

Родители Ирины познакомились в то время, когда к заросшим бурьяном полуразрушенным храмам под песни Талькова потянулись первые «странненькие». Одними из них они и были. Сначала просто помогали вместе с другими верующими, потом отец Ирины принял сан – тогда церковь остро нуждалась в священниках и закрывала глаза даже на темное прошлое, не то что на отсутствие специального образования. Служить отца Ирины послали в деревню, впрочем, они с женой тогда и сами рвались туда, где труднее всего. Деревня встретила непролазной грязью, дымящей печью, туалетом на улице. Да еще большинство жителей принадлежали к одному из народов Поволжья, русский язык были им не родной, а их языка родители Ирины не знали. Кроме того, у них долго не было детей, а когда, наконец, родилась Ирина, их лучшие годы были позади, и ее появление на свет уже не смогло ничем помочь. Их трудно было осуждать, сначала они искренне хотели, чтобы всё было хорошо. Устраивали выставки и чаепития, мать Ирины занималась с деревенскими ребятишками танцами и готовила концерты к каждому празднику, отец как-то раз даже договорился с некими влиятельными людьми и привез чудотворную икону. Но мало-помалу стало приходить чувство, что как-то всё не так, как-то неуютно, неустроенно. Для деревенских жителей они так и не стали своими. К отцу Ирины они приходили за свечками, вербочками и водичкой, как какие-нибудь дикари из африканских джунглей к своему колдуну за амулетами для хорошего урожая бананов и удачной охоты на львов. Никто из них за прошедшие десять лет не стал лучше. И, наконец, последней каплей для отца Ирины стали пьяные матерящиеся родственники на отпевании усопшего, который и сам скончался от белой горячки. Он не помнил, как добрался в тот день домой, и окончательно понял: если он не хочет спустить свою жизнь в унитаз, надо что-то менять. Им бы с женой сесть и мирно обсудить, что делать дальше, но вместо этого он только всё сильнее замыкался в себе, всё свободное время не расставался с телефоном, писал кому-то смски, удалял ответы. И, наконец, в один далеко не прекрасный день мать Ирины, вернувшись из райцентра, куда она ездила с маленькой дочкой в поликлинику, не нашла дома ни мужа, ни его вещей. Года через два она случайно узнала от каких-то общих знакомых, что его видели на противоположном конце страны под ручку с другой. Но тогда это мать уже не интересовало. А в тот день она с ужасом поняла: ей не на кого надеяться и рассчитывать, кроме самой себя. От деревенских, она знала, никакой помощи, кроме любопытства и копания в чужом грязном белье, ждать было нечего. Собрав пожитки, она с дочерью отправилась на остановку автобуса. Ее родителей, у которых она чудом родилась, когда им было хорошо за сорок, уже не было в живых, но от них осталась квартира – однушка в брежневской панельке на окраине города с видом на овраг, заросший ивняком и ольшаником, за ним пустырь, часть которого занимал дачный поселок, и рощу вдали.

Ирина достаточно рано поняла, что она не такая, как все. Ей никогда не было интересно со сверстниками, в основном ничего не смотревшими, кроме «Дома-2», и не читавшими, кроме самой третьесортной фантастики. Большинство людей живет себе спокойно, работа, семья, и не парятся, а у нее были вечные поиски с детства. Она нередко видела вещие сны, однажды, и она готова была в этом поклясться, ей довелось повстречать домового. А вот православие ее почему-то, наоборот, отталкивало, оно казалось ей чем-то из той же наводящей тоску банальной бытовухи, что и пластиковые офисы, грязные подъезды, усталые равнодушные соседи. Неприязнь, судя по всему, была взаимной: когда она раньше всё же пыталась иногда сходить на службу, то каждый раз непременно опаздывала, один за другим терялись крестики, ощущение в храме было тяжелое, давящее, хотелось побыстрее оттуда уйти. К счастью, мать, не отрицая существования некоего высшего разума, презрение к предавшему ее супругу перенесла вообще на православную церковь. Она сама не участвовала ни в каких обрядах и таинствах и от дочери не требовала.

Узнав в школе на уроках истории, что раньше было язычество, и как плохо с ним обошлись, Ирина почувствовала какую-то тягу к нему. Она читала всё, что ей удавалось найти в бумажном и в электронном виде, одно время даже хотела уехать в «Колосвет» под Можайском. Но тогда уже сильно сдала мать, ее мучила какая-то женская онкология из тех, от которых и сегодня удается вылечить не всех и не всегда, и Ирина считала себя не вправе оставить ее одну. Ее не стало вскоре после того, как Ирина поступила в университет в соседнем городе, куда ей приходилось ездить на электричке по два часа туда и обратно. Тогда ей было всего восемнадцать, она отчаянно нуждалась хотя бы в каких-то друзьях и близких людях и, познакомившись в университете с участниками местной родноверческой общины, несколько раз была на их «правьславлениях». Впрочем, ей быстро стало понятно: это в лучшем случае новодел, если не сказать – «бред на тему», а сами они либо тусовщики, которых больше всего интересует возможность выпить на свежем воздухе, нарядившись в русские народные костюмы, либо скинхеды, ведущие политическую пропаганду самого нехорошего толка, либо самовыражающиеся, а проще говоря, выпендривающиеся неформалы. В конце концов она решила, что быть потомком русичей, чтить память предков, жить по совести и в ладу с природой можно и в одиночку, для этого необязательно куда-то вступать и к кому-то примыкать. Первый шаг к этому она и сделала в тот день в конце зимы.

Потом она еще несколько раз ходила на свое капище, приносила гостинцы. Не будучи особо знакома с какими-то правилами и обрядами, делала то, что подходило по смыслу и шло из души. Видела: есть ответ и помощь. Ей даже работу удалось найти, продавцом в отдел косметики в местном универмаге. Не по специальности, конечно, но все-таки не раздавать на остановке рекламные буклеты. И всё бы хорошо, но чем дальше Ирина шла по своему новому пути, тем больше ее тяготило крещение, совершенное над ней, бывшей поповной, в детстве, и всё сильнее ей хотелось от него избавиться. Без этого, она не сомневалась, ей суждено быть такой же затюканной жизнью неудачницей, как была мать.

Как только Ирина приняла твердое решение, а особенно после того, как она собрала в пакет и отнесла к дверям ближайшей церкви оставшиеся в квартире иконы, ее стали пугать страшными снами, посыпались неприятности. Дошло до того, что она не попала на поезд, которым собиралась ехать в родную деревню, чтобы там раскреститься на Купалу. Но всё это лишь придавало ей уверенности в правильном выборе.

В тот летний день стояла тишина, ни ветерка, ни шороха деревьев, как будто всё замерло в духоте. После обеда на краю неба стали громоздиться дальние серо-белые холмы кучевых облаков. Когда Ирина вышла с работы, огромная синяя туча надвигалась всё ближе, закрыв уже полнеба и глухо погромыхивая. Ирина успела вбежать в квартиру, когда шторы на открытом окне надулись пузырем и заплясали по столу и дивану. Едва она захлопнула окно, по стеклам застучали первые капли дождя.

Внезапно потемнело, как ночью, ветер засвистел так, что окна, казалось, сейчас повылетают. И с низких густых туч обрушился ливень такой силы, что двор сразу скрылся под водой. Гул от грозы стоял почти без перерыва. Кусты над оврагом сгибались до земли.

Нет, Ирина не услышала никаких слов, не почувствовала чье-то присутствие. К ней пришло желание, не свое, а просто ощущение, что так надо. И надо теперь или никогда.

Она выключила свет и шагнула к выходу. Уже у порога по спине пополз холодок страха, но она преодолела эту мгновенную слабость и, не оглядываясь, захлопнула за собой дверь.

Как только она вышла из подъезда, ее чуть не сбил с ног хлеставший с темного неба поток. Она подставила ему лицо, и сами собой пошли слова обращения, потом она и сама не смогла их вспомнить, но примерно такие: боги русские, боги славные, боги древние, примите меня обратно, удочерите по воле моей вольной, помогите уйти от сил, чуждых мне отныне, станьте мне родичами любящими!

Не успела она договорить, как небо озарилось от горизонта до горизонта. Громыхнуло так, что заголосили сигнализации машин на три двора вокруг. Ирина еще немного постояла, чувствуя, как из нее вымывает всё чужое, пока не поняла, что достаточно, что всё смыто, снято и да будет так, «раба божия» ушла, внучка богов русских пришла.

С невероятным облегчением, словно спустя долгие странствия она вернулась домой, Ирина поднялась в квартиру, бросила у порога насквозь промокшее платье и, не включая свет, сразу пошла спать, даже не вытерев мокрые волосы. Какое-то время она лежала, глядя сквозь окно, забрызганное каплями дождя, на далекие зарницы, но вскоре ночные часы взяли свое, и она уснула.

...Высокая статная красавица с длинными русыми косами, в белоснежном одеянии, богато расшитом русскими узорами, стояла под пышной березой, рядом со столом, уставленным какими-то яствами в деревянной резной посуде. Она улыбнулась Ирине и сказала:

- Улада, дитя мое, что это я тут одна трапезничать буду? Садись и ты со мной.

Ирина прямо-таки подпрыгнула на диване, на котором спала. С чистого, словно вымытого синего неба в комнату лился яркий солнечный свет. Ого, уже почти одиннадцать! К счастью, у нее сегодня был выходной.

Она вспомнила только что увиденный сон. Значит, праматерь Лада, богиня любви и красоты, процветания, благополучия и плодородия, покровительница брака и домашнего очага, супруга Сварога, небесного Отца, мать светлых богов-Сварожичей... Наверное, это она и послала за Уладой своего младшего, Перуна-громовержца. Что ж, у нее будет прекрасная хранительница и наставница, лучшего и желать не надо!

О вчерашней грозе напоминали только лужи на асфальте да разбросанные по двору ветки тополей, на которых, поблескивая на солнце, шевелилась под легким ветерком еще не успевшая завянуть листва. Радио рассказывало о затопленных улицах, сорванных крышах и опрокинутых автобусных остановках. На плите пыхтела сладкая каша с маслом, шипели румяные оладышки. Закутав дары в толстое полотенце, чтобы не остыли, Улада с приятным волнением, как будто ее там ждало что-то очень хорошее, поспешила на капище.

Когда она подошла к залитой солнцем лесной поляне, на нее дохнуло густым медовым запахом: цвели пучки и белоголовник, поляна от них была вся белая, как шапках снега. Вчерашние дождь и ветер местами примяли траву, сломали несколько берез в роще. Берез на капище уцелела, но всё вокруг было завалено буреломом: валялись сбитые сосновые ветки, упала сухая осина. От даров, которые Улада приносила в прошлый раз, ничего не осталось, наверное, их тоже унесло ветром. Нашелся только откатившийся к муравейнику небольшой глиняный горшочек, в котором Улада зажигала свечу. Поднимая его, она обратила внимание на белый камень в пустоте под корнями гнилого замшелого пня неподалеку. Он был размером с большую тарелку, с одной стороны выпуклый, с другой почти идеально плоский. Подумав, что из него получится отличный алтарь богине, Улада положила его в углубление между березами плоской стороной вверх, и он почти точно подошел. Убрав, как смогла, ветролом, Улада выложила на камень дары:

- Прими, Лада-матушка, от чистого сердца!

Потом она еще долго сидела на поваленной осине, слушая шум леса и щебет птиц, и ей казалось, что она наполняется чем-то новым, светлым и каким-то приятным. У нее потеплели ладони и плечи, на душе было легко и спокойно, словно спали оковы. Это было даже словами не передать.

Лучи заходящего солнца уже коснулись макушек старых елей, а ей всё не хотелось уходить. Лишь в поздних сумерках, когда в небе зажглась одинокая звезда, а в глубине леса заклубилась легкая дымка тумана, Улада с полным удовлетворением отправилась домой. Когда она пересекала поляну, то подумала, что, если оглянуться, она увидит, как на потемневшем фоне лесной опушки туман приобретает очертания женской фигуры, смотрящей ей вслед. Но она знала, что оборачиваться ей не следует.

Несколько дней после этого Уладу переполняла необыкновенно сильная, какая-то бурлящая энергия, она не чувствовала под собой ног, ей казалось, что она вот-вот взлетит. Она стала увереннее в себе, у нее словно открылись глаза, она даже не заболела от стояния под холодным дождем. Сразу же прекратились проблемы, стало тихо и спокойно, начали налаживаться кое-какие дела. О христианстве она больше вообще не думала и не считала, что имеет к нему какое-то отношение, хотя и не желала зла ни православным, ни приверженцам любых других религий и традиций. Пусть у них будет всё хорошо, но они будут где-то там, отдельно, они другие, чужие.

Окончательно сомнения, услышали ли ее и приняли ли, рассеялись через пару недель, когда в универмаге открылся «Салон славянских сувениров». На самом деле не салон, конечно, так, прилавочек в углу между обувью, куртками и сумками, но это было именно то, что ей сейчас требовалось. Она сразу же купила себе берестяной кулон-подвеску «Звезда Лады» и небольшой кумир богини из кедрового дерева. Он прекрасно уместился в трещине коры одной из берез на капище.

 

Осенний лес был молчалив. Уже не слышно было птичьих песен, кукования кукушки, сорочьей болтовни. Качались на ветру засохшие стебли пустырника, полыни, колючие головки репейника. Шептались березы, роняя падающие листья. Кое-где сквозь разрывы облаков мелькало голубое небо.

Улада уже подходила к своему заветному месту, когда ей вдруг почему-то захотелось повернуть в сторону. С некоторым недоумением она пошла туда, куда несли ноги. Вскоре она поняла, в чем дело: на капище кто-то был. Слышно было, как он ходит, копает лопатой землю, чем-то шуршит. Улада неприятно удивилась, до этого она ни разу не видела, чтобы в этом довольно глухом месте кто-то гулял. Если этот человек просто хотел взять себе что-то полезное, он не стал бы так долго там находиться... Она хотела было вернуться, но потом решила все-таки незаметно посмотреть, кто там. Осторожно, стараясь не шуметь, она выглянула из-за густой чащи невысоких елочек.

Возле березы сажал небольшой дубок широкоплечий белобрысый парень, примерно ровесник Улады или чуть постарше. Окончив свою работу, он вполголоса проговорил:

- Ну, вот и сделал лесу подарок.

Он наклонился к лежащей тут же своей сумке, и Улада увидела у него на шее оберег из ювелирного сплава в виде волчьей лапы, такие продавались в «Салоне славянских сувениров». Больше ничего, что выдавало бы его убеждения, в его облике не было. Никаких вышиванок, звериных шкур, длинных волос с хайратником. Обычные джинсы, свитер, кроссовки. Вел себя он спокойно, с достоинством.

Из сумки он достал маленький чурик какого-то бога, повесил его на дубок. Такие фигурки из рога лося Улада тоже видела в «Салоне» и купила себе несколько для красного кута. После этого неожиданный посетитель капища выпрямился и громко произнес:

- Сварогу-Отцу, небесному кузнецу - слава! Дажбогу ясному, солнцу красному - слава! Перуну сильному, грозами обильному - слава! Сварожичу Огнебогу, светозарному богу - слава! Слава всем родным богам и предкам нашим! Мир Всемирью!

Что ж, вот и еще об одном русиче кто-то из предков позаботился, сподвигнул... Улада выбралась из еловой чащи, поздоровалась:

- Здравия, брате! Да хранят тебя родные боги!

Он, казалось, нисколько не удивился появлению Улады, как будто ждал ее. Серьезно глядя на нее, он ответил:

- Здравия и множества рода всем чадам Сварожьим!

 


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...



Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...