В самой глубине старого ольшаника, того, что за Маковой горой, жила как-то одна сова. Говорили про нее, что особа она замкнутая, необщительная и очень грубая. Так прямо и звали ее местные жители – Материца. Дни свои проводила она на ветке, где сидела неподвижно, совершенно неотличимая от древесной коры.

Как-то по весне ураган в лес прилетел. Молодую березку у болота поломал, даже дубам – и тем ветки поотрывал. Старое воронье гнездо, в котором обитала сова, изрядно перекосилось. Ковер с персидским орнаментом да пара подушек из гнезда улетели, чайник куда-то пропал, и интернет выбило. Без интернета – это даже для такой социопатки, как сова, не жизнь. Дождалась она, ветер немного стих, полетела неполадку искать, связь налаживать. Глядь – а на самой вершине, зацепилась за сучок коробка не коробка, корзинка не корзинка. Помятая, перекособоченная, словно стоптанный башмак. Лежит в ней чудик какой-то, в сумерках и не разобрать, зверек ли, птица. Хнычет, лапками крючковатыми перебирает, глазищами огромными сверкает. Раскачивается эта колыбель на непрочной ветке, того гляди рухнет.

«Итить твою», - пробормотала сова, поборола первый приступ бешенства и желание немедленно клюнуть малютку. А потом кое-как зацепила коробку клювом и отнесла в свое временно пребывающее в аварийном состоянии гнездо. Во-первых, захотелось ей хорошенько рассмотреть это диковинное существо – уныл был местный лес по части новостей. Во-вторых, показались Материце глаза этого не пойми кого очень уж знакомыми. Может быть, так же сурово и пристально когда-то смотрела на нее мама. Словом, нахлынули с этим взглядом на сову печальные воспоминания. Ну, да не о них речь.

 

С изменением семейного положения начались проблемы. Сова забеспокоилась. Полет над оврагом и замшелым осинником привел ее к озерцу, у которого жила старая знакомая, многодетная волчица Люся.

– Ухум, - усевшись на корягу над большим входом в нору, вместо приветствия сообщила сова. – Мерзавец, мышей не ест...

Люся от неожиданности ойкнула и чуть не выронила намыленного волчонка. Похоже, в ее семье был банный день.

– Кто? – спросила она испуганно.

– Пацана позавчера подобрала. Лягушек еще предлагала. Яйца сорочьи. Не ест.

– Так ты с сыночком теперь! – просияла добрая Люська. Волчонок в ее лапах барахтался и изо всех сил рвался на волю, в привычную грязь. – Как хорошо!

Материца взирала молча, как всегда мрачная и насупленная.

– Так маленький, мальчонка-то? – допытывалась волчица, доставая полотенце.

Взгляд Материцы вместе с привычной хмуростью обрел задумчивость.

– А хрен его знает, – сказала она после паузы.

– Пошли, я посмотрю, – предложила деловитая Люська. – Опыт имеется, может, чего подскажу. Сейчас, только Петьку вытру, нору запру и смотаемся, пока остальные спят.

Летя над ночной рощей, сова свистела и угукала, чтобы волчица не сбилась с пути. Тропинка после недавних дождей уже подсохла, рыжая, словно спелая дыня, луна радостно светила сквозь ветви. Добрались быстро.

Всю дорогу Люська трещала, не переставая поучать Материцу насчет прокорма и воспитания подрастающего поколения.

– Ягоды, плоды, грибы, орехи, травы. И никакого мяса! Чистота тела, зарядка по утрам, развивающие игры, рисование, пение! – восклицала она. – Тогда разум пойдет в правильную сторону, детеныш вырастет образцовым гражданином леса...

– Вой, – перебила ее сова, присаживаясь на ветку передохнуть.

– Чего?

– Не пение, а вой, – уточнила сова. – Волков же растишь, или как?

– Это будут очень приличные волки! – гордо ответила Люся. Шерсть на ее загривке встопорщилась, поэтому выглядела волчица воинственно. – Раньше я допускала некоторые просчеты, да. Но теперь мы перешли на оригинальную диету профессора Кологривова. А еще я преподаю детям немецкий, испанский, хинди, начала арифметики и географии...

– Дура, – резюмировала сова, взлетая.

– Задеру, – отозвалась подруга по старинной привычке, но потом смутилась, вспомнив свои вегетарианские принципы, и припустила следом мелкой рысью.

 

Найденыш Материцы уже выбрался из гнезда. Вцепившись в кору своими когтями и задрав голову, он смотрел на луну долгим влюбленным взглядом. Горло его вибрировало, казалось, он урчит от удовольствия, как кот, объевшийся сметаны.

– Видала? – спросила сова. – Так и сидит. А мышей не ест.

– Мышей есть нельзя, – сообщила Люся, завороженно разглядывая таинственное существо. – Ты, Матяша, должна наконец взять себя в руки и перевоспитаться.

– Ешкин кот! Чего делать-то, ребенок загибается!

– Не загибается, – отозвалась волчица совершенно ясным голосом. – Сытый и здоровый младенчик.

– Почему сытый? – спросила ничего не понимающая сова.

– Ну, может, он питается лунным светом, – предположила волчица. – Я это приветствую. А ну-ка, – тявкнула она вверх к сидящему на сосновом стволе, – как тебя там, иди ко мне!

– Эй, поганец, чеши сюда, – позвала и сова. Огромные глаза ее утратили привычную угрюмость и засияли нежностью. – Давай-давай, шевели помидорами!

Найденыш склонил голову и послал Материце такой же ласковый взгляд. Прострекотав что-то, он ловко перевернулся вниз головой. И уже через мгновение Люся обнюхала малыша и коснулась лапой круглой лобастой головы. Взъерошила шерсть на загривке, потрепала уши и, чтобы окончательно удостовериться в своих выводах, заглянула в пасть.

– Ну, вот, - сказала она, улыбаясь, – зубки уже режутся. А до чего быстрый и ловкий! Волчоночек!

Материца посмотрела на Люську недоуменно.

– Перья, – возразила она подруге. – Клюв. Лапы. Совенок!

– Уху-ум! – радостно согласился малец.

– Волчонок! – тот счастливо тявкнул в сторону волчицы и попытался взвыть, но пока не получилось.

– Глаза разуй, хищница недоделанная!

Пока, обалдев от спора, подруги испепеляли друг друга негодующими взглядами, в травяных зарослях зашуршало.

– Вы пошто ежика на дерево засунули? – пробормотал спешащий по ночным делам еж Митрофанов. – Вот уроды-то, а? – Впрочем, произнеся эту реплику, он, как всегда, сделал вид, что происходящее его не особенно волнует и вообще не касается.

 

На другой день Люська, забросив домашнее хозяйство и своих шерстяных пострелят, взяла ободранную колыбель и пошла бродить по лесу.

Старый ворон авторитетно признал в найденыше вороненка. После чего пожелал немедленно его усыновить. Потом были лиса, бобер, заяц, два хорька, сорока... Сама шипя от отвращения, Люська пообщалась даже с гадюкой. Звери смотрели ей вслед ненавидящими глазами, белки, отчаянно вереща, бросались под ноги, сорока громко проклинала, называя «душегубкой». Тревога за беззащитного малыша, оказавшегося в лапах злобной хищницы, словно повисла над лесом.

Последним она встретила камышового кота, который обитал... впрочем, черт его знает, где он обитал. Смылся, должно быть, из какого-нибудь зоопарка и, охваченный манией преследования, теперь находился в постоянных бегах. Он один чуть утешил сердце волчицы, не призывая отдать ему ребеночка и «не брать греха на душу».

– Не мой, не мой! – закричал он, едва приметив Люську. – Не знаю, чей котенок, отстань! – и скрылся в кустах. Только его и видели.

Все произошедшее очень удручило волчицу. Усевшись на полянке, она сорвала какой-то съедобный, по ее мнению, побег и принялась жевать его, размышляя над услышанным. Найденыш выбрался из своей коробки, зевнул и, приблизившись, лизнул ее шершавым язычком. Маленькая, кажется, вполне волчья мордочка излучала радость. Люська вздрогнула и отшатнулась. Может быть, стоило бы, чтобы разрушить проклятое наваждение, наплевать на свои педагогические принципы, хорошенько встряхнуть и покусать мальчишку? Только вот почему-то боялась она его теперь. Прямо до дрожи.

– Ну что? – тревожно осведомилась с березы неведомо как появившаяся здесь сова.

– Что-что, – отозвалась волчица угрюмо. – Не совенок это.

Материца молчала, не пускаясь в пустые споры.

 

Тем временем стемнело. Резко, без сумерек, как всегда бывало в этих краях, рухнула на лес ночная мгла. Совершенно густая и кромешная. Но – прошла всего минута, и зажглось на небе идеально круглое, без единой щербинки маленькое светило.

– А я починила интернет, – сообщила сова.

– И какие новости? – поинтересовалась волчица. Ее прокляли все лесные жители, объявили хищницей и душегубкой. Негодование переполняло, горечь сжимала сердце. Убежденной вегетарианке Люське просто выть хотелось. Какие там еще новости?

– Камышового кота ищут, – между тем докладывала Материца. – Последний живой экземпляр в галактике как-никак. Сбежал от хозяина на одной из четырех планет, где тот останавливался. Никто не знает, где он шляется. Большую награду обещают.

– Награду, – волчица ощерилась. – За этого идиота? Ишь ты...

– Ну, и вот еще новость, – продолжила сова. И печально посмотрела куда-то за Люсину спину.

Под дынной луной, неумело почесываясь, сидел их подкидыш. И исходил голубоватым свечением. А впрочем, и зеленоватым светился, и красноватым. Сверкал празднично и уютно, как домашняя новогодняя елочка. Но каждая искрящаяся шерстинка словно забирала все силы этого непостижимого существа, и он на глазах съеживался, и таял, таял...

– Новое изобретение человечества, – Сова выматерилась, сделала паузу и пояснила: – Универсальный ребенок. Голографическая копия, рассылаемая покупателям по сети. Не растет, оставаясь в возрасте, определенном заказчиком, заряжается дистанционно как от солнца, так и от луны. Запрограммирован на любовь и абсолютную покорность «родителю». Случился, понимаешь, у них сбой системы – и к нам прилетел никем не купленный малыш. Без исходных данных, так сказать. Он мог быть и совенком, и волчонком.

...С едва слышным щелчком, в последний раз вспыхнув, окончательно растаял в воздухе их найденыш.

– ...А теперь корпорация принесла свои извинения и утилизировала объект? Ну, конечно, – пробормотала Люська. Встала и двинулась прочь с освещаемой рассеянным лунным светом поляны. Лапы ее едва передвигались. – Устала. Волков своих пойду кормить.

Повисло тоскливое молчание, которое даже неразговорчивая от природы сова выдержать не смогла. Она взлетела и, мягко прошелестев крыльями во тьме, последовала за Люськой:

– Слышь, нет, ты послушай, а мои-то... детки-то... Васька съел Митьку, пока я на охоте была. Вернулась и выкинула героя из гнезда. Сама! Вот и нет больше деток, – Совы не плачут, поэтому Материца, стремясь освободиться от душивших ее эмоций, выдала весь свой репертуар: громкое шипение, уханье и свист. – Второй год уже. Фигасе, еще естественный отбор при матери устраивать...

– ...Ты им о нравственных ориентирах и чистоте души, – бубнила, не слушая ее, Люся, – а они волками родились, волками и помрут. Им лишь бы в лес да зайца задрать...

– ...А чего, говорят, она все матерится и матерится, – продолжала вклиниваться в ее монолог сова. – Это они про меня, да? А как же не материться-то, итить твою...

– Совсем они там офонарели, вот что я тебе скажу. Любовь и абсолютная покорность...

– Программисты!.. – презрительно поддержала ее сова.

 

Вернувшись в свое гнездо, Материца привычным движением включила компьютер. Монитор засветился давно примелькавшейся рекламной заставкой, изготовленной местными мастерами. На фоне густых лесов и проблескивающих меж ними рек и озер строгая темная надпись гласила:

«Планета-заповедник «Елагинские дубравы» ждет вас! Вход по предварительно заказанным билетам. К услугам гостей космопорт, комфортабельная гостиница, организованное питание, экскурсии. Вайфай во всех зонах пребывания».