Давным-давно в одном глухом дремучем лесу жили-были..., а жили в нем именно те, кто и должен жить в дремучем глухом лесу: Баба Яга, Кощей Бессмертный, Водяной, лешие, русалки, кикиморки болотные и другие большие и мелкие лесные жители. Это теперь они поизвились и стали в диковинку, а прежде, в те давние-стародавние времена никто им не удивлялся. В каждом пруду водяной сидел, по рекам да по озерам русалки на отмелях хвостами били, под каждым корчем да выворотнем лешачок или лесовечок обитал и шумел вековой лес.

Баба Яга в ту пору еще вовсе нестарая была. Хоть и звали ее, кто бабой, кто бабкой. А вот Кощей, напротив, до того иструхлявел, что ни одна красна девица за него добром замуж идти уж не хотела. Потому ходил он злой и понурый, душа его мрачная на пакости рвалась, да сил уж не было. Водяной был мужиком незлобивым, но бесхарактерный и лживым, за что общим уважением не пользовался, частенько бывал бит, но не сильно, и дружил только со старой говорящей щукой, которая приходилась ему родней по теткиной линии.

Шло в лесу все тихо, мирно, без эксцессов пока не произошло событие, перевернувшее привычную тихую дремучую жизнь.

С НЕБА УПАЛО ЯЙЦО...

Это было очень большое яйцо. Нет, не большое. Огромное. Таких яиц обитатели леса отродясь не видали.

Первым его заметил леший Коська. Попытался он яйцо поднять и к себе под корч уволочь, да не тут то было, – лапы обжег. Оказалось оно горячим, словно только-только из печки. Подождал Коська, когда яйцо остынет, и снова поднять попытался. Сопит, пыхтит, а яйцо ни в какую, хоть плач. Коська и заплакал. Сидит возле яйца, слезы лапами по морде размазывает. Не хватает у него сил яйцо утащить, а делиться ни с кем не хочется. С детства тот леший жадным был. Что ни увидит, все к себе под корч прет. Чтобы, значит, только ему досталось. Надо, не надо – все под корч. А из-под корча и вовсе ничего выпросить у него было нельзя. В лесу даже поговорка такая была: ”Что к Коське под корч попало, то пропало”.

Намаялся Коська с яйцом, наревелся и проголодался, да так, что готов был еловую шишку съесть. А дай-ка, думает, я это яйцо разобью и съем. Нашел он дубину покрепче и принялся по яйцу колотить. Бил -бил, а яйцу хоть бы что. Разозлился леший. Ну просто озверел.

А был Коська не только жадный, но еще к тому же до ужаса вредный. Вот он и решил: коли не может он яйцо огромное к себе под корч уволочь и один им безраздельно владеть, и съесть его, ни с кем не делясь, тоже не может, то сделает так, чтобы оно не досталось никому.

Решил Коська натаскать хвороста побольше, разжечь костер пожарче и спалить в том костре злополучное яйцо, чтобы никто о нем даже не узнал.

Кто знает, может, и закончилась бы эта история, даже не начавшись, если бы не было у Коськи еще одной страсти. Была она сильнее жадности, сильнее вредности - очень любил леший меняться. И если бы не это свойство Коськиной натуры, то сгнили бы у него под корчем многие нужные лесным обитателям вещи.

Натаскав уже изрядную кучу хвороста, леший вдруг задумался: «Что если обменять на что-нибудь это бесполезное, неподъемное, непробиваемое яйцо?» Идея Коське понравилась, и он отправился бродить по лесу в поисках дурака, которому он всучит свою находку в обмен на какую-нибудь полезную, по его мнению, вещь.

Долго Коське ходить не пришлось. На маленькой, аккуратненькой полянке, спрятавшейся в лесной чащобе от чужих глаз, стаял домик лесовика Никанора. Когда Коська подошел к домику, Никанор кашеварил у печи, и по всей округе пахло чем-то удивительно вкусным. Забыв поздороваться, проголодавшийся Коська нахально уселся за стол, схватил грязными лапами первое, что подвернулось под руку, и принялся жрать, чавкая, шмыгая носом и брызгая слюнями. Никанор брезгливо поморщился и отодвинул от лешего свою чистенькую мисочку. А заодно и чугунок с только что приготовленной едой прибрал.

- Здравствуй Косьян,- вежливо поздоровался лесовичок.

- Мббу-муму-му-бубу, – пробубнил Коська с набитым ртом.

- Извини, я что-то плохо тебя понял.

Леший проглотил последний кусок, смахнул в рот крошки со стола и тут обнаружил пропажу чугунка.

- А где?.. - начал, было, Коська.

- Ты чего, Кось, потерял что?

- Да нет... Я это... Я к тебе, Никанор, с предложением. Вот.

- С каким таким предложением? - с недоверием спросил лесовичок.

И тут Коська начал излагать:

- Хороший ты мужик, Никанор, воспитанный, не жадный, - тут леший снова пошарил глазами в поисках утраченного чугунка, а затем продолжил. - А вот живешь бедно. Ничего-то у тебя нет.

- А что мне надо, я ведь старый уже. Изба у меня есть. Хозяйство кой-какое...

- Про хозяйство твое я ничего говорить не буду, потому что обижать мне тебя не хочется, а вот про дом, извини, скажу. Да разве ж это дом? Я тебе, Никанорушка, вот что предложить-то хочу: есть у меня одна вещица – яйцо волшебное огромного размеру. Если в том яйце двери да окна прорубить, не дом получится, а хоромы.

Никанор призадумался: «Изба и в правду старая, но с Коськой лучше не связываться. Он просто так, без своей выгоды ничего не предложит. Надо бы разузнать, что у него на уме».

- Косьян, а что же ты себе хоромы отстроить не хочешь? Сам под выворотнем живешь, а мне, за здорово живешь, такую вещь ценную предлагаешь.

- От чего же, за здорово живешь? - возмутился Коська.

- А что бы ты Кося взамен хотел? – вкрадчиво спросил Никанор.

- А хоть чего!!! – не долго думая, заорал жадный леший и осекся, поняв, что ляпнул, не подумав. Особым умом незадачливый леший,увы, не отличался.

Никанор мигом смекнул, что его хотят надуть, и начал под разными благовидными предлогами выпроваживать Коську со двора. Поняв, что здесь ему ничего не обломится, леший ушел, прихватив со стола хозяйскую ложку.

Выбрался Коська из бурелома, сел на пень и призадумался. Думать он не привык и, поэтому получалось у него медленно и как-то сумбурно. Мысль пришла неожиданно. Вначале Коська даже вздрогнул, но подумав решил : “Чем черт не шутит. Надую-ка я Кощея. Авось повезет”. Будь Кощей помоложе , Коська бы о таком даже помыслить испугался, но теперь старика почти никто не боялся. Все время он сидел на солнышке перед своей пещерой и вспоминал давно ушедшую молодость, а заодно пытался вспомнить от начала до конца хотя бы одно заклинание. Увы, безуспешно.

Стараясь не топать, потому что в подлой Коськиной душе все еще гнездились остатки прежнего страха, леший на полусогнутых лапах подошел к Кощеевой пещере. Старый колдун сидел у входа. Почувствовав присутствие чужака, он приоткрыл один глаз и метнул в сторону Коськи взгляд, под которым леший присел и подумал: «А не зря ли я пришел». Увидев, что заявился всего-навсего беспутный леший, Кощей снова вернулся в те времена, о которых стоило вспоминать, и взгляд его затуманился.

Понемногу уняв дрожь в коленях, Коська подошел к колдуну и поздоровался фальшиво-бодрым голосом.

-Ну, что тебе? - нехотя отозвался Кощей. - Какую опять подлость измыслил?

-Ах, что вы, что вы, - залебезил Коська. - Как можно. Я к вам со всем уважением, а вы обижаете бедного лешего.

-Чего надо? Ведь не просто так зашел навестить старика. Зачем пожаловал? Говори.

Коська начал издалека:

-Я вот, от маменьки своей в детстве еще слыхал, будто ваша, простите за выражение, смерть, в яйцо была упрятана, но с годами где-то затерялась. И ежели вы это яйцо утраченное найти сможете, то вернутся к вам и молодость, и сила, и здоровье. Вы уж простите безграмотного лешего, что я о таком сокровенном. Только, сдается мне, что я знаю, где это драгоценное яйцо находится и готов вам его вернуть исключительно, из моего к вам расположения... за весьма умеренное вознаграждение.

Леший замолчал и незаметно обтер вспотевшую от напряжения морду. В воздухе повисло тяжелое молчание. Наконец Кощей открыл оба глаза и в упор посмотрел на Коську. Тот почувствовал, что его ноги пускают в землю корни, и он, не сходя с этого места, очень скоро зазеленеет, а потом зацветет. Это длилось всего несколько секунд. Не было уже у Кощея прежней силы. Взгляд его потух, и с тоской в голосе он спросил без злобы:

-Врешь ведь, подлец? Я твою гнусную натуру знаю.

-Что вы! Как можно ! – с нова начал гуньдеть Коська, но Кощей его перебил:

-А что бы ты, подлый леший, хотел в обмен на яйцо?

Коська задумался. Попросишь мало, будет как с лесовиком, а много запросить, – кто знает, как дело обернется. И боязно Коське, и продешевить боится. Эх! Была, не была!

-Хочу ,– говорит, – сундук золота.

-Всего-то? Ну, иди, бери. Какой поднимешь, тот и твой.

Кинулся леший в пещеру, а там... Добра всякого - видимо-невидимо: от злата-серебра и драгоценных каменьев сундуки ломятся, а что одежды всякой жемчугами и золотом шитой, что посуды и утвари драгоценной – не перечесть. У Коськи аж глаза разбежались. Подскочил он к самому большому сундуку и ну его тащить.

-Уймись, - говорит ему Кощей через плечо, - куда тебе замухрыжке такой снести.

-Ничего, - отвечает Коська, упираясь, – своя ноша не тянет.

Долго леший маялся, пока не подобрал ларец себе по силам. Подволок он его к выходу и говорит Кощею:

-Пошли. Покажу где яйцо. Я своему слову хозяин. Потом за ларцом вернусь.

А сам думает: “Пока эта развалина с яйцом корячиться будет, я ларец десять раз под корч затащить успею”.

-Неужто не врешь? Ну, что ж, пошли.

Довольный Коська повел Кощея к диковинному яйцу, думая о том, не продешевил ли он.

Яйцо Кощей увидели издалека. Даже наполовину забросанное хворостом, оно выглядело весьма внушительно. В глазах старика загорелась надежда. А вдруг и в правду оно? Неужто леший-подлец не обманул? А Коська, видя, что Кощею не до него, пробормотав что-то невнятное, шмыгнул в кусты и был таков.

С замирающим сердцем подошел Кощей к яйцу. Дрожащими руками разбросал хворост и остановился в нерешительности. Даже если это то самое яйцо, что с ним делать дальше? Эх, старость, старость! Проклятая старость! Ты разрушаешь все. Бедняга Кощей не помнил ни тех волшебных слов, которые открывали яйцо, ни того, что нужно делать, открыв его. Он беспомощно опустился на мягкий зеленый мох, и по изрезанной морщинами щеке сползла одинокая мутная унылая слеза.

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы в эту самую минуте на поляне, безголосо горланя веселую песню, не появилась Баба Яга. Увидев Кощея в таком плачевном состоянии, она поспешила узнать, что случилось. Всхлипывая, старик поведал ей свою историю.

-Коська подлец, конечно, известный, – сказала Яга, – но яйцо и в самом деле непростое.

Она подошла к яйцу и дотронулась до него руками. А надо заметить, что руки у нее были необыкновенные. Несколько лет прожила Яга на Востоке изучая магию и колдовство, и только сравнявшись знаниями со своими учителями, а кое в чем их превзойдя, вернулась домой. Но местным старым ведьмам не понравилась молодая способная колдунья, превосходящая каждую из них знаниями и умениями, и они объединили свои силы, чтобы, выжив ее в отдаленный лес, забыть о ней навсегда. Яга поначалу очень переживала, но постепенно смирилась, приноровившись к тихой дремучей одинокой жизни.

Баба она была безотказная. Каждому, кто к ней с добрым словом, готова была помочь, но и на пакости была горазда, особенно если ее допечь. Баба – есть баба. Помогала она не только своим лесным, но иной раз и людишкам. Уж больно жалкие они: колдовать не умеют, трав и тех не знают. И Яга пыталась их учить. Наберет по домам девчоночек маленьких, мальчишечек и пытается в их светлые головенки знания вложить. Только вот редко способные попадались. Натаскает она поляну избу ребятишек, как грибов в лукошко, и начинает уму-разуму учить, а они, знай, только ревут да причитают со страху. Плюнет Яга и в лес уйдет с тоски. Не понятно ей было, что это за звери такие человеки, которые от собственного счастья с воем бегут, почему они ею, Ягой маленых детишек пугают. Иной раз попадались, правда, способные, но и с ними мороки было, хоть отбавляй.

Сейчас, стоя перед странным яйцом, прикоснувшись к нему своими тонкими чуткими пальцами, она ощутила внутри него жизнь. Новую, нарождающуюся и готовую вот-вот вырваться наружу. Яйцо было не Кощеево. Это она знала наверняка. В Кощеевом была смерть, а здесь внутри была жизнь, разум и доброта. И странное незнакомое прежде чувство перевернуло бабью душу. Яга поняла, что никому и некогда не отдаст она того, кто сидит в этом яйце. Защитит его от любой напасти, чего бы это ей не стоило. Яге было все равно, кто оно такое. Она любила это брошенное, такое же одинокое, как она, существо.

-А ведь надул тебя Коська. Не твое это яйцо, Кощеюшка, не твое. Много ли Коська взял с тебя ?

Кощей вздохнул и мрачно сказал:

-Да не в золоте дело. Он надежду мою, может быть последнюю, украл. Не прощу!!! - грозно прорычал старик. – Из-под земли мерзавца достану!!!.

Коська, наблюдавший за происходящим из кустов, затрясся, как осиновый лист и тихонечко, зная, что Кощей не услышит, запричитал:

-Бабулечка, Ягулечка, помоги, выручи, век твоей доброты не забуду.

Яга усмехнулась, глядя на дрожащий куст, и подсела к Кощею поближе.

-Да, брось. Не стариковское это дело за лешими по лесу гоняться. Может Коська и не со зла вовсе, - заворковала она, успокаивая Кощея. И решив, что немного лести старику не повредит добавила: – Неужто, какой-то ничтожный леший посмел бы вот так, запросто пойти и обмануть такого грозного волшебника. Сдуру он, Кощеюшка, сдуру, а не по злобе.

- Может, оно и так, - взбодрился Кощей. – Послушай, Яга, а что мне теперь с этим яйцом делать? – растерянно спросил старик. – Если в лесу про эту историю узнают, то всякая дрянь, мелюзга у меня за спиной шушукаться и хихикать будет. А это хуже смерти. Яга, помоги мне от яйца избавиться. Нет во мне прежней колдовской силы. Вот в прежние времена...- начал Кощей, и Баба Яга поняла, что это надолго.

-Ладно, так и быть, избавлю я тебя от этого злополучного яйца, – резко оборвала она старика , не давая ему увязнуть в воспоминаниях. И хитро прищурив глаз, чувствуя, что все оборачивается, как нельзя лучше, добавила: - Помогаю тебе без всякой корысти. Помни, старик, теперь ты мой должник.

- И еще у меня к тебе одна просьба: ты лешего этого поганого приструни, чтоб по лесу не таскался и, что попало про меня языком не молол. Он тебя, похоже, уважает. А коли это не поможет, то припугни, что на него на поганку у меня силы еще хватит. Превращу в какую-нибудь дрянь. – И Кощей, не прощаясь, побрел к своей пещере греться на солнце и вспоминать добрые старые времена, а Баба Яга подошла к кустам, за которыми прятался леший, и спросила:

-Ну? Что? Все слышал?

-Все, спасительница. Все багодетельница.

-Тогда добавлю еще от себя: про яйцо забудь, будто и не было его вовсе. Язык свой поганый прикуси. А ежели, что... Я не Кощей, память у меня хорошая. Я тебя и из-под корча, и из-под земли дастану. Все понял?

-Все.

-Ну, так дуй отсюда.

Яга дунула на Коську, сделав плавный жест рукой. И в ту же секунду леший очутился под родным корчем, среди милого сердцу барахла.

-Ух, ты!!! – пробормотал Коська, и тут же заснул, забывая во сне все пережитое за день.

Солнце клонилось к закату. Кончался день. Длинные тени переплетались в замысловатые узоры. Все вокруг окрасилось таинственным сумеречным светом. На поляне, подсвеченное отблесками заходящего солнца, чуть накренившись, стояло яйцо, а напротив, сгорая от нетерпения, стояла Баба Яга. Но вот, справившись с волнением, она протянула руки к яйцу, прочла длинное заклинание и повернула руки ладонями вверх. Яйцо вздрогнуло, качнулось, оторвалось от земли и медленно поплыло по воздуху, а Яга, продолжая держать руки вытянутыми и стараясь ступать, как можно мягче, пошла следом за ним

Подойдя к избушке, Яга слегка притопнула правой ногой, дверь со скрипом отворилась, неспешно ступая, она поднялась по лестнице и вошла в дом. Яйцо подплыло к кровати, и Яга, облегченно вздохнув, опустила руки. Удобно устроившись, яйцо лежало среди пуховых подушек. Баба Яга подошла к нему поближе и стала внимательно рассматривать. Приглядевшись, она заметила сбоку на яйце вмятины похожие на след крупной когтистой лапы. Яга не знала на земле ни одного зверя, который мог бы оставить подобный след. Проведя ладонью по шероховатой поверхности, она сразу поняла, что нужно делать. Встав на колени и сложив ладони крестом, так, чтобы правая была сверху, а левая, как можно плотнее прилегала к отпечатку лапы, колдунья прочитала самое сложное из всех, известных ей, заклинаний, открывающих всевозможные запоры. Опустившись в изнеможении на пол, она стала ждать.

Ждать пришлось недолго. Вначале в яйце что-то зашуршало, потом тихо загудело и, вдруг, на глазах удивленной Яги оно бесшумно раскрылось на две половинки. В середине, укутанное мягкой светящейся паутиной лежало... Лежало еще одно яйцо.

Яга знала, именно здесь находится что-то живое и беспомощное, но ему еще рано выходить наружу. Нужно немного подождать. Потянулись томительные часы ожидания. Яга была уверена, что это должно произойти скоро, но когда точно, не знала даже она. Спать не хотелось.

На подворье у кикиморы Ефросиньи сипло спросонья проорал свою утреннюю песню петух. Бледная полоска зори разгоралась на востоке. Яга сидела, прикрыв глаза. Она не видела, но знала, что пройдет всего несколько минут, и первые лучи солнца искрящимися брызгами ворвутся в окно, разгоняя по углам остатки ночной тьмы. Высветят сверкающим серебром паутину под потолком, в которой живет ручной паук Кузя, и тот, недовольно ворча, уйдет спать под кровать. Потом пробегут по стене и, отразившись от старого зеркала, теплым золотистым озером разольются на кровати, как раз в том самом месте, где лежит яйцо.

Что-то тихонько проскрипело. Колдунья открыла глаза. Звук повторился громче. Солнечный луч добрался до кровати. И кокон, в который было закутано яйцо, вспыхнул голубоватым огнем, зашипел и мгновенно испарился. Яйцо стало пепельного цвета, по нему пошли трещины. Яга с тихим волнением ждала, что будет дальше... Изнутри послышались равномерные звонкие удары, как будто кто-то стучал маленьким молоточком по серебряной наковальне. Удары ненадолго прекращались, тот, кто сидел внутри собирался с силами и снова начинал свою нелегкую работу. Яга знала, что вмешиваться нельзя и, теряя последнее терпение, ждала. Баба она была ужасно любопытная и поэтому с трудом сдерживалась. Очень хотелось схватить яйцо и помочь малышу выбраться наружу.

Но вот удары стали не такими звонкими, и яйцо развалилось на кучу малюсеньких осколков. Яга аккуратно, боясь поранить малыша, начала разгребать шевелящийся холмик.

То, что предстало перед ее глазами, было ужасно. В скользкой голубоватой лужице, среди серых осколков скорлупы сидел большой, ростом с молодую лисицу, мокрый светло-зеленый ящер. Он смотрел на Ягу большими добрыми черными глазами-пуговицами и, беспомощно шевеля шестью когтистыми лапами, хлопал зубастой пастью.

Как не странно, зверь Бабе Яге понравился. Она взяла его на руки, бережно положила на чистое полотенце и села рядом. Маленькое чудовище немного посидело на полотенце, обсохло, встало на чуть подрагивающие лапки и, подойдя к Яге, взобралось к ней на колени.

- Вот, мы с тобой и подружились, - ласково сказала Яга.

Звереныш что-то проурчал и тихонько укусил ее за палец.

-Милый, да ты ведь голодный, поди, - спохватилась Яга Чем же тебя кормить то?

Баба Яга постучала по полу возле кровати.

-Кузьма, а Кузьма, ну-ка вылезай.

Паук сердито шуршал под кроватью, явно не собираясь выползать на свет.

-Кузьма, вылезай, кому говорят, паршивец. И муху тащи. Да пожирнее.

Из-под кровати вылез Кузьма, держа в мохнатых лапах огромную, но явно несвежую муху. Вид у нее был не аппетитный.

-Ну, что ты мне приволок, глаза твои бесстыжие. Это ж для детеныша, а она у тебя, поди, уж неделю, если не боле, под кроватью валяется. Совесть у тебя есть?

Совесть у паука, похоже, была. Немного постояв, потупившись своими многочисленными глазищами, он шмыгнул под кровать и вскоре вернулся, таща жирную, еще живую муху. Баба Яга взяла муху из паучьих лап и начала предлагать ее зверенышу, но тот только шипел и мотал головой. Яга стала предлагать еду еще настойчивее: одной рукой она придерживала малыша, а другой - пыталась запихать муху ему в рот. Но ящеренок извернулся и укусил свою кормилицу так, что она завопила и уронила малыша на пол. Успокоившись, Яга вернула муху Кузьме, и тот с довольным видом уселся ее уплетать, пока снова не отняли. Малыш проявлял нетерпение. Похоже, он был не на шутку голоден. Яга призадумалась: чем же его кормить? Не придумав ничего лучше, она налила в миску молока и осторожно пододвинула ее ящеру под нос. Тот недоверчиво понюхал, попробовал и отошел.

-Эх, - вздохнула Баба Яга, - чем же тебя, касатик, кормить? Коли есть не будешь, помрешь, ведь.

Малыш подошел к Яге и положил свою зубастую голову ей на ноги. В глазах-пуговицах стояла не звериная тоска. Колдунья положила руку на блестящую чешуйчатую головку и вдруг четко осознала, что детенышу нужно. Она сбегала в погреб, принесла корзинку с яйцами и, выплеснув из миски молоко, осторожно разбила туда пару яиц. Шустро перебирая шестью ножками, зверек подскочил к миске и мгновенно опорожнил ее. Яга радостно засмеялась.

-Ну, теперь у нас с тобой дело пойдет.

Малыш съел еще пяток яиц и с довольным видом улегся спать на самой мягкой подушке, а Яга после бессонной ночи прикорнула рядом. Кузьма отправился отдыхать под кровать. Тихо шумел лес, убаюкивая обитателей избушки и разнося от цветка к цветку, от листка к листку, от травинки к травинке новость: в лесу появился новый диковинный обитатель.

Не прошло и двух часов, как уже все в лесу знали, что у Бабы Яги появился странный, ни на кого не похожий питомец – ящер о шести ногах, который упал с неба в огромном яйце. Питается он тоже исключительно яйцами, и Яге нужно обязательно помочь, а то, где ей взять столько яиц, чтобы прокормить ящеренка.

Ягу в лесу любили, некоторые побаивались, но уважали все. Не было такого случая, чтобы она кому-нибудь отказала в помощи. И вот, к тому моменту, когда обитатели избушка проснулись, у входа их дожидались корзины, корзиночки, лукошки и коробочки, наполненные яйцами всевозможных цветов и размеров. Баба вышла на порог и остолбенела от неожиданности.

-Хороший у нас в лесу народ, - тихо молвила Яга, а потом крикнула: - Спасибо вам, жители лесные!!! И Эхо разнесло ее слова по округе.

Дни шли за днями. Звереныш подрастал быстро, кормили его всем миром. Был он, как все малыши веселый, игривый, непослушный и к тому же очень смышленый. Начнет Яга что-нибудь говорить, он подойдет, уставится на нее своими черненькими глазенками и слушает. И чувствует Баба Яга – нравится ему это очень. Начала она ему тогда сказки, небывальщины всякие рассказывать, а он так внимательно слушает, что иной раз рот захлопнуть забывает. Видит Яга, понимает он все, что она ему говорит. «Диво» ,- думает колдунья, а сама-то уж смекнула, что не звереныш это вовсе. Кто, толком не знает, но, точно, не зверь.

И все-то у них хорошо, все ладно. Вот только имя Баба детенышу никак придумать не может. Что ни придумает, все не так. Все к Яге заходят, имена предлагают. Она имя к малышу примерит...

-Нет. И это не подходит, не его это имя, – говорит.

Вот, однажды пошла баба с малышом в лес травы, грибы, ягоды собирать. А малыш-то в ту пору уж ростом был, пожалуй, с теленка. Шкурка у него стала на солнышке золотом отливать, а вдоль спины гребешок появился. Аппетит у него был отменный. Приучила его Баба Яга не только яйца, а всякую другую пищу есть. Далеко от дома ушли, а время к обеду. Ящеренок проголодался. Яга и говорит:

-Набери-ка, малыш, хвороста. Сейчас костерок разожжем, кашки сварим, пообедаем.

Пока Яга ягоду собирала, детеныш хвороста натаскал, костер сложил и сидит, бабу дожидается. Подошла Яга. Котомку с плеч скинула. Достала котелок, крупу, сало, огниво, а малыш огниво в лапы взял, в котомку обратно запихивает и башкой мотает. Мол, не надо.

-А как же мы огнь разожжем? – спрашивает его Яга.

Тут детеныш вдохнул, воздуха побольше набрал, глаза прищурил, да как дунет на хворост, тот и вспыхнул. Баба Яга от удивления даже котелок выронила.

-Батюшки! Ну и ну! Гляди-ка, горит! Вот ты, оказывается, на какие штуки мастер! - заголосила она. И тут бабу осенило. – Слушай, - говорит, - а давай назовем тебя Горынычем. Горыныч – имя красивое, громкое, звучное... Мне нравится, а тебе?

Ящеренку имя, похоже, тоже понравилось. Начал он вокруг Яги скакать и прыгать да так, что чуть было ее в костер не опрокинулул. Так и стало безымянное чудовище, Бабою Ягой обласканное, носить грозное благозвучное имя – Горыныч.

А вскоре Горыныч еще раз удивил Ягу. Дело было так. Над лесом разразилась страшная гроза. Оглушительные раскаты грома сотрясали лес. Молнии сверкающими огненными лентами озаряли небо, а затем бросались на землю. Одна из них попала в старое сухое дерево, и в лесу начался пожар. Для лесных обитателей нет на свете ничего страшнее лесного пожара. Обезумев от страха, мчатся они, не разбирая дороги, а следом за ними, пожирая все на своем пути, с воем и треском несется стена огня.

Когда гроза началась, Баба Яга дома сидела, Горыныча к ужину поджидала и для кикиморы Варвары зелье приворотное готовила. Выглянула баба в окно, и на душе стало неспокойно. Дом Яги стоял на отшибе и про пожар, который разгорался в середине леса, она еще не знала, но чувствовала, что случилась какая-то беда. Вдруг в избу ворвался грязный, воняющий дымом Горыныч и заорал дурным голосом:

- Бабка! Лес горит! Колдуй скорее, чтобы дождик пошел! А то сгорят ведь все!!! Колдуй скорее!!!

Все поняв с полуслова, Яга выскочила из избы и закружилась, завертелась по двору выкрикивая заклинания. Затем она упала ничком, раскинула руки так, словно хотела обнять всю землю, и в тот же миг с неба обрушилась стена воды, гася, не успевший разгореться пожар. Горыныч тоже выскочил во двор, прыгал под теплыми, льющимися с неба струями и орал от счастья. Дождь, потушив огонь, смыв гарь и страх, закончился так же внезапно, как и начался. Гроза ушла. Ветер, изодрав тучи в клочья, унес их подальше от леса. Мокрая Баба Яга поднялась с земли и в недоумении уставилась на ящера.

-Милый, ты это что ж, заговорил что ли? А? Ну, это ж надо!!!

Яга радостно засмеялась, а вместе с ней хриплым баском хохотал ящер, прыгая от радости по лужам. Его змеиная морда светилась счастьем.

Шло время. Дни, цепляясь один за другой, выстраивались в годы. Годы сплетались в десятилетия, а десятилетия в века. Жизнь неспешно шла своим чередом в трудах, заботах, с радостями и горестями. Жизнь есть жизнь. Баба Яга старела медленно. Горыныч вырос и возмужал. Он уже не помещался в бабкиной избе, а жил в пещерке неподалеку. По-своему он был красив. Над огромным туловищем, покрытым золотисто-зелеными роговыми пластинками и украшенным жестким темно-зеленым гребнем вдоль спины, возвышалась мощная, длинная шея, увенчанная небольшой, по сравнению с телом, змеиной головой. Только глаза у него были не змеиные – маленькие, холодные, бесчувственные, а большие черные влажные и очень добрые, Об этом знали только Горынычевы друзья, лесные жители, потому что никто другой ему в глаза не заглядывал. Напротив, завидев Горыныча издали, бежали людишки в страхе без оглядки.

А людишки были уж не те, что прежде. Не один десяток лет минул с тех пор, как научил их Горыныч руду добывать и железо из той руды плавить. Поначалу то железо на добрые дела шло. Ковали из него всякие орудия, утварь да украшения, а потом забыли люди Горынычев наказ: использовать железо только для добрых дел, и ничего лучшего не придумали, как из него оружие делать и тем оружием друг друга истреблять. Баба Яга ворчала:

-Говорила я тебе, дураку, не учи их ничему. Я по молодости тоже пыталась, думала им на пользу пойдет, а им все во вред. Их лечебным травам учишь, а они из них отраву готовить начинают. Ты им заговоры от болезней, а они давай порчу друг на друга наводить. Да еще я и виновата осталась. Говорила я тебе, не связываться с ними?

-Ну, говорила.

-А почему ты меня не послушался? Прогресс – говорит, развиваться им нужно. Да им весь твой прогресс нужен только для того, чтобы поизвести друг друга, да и нас заодно. Им, что в руки не дай, они друг друга будут по башкам колотить. Была у них дубина – били дубиной. Тетерь ты, олух, им мечи да копья в руки вложил. И чувствует мое сердце, что это только начало. Ох, горюшко ты мое.

-Да я же думал, как лучше.

-Думал ... думал. Не думать надо было, змеиная твоя голова, а бабку слушать. Лучше... Не бывает у них лучше, потому что дикие они еще совсем. А дикари с оружием в руках – это страшно. Ох, как страшно. Поторопился ты, милок. Ох, поторопился. Не послушал бабку. Помяни мое слово, сам еще пожалеешь, да поздно будет. Ну, что уж об этом теперь то. Дело сделано. Будем думать, как дальше жить. Прежде они тихо сидели, а теперь силу почувствовали, хоть и небольшую. Начнут нас допекать, потому что мы не такие как они. Считают эти жалкие человечишки, что они на земле главные, а все остальные должны либо им служить, либо вовсе не имеют права тут обретаться. Вот увидишь, они еще немного в силу войдут и вовсе начнут все вокруг под свои мерки перекраивать.

Яга, как всегда, оказалась права. Очень быстро забыли люди, кто их уму-разуму учил. Пошла по округе молва, что живет в лесу зверь невиданный, змий огнедышащий, лют он да злобен, коварен и к людям безжалостен. Надобно того змея извести, и тогда жизнь у людей станет не то, что теперь, а куда лучше. И вообще все беды человеческие проистекают от той нечисти, что в лесу обитает, и ежели найдется герой, который ту нечисть изведет, то ему честь и слава, а всему роду людскому долгая счастливая жизнь. Горыныч ничего об этом не знал и по-прежнему к людям тянулся. Нравились они доверчивому змею. Прощал он им все, как малым детям, до тех пор пока не случилась беда.

Беда случилась с Ягой. Под вечер, уже смеркалось, прилетела к бабе кукушка и сообщила, что заболел в соседней роще лешачок, и очень нужна бабкина помощь, а не то он и помереть может. Яга, недолго думая, собралась и пошла. Всю ночь и весь следующий день она малыша травами отпаивала да заговорами от беды спасала. К вечеру второго дня лешачку полегчало. Баба Яга отправилась домой, и по дороге провалилась в яму. Была та яма глубокая и на дне вся кольями утыкана. Чудом Яга на смерть не убилась, но покалечилась сильно. Хорошо еще, что Горынычу птицы донесли. Кинулся он бегом, бабку из ямины вытащил и домой чуть живую принес.

Ухаживать за больной Ягой Горынычу помогали все обитатели леса. Долго баба болела, но все же поправилась. Только нога, которую она сломала, упав в яму, срослась чуток неровно и Яга стала слегка прихрамывать.

Пока баба хворала, Горыныч один с делами управлялся. Один за травами в луга ходил, один в лесу грибы, ягоды собирал, один хозяйство вел. Хоть помощников было не мало, а все без бабки было не так.

Брел однажды Горыныч по лесной дороге, задумавшись. А думал он о том, что нужно какую-нибудь хитрость придумать, чтобы Баба Яга могла передвигаться, не утруждая больную ногу. На такие придумки Горыныч был большой мастер. Вот топает он по дороге, свою думу думает, вдруг видит, стоит перед ним конь, а на коне человек сидит. И конь, и человек оба в железо закованы с ног до головы. Глядит на них Горыныч и думает: «Не иначе порченые. Это ж надо додуматься, в такую жару в железо одеться». Пригляделся змей, видит у человека в одной руке меч, в другой копье.

Стал тот человек вокруг Горыныча на коне кружить и копьем его по спине постукивать. Решил змей, что тот с ним играет. Поиграть он и сам любил. Начал Горыныч вокруг железного мужика скакать и хвостом его с лошади сталкивать. Свалится мужик с лошади, катится по земле и так весело железом гремит. Видит Горыныч, мужику игра тоже нравится: он на лошадь быстренько снова карабкается и опять на змея наскакивает. Такой неугомонный попался. Долго змей с мужиком играл. Наигрался и говорит:

- Хорошо поиграли. Давай заканчивать. Мне идти пора.

-Как так – пора? - спрашивает мужик, а сам уже еле дышит. – Я тебя еще не совсем победил, а ты уходить собрался.

-Так ты меня, что победить хочешь?.. Ты?.. Меня?.. - змей зычно расхохотался. – Так это, что же получается? Это ты со мной сражался что ли? Человече, а ты кто такой будешь?

-Я – добрый молодец , славный витязь, Ярослав. А ты, кто такое, чудише поганое!!

-Какое же я чудище? Почему поганое? Ты чего ругаешься? Или я тебя чем обидел? Ты ведь сам эту игру затеял, а теперь сердишься?

-Я с тобой не шутки шучу и не в игры играю! А пришел я для того, чтобы тебя, чудище, и всю нечисть лесную извести!

-Чем же мы тебе, мужичок, помешали?

-Да лично мне, вообще-то, ничем... - призадумавшись, ответил витязь, помялся немного и с пафосом продолжил: - Но нет от вас жизни всему роду людскому! И поклялся я жизни своей не пожалеть в борьбе с нечистью! Буду сражаться до тех пор, пока не изведу все ваше племя под корень или не сложу свою буйну голову! – И добавил с обидой: - Я тебе не мужичок, а доблестный витязь Ярослав!

-Это я уже слыхал. Слышь-ка ты, доблестный витязь, а как ты собираешься нас изводить?

-Ну, этого я пока еще не знаю. Одно скажу: соорудили мы с другими добрыми молодцами ловушку, да такую, что коли в нее какая нечисть попадет, ни за что живой оттуда не выберется.

Все дно у нее осиновыми кольями утыкано, а каждому известно, что нечисть осинового кола пуще сглазу боится, – похвастался витязь.

Сказать по правде – это он сделал зря. Сразу смекнул Горыныч, что именно в эту ловушку бабка свалилась и искалечилась. Взыграла у змея молодая кровь:

-Так это ты, собачий сын, бабку покалечил!!! – взревел змей. – Да я тебя, паскуда, за это в порошок сотру!

И он так огрел доброго молодца хвостом по голове, что тот свалился замертво. Гнев сразу прошел, сменившись растерянностью. Немного придя в себя, Горыныч оглядел «поле боя». Посреди дороги распластался поверженный витязь, чуть в стороне, опустив от усталости голову ниже колен, стоял его богатырский конь. Убедившись, что Ярославу уже ничем не поможешь, змей занялся конем. Тихонько, чтобы не испугать, подошел он к бедняге и начал аккуратно, стараясь не причинять животному страданий, снимать с него железную сбрую. Двумя руками он придерживал и поглаживал конька, а остальными ловко расстегивал пряжки, стягивающие доспехи. Конь косил на змея глазом и тяжело дышал, поводя боками, с которых хлопьями опадала пена. Змей нарвал сухого мха и, обтерев, прикрыл дрожащее животное рогожкой, которую вытащил из корзины. Затем достал краюху хлеба и, отломив от нее изрядный кусок, угостил коня. Тот радостно заржал, тряхнул гривой и принялся за угощение. Подождав немного, Горыныч стянул с коня рогожку, свернув, положил на место и сказал:

-Ступай домой.

Конь, не двигаясь с места, смотрел на Змея добрыми преданными глазами, как бы прося, чтобы большой добрый хозяин не прогонял его. Плетка, шпоры, тяжелое железо на спине и резкий окрик, вот то, что приходило на память коню, когда он вспоминал о том, кто сейчас неподвижно лежал в дорожной пыли. Где-то там, правда, остался мальчик в длинной белой рубахе с добрыми и ласковыми руками, который жалел, чистил и лечил, но не мог защитить ни от шпор, ни от плетки, ни от железа.

-Ступай домой, - снова повторил змей, повернулся к коню спиной и быстро зашагал к бабкиной избушке. Конь, боясь отстать, трусил следом.

Горыныч шел и думал о том, что произошло. Стыд, злость на себя и на людей, которые толкнули его на ужасный поступок, отчаяние и глубокий подсознательный страх охватили его душу. Он бежал к Яге, потому что знал, что только она сможет унять эту боль, приласкать, успокоить, помочь. А следом бежал конь, боясь потерять доброго заботливого хозяина, о котором он мечтал всю свою, такую недолгую, жизнь.

Яга сидела у окна. На душе у нее было смутно. Еще издали завидев Горыныча и рысящего за ним следом конька, бабка уже знала, что произошло. Бывали у нее минуты прозрения, когда она ясно видела и прошлое, и будущее. Сейчас был именно такой момент. Перед ее мысленным взором промелькнула сцена «боя» на дороге, и будущее, которое открылось ей, было настолько ужасным, что Яга вздрогнула и побледнела.

А Горыныч уже входил во двор. Глянув на бабку, змей сразу понял, что она все знает.

-Бабулечка, что же теперь будет? – с тоской спросил Горыныч.

-Беда будет, милок. Ой, беда, – без злобы и упрека, с тоской молвила Яга.

-И ничегошеньки нельзя сделать?

Баба Яга промолчала, потому что ей нечего было сказать, чтобы утешить своего любимца. Все было гораздо хуже, чем он думал. Бедняга змей даже представить себе не мог, чем обернется для него и для всех лесных жителей его сегодняшний поступок. Но случившегося уже нельзя было изменить. Змей чувствовал это, а Яга знала наверняка.

Весть о гибели славного витязя быстро разнеслась по округе. Люди из уст в уста передавали холодящий ужасом душу рассказ, и тот обрастал при каждом пересказе новыми жуткими подробностями. Говорили, что страшное чудовище о трех, пяти, семи и более головах набросилось на добра молодца, который героически сражался и уже почти победил змеище поганое, но не хватило ему силы совсем чуть-чуть, чтобы одолеть змееву колдовскую силу, и сложил он свою буйную голову в сражении с нечистью. А коня богатырского то чудище сожрало, да так, что и косточек от него не осталось.

И понесся над землей клич, призывая всех богатырей на борьбу с нечистью поганой. Началось по лесам, по дубравам да по болотам великое побоище. Рекой лилась кровь несчастных лесных обитателей. Сердце Змея Горыныча разрывалось, когда он видел, к чему привел его опрометчивый поступок. Однажды, когда под соседним корчем родня оплакивала гибель ни в чем неповинного лесовика, Горыныч решительно подошел к Бабе Яге и сказал:

-Все, бабка, боле не могу я безучастно глядеть на то, как за мою вину невинные расплачиваются. Пойду к людям, повинюсь. Может, и простят, а коли не простят, так хоть прекратится это смертоубийство. Не могу я больше на это смотреть! Не могу!

-Горюшко мое, да ты что, вовсе дурак что ли? Аль притворяешся? Да, неужто, ты не понимаешь, что не в тебе тут вовсе дело, а в них самих? Ведь если бы не убил ты того Яросла, так они бы все равно что-нибудь придумали, чтобы нас со свету сжить, а себя при этом оправдать. Я же тебе говорила, дикие они еще. Глупые, как малые дети. Немало лет пройдет, пока они повзрослеют да поумнеют. И поумнеют ли? Эх! – Яга махнула рукой и пошла в избу.

-Стой, бабуля. Не уходи.

-Ну, что тебе, родимый?

-А может, все-таки попробовать?

-И не думай, - решительно сказала Яга, не пущу.

Горыныч знал, что спорить бесполезно. Уговорить бабку, если она упрется, было невозможно, а огорчать ее он не хотел. Время шло. Истребление невинных лесных обитателей продолжалось. Яга часто подолгу колдовала, стараясь отвести от леса беду. Ненадолго вражда затихала, но вскоре вспыхивала с новой силой. Людская злоба была сильнее бабкиных заклинаний. Змей совсем извелся. И вот, однажды он подошел к Бабе Яге и сказал:

-Бабуля, ты уверена, что с ними по-хорошему никак нельзя?

-Уверена, голубчик. Я уж по-всякому пробовала: и по-хорошему и колдовала. Уж и не знаю, что еще придумать.

-Ну, так я знаю. Я с ними воевать пойду!

Яга посмотрела на змея, на его решительную морду и поняла, что на этот раз ей его не остановить. Однако решила хотя бы задержать своего любимца и начала канючить:

-Горыныч, золотко, а на кого же ты бабку старую больную да хромую оставишь? Кто же мне поможет да защитит, коли ты уйдешь? Как явятся в избу эти злодеи, добры молодцы, изведут меня старуху. Вернешься, а изба пустая, нет больше бабушки... Да и ходить я теперь далече не могу, ох, ноженька моя болит...

Яга замолчала, наблюдая за реакцией змея. Тот поскреб макушку. Повертел хвостом, что было верным признаком волнения, и говорит:

-А ты на коне будешь ездить. У нас же конь есть.

-Конь-то есть, а как мне с хромой ноженькой на коня взобраться?

-Ну, попросишь, кто-нибудь подмогнет.

-Ага, так и буду по лесу полдня шастать и коня за собой таскать пока мне кто-нибудь не поможет на него взгромоздиться, а вторую половину дня буду по лесу искать, кто меня с коня сымет. Да?

Змей промолчал. Задумался. А Яга, видя, что змей молчит, продолжала со слезой в голосе:

-Я тебя поила, кормила, лелеяла, думала мне на старости защита и опора будет, а он вон, что удумал – воевать. Изведут тебя эти молодчики.

Змей молчал.

-Ну, что ты молчишь? Я к кому обращаюсь к тебе или к коню? У коня и то сердце бы дрогнуло от моего горя.

Змей продолжал молчать. Яга начинала злиться.

-Это, значит, я с кем разговариваю? Я с тобой разговариваю или, может, я сама с собой разговариваю? Нет! Посмотрите на него! Он молчит!!! - вопила Яга все более распаляясь.

-Бабка, ну что ты орешь? Ты же видишь, я думаю, а ты орешь...- отрешенно произнес Горыныч и задумчево побрел туда, где лежала верхняя скорлупа от его яйца. Надо сказать, что яйцо совсем не изменилось с тех пор, как упало на землю. Оно лежало на задворках бабкиной избы. Вокруг него рос мягкий пушистый мох. Змей очень любил лежать, развалясь на зеленом мшистом ковре, положив голову на скорлупу. И вот, что удивительно: когда змею нужно было что-нибудь придумать, его как магнитом тянуло к скорлупе. Он шел, ложился на нее головой и засыпал. А когда просыпался, знал, что ему нужно делать. Так было и на этот раз. Едва дотащившись до яйца, змей свалился и заснул. Спал он долго. Яга уже начала волноваться: не захворал ли? Нет, все было в порядке. На исходе третьих суток змей проснулся и заговорил:

-Слышь, бабка, я тут пока спал, знаешь, чего придумал? Сделаю тебе такую штуковину, которая сама будет по воздуху летать. Правда, здорово? Даже не одну, а целых две. Одна для полетов на близкие расстояния, а вторая, если надо куда подальше... в ней можно будет усесться поудобнее, чтобы нога твоя покалеченная не болела. А еще вот я чего придумал: сделаю, чтобы изба твой голос узнавала, и двери только тебе открывала, чтобы не таскались тут все, кто не попадя, пока меня дома не будет. Ты придумай какие-нибудь слова, а я так сделаю, чтобы двери открывались, только после этих слов. Ну, ты пока думай, а я работать пошел.

И не успела Яга вставить хоть слово, как змей скрылся с глаз. Спустя некоторое время он уже шумел и гремел, с головой уйдя в работу. Яга сидела на солнышке неподалеку от змея, придумывая волшебные слова, которые будут отпирать избу. Процесс затянулся: получалось то слишком просто; то слишком сложно, и к концу Яга уже забывала, с чего начала; то слишком длинно; то слишком коротко. Наконец формула была найдена: «Избушка, избушка. Встань, как мать поставила, к лесу задом ко мне передом». Горыныч сделал, чтобы изба “заслышалав” заветное слово, поворачивалась дверью в ту сторону, где стояла хозяйка, и дверь открывалась.

Летательные аппараты змей изготовил из подручных средств. Устройство для дальних перелетов он сделал из старой бабкиной ступы, в которой много лет назад она толкла зерно. Это было еще до того, как водяной Пафнутий, дед нынешнего, построил на ручье мельничку. Легкий летательный аппарат был сделан из старой, заброшенной бабкой, метлы, валявшейся у забора. К метле было приделано сидение наподобии седла, а в ступе имелась двера и откидная скамеечка. Как все это летало, знал только змей.

Больше недели возился он со своими придумками. Закончив, довольно оглядел свою работу и позвал Ягу:

-Бабка, пойдем, проведем испытания.

-Какие еще такие испытания?

-Ну, надо же проверить, что у нас с тобой получилось.

-А чего тут испытывать? Все равно не полетит.

Змей хитро улыбался. Он знал, что полетит, потому что ночью, тайком от бабки уже испытал свою технику

-Бабуля, с чего начнем?

-А мне все одно с чего начинать.

-Ну, тогда давай с метелки. Садись на нее верхом.

-Да ты что, ополоумел? Буду сидеть на ней, как жаба на корчу? Да меня ж кикиморы засмеют.

-Ничего, бабуся, не засмеют.

Яга нехотя полезла на метлу.

-И чего мне дальше делать? – с опаской спросила она.

-Усаживайся поудобнее, держись покрепче и говори: “Метла лети”.

-Метла лети, - покорно повторила Баба Яга.

И в тот же миг метла стремительно взмыла вверх. Яга от неожиданности отпустила руки и, не поймай ее змей, грохнулась бы об землю.

-Ой, батюшки! – заголосила баба. – Окаянный, угробить бабку захотел! Смертушки моей хочешь, паршивец?

-Сама виновата. Зачем руки-то отпустила?

-Так откуда же я знала, что она полетит!

-Я ж тебе говорил. Полезай снова.

-Не полезу. Я еще не совсем с ума сошла.

-Ну не хочешь на метлу, полезай в ступу.

-Никуда я не полезу. – Заупрямилась Баба Яга.

Змей понуро опустил голову и побрел прочь.

-Стой, не уходи, - крикнула ему вдогонку Яга. - Ладно, попробую еще разочек. Только, если она меня снова, как дикая лошадь, сбросит, то больше уж не проси, все равно не полезу.

Змей оживился, засуетился вокруг Бабы Яги. Бережно взял ее на руки и поставил в ступу, приговаривая:

-Ты только ничего не бойся, садись, устраивайся удобненько. Это мы зря с метелки начали. Ты сперва со ступой пообвыкнись, а уж потом и до метелочки дело дойдет. Ты же у меня храбрая, умная, хорошая... Я знаю, тебе понравится. Это ведь как здорово, по небу летать. Будешь у меня, как птичка порхать. Про ноженьку свою больную забудешь...Главное, ничего не бойся.

-Ты мне зубы не заговаривай, лучше скажи, что делать, чтобы она не так быстро взлетала.

-Ей, что скажешь, то она и исполнит.

Яга умостилась на скамеечке в ступе, ухватившись руками за края так, что побелели пальцы, и хриплым от волнения голосом произнесла:

-Ступа, лети потихонечку... - Медленно вращаясь, бесшумно оторвалась ступа от земли и начала набирать высоту. - Ой, ой! - заверещала Яга, - Выше не надо, не хочу! - Ступа, продолжая вращаться, остановилась на достигнутой высоте. - А теперь, чего с ней делать? – шепотом спросила Яга у Горыныча.

-Командуй, бабка, она все в точности должна исполнять.

И Баба Яга начала. Сначала осторожно, потом все более и более увлекаясь. Через час она уже бесстрашно летала над лесом, удивляя и пугая его обитателей.

Не прошло и недели, как Яга освоилась и с метлой.

-Ну вот и все, бабуля, пеки подорожники, жарь быка на дорогу. Пойду с людишками воевать. Пришло время поставить их на место. Не хотели добром, будет по-другому.

Ничего не сказала Баба Яга, потому что знала наверняка, все бесполезно: бесполезно змея от войны с людьми отговаривать, и бесполезно змею с людьми воевать. Не победить ему их. Молча утирая слезы, пошла она ставить тесто и печь подорожники. Давно поворожила Яга и знала, что вернется ее змей живой и невредимый, но много испытаний ждет его на этом пути.

Попрощавшись с Бабой Ягой, Горыныч отправился в путь-дорогу. Он шел воевать с людьми, в глубине души все еще надеясь на то, что сможет с ними договориться, и не придется никого убивать.

Но его мечтам не суждено было сбыться. Не успевал он еще и слова сказать, а люди, завидев чудище, уже хватали, что попадало под руку, и шли со змеем воевать или, в лучшем случае, убегали. Невдомек им было, что змей, если бы захотел, перебил бы их без труда сотни две, а, дунув разок, спалил бы и поселение. К их счастью, змей лишних жертв не хотел. Если и позволял себе иной раз кого угробить, так это какого-нибудь слишком зарвавшегося витязя. А желающих сразиться со змеем становилось все больше. Даже из далеких земель приезжали закованные в железо рыцари, чтобы сразиться с драконом и показать свою удаль. И каждый, кто возвращался домой к своей возлюбленной живым, клялся и божился, что он того дракона победил.

Видит Горыныч – ерунда какая-то получается: никак людишки не угомонятся. Убьешь одного, на его место десять новых встает. Кричат, ругаются, сами себя криками подбадривают, чтобы не так страшно было, и все равно в драку со змеем лезут. Ни как не мог змей этого понять, и решил он податься из родных мест, побродить по земле и узнать, все ли люди одинаковые, может быть найдутся где поумнее, с которыми можно договориться.

И снова дни побежали за днями, потекли годы... соскучившись он возвращался в родной лес. Изредка, чтобы развеять тоску, отправлялся путешествовать вместе с бабкой, но все равно возвращался домой. Это было, пожалуй, единственное место на земле, где его любили и где ему были искренне рады.

Змея тянуло на «родину», а она каждый раз встречала его все неприветливее. Наконец настал день, когда бедным лесным жителям стало совсем невмоготу от набегов молодцев всех мастей, и они решили уйти на север, в далекие северные леса, где не ступала нога человека.

И ОНИ УШЛИ.