Мягкий влажный мох скрадывал и без того бесшумные шаги. Ночь и кромешная тьма густого ельника не были помехой тому, чьи чувства стали острее и ярче в сотни раз. Злата остановилась и прижалась боком к шершавой коре ели, подняла морду и втянула носом сырой воздух приречного леса. Шагах в десяти под листьями папоротника спал крупный заяц, схоронившись в небольшой ямке. Издалека, со стороны Ореховки, тянуло навозом и дымом из прогорающих печей овинов, в которых уже начали сушить зерно для обмолота. Были ещё и другие запахи, но всех их перекрывал резкий, раздирающий ноздри аромат свежего и живого мяса. И страха. Молодой телёнок явно отбился от стада на ночном выпасе и теперь дрожит на окраине ельника.

Неслышно переставляя лапы, не тревожа ни веточку, ни стебель травы, Злата начала подкрадываться, идя против слабого ветра, дующего со стороны деревни к реке Каменке. Поравнявшись с зарослями папоротника, огромная белая волчица согнула лапы, набирая силу для прыжка, чуть не наступая на притаившегося зайца. Тот же, учуяв опасность, открыл глаза, но от страха не смог сдвинуться с места. И лишь когда в него полетели комья земли из-под лап взвившейся в прыжке волчицы, заяц одним скоком скрылся в зарослях папоротника. Злата же, не обращая внимания на ушастую мелочь, длинными прыжками мчалась к окраине леса. Чем ближе к полю, тем чаще в густых переплетениях еловых лап стали попадаться прорехи, пропускающие лунный свет. Вытянутое мощное тело лишь на мгновение мелькало белой стрелой в снопе бледного света, чтобы снова взлететь вверх от толчка сильных лап. Когда до телёнка осталось не больше сотни локтей, волчица перешла на медленную лёгкую поступь, а затем и вовсе залегла возле края огромного валуна. Втянув воздух, Злата поняла, что намеченная жертва не учуяла её, хоть по-прежнему исходит волнами страха. Чуть приподнявшись над землёй и согнув лапы, Злата начала медленно приближаться к добыче, то и дело вдыхая дуновения ветерка. Когда было преодолено почти половина пути, а ноздри уже широко раздувались от явственного запаха крови, бегущей по жилам телёнка, сочного нежного мяса, скрытого за молодой шкурой, позади раздался совсем ненужный для неё сейчас звук. Лёгкий, еле слышный скрежет когтей по камню. Коротко и недовольно взрыкнув, Злата взмыла вверх, оборачиваясь в сторону валуна. Но мгновением раньше, чиркнув когтями по холодному камню, в воздухе пронеслась серая тень и врезалась в бок волчице. Ещё мгновение и рычащий клубок из двух тел покатился по земле, сминая низкие кусты, приминая траву, заросли папоротника. Телёнок будто только этого и ждал. Дал выход своему страху и проворно припустил в сторону пастбища, оглашая округу истошным мычанием. Вдалеке заголосило потревоженное стадо, послышались крики и замелькали силуэты проснувшихся пастухов.

Матёрый серый волк извернулся и оттолкнул от себя белую волчицу. Широко расставив передние лапы и низко наклонив голову, он негромко зарычал, оскалив внушительные клыки. В угасающем свете луны было видно, как кровь из прокушенного уха тёмными каплями падает на смятую зелень травы, собираясь в небольшую лужицу. Словно только сейчас боль от раны, волк громко взвыл и, переступая лапами, угодил в собственную кровь. Вглядевшись и внюхавшись в это мокрое, и липкое, волк перевёл на Злату взгляд, полный почти человеческого удивления. Та же, коротко крутанув головой, освобождая шерсть ото мха и земли, развернулась, и в несколько прыжков преодолела границу леса.

Пастухи, сначала перепугавшиеся громкого переполоха в стаде, а потом обрадовавшиеся нашедшемуся телёнку, бежали ему навстречу. Как вдруг ... В предрассветной сереющей мгле, разбавленной клочками ещё прозрачного тумана, было видно, как из леса выскочили волки и огромными прыжками погнались за телёнком. Пастухи в ужасе застыли на месте. И дело совсем не в хищниках – мало кто из ореховских не ходил на волка снежными зимами. И не в том, что первым мчался волк невиданного белого окраса. Пастухи обмерли от понимания того, что волки были если не крупнее самого телёнка, то уж точно его размеров. А когда бегущий белый хищник растянулся в прыжке и вгрызся в шею бедного животного, увлекая его с собой на землю пастбища, пастухи со всех ног помчались в сторону деревни, позабыв про остальное стадо.

Солнце ещё не взошло, но над темнеющим лесом противоположного берега Каменки небо уже светлело. Густой туман опутал мягкой прохладной периной оба берега, оседая каплями на камнях. Злата плескалась в тёплой воде реки, смывая с себя кровь. Светлая кожа щедро орошалась брызгами, соломенные локоны волос потемнели и укрывали обнажённую грудь плотными прядями. Всемил, умывшийся раньше девушки, наблюдал за нею, облачаясь в одежду. Ворот рубахи зацепил прокушенное ухо и парень усмехнулся:

– Наелась, охотница?

– И наелась, и налюбилась.

Девушка откинула мокрые волосы за спину и озорно, с вызовом посмотрела на Всемила. Тот же, будто и не замечая нагую красоту, проворчал:

– А ухо-то зачем?

– А чтобы не подкрадывался! Будет тебе уроком!

И Злата выбежала из воды так шустро, что поднявшиеся волны Каменки чуть не замочили её одежду. Прижалась к Всемилу, обхватила его руками, заглянула в любые зеленые глаза:

– Тебе уже пора?

– Да и тебе тоже. Негоже, если в такую рань княжескую дочь здесь увидит кто – пересудов да сплетен не оберёшься. Вон, ореховские уже, наверное, к самому детинцу княжьему путь держат от страха.

– Осторожнее надо быть. Сам знаешь, что терпение людское может и через край перелиться. Жди беды тогда. Да и отца подводить не хочется.

– Я тебе сколько раз говорил? Пошли со мной! Жизнь вольная, свободная, а не в тереме княжьем. Ни от кого хорониться не нужно. У нас же все такие, сама знаешь.

– Знаю. Но отец ... Одна я у него осталась. Как же он без меня? Ты же сам знаешь, что как Каменку перейду, то после первой же полной луны обратно мне хода не будет.

– Но я же хожу!

– Ты – это другое дело. Мне так Рада сказала, а ей я верю.

– Да, твоя ведунья будет посильнее да поумнее Горазда.

Имя волхва Всемил произнёс с таким презрением, будто слизень в рот попал вместе с пригоршней спелой черницы.

– Ничего, разберёмся.

Парень подпрыгнул в воздух, перевернулся через голову и вот уже огромный серый волк мягко упал на лапы перед девушкой. Злата запустила ладошку в густую шерсть между ушами и несколько мгновений гладила волка. Тот же, замерев и прикрыв глаза, тёрся мордой о бедро девушки. Легонько оттолкнув Всемила, Злата прошептала:

– Всё, беги. И я пойду, пока и правда, не хватились меня.

***

Солнце уже вовсю озаряло княжий терем. Сквозь открытые ставни было слышно, как детинец наполняется обычным шумом и гамом. Ингвар, подойдя к опочивальне дочери, взялся за резную ручку двери и слегка потянул её вверх. Плотно сбитая дубовая дверь едва приподнялась и открылась совершенно без скрипа. Пройдя в покои, князь осторожно, чтобы не разбудить Злату, открыл ставни. Поправил сшитые в один кусок мягкие и теплые лисьи шкуры, под которыми, слегка посапывая, спала дочь. На мгновение залюбовался её красотой, со щемящей сердце тоской понимая, что она вся красота матери передалась ей без остатка. Решив поправить лежащие на щеке локоны, Ингвар с удивлением обнаружил, что пряди волос слега влажные. А нежная кожа шеи покрыта небольшими светло-бурыми пятнами. Едва не коснувшись их пальцами, князь нахмурился, но совладав с собою, развернулся и так же тихо покинул покои дочери. Снова приподняв дверь, он закрыл её за собою. Обернулся и упёрся взглядов во Вторака. Сотник стоял перед Ингваром в кольчуге, с мечом в ножнах на перевязи. Не иначе, как случилось что-то. Приложив палец к губам – молчи, мол, князь пошёл по коридору, махнув сотнику, чтобы он следовал за ним. Отойдя от покоев дочери изрядно шагов, Ингвар остановился:

– Ну, что случилось?

–Ореховские, княже. Почти все явились. Вече созывают да тебя требуют.

–Вече, говоришь? Видать, что-то посерьёзнее пропавшего исподнего случилось, – князь усмехнулся, вспоминая недавнее судилище. – Что-то ещё?

– Это не столь важно, конечно, но ... Петли бы смазать по всему терему. Негоже, аки тать по покоям ходить.

– Тать, говоришь? Не спорю, что уху приятно, когда петли дверные на весь терем не скрипят. Но сам подумай: будешь ты ночью тёмной в своих покоях с девкой любиться да без того же исподнего совсем. А тать тихонечко отворит дверь нескрипучую да вгонит под лопатку тебе клинок острый. А там и до меня доберётся, и до Златки моей. Зато двери по всему терему без крипа отворяются. Понимаешь, о чём я? Каждую мелочь, как эти петли скрипучие, нужно во благо использовать. Поэтому смажь их. Соком кислицы конской, чтобы скрипу поболе было. Но это потом, как вече порешим.

– Всегда удивлялся твоему уму, княже, – Вторак приложил ладонь к необъятной груди в кольчуге и поклонился. – Все уже собрались у ворот терема, тебя ждут. Но прежде, чем спустимся к ним, выслушай меня Ингвар. Это очень важно. И для тебя, и для меня.

По мере того, как Вторак шептал что-то князю на ухо, то и дело оглядываясь по сторонам, Ингвар сильнее сжимал рукоять меча на поясе и становился чернее тучи. Наконец он пристально посмотрел в глаза сотника и спросил, готовый к чему угодно:

– И каков же твой выбор?

– Если выбирать между подлостью и правдой, то я останусь верен тебе, князь.

– Даже ценой предательства отца?

Вторак на миг замолчал, то затем, не отводя взгляда от Ингвара, твёрдо сказал:

– Да, даже такой ценой.

Спускаясь по ступеням, князь подивился такой толпе народа, что заполонила детинец перед теремом. Тут не только ореховские были, но и из всех окрестных селений, что находились в княжении Ингвара. Слуги проворно притащили большое резное кресло, устелив его медвежьей шкурой. Ингвар снял с пояса меч и, не вынимая его из ножен, положил на колени, удобно устроившись на шкуре. Толпа, полукругом стоявшая поодаль, молчала. Каждый, на кого направлял свой взгляд князь, тут же склонял голову вниз и едва ли не делал шаг назад.

– По какой нужде собрались вы здесь?

Тишина простёрлась над детинцем. Не успел Ингвар повторить свой вопрос, как ряды стоящих разомкнулись и с приглушёнными шепотками да парой явных звонких подзатыльников, толпа вытолкнула вперёд себя двух мужчин. Те, исподлобья взглянув на князя, ринулись было назад, но толпа уже стояла плотной стеной, местами украшенной крепкими кулаками, грозящими этим двум несчастным.

– Ну? – княжий голос грозно разнёсся над собравшимися. – Что за беда?

– Телёнок, светлый князь, – один наконец-то набрался смелости и даже сделал шаг в сторону князя. – Волк задрал на ночном пастбище.

– Что? – от удивления Ингвар даже растерялся. – Телёнок? Да вы хмеля объелись? Сами это порешать не можете? Княжеское вече по такому пустяку собрать решили? Плетей да поруба холодного захотели? И где старейшины ваши?

Пока первый мужичок шаг за шагом отступал назад от грозного княжьего крика, мертвея лицом, второй, более смелый, видать, шагнул вперёд и поднял ладонь, требуя тишины. Знал, что на вече почти все в равных условиях и голос он имеет равный княжьему.

– Не серчай, Ингвар, а выслушай. Старейшины с волхвом с утра к Каменке пошли глянуть, что случилось. Ведь то не обычные волки были. С простыми мы и сами справились бы, не впервой. Да вот только волкодлаки то были. Не иначе, как из-за Каменки пришли, с Волковки. – Видя, что князь хочет что-то сказать, мужичок снова поднял ладонь. – Выслушай дальше, княже. Волковских мы все хорошо знаем, бок о бок давно живём и супостата не один раз вместе били, о чём и сам знаешь. И не в телёнке неразумном дело. Своими глазами видел утром ранним сегодня, что с волковским перевертнем ещё один волк был, какого раньше в наших местах редко видели. Поболе он да цвета белого. Бабы и раньше у реки встречали его, да пастухи в ночном видели. Но беды он не чинил никогда. Как быть теперь, княже? И не в укор тебе, но народ разное поговаривает...

– Что поговаривает? – Ингвар сжал рукоять меча, ожидая того ответа, которого он так боялся.

– Народ говорит, что дочь твоя, князь, волчицей белой оборачивается еженощно. Многие знали, многие видели, – толпа расступилась и к князю вышел Горазд, опираясь на свой посох, держа руку в наплечной суме, – да только сказать боятся, гнева твоего опасаются.

– А ты, стало быть, не опасаешься?

– Правду ведающему и опасаться нечего. Смотри!

Горазд вытащил руку из сумы и разжал кулак. На ладони лежал клок белой шерсти. Волосы были намного длиннее, чем у обычного волка.

– И? Я вижу, что это волчья шерсть. Но с чего ты решил, что моя дочь имеет к этому отношение?

– А вот сейчас я тебе это докажу, княже, – Горазд зло усмехнулся сквозь пряди черных волос, то и дело закрывающих его морщинистое лицо. – Приведи сюда свою дочь!

Происходи всё дело на тинге, в родных далёких землях, волхв бы уже сполна поплатился за своё неуважение, но здесь ... Ингвар сам не заметил, как клинок меча уже почти на пядь вышел из ножен, как его плечо сжала твердая ладонь, а голос сотника зашептал на ухо:

– Не стоит, княже. Злата уже здесь.

Князь обернулся и увидел дочь, идущую твердым шагом к нему.

– Что здесь происходит? – она стала справа от князя и нахмурилась, увидев Горазда с клоком белой шерсти.

– А вот сейчас мы всё и решим, сейчас правда и откроется!

Волхв торжествующе вскричал, потрясая над головой зажатой в кулак шерстью:

– Стой и не шевелись, княжна. Вреда тебе никакого не будет!

С этими словами он вогнал свой посох в землю и достал из сумы небольшой берестяной туесок. Обсыпав черным порошком из него посох, Горазд бросил в резную деревяшку волчью шерсть, вскричав что-то непонятное, резкое, как крик старого ворона. Шерсть тут же вспыхнула и опала золотистыми прядями волос. Но они, не долетев до земли, закружились в поднявшемся вихре и понеслись к Злате. Та стояла и ни на шаг не отступала. Не дрогнула она и тогда, когда золотистые пряди приблизились к ней, и с яркой вспышкой скрылись в волосах. Зато толпа в ужасе ахнула и подалась назад. Воцарилась такая тишина, что стал слышен хруст сминаемой бересты в пальцах торжествующего Горазда.

– Теперь-то уж никто не будет сомневаться в том, что княжья дочь и есть тот белый волкодлак! – скрипучий голос Горазда разнёсся над притихшей толпой.

– И что с этого? – Ингвар медленно поднялся, придерживая меч. – Ещё до того, как вы сами позвали меня на княженье, ещё до того, как я полюбил одну из вашего рода, до того, как родилась моя дочь, вы жили бок о бок с теми, кому боги подарили умение становиться диким зверем. Что в этом необычного? Задрали телёнка? Две-три коровы за лето или зиму? Это малая плата за то, что волковский люд сделал для этих земель. Скажи мне, Горазд, что было бы со всеми вами, если бы не перевертни? Именно по моему прошению они сражались рядом с нами плечом к плечу со степняками! Не они, так бывать бы вам всем в полоне, а жёнам вашим да дочерям в наложницах! Или я не прав?

– Прав, княже!

– Прав!

– Твоя правда, Ингвар!

Молчащая до того людская толпа, заголосила, соглашаясь со словами князя.

– Или я нарушил условия, на которых принял княжескую гривну? Сам смотри: сколько зарубок на воротах детинца от набегов степняков, столько и щитов поверху от наших побед над ними! Да и землёй приросло наше княжество. Плохо ли это? В чём ты меня винишь или дочь мою?

– Я не отрицаю, что помощь этих ... перевертней была очень ощутима. Но по давнему закону все, кто имеет дар оборачиваться зверем, должны уйти жить за Каменку. Не мной, но предками это придумано. И до сей поры правило это соблюдалось.

– Что ты хочешь этим сказать? – нахмурился Ингвар и сделал шаг к волхву, хватаясь за рукоять меча.

– А то, что не место здесь ей! – взвизгнул Горазд. – Ни одному навьему выродку не позволено жить среди обычного люда!

– Не забывайся, волхв!

– А я не забываю и помню, что здесь и сейчас твоё слово не намного выше моего, князь! И поэтому я бросаю прилюдный вызов тебе!

– Мне? – усмехнулся Ингвар. – На поединок со мной выйдешь, старик? Ты хоть меч повыше своего гузна поднимешь?

– Зря смеёшься, княже. Ты преступил старое правило предков и поэтому не волен более княжить над этими землями. И по праву прожитых лет я выставляю вместо себя своего сына!

При этих словах Вторак нахмурил брови, а ладонь до белых костяшек сжала рукоять меча.

– Но есть и иной выход, при котором и ты на княженьи останешься, и дочь твоя никуда не уйдёт, – продолжал тем временем Горазд. – Только и нужно, что найти ей достойного мужа, чтобы после обручения она стала частью нашего рода. Выбор только за тобой.

– Значит, для поединка со мной ты сотника возьмёшь, – улыбнулся князь, – а кого же в мужья дочери моей сосватать решил? Подожди, не говори. Тоже Вторака?

– А хоть бы и его! Что тебя не устраивает? Ты же сам хвалил его за удаль да ум, за умения ратные. Да и собой хорош молодец.

– Не спорю, всё это так. Давно я таких славных воев не видел под своей рукой. Вот только, что он сам на это скажет?

Взоры всех собравшихся устремились к сотнику. Тот же, совершенно не выказывая неловкости, подошел к князю и медленно вытащил меч из ножен. Толпа испуганно зароптала. Но Вторак припал на колено и положил меч на землю перед Ингваром. Затем встал и поклонился:

– Я дал клятву служить тебе верой и правдой, княже. И никогда не нарушу слова, никогда не учиню супротив тебя лиха. Да я сам шею под твой меч подставлю, чем на поединок тебя вызову. А дочь твоя ...

Сотник глянул на Злату, стоящую поодаль, сжавшую кулачки и ждущую его ответа.

– Красивая она у тебя, всем невестам невеста. Но, не обессудь, княже, а люба мне другая дева. Вторак ещё раз поклонился князю и чуть слышно, чтобы только Ингвар и слышал, с улыбкой добавил:

– А дверь у меня хоть и не скрипит, зато запор на ней надёжный.

– Да что вы тут учинили? – раздался зычный женский голос и со ступеней терема сошла Рада. Ведунья перекинула на грудь тугую, ещё без белого волоса русую косу, поправила пояс с небольшим ножом в чехле и уверенным шагом подошла к собравшимся. Раду знал и уважал каждый от мальца до дряхлого старика. Только Горазд мог поспорить с ней в умении ведовском да знаниях тайных. Вот только в отличие от волхва, ведунья никогда не искала корысти и приветлива была каждому. Вот и сейчас, обведя всех взглядом ясных глаз, она тепло улыбнулась и обратилась к Горазду:

– Всё никак не уймёшься? Место княжье настолько покоя не даёт, что и вторым сыном решил пожертвовать? И супротив князя, равного коему ещё и поискать нужно, решил пойти чужими руками? Я больше не совершу той ошибки, которую допустила, когда была молодой, наивной и верила тебе! Хочешь поединка? Хочешь гривну княжью да власть? Ты это получишь только тогда, когда меня одолеешь!

– Зря ты в это вмешалась, Рада, – зло произнёс Горазд, выдёргивая посох из земли. – Но слово сказано. А сказанное на вече исполнению подлежит!

– Вторым сыном? – князь повернулся к ведунье. – Это Вторак, так? А кто же первый и что с ним случилось?

– А первый был нашим с ним общим сыном, моей кровинушкой, – Рада вытащила из ножен на поясе небольшой нож, матово блеснувший темным клинком. – Но боги одарили его тем умением, которого Горазду никогда не обрести, как бы он не старался. А я поверила его лживым речам, что среди нас моему сыну грозит опасность, что рода отринет его. Поэтому и отдала Всемила на воспитание волковским за речку Каменку.

– Всемил? – все обернулись на вскрик Златы.

– Да, моя хорошая, Всемил мой сын. И знаю я всё про вас. И про то, что люб он тебе, а ты ему.

Рада жестом успокоила князя:

– Не волнуйся, Ингвар. Той, которую я воспитала как свою дочь, ничего грозит. Я всё сделаю для того, чтобы наши дети были счастливы. Пусть даже мне и предстоит для этого пролить чёрную кровь волхва, когда-то предавшего свой род!

На этих словах горазд внезапно крутанул посох и вогнал его в землю, держа обеими руками, выкрикивая короткие, режущие ухо, фразы на незнакомом языке. Земля вздыбилась, высвобождая чёрные корни, истекающие белёсым туманом. Но не успели корни устремиться к Раде и князю со Златой, как рука ведуньи точным броском вогнала нож в землю возле торчащего посоха. Тотчас корни перекрутило, они позеленели и метнулись обратно, обхватывая волхва, скручивая его, привязывая к посоху. Неизвестно чем могло закончиться это противостояние, если бы на всю околицу не разнёсся крик дозорного на стене:

– Степняки идут! Степняки!

***

Враг налетел чёрной стеной, волнами сверкающих наконечников копий и изогнутых клинков сабель. Несколько отрядов на полном скаку небольших коней быстрее ветра пронеслись вдоль стен, посылая дождь горящих смоляных стрел. Развернувшись, они с дикими криками вернулись к основному войску, стрелы которого наполнили небо и заслонили собой солнце.

Ингвар, взобравшийся на дозорную вышку, окинул быстрым взглядом войско неприятеля.

– Ну, не так уж их и много, – задорно хлопнув стоящего рядом Вторака по отозвавшемуся кольчужным звоном плечу, хмыкнул князь. – Очередная шайка, решившая обломать кривые зубы о нерадивого князя, отказывающегося платить им данину. Ничего, эти кривоногие только криками да внезапностью сильны, хоть и немало их сегодня. Да вот посмотрим, насколько сильны они в праведном бою. Командуй, сотник!

Все, кто в это время присутствовал на вече, уже начали разбирать мечи да луки со стрелами, кои слуги проворно таскали из терема. Те же, кто помоложе, да и просто не сдюжит с оружием, тушили мокрыми шкурами занявшийся огонь, ползущий по стенам и крышам. Несколько мужиков по приказу сотника уже мчались со всех ног подальше от детинца, предупредить другие селения, вызвать подмогу. Ингвар, укрывшийся за щитом, то и дело дрожащим от впивающихся в него стрел, неустанно посылал с вышки свои, без промаха вгоняя их то в степняка, то в голову лошади, отчего та кубарем катилась по земле, подминая под себя всадника. Улучив момент, князь обернулся и глянул вниз:

– Рада! Уведи Злату в терем! Глаз с неё не спускай, в ответе за неё!

Но к своему удивлению он увидел, Горазд исчез со своим посохом, а ведунья лежит в круге чёрной земли. Златы же нигде не было. Взревев, Ингвар спрыгнул с вышки, не страшась высоты, прокатился по земле и вскочил на ноги, выхватывая меч.

– Горазд!

Но его крик потонул в пылу сражения и звоне первых схваток на мечах. Окинув взглядом двор в поисках дочери, князь успел заметить белое пятно, мелькнувшее среди толпы лучников, бросившихся врассыпную. Огромная белая волчица громадными прыжками мчалась к стене. С лёгкостью запрыгнув на неё, Злата повернулась к отцу и коротко взвыла. Затем одним прыжком приземлилась прямо на кочевников, бегущих к стене с лестницами, и помчалась к кромке дальнего леса, попутно расшвыривая супостатов как колосья спелой пшеницы по сторонам.

Ещё несколько раз степняки на полном скаку засыпали всё вокруг горящими стрелами, но люди быстро потушили огонь, благо воды и шкур хватало. Народ, выдержавший первые натиски, теперь уже под приказами Вторака давал отпор врагу. У стен образовался целый вал из хрипящих лошадей, кричащих и скулящих раненных степняков. Но всё же их было несоизмеримо больше, и каждая новая волна грозила захлестнуть край стены, прорвавшись вовнутрь. В одном месте так и произошло. Доски и брусья, на которых стояли обороняющиеся, не выдержали их тяжести и проломились. Тут же из-за стены с торжествующими воплями потёк ручей из тел, сабель, ножей, обдавая смрадом вонючих шкур и немытых тел. Ингвар метнулся в сторону прорыва, на ходу сгибаясь и прочерчивая ладонью с рукоятью меча по пыли. Вспотевшая было ладонь снова надежно обхватила меч и князь с рёвом бросился навстречу степнякам.

Горазд же, только пронеслись первые крики об атаке степняков, лишь ему одному ведомым умением сумел освободиться от пут ведуньи. Как только зелёные петли упали к его ногам, сгорая в синем пламени, он выдернул из земли посох и огляделся. То там, то здесь занимался огонь, летели стрелы и воздух был полон криков. Стояла такая суматоха, что на него никто не обращал внимания. Ни Златы, ни сына, ни князя нигде не было видно, хоть сквозь общий шум до волхва то и дело долетал зычный крик Ингвара, отдающего приказы. Зато была видна спина Рады, спешащей в терем. Укрываясь за бегающими по двору людьми, Горазд как можно ближе подбежал к ведунье. Та в последний момент словно почувствовала его присутствие и обернулась, не дойдя до лестницы всего с десяток шагов. И тут же с хрипом осела на землю, хватаясь ладонями за окованный железом острый конец посоха, вошедший ей в грудь. Она попыталась из последних сил сплести из пальцев окровавленной руки заговорье, но губы уже её не слушались, исходя ручейком крови. Рада кротко вздохнула и распростёрлась на земле. Волхв одним взмахом вытащил посох и пригнувшись, помчался в сторону князя, который спешил к стене с занесённым над головой мечом.

Ингвар влетел в толпу степняков, раскидывая их по сторонам взмахами меча. Принимая удары сабель на щит, он тут же сбрасывал их и рубил клинком. Степняки, лишившиеся рук, ладоней, пальцев, дико верещали, добавляя ещё больше ужаса и суматохи в это побоище. Первая волна нападавших улеглась корчащимися телами на землю, но Ингвар сам в несколько прыжков оказался перед новой толпой степняков, преодолевших стену. Подрубив ноги нёсшимся впереди, он перепрыгнул их, обрушивая меч и окованную кромку щита на головы следующих. Взмахи меча рождали кровавые полосы на жёлтых, как старый пергамент, лицах, отсекая конечности, рассекая плоть, лишая жизни. Ингвард упивался битвой. Его предки будут довольны той жертве, которую так щедро он для них сегодня приготовил. Отбив очередную волну и получив лишь небольшие порезы от кривых сабель, князь изготовился перепрыгнуть новый вал тел, как ноги подогнулись в коленях и он оказался на земле. Быстро взглянул вниз, но ни пут, ни верёвок на ногах не было. И всё же ноги сдавило так, что и шага не ступить. Через стену лезли новые враги, а Ингвард беспомощно дергался, пытаясь подняться с колен. Запоздалое понимание происходящего пришло в тот миг, как под правую лопатку будто молотом ударило, а из груди, разрывая клепаные кольца кольчуги, вылез острый наконечник посоха. Ноги в тот час и отпустило волхование подлое.

Горазд выдернул посох и смотрел. На толпу степняков, от неожиданности замерших у стены, на князя, вопреки ожиданиям поднимающегося с колен. Кольчуга блестела от льющейся крови, но Ингвар сделал шаг к волхву и одним ударом перерубил посох:

– Надо же, старый, а силы такой не каждому молодому дано. Но не так я хотел, не так ...

Взмах мечом отделил черноволосую голову Горазда и она покатилась по плотным рядам степняков, лежащих у ног оседающего тела волхва. Обернувшись, князь приготовился к последней схватке с ринувшимися в бой врагами. Первого же степняка он насадил на клинок меча и, не обращая на удары сабель, подрубающих ноги, рассекающих плоть и вспарывающих кольчугу, прошептал в искажённое яростью лицо:

– А вот это правильно, вот так и надо, с мечом в руке и сердцем врага в зубах.

И уже падая без чувств, не ощущая десятков ног, втаптывающих его в распростёртые на земле тела, Ингвард не слышал громкого и протяжного воя, разнёсшегося над всем сражением. Не видел он и ужаса степняков, с которым они сломя голову, побросав сабли и прикрывая голову руками, мчались прочь от большой стаи огромных волков. Те, чудовищными ударами лап сминали вражеское войско, вспарывали животы острыми когтями, перекусывали шеи клыками. Всего чуть времени и степняки жалкими остатками бегут прочь, скачут на уцелевших лошадях, побросав своих сородичей и ранее награбленное добро.

***

В княжьей опочивальне собрались старейшины окрестных селений, сотник Вторак и Злата. Позади неё стоял Всемил и держал девушку за руку. Та не могла унять слёзы, глядя на отца, укрытого шкурами. Сиплое дыхание вырывалось из сухих губ, но взгляд был ясен.

– Вторак, – Ингвард на мгновение умолк, но тут же тихо продолжил. – Мне уже совсем мало осталось до славного пира в чертогах небесных. Но негоже оставлять эти земли без твёрдой руки и ясного ума. При всех старейшинах дарую тебе гривну княжескую и назначаю тебя преемником. Служи этому роду так же, как и мне служил. Я знаю, что не подведёшь. Видать, всё же на роду написано тебе князем быть.

Сотник поклонился и принял из слабеющей ладони серебряный обруч. Молча приложил ладонь к могучей груди и кивнул головой.

– Всемил, я доверяю тебе мою дочь. Смотри, если хоть слезинка скатится с её глаз, то я спущусь с небес и надеру тебе твой серый хвост. А могу и вовсе шкуру снять. Понял?

Всемил, глядя в лицо улыбающегося князя, обнял Злату:

– Она в надёжных руках, княже. Никому в обиду её не дам.

Согласно кивнув, Ингвард приподнялся на шкурах:

– А теперь оставьте меня с дочерью. И ещё. Вторак, ты знаешь, что потом делать, я тебе рассказывал.

По реке медленно плыл плот, еле слышно шелестя редкими волнами, набегающими на брёвна. Ингвар, с мечом в руках и в той же пробитой, и изрубленной кольчуге, среди плотных пучков хвороста, отправлялся в последний путь. Правый берег Каменки был заполнен людьми, насколько хватало взгляда – все пришли проститься с князем. На левом берегу людей стояло меньше, но впереди них на уплывающий плот смотрели Злата и Всемил. Вторак на своём берегу подошёл к пылающему костру и поджёг смолёную стрелу. Тугой удар тетивы и шумящий огонёк пронёсся к плоту, поджигая хворост, воздавая дань славе воина.

Злата отвернулась и закрыла лицо ладонями. Но тут же совладала с собой и утёрла едва набежавшие слёзы. Всемил положил ладонь ей на плечо:

– Ты хорошо подумала? Сегодня последний день полной луны и тебе уже обратно хода не будет.

– Зачем мне княжество без князя, – Злата подняла на Всемила взгляд покрасневших глаз и тесно прижалась к нему. – Да и Вторак со всем этим справится. А своего князя я уже нашла.