Короли из-под ногтей

1

— Угодно ли проснуться, твоё величество?

Где-то там, на пороге сна и яви, Мез понял, что сегодня будет особый день — ни хороший, ни дурной, но значимый. Определительный. Где-то что-то изменилось, упало и покатилось, ударилось о другое, другое толкнуло третье... Ты и не заметишь, как оно произойдёт, но оно произойдёт — это уж точно.

— Угодно ли... — вновь запищали в ухо.

— Угодно, — не открывая глаз, Мез протянул ладонь, в которую заботливо вложили глиняный кубок. Впрочем, оказалось, что милосердное вино коварно подменили презренной водой. Пришлось вздёрнуть бровь.

— Матушка обещала тебе голову проломить, если снова надерёшься.

Что ж, вода тоже сойдёт.

— Жизнь короля полна компромиссий, сын мой, — Мез приоткрыл веко.

Принц Оммаж с азартом ковырялся в ухе, всем видом показывая, что к монаршей мудрости его шальной семилетний ум пока не готов.

Тем временем Санкция поднесла ковш с ледяной колодезной водой. Мез филигранново умылся: за ушами, в носу, прополоскал рот, освежил шею. Теперь следовало увлажнить кожу тряпицей, смоченной в тёплом, но не горячем отваре ромашки. Мез обтянул лицо тканью и какое-то время блаженствовал, слушая возню отпрысков.

Ему почти удалось задремать, но тут Оммаж сцапал тряпку и щедро намылил отцовские щёки. Делать нечего, пришлось сесть на край топчана и отдаться на милость Санкции. Та рьяно взялась за дело, орудуя бритвой точно бывалый головорез. Отскоблила щеки, выправила усы.

— Порежешь ведь... — укорил сестру Оммаж.

Вот ещё! – закатила глаза Санкция, наугад ровняя Мезу бородку. — Папаша всю ночь изволил здесь дрыхнуть!

Дочь была права: сейчас его и слепой бы побрил. Вся комната буквально светилась фортуной. Мез замечал её в жёлтых сполохах на лезвии бритвы, она искрилась в волосах Санкции, золотила глаза и кончики пальцев. Хлопья удачи кружили в лучах солнца, невесомые, как пух, легкие, как чужая ноша, воздушные, как воздух, эфиристые, как...

Любование, конечно, дело благородное, но стоило вернуться к протоколу.

— Ребус, начинай уже, — Мез махнул рукой старшему сыну, который дымил глиняной трубкой у окна. — Что слышно на улицах нашего королевства? Чьи корабли зашли в гавань? Кого выловили из канала?

— Вас, батюшка, и выловили. Когда вы в канаве тонули, — Ребус пыхнул дымом.

— Жизнь правителя полна коварностей, сын мой. Рано или поздно ты постигнешь сию истину, — ответил Мез, подставляя Санкции бородку для чернения сажей. — Ну, вещай же.

— Ночью в Собачьем переулке пожар случился, но, на счастье, дождь пошёл — даже тушить не пришлось. У Реты, той, что с Кривой угла, от какой-то заразы всё семейство слегло. Чего ещё? Вдова со своими ребятками в чьё-то имение залезла, так их там так прищучили, что еле ноги унесли. Но это всё суета мышиная, — Ребус поправил отцовскую шляпу, в которой без спросу щеголял перед уличными девками. — Главное вот что: давеча у сенаторов опять засвербило. Кричат, мол, Блошиный город — позор нашей великой столицы и оттого должен быть... упазорен.

Мез натянул алые штаны-кюлоты, сунул ноги в резные сабо.

— Правильно говорить: упразнован, грамотей.

Отогнав мелюзгу, он наконец встал и повернулся к Ребусу спиной. Тот подал камзол, изумрудный оттенок которого почти не пострадал от вчерашнего купания. В рукаве нашлась мятая карта — пятёрка ключей. На кой прах она ему сдалась? Как можно мухлевать с пятёркой ключей?

— Да, временами нобили тянут сюда пальцы, но каждый раз суют их себе же в жопы. Так было при моём деде, так было при твоём деде, — Мез забрал у Ребуса трубку и, попыхивая, придвинулся к окну. Отсюда, с вершины Башни, открывался поистине королевский вид на Валентию. — Так будет и при нас.

Ночной дождь ополоснул город, вымыл последний снег — будто и не было этой долгой, голодной зимы. Столица готовилась встречать корабли и провожать караваны, она дымила мастерскими, шумела гаванью и рынками. Дворцы нобилей жирели на западных холмах, с востока их роскошь обличали храмы — сплошь строгие линии и бледные лики святых. А между ними золотился купол Сената. Сейчас Мезу даже не верилось, что когда-то он, словно кошка, пробирался под ажурные своды и часами слушал трёп седых бюрокрадов. Тот юнец воображал, что там научится быть королём. Вздор. Всем правит случай, а случай — на стороне Блошиного города.

Мез сдёрнул с Ребуса шляпу, расправил бедняжке залихватские поля и пестрые фазаньи перья. Надутый от важности Оммаж поднёс перевязь с рапирой. Осталось лишь наклониться к Санкции, которая, как всегда, не пожалела цветочной воды, отчего комната враз заблаговоняла лавандой. Мез оглядел детей. Опрятные, в меру чистые, щедро присыпанные удачей.

— Итак, высочества, готовы к встрече с подданными? — усмехнулся он.

Высочества просияли в ответ и чинно покинули апартаменты. Мез вышел последним, мягко притворив дверь клетушки, в которой ютилась их семья.

Теперь шесть этажей вниз по лестнице, что стенала и охала с усердием бывалого попрошайки. Мезу представилась вереница его славных предков, скрипевших теми же ступенями: воистину, кособокая громада Башни до сих пор стояла лишь благодаря королевской фортуне.

На первом этаже — гвалт вперемешку чавканьем, хохот под потолок. В харчевне Башни всегда излишество народу, но в обеденный час сюда, казалось, набивалась половина Гнилорыбья.

Появление Меза сопроводилось торжественным безмолвием. Кружки замерли у ртов, ладони остановились в дюйме от задов подавальщиц, перевели дух измученные флейты и скрипки.

— Да здравствует король!!! — истошно завопил кто-то из глубины зала.

И тут же вся харчевня подхватила клич. Отовсюду неслись здравицы и виваты, а менестрели запилили-задудели нечто церемонное. Воздев руки в благословении, Мез шествовал между столами, пока лодочники и докеры, китобои и прачки, шлюхи и карманники щупали полы его камзола и всеми фибрами вдыхали лавандовый дух. Удача нужна всем.

Внимание Меза привлекли отчаянные знаки, которые из-за стойки подавал его тесть. Будучи трактирщиком, тот знал толк в знаках, и на сей раз они сулили беду.

— Мез! — голос Мэрин разил не хуже плети. — Хоть раз ты ещё ...

Дети прыснули в стороны, тесть бросил сочувственный взгляд и благоразумно отвернулся. Силы небесные, корону за коня!

— Жизнь короля полна... — начал Мез.

— ...говна! – по-капральски отрезала его жёнушка. — Тебя, сукин ты кот, по всему Гнилорыбью искали!

— Но ведь нашли, — он любовно прижал к себе супругу, чтобы та не вырвалась. — Хватит тявкать, душа моя. Я чувствую, что сегодня будет особый день.

— Неужто работу человечью найдёшь?!

— И брошу свой бедный народ?

— Бедный?! У тебя самого последние портки остались!

— Зачем они мне, если ты рядом?

— Вот ведь змий...

Вскоре Мез с детьми уже уплетали гороховую похлёбку в алькове, который давал хоть какое-то укрытие от вредноподданнических настроений. Обед принесла сама королева, на время оставив свою вотчину — огромадную кухню Башни.

— Что думаешь о сенаторах? — спросила Мэрин, наполняя Мезу кубок. На её тонкокостном лице ехидилась улыбка: вино было разбавлено водой на две трети. А может, и на три четверти.

— Папаша говорит, мол, они друг-другу пальцы в жопы суют, — изрекла Санкция.

— Если б только пальцы... — вздохнул Мез, закусывая сыром винную воду.

— Немного порядка нашему клоповнику не повредит, — ляпнула женушка.

Мез аж поперхнулся от такой крамолы, но чувствуя вину за вчерашнее, без лишних слов помиловал изменницу.

 

***

 

Башню покидали в строгом порядке. Первым шёл Ребус c барабаном наперевес, за ним выступал Мез, следом, вскинув штандарт (рыбий скелет на красном фоне), чеканила шаг Санкция. Замыкал шествие Оммаж, в руках которого чернела королевская шляпа.

Традиция воспрещала нарочно искать монаршей милости, но улица перед Башней была запружена народом, который оказался тут якобы случайно.

Стоило королевской процессии выйти из дверей, как гомон подданных сменился благовейными шепотками. Ребус истово отбарабанил самодельный ритм, а затем во всё горло возгласил:

— Его Величество Мезальянс, король Гнилорыбья, Копилки и Старого квартала, Блядского причала, Долгой, Лишней и Дурной улицы, Грибного рынка и прочая, и прочая!!!

Его Величество Мезальянс в очередной раз посетовал на отца, который назвал его хер-пойми-как. Поэтому своим детям Мез выбрал самые гармонистые, благородные и, главное, людские имена. Наверное.

— Фортуна улыбается вам! — выкрикнул он, заслужив нестройную, но чистосердную овацию.

Моцион сегодня запоздал, так что подданные спешили приобщиться к королевской удаче. Мез жал руки и раздаривал улыбки, бил по плечам, махал людям в окнах, трепал снующих под ногами детей за вшивые вихры. Иногда задерживался, чтобы перекинуться парой слов с просителями.

Срамная болезнь? Пей больше чаю.

Стража гонит с площади? Не даёт попрошайничать? Повяжи алую тряпку на запястье.

Колотит муж? Спрячь гвоздь под подушкой.

Мез давал советы наобум, не зная, как и что случится. Главное — толкнуть события, а остальное сделает фортуна.

За спиной звякали падающие в шляпу медяки — королевская подать. Многие жертвовали последние гроши в надежде, что завтра им воздастся сторицей. Может, да, может, нет. Время от времени Мез подзывал Оммажа и вынимал пару монет, крутил их в пальцах, затем отдавал случайным людям. Втёртой в медяки удачи обычно хватало на несколько дней.

Пробравшись сквозь Долгую улицу, они свернули на Лишнюю, которая вскоре усохла до Мышиного оврага, где прозябали самые жалкие халупы Гнилорыбья. Завидев короля, из лачуг высыпали местные, назвать которых оборванцами, значило унизить оборванцев. Тут Мез раздал больше всего монет.

Следующая улица — Дурная. Верхние этажи здешних домов почти смыкались над макушкой, обрекая прохожих на гнетущий сумрак и вылитые на голову помои. Пользуясь случаем Мез заглянул в кабак «Кость в горле», где распил по стаканчику грога с Вдовой. Монструозная атаманша поведала, что ночной разбой сорвал шаставший впотьмах нобилевский сынок. Сынка вроде как прирезали, но и Вдова недосчиталась двух молодцов.

Мез вручил ей пару монету — если повезёт, то в следующий раз все останутся целы.

Королевская процессия кружила по лабиринту Старого квартала, когда колокола Валентии возвестили третий час, а значит настала пора отправить свиту на помощь матери. Оставшись один, Мез обошёл закоулки Откоса — россыпи хибар, притулившихся к Гнилорыбью, и добрался до канала, где сразу же приметил Фиила. Король Кошачьей горы дремал в сбитом из досок паланкине, пока двое его внуков, а может, правнуков, вяло и пьяно били друг другу рожи.

По деревянному мостику Мез водворился в соседнее королевство, дабы засвидетельствовать почтение.

— Упоительная нынче погода, ваше величество.

Древний король зевнул, ворчливо покряхтел.

— Мез, что б тебя. Такой сон опоганил: как будто Сенат горит, а я стою, гляжу и так любо мне... — Фиил потёр лысую макушку, которую венчала татуировка короны.

— И ты туда же? На улицах только и разговоров...

Фиил плотнее закутался в мантию из собачьей шерсти; снаружи осталось только лицо, сморщенное как лежалое яблоко.

— Для нобилей Блошиный город — словно чирей на жопе. Но поверь, дружище, скорее, у меня хер воспрянет, нежели законники к нам влезут. Что-нибудь точно случится. Солдатня взбунтуется, или же заводиле сенатскому жёнка яду подсыплет. Сам увидишь, фортуна не даст нас в обиду.

Они ещё немного потолковали, главным образом о том, где найти трезвого цирюльника, затем Фиил гаркнул на разомлевших внуков. Молодчики покорно взялись за паланкин и унесли патриарха отужиновать. Мез тоже не стал задерживаться.

Копилка, Блядский причал, Грибной рынок, снова Копилка; шляпа с медяками становилась всё легче. В сгущающихся сумерках, Мез обогнул западный кусок Гнилорыбья, откуда вышел к Кривому углу. Там он нанёс визит Рете. Её дети впрямь были плохи: бледные и мокрые от пота, они вповалку лежали на прелой соломе. Пришлось выскрести казну до дна и погнать женщину за лекарем.

Половничество завершилось у святилища Талана, где сходились границы всех четырех королевств Блошиного города. Взойдя на храмовые ступени, Мез окинул взором свои владения, и сердце трепетнуло от гордости: всё Гнилорыбье было исчерчено золотыми линиями удачи. Весь день он плёл эту незримую для прочих сеть и, быть может, кого-то из его подданных завтра пригреет фортуна.

Быть может.

 

***

 

Храм бога удачи был последним обломком того славного прошлого, когда его предки и впрямь кем-то правили. Ни один гад не посмел бы отбить нос у статуи Талана или осквернить медовый мрамор стен, но время хуже любого гада. Некому больше вложить благовоние в курильницы или зажечь лампады, жрецы не шуршат шафрановыми мантиями, в алтарной чаше — лишь пыль. Здесь никого не бывает. Кроме королей, конечно. Каждый вечер они встречаются в храме, чтобы напомнить богу о себе.

Мез вошёл внутрь и на мгновенье ослеп от фортуны. Удачи тут было так много, что на мраморных плитах оставались следы, прям как на снегу. Янтарная пыльца витала в воздухе, покорная малейшему дуновению. Каждая ниша, прихотливый изгиб барельефа или щель между кусочками смальты светилась золотом.

Надвинув шляпу на глаза, Мез поспешил к королевской братии, ждавшей его у алтаря.

— Прибыли, ваше чистожопие?! А то давеча мы ждали-ждали, а наш королёк запропал где-то! — Хертеврот смачно сплюнул.

— В сапоги тебе срал! — бросил в ответ Мез.

Он презирал короля Мошны целиком и полностью. Мез ненавидел этот возмутительно рыжий парик и загнутые кверху усы. Его тошнило от засаленного дублета, от жабо, на котором никчёмная башка Хертеврота лежала как на тарелке. Хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать зычные вопли, заменявшие этому подобию короля человечий язык.

Но если Хертеврот был хотя бы подобием, то Слейн за монаршую особу не принял бы и слепой. Сколько ей там лет? Тринадцать? Выглядела Слейн чуть ли не на десять. Дикий заморыш, сирота в перелатанном тряпье и с бритой головой. Но если б кто видел, как её тощая фигурка полыхает от удачи... Дивное зрелище.

Мез подошёл к алтарю, кивнул Фиилу. Опираясь на корявую трость, старик беспокойно дымил трубкой. Как будто ждал чего-то.

И Мез вдруг вспомнил: сегодня же особый день. Как он мог забыть? Ведь что-то должно случиться.

За спиной лязгнула дверь храма.

Вот оно, – понял Мез. – Случилось.

 

2

Всё сразу было не так. С самого утра.

Покойники не снились. Кошки не орали под окном, а учтиво мяучили. Спина — поди ж ты! — не болела. Хуже того: Фиил выспался. Дальше — больше. Пиво не горчило, сноха квакала что-то дельное, хотя обычно молола чепуху. На улице лучилось солнце, в небе — синь да тишь. Увидев пьяных внуков, которым выпал жребий таскать его по Блошиному городу, Фиил выдохнул: уж эти туполомы не подведут. Но нет. Внуки ни разу не уронили паланкин в грязь, носили деда на удивление бережно, а под конец дня и вовсе отрезвели. Надежда была на дневной сон: после него Фиил обыкновенно осязал себя тараканом, коего размазали кованым сапогом. Но не успел он прикорнуть, как в облаке лавандовой вони заявился Мез.

Стало ясно: фортуна затеяла какую-то гнусь, и немощный король Кошачьей горы нужен ей в добром здравии. И вот, пожалуйста: безлунная ночь, вековечный храм, мерцание свечей и, конечно же, трое незваных гостей в тёмных накидках с капюшонами. Мезальянс назвал бы это пошлостью, а Хертеврот — сранью божьей.

 

***

 

Фиил притушил трубку, нацепил очки и, оглядев предводителя троицы, сразу уяснил, кто к ним пожаловал: такой индюшачьей выправкой и монетным профилем мог похвастаться только подонок из сената. В свите у него были: мордоворот, на харе которого должно быть капусту рубили (звали его, ясное дело, Курт или Дольф, а возможно, и Брутус), и щуплый старикашка с перевязанным лицом.

— Надеюсь, поклоны можно не бить? — спросил сенатор. Издёвку он запрятал так, чтобы она легко находилась. – В Республике, знаете ли, не жалуют монарших особ.

Ему было лет пятьдесят. Такой весь породистый, черногривый, а бороду его, верно, не цирюльник ровнял, а ювелир. Точность ейной огранки вполне могла довести Меза до удавления себя самого от зависти.

— Мы не привыкли к поклонам, — ответил Фиил. — В отличие от тебя, сенатор.

Дерзкая отповедь впечатлила нобиля не более, чем пыль в пупе.

— Моё имя — Неро Гранзе, и да, я сенатор первого круга. С вашей стороны будет разумным помнить об этом.

Гранзе... Один из тех нобилей, чьи кошели не имеют дна. Полные специй каравеллы с востока и солеварни на севере, да ещё отары должников, с которых стригут процентное руно. В общем, тот ещё кровопийца.

Взявшись за рукоять палаша, вперед выступил Хертеврот:

— А с твоей стороны, мать твою, будет разумно помнить, где ты и что тут делают с таким, как ты!

— Полагаю, то же, что я сделал бы с вами, господин...

— Для друзей — Хертеврот! — осклабился король Мошны.

— Итак, мы обменялись угрозами, а значит, — Неро знаком унял своего громилу, — можно перейти к сути.

— И какова суть? – спросил Мез.

— Суть в том, мой пахучий друг, чтоб быть взаимно полезными. Всё как мы любим: сделки во мраке, договоры кровью. Зачем ещё мне было пачкать сапоги вашей грязью? — сенатор заложил руки за спину, посмотрел вверх, на круговерть закопчённых фресок. — Всё чаще говорят, что боги покинули нас. Что чудес больше нет. Но ведь это не так, верно? Я часто слышал о вас, короли. О хранителях Блошиного города, ведущих род от Талана. Байка, думал я. Хитрые ублюдки дурят глупых ублюдков — эка невидаль. Но зимой я закинул сеть глубже и многое узнал. Про алый мор, что пощадил чернь, про пожары, которых не случилось, про счастливые медяки — словом, про всякие... совпадения. И если это правда, если вы докажете свою удачу, и мне будет от неё польза, то я, так и быть, спасу ваш гадюшник.

Последнее слово Неро прям-таки выхаркнул.

— Если бы ты закинул сеть ещё глубже, то узнал, что мы обходимся без помощи сенатских скотов, — огрызнулся Мез. — Ты ничего не знаешь о нашей удаче. Так или иначе она вступится за нас.

— Например, прислав меня?

По сконфуженным лицам королей Фиил понял, что сенатор подловил их. И ведь правда: живой нобиль в сердце Блошиного города, да ещё из тех, чье слово имеет вес. Сам нашёл их, сам протянул руку.

— Дерьмо хитромудрое, — гыркнул Хертеврот.

— Вот и я запашок чую, — согласился Фиил. — Чего тебе от нас надобно?

— Прежде всего убедиться в ваших... — Неро испустил полный сомнений вздох, — талантах.

Фиил переглянулся с Мезальянсом. Тот развёл руками:

— Может, кости?..

— Нет. Карты, — встряла Слейн. Впервые за весь разговор.

Обхватив колени руками, королева Черепков сидела на ступенях алтаря и глазела на старика позади сенатора. Что она приметила? Знак фортуны? Сам-то Фиил, как и Хертеврот, удачу не видел. Мез видел, да толку? Но эту пигалицу Талан одарил сполна: Слейн угадывала знамения судьбы, и потому ведала, как и где случится то, чему следовало случиться.

У королей карт не оказалось, но Фиил был уверен, что те непременно отыщутся. И в самом деле, Неро хмуро зыркнул на своего мордоворота:

— Мастер Дольф, сделайте милость.

Пёс его знает, мастером чего была эта образина, но истёртая колода тут же возникла у неё из-за пазухи. Получив карты, сенатор вопрошающе поднял бровь.

— Тасуй. Ну а мы угадаем две верхних карты, — напутствовал Фиил.

— Нет. Четыре, — возразила Слейн. — И снизу тяни.

Четыре? Да, закрома храма полны фортуны... но четыре из сорока?

Колода затрепетала в богато укольцованных пальцах Неро. Кувыркнулась, развернулась веером, собралась снова, опрокинулась, замерла. Видать, в сенате тоже картишками не брезгуют.

— Не разочаруйте меня, — Неро достал первую карту.

— Мать твоя разочарована! Мы что, правда, фокусы этому елдолюбу показывать будем? — Хертеврот почесал плешь под своим морковным париком. — Лики святые! Так... Пускай король мечей будет.

Ожидаемо. Королями мечей звалась ватага ландскнехтов, в которой по молодости наёмничал Хертеврот. Потом одумался, воротился в Блошиный город, где спустя полгода короновался взамен спившегося папаши.

Неро хмыкнул, вытащил следующую карту.

Слейн не озаботилась речами, просто оттянула рубаху с худосочного плеча, на котором синела татуировка – три чаши.

Новая карта.

Фиил осмотрелся, ища намёки от фортуны, но та не желала намекать. С фресок ехидно лыбился Талан, одна из осьми рук коего явно держала карту. А какую? И в очках не разберёшь.

— Точно! — воскликнул Мез и ловко достал из рукава пятёрку ключей.

На кой она ему? Кто вообще мухлюет с пятёркой ключей?

— Допустим, — изрёк сенатор, цепляя ногтем уголок последней карты в колоде. — Твой черёд, старик.

Фиил перетряхнул в памяти сегодняшний день, но ничего такого не вспомнил. Назвать наугад? Какая же? Да никакая.

— Никакая. Ты не собирался тянуть карту.

Неро усмехнулся, вернул колоду мастеру заплечных дел.

— Вот уж повезло — так повезло. Впечатляет. И с такой-то силой вы прозябаете в этой дыре?

— У каждого своя дыра, нобиль, — Фиила порядком утомил сенаторский гонор. — Говори, что тебе надо, и убирайся вон.

Нобиль вздохнул, смерил королей взглядом, затем указал на старика:

— Это мой сын — Мартен.

Выходит, «старик» — никакой не старик. Скорее, даже юнец. Весь из себя болезный, сутулый и без остатка седой, к тому же половина его бледного лица скрывалась под повязками.

— Он как вы. Только наоборот, — начал рассказ Неро. Теперь голос сенатора звучал иначе — быть может, смиренно? — Мартен родился четырнадцать лет назад, в год дракона, в час паука. Тогда ещё затмение было и две звезды хвостатые. Крисси, супруга моя, умерла родами... Да и Мартен весь синий был, на пуповине повешенный. Кое-как продышался. Закричал — и тут же повитуха оступилась, упала, руку себе сломала... Впрочем, после всё словно бы уладилось. Ребёнок как ребёнок. Бывало, нос расшибёт или коленку, а как иначе? Но...

Фиил отметил, что покуда сенатор говорил, евойный отпрыск ни разу не шелохнулся. Как будто и не моргал даже.

— ...с каждым годом судьба била сильнее. Хворь следовала за хворью. Слуги шептались по углам — дескать, проклят молодой господин, одни напасти от него. То свежей едой траванётся, то смирный конь его понесёт. Я порол их за сплетни, но ровно до тех пор, пока сам не решил испытать удачу сына: велел подкидывать монету, и за два десятка бросков он ни разу не угадал сторону. И что было делать? Для меня отыскали людей, место которым на костре, но они не нашли порчи или сглаза. Вместо этого мне поведали о фатуме, о жребии. О положении светил и злом роке. Один из отступников, нумеролог, исчислил цифры судьбы: даты, когда неудачи будут обрушиваться...

Теперь понятно, что разглядывала Слейн: чёрную метку фатума на этом несчастном юнце.

— ...всей тяжестью. Год от года таких дней становилось всё больше, и как бы я ни берёг сына, как бы ни прятал, фатум всегда находил лазейку. Вчера утром это была рыбья кость в тыквенном пюре, а ночью — воры, что залезли в дом. А завтра... Завтра наш последний день. Шлюха-судьба придёт за Мартеном, и я не в силах спасти его... — Неро на миг замолчал. — Но, быть может, у вас получится? Что скажете, короли из-под ногтей?

— Обожди-ка. То бишь если твой сопляк переживёт завтрашний день, — уточнил Хертеврот, — то и законники останутся в будках?

— Да. Это будет несложно, ведь именно я натравил сенат на ваш свинарник.

— Ну а если у нас не выйдет? — спросил Мез. — Если твой сын умрёт?

Сенатор пожал плечами:

— Тогда вам не повезло.

 

***

 

Они согласились. А как иначе? Ведь всё одно к одному.

Нобиль предлагал укрыться в фамильном имении, но ему растолковали, что фортуна опекает лишь коронные земли, сиречь Блошиный город. Самому Неро и его прихвостню здесь делать тоже нечего — уж через них фатум всяко дотянется. Чем меньше фишек у судьбы — тем лучше. Условились так: утром второго дня сенатор вернётся в храм и заберёт своего Мартена, коли тот цел ещё будет. Всё просто.

Уходя, Неро ничего не сказал сыну. Даже не коснулся, словно тот прокажённый был или чумной. Хотя в чём-то оно так и было. Посмотрели друг на друга, и всё на том. Фиилу аж погано стало: как будто по-людски нельзя проститься.

— Парень, ты говорить хоть умеешь? — спросил Мезальянс, после того как сенатор убрался восвояси.

— А то застыл как говно на морозе, — добавил Хертеврот.

Мартен переступил с ноги на ногу, потёр руку об руку и вполголоса ответил:

— Когда я с кем-нибудь говорю или что-то делаю... Всегда происходит беда.

— Беда произойдёт в любом случае, — заметил Мез, подтаскивая пыльную скамью. — Если уж фатум в тебя вцепился, то и безъидействие обернётся несчастьем. Прикажи, допустим, ты конюху седлать лошадь для прогулки, он не улизнул бы в кабак и утоп пьяный в канале. Судьбу не объедешь, дружочек. Что у тебя с физиогномией, кстати?

Мартен тронул повязку на лице.

— Я... Я покидаю комнату только ночью, когда уже все спят. Выхожу в сад или, бывает, просто гуляю по коридорам. Вчера вот решил зайти в библиотеку, где встретил незваных... читателей.

— Читателей, значит? – осведомился Хертеврот, роняя зад на скамью. — Уж не Вдова ли? Что скажешь, Мерзальянс?

— Какой же ты убогий смерд, — Мез сел рядом.

— Убогим именем тебя папаша нарёк. Да и ты расстарался...

— Я-то хоть знаю, как моих детей зовут ...

Покуда они собачились, королева Черепков подступилась к Мартену и, словно оценивая, рассмотрела со всех сторон, разве что в рот не залезла.

— Неужто, Слейн, по душе тебе, молодой господин? — хохотнул Фиил, меж делом набивая трубку свежим табачком из кисета.

— Он чёрный весь... Ничего не вижу.

Она сняла с шеи шнурок с кожаным мешочком.

— Там мои зубы, — по секрету поведала Слейн.

Мартен тщился отвергнуть гостинец, но получив по рукам, был вынужден надеть оберег. Недолго думая, Фиил пожаловал бедолаге очки — за два десятка лет в них, должно быть, скопилось достаточно удачи. Тем паче, что без стекляшек мир видится не таким убогим, каков он есть на деле.

— Раз так... — Мез вручил Мартену свой камзол блевотного цвета. — Вещь – дорогустроящая, так что не запакости.

Все посмотрели на Хертеврота, но тот одарил юного нобиля лишь знатной фигой.

Фиил хлопнул Мартена по плечу:

— Теперь-то точно повезёт.

 

3

— Да я те, сука, брюхо вспорю!!! — взревел Норт, выхватывая палаш из ножен.

— Хер, погоди ты... — Мерз решил загородить крысёныша, но был тычком отправлен в канаву.

Сенаторский высерок притулился спиной к стене. Он ведь знал, чем всё закончится. Такое блядство не прощается. Не здесь, не в Блошином городе; тут милосердие не в чести.

— Стой! — рявкнул старче. — Дурак, ты что, не разумеешь?! Тобой фатум вертит!

Да уж, скверно быть куклой с чьей-то рукой в жопе, но какой выбор? По всему выходило, что юнца надо кончать – ради Блошиного города. По-другому никак.

Норт шагнул вперёд.

Или нет? Что если все эти мысли стучат в голову, потому как гадёнышу предначертано умереть?

Норт остановился.

А сейчас? Уж не фортуна ли перечит фатуму, отговаривает?

Норт задумался.

Им будто в кости играют. И кто он? Чёт? Нечет? Тут надо бы прикинуть хрен к носу. И пока он думал, всё ближе звучал топот подкованных сапог.

 

***

 

Валентию иногда потряхивало — это да. Бывает, сиживаешь в кабаке, а у тебя кружка по столу: дзынь-дзынь-дзынь. Старче рассказывал, что, когда он ещё без усов ходил, столицу разок качнуло по-настоящему: народ тогда с ног валился, иные дома раскорёжило и даже какой-то мост древний к херам обрушился. Но этим утром вдарило так, что впору было менять портки.

Заночевала их братия, стало быть, в святилище. Не шибко удобно, зато удачи там навалом, а значит и юнца фатум не достанет. Так они думали, пока на рассвете не взбесилась земля.

Весь храм трясся точно непохмелённый забулдыга, в то время как они раззявив рты и выпучив заспанные глаза следили, как по стенам и колоннам ползут трещины. Из ниш падали ниц статуи Талана — раскалывались бронзовые головы, отлетали мраморные руки. Дыбился пол. Все орали, но не слышали друг друга — такой был грохот. Но это ещё что! Вот когда купол треснул, бахнуло так... в общем, бомбарду тише разрывает.

И сразу всё успокоилось.

Они же так и сидели на жопах, серые от вековой пыли и изумленные тем, что остались целы, а сквозь провал на месте храмовых ворот их бледные рожи озаряло восходящее солнце. Хоть картину малюй.

Взгляды обратились к нобилевскому сынку. Землетрясение? Из-за этого глиста?

Тут уже заверещала Слейн, а следом и Мерзальянс, мол, из храма вся фортуна исчезла, словно её и не было. Выходило, что юнец не только навлекал лихо, но и удачу скрадывал, что в разы усложняло дело. Да, оставались ещё побрякушки, которые ему всучили... Впрочем, надолго ли их хватит?

Норт, пошатываясь, выбрался наружу. Столицу знатно встряхнуло, но трущобам всё нипочём, лишь кое-где вздымалась клубы пыли. И куда бежать? Где прятаться?

Глиномес из сената назвал Блошиный город «гадюшником», и — срань божья! — так оно и есть. Любая проблема здесь может решиться сама собой. Разве не чудесно? Тебе не нужно искать кусок хлеба, ведь он сам тебя найдёт. На кой рвать спину, если так легко срезать чужой кошель? Сбывай краденое, раздвигай ноги, кури опиум — всё обойдётся, как-нибудь да сложится. Местные настолько привыкли к дармовой удаче, что не думают о завтрашнем дне, а потому безрассудны и не знают меры. Они опасны.

Иными словами, Блошиный город — худшее место для неудачников. И куда податься? На Кошачьей горе за каждым углом торчок с ножом, в Черепках — рассадник еретиков и прочих коноёбов, ну а в Гнилорыбье живут одни полудурки, под стать их королю. Оставалась Мошна.

Вскоре они уже затерялись в проулках Нортова королевства, пока сам он отчаянно выбирал место, где фатум их не сцапает. Тем более, что старче едва за ними поспевал, да и юнец ковылял как битая псина. Идти в «Душистую розу» к потаскухе Гретте? Так там ночная гульня ещё не кончилась. «Весёлые титьки» – не лучше. Кабаки — тоже мимо. Чем меньше народу им встретится – тем целее будет сопляк.

Может, к матушке в ломбард? Э, не — туда всякая шваль уже на рассвете ломится.

И вот пока Норт решал, где укрыться, фатум сорвался с цепи.

Где-то заорали; что-то хлопнуло; тащившая повозку золотаря лошадь встала на дыбы; опрокинулась бочка с ночным добром; из переулка выскочил голый мужик, за ним второй — одетый и с топором; оба поскользнулись на дерьме; топор вылетел у дровосека из рук, устремившись к голове нобелевского щенка; вновь дрогнула земля; юнец грохнулся, лезвие чиркнуло его по уху; а потом...

Всё смешалось в какую-то сраную кашу.

Они носились по Мошне без всякого плана, чудом уворачиваясь от злосчастий. Там — поножовщина, тут — кипяток из окна. Они нарвались на банду прокажённых, влезли в драку пьяных китобоев, отбились от собачьей свадьбы, вдобавок какой-то мелкий ублюдок едва не выбил Норту глаз камнем.

К полудню вспыхнула Банная улица. Пламя и дым, давка, всюду плечи и орущие рожи. Слейн тянула за собой, выискивая просветы в людской панике, а Норт и Мерз тащили старче и обомлевшего юнца, которого то и дело захлёстывала толпа. Кого-то топтали, душили о стены, кто-то умолял о помощи или просто верещал от ужаса. Всё точь-в-точь как на трижды блядском поле боя. Кое-как они укрылись в тухлом закоулке, где их, конечно же, чуть не похоронил рухнувший дом.

В общем, день не задался.

Когда солнце уже решило сдать пост, и на искалеченные трущобы опустились тени, их выдохшуюся компанию отыскал старший мальчишка Мерза. Он-то и доложил, что в Блошином городе полно законников, которые усердно ищут похищенного сына некого нобиля, попутно наводя порядок на здешних улицах.

Как же так?! Неужто сенатор одурачил кривозубую чернь?! Такого ведь, на хер, никогда не случалось!

Мерз отослал сынка к матери под юбку и непонимающе уставился на юнца.

Норту же всё было ясно. Клятый сенатор использовал сучёнка как грёбаный таран, которым сломал стену удачи вокруг их королевств. Он всё рассчитал. Взбаламутил сенат, подсунул королям чумную гниду, а после спустил с цепи шавок.

— Я сам вызвался! — кукарекнул недоносок. Видать, похоронил уже себя. — Ненавижу вас.

— За что?.. — изумился старче.

— Какая разница? Его надо убить, — Норт положил ладонь на рукоять палаша.

Но, ебать, его величество Мерзальянс проблеял что-то вроде:

— Мы ведь дали королевское слово!

Вот поэтому Мерз и бесил Норта. Силушки небесные, этот дурак взаправду считал их королями, хотя на деле они — ряженые. Их предков свергли, низвели до шутов. А этот болван и рад стараться. Корчит из себя кого-то, хотя сам — нищий. Король помоечный. Когда-то Норт пытался вырваться из этого убожества, хотел стать кем-то настоящим. Плавал за моря, бился под реющими знамёнами, но всё было... неправильно. Его друзья гибли, его чихвостили командиры, его дурили при делёжке, он постоянно дристал. И будто всё как у всех, но он-то привык к удаче, как курильщик к дурману. Лики святые, он терпел это дерьмо пять лет, но однажды схлопотал стрелу, летевшую в одного утырка, и понял, что с него хватит. Трусливо вернулся, чтобы надеть положенную маску. Но он, на хер, знал, что это маска! И потому ответил Мерзу:

— В жопу королевское слово.

На что седой пиздёныш процедил сквозь зубы:

— Слова настоящего короля.

Вот тогда Норт взревел:

— Да я те, сука, брюхо вспорю!!! — и выхватил палаш из ножен.

 

***

 

И что теперь? Сунуть голову в петлю ради данного слова? Мол, глядите, у паяцев чести больше, чем у сенатской погани! Дурость какая. Кто оценит? Этот мозгляк или его папаша ублюдочный? Может, Блошиный город, на который ярмо накинут? Но всё же...

Старче положил ладонь Норту на плечо:

— Ты не знаешь расклад. Парень может быть козырем.

— Чтоб твоя могила хуями поросла, старик, — он стряхнул костлявую длань. — Как же вы меня все утомили.

Норт обернулся. По тесной улочке, ведущей к приютившему их закоулку, шагало пятеро законников, которых вела за собой цепная обезьяна сенатора. Она же — бывший капитан Норта, Дольф Брутус по прозвищу Колода. Та ещё мразь. В храме они сделали вид, что не признали друг друга, а может, Дольф и впрямь его забыл. Разве упомнишь всех горемык, над которыми измывался?

— Кажись, нас хотят упразновать, — заметил Мерз.

Судя по мечам наголо, их хотели порубить на куски.

Дольф остановился и смерил Норта кабаньими глазками, что грозно зыркали с исполосованного шрамами рыла.

— Я ведь тебя знаю?

— А я знавал твою жёнку, — отбрил Норт. — Бедняжка горько плакалась, что у её муженька хер отсох.

Он сорвал с головы парик и бросил юнцу, который неловко подхватил рыжую шевелюру.

— Его ещё мой прадед пользовал. Не просри уж, — напутствовал крысёныша Норт, после чего коротко кивнул Слейн.

Королева Черепков сграбастала заморыша и потащила прочь. Норт проводил беглецов взглядом, думая о цене выбора. Если он обмудрился, то столица одним махом сожрёт Блошиный город и не подавится. Игры кончатся: никаких королей, никаких королевств. А может...

Додумывать было некогда: Колода достал палаш — такой же, как у Норта, с клеймом короны на пяте клинка. За широкой спиной сенаторского холуя маячили законники. Короткие мечи-кошкодёры, арбалеты, стальные кирасы и лёгкие шлемы — то, что нужно для уличного боя.

А за ним кто? Старый хрыч на трясущихся ногах да придурковатый хлыщ с рапиркой в потных ладошках. Вот и вся королевская рать. Казалось бы, пора копать могилы, но если Слейн увела за собой фатум, то, может, и удача закончит крутить жопой? И тогда у них будет...

Шанс.

Норт сделал выпад, разрезав палашом воздух перед лицом Колоды. Достать — не достал, но заставил отпрянуть и налететь всей тушей на коротышку законника, который стоял позади. Тот грохнулся, увлекая за собой Дольфа.

Второй законник зашёл слева, вскинул арбалет. Норт ударил вслепую, наотмашь, в надежде на фортуну, и не прогадал — клинок вонзился аккурат во вражью шею.

Один готов. Норт переступил дёргающееся тело, пнул самострел пяткой в сторону старче.

Раздался звон справа, а значит Мерзу сейчас будет худо, но пока не до того — на Норта насел следующий гад, который к тому же умел орудовать мечом. И орудовал куда лучше, чем бывший ландскнехт не первой свежести. Норт едва отбивался, спасала только длина клинка. Ему не хватало дыхания, он быстро уставал.

Дольф тем временем уже вскочил на ноги, но, к счастью, ненадолго. Брякнула тетива самострела, — ай да старче! — заставив ублюдка бросится в сторону. Вместо его тухлого нутра, болт пробил кирасу опрокинутого Колодой недомерка, который, на свою беду, успел встать.

Норт отвлёкся, и тут же рёбра ошпарило болью. Следующий выпад он едва отразил. Законник напротив мерзко ухмыльнулся, как бы говоря: «Мандец тебе, ряженый». Норт заорал и со всей силы обрушил клинок на голову паскуды. Тот успел парировать, но его меч, жалобно звенькнув, сломался пополам, и острие палаша вспороло изумлённую рожу законника. Подвывая, тот упал на колени, затем опрокинулся на бок и затих.

Норт посмотрел вокруг.

У стены дома лежал Мерз, рядом с ним валялись тела двух законников. Вот тебе и хлыщ. Чуть дальше, держась за разбитую голову, скрючился старче; над ним стоял Колода, который таращился на Норта и задумчиво тёр чугунный подборок:

— Я ведь помню твою рожу... Кто ты такой?

— Ёбарь твой, — безыскусно ответил Норт.

Его шатало, перед глазами плыло. Он зажимал рану на боку, но дублет уже насквозь пропитался кровью.

Дольф хмыкнул и ринулся вперёд. Одним ударом вышиб у Норта палаш, после чего сбил с ног, протаранив плечом. А спустя мгновение, уже навалился сверху со стилетом в ручищах. Норт едва успел вцепиться в крестовину, пытаясь отвести лезвие от горла, но куда там — Колода был силён как...

— Норт, ты что ль?!

Нажим резко ослаб. Стилет замер в дюйме от кадыка Норта.

— Силы небесные, дружище, чуть тебя не зарезал! — Колода изумленно хлопал глазками. — Это же я! Капитан Дольф! Ну? Колода! Помнишь?!

— Да?.. – просипел Норт.

— Уж не серчай, что сразу не признал. Раньше ж ты с бородой был, — Дольф убрал стилет. — Я ведь искал тебя, должок отдать хотел. Ты ведь на Чёрном поле спас меня, от стрелы грудью закрыл, а потом... пропал куда-то.

— Да?..

— Ох, и страшная резня была. Я после того из отряда и ушёл. Но перед мощами святыми обет дал, что коли найду тебя, то непременно долг верну. Вот, видишь, и встретились.

— Да?..

— Мне так-то велено вас всех порешить, но раз такое дело... — щербатый рот Колоды расплылся в улыбке. — Говори, чем помочь-то?

Норт подумал о фатуме, о фортуне и о том, как он вертел их на...

 

4

Блошиный город лишился света, онемел. Королевства угасли, их жители затихли, лишь иногда громыхали сталью законники — теперь улицы принадлежали им.

Хотелось обвинить во всем Чёрного, да толку? Он просто невовремя родился.

Понурив голову и слегка раскачиваясь, Чёрный сидел на земляном полу хибарки, где жила Слейн. Она бы даже пожалела его, но ведь ему так нравилось страдать.

Лишь чудом они вывернулись из-под каблука злого рока. Чёрный должен был умереть десятки раз, но Слейн упорно волокла его прочь от падающих печных труб и ударов лошадиных копыт. Чёрные кошки и пустые вёдра кидались им под ноги, с крыш домов их обкаркивало вороньё — от дурных знамений темнело в глазах. Фатум глотал квартал за кварталом, рвал нити удачи. От Чёрного проку не было – просто обуза, телок на верёвке. Они бежали от того, что могло случиться, и замирали, пережидая то, что могло случиться, если б они бежали. Слейн протащила Чёрного по всему Блошиному городу, выскребла остатки фортуны и далеко за полночь добралась до дома.

И вот они здесь, прячутся от судьбы в хлипкой лачуге на краю Черепков. Золотое пламя, что всю жизнь освещало Слейн путь, теперь чуть теплилось — её удача была на исходе.

Чёрный застонал, потом схватился за голову, и стал разматывать почерневшую от грязи повязку. В неверном свете свечи, Слейн различила опухший багровый порез, что через щёку тянулся ото лба до подбородка. Скверная рана.

— Как же болит... — прошептал Чёрный. — Хоть вешайся.

Он сбросил камзол Меза, отшвырнул парик Хертеврота и очки Фиила, сорвал её оберег. Глубоко вздохнул.

— Значит, тут ты обитаешь? Миленько. Вот только отчего так смердит? — Чёрный хрипло рассмеялся, затем скривился от боли. — Кары небесные, как можно жить в такой вони? И ведь вы все тут... как в свинарнике.

Слейн молчала, думая о том, что прошлогоднюю капусту всё же пора выселять.

— Что молчишь? Каково править этим убожеством? Корона не давит? Я и не думал, что у вас всё так погано. Ваш «город» давно сгнил, но никак не отомрёт — он язва на теле Республики.

— Слышу твоего отца.

Чёрного разобрал кашель, который не прекратился, пока Слейн не подала кружку воды.

— Господин Гранзе мне не отец. Четырнадцать лет назад его жену похитили твари из вашего гадюшника. Когда же был уплачен выкуп и её вернули, оказалось, что над ней надругались, и она носит ублюдка. Меня. Уже будучи на сносях, моя мать пыталась наложить на себя руки, но... неудачно, и я всё же родился. А она умерла. Вопреки всему, господин Гранзе признал меня как сына. Когда же раскрылась суть моего проклятья, он понял, что судьба вложила ему в руки орудие мести. Я рождён вам на погибель...

Его глаза округлились.

Сзади на плечи Слейн опустились тяжёлые ладони.

— На погибель, значит? — голос у Вдовы был утробный, замогильный. Не тот, который хочешь услышать за спиной.

Слейн обернулась:

— Не тронь его.

Вдова была высоченной, под самый потолок. Она занимала собой всё вокруг, и огарок свечи был бессилен осветить её полностью — лишь детали, такие как свёрнутый набок нос или же засохшая кровь под ногтями. Про Вдову всякое болтали. Первого мужа она якобы похоронила заживо, а второго — скормила свиньям. Главарь банды, которая покусилась на её владения в Гнилорыбье, теперь клянчит милостыню у прохожих. Все знают его как Обрубка, и он обрубок во всех смыслах. Заложники без глаз, трупы из-под снега. И вот теперь фатум привёл Вдову сюда.

— Брысь, маленькая королева. Раз этот червяк нужен законникам, то и мне пригодится. Тем более, за ним должок.

— Не тронь его, — повторила Слейн.

Вдова ударила наотмашь.

Слейн нырнула под руку, рванулась в сторону, но тут же была поймана за шкирку и кинута в стену. В спине хрустнуло, вышибло дух.

Чёрный уже был на ногах и грозил Вдове взятым со стола ножом. Во дурак. Лучше б в окно вылез.

— Я думала, мы тебя кончили, вымесок, — Вдова подняла лежавшую у камелька кочергу. — Но так даже лучше.

— Его нельзя... — захрипела Слейн.

— Можно.

Вдова врезала кочергой по бедру Чёрного, а когда тот, подвывая, рухнул на пол, пару раз огрела по спине. Нож отлетел к Слейн.

— Как ты вообще здесь оказался? Блошиный город — не место для цыпляток. Тут, знаешь ли, водятся лисы, — Вдова начала закатывать рукава чёрного балахона. — Целый день тебя искала, аж ноги болят. Ещё и этот бедлам вокруг... Всему виной твой папенька, да? Ну, ничего. Посмотрим, как он запоёт, когда получит твои уши. Или с яиц начнём?

Чёрный сдавлено захихикал.

— Весело? — Вдова ткнула ботинком ему в лицо. — Тогда я сперва засуну в тебя кочергу. Тоже посмеюсь.

Слейн подобрала нож и беззвучно поднялась с пола. Вдова тут же развернулась к ней.

— Не тронь его. Я приказываю, — Слейн не боялась. Впервые в жизни она не могла угадать какой стороной упадёт монета. И это было прекрасно.

— Уговорила, — устало вздохнула Вдова, — начну с тебя.

Едва она договорила, как распахнулась дверь, и на пороге возник амбал, в котором Слейн признала телохранителя сенатора. Кирасу и меч он где-то потерял, а заодно сапоги, ухо и — вот уж чудеса — весь запас угрюмости. Напротив, теперь у него был вид человека, который наконец вернул старый долг.

— Успел-таки, — с ухмылкой прорычал бугай, проходя мимо Слейн.

Вдова оскалилась. Сейчас она походила на дикарского истукана, на неумолимую и жадную до крови богиню.

Амбал бросился вперёд, попытался опрокинуть Вдову плечом. Без толку. Та хоть и выронила кочергу, но тут же разразилась градом тумаков, которые могли бы вола скопытить. Верзила же не только устоял, но и сам пошёл на приступ. Наплевав на защиту, они молотили друг друга с каким-то лютым упоением, пока вокруг гремела и билась падающая утварь. Никто не желал уступать, но Слейн и не собиралась ждать развязки.

Улучив момент, она метнулась к съежившемуся Чёрному и потащила к двери. Когда они уже были на пороге, Слейн позволила себе оглянуться. Она увидела, как верзила ловко уклонился от зуботычины Вдовы, и та с размаху впечатала кулак в свечу на полке. Миг — и дом канул во тьму.

 

***

 

— Стой, не могу больше, — ныл Чёрный.

– Можешь.

Слейн затылком чувствовала дыхание фатума. Его чернота объяла каждый улицу, каждую лачугу. Путеводные звёзды потухли, и Слейн выбирала дорогу, скорее, по наитию. Куда их занесло? На Кошачью гору? Или в Гнилорыбье? Слейн больше не узнавала Блошиный город. За любым углом могла ждать западня, каждый шаг мог вести к обрыву.

Кто-то крысой бросился прочь; должно быть, бродяга. Таким, как он, негде переждать эту жуткую ночь. Остальной народ схоронился по домам, гадая каким будет завтра, в котором не так просто вдеть нитку в иголку.

— Всё. Хватит.

Не хватит. Чёрный мечтал подставить шею под топор. А как иначе? Он вырос на плахе, точно зная, когда за ним придёт палач. Его судьба — ожидание казни. Все вокруг в сговоре. Фортуна вращает фатум, тот цепляет землю и небо, Валентию и Блошиный город, сенат и королей. Одна жизнь и одна смерть — всё предопределено. Но Слейн плевать хотела на чужие планы. Она привыкла гнуть судьбу под себя и не собиралась уступать.

Дорога пошла в гору, и Слейн, наконец, сообразила, куда по привычке завели её ноги — на холм, где прежде громоздился храм Талана. Теперь от него остались лишь руины.

Чёрный отставал, пришлось схватить его за руку.

— Оставь меня в покое! — он дёрнул ладонь.

— Нет, — сказала Слейн.

Тогда Чёрный оттолкнул её — так, что она повалилась в холодную грязь.

— Отцепись уже! Умоляю!

Он чуть ли не плакал.

— Тю! Где ваши манеры, юный нобиль?! — раздался голос Хертеврота.

Присмотревшись, Слейн поняла, что валуны чуть выше по склону — это развалившиеся на земле короли. Вид у них был паршивый. Мез и Хер смахивали на битых шутов, старику тоже досталось — вся лысина в запёкшейся крови. Зато живы.

— Девонька, уймись, — промурлыкал Фиил. — Всё закончилось.

Слейн огляделась.

Как она раньше не поняла? Та чернота, что казалась фатумом, на деле была лишь ночной мглой, и сейчас трущобы окрашивались в лиловый предрассветный цвет. В иных домах уже мерцали огоньки, а из печных труб вился белёсый дым, что сразу развеивался в светлеющем небе. Просто город, просто небо. Фортуна и фатум растворились в них, как растворяются соль и сахар в воде.

— Нет, так не должно быть. Ведь я... — Чёрный запнулся.

— Должен умереть? — подсказал Мез, выглядывая из-под широкополой шляпы.

— Так решила судьба! Я был... предопределён. Иначе быть не могло, фатум...

— Слыхали? Предопределён он был! — встрял Хертеврот. — Не много ли чести такому слизняку?!

Чёрный закрыл бледное лицо ладонями.

— Не горюй, малец. Нас всех попользовали, — Фиил закурил трубку. — Фатум и фортуна — две стороны одной монеты. Твоя беда — наша удача.

— Но вы-то своей удачи лишись.

— А я тебе про что? Пойми, когда всем вокруг везёт, то не везёт никому. Талан — тот ещё шутник, одной рукой гладит тебя по голове, другой в карман лезет. Так мы всегда и жили.

Впрочем, Чёрный не слушал, как будто поняв всё, что нужно было понять. Он подал Слейн дрожащую руку, помог встать.

— Молю о прощении, Ваше Величество, — Чёрный отвесил ей всамделишный поклон. — Я вёл себя недостойно. И ещё... надеюсь, та бабища вас не найдёт.

— Уже нет.

Слейн не собиралась ждать молнии, которая сожжёт её дерево. Теперь, когда от королей нет проку, зачем ей оставаться в Блошином городе? Иди куда хочешь, будь кем угодно; Слейн не терпелось шагнуть за горизонт.

Чёрный спустился к подножию холма, когда из-за угла появилась грохочущая кавалькада законников, с самим Неро Гранзе во главе. Нобиль порядком запылился и растрепался — видать, трущобы не слишком-то его привечали. Завидев Чёрного, он почти слетел с лошади и кинулся к замершему сыну, схватил того в объятия. Последний дар фортуны — не иначе.

— Эй, сенатор!!! — заорал Хертеврот. — Мне тут срать приспичило, не найдёшь парочки-другой обещаний, чтобы ими как следует подтереться?!

Неро отстранился от сына и, выпятив грудь, ответил:

— Я дал слово спасти Блошиный город — и я его спас. Снял древнюю порчу и низверг проклятых королей.

— Ты?! — захохотал Хер. — Вот уж хер те в рот!

Слейн наскучил их лай, и она отошла к сидящему в стороне Мезу. Тот задумчиво смотрел вдаль — на корявый перст Башни, в которой жила его семья.

— Мне всегда казалось, что без нашей фортуны Башня рухнет. Но ведь нет — устояла, — Мез расправил края шляпы. — Вот я и думаю, может, немного порядка нашему клоповнику не повредит?


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 10. Оценка: 2,40 из 5)
Загрузка...