Когда отец умер, они хотели его кремировать. Джо даже подыскал контору, которая согласилась принять тело без очереди. В немногочисленные независимые крематории было не пробиться без денег или связей. Но у Джо были привилегии детектива, которыми он воспользовался. Если бы ни мама, домашний комод, чья крышка и без того ломилась от многообразия барахла, пополнился бы траурной урной. У Джанет на тело покойного супруга были свои планы — ровно те же, что и у навязчивых обещаний в рекламной компании Promessa. Джо не одобрял всю эту затею: ему всегда хотелось, чтобы после смерти его оставили в покое. А может, дело было просто в его крайне скучной жизни заурядного детектива и он не мог допустить, чтобы другой человек вторгался в его блеклые посмертные воспоминания и личное пространство, делил с ним его скромный жизненный опыт и переживал заново не такие уж яркие эмоции не такой уж яркой жизни Джо.

 

Теперь, стоя над телом велосипедиста с раскрошенным в сахарную пудру черепом, Джо думает, что, может, все-таки лучше взойти на заднем дворе малиновым кустом и стать вареньем, которое с удовольствием оприходуют скучающие родственники под чашечку чая и банальное «бабуля всегда с нами», чем лежать очередным висяком в пыльных глубинах файлов полицейский кейсов. Совершенно ясно же, что делу не дадут ход: этот бедолага не первый с подобной участью. И пусть коронер уже знает, что произошло, и Джо внесет это в отчет, еще одна смерть не изменит положение вещей. Сверху снова скажу, что очередное самоубийство не требует тщательного расследования, как бы намекнув Скотланд ярду и в частности их отделу уголовных расследований, чтобы оставили как есть. Джо, лишенному любых идеалистических устремлений и страстного желания истины, дважды повторять не нужно. Его смущает разве что бюрократическая возня с бумажками.

 

— Денек сегодня паршивый, скажи, — кривая ухмылка не красит блеклое лицо коронера. Джо кивает машинально: день паршивый из-за дождя, не из-за трупа. Труп трупом, а вот таких сильных дождей в это время года быть не должно. Даже в Лондоне.

 

— Слушай, Сэм, если я запишу нашего клиента как еще одно самоубийство, начальство конечно порадуется, но... — Джо не хочется выслушивать очередную проповедь суперинтенданта о том, что мир катится в бездну и количество самоубийств в последнее время — прямое тому доказательство. Сэм смотрит на него по-будничному выжидающе, будто хочет узнать альтернативные предложения на кассе фаст-фуд забегаловки. — Ты уверен? Парень все-таки себе череп в посыпку рождественского пирога раздробил.

 

Джо сложно представить состояние, в котором один раз приложится головой об острый край слива водосточной трубы кому-то покажется недостаточным. Нынешний клиент явно был упорным парнем при жизни: в своем деле он оставался настойчивым и последовательным до конца.

 

— Не он первый. Все то же, что и с прошлыми телами. И никаких следов сопротивления вдобавок. Я, конечно, проведу вскрытие по протоколу, но картина один в один. И экспресс-анализ на ПМО подтвердил, что наш велосипедист был под кайфом, — Джо, не первый раз ставший свидетелем похожей картины, и сам понимает, что дело в ПМО. Но надеется почему-то, что Сэм опровергнет. Слишком много нежелательного шума, связанного с ПМО. Джо ни к чему подобные привязки: с большими корпорациям связываться себе дороже. Слишком много, мать его, усилий!

 

Посмертно модифицированный организм — многомиллионный продукт гениальных ученых Promessa, которые обещают воссоединение с умершими родственниками при жизни. Или, по крайней мере, с их аутентичными воспоминаниями. Прекрасная иллюзия, в которой переживающая утрату супруга, не прошедший сепарацию ребенок или незакрывший гештальт друг могут снова пережить драгоценные секунды близости с почившим. Достаточно парочки садовых манипуляций с прахом, обработанным специальным составом — вуаля, воскресающие в памяти образы достаточно реалистичны, чтобы ощутить прикосновения, разделить чувства и пережить лучшие совместные моменты жизни. Все, что требуется от обывателя — использовать прах как удобрение. Об остальном позаботится Promessa. Слопать тыкву, выращенную из покойного, в одиночку или испечь пирог и разделить его за семейным столом — вариантов достаточно.

 

Разумеется, услуга пользуется спросом. У народа в этой стране проблемы с умением отпускать. Каждый раз когда появляется вариант не мириться со смертью, игры в Бога кажутся им дозволительными. Джо кривится, но в вину им не вменяет. В конце концов, иллюзии — то немногое, что поддерживает жизненные функции их убого гнилого общества. Кто они без них?

 

Проблемы начинаются там, где находятся люди, умеющие на иллюзиях зарабатывать. Promessa может держать свои секреты хоть в катакомбах под Парламентом, а весь персонал под строгим наблюдением, но народным умельцам не нужна точная формула. Подпольные лаборатории в своих экспериментах не гнушаются всякого. Человеческих жертв — в том числе. Их не волнует, что каждый второй подсевший на их услуги ловит серьезные психические осложнения, каждый третий — встает на учет в психиатричке, а каждый шестой, видимо, как красноречиво демонстрирует труп велосипедиста в аллее, дохнет от паленого продукта. И пусть формулу они используют с воображением, — поставляют народу зрелища, — о благополучии клиентов особо не заботятся. Того и гляди, весь остров потравят. Ходоков до острых ощущений ведь хватает.

 

В отличии от формулы Promessa, которая превращает прах в удобрение и после употребления выросших на нем продуктов позволяет родственникам и любимым проникать в воспоминания усопшего и делить с ним те светлые и трогательные моменты, что они переживали вместе, синтетика ориентирована на другую аудиторию. На тех, кто жить не может без ярких впечатлений. Свой новый синтезированный наркотик дилеры тоже получают из праха, только выбирают в качестве основы не среднего жителя пригорода со скучной жизнью сомнамбулы — нет, для своего продукта они берут тела тех, кому есть, что предложить в плане впечатлений. И синтезируют так, чтобы клиенту не пришлось делить эти воспоминания с незнакомцем: они делают употребляющих главными героями приключения от первого лица. Все те яркие воспоминания, что были у почившего, становятся доступны парню, выкурившему косячок на заднем дворе, или девице, снюхавшей дорожку на вечеринке. Пару затяжек — и ты герой этой истории. Занимаешься банджи-джампингом в Великом каньоне, взбираешься на Эйфелеву башню романтичным вечером или занимаешься сексом в сердце амазонских джунглей. Тебе даже из спальни выходить не надо — за тебя уже вышел покойный, теперь знай себе сиди и впитывай весь тот богатый жизненный опыт и острые ощущения, что он успел набрать при жизни.

 

Чтобы искать подходящие тела, дилеры, думает Джо, дают на лапу Сборщикам Promessa. Они умудряются поставлять продукт в самых разных формах, смешивая новую синтетику с давно известной. Вероятно, вариант приключений от первого лица работает только в паре с наркотическими веществами. Только вот формула у таких новых наркотиков нестабильная. Может потому, что дилеры ваяют ее из подручных средств и кто во что горазд, а может потому, что не все готовы к ярким впечатлениям, но крышу у народа рвет конкретно. Сегодняшний велосипедист — лишнее тому доказательство. Что именно заставило его раскрошить себе череп о водосточную трубу, никто не знает. Джо хочется верить, что влияния психотропных тут больше, чем действия от чужих воспоминаний. Природа последних вызывает у него сомнение — Джо с трудом верит чужому опыту.

 

Так что у Скотланд Ярда в последнее время анализ на ПМО — дело обычное. Кажется, никто из наркоманов больше не помирает просто от старого-доброго передоза.

 

— Короче, я бы на твоем месте особо не рассчитывал на убийство, приятель, — Сэм щелкает камерой и даже не поворачивается к собеседнику.

 

— Чертовы дилеры со своей синтетикой! Человек себе башку проломил из-за их продукта, а мы даже убийство на них повесить не можем, пока начальство не признает наличие синтетики на рынках.

 

— Если объявить во всеуслышание, начнется паника, — тягучий голос с интонациями всезнайки. Пол. Симпатяга. Нудный, хоть вешайся. Морали в нем больше, чем в викторианской романе воспитания. Даже у Диккенса бы скулы свело столько поучать. — А благие усилия Promessa пойдут насмарку. Еще и на репутации негативно скажется.

 

«Благие усилия — как же. Самая богатая корпорация в стране. В этих святошах вины и вина больше, чем в католической церкви», — думает Джо пренебрежительно. Дискутировать с Полом нет никакого желания, но Джо всегда невольно привлекает его внимание. Пол не может просто пройти мимо. Наверное, Джо выглядит как сбившийся с пути и его овечий облик привлекает к себе проповедников.

 

— Джозеф, у тебя невыспавшийся вид. Ты бы тщательнее заботился о своем здоровье, дружище. Благополучие идет изнутри, и процветание приходит только к тем, кто к нему готов.

 

«Еще одна мотивационная речь. На толчке ты их штампуешь, что ли?»

 

— Тебе ли не знать, дружище, — отзывается Джо без улыбки.

 

Больше страсти Пола к проповедям выводит из себя лишь его самодовольство. Ладно, Джо желчно бесится, потому что проигрывает ему и во внешности, и в популярности, и в успешности карьеры; он сам за годы службы в полиции продвинулся очень условно в звании, до сержанта, а Пола скоро ждет очередное повышение.

 

Пол прав в чем-то: перед выходом из дома Джо следовало бы хотя бы причесаться. И погладить рубашку не мешало бы, раз покупку новой он отложил третий раз за два месяца просто из нежелания тащиться в торговый центр. Но все же павлиньи привычки Пола должны считаться противозаконными. Как и его неимоверные тупость и слепота.

 

Есть ощущение, что в самоубийстве сегодняшнего велосипедиста и прочих все не так уж однозначно. Джо думает, что если заняться этим, если пропихнуть дело в высшие эшелоны, если выбить расследование, чуйка его не подведет... Но не с руки: и внимания, и работы будет слишком много. Он не карьерист, но если свяжется с Promessa, то не видать ему спокойной службы.

 

— Огласка — это вряд ли, — походя вставляет Сэм. — Пока дилеры не убивают людей, начальство вряд ли будет реагировать. Нет убийства — нет претензий.

 

«Нет тела, нет дела, да? И почему Promessa не использовала этот слоган, интересно?»

 

***

 

Люди носятся со смертью с незапамятных времен. Одни ритуализируют все, до чего могут дотянуться. У других вся жизнь — непрерывная подготовка к ней, один сплошной ритуал перехода. Психологи трубят о принятии, искусство — о свободе вечной красоты, религия — о несущественности смерти на фоне вечной жизни.

 

Джо неясно, как что-то настолько влиятельное может быть несущественным. Он сталкивается с ней каждый день. Хорошо то утро, в котором смерть обыденна. Если нет расколотых черепов, и кто-то просто и бытово поскользнулся в ванной — это победа. А если нет, то вся эта огромная системная машина начинает работать на то, чтобы найти виновных и даровать родственникам покой и возможность спать по ночам. Как будто родственникам не одно, каким образом их любимого человека не стало в этом мире. Как будто если они кого-то накажут, им станет легче. Как будто приговор системы все искупит и всех вернет. Ради такой повседневной и естественной вещи как смерть они запускают целый процесс, от чиновников до врачей, от случайного свидетеля до бюрократа — весь мир в том или ином смысле работает на смерть. Победоносное человечество до сих пор пляшет вокруг нее со своими ритуалами. Не может победить, вот и берет то, что позволено — вроде того, что предлагает Promessa.

 

Джо ненавидит уделять ей внимание. Не потому вовсе, что его отец был буддистом и воспитал в нем принятие смерти как необходимости, а не как неизбежности — нет, тут постулаты Малькольма не возымели эффекта. Наоборот: в пору юношеский бунтов Джо ударился в англиканство. Они с отцом так и не договорились. Смерть же он предпочитает игнорировать, потому что в свое время ему не удалось договориться и с Богом. Джо все время ждал чего-то от него. Выполнял всяческие условия, чтил заповеди и законы — и ждал, ждал. Не дождался, и его отношения с Богом неминуемо испортились. С отцом налаживаться они и не собирались.

 

Малькольму идеи Promessa очень нравились. Джо не смог удержаться от сардонической ухмылки, когда отца отдали им в пафосной плоской шкатулке, напоминающей коробку Тиффани, с аккуратно выгравированной надписью «основано на жизни Малькольма Батлера». Но на комментарий в адрес шкатулке его не хватило. Как и раньше, в разговорах с Малькольмом, он словно принял обет молчания.

 

Остальные члены семейства не разделяли скепсиса Джо. Мама после смерти отца даже не рыдала: забрала пепел и сразу посадила помидоры, превратив задний двор в пугающе кустистый огород. выращенные помидоры она закатала в банки, и каждый день начинался у нее с откупоривания крышки. Каждый день со времени смерти Малькольма Джанет проводит с ним, разделяя их воспоминания о совместной жизни и погружаясь в прошедшие моменты радости. Она говорит о нем так, будто он еще жив, и ведет себя так, будто они никогда не расставались.

 

— Твоему отцу, — говорит она Джо, будто оправдываясь, — всегда нравилась эта идея. Он находил особое очарование в том, чтобы мысленно соединиться со мной после смерти. «Мои атомы всегда знали твои атомы», наши души найдут друг друга в любом из миров, — тепло улыбаются ее глаза. Подобная романтическая муть в духе новой буддийской школы Джо не впечатляет. Но он не спорит с матерью по этому вопросу: он не сопротивлялся в самом начале, а теперь уже поздно начинать. Слишком много банок с помидорами в кладовой.

 

Джо только раз предлагает ей остановиться. И различие их позиций приводит к истеричному спору.

 

— Мне нравится, что твой отец всегда со мной. Мы как одно целое.

 

— Это не он, даже не человек — это всего лишь воспоминание.

 

— Что такое человек, если не память? Она — самое главное в нас. Мы все стремимся оставить после себя что-то, а можем — только воспоминания. Нам ничего больше не светит, Джо. Пока мы помним ушедших, они рядом. Почему ты всегда стремишься отобрать у людей счастливые моменты?

 

Когда сестра спрашивает его, чего он взъелся на Promessa, Джо не знает, что ей ответить. В целом, дело не в них — просто общее положение вещей сомнительное. Раньше, если ты кого-то терял, тебе хотя бы давали время погоревать, пройти путь от утраты до принятия. Теперь эта безутешность ни к чему. Нет необходимости что-то переживать, нет горя — нет слез. Как будто смерти нет. Но Джо видит ее каждый день. И, наверное, это не злость — может, ему просто жалко человечество. Конкретна эта иллюзия кажется ему разрушительной.

 

 

***

 

— Твоя раскрываемость на таком дне, что еще два висяка не испортят отделу статистику, — коллега протягивает Джо две папки. В одной — дело олимпийского лыжника, с исчезновения которого прошло уже полгода, во второй — случай посвежее, файлы на одну небезызвестную актрису. Не звезду мирового масштаба, конечно, но достаточно заметную особу на острове, чтобы наделать шума своей предполагаемой гибелью.

 

О пропаже мисс Коры Тиффани Эймс известно только, что она оставила предсмертную записку и перевела все деньги в фонд детского дома в качестве финального акта, видимо. С тех пор о ней ни слуху, ни духу — логично предположить самоубийство. Видимо, в своих бесконечных путешествиях по миру она приобрела столько грехов, что их просто необходимо было отполировать благим поступком. Вопрос только лишь в том, куда подевалось ее тело. Собственно, это единственное, в чем ее дело сходится с делом лыжника. Мистер Оливер Джеймс Барри пропал в одной из экспедиций, в которые так часто отправлялся. Он вообще был известен среди спортивной братии своей любовью к экстриму и выбором неконвенциональных мест для тренировок. Зато его подход к делу принес ему серебряную медаль на последних играх в Торонто. Но из-за его любви к тренировкам в труднодоступных местах тело его так и не нашли.

 

Обе эти фигуры, заметные в разных кругах, вызвали резонанс своей пропажей. Обоих совершенно справедливо можно было приписать к мертвецам: одного за сроком давности, вторую, потому что все улики указывали на самоубийство. Однако тел нет, и до выяснения обстоятельств папки с их делами нельзя убрать в ящик. Благо, что есть Джо, согласный принять на себя удар. Как и всегда, ему проще повесить несколько крупных дел в активные, а по факту заниматься одним несущественным ограблением, чем участвовать в гонке на улучшение раскрываемости и повышение. Потому что оба дела в любом случае останутся висяками, кому ни отдай. Шумиха вокруг актрисы и лыжника уляжется — Джо же, не особо оберегающий свою репутацию, пока займется чем-то более насущным. Чем-то, что не касается мертвецов. Чем-то, что поможет живым. Хотя бы пропажей булочек из частной лавочки на углу.

 

— Гляди-ка, опять пришла. Давай ты, я больше не могу, — на зуд над ухом Джо не обращает внимание до того момента, пока дежурный не толкает его в плечо. — Джо, займись, будь другом.

 

В другой половине комнаты перед столом дежурного стоит невысокая, худенькая шатенка с ровным загаром на приятном лице. Ее огромный бирюзовый плащ ей явно не по размеру. Да еще и весь мокрый — значит, на улице снова дождь.

 

Джо догадывается, кто эта девушка. Очаровательная Софи ходит в участок уже вторую неделю. В суть ее претензий Джо не вслушивался, потому что к нему она ни разу не попадала. Но из пересуд коллег вынес, что она пытается заставить следователей взяться за дело ее бойфренда. Софи считает, что с ним что-то случилось. Только вот причин так считать никаких нет. Бывший ее жив-здоров, регулярно выкладывает фотографии, обновляет свои социальные сети — когда она пришла впервые, ее историю проверили. Кажется, это был Пол. Он-то и сказал, что парень, похоже, просто свалил. Бросил ее без предупреждения, собрал вещи, и теперь сидит где-то на островах, отмокает. Но девочка слушать не хочет и приходит регулярно, настаивает — не может смириться с тяжелой правдой. Она легче примет тот факт, что с бывшим произошла трагедия, чем то, что он просто оказался мудаком.

 

— Я могу вам помочь? — деловито спрашивает Джо, приблизившись. И тут же понимает, что уже видел ее. Должно быть, в одной из социальных сетей — такие лица просто так не забываются. Софи очень подходит под современность и толпу блоггеров, нигде в другом месте ее и представить нельзя. Только вот наряду с четкой принадлежностью к массе есть в ней и что-то выделяющееся, аутентичное, искреннее. Какая-то харизматическая индивидуальность. Может, это всего лишь курносый, вздернутый нос, а, может, что-то глубоко внутри, из-за чего хочется скроллить страничку ее блога в поисках нового контента.

 

— Вы ведь тревел-блоггер.

 

— Я предпочитаю термин тревел-писательница.

 

Джо на всякий случай кивает: терминов столько, что он даже запоминать не берется, но нарваться на жалобу не хочется.

 

— Софи...

 

— Софи МакДугал.

 

— Точно! Чем могу быть полезен, миз МакДугал?

 

Следующие сорок минут Джо выслушивает ту же информацию, которую прежде слушал без интереса. Но очаровательная Софи, когда он оказывается с ней лицом к лицу, уже не обезличенная сплетня, а живой человек со своим горем. Ей хочется помочь. Если не делом, так хотя бы словом. И Джо тратит час рабочего времени, чтобы обсудить то, что заранее считает провальным вопросом. Но если нужно открыть Софи глаза на мир (не на тот мир, где она нежится в гамаке с коктейлями на Карибах, или взбирается на Мачу-Пикчу а Андах, или получает свой густой загар на диких индонезийских островах, а на реальный мир с его грустным положением дел), чтобы она не тратила свою драгоценную жизнь на всяких отбросов — Джо готов к этой благородной миссии.

 

— Он бы так не сделал! — предсказуемый ответ Софи Джо встречает с сожалением. — Почему мне все об этом говорят? Я знаю Говарда, мы не чужие люди. Посмотрите на эти фото, они же другие. Совсем другие! — Софи сует ему под нос включенный экран, на котором высвечивается профиль пропавшего бойфренда.

 

Точнее, бывшего бойфренда, а нынче доброго друга Говарда. По словам Софи, они расстались несколько месяцев назад, но с тех пор регулярно поддерживают связь, встречаются пару раз в месяц, вместе ездят в путешествия и вообще живут насыщенной дружеской жизнью. Что само по себе делает мотив побега от доставшей визави маловероятным, но пока еще не нереальным. И все же первое, что бросается Джо в глаза: то, как изменился профиль Говарда в последние несколько недель. Пол, видимо, предпочел этого не замечать. Того, например, что за эти дни Говард ни разу не выложил селфи, хотя, судя по остальным фотографиям, был не прочь продемонстрировать свою пышную блондинистую шевелюру и накачанный торс подписчикам. А теперь сплошь — фотки моря, заката, пальм и коктейлей. И еще парочка частей тела, по которым сложно вычислить владельца.

 

— Видите вот на этой фотографии руку? Это не его рука. У Говарда тут был шрам, еле заметный, но я ему швы накладывала, я точно знаю! Это не Говард.

 

— Миз МакДугал, позвольте личный вопрос? Почемы вы так переживаете о бывшем? Если вы больше не состояли в романтических отношениях, нет ли шанса, что он действительно предпочел жизнь без старых связей?

 

Джо всегда было интересно, как это: оставить все, чем ты был, и начать с чистого листа. Для себя он подобного не представляет. Даже если он сможет избавиться от внешних связей, разорвать отношения с семьей и друзьями, вряд ли у него получится расстаться с прошлым в своей голове.

 

— Ни единого. Мы не просто знакомые, не просто любовники. Мы оба приютские.

 

— Сироты?

 

— Да, в детдоме и познакомились. Он своих родителей никогда не знал, а мой отец так пил, что суд забрал у него родительские права. Всю жизнь мы с Говардом были друг у друга. И он бы не бросил меня внезапно и в неведении, он бы так не поступил. Вы не первый, кому я это говорю, но мне никто не верит! Все считают меня свихнувшейся подружкой и не хотят иметь со мной дело.

 

Джо хмыкает, разворачивая к Софи экран: он нашел ее профиль с жалобами на полицию и призывами к подписчикам не верить властям.

 

— Может, поэтому полицейские к вам так нелюбезны? Наверное, не стоит постить подобные заявления на многомиллионную аудиторию.

 

— А что еще мне остается, если вся эта ваша система не слушает? Мои подписчики, она хотя бы не чуждые эмоций люди, а не бездушная бюрократическая машина — они помогут.

 

— Как и мы, миз МакДугал. Как только появятся причины считать Говарда пропавшим.

 

 

***

 

— Охренеть!

 

— Билли!

 

— Прости, ба, но тут реально кетчер!

 

Они договариваются не пользоваться гаджетами во время семейного ужина, даже племянники Джо соглашаются с правилами, а у них вроде как период подросткового бунта. Но и Морган и Билли хорошие, добрые, послушные дети. Чересчур умные, по мнению самого Джо. Но он предвзят: обожает детей сестры больше, чем если бы они были его. В основном потому, что в них есть качества, которых самому Джо не достает: Морган — жутко упрямая и самостоятельная, она как будто с самого детства видит единственно верный путь для себя; Билли удается ладить со всеми членами семьи без тех титанических усилий, которые в свое время приложили Джо и его психотерапевт. Впрочем, его восхищение не всегда позволяет ему их понимать. Вот и теперь он совсем знает, что такое кетчер. Вроде как это синоним сенсации, но с каким-то еще смысловым пластом пост-мета-мета.

 

— Вы уже видели новость про аукционистов? — поясняет Билли свой порыв нарушить семейные правила.

 

— Ей уже сутки, — Морган говорит это так, как будто открыла газету за 1920-й в архивах.

 

— Что за новость? — пытается поддержать разговор Джо.

 

— Если коротко и просто, недавно сразу на нескольких аукционах продали мертвые тела. Журналисты говорят, что эта практика уже какое-то время существует, но освещать только начали.

 

— Просто мертвые тела?

 

— Ну конечно не просто тела, такое вообще-то отслеживается, — Морган смотрит на него взглядом «кто из нас тут детектив?». — Посмертно обработанный прах.

 

— А это легально? — Джо поворачивается к сестре. Она юрист, вроде как должна знать.

 

Забавно, что их обоих служителями закона сделал Малькольм. Джо не хотел идти в полицейские, трепыхался, но до полноценной войны с родительским мнением так и не дорос. Мэг отцовские подначивания только приободрили. Кажется, она искренне хотела на юридический.

 

— Законодательство на счет экономической стороны продукта Promessa очень размыто, — Мэг пожимает плечами. — Promessa вроде как имеет право выдавать прах только родственникам, но после получения он никак не регулируется и не отслеживается. Теоретически, если те хотят заработать, могут пустить с аукциона. Юридически это не запрещено. У меня есть один знакомый аукционист, который подрабатывает подобным образом.

 

— И приобрести его может кто угодно?

 

— Если у аукционного дома нет внутренних регуляций по этому вопросу, то да.

 

Джо думает, что нужно чаще проверять соцсети. На 99% мусора найдется 1% полезной информации. Получается, что при желании дилерам даже не нужно выдумывать паленую формулу: достаточно купить прах с аукциона, добавить к нему наркотическое вещество и модификацию, которая позволяет стирать личность покойного и делает покупателя главным лицом приключений — вуаля, синтетика готова.

 

Морган заговорчески пододвигается к центру стола, будто они рассказывают друг другу страшилки в походе. Джо последний раз был в походе в двенадцать — двадцать пять лет назад.

 

— Коллега с летней практики рассказал, что он знает парня, который знает парня, который знал парня — этот уже умер — чей прах родные на аукционе продали за бешеные бабки. Этот парень, то ли Джим, то ли Джек, был жутким нео-нацистом. Ну там со свастикой и орлами по всему телу, такой, знаешь, воинствующий. Видимо, тот еще урод, потому что о его смерти переживать никто не стал, и дружки пустили его с молотка. Он какими-то жесткими подпольными боями занимался.

 

«Поэтому на него так быстро нашлись покупатели: чем острее впечатления, тем дороже. Видимо, аукционисты действительно давно подобным промышляют, раз не прогадали с ценой. Получается, Сборщики и Promessa могут быть не при чем. Если дилеры все-таки покупают прах с аукционов, их можно прижать. Достаточно просто пригрозить какому-нибудь аукционному дому пособничеством в производстве и распространении. Если бы начальство еще взялось за это...»

 

— Только вот парень, который купил его с аукциона, был Ким Со Хвон, — прерывает поток его мыслей Морган.

 

— Тот, который спонсирует благотворительные миссии в Африку и держит фонд по борьбе за права меньшинств?

 

— Уловил иронию?

 

— На кой черт ему прах нео-нациста? Еще один миллиардер-извращенец?

 

— Не, он не сделал ничего такого, что можно было бы ожидать. Со Хвон просто сделал из него краску и разрисовал ею лгбт-флаг где-то в Луизиане. Наверное, идея была в искуплении грехов. Короче, наш Джим или Джек после смерти восстановил равновесие, послужив общему делу равенства и единства. Вот это круто. А не малиновое варенье, которое из нас делает Promessa.

 

— А парень-то с фантазией, — Джо бы не хотелось нарваться на подобного. Юное поколение в поисках справедливости стирает все возможные границы. Ему на ум приходит Софи и ее энергичная, деятельная уверенность в том, что люди могут что-то изменить.

 

— Наверное, ещё пару десятков лет назад вырастить из дедушки помидоры тоже было фантазией, — нетактично замечает Билли.

 

— Фактически, Вашингтон узаконил компостирование в 2019, так что можно считать, что уже тогда люди предполагали нечто подобное.

 

— Или у них просто заканчивалось место для кладбищ и они решили рыть в саду. Ну и правильно, чего. Нам бы все равно скоро стало негде хоронить людей.

 

— Я бы не переживала на этот счет, — впервые вмешивается в разговор Джанет. — Всегда есть Уэльс.

 

 

***

 

На этот раз Софи не сама приходит — двое констеблей вытаскивают ее из машины. Она в наручниках и выглядит так, будто сопротивлялась аресту.

 

— Вломилась в аукционный дом, прикинь? — говорит ему коллега, когда Джо интересуется.

 

— И что там? Кража, вандализм, ущерб частной собственности?

 

— Да не, ничего такого. Прямой эфир вела, гадости всякие говорила про аукционистов и их деятельность. Долго не успела, но ущерба репутации есть. Могут состряпать дело, если заявление напишут.

 

Однако обвинений не выдвигают. Аукционный дом просто игнорирует произошедшее, — видимо, за последние дни их репутация настолько пострадала, что тратить время на отдельного блоггера они себе не позволяют, — только выставляет девушке счет за испорченные замки. Джо лично выводит ее из участка.

 

— Полагаю, ваша реакция вызвана недавними слухами?

 

Софи только вздыхает и буравит тяжелым взглядом горящий в ночи фонарь неподалеку от входа.

 

— Знаете, Джо, до того, как я стала знаменитой, я хотела изменить мир— вдруг признается она. Джо уже и не помнит, когда в последний раз говорил с незнакомцем по душам, поэтому ее признание застает его врасплох. Он неуклюже застывает в полу движении, не успев до конца поменять опорную ногу. Так боится спугнуть момент, что стоит где-то посередине опоры. — Мы с Говардом хотели пойти в активисты. Но какое там — я даже правды о его смерти не знаю.

 

— Если он мертв...

 

— Он мертв. Он мертв, а я больше не могу сидеть сложа руки. Если не могу добиться справедливости для него, то буду бороться с тем, с чем могу. То, что делают аукционисты — мерзко.

 

— Но легально.

 

— Только потому, что сфера деятельности Promessa никак не регулируется правительством. Никто и не думает выпускать законы. Да они же людей с аукционов продают. Людей, Джо!

 

— Технически... — Джо думает ввязаться в спор. Просто потому, что его задевает ее трепетное отношение к смерти. Просто потому, что ее жажда справедливости и правоты заставляет его чувствовать себя никчемным. Его, полицейского, служителя закона — человека, у которого есть шанс хоть что-то изменить. Хотя бы свое отношение.

 

Поэтому Джо не спорит. Он лишь приглаживает растрепанные волосы, выпрямляет спину и неуверенно предлагает:

 

— Может, не ко времени чутка... Вы есть не хотите?

 

***

 

Сперва Джо наведывается в те аукционные дома, про которые пишут журналисты. Он не ставит начальство в известность, не говорит даже капитану о своих планах — просто берет и идет, что для него крайне несвойственно.

 

Юридический отдел выглядит измотанным и помятым. Видимо, последние пару дней им приходится несладко — правительство уже анонсировало встречу, на которой собирается рассмотреть новые инициативы в отношении «законов, регулирующих права на ПМО». Они тоже в курсе ситуации и наконец-то начинают шевелиться, глядишь, и наличие синтетики официально признают. Джо хочет успеть в суматоху — это самое лучшее время для сбора информации.

 

Юристы аукционистов сперва отговариваются от него шаблонными фразами, прекрасно зная, что его допросы не имеют никакого юридического основания. Но затем он упоминает покупателей, которые могли бы быть их клиентами. Хотя клиенты аукционных домов и их личная информация защищены законом о приватности, кое-какие контакты он получает. И из этого делает вывод, что аукционисты прекрасно знают свою клиентуру: если бы они думали, что им нечего скрывать, не шли бы на контакт. По крайней мере, если и не обладают подтвержденной информацией, то догадываются, кто приобретает прах на торгах.

 

Он хочет поделиться добытой информацией с Софи, но она не берет трубку. Впрочем, она предупреждала, что днем во время съемок бывает недоступна. Джо шлет ей сообщение и приглашает на кофе — ему хочется повторить тот их чудесный ночной разговор. Рядом с Софи в нем ворочается не только чувство долга, но и надежда на лучший мир — за разговором с ней верится в будущее, выстроенное своими руками.

 

Следующими Джо опрашивает официальных Сборщиков Promessa. Это безликие ребята в одинаковых светло-бирюзовых балахонах. Они занимаются забором тел, кремацией выдачей праха родственникам после того, как его обработают в лабораториях. У него нет полномочий внутри компании, но он припугивает отдельных работником авторитетом детектива отдела уголовных расследований. Застает их одних в нерабочее время, подсаживается на скамейку в парке или за столик в кафе, обещает, что им ничего не грозит. И не врет: до выхода новых законов он не сможет арестовать даже виновных.

 

Но о виновности речи не идет: Сборщики делятся с ним слухами, сплетнями и домыслами. Мрачной репутацией какого-нибудь ученого-разработчика, сомнительными инициативами начальства. Никто из тех, с кем Джо говорит, не знает о прямом взаимодействии Promessa с аукционистами. Никто не слышал, чтобы прах тайно продавали. Только один из Сборщиков-старичков припоминает нестандартный случай из практики: рассказывает, что пару лет назад начальство поручило своим главным ученым усовершенствовать формулу продукта. Точнее, заменить на аналоги те составляющие, которые можно заменить. Никто толком не знает, почему. Но среди работников ходили слухи, что старая формула утекла в сеть. То ли какой-то недовольный работник ее слил, то ли кто-то из начальства продал. Изменение формулы было страховкой на случай непредвиденных обстоятельств.

 

Джо думает, что Promessa боялась не за права на интеллектуальную собственность, а за участие в уголовном деле. Если бы руководство страны решило заняться расследованием синтетики, если бы обнаружилось, что наркотик, вызывающий психические расстройства и приводящий к самоубийству, связан с Promessa, компании-гиганту бы не поздоровилось. Теперь, скорее всего, так оно и будет — наконец-то все это подвергается огласке. Вскоре одно свяжут с другим, но у Promessa на такой случай уже есть новая формула. Идентичная, но благодаря своей предусмотрительности они теперь смогут откреститься от своего участия тем, что дилеры изобрели аналог. По крайней мере — попробуют обязательно.

 

После этой встречи Джо пытается дозвониться Софи, но у нее разряжен телефон. Женский голос оповещает, что абонент недоступен. На ее страничке в соцсетях есть парочка новых постов — все о справедливости. О том, что она будет пытаться искать истину. В последнем приведена статистика самоубийств за последние четыре года, и она пугающая. Джо понимает с чем связана эта волна, но думает сперва, что это ошибка: на острове просто нет такого количества людей, желающих торчать в прошлом или в иллюзии чужой жизни. Но Софи, видимо, с самого начала уверена, что это правда. Она пишет без пояснений, что эта статистика — только одна сторона незаконной деятельностью аукционистов, обещает держать подписчиков в курсе и призывает их не бояться говорить о проблемах их общества.

 

Джо решает поднять старые связи еще со времен стажировки. Парочка из них осталась даже у такого недеятельного детектива как он. Удивительно, но некоторые из его знакомых до сих пор живы, а некоторые даже — в трезвом уме. Что совершенно мешает ему записать их в беспробудные наркоманы.

 

Джо все удивляется, почему не сделал этого раньше: эти ребята знают все, что происходит на улицах. Если бы он раньше занялся расследованием синтетики, он мог бы обратиться к ним. Да и теперь начинать следовало не с аукционистов и не со Сборщиков, а тех, кто точно знает о продукте. Даже если они говорят ему:

 

— Не, брат, мы таким дерьмом не закидываемся, — выслушав его, говорит Тони. У Тони смешная красная шапка с помпоном, а у второго, Митча, — разрисованная фломастерами коробка, которую он использует как плед.

 

«Ишь, старая школа», — не без мрачного веселья думает Джо.

 

— От него башню конкретно сносит. Да и стремно это как-то. В своей голове черт ногу сломит, а тут другой человек. Как подумаю, что это прах, жуть берет.

 

— Не обращай внимания, детектив, Тони у нас просто суеверный малый. Но он в чем-то прав. Это правда жутко. Колоть в себя чужое. А еще если ради этого кого-то убили...

 

— В каком смысле, Митч? — взгляд у Джо слишком уж пристальный — Тони и Митч резко замолкают, переглядываются. Дело не в недоверии детективу, а в явной ценности информации. Джо достает кошелек.

 

— Я тебе так скажу, Джо, у народа всегда есть спрос на хлеб и зрелища. А уж как их добывать, поставщикам неважно. Однажды там люди рубились до мяса, а теперь...

 

— Дилеры убивают людей ради впечатлений? — предположение, выдвинутое Джо, Митч подтверждает мрачным кивком. Информация чудовищная, но Джо испытывает что-то вроде облегчения: если она подтвердится, можно будет начать охоту на дилеров.

 

Тони долго смотрит на протянутые деньги, прежде чем забрать свою долю за информацию.

 

— Говорят, что крышу сносит как раз из-за синтетики из убитых. Как будто на все их воспоминания о жизни влияет смерть и насилие в финале.

 

— Тони, не мели языком, мистик херов. Слышишь чего, Джо, я больше особо ничего не знаю про дилеров, но последние пару недель ходят слухи, что на рынке появилось предложение по какой-то актрисе.

 

Память услужливо подкидывает имя Коры Тиффани Эймс. Ее красочная жизнь может стоить больших денег: она где только ни была, с кем только ни водила знакомства. Она может быть неплохой зацепкой.

 

Джо накидывает за эту информацию. Прежде, чем сесть в машину, он получает напутствие от Митча:

 

— Хорошо тебе, детектив — ты вон какой значимый. У тебя работа такая, что мертвые могут помочь живым.

 

Джо впервые приходится посмотреть на свою ненавистную работу с этой стороны.

 

***

 

Через пару дней в морг доставляют тело Софи МакДугал. Анализы показывают наличие в крови ПМО. Джо и до анализов подозревает, но теперь точно знает, что это не самоубийство, как бы убийцы не пытались отвести подозрения.

 

В тот вечер в кафе он спрашивает ее:

 

— Если бы тело Говарда нашли, ты бы хотела отдать его в Promessa?

 

Софи раздумывает — на ее лице противоречивые чувства.

 

— Говард бы меня не простил, — решает она наконец. — Мы всегда старались жить настоящим мгновением. Жизнь слишком ценная, Джо, чтобы тратить ее на прошлое, — Софи улыбается уголками губ и осторожно кладет свою ладонь поверх его руки. Без всякого намека, но так, словно считает Джо хорошим человеком. Человеком, которому можно доверять.

 

***

 

Джо пишет отчет, приносит его суперинтенданту. У того глаза на лоб лезут: не столько от дерзости заявления, сколько от инициативы, проявленной самым неинициативным сотрудником. Впрочем, за неуместные заявления его тоже отчитывают. Но, кажется, понимая, что вскоре правда выплывет, начальство разрешает Джо начать официальное расследование. Он распечатывает рапорт и отдает материалы коллегам — это не работа для одного человека.

 

— Эти ушлепки убивают людей ради контента. Просто чтобы кто-то ещё прожил их жизнь. Ну не хрень ли? — Сэм необыкновенно мрачен. Джо привык к более равнодушной версии коронера. — Люди все то же самое могут сделать в жизни сами, в этом нет ничего такого. Ну купи ты билет на острова, сходи сексом займись, заведи друзей, с которыми сможешь напиться до отключки. Зачем тебе чье-то еще? Вместо того, чтобы быть главным в собственной жизни ты просто потребитель чужого контента.

 

— Возможность стать кем-то другим реально того стоит? — Пол впервые на памяти Джо выглядит озадаченным. Кажется, у него не заготовлено нравоучения под такой случай.

 

***

 

Сегодня семейный ужин не запланирован. Джо приезжает к матери без предварительного звонка, без предупреждения. Когда она приносит ему чашку чая, он спрашивает:

 

— Что ты видишь? — кивком головы он указывает на помидоры.

 

Джанет удивляется его вопросу, настораживается — это может вылиться в еще одну ссору. Но Джо лишь качает головой, устало потягивая чай. И она решается.

 

— Всю нашу жизнь с Малькольмом. И ничего конкретного, — признается мама. — Я знаю эти воспоминания наизусть, мне уже даже не хочется их переживать. Но я могу еще немного побыть с ним. Поговорить о нас, обо мне... О новом. Могу с ним поделиться. Меня это утешает, помогает пережить плохой день. Даже если это всего лишь воспоминания, они помогают. Неужели у тебя нет чего-то, что ты бы хотел ему сказать?

 

Джо думает. Об отце, их несостоявшихся разговорах, обо всем том, в чем он его винит и в чем готов повиниться сам. В их отсутствующей коммуникации виноваты они оба. Джо упорно делает вид, что в его положении, в неинициативности, в нелюбимой работе — что во всем этом виноват Малькольм, против которого Джо так и не решился восстать всерьез. Но если бы отец действительно был тем, кто мешает Джо найти собственный путь, после его смерти сын предпринял бы попытки что-то изменить. Однако до недавнего времени Джо все устраивало.

 

Еще он мельком думает о Софи. О ее смелости идти вперед, об упорстве, о том единственном свидании в кафе. Наверное, он бы хотел разделить с ней драгоценные мгновения, если бы было что — возможно, он бы поступил с ней также, как поступила мама с отцом.

 

Джо надоедает оспаривать чужие иллюзии.

 

***

 

Джо с отцом сидят на террасе дома, который их семья снимает в Брайтоне на лето. Отсюда не видно море, но слышен шум волн и возня Мэг с воздушным змеем.

 

Перед ним — простор, свобода и соленый воздух. Справа от него — плечо Малькольма. Джо не осознает, что ему так нравилось быть ребенком. Как и не осознает до этого момента сильную тоску по Брайтону.

 

— Это ж надо, какое славное лето в этом году, — внезапно говорит отец. И улыбается той улыбкой, которую Джо уже не помнит. Он думал, что отец никогда не улыбался, особенно — ему.

 

Тот ребенок Джо из воспоминаний не замечает этой улыбки, или, может, относится к ней как к чему-то обыденному. Но взрослый, реальный Джо берет его за шиворот, встряхивает, заставляет упасть в руки отцу. И они оба говорят с Малькольмом долго и навзрыд. Все то, что не хватило храбрости и милосердия сказать раньше. Все плохое и хорошее, что пришлось носить в себе, не высказав даже коробке. Все сожаления, несбывшиеся мечты и настоящие надежды. Джо впервые говорит с отцом.

 

Ему чудится, что Малькольм все-все понимает.