Мы здесь

— Боря, Боренька...

У матери дрожали бледные, высохшие руки. Она сцепила их замком, сцепила и зубы, но глаза, глаза можно было только закрыть, а она хотела видеть сына. Боря же хотел, чтобы она зажмурилась, а он ушёл. И весь этот спектакль прекратился бы.

— Боренька, не уходи...

Заезженная пластинка в пыльном патефоне, скрипучий занозливый звук. Сначала наговорит гадостей, наговорит искренне, от души, а потом клянчит прощение, умоляет остаться, ведь она старая, ведь она глупая. Хоть ни той, ни другой себя на самом деле не считает.

— Мам, мне пора.

Боря научился быть твёрдым, не теряться от ее слез и стенаний. Он вышел из душной квартиры с низким потолком, где незаметно обосновался затхлый запах старости, тушеных овощей, пыльных ковров. Где осыпалась краска с дверных косяков, а телевизор беспощадно рябил, но продолжал свой грандиозный труд. На улице Боря прошёл между пустых лавочек, занесённых снегом. Вечер и снегопад разогнали кликуш по домам, двор обезлюдел, и только задубевшее, кем-то забытое на веревке белье чуть покачивалось от прикосновений ветра.

Боря быстро понял, что забыл на тумбочке перчатки, но уж лучше отморозить руки, чем вернуться. Он поднял воротник пальто, торопливо зашагал по мягкому, ещё не тронутому снегу к остановке, где закурил и пропустил три автобуса.

Домой тоже не хотелось. Дома что: Юлька в плохом настроении, замотанная, усталая. Дома бардак, грязная посуда и ураган Катрина, сметающий на своем пути стулья, цветочные горшки и вешалку.

У остановки затормозил междугородний автобус, высадил поздних пассажиров. Боря на миг представил, как прыгнет в этот автобус с одной сумкой и тремя тысячами в кошельке, как автобус увезет его далеко от дома, а он будет разглядывать загородные домишки с курящимися над трубами дымками и представлять, что за жизнь там течет. Как все для него будет ново и неизвестно.

Следом за междугородним подошел обычный, Борин автобус. Он сел к окну за спиной старушки с аккуратной седой кичкой. Через проход от него дремала беременная девушка, и Боре захотелось сказать ей, что она поспешила. Что теперь ее жизнь сведется к набору несложных правил, которые с каждым днем все труднее выполнять.

Чтобы промолчать, Боря опустил нос в воротник, прикрыл глаза. Ехать ему сорок минут, выходить на конечной — кондуктор разбудит.

Ему снились те самые загородные домишки: уютные, с желто-рыжими окнами в обрамлении новогодних гирлянд и аккуратными двориками. И мама — мама сидела рядом с вязанием в руках. Она штамповала свитера, не спрашивая, — Боре, Юльке, урагану Катрине. Юлька принимала их с благодарностью. Борю они раздражали. Наверное, Юлька видела в них лишь связанные с любовью вещи, а Боря — навязчивость. И свой свитер надевал только по настоянию жены.

Качнуло. Сквозь веки просочился мерцающий зеленый свет не то светофора, не то аптечной вывески. Автобус остановился. Боря разлепил глаза: в салоне было темно, неразборчиво хрипело радио. А за окнами полыхало изумрудное пламя.

Боря невольно залюбовался, хоть северное сияние нередко гостило в их северном городке. Зеленые сполохи колебались над черно-белой сопкой за горизонтом, закручивались широкими лентами в спирали, становились неоново-пурпурными по краям. Сквозь них просвечивало алмазное крошево звезд.

Зелень быстро выцвела, ушла. В салоне вновь проклюнулся в лампах теплый свет. Радио запело тоскливым женским сопрано.

Старушка уже вышла, беременная тоже. Они были последними пассажирами. Боря встал, поискал глазами кондуктора, но в пустом салоне он остался один. Прошел между рядами к передней двери, потому что остальные оказались закрыты.

Сидение шофера с мягким узорчатым ковром и ортопедической сеткой пустовало. Из открытой двери задувало и мело снежным крошевом. В свете фонарей угадывалась знакомая улица: далеко от конечной и никакое не депо. Куда же ушел водитель?

Выждав еще пару минут, Боря все-таки выбрался разузнать, что случилось. Может, кому-то стало плохо, и кондуктор с водителем ждут «скорую»? А может, это у беременной начались роды, и теперь все караулят ее до приезда врачей? Но в таком случае глупо выходить на мороз.

На морозе и впрямь никого не было. В ларьке «Пиво Соки Табак» у остановки тлел огонек. Боря подошел и постучал в закрытую форточку, надеясь, что хотя бы продавец видел, куда подевались шофер и кондуктор. Но за стеклом никого не оказалось: Боря даже толкнул окошко от себя, оно распахнулось в пустое теплое нутро.

Кажется, случилось что-то плохое. И все ушли посмотреть. Боря подумал о ядерной катастрофе — о ней всегда думаешь первым делом. Что если кто-то зачем-то выпустил ракеты, и они приземлились посреди города? Боря прислушался и только тогда понял, что тишина вокруг такая, какой никогда не бывает в городе — абсолютная.

Он растерялся. Не ехали машины, стояли, словно застряв во времени. Пустые, заглушенные. Боря обошел ближайшие: ни в одной не нашлось ни водителей, ни пассажиров. Только в вышине над крышами домов вращался и светился голубым рекламный транспарант, натянутый на гигантский барабан.

Ноги сами собой понесли Борю вдоль дороги, по голой ухабистой обочине, обманчиво ровной из-за снега. Он даже не сразу понял, куда спешит: домой, конечно, домой. Нужно убедиться, что и Юлька, и ураган Катрина, обнявшись, сидят в бардаке и плачут над разбитой вазой.

Дорога отняла час, и за этот час Боря не встретил ни души. Только на снегу попадались следы: некоторые из них замыкались кругом, некоторые целеустремленно следовали в одном направлении. Добравшись до своего подъезда, Боря уже не чувствовал рук в карманах пальто. Он взлетел по светлой лестнице, не сразу попал ключом в замок.

В квартире стояла тишина. Боря обошел комнаты и кухню, задумчиво поднял с пола уродливого пластикового динозавра, каких продают в сувенирной лавке на выходе из зоопарка. Сунул в карман. Входную дверь захлопнуло сквозняком. На столе остывал разложенный по тарелкам ужин: паровые котлеты, от которых не то, что слюна не текла, но и возникала отчетливая тошнота. Тихо жужжала стиральная машина. Боря вздрогнул, когда она вдруг заиграла веселенькой мелодией из трех нот. Он вышел на лестничную клетку, хотел было позвонить соседям, но обнаружил, что дверь открыта. Заглянул и сразу понял, что в квартире никого.

Он сел на верхнюю ступень лестничного пролета, достал из-за пазухи сигаретную пачку и закурил. Курил и надеялся, что вот сейчас кто-нибудь выскочит и отчихвостит его за дым в подъезде. Наверху скрипнули петли. Боря задрал голову, но никто так и не показался.

«Что, если я умер? — подумал он равнодушно. — Что, если автобус попал в аварию, и меня убило первым?»

Что-то звякнуло в его квартире. Боря подскочил, ринулся внутрь. На полу лежали осколки цветочного горшка. Земля рассыпалась чёрным грязным слоем, и в этом слое ясно отпечаталась детская стопа.

— Малыш? — позвал Боря, сам не понимая, на что рассчитывает.

В земле отпечатался второй след.

Она здесь.

Он узнал бы этот отпечаток из тысячи, из миллиона других — так ему казалось. Боря развёл руки, пытаясь поймать бесплотное... нечто. Из кухни выплыли щетка и совок, ловко собрали землю. Боря хотел было выхватить их, разбросать обратно, чтобы видеть следы. Он бы всю квартиру засыпал землей, чтобы знать, чтобы понимать. Так мало и так много!..

— Юлька! — сказал он, надеясь, что щетка и совок, уплывающие обратно в кухню, остановятся, но они ни мига не колебались.

Она не слышит, она даже не знает, что он здесь! Боря сорвал с вешалки шарф и замахал им. Совок упал на пол, земля вновь рассыпалась по кафельной плитке.

— Я здесь! — закричал Боря, схватил с трюмо губную помаду и повторил на зеркале:

«Я здесь!»

Ничего не произошло. Совок так и остался лежать на полу. Только из комнаты выкатилась игрушечная коляска с пупсом и умчалась в соседнюю.

Боря, вздохнув, вернул помаду на трюмо, но она тут же поднялась в воздух и, потеряв колпачок, начертила на зеркале:

«Боря?»

Он схватил карандаш для бровей и наспех криво вывел:

«Да! Я вас не вижу и не слышу!»

«Если ты шутишь, то очень глупо».

«Ты видишь ребёнка?»

«Конечно».

«А соседей?»

Помада уплыла в коридор, едва разминулась с Бориным лицом, вышла за пределы квартиры. Пять минут спустя возвратилась и написала:

«Куда все делись?»

У Бори сломался карандаш, пришлось точить, размазывая мягкий грифель по пальцам. «Помада» терпеливо ждала.

«Я не знаю, но на улице никого нет».

Место на зеркале закончилось. Помада удалилась на кухню, Боря последовал за ней. Там из ящика возникли квитанции, счета, чеки и две шариковые ручки с погрызенными колпачками.

«Объясни, что происходит!» — потребовала порхавшая над бумагой ручка.

Что мог объяснить Боря? Он начал писать и вдруг подумал, что ведь у него есть телефон и незачем переводить бумагу, которая может ещё понадобиться. Ведь если все это не глупая шутка и не его личное сумасшествие, если все и впрямь исчезли, став невидимками, то как скоро остановятся котельные, обогревающие дома? Как быстро заводы перестанут производить масло, сыр, колбасу, те же свитеры?.. Нет, свитеры останутся. Ведь маме никто не нужен в помощь.

Он достал телефон, набрал сообщение. Из коридора приплыл телефон Юльки и «прискакала» лошадиная голова на палке. Боря присел перед ней, погладил льняную морду и гриву из толстых рыжих ниток. Потянулся рукой дальше, но снова ничего не нащупал.

Он метнулся в коридор, обмотал шею шарфом, а на руки надел перчатки с отрезанными пальцами — в таких удобнее завязывать ребенку шнурки. Написал Юльке, но она ответила, что ничего не видит, что вещи просто испарились в воздухе, медленно, тускнея и ослабевая на глазах.

Боря сел на пол в отростке коридора, ведущем на кухню. Он видел, как подлетает маленькая вилочка, зацепившая макароны и кусочек паровой котлеты. Видел, как они исчезают: и макароны, и паровая котлета, и вилочка. Юлькин телефон все так же висел в воздухе. Боре приходили сообщения, но он, проглядывая их, думал об одном: а голоса? Неужели он больше никогда не услышит их голоса?

Почему они видят друг друга? Почему он их — нет, а они друг друга — да? Разве это справедливо? И тут же укоризненно одернул себя: ребенок не может остаться один, это противоестественно, опасно и бессердечно. И конечно, с ней осталась Юлька — ведь это Юлька не спала, не ходила в одиночестве в душ, не рисовала, как это было до рождения урагана Катрины.

«Мне так жаль», — написал Боря.

«Забери маму», — ответила Юлька.

Она всегда помнила о важном. Боря раздражался, когда она не звонила ему, задерживаясь после работы, или переспрашивала у него, не сегодня ли день рождения сына их общих друзей. Но она никогда не забывала купить подходящий к концу кофе или ухватить новинку из обожаемых Борей моделей самолетиков для склейки.

«Лучше утром, она уже спит».

Боря подумал, что случись у мамы сердечный приступ — «скорая» не приедет. Потому что машина не может без шофера.

«Я уложу ребенка».

Боря и не заметил, как исчез телефон: то ли Юлька убрала его, то ли он все-таки растворился в ее руке. Видимо, более сложные устройства держались дольше какой-нибудь вилочки и макарон.

Он представил, что всё теперь так и будет: словно они разъехались по командировкам, как в юности, он — в общаге с вахтовиками, она — в общаге колледжа, только тогда смски были платные, и в них влезало всего-то знаков триста. В эти триста знаков укладывалась и любовь, и нежность, и страсть. Экономили на запятых и точках, чтобы только добавить лишнее «скучаю». Теперь знаков — сколько хочешь, но и их не хватит...

Хлопали и скрипели двери на лестнице: соседи постепенно замечали, что что-то не так. Боря выглянул в окно: открывались двери машин, на свежем мягком снегу прибавлялись следы. Они ходили мимо друг друга, они ничего не слышали и, кажется, не замечали.

А барабан с рекламным транспарантом так и вращался на крыше единственной высотки и освещал мертвенным сиянием весь город.

И тогда Боря понял.

Понял как-то сам, внутренним чутьем, а может, все случившееся имело его в виду? Может, с него все и началось?

Он вырвался на балкон, где хранились Юлькины принадлежности для рисования, уже два года как пыльные и ненужные. Откопал среди них баллончики с краской — спрей пэйнт, кажется, так называлась Юлькина техника. Взгляд задержался на тусклой, припудренной пылью картине, где на фоне пурпурно-синего небо застыли, держась за руки, две фигуры: мужчины и женщины. Им не хватало третьей, маленькой, посередине. Нужно будет попросить дорисовать...

Рассовав баллончики по карманам пальто, Боря вышел из квартиры. Вдогонку пришло сообщение:

«Куда ты?»

«Я все исправлю», — пообещал Боря.

Он знал, что нужно успеть до утра, пока темно, пока голубой блеск заливает улицы. Сел в первую попавшуюся машину с открытой дверью и ключом в замке зажигания. Заметил, что движение ожило, и пустые автомобили ехали, стараясь держаться полос. Боря водил из рук вон плохо и из опыта у него была лишь автошкола, в которую его заставила пойти Юлька. Она-то надеялась, что он будет помогать, отвозить Катрину в сад. Он подчинился, но мстительно пообещал себе за руль никогда не садиться.

Зачем всё это было?

Внутри высотки располагалась проходная, конечно, пустая теперь. Боря перемахнул через вертушку, вызвал лифт. Электроника работала бесперебойно. Лифт поднялся до самой крыши и выпустил Борю.

Он бывал здесь, когда окончательно покончил с вахтой и не мог найти никакой работы. Так хотел жениться на Юльке и никогда с ней не расставаться. Работал электриком, работал хорошо и потому поломки случались нечасто. Так его и уволили. «Самому что ли что-нибудь испортить?» — спросил он как-то у Юльки. «А совесть?» — возразила она и была права. Тогда Боря ушёл из высотки.

Теперь же он точно знал, где находится выход на крышу. Замок сбил огнетушителем. Наверху стоял штиль, снег прекратился. К электроузлам барабана вела узкая площадка, большего не требовалось.

Барабан не вращался. Боря осмотрел провода под пластиковым кожухом: всё цело. Просто снег набился между транспарантом и ограничителем на крыше. Тропка шириной в одну стопу — для промышленных альпинистов. У промышленных альпинистов, конечно, страховка. У Бори — нет.

Он достал баллончик и, стоя в безопасной зоне, начертил кривые, но разборчивые буквы. У Юльки, конечно, получилось бы лучше, аккуратнее. Но она не осудит. Хотя Борин почерк ей никогда не нравился.

Теперь предстояло запустить барабан. Боря коротко погладил игрушечного динозавра в кармане по голове и шагнул в засыпанную снегом колею, прижимаясь к барабану грудью. Ограничитель за спиной был высотой по колено, чтобы не уменьшать рекламную площадь транспаранта. Боря продвигался медленно, по шагу, расставив ступни в первой балетной позиции. Ботинки у него были грубые, здоровые. Неудобные для такой странной задачи.

Боря добрался до затора. Руки скользили по ледяному барабану, ветер мягко теребил волосы. Боря одной ногой пнул ком снега, мешавший барабану двигаться. Пнул ещё раз. На третий механизм напрягся, преодолевая уже слабое сопротивление.

Только тогда Боря понял, что будет дальше. Барабан сдвинулся с места, потащился по часовой стрелке, увлекая Борю за собой. Так быстро ноги в узкой колее не переставишь. Он сделал шаг, другой, потерял равновесие.

На голубом неоновом фоне над городом поплыла надпись: «Мы все здесь!»

Полыхнуло зелёное зарево в розовых всполохах. В нем Юлька стояла на балконе, держа ребёнка на руках. В нем мама вязала свитер в кресле у окна.

В нем люди, как один, запрокинув головы, читали Борино послание.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 3. Оценка: 4,33 из 5)
Загрузка...