Отец Якова был охотник на ведьм. Как дед, и прадед, и все предки его по мужской линии, начиная с Йоргена Бахаря, стоящего у истоков Братства Пламени и Топора. А потому и Якову в скором времени предстояло возложить на свои плечи бремя фамильного ремесла и смириться с уготованной участью.

А будущее вот оно, уже на пороге. Не далее, чем сегодня ночью состоится ведьмовской шабаш в глубокой чаще леса. Там, в сиянии юного месяца под пристальным взором холодных звёзд, ворожеи и чаровницы, чернокнижницы и ведуньи будут вершить свои нечестивые ритуалы. Распевать дьявольские песни и водить хороводы вокруг костра. И именно сегодня состоится ночь инициации Якова, когда ему предстоит стать мужчиной.

Но я не хочу, — воспротивился бы он, наберись смелости. Да только откуда ей взяться? Как объяснить отцу, что нет большей радости для него, чем резать по дереву и лепить из глины, сеять зерно и ухаживать за цветами. А мать молчит и ничего не скажет. Ничего не возразит.

Прежде чем он появился на свет, она родила трех дочерей подряд и отец уже было отчаялся заполучить наследника. По рассказам матери, ходил он в те дни хмурый и молчаливый. В душе его разгоралось пламя и отбрасывало черные тени.

Знал бы Яков в чьём доме родится, может, и не захотел бы рождаться вовсе.

На день опустилась ночь. Яков вместе с дюжиной охотников встретил её на лесной опушке, где пышные лиственницы выстроились в тёмный туннель, ведущий в недра чащи. От одного её вида бросало в дрожь.

Пока шли, с уст деда не сходила бесконечная молитва. Он крепко сжимал в руке плотницкий топор, чьё лезвие позабыло вкус древесной смолы и аромат опилок. Но знало лишь запах крови и ее липкую сладость. А обух давно уж не слышал хруста сучьев и досок, но только треск шейных позвонков и дробящихся костей.

Отец же ещё со времён службы на флоте питал пристрастие к ружьям и коротким мечам. Поэтому острый как бритва кацбальгер¹ прятался в ножнах на его левом бедре, а за спиной висел добротный абордажный мушкетон. В отличие от деда, он всю дорогу молчал и лес вторил ему оглушающей тишиной.

Якову достался скотобойный кинжал и арбалет. Папа с детства учил его резать свиней и стрелять по мишеням, и, спустя годы, он наловчился сбивать на лету синиц и с тридцати шагов поражать яблоки на голове напуганных сестер.

Однажды во время одной из тренировок заплаканный Яков направил орудие в спину ничего не подозревающему родителю. Но нажать на рычаг ему не хватило отваги. Бывало, ночами он жалел о своём малодушии.

— Уже рядом, — шепнул идущий впереди следопыт и выдернул Якова из омута тяжёлых раздумий.

Всё было в этих мыслях, что способно причинить страдание. Тревога, обида и страх. Но более всего — ненависть и она же любовь, жгучая и всепрощающая. Эти чувства были обращены к человеку, что когда-то пел ему колыбельные и рассказывал сказки на ночь. В чьих объятиях он забывался безмятежным сном находил защиту и покой.

Яков покосился на отца. Никогда еще тот не представлялся ему таким чужим и безжалостным — лицо охотника казалось лицом не человека, но холодной маской каменного истукана.

Спустя время вся группа по команде следопыта разошлась широкой полукруглой цепью. Яков держался отца. Вскоре он заметил впереди едва пробивающееся сквозь заросли красное сияние — отсвет костра, и расслышал вязнувшие в густой тишине леса отголоски песен и смеха. Завидев пламя, отец жестом велел ему пригнуться и сам ниже приник к земле. Дальше они двигались совсем по-кошачьи, ступая мягко и бесшумно.

Свет пламени становился все отчетливей, как и неразборчивые голоса ведьм. Вот он уже отбрасывал алые блики на листья и ветви, и острыми языками облизывал бархатный ночной покров. Ещё несколько шагов и охотники застыли во тьме на границе чащи. Дальше понурые деревья уступали место прогалине. В центре ее горел костёр и мелькали черные тени, ласкаясь в его жаре.

Отец заботливо положил руку на плечо Якову и тот не узнал прикосновения. Где-то глубоко в нём словно отголосок эха проснулось почти позабытое чувство и разлилось по груди, как тепло от костра. Оно обещало покой и было преисполнено доброй воли. Но продолжалось недолго. Вскоре его прогнала сродни болезненному укусу холодная хватка цепких пальцев. И в этом прикосновении уже не было прежней заботы и любви, но только требование и долг.

Охотник повернулся к нему. Его глаза сверкали словно лёд. Слегка ухмыльнувшись, он кивнул в сторону шабаша. Яков моргнул, стряхивая с ресниц наваждение и обратил взор к теням, беснующимся на прогалине.

Сначала он видел только призраки. Угловатые очертания их походили на ломаные линии угольных рисунков. Они сливались перед его взглядом в сплошную вереницу, будто то было одно существо. Неведомая змея, ползающая вокруг костра в попытке ухватить себя за хвост. Потом его юные глаза привыкли к сумраку. Он стал различать ноги и руки, плечи и волосы, бедра, груди и лица танцующих женщин, и даже выражения на них.

Он видел удовольствие и радость. Жадно смотрел на горящие от восторга глаза, и тронутые блаженством беззастенчивые улыбки, и собственной кожей на щеках чувствовал жар женских тел, трепещущих от наслаждения.

Якову стало не по себе. Он покрылся испариной. Его руки дрожали. Воздуха не хватало. Земля всё куда-то норовила сбежать из-под ног. Чудилось, словно вся кровь в теле прилила к лицу и паху, и это чувство было ему знакомо.

Впервые оно возникло несколько лет назад, когда он случайно застал старшую сестру за купанием в пруду. Он спрятался в сени кустарника и ушёл не сразу, пусть стыд и гнал его прочь. Вот и сейчас смущение и страх нашептывали ему о бегстве. Но, как и в то памятное утро, он не тронулся с места.

А дьявольский хоровод тем временем развернулся в полную силу. Костер, вторя танцу стал выше ярче и то и дело плевался жгучими всполохами в ночное небо. В свете одного из отблесков Яков заметил юную девушку, неподвижно стоящую за кольцом хоровода и от того почти незаметную.

Она держалась за одиноко растущей на прогалине молодой березкой и наблюдала за происходящим.

Руки Якова дрожали от волнения. В голове беспорядочно роились вопросы. Теперь он смотрел только на неё.

Кто она? Ведьма? Тогда почему стоит особняком и не принимает участия в танце? Почему не славит дьявола вместе со своими сестрами, а лицо ее кажется преисполненным беспокойства? Может, она заблудилась в лесу и вышла к костру в поисках помощи. Но стала невольной свидетельницей шабаша.

Яков попытался вспомнить встречал ли её прежде, но не смог. Он бы не забыл. Он в жизни не видел никого красивее.

Словно почувствовав на себе взгляд, девушка повернулась к зарослям, где прятались Яков с отцом. Он невольно пригнулся, хотя был надежно скрыт тенью и незаметен. Но все же, она смотрела так, будто знала, что кто-то прячется под покровом ночной чащи.

Тревога и страх маской слетели с ее лица, их сменило любопытство. Что-то шептали губы, говорили глаза. В них танцевало пламя костра и мелькали тени.

Яков взглянул на отца. Тот не смотрел в сторону девушки. Он надеялся, что никто из притаившихся в лесу охотников тоже не обратил на неё внимания. Ведь не станут они разбираться ведьма или нет. Убьют на месте и сожгут, или привезут в город и казнят уже там, на судебной площади. А может, отправят к Барону и его алхимикам в зловещий замок Тиффож, где по слухам пропадают сироты. Якову не хотелось для незнакомки такой судьбы.

Низко протрубил рог и все как один охотники выскочили из укрытия с оружием в руках. Над лесом поднялся оглушительный вопль, визг и выстрелы. Костер ярко вспыхнул ослепляя. Вздулся как огненный пузырь и тут же лопнул. Он погас столь внезапно, что Яков подумал, будто на голову ему накинули черный мешок - так темно на прогалине. Вскоре охотники разожгли факелы и достали масляные фонари. Ведьмы бросились бежать. Вороны со страшными криками сорвались с ветвей.

В переполохе Яков успел заметить, что девушка юркнула в чащу. За ней, потрясая клевцом и улюлюкая словно дикарь, рванул один из охотников отца — Здоровяк Ларс.

 

* * *

 

Яков побежал следом. Сам не зная зачем и что сделает, но предпочитал об этом не думать. Сначала нужно догнать.

А если не догонит? Если опоздает? Ларс убьет беглянку, ему не впервой.

Два года назад Здоровяк проходил инициацию в облаве на ведьмину хижину. Там жила слепая старуха-травница с двумя внучками. Охотники скрутили их, зачитали приговор и велели новичку привести его в исполнение. “Бабка твоя, — сказали они, — для инициации этого достаточно. Остальное за нами”. Ларс же прирезал всех троих, даже глазом не моргнув. Тела сожгли вместе с хижиной. А по возвращению в город ему вручили клевец и медаль Братства. С тех пор тот никогда с ней не расставался.

Яков услышал вскрик, а затем и громкую ругань. Весьма кстати, ведь он уже почти заблудился в кромешной темноте леса и не знал куда бежать. Стремительно, как лис, он бросился на шум борьбы на ходу сняв с плеча арбалет. Выскочил на медвежью тропу. Наткнувшись на Ларса, он сбил его с ног. Тот повалился на беглянку, но быстро поднялся и замахнулся клевцом.

— Стой! — закричал Яков выставив перед собой руки, — Это я!

Но Здоровяк не остановился, и Яков, с трудом уклонившись от смертоносного лезвия, чудом избежал погибели.

— Сопляк! — гаркнул Ларс и толчком опрокинул его на спину, — Это моя добыча, я поймал!

Он выхватил из рук Якова арбалет и швырнул в кусты.

— Что ты делаешь?!

— Закрой пасть, выродок. Давно надо было тебя прикончить. Только отца позоришь. Ну ничего. Скажу ему, ведьма сыночка твоего порешила и все дела. Он поверит. Такой слабак, как ты, даже с девкой не сдюжит, - Хохотнул Здоровяк и замахнулся для удара, но застыл словно статуя.

Беглянка с воинственным воплем запрыгнула ему на спину и вонзила в плечо кинжал. Ларс охнул, выронил клевец и схватил ее за волосы. Она вцепилась зубами в его ладонь словно дикая кошка. Вытащила клинок и воткнула опять. Целила в шею, но угодила рядом с ключицей и принялась ковырять острием. Хлынула кровь.

— Грязная тварь! — взревел Здоровяк.

Хрипя, словно загнанный кабан, и захлебываясь слюной, он вынул нож из-за пояса и ударил беглянке в бедро. Та взвыла от боли. Пальцы ее ослабли и отпустили кинжал. Эфес его так и остался торчать из раны противника.

— Помоги! — Взмолилась она, вперив взгляд в валяющегося на земле Якова.

Он посмотрел на Ларса. Лицо у того походило на лик бесноватого. Изо рта текла кровь и бежала по подбородку. Зубы оскалились. Выпученные глаза горели ненавистью.

Здоровяк стряхнул девушку, как надоедливую муху.

— Ведьмино отродье! — зарычал он, пуская кровавые пузыри и развернулся, — Я из тебя кишки выпущу! Я отрежу твою голову и повешу...

По лесу прокатился громовой раскат словно разом треснули сотни деревьев и высоко над кронами взметнулся столб зеленого огня. Он осветил небо зловещим сиянием. Вслед за ним, из глубины чащи поднялись леденящие кровь вопли боли и ужаса. Звуки доносились со стороны шабаша.

Отвлеченный шумом Ларс замешкался, и тогда Яков вырос у него за спиной. В руке сверкнула смертоносная сталь. Первый удар пришёлся в печень. Свинорез легко вошел в мягкую плоть. Здоровяк болезненно взвыл и вскинул руку для удара, но промахнулся. Яков ловко нырнул под ним и вонзил нож аккурат в подмышку. Губы Ларса замерли, не позволив ему проронить повисшие на языке ругательства. На лице застыла гримаса удивления. Он тяжело рухнул под ноги своему убийце и развалился перед ним во весь свой гигантский рост.

— Нам надо бежать, — прошептала беглянка, но Яков не слышал.

Он молча смотрел на покойника. В незрячих глазах Ларса читалась обида и недоумение. На широкой груди блестела в лунном свете медаль Братства. Под левым плечом росла и ширилась черная лужа.

— Эй, приди в себя! Скоро сюда явятся другие. Они убьют нас обоих!

Яков вышел из ступора. Непонимающе уставился на девушку. Перевёл взгляд на свою руку, на окровавленный нож. Затем на тело у ног. Он попытался проследить за мыслями, но в голове было пусто. Ни страха, ни злости, ни угрызений совести. Только покой и облегчение.

— Ты его убил. Тебя не пощадят. Если хочешь жить, нам нужно сейчас же убраться отсюда! - прошипела беглянка.

Яков кивнул и спрятал кинжал на поясе за спиной, всем телом ощущая небывалую решимость. Перепрыгнув через труп, он подскочил к девушке.

— Как тебя зовут?

— Ингрид.

— А меня Яков, - он помог ей подняться. — Идти сможешь?

— Не думаю.

Не проронив более ни слова, Яков осторожно взял ее на руки. Уложил на плечо и быстрым шагом направился вглубь чащи.

 

* * *

 

Утро встретило беглецов в лесной хижине. Ингрид спала. Яков всю ночь глаз не сомкнул. Разве что, изредка проваливался в забытье и шарахался от сонных видений.

Ему чудилось, будто снаружи кто-то бродит, отбрасывая тень на окна. Шуршит листвой. Скрипит шагами, ломая сухие ветки. Шепчет сквозняками. Заглядывает. Мертвец.

Отец рассказывал ему, что усопших следует хоронить. Иначе они не обретут покой, встанут и пойдут по земле.

“Если ты убил человека, — говорил он, — надо закопать лицом вниз. Если нет времени, то вырежи глаза и тогда он тебя не найдёт. Если то был колдун или ведьма, надо сжечь и засыпать кострище. Заложить камнями. Чтобы всякий мимо проходящий узнал проклятое место”.

Яков забыл выколоть Ларсу глаза.

Ночью он промыл Ингрид рану, наложил лечебные травы и повязку, напоил отваром. Благо, она оказалась не шибко глубокой, а потому и крови девушка потеряла не так много.

Едва солнце взошло, как она проснулась. Яков был тут же. Понуро сидел на облупившейся табуретке и неподвижно смотрел в окно. На столе перед ним лежал окровавленный нож. Он так и забыл его помыть.

— Как ты себя чувствуешь? — Яков повернулся к Ингрид, подошёл к кровати.

Девушка выглядела бледной.

— Нормально. Жить буду, наверное, — она попыталась сесть и поморщилась от боли.

Яков подскочил к ней протягивая руки, чтобы помочь. Она не стала отказываться. Сев на постели откинула в сторону одеяло. На бедре красовалась аккуратная широкая повязка. На белой ткани проступал похожий на кровоподтек желто-алый след.

— Надо бы поменять, — заметил Яков.

Ингрид подняла взгляд.

— Ты наложил на рану чистотел?

Яков кивнул. От него не укрылось удивление, мелькнувшее в ее глазах.

— Я разбираюсь в травах. И в цветах. Я люблю растения.

— Но ты же...

— Охотник?

Ингрид потупила взор.

— Я не выбирал быть охотником. Мой отец сделал это за меня.

— Ты убил одного из своих.

Яков поморщился, припомнив обиженный взгляд мертвого Ларса и ночные видения.

— Спасибо. Ты спас мне жизнь.

Ингрид придвинулась. На её лице блестели большие серые глаза. Расширенные зрачки в них чернели как галечные окатыши на мелководье. Взгляд подобно лучу света, что рассеивает тьму, гнал прочь страхи и тревоги Якова и, казалось, читал самые сокровенные мысли. Он почувствовал себя голым перед ним и узнал его.

Точно так же Ингрид смотрела в заросли на шабаше. Когда Яков прятался под сенью черной листвы, за узловатыми стволами деревьев и гадал, видит она его или нет.

— Что ты делала в лесу?

Ингрид моргнула. Поежилась. Прикрылась одеялом.

— Я была с мамой.

— Расскажи, — Яков сел рядом, сцепив пальцы на коленях, чтобы спрятать с прошлой ночи поселившуюся в них дрожь.

— Моя мать потомственная ведьма, — Ингрид глубоко вздохнула. — На шабаше должно было состояться мое посвящение. Вчера мне исполнилось шестнадцать.

— С днем рождения, — Яков криво улыбнулся.

— Ты думаешь, я плохая?

Он повернулся к Ингрид. Взглянул на строго сдвинутые брови, влажные глаза, поджатые губы.

— Не знаю, — ответил он.

— Я не хотела быть ведьмой. Я всегда мечтала стать знахаркой и лечить людей. Я думала, что вырасту и сбегу из дома. Поселюсь там, где меня никто не знает и буду жить как сама того захочу.

Часто во снах я видела реку и остров. На нём хижина. Из трубы валит сизый дым. Рядом огород. Там растут разные травы и цветы. А на заднем дворе большой вишневый сад. И я знала во сне, что это мой дом. Я построила его. Я в нём живу. Но потом я просыпалась, и моё сердце разрывалось от печали.

Ингрид тихо всхлипнула. С её ресницы сорвалась одинокая слеза, и она тут же яростно растерла ее пальцами по щеке.

— Никто не спрашивал, кем я хочу быть. Ты сказал, что тебя тоже. Значит, ты должен меня понять.

— А этот дом, на острове. Какой он?

Ингрид прерывисто выдохнула.

— Зеленый. На окнах резные ставни, очень красивые. Белый дымоход на крыше. Крыша тоже зеленая, покрыта травой и ромашками. Перед дверью красное крыльцо. Под крыльцом сидит жаба, — она хихикнула, шмыгая носом, — Квакает.

— Красиво, — мечтательно сказал Яков.

— А то, — согласилась Ингрид.

— Так ты получается не ведьма. Шабаш разогнали. Посвящения не состоялось.

Она кивнула.

— Получается, что так.

— И я не охотник. Недавно мне исполнилось шестнадцать. Отец решил, облава на шабаш отлично подойдёт для моей инициации.

— С днём рождения, — Ингрид сидела совсем близко. — Что ты должен был сделать?

— Убить и сжечь ведьму. Вместо этого я убил охотника, — Яков горько усмехнулся и сильнее сцепил пальцы. — Но я не хотел. Я защищался. Ларс был скотиной. Он всегда ненавидел меня.

Ингрид положила ладонь поверх его руки.

— Ты спас нас обоих и не должен себя винить. Ты ни в чём не виноват.

Яков повернулся к ней и нашел успокоение в глубине ее глаз. Они обещали мир и покой, и лучились искренностью. Казалось, в них можно было укрыться от любых невзгод. Спрятаться от взора чудовищ, холодной стали и всепожирающего пламени. Нырнуть как на дно глубокого озера, в чьём омуте никто тебя не найдёт.

— Давай сбежим, — прошептала Ингрид.

Её лицо было совсем близко. В голове у Якова молнией мелькнула непрошенная мысль. Взбудораженное ею сердце гулко заколотилось в груди, а от стыда заполыхали щеки. Дрожь волной прокатилась по телу от макушки до пят. В пересохшем горле застряли слова. Но в следующее мгновение его сердце упало на самое дно желудка, как арбалетным болтом подбитая на лету синица. Загробный холод словно ледяным клинком пронзил грудь и гортань. Он услышал зов снаружи.

Яков подскочил. Выглянул в мутное окно. К дому прихрамывая шагал отец, сжимая в руке арбалет.

— Спрячься, — бросил Яков через плечо, — И не шуми.

Он взял кинжал со стола, убрал его в ножны и направился к выходу. Скрипнув дверью, спустился с крыльца.

В глаза, привыкшие к полумраку хижины, ударило яркое утреннее сияние. Голову окружили ароматы лесного разнотравья. Среди них тонкой нитью ветвился едкий запах крови.

— Слава господу, ты жив! — воскликнул отец.

Яков даже не заметил, как охотник оказался перед ним и заключил в крепкие объятия. Он почувствовал на шее колючий подбородок и шершавую ладонь на спине.

— Я думал, ты погиб.

Отец взял сына за плечи. Отступил на шаг. Оглядел с ног до головы. Яков тоже смотрел на него, но не мог узнать. Лицо казалось ему маской другого человека. Смутно знакомого. Будто они некогда встречались и даже часто виделись. Но затем тот человек пропал и больше не появлялся. Он называл его папой.

— Я нашёл Ларса.

У Якова сперло дыхание.

— И твой арбалет рядом с телом, в кустах. Господи, я думал эти твари утащили тебя. Я боялся даже предположить, что они могут сотворить с тобой. Но все обошлось. Слава богу, все обошлось.

Охотник изучил взглядом хижину, на мгновение задержавшись на грязных окнах.

— Что случилось?

Яков указал на перевязанную ногу. Тот отмахнулся.

— Да ничего страшного. Так, царапина.

Охотник повернул лицо к сыну. Папа пропал - остался отец.

— Эти чертовы суки устроили нам засаду. Они знали, что мы придём, но делали вид, будто ничего не подозревают. Хитрые бестии! Фергус и Йохан мертвы. Старик ранен.

— Дедушка?

Охотник кивнул.

— И Ларс. Его они, выходит, тоже убили.

Отец прошагал к дому и сел на ступеньку крыльца. Сплюнул себе под ноги вязкий сгусток крови вперемешку со слюной. Арбалет он положил на колени.

— В суматохе я не заметил, куда ты подевался. Что произошло?

— Когда завязался бой, я потерял тебя. Потом я увидел, как Ларс побежал в заросли за ведьмой, и подумал, что ему может понадобиться помощь. Ты говорил, всегда держаться своих. Не ходить по одному. Вот я и решил последовать за ним. Я не видел их, только слышал. А когда выбежал на тропу, то наткнулся на тело Ларса.

— Что было дальше?

— Из кустов на меня набросилась ведьма. Я попытался выстрелить, но она выбила арбалет. Тогда я выхватил нож.

— Он при тебе?

— Да.

Отец поманил рукой. Яков нехотя достал из-за спины кинжал и показал его.

— Я ранил ведьму, — объяснил он и вернул оружие на место. — Она бросилась в лес. Я побежал за ней, но не нашёл. Тогда и решил остаться в хижине до утра.

Охотник поджал губы и кивнул.

— Понятно, — сухо сказал он, поднимаясь с крыльца. — Нам пора домой. Твоя мать, наверное, вся испереживалась. Погоди!

Яков замер. Лоб его покрылся испариной. Из хижины послышался неясный шум.

— В доме еще кто-то есть?

— Нет.

— Стой, где стоишь! — отец строго посмотрел на него, и поднялся по ступеням.

Он широко распахнул дверь и исчез во мраке хижины. Но вскоре вновь показался на крыльце, держа Ингрид под локоть. Что-то злобно шипел.

На лице девушки застыл ужас. Она растерянно оглядывалась по сторонам, пока не нашла Якова и тогда расплакалась.

Охотник толкнул ее со ступеней. Ингрид упала к ногам Якова и завопила от боли. Рана на бедре принялась обильно кровоточить. Он попытался помочь ей.

— Не тронь! — рявкнул отец, — Отойди от неё!

Яков повиновался.

Спустившись, охотник за горло поднял Ингрид и прижал к стволу дерева.

— Эту ведьму ты пытался догнать? Отвечай, когда тебя спрашивают!

— Да, — растерялся Яков.

— Ты говорил, что упустил ее!

— Я... я не знал, что она прячется в хижине...

— Чушь! Это твоя работа? — охотник указал на бедро Ингрид.

— Да, — кивнул Яков.

— Черта с два! — закричал отец брызгая слюной. По шее его поползли набухшие багровые вены, — Ларс — вот это твоя работа! Как ты смеешь так нагло лгать мне? Думал, я не признаю ран от ударов, которым сам тебя обучил? За дурака меня держишь?

— Нет!

— Зачем ты убил его?

— Он обезумел! Набросился на меня. Он сказал, я недостоин быть твоим сыном. Что, покончив со мной, он тебе только милость сделает...

— Ну что же, по всему похоже он был прав.

— Ингрид не ведьма, — пропустив мимо ушей слова отца, Яков шагнул к нему, примирительно подняв руки.

— Не подходи! — охотник направил арбалет в лицо сыну, — Ингрид? Так вы уже и познакомиться успели, как я погляжу!

— Это правда, — пискнула девушка, — Я не ведьма.

— Закрой пасть! — взревел охотник, и повернулся к Якову, — А ты, на вот, держи!

Он бросил сыну арбалет. Тот неловко поймал его. Недоуменно уставился на отца.

— Последний шанс. Убей ведьму, и я прощу тебя. Никто не узнает, что случилось с Ларсом. Вся вина ляжет на неё.

— Но это неправда, — задрожал Яков, — Она не убивала. И ничего плохого не сделала. Она не ведьма.

Отец разразился громким смехом. С сожалением посмотрел на сына.

— Дурак, — процедил он, и отпустил плачущую от боли Ингрид.

Та вцепилась пальцам в ствол за спиной чтобы не упасть. Охотник вынул мушкетон из-за пояса. Приставил дуло к ее лбу.

— Ты знаешь, что эта девка делала на шабаше?

— Заблудилась.

— Не лги мне! Она была на посвящении, так ведь? Тебе известно, как проходит инициация в ведьмы? Нет? Давай-ка я расскажу. Юная дочь ковена должна одурманить мужчину. Колдовством ли женскими чарами, не имеет значения. Если жертвой окажется зелёный охотник вроде тебя, вообще прекрасно. Соблазнив глупца, она должна возлечь с ним и понести. После, беднягу ритуально убивают. А спустя время у посвящённой рождается дочь. И это я ещё без кровавых подробностей рассказываю.

— Ингрид не ведьма!

— Скажи, она не пыталась тебя соблазнить? Сладкими речами, сказками. Она касалась твоей руки, плеча, колена? Заглядывала в глаза? Жалась ближе? Звала с собой? Нет?

Яков молчал. Невидящим взором он смотрел сквозь суровое лицо отца и темный лес. В пустоту.

— Это не правда, — услышал он жалобный голос Ингрид, — Яков, я не лгала. Мы не выбирали...

— Теперь видишь? — отец был спокоен. В его словах звенела сталь и лед, — Убей ведьму, пока она не погубила тебя.

Опустив мушкетон, охотник отошел в сторону, открывая путь арбалетному болту.

— Не слушай её, — сказал он с нажимом. — Всё что исторгают её уста — ложь. Она поклянется в чём угодно, лишь бы выжить. Она предаст. Убей её, сын, и я прощу тебя.

Яков поднял арбалет. Он показался ему намного тяжелее обычного. Сияющий сталью на солнце болт мирно лежал в направляющем желобе. Смертоносное острие смотрело в грудь Ингрид. Ложе покоилось на плече точно влитое. Такое знакомое, родное чувство. Отец специально вырезал приклад под сына. Натянутая пеньковая тетива тихонько скрежетала в предвкушении выстрела.

Он поднял взгляд с арбалета. Посмотрел на Ингрид. По щекам ее катились крупные слезы. Глаза блестели от ужаса. На губах застыли невысказанные слова. Она что-то тихо шептала. Прошу? Пожалуйста?

Яков перевёл арбалет. Лицо охотника вытянулось от удивления.

— Прости, — выдохнул Яков и закрыв глаза, припоминая тренировки со стрельбой по птицам и яблокам, нажал на рычаг.

Слева послышался разрезающий воздух глухой свист. Последовал резкий тяжелый удар, едва не выбивший оружие из рук, и одновременно с ним щелкнул затвор спускового механизма.

Яков поднял веки и успел заметить, как болт просвистел совсем рядом с виском отца, и затерялся в кустах. Из ложа арбалета торчал помешавший выстрелу небольшой метательный нож. Потом он услышал шелест и увидел, как из зарослей неподалеку вышел метнувший его хмурый следопыт.

Яков перевёл взгляд на отца. Удивление охотника сменилось горькой досадой и разочарованием. Он глубоко вздохнул, устало опустил голову. А затем повернулся к сконфуженной Ингрид, вскинул руку и выстрелил ей в лицо.

От испуга Яков выронил арбалет. Над курком мушкетона в воздух поднялось белое облачко. Сквозь него проступали очертания Ингрид. Оставляя на коре кровавый след, её обмякшее тело неуклюже осело у корней дерева, подмяв под себя худенькие ноги. На месте лица алела омерзительная рана.

Яков дрогнул. Мир вокруг будто дал трещину и плыл перед его глазами. Он закричал, исторгая из себя весь накопившийся за последние годы страх и отчаяние. Охотник повернулся к сыну с таким выражением, будто только что его заметил. Вслед за недоумением пришёл гнев. Он шагнул к Якову, потеряв к мёртвой всякий интерес.

— Не подходи! — закричал Яков и попятился.

Он вытащил кинжал и боязливо выставил его перед собой. Отец вынул из ножен кошкодер. Клинок угрожающе сверкнул на солнце. В глазах охотника горело ледяное пламя, а шаг был тверд и неумолим. Каменное лицо выражало решимость.

И тогда Яков не выдержал. Он выронил нож из дрожащих пальцев и бросился прочь. Но путь ему преградили вышедшие из чащи охотники.

— Дедушка? — прохрипел Яков потерянным голосом и застыл как вкопанный.

Обезображенный ожогами старик в ответ смачно харкнул ему под ноги, и обрушил на голову обух топора.

 

* * *

 

Яков истошно вопил, раздирая горло в кровь пока его волокли на судебную площадь. С одной стороны к столбу уже было приковано тело Ингрид с холщовым мешком на голове. Среди множества собравшихся полюбоваться сожжением он заметил мать и сестер. Облаченные в траур, они стояли в первых рядах, с глазами полными слез. Но лица их сохраняли спокойствие. Наблюдали за происходящим с холодной отрешенностью. Яков кричал им, и всё надеялся, что в последнее мгновение окажется спасён.

Его прижали к столбу и крепко приковали цепями. Стало трудно дышать. К ногам сложили охапки хвороста и поленья. При виде их Якова охватила волна ужаса. Он возопил с новой силой, брызжа слюной и кровью, и рыдал в три ручья.

— Твои слёзы только продлят мучения, — со знанием дела заметил стоящий напротив палач и подмигнул, — Дрова намокнут — гореть будут дольше.

Он усмехнулся своей шутке и отошёл к жаровне. Толпа притихла. Над площадью, как загнанная в клетку птица, метался горький плач Якова. А затем он услышал голос судьи, объявляющего приговор, но не мог разобрать слов. Смертельный страх застилал ему взор слепящей пеленой. Закладывал уши так, будто он опустился глубоко под воду и неумолимо падает в пропасть, где нет дна. Но только удушье, тьма и тишина. И ничего больше.

Приговор отгремел. Яков сам не заметил, как смолк и поднял глаза к небу. Он почувствовал окоченевшие ладони Ингрид. Их руки соприкасались. Он сжал ее пальцы своими. Перед ним появился человек с зажженным факелом. У него было отцовское лицо. Палач, тем временем, в надвинутом на лоб капюшоне ходил вокруг столба и обильно поливал поленья горючим. Толпа притихла. Мать и сестры опустили глаза в землю.

Ни проронив ни слова, отец принялся подпаливать хворост в ногах Якова. Из-под пят приговоренного потянулся сизый дым.

Скоро пламя пробудилось. Оно спросонья лениво подкралось к щиколоткам своей жертвы, скромно пробуя кожу на вкус и внимая воплю. Облизывая голени, оно побежало к коленям. Вцепилось тысячей жгучих укусов в бедра и пах. С нарастающей жадностью перекинулось на живот и руки. Набросилось на грудь, заключив легкие и сердце в удушающие объятия. Взобралось и село на плечи. Оно покрывало шею, щеки и губы Якова страстными поцелуями, не обращая внимания на то, как искажает и уродует его плоть. Оно горячо шептало ему на ухо сказки об очищении, не отвлекаясь на душераздирающий плач. И застилало собою взор, скрывая от осужденного всё уродство и грязь.

Но сквозь огненные языки и невыносимую боль, Яков отчетливо видел ледяные отцовские глаза.

1. Кацбальгер (нем. Katzbalger «кошкодёр»), он же Ландскнетта – короткий меч для ближнего боя с широким клинком и гардой в видео восьмерки.