Кто ты? Герой? Чем ты значен, герой?

 

Мы никогда не умрём.   А если умрём, то это будет уже не с нами.

 

Сказали подойти в Южную гостиную.

Старуха сказала. Одноглазая Бэт. Подошла и говорит: «Господин Ружи приказал тебе подойти в Южную гостиную».

Я сидел у огня, разбирал шерсть. Занятие как раз для старухи Бэт, если задуматься. Но вместо этого она — выполняет административную работу, а я... вычёсываю шерсть, разбираю её на пучки, скручиваю нить.

Я раб в доме великого господина Ружи, повелителя Южного взгорья.

Простой прохожий, попавшийся на пути банды головорезов, разъезжавших верхом на толстеньких серых конях. Они загнали меня кнутами на самый край ущелья, а потом предложили выбор. И я его сделал.

Мне тяжело было прижиться здесь, в доме повелителя Южного взгорья. Но тёплый климат, добрые люди и легко принимающий чуждое менталитет помогли мне... не забыть, но, возможно, смириться. Смириться с полным крахом моей жизни, смириться с людьми, которые говорят на другом языке, с тем - что здесь всё иное, а самое главное - есть магия...

На зов господина шёл я быстро, но не бежал. С первого этажа по лесенкам и переходам далековато идти — устанешь.

Местечко это скорее похоже на огромный балкон с колоннадой, тянущийся вдоль всей южной части горного замка. По мне — ужасно нефункциональное нагромождение колонн. Но Южная гостиная в ясный летний полдень — место тёплое, наполненное солнечным светом и негой неторопливого счастья. В ненастье там страшно — бушующие ветры швыряют через каменные арки, не скрытые стёклами, дождь, а молнии, кажется, бьют прямо рядом с тобой.

Я совсем недавно оказался в Южной гостиной в грозу. И мне пришлось провести несколько часов, пока пройдёт непогода, прижавшись к одной из колонн — шквальный ветер срывал с места и почти утащил меня в бурю.

Перед широкими двойными дверьми я остановился, чтобы оправить одежду и осмотреть рукава и штаны в поисках остатков шерсти.

Вошёл. Поклонился сразу же, даже не посмотрев кто сидел за столом.

— А, Кости, — мельком взглянул на меня господин Ружи. — Подойди.

Я подошёл, краем глаза ухватив образ того, кто находился напротив него.

Гость сидел в широком луче света и даже не хмурился, а скорее... нежился. Словно кот.

Он подставил лицо солнцу, посматривая на господина Ружи лишь иногда, и, казалось, наблюдал за парящими вдалеке над ущельем облаками.

Он мягко, нежно улыбался. Самыми уголками губ, но даже эта едва заметная улыбка притягивала взгляд, заставив меня как дурака уставиться на гостя господина Ружи.

Поймав себя на этом, я тут же склонил голову вперёд, чтобы не видеть лица. Не пялиться.

В поле моего зрения попали молочно-белые невысокие сапожки неместной выделки с тонкой подошвой, такие же молочно-белые лосины и тканая льняная рубаха с разрезами по бокам, длинная, наверняка, перекрывала голенища сапог. На плетёном кожаном поясе гостя болталась небольшая золотистая кисточка. Такая же золотистая, как пшеничная коса гостя, кончик которой лежал у него на коленях.

Я сглотнул. Вот же наваждение

Изящная рука двинулась вперёд — на секунду выскользнуло тонкое запястье из узкого рукава, — легко играя с тесёмочным бантиком на конце косы. На большом пальце оказалось надето чёрное кольцо во всю фалангу.

Из созерцания меня выдернуло упоминание моей местной клички.

— ...зовут Кости. — Господин Ружи, кажется, расписывал удивительные качества своего раба. Меня.

Я знал, что надолго здесь не останусь. Я просто не нужен был в этом доме, полном вышколенных, знающих своё место слуг. Слуг, не рабов — показатель.

Первое время я даже не понимал, что имею статус раба.

...просто мелькнувшая серебряная монетка в воздухе между распорядителем господина Ружи и предводителем грязных головорезов, и я лечу на землю, истоптанную в пыль подковами коней.

Просто маленькая тёмная казарма вместо небольшой, но комнатки на нижних этажах сказочного замка. Просто... товар.

Зачем нас покупают, я не знал, пока всё не разрешилось. Очень просто разрешилось, банально, в общем-то.

Буквально четыре дня прошло с того момента, когда ровным строем, подняв знамёна и накинув алые плащи, отороченные мехом, в ворота замка въехали всадники на высоких и статных лошадях с широкой грудью и тонкими гривами.

Сами всадники, впрочем, тоже были большие, высокие, крупные.

Я в тот день, в суматохе забытый всеми, стоял, пережидая темноту перед глазами, у окна госпитального покоя. После того, как насладился видами грозы с открытой Южной гостиной, заболел — всё, как в методичках по гриппу: высокая температура, озноб, боль во всём теле, горло, насморк.

Меня переселили в госпитальный покой, думаю, чтобы не заражал остальных. Да и оставили. Лишь молоденький служка — ему едва ли минуло тринадцать — забегал дважды в день, чтобы отдать мне болтавшийся на дне корзины кусок хлеба, да принести, закусив губу от усердия, горячей воды в плошке. Это похлёбку нам разливали из котелка на кухне. А хлеб выдавал этот служка — преисполненный важностью от доверенного дела, ведущий строгий счёт каждому куску.

Я застал их приезд, когда выполз из своей каморки в госпитальном покое — это даже не было палатой, скорее, кладовкой, в которой по случаю оказался достаточно большой сундук. Мне было слишком уж плохо, и хотелось пить, а вода была в общей комнате в бочке.

— Ты смотри-ка, северные лэрды наконец пожаловали, — сказал тогда помощник лекаря, высокий сухой мужчина с залысинами и вечно прищуренным, вечно недовольным взглядом. Разговаривал он, конечно, не со мной, тут не очень-то почитали рабов за людей — с миловидной барышней, чьи забранные в косы волосы отливали медью на солнце.

— Да, — на лице барышни промелькнула гримаса отвращения, — сейчас начнётся.

Тогда я не увидел, что же начнётся, впав в состояние полузабытья в своей кладовке на неудобном для чего-либо, кроме хранения вещей, сундуке.

Но понял спустя четыре дня, стоило только мне вернуться в холодную, пустую казарму.

Нас было около двадцати человек, молодых или даже юных рабов — и женщин, и мужчин, собранных здесь.

Но когда я спустился, двое слуг как раз намывали пустую казарму. Ни личных вещей — одежды, гребней, у некоторых было даже какое-то подобие нард, вырезанных из дерева для того, чтобы коротать тёмные южные ночи — ни самой атмосферы жилого помещения.

Слуги переглянулись, а потом оба повернулись ко мне, глядя с жалостью и долей недоумения.

— Ступай к Бэт, Кости. Она скажет тебе, где ты будешь жить, — сказал тот, что был постарше.

Я поклонился и, совсем запутавшийся, направился к старой Бэт.

Через двор.

Двор, тот самый, где решилась моя судьба в первый раз — двор, чья земля, истоптанная копытами лошадей и ногами слуг, превратилась в пыль.

И эта пыль сейчас была коричнево-багрового цвета. Почти вся.

Я сначала шёл, не понимая, что к чему, недоумевая, откуда запах. И что происходит, а потом... я просто вышел наконец на открытое пространство и углядел столб. Тот самый столб коновязи, к которому сам иногда привязывал коней.

На столбе висели не вожжи. На столбе, привязанный за руки, висел юноша, который занимал соседнюю койку в казарме - имя его было Юголи, дитя юга на его родном диалекте, но тут звали Юшкой. Синеглазый, смешливый, с кособокой улыбкой-скобочкой, только придававшей ему очарования.

Он больше не улыбался своей милой улыбкой-скобочкой. Глубокие, длинные тёмно-красные раны по всему телу — хлыст? Кнут? - широко распахнутые глаза. Пустые. Блёклые. Всё ещё синие.

Я попятился и, запнувшись, упал. Запнулся я не о труп, как с ужасом подумал сначала, а вовсе о какую-то тряпку, но, упав, оказался напротив приоткрытой двери в сарай. А там лежала прямо и строго Вита, ей было всего четырнадцать лет. Лежала, убранная для похорон. Невозможно было не понять этого. Рабов здесь хоронили чуть торжественнее, чем они жили.

 

— Повезло тебе, Кости. Всю жизнь можно изжить и с такой удачей не столкнуться — некрасивой, страшной смерти избежать. Знать, другая судьба тебе уготована, — покачала головой Бэт, когда я смог выбраться из липкого ужаса того окровавленного двора. — Поживёшь пока на конюшне, там придумаем, куда тебя пристроить.

Я лишь поклонился. Старуха Бэт же, приглядевшись ко мне, снова покачала головой.

— Северные лэрды бывают тут нечасто, и нравом они жестоки. Дабы не гневить их, рабов господин Ружи и покупает. А тебя... как-то позабыли в суматохе? Ступай на конюшню, отоспись. Коней пригляди. Убыли уже лэрды, всё, страх весь вышел.

Я снова поклонился. Слов не было.

— Косули там, — опять вздохнув, сказала Бэт. — Эльфийские. На коней они не похожи, так что сразу узнаешь. Держись-ка к ним поближе. Враз сердечные хвори пройдут.

На конюшню, так на конюшню, кто же в моём положении случайно выжившего смертника спорить будет.

Да и хотелось побыть одному, почувствовать это — и горе, и страх, и радость, и ужас произошедшего. Странное чувство.

На конюшне и правда стояли три косули. Выше тех, что водятся в лесах, но поменьше коней.

Бесстрашные, любопытные. Красивые. Глаз не оторвать — статные, изящные. Нездешние.

Я едва только и успел корма им задать, как пришло время дневную свою норму выполнять — шерсть-то сама в клубочки не скатается.

И вот стою я здесь, сейчас, в Южной гостиной, и вся моя жизнь рушится, падает обломками к ногам этого чертового наваждения.

— А это — воспитанница моя, юная травница Светла.

Я ошарашено оглянулся. Та самая медноволосая хорошенькая барышня, что недавно в госпитальном крыле мне встретилась! И я её не заметил.

— Ваши законы, хозяин земель Ружи, мне знакомы, — заговорил гость, сбросив косу с колен и слегка поменяв положение тела. — Вы сравниваете раба со свободной?

Голос его, как искрящийся в луче солнца янтарный мёд, лился и тёк, заставив меня покрыться мурашками удовольствия.

— Кости бесправен в человеческих землях, это так, мой светлый гость. Однако же Светла — вольна в своих поступках. И ей интересен Дивный лес.

Светлый гость... действительно, светлый. Всё в нём было светло и ясно.

Он поймал мой взгляд и улыбнулся. Чуть-чуть сочувственно. Чуть-чуть — самую малость! — покровительственно. Но совершенно не обидно.

Светлый гость поднялся из кресла и подошёл ко мне.

Я склонил голову перед ним. Но он скользнул мне под подбородок пальцами и нежным прикосновением, едва заметным, аккуратным, приподнял моё лицо.

— Прошу вас, я хочу увидеть ваши глаза, — сказал он чуть тише, чем говорил с господином Ружи. И я повиновался. Конечно же! Когда тебя о чём-то просят так близко, так завораживающе...

Поднял голову и пропал. Тот же янтарный мёд. Та же тёплая притягательность — вот во что я окунулся.

Вблизи светлый гость смотрелся ещё нереальнее, ещё идеальнее. Ни загар, ни неровные пятна, ни оспины, которые так часто встречались на местных лицах, не оскверняли его кожу. Ресницы — одна к одной — длинные и чуть золотистые на кончиках, отчего, казалось, на них разгорелись огоньки, да плясали солнечные зайчики, отражающиеся в его глазах.

Такими могли бы быть ангелы на иконах, но разве нарисованное может передать идеальность живого?

Он не был человеком. Совершенно точно не был. Люди потеют. Их кусают комары, кожа грубеет, а неправильный образ жизни — заставляет обзавестись прыщами. Какой бы магией он не пользовался, чтобы стать идеальным, не был он человеком. Не верю.

— Приношу свою благодарность, — отступил он от меня через секунду. И отошёл к Светле. — А вы, юная девушка. Чем вас влечёт Дивный лес?

Светла краснела, как все рыжие... ярко. Она таращилась на светлого гостя во все глаза. А когда он с ней заговорил, то даже приоткрыла рот.

— Я... я читала. Про эльфов. Вы такие... И лес... травы же. Травница я, — выдавила она сквозь смущение, не скрывая глупой влюблённости, появившейся на её лице.

В это мгновение я почувствовал в груди бурю. Ярость. Тревогу.

Как вот это — это заикающееся и простое — грубое — можно сравнивать со мной?

Кому бы в голову пришло сравнивать, если бы я был свободен?

И потом до меня дошло. Эльф. Эльфийские косули.

Он и правда не человек.

Я видел вживую. Я видел — самого настоящего, самого прекрасного, живого, ощутимого, дышащего — эльфа.

— Что же интересно юной девушке в Дивном лесу?

— С-серебряный бор, светлый господин, — смогла собраться Светла. — Ме-меня... я.. меня зовут Светла, матушка. Матушка в честь эльфов назвала.

— Сами мы называем себя сэйо, дети света, — улыбнулся ей светлый господин и повернулся к господину Ружи. — В объятьях рук хозяина земель Ружи выросла прекрасная золотая лилия.

Моё чудное видение, моё наваждение — он похвалил Светлу, словно игра в смущение и не ею выбранное имя смогли смягчить его сердце. А про меня не сказал ни слова. Даже не взглянул больше. Он отошёл к колонне, встал ровно, как статуэтка, лишь чуть покачивался кончик косы на уровне колена, и запрокинул голову, видимо, снова наблюдая за облаками.

Словно бы промелькнула надежда. Промелькнула и отвернулась равнодушно, одаривая благодушным вниманием другого счастливчика.

Я замер, ожидая. Замерла и Светла, затаила дыхание.

Даже господин Ружи замер, не отводя взгляда от своего оппонента.

Наконец, светлый господин вздохнул и отвернулся от проёма арки.

Он вернулся за стол, взял в руки большой бокал из прозрачного хрусталя и покачал в нём вино. Оно было очень подходящим для него — золотое, как закатное небо.

— Что же хозяин земель Ружи хотел бы услышать от скромного сэйо, владеющего голосом Дивного леса? — спросил он наконец.

— Мои дары незначительны, светлый господин, — отозвался господин Ружи, разводя руками. — И они вовсе не требуют ответного дара, я просто хотел бы... замолвить слово перед вами. За жизнь одного из клана северного лэрда — того лэрда, что был у меня намедни. Он подхватил болотное проклятие, этот человек, и ни одна ведьма не смогла заговорить болезнь отступиться. А тот человек дорог кёногу, что правит всем севером, и только он может усмирить неспокойное сердце кёнога.

Светлый господин лишь покачал головой устало. И улыбнулся — немного горько.

— Свободны сердца всех, живущих под сенью Дивного леса, как и свободны они в поступках своих, хозяин земель Ружи. Нет ничего хуже неволи.

Я жадно ловил его выражения лица, уже не пытаясь скрыть свой взгляд, делая это вместе со Светлой.

Я желал, чтобы светлый господин потребовал плату за свою помощь, я молил — чтобы потребовал меня.

Эльфы! Что эльфам раб, они не имеют понимания рабства, они свободны. И даже косули, что привезли их сегодня и ныне отдыхали в конюшнях господина Ружи — были свободны в своём желании подставить спину эльфам.

А этот эльф — ласковый, понимающий, прекрасный, как мечта.

Светлый господин перевёл взгляд на небо и замер так не некоторое время. Он смотрел на белые облака, я смотрел — на него.

Ждал.

Господину Ружи пригодилась лишь небольшая колба с капелькой прозрачной жидкости внутри. Сияющая искорка появилась на ладони светлого гостя спустя минут пять его размышлений. Он аккуратно положил её на стол, и я разглядел небольшой флакон из материала, отбрасывающего от падающего на него солнечного луча тысячу отблесков.

— Это пригодится тому человеку, владеющий землями Ружи, — проронил светлый господин вовсе незаинтересованно. — Мне же за это — не нужно ничего.

Сердце, судорожно бьющееся в моей груди, замерло и упало, провалилось куда-то к пяткам, а там и вниз, и затухло, как факел, который суют в ведро.

Я подался вперёд и даже рот открыл, готовясь к возражениям. Но вовремя вспомнил про своё положение.

Я падал вниз, опускался в бездну отчаяния, тонул в море страха.

Я готов был упасть на колени — не было у меня уже давным-давно гордости, только отвращение к своему положению переполняло меня.

— Светлый господин, возьмите хотя бы небольшой подарок в честь нашей встречи, — попросил господин Ружи, а моё сердце забилось вновь.

Светлый господин лишь невыразимо изящно взмахнул рукой, не говоря ни да, ни нет, и наклонил голову. Но мелкие признаки довольства, появившиеся на лице господина Ружи подсказали мне, что дар приняли.

Меня. Заберут. Отсюда. Эльфы.

Я пошатнулся от шока и опёрся на мгновение об очень кстати подвернувшееся кресло. Постарался сделать это незаметно. Думаю, господин Ружи отлично заметил мою оплошность, но мудро не обратил на неё внимание. Ругать свой подарок в присутствии того, кому его вручаешь... тем более, светлый господин — я более чем уверен — не понял бы логику этого.

Когда я шёл по коридорам прекрасной, но опостылевшей Южной крепи, следуя за невысокой фигурой в белых одеждах, что передвигалась мягко и плавно, словно в воде, но очень стремительно, я чувствовал, как остывают нагретые камни замка.

Эти камни, этот запах пыльного разогретого камня — он душил меня с первого дня здесь. Запах забивался во все щели, в казармах — мешался с влажным духом сыроватых подземелий, но проникал-проникал-проникал в меня, словно бы заживо поджаривая — день за днём, минута за минутой.

Но теперь камни остывали под моими ногами, больше не обжигали прикосновения к стенам и свежий, лёгкий ветерок приятно веял мне в лицо.

И я готов был лететь за светлым господином, и кажется, следовать за ним, куда бы он не повёл.

Навстречу нам от главных ворот обернулись два эльфа — в похожих на рубаху светлого господина, но только зелёных, а штаны и ботинки у них были коричневыми. Гвардия? Свита?

Не знаю, кем они были, но оказались столь же удивительно прекрасными, как светлый господин. Мне даже захотелось остановиться и начать сравнивать.

За эльфами навстречу нам шагнули эльфийские косули — ровно три штуки, да что ты будешь делать, пешком?

Нет, подвели чахлого коня из конюшен господина Ружи. Он не скупится на свои дары.

Чахлый конь оказался ходким и вовсе не отставал от диковинного галопа эльфийских косуль — те бежали скачками, как гепарды, и вечно меняли направление во время скачка. Они явно не привыкли бежать прямо — сразу видно, что эльфы используют их для передвижения по лесу. Я сам едва держался — так и не научился нормально ездить галопом, да и где бы мне, так что уже отбил не только себе весь зад, но и бедной лошади всю спину.

Впрочем, ехали мы недолго, и скоро светлый господин придержал косулю, а после и вовсе спрыгнул в высокую траву. Двое эльфов-сопровождающих объехали поляну, на которой мы остановились, по кругу несколько раз и тоже спешились.

Я сполз с коня и, пошатываясь, попытался приноровиться к качающейся земле. У меня словно бы все мышцы бёдер внезапно превратились в желе, а икр — завязались в тугие канаты.

А эльфы уже встали треугольником, и двое свитских с ожиданием смотрели на светлого господина. Тот же, и вовсе не привлекаемый реальностью, был где-то не здесь, разглядывая ближайшее дерево с очень отсутствующим выражением лица.

Я снова восхитился, как же красивы эльфы и невольно заметил, что взгляд мой всё больше и больше привлекает светлый господин, а не его спутники. Он казался чище их, лучше, совершеннее. И если светлый господин — сплетённый из мёда и солнца, то спутники его — как будто приземленней. Проще.

Внезапно под ладонями светлого господина загорелось зарево, превратившееся в вытянутое веретено красного сияния. Светлый господин кивнул сам себе и поднял руки, разводя ладонями в стороны. Веретено прыгнуло вперёд, прямо в центр треугольника, на вершинах которого стояли эльфы, и зафиксировалось.

Я не сразу осознал, что вижу самую настоящую магию.

Волшебство.

Я знал, что оно существует, но существовало оно где-то далеко от меня, там, за горами, за морями, в волшебном мире, где по улицам ходят эльфы и купол неба закрывают своими крыльями огромные титаны — драконы.

Я непроизвольно попятился, натолкнулся спиной на коня, попробовал удержаться на ногах, но споткнулся о небольшой кустик травы и пребольно приземлился на четвереньки. А когда встал, мысленно ругаясь, то обнаружил, что на поляне стоит только светлый господин — пропали и сопровождающие его эльфы, и косули.

Светлый господин повёл рукой в сторону... портала?

Я подхватил поводья коня и смело шагнул в новую жизнь.

Шагнул к свободе.

Вышли мы в лесу.

Лес как лес. Зелёный, роскошный. Сразу видно, деревья не вырубаются. Тропинки в поисках ягод-грибов не протаптываются. Животные, вон, любопытные и непугливые. Белочки прыгают.

Эльфы на косуль взобрались, а я с конём, как придурок топчусь. И что с ним делать — не понятно.

— Оставь его здесь — без седла и удила, ему будет хорошо, — произнёс один из сопровождающих светлого господина.

Пока я рассёдлывал коня и неумело снимал с него недоуздок, эльфы терпеливо ждали, сидя в сёдлах. А, стоило мне справиться с этим, один из сопровождающих каким-то очень ловким движением забросил меня в седло позади и приказал:

— Держись.

Я сцепил руки у него на животе, и мы полетели.

Прыжки косули оказались отвратительной штукой — ни тебе ровного хода, ни тебе предсказуемости движения лошади. Косули мало того, что двигались рывками, так ещё и прыжки её могли быть то короткими, то длинными. Иногда прямо в полёте она передумывала и, как-то сгорбившись, приземлялась совсем не туда, куда была должна.

А ещё — эльфы не пользовались сёдлами. Только какими-то войлочными попонами, плотными, с утолщениями, но просто по сути толстым одеялом.

Я болтался на этой косули — в этом аттракционе игры с вестибулярным аппаратом — и наделся, что это закончится. Хоть когда-нибудь.

Добрались мы уже к вечеру — солнце исчезло за верхушками деревьев — и вышли прямо к большому костру.

Огонь горел посредине поляны, полной огромных плоских камней, похожих на первобытные столы.

На поляне было несколько эльфов, они сидели на небольших ковриках на земле и разговаривали, отпивая что-то из пиал.

Светлый господин прошёл вперёд, мимо этого костра, и равнодушно бросил тонкие перчатки, которые надел, как только сел на косулю, на один из столов.

Эльфы на поляне поднялись на ноги и коротко поклонились светлому господину. Тот кивнул им в ответ и махнул рукой, обронив какое-то певучее слово.

Я притормозил у костра и ждал, что же мне скажут.

Возможно, отпустят на волю. Может быть, покажут где жить, и я налажу свой быт среди эльфов, приветливых и славных, чистых детей леса — без ненависти, страха, насилия и неволи. И такой вариант мне по душе.

Возможно... возможно, научат магии? Дадут возможность реализовать себя?

Я протянул ладонь к костру, и быстро коснулся пламени. Всё. Возможно.

Заходя на поляну, все эльфы кланялись приветливо светлому господину, тот отвечал им поклонами, но не вставал.

В странной последовательности, наверняка, разделяясь по кланам или родам, эльфы выбирали разные плоские камни, садились, как за стол, но так, чтобы видеть центр и, тихо переговариваясь, чего-то ждали.

Наконец, проводив последнего из эльфов взглядом, светлый господин встал, опираясь на кончики пальцев, распрямляясь, как гибкий лук — быстро, хлёстко, мощно, но в то же время с грацией и изяществом.

Он оглядел гостей, оставаясь спиной к одному из камней, и коротко поклонился — на этот раз уже всем.

В этот момент рядом с мной — за спиной и чуть-чуть сбоку — встал один из тех, кого я видел еще в человеческих землях. Охранял, возможно.

Костёр освещал светлого господина сбоку, откуда и я смотрел, смотрел и любовался его прекрасным, ангельским профилем.

Во время доклада — чем бы ещё это могло быть? — светлый господин жестикулировал. Изящно, легко, но отчего-то веско. И даже в темноте, подсвечиваемый алым огнём костра, он казался — светлым, солнечным, сияющим.

Нереальным.

И был он даже ниже меня на голову, и уж точно уже в кости. А я по местным меркам тоже довольно некрупен. Маленький всё же народ — эльфы. Как крохотное чудо, которое держишь на ладони и пытаешься уберечь его от бурь и невзгод.

Как закончил говорить светлый господин, так они и разошлись. Всё равно я языка их не знаю, даже понять ничего не смог.

Да и вот, пока бродил после их собрания вокруг той поляны, нашёл костёр, на котором в большом котле варилось что-то типа рагу — сытно и вкусно оказалось, перепало мне случайно, плошка под руку сама, считай, прыгнула, я и взял.

Эльфы косились, но никто ничего мне не сказал. Я даже войлочную подстилку себе нашёл, чтобы спать на ней. Сначала думал — чья-то, прогонят меня, но ночь спокойно прошла.

А утром я встал и понял: не затекли у меня мышцы, я не простыл. Вот уж магия почище любой другой. Наверное, я бы вечно так смог жить: ходить по Дивному лесу, спать у костра да наблюдать издали светлого господина.

Странное какое дело, мы только вчера встретились, а я уже — как поклонник какого-нибудь известного певца, готов вечно за ним гоняться, лишь бы посмотреть на него.

Нет, я не чувствовал себя как фанатик, который хочет видеть предмет обожания. Скорее я был... прошедшим полярную зимнюю ночь, тем, кто страдал, голодал, шёл сквозь холод, отчаяние и страх. И этот человек, однажды потерявший надежду, вышел на порог своего дома и просто увидел разошедшиеся на миг тучи и падающий на землю луч света. Преддверие весны. Возрождение надежды.

Почему светлый господин дал мне это?

Не знаю.

Возможно, он пробудил во мне заглохшую давным-давно мелодию покоя, шёпот безопасности.

Возможно, просто он стал именно тем первым прекрасным, что я встретил среди ужасов и мрака бытия магического средневековья, да после строгого и логического техногенного века.

Я ушёл к реке поутру, умыться и искупаться. Где тут река я не знал, просто услышал шум воды, пока ходил.

Подозреваю, что это место — просто место встречи, а не то, где эльфы живут. Вот у них тут удобств и нет почти.

К реке шёл по тропинке, потом решил срезать.

Долго шёл через кусты, перелезал через слишком большие корни деревьев, а потом вывалился на полянку и замер.

Вроде бы фигня. Ерунда всё это, но... неожиданно стало тяжело в груди.

Это была купальня, наверное. Поросшая мхом каменная беседка, только вместо скамей — фонтан — высокий такой, под потолок, круглый столб с которого с отвесом льёт вода. И вот в струях этой воды стоял светлый господин.

Он не двигался, подставив лицо воде, и та стекала по нему блестящим потоком. Если бы я верил в богов, то назвал бы его богом — никого больше бы не смог. Именно в такого бога — царственного, великого, нечеловеческого, отстранённого бога я мог бы поверить.

Вздохнув, я отпустил ветку, в которую нервно вцепился, и отступил назад. Не хотелось мешать.

А снова мы столкнулись лишь спустя несколько дней.

Я уже извёлся весь, истоптал ближайший лес в поисках, но светлого господина всё никак не удавалось более увидеть.

Встречные эльфы скользили мимо меня, как тени, они явно не знали, кто я такой, и не собирались лезть не в свои дела.

Еду мне уже привычно выдавали у того же костра, когда я приходил, а войлочная лежанка, видимо, стала моей — более её никто не трогал.

А я искал, искал светлого господина, чтобы узнать, что же мне делать, кто я в этом лесу — гость или полноправный житель? Что делать мне?

И вот он — светлый господин, вышел мне навстречу из-за деревьев, перехватив меч в ножнах ладонью посередине. За ним следовали его спутники, тоже с мечами. Наверное, шли с тренировки.

Светлый господин натолкнулся на меня взглядом, и словно бы удивление промелькнуло на его лице.

Потом он слегка нахмурился, спрятал улыбку и кивнул одному из своих сопровождающих, разворачиваясь.

Я не понял, стоял, глядя на его удаляющуюся фигуру, как дурак. Один из его спутников посмотрел на меня, равнодушно и мельком, и сказал:

— Ступай за гласом сэйо.

Они прошли по сторонам от меня, а я остался стоять, растерянный, и смотреть в спину светлому господину.

Потом, конечно, опомнился, пробежал несколько шагов, чтобы нагнать его, да и пошёл следом.

Шли мы долго — не пять минут, да всё по едва заметной тропинке, которая то разветвлялась, а то и вовсе пропадала в высокой траве — коса светлого господина слегка покачивалась, бантик скользил по ткани рубахи — туда-сюда, туда-сюда. Я всё поднимал и поднимал взгляд на эту косу, на эти мягкие, выверенные движения, полные завораживающей грации.

Идеальный. Какой же он идеальный.

Лес как-то внезапно поредел, а мы начали подниматься вверх, а потом деревья и вовсе остались позади, и мы оказались на холме.

Светлый господин остановился у большого камня, рядом с которым цвела вишня — розовым цветом. Сладкий, вовсе неэльфийский запах стоял вокруг этой вишни — тяжёлый слишком для них.

В эту секунду я почувствовал, как мир смотрит на меня — тяжело, пристально, и в то же время, так всеобъемлюще, словно я не только маленькая песчинка в океане его величия, но и тот, кто смеет, может смотреть в ответ. Я дышал, дышал полной грудью, я словно бы пил и чувствовал вкус мира...

Солнце уже пряталось за лес самым краешком, и вокруг лежали длинные тени. Совсем машинально взгляд мой скользнул вдоль одной такой тени, и я вновь с разбегу напоролся на него. Светлый господин, великий и прекрасный, идеальный, как мраморная фигурка — хрупкая, но сохраняющая в себе самую суть, самую твердость камня — идеальный, но живой, настоящий, стоял передо мной. Солнце освещало лишь половину его лица, и та часть, что была на свету — казалась тёплой и притягательно-доступной, а та, что в тени — холодной и безучастной. Я любил его в этот момент, как может любить своего бога истовый верующий, я верил в него.

Он все так же держал в руках свой меч и смотрел мимо - на изящные цветы вишни.

Я отвернулся лишь на миг от светлого господина, охваченного пожаром заката и прямо на моих глазах сильный порыв ветра сорвал с ветвей лепестки и повлёк, повлёк туда, в солнце, в сторону светлого господина.

Краем глаза я увидел, как тень от хрупкой фигуры поднимает меч и резким движением опускает его.

Но всё же я успел взглянуть в глаза ему — светлому солнечному господину. Там не было ни улыбки, ни сочувствия, ни жалости. Там, как подобает солнцу, было лишь равнодушие.
 

Мы погибли, мой брат, это было прекрасно...   Сергей Калугин и "Оргия Праведников" - Das boot (с)