По лесу разносился волчий вой. Протяжный и завораживающий всю округу. Ничто его не перебивало, не заглушало. Даже ветер прекратил свои гуляния в ожидании. Лес стих, слушал.

Это его последний вой. Она это знала, сидя в своей избушке у окна. В эту ночь ей не спалось. Бледность, совершенно чуждая ее румяному телу, покрыла все участки кожи, не упустив из виду ни алых губ, ни загорелых щек. Даже голубизна глаз, придающая особую красоту лицу, куда-то исчезла. Утеряв прекрасный оттенок ясного неба, они казались ей мельче, чем ранее.

По горнице в каком-то странном волнении вприпрыжку скакал ее трехлетний сын. Впрочем, для нее в поведении ребенка в этот раз не читалось ничего странного. Хотя обычно он довольно спокоен, а в такое время и подавно спит, но сегодня, в эту ночь все происходило именно так, как должно происходить.

Полная луна скрывалась за облаками. Вой продолжал сотрясать округу. «Раз», – держалось в голове женщины.

Ребенок в веселой манере, в такт подпрыгиваниям, звонко зачитывал колыбельную, которую мама ему напевала каждый раз перед сном.

 

Тихой ночью, под луной

Разразился волчий вой.

Сладко, деточка, ты спи,

На порог не жди беды.

Воет то Пастух Лесной,

Лешего зовет на бой.

Нечисть, нас ты не пугай,

Мое чадо, баю-бай!

 

Тут он заметил слезы под глазами матери.

– Мам, почему ты плачешь? – прикоснулся к ней, пытаясь забраться на колени. Мама была холодной.

Она усадила сына к себе, обняла, принялась гладить его красивые темно-русые волосы, ниспадающие до плеч.

– Я не плачу. Соринка в глаз попала. – И добавила: – Все будет хорошо.

Поцеловала в лоб.

– Мам, а зачем Пастух Лешего зовет на бой? За что они дерутся?

Он часто задавал этот вопрос, но она не знала ответа. Хотела бы, возможно, знать. А может, и не хотела. Лучше бы с ней вообще ничего этого не происходило. Но дела прошлого не отменить, время не повернуть вспять.

– Скоро ты все узнаешь, дитя мое.

– Узнаю и обязательно тебе расскажу, мам.

Его лицо было таким воодушевленным в это мгновение. Поэтому она не стала ничего отвечать. Хоть и очень хотелось. Сидело в груди и просилось наружу. Держать невмочь, но она должна быть сильной. Скоро, скоро все произойдет...

Не расскажет.

Вой раздался во второй раз, более сильно, более страшно.

«Два», – прозвучало у нее в голове. Руки затряслись.

Все происходит слишком быстро. Она оказалась не готова. К этому нельзя подготовиться. Ни одна мать бы не смогла.

– Мам, а мы завтра пойдем за грибами? Деда Афанасий сказал, что они скоро будут. Вчера шел грибной дождь, а значит лесовички уже вынесли грибы на полянку. Тетя Ярослава мне про лесовичков рассказывала. Но она говорила, что про них никому нельзя больше рассказывать. Но я подумал, что тебе можно. Мам, а почему про лесовичков никому нельзя рассказывать?

– Потому что, если о них все будут знать, они больше не вынесут свои грибы на полянки, – она старалась говорить без дрожи в голосе, растягивая губы в неправдоподобной улыбке.

– Но мам! Они же сами их не съедят! – Какие искренние эмоции. Как же он многого еще не понимает. Самая большая проблема в его жизни – грибочки, которые никак не появятся. – Тетя Ярослава говорила, что лесовички маленькие, как грибочки. Как они смогут их съесть? Я же не смогу съесть такого же большого, как я.

Он еще даже не представляет, что такое говорит. И никогда не узнает, каким тоном отражаются в ней эти слова.

Тишина в ночи вновь нарушилась волчьим воем.

Полная луна во всем своем великолепии вышла из-за облаков.

– Мам... А Пастух очень страшно воет...

Но она ничего не ответила. В мыслях у нее крутилось только: «Три... три... три...»

Она закрыла лицо руками, чтобы сын не видел той судорожной дрожи, овладевшей каждой ее морщинкой. Но нет, она и так трусилась уже вся. Ноги, руки не находили покоя. Ребенок все видел, она это понимала, но никак не реагировал. Затих. Нет-нет, она закрылась не для того, чтобы скрыть свой страх. Она закрылась из-за страха. Из-за страха перед своим сыном. Теперь она была уверена точно: она боится взглянуть на своего сына.

– Мам... – жалобно пролепетал он. – У меня руки болят.

Она слышала, как надломился тон его голоса, что он готов уже расплакаться. Но не отрывала ладоней от лица, даже не раздвигала пальцы, чтобы посмотреть.

– Ма-а-а-а-ам! – прокричал ребенок. Но это был уже не его прежний голос.

 

* * *

Влада уже давно сбилась с тропы. Но так и надо было. Намеренно петляла между деревьями, стараясь запутать саму себя. Ведь только так можно найти ту самую поляну, о которой ей так много рассказывала бабушка. “Время твое еще не пришло, внученька, не ходи...” Но вот уже год как бабушки не стало. Девичье любопытство взяло свое, и она отправилась в дорогу, не известив батюшку с матушкой: они бы точно не одобрили такое своеволие и заперли бы в избе. Она станет первой из всей деревни, кто найдет, осмелится найти ту самую поляну.

Она не знала, что обнаружит на этой поляне. Но слухи гуляли самые удивительные: про папоротник, цветущий раз в год, про дерево с молодильными яблоками, про родник, из которого днем течет живая, а ночью – мертвая вода. Некоторые же считали, что там и вовсе ничего нет, только землянка, а в землянке – Пастух Лесной. И столько сказок про Пастуха уже в деревне сложено, а ни в одной не говорится, кто же это такой? А потому как не видел его никто и не является он людям уже по меньшей мере триста лет. Известно только, что на службе у него волки – стражи леса. Потому и почитают его все, даже капище волчье возвели: задобришь волка – и никакая беда лесная тебе не страшна.

Время уже не поддавалось счету. Владе казалось, что вот-вот должно стемнеть, однако дневной свет все продолжал освещать округу, хотя она готова была поклясться, что идет целый день. “Доверься дуновению ветра, – говорила ей бабушка. – Ветер все знает, везде бывает. Очень сильно попросишь – он выведет тебя в желаемое место”. Влада старалась идти по ветру, внимательно следить за его полетом. Постепенно ей стало казаться, будто сам лес расступается перед ней, помогает найти дорогу.

Но все же с каждый новым шагом чаща становилась все гуще, листики все ярче переливались разными оттенками зеленого. Солнце и небо полностью скрылись под кронами деревьев, но лес от этого не стал ничуть темнее и мрачнее, а наоборот все его краски сильнее взыграли единым пестрым букетом, что у Влады начала кружиться голова. Запахи ароматы усилились настолько, будто Влада попала в баню к деду Матфею. Она не знала, какие травы он использует, но в бане всегда стоял такой дурманящий запах, что не оторваться. Только сейчас в лесу было не так жарко, а даже наоборот шаловливый ветер заставлял ежиться. Но что самое странное: откуда было взяться такому сильному ветру в лесу?

Постепенно Влада перестала понимать, где она находится, откуда пришла, в какой стороне ее деревня. Может, если бы деревья сзади расступились, она бы увидела знакомые крыши. А может, если даже повернуть назад, идти неделю – все равно не выйдет она к дому. Она перестала узнавать деревья, перестала различать стволы и ветки. Листья превратились в множество блестяшек, в которых виднелись лишь блики солнца, которого было не разглядеть над головой. Никак Леший над ней потешается, путает, сводит с ума. Упадет она сейчас и растворится траве. Почему она до сих пор ступает по земле? Под травой ведь бездна.

Неожиданно навстречу ей вышел юноша лет шестнадцати с виду, может, чуть старше. Даже не вышел – он будто появился из ниоткуда. Не издавая ни малейшего шороха при приближении, тем не менее он умудрился подкрасться к ней ближе, чем на четыре шага. Незнакомец обратился к ней с таким взглядом, будто каждый день встречает в здешней чаще заблудших девиц. Эти глаза сковали Владу. У нее появилось жгучее желание подчиниться юноше, стоит ему лишь сказать слово или подать какой другой знак. Что-то отеческое или братское читалось ей во взгляде. Старшего брата у нее не было, но, если бы был, он бы точно смотрел на нее именно таким взглядом. Но так же резко, как и возникло, состояние оцепенения сошло, Влада вновь почувствовала легкость в теле. Лесной путник тоже, казалось, расслабился. Теперь его взгляд был полон надежды. Влада толком не понимала, откуда в ней это чувство, но других при виде незнакомца не возникало.

– Заблудилась? – спросил он так, будто бы она зашла в его двор.

– Нет, – соврала она. На самом деле, теперь она действительно не чувствовала себя заблудившейся, хоть и понимала, что, если развернется назад, к деревне все равно не выйдет. Однако почему-то появление человека в этой глуши успокоило ее. По каким-то неведомым ей причинам она ощущала себя в безопасности.

– Ищешь кого-то? – спросил незнакомец. Очень точно спросил.

– Лесного Пастуха, – несколько колеблясь, ответила Влада.

– Хм... Но ты же не знаешь, как его найти.

– С чего ты взял? – Влада старалась держаться уверенно.

– Так ведь никто не знает.

Юноша говорил очень спокойно и легко. От него веяло непонятно родным, свойским, но она точно никогда не видела его в деревне до этого. Откуда это ощущение? Впрочем, уж лучше так. Мало ли кого еще она могла здесь встретить.

Только теперь она снова обратила внимание на лес. Дурманящие запахи пропали, а деревья больше не пугали своей неправдоподобностью.

Влада не понимала, как себя дальше вести, что говорить. По глазам юноши было отчетливо видно, что он с легкостью считывает все ее внутреннее непостоянство. Но его волнения собеседницы, видимо, нисколько не смущали.

– Ты не найдешь здесь Пастуха, – продолжил он разговор. – Никому не удавалось с ним встретиться, если он сам того не пожелает. И уж точно не днем.

– А когда? – глупый вопрос, конечно, и она знала на него ответ.

Незнакомец с улыбкой еще раз оглядел Владу.

– Зачем он тебе?

– Посмотреть хочу. Мне про него бабушка и матушка всю жизнь рассказывали. В деревне у нас капище стоит волчье. Волк охраняет наши земли, но никто его ни разу не видел.

– А ты значит хочешь увидеть? И не боишься, что после этого с тобой может случиться?

Влада снова на мгновение смолкла. Она не знала, что с ней может случиться. Ей никто это никогда не рассказывал. Даже в мыслях не возникало, что Лесной Пастух может быть суров.

– Не боюсь.

Теперь уже и Влада ясно считывала все соцветие чувств незнакомца. Он окончательно успокоился и принял ее, будто долгожданную гостью у себя в избе. Однако ее не покидало ощущение, что понимает она все только потому, что таинственный собеседник позволяет ей это понимать.

– Пошли, – указал он на чащу. – Ты наверняка ищешь его поляну.

Они обогнули буквально несколько деревьев и вышли на просторное место. Влада готова была поклясться, что до последнего сквозь деревья не могла разглядеть то, к чему шла весь день. И только когда она обошла последнее дерево, перед ней раскинулось... целое поле посреди леса. Неужели никто никогда сюда не заходил? Или заходил, но не знал, куда заходит. Поле настолько огромное, что деревья на другом конце еле проглядывались, и до них идти бы пришлось явно не один час.

– Да, ты правильно понимаешь, – снова обратился к Владе юноша. – Это то, что ты искала.

– Но... – тут она кинула взгляд на юношу. – Как тебя зовут?

– Олекша.

– Кто ты?

– Тебе правда так важно? – улыбнулся юноша и пошагал на поле.

Влада устремилась за ним, не отставая ни на шаг.

– Да, важно! Очень важно. Ты единственный человек, который мне встретился в лесу. Откуда ты? Куда идешь? И как узнал про поляну?

– Мне ее Пастух показал. Открыл для меня, – Олекша явно нарочно упустил из виду остальные вопросы.

– Открыл для тебя? Зачем?

– Мне откуда знать? Можешь сама у него спросить, если хочешь. Мы уже почти пришли.

Влада готова была поклясться, что еще минуту назад они были на краю поля, у самых деревьев, но теперь, обернувшись, с удивлением обнаружила, что лес был очень далеко позади. И только сейчас она обратила внимание на солнце, которое парило так же высоко, как и когда она вышла из дома.

– Вот тут, – указал ей Олекша на небольшое деревцо, иву, которая и подавно не росла на этом месте, ведь Влада точно была уверена, что смотрела в эту сторону, пока шла вместе с Олекшей. Ей бы уже впору испугаться, но взгляд юноши внушал такое спокойствие, которого даже в родной избе никогда не испытаешь. – Садись.

И все замерло. Замерло, чтобы запеть.

Олекша держал в руках свирель. Влада не углядела, откуда он ее достал, но не это было самое странное. Музыка – вот что приковывало внимание. Не похожая ни на одну мелодию, доселе звучащую, но в то же время такая узнаваемая, что заставляла цепенеть в благоговейном трепете. Ни один созданный руками человеческими инструмент не способен сотворить подобного великолепия, наполненную жизнью мелодию, тем более свирель. Но Олекша играл, а природа пела. Музыка изливалась из глубин земли, из самых непроглядных уголков неба, из самых дальних чащоб леса. Нет, Олекша не играл – играла природа. Олекша управлял игрой. По-другому Влада не могла растолковать для себя все происходящее. И уж точно она не могла, не была способна, не желала прерывать ни на миг творящееся на ее глазах волшебство.

Лишь когда юноша отнял от губ инструмент, она еще раз внимательнее разглядела его задумчивое, погруженное в круговерть собственных дум лицо. Он не выглядел, как проживший неполных два десятка лет человек, нет. Глаза его источали мудрость, которую едва ли углядишь в людях старше его на два, а то и три поколения. Казалось, что эти глаза видели столько, сколько человеку не увидеть и за две свои жизни.

– Красивая мелодия, – она понимала, что едва ли не оскорбляет дар музыканта, обзывая происходящее всего лишь «красивым». Но других слов не подбиралось.

– Это мелодия жизни. Прекрасной жизни, такой, какой она должна быть. В других уголках этого мира она никогда не прозвучит. Только здесь. Тебе повезло ее услышать.

– Откуда ты ее знаешь?

– Я? Я ее не знаю. Никому не дано ее знать. Ни один музыкант, сколь бы искусен он ни был, не сможет научиться мелодии жизни.

– Но...

– Мне просто позволено ее играть. Вот я и играю.

– Позволено? – Влада совершенно не знала, как отвечать на настолько несуразные речи юноши. – Я не понимаю...

– Пастух мне позволил, – юноша же интонацией давал понять, что для него происходящее обыденно и, возможно, даже в какой-то степени скучно.

– Пастух слишком многое тебе позволяет, – внутри Влады одновременно боролись страх и любопытство, и каждое чувство одновременно подогревало другое.

– Конечно. Я же его ученик. Ну, кто-то вроде...

Влада замолчала.

– Ну а ты? – продолжил разговор Олекша. – Расскажешь, откуда ты? И зачем брела по лесу в поисках этого места?

Деревни, где жила Влада, были нисколько не похожи на это место. Хотя они выстроены среди таких же лесов, какие окружали и это поле, и трава и там, и тут росла совершенно обыкновенная, одинаковая, но общее настроение, царящее здесь вокруг, выбивалось из привычного для Влады. Она будто бы попала в райские сады: выйди сейчас сюда медведь, он просто пройдет мимо, учтиво преклонив голову в знак приветствия, или же ляжет рядом и станет чесать носом ее колени. А глаза медведя будут отдавать таким же родным, как и взгляд юноши, которого – Влада еще не определилась – нужно бояться или которым стоит восхищаться.

– Моя деревня, – тут она осознала для себя, что не может толком вспомнить, в какой стороне ее дом. Она примерно помнила, с какой стороны леса они вышли на поле, но точно не оставалась уверенной, что именно туда нужно идти, чтобы вернуться назад. – Моя деревня находится далеко за лесом. Я живу там всю жизнь. Мы все там живем. Отец, мать... Отец говорил, что есть еще деревни кроме нашей, но я их никогда не видела. Мы никогда туда не ездили, даже отец не ездил. А еще он говорил, что есть прям большие деревни. Такие большие, что люди там строят очень высокие заборы для их охраны. Такие большие заборы, что по ним можно даже ходить. Не знаю, откуда мой отец про них знает, он никогда не покидал деревню. Говорит, что там живут больше тысячи людей. В одном таком городе. А я даже не знаю, сколько это. Я умею считать только до двенадцати: в нашей деревне двенадцать дворов. У нас большая деревня, и все равно я не думаю, что в ней живет тысяча людей. Сколько это – тысяча?

Олекша смотрел на нее с явным интересом, с такой улыбкой, словно его умиляет или забавляет все пересказанное. Влада внезапно осознала свою неосознанную разговорчивость. Откуда в ней такое желание – говорить? Будто она сидит перед своими деревенскими подружками.

– Тысяча – это много, – ответил юноша. И он точно понимал, сколько это. – Представь, что на это поле выйдет столько людей, сколько может жить в десяти таких деревнях, как у тебя. Вот это будет тысяча. А может, даже больше.

Десять деревень! Да Влада даже не могла и во сне себе представить, что где-то возможно столь огромное количество изб, сараев, бань, капищ в одном месте.

– И это еще не самые большие селения, – продолжил Олекша. – Такие селения называют городами. А те заборы, о которых ты говоришь, – крепостями. Но бывают города, где людей может быть десять раз по тысяче – десять тысяч. А бывают и того больше: два раза по десять тысяч, три раза по десять тысяч, десять раз...

Влада могла себе только представить, сколько будет три раза по двенадцать, ибо в каждом дворе было по три коровы, где-то на одну больше или меньше. Еще она знала, сколько будет сто – это десять раз по десять. Отец говорил, что столько живет в их деревнях. Но вот представить, сколько будет десять раз по тысяче и уж тем более десять раз по десять тысяч, она точно не могла, но прекрасно осознавала, насколько невообразимо неисчислимая это цифра.

– Расскажи мне о своей деревне, – попросил юноша.

И поставил Владу в небольшой ступор. Из которого, впрочем, она довольно быстро вышла.

– У нас есть волхв. Он носит волчью шкуру как дар богов. Отец говорит, что по ночам он полностью залазит в эту шкуру и волком рыщет по лесам. Он живет в нашей деревне уже очень давно, поставил истукана волка – хранителя наших земель. Он очень много рассказал нам о Лесном Пастухе – человеке-оборотне, Волколаке, главном среди всех людей-волков. Пастух укрывает нас от врагов летом и от сильных морозов зимой, бережет наш урожай. А взамен лишь просит раз в год овечку. Мы приносим их в жертву в день перед пашней. Также, когда в деревне свадьба, жених должен принести в жертву овечку. Если Пастуху приглянется невеста, которую жених выбрал себе в жены, то он попросит богов даровать им крепкого сына. Моя мама, видимо, не понравилась Пастуху. У нас в семье только я и две сестры, но их забрала хворь год назад. Все жертвы приносятся на реке: на лодке выплывают на середину и пускают кровь в воду. Течение реки уносит кровь прямиком на поляну, где живет Пастух. На эту поляну. Испив из нее воды, он испьет и кровь, которую ему принесли.

– Тогда почему же ты не шла вдоль реки до сюда?

– Бабушка мне говорила, что найти поляну можно, только если потеряться и не знать, откуда ты пришел. Только тогда поляна появится перед тобой. Если бы я шла по реке, я бы знала, куда мне возвращаться.

– То есть ты решила найти поляну, потому что тебе так сказала бабушка?

– Моя бабушка была из других мест родом, из другой деревни. Но там тоже почитают Волколака. Она верила, что как к ней приехал мой дедушка, так и меня заберет к себе Пастух и покажет свое царство, покажет дальние земли. Я не знаю, почему она так в это верила. В нашей деревне, если за тобой не приезжает кто-то из других земель, тебе ищут мужа с соседского двора. Мой черед скоро настанет, мне уже четырнадцать. Если меня не увезут в другую деревню, то я останусь в своей до самой старости. Бабушка хотела для меня лучшей жизни. Она словно знала, что лучшая жизнь есть. Она умерла год назад, и я не могла больше сидеть дома. Родители не знают, что я здесь.

– Ты сама пошла искать Пастуха?

– Мне больше ничего не оставалось. Бабушка говорила, что мы обязательно должны встретиться. Другой цели в жизни после ее смерти у меня нет... Она описывала его... Его глаза... Зрачки, как два больших сверкающих серебром лунных ожерелья, плывущих в безграничной черной бездне ночного неба. Локоны спускаются по плечам вниз и укрывают всю землю вокруг подобно золотым пшеничным полям. В правой руке он держит солнце, в левой – луну. Пока одно светило несется по небу, второе он прячет за пазухой.

Олекша на последних словах расплылся в самой яркой улыбке, какую только могло выдать его спокойное лицо.

– Ну и смешные же у вас представления о Пастухе.

Они сидели так еще какое-то время, пока ночь полностью не застлала небо. Это случилось так же внезапно, как и все происходящее до этого. Но теперь Влада была уверена, что всего лишь просто заговорилась с новым другом и не заметила промелькнувшего остатка дня.

Говорили они о разном. Больше говорил Олекша: о городах, о дальних землях, о битвах, в которых сотни и тысячи людей рубят друг друга во славу своих князей и богов. Мир явно не заканчивался на этих лесах и полянах с раскиданными по ним деревнями, хоть Владе и было очень трудно себе это представить. Но она верила каждому сказанному слову. Юноша просто не мог врать.

И тут он произнес:

– Полагаю, тебе пора. Негоже заставлять родителей переживать.

– А как же Пастух? Ты обещал, что он появится.

Олекша пожал плечами:

– Видимо, он посчитал что еще не время. Иди домой, уже поздно – не стоит его гневить.

– Но... я не знаю, куда идти.

– Следуй за ветром. Он выведет тебя.

– Мы еще встретимся?

– Обязательно. Приходи сюда же через три дня. Я буду тебя ждать.

– Но я...

– Следуй за ветром!

Олекша вновь достал свирель, сел под крону дерева и принялся играть.

 

* * *

Дома Владе сильно досталось от родителей за своевольный поступок. Где это видано, чтобы девка уходила из дома, да еще и без чьего-либо веления? А она так вообще сумасбродка – сбежала! Позора не оберешься. «Высеку!» – держала она в голове угрозы отца. «Розгами высеку!» – крутила она в мыслях, пока шла через лес на ту самую поляну... поле. Свободное и недосягаемое для людей ее племени. Ее слишком занимал таинственный юноша, думы о котором все три дня давили и давили все сильнее. Она должна была снова с ним встретиться, она должна была еще много всего узнать. Она должна увидеть Лесного Пастуха. Олекша ей обещал.

Как и в прошлый раз игривый ветер завел, а затем неведомо как вывел ее из паутины леса, так и теперь он напористо вел ее, петляя меж деревьями и путая следы, чтобы невозможно было опознать дорогу. Куда ни обернись – всюду тот же самый лес, еле проглядывающаяся под травой тропинка, ведущая в одну и ту же сторону.

Как и в прошлый раз, ей было трудно судить, сколько времени она брела через лес, но вот заветное поле наконец открылось перед ней. Порыв свежего воздуха скинул дурман, которым охватил ее лес, и Влада дохнула полной грудью, наслаждаясь запахом мимолетной свободы.

Поле в этот раз было отнюдь не пустым. Влада увидела бесчисленное множество овец, занявших все пространство, как серебристый снег в зимнюю пору. Они не издавали ни звука, будто совершенно не умели блеять. Тихо паслись, не смея нарушать песню природы. Влада шла меж их нестройных рядов, поглаживая каждую. Шерсть ощущалась пугающе мягкой, а пальцы проходили сквозь волоски, как сквозь воду. Владе подумалось, что если бы ей когда-нибудь довелось дотронуться до облаков, то на руках остались бы точно такие же ощущения, как после этих овечек.

Навстречу ей вышел Олекша, бредший откуда-то с другой стороны стада. Влада опознала его присутствие еще до того, как успела разглядеть юношу среди стада: чувство покоя и душевного расслабления нахлынуло на нее, словно и не покидала она поля и не было этих трех дней, а она всего лишь заснула под той ивой и теперь проснулась.

– Твое стадо? – без приветственных слов обратилась она к юноше.

– Мое. Пасу его уже очень долгие годы.

– Это Пастух тебе наказал их пасти? – Влада не понимала, откуда у нее такая догадка, но почему-то эта мысль казалась ей единственно верной.

– Да, Пастух, – сказал Олекша так, словно осознание этой сути удручало его. – Пожалуй, это главное, чем я занимаюсь у него на службе. Пойдем, я покажу тебе.

Они долго блуждали среди стада, Олекша рассказывал Владе про каждую овцу, называл каждую по имени, делился своими эмоциями и переживаниями, которые испытывает при общении с каждой из них. Рассказывал про нрав каждой, будто говорит не о стаде скота, а о своих сестрах... об устрашающе огромном количестве сестер. Влада точно понимала: будь у нее столько сестер, она бы в жизни не запомнила даже имен, что уж говорить о привычках и поведении. Олекша будто бы выдумывал все это на ходу, но даже тут можно лишь позавидовать его богатому воображению. Пусть имена иногда и повторялись, но многих она просто никогда не слышала.

– А вот эта, – указал он на одну из овец, – моя любимая. Злата. Глаза голубые. Завораживают. Прямо как твои, когда смотришь на меня. Только твои зеленые. Как самые прекрасные изумруды, – Влада не знала значения этого слова, но что-то в нем скрывалось волшебного. – Она была такая заботливая, чуткая, – обратился юноша вновь к овце. – В душе очень кроткая и совершенно невинная.

Олекша не первый раз, говоря про какую-либо овечку, произносил «была», но Влада решила не обращать на это внимание.

Голубоглазая Злата паслась аккурат рядом с ивой, так что Олекша любовался ей, поигрывая звездными ночами на свирели. Небо уже как раз почернело, покинутое солнцем.

– Пошли! – сказал юноша. – Я еще хочу кое-что тебе показать.

– Что? – дух приключения окончательно захватил Владу.

– Помнишь, ты говорила про реку, что течет прямо через это поле? Пошли – такой эту реку ты еще не видала!

Они вышли к берегу. Река оказалась настолько широкой, что должна была виднеться с любого края поля. Однако она будто бы только что раскинулась перед ними во всем своем величественном великолепии. Такая спокойная, что разглядеть себя в отражении можно, словно смотришь на другого человека в жизни. Такая широкая, что мост через нее не способен будет построить ни один, даже самый умелый плотник. Влада вспомнила мост, который перекинут на другой берег реки у них в деревне. Нет, там река намного-намного уже.

Они сели в лодку, причаленную на берегу. Олекша, стоя в полный рост, направлял веслом, а затем сел напротив Влады, а весло продолжило работать само.

– Дам мне руку, – попросил он Владу. Она подчинилась.

Олекша нежно занес ее ладонь в воду.

– Смотри! – ласково приказал он. – И слушай.

И она увидела.

В отражении воды, как в окне, когда смотришь из избы на улицу, плясали в общем строю в неповторимо горделивом великолепии пенные волны. А по волнам качалось множество больших лодок, внешностью напоминающих уток, с закрепленными на бревнах большими вытканными холстами, назначение которых Владе было не известно, но отчего-то ей казалось совершенно очевидным, что ветер направляет дивные лодки вперед, дуя на холсты.

– Это корабли, – пояснил Олекша. – В далеких-далеких землях, куда выводит эта река, смелые люди бороздят на них просторы морей и океанов.

Да, Влада слышала про море-окиян, в котором столько воды, сколько способно затопить все леса, все поля, а до дна достать невозможно, даже если умеешь дышать под водой, как рыба. Да и доставать до дна опасно, ибо в глубинах моря-окияна скрывается страшная Рыба-Кит, которая может проглотить за раз всю деревню, а величина ее такая, что плыви она по небу – накрыла бы его, как тучи накрывают во время грозы. Прислуживает Рыба-Кит ужасному и коварному Морскому Царю и всех непрошенных гостей уносит в темницу в его подводном царстве.

Эти сказки ей рассказывала бабушка, но Влада полагала, что это всего лишь сказки, ведь откуда может взяться такое большое количество воды? Но теперь она видела эта сама, словно парит сейчас меж этих вольных кораблей, плывущих на встречу мечте под защитой удачи.

– Смотри дальше, Влада. Вода – источник жизни. Вода – это все!

И она смотрела. Устрашающе завораживающий вид открывала ей река, другой мир, потусторонний и совершенно неправдивый. Подводные леса с невообразимыми и очаровывающими деревьями и кустарниками, совершенно голыми, без листьев, но собравшими в себе все краски и цвета, которые только знала Влада и которые видела впервые. Волшебные рыбы, чешуи которых переливались, как радуга на солнце. Ужасные огромные рыбы, в пасти которых зубы больше и страшнее, чем у медведя и волка. Все это восхищало и повергало в необъяснимый страх, который может возникнуть лишь при самом жутком ночном кошмаре. Еще чуть-чуть, и эти образы сведут ее с ума.

Влада вытащила руку. Ничего из прежде виденного не могло сравниться с этим и ничего в будущем уже тоже не сравнится. Та свобода, которая царила в море-окияне, не доступна земным лесам и полям.

– И ты был там? Ты видел все это?? – со взглядом, полным неудержимого безумия и любопытства, спросила Влада.

– Да, – оставаясь, как прежде, спокойным, ответил Олекша. – Коснувшись воды, ты начала видеть мир, каким его вижу я. Но ты видела только подводный мир, про который тебе так много рассказывала бабушка, пусть и далеко не так подробно. Я же так вижу все: и землю, и небо, и волны, и бездну самых недосягаемых глубин, куда я не стал пускать твой взгляд, ибо ты еще совершенно к такому не готова и, к твоему счастью, не будешь готова никогда.

– И тебе это все открыл Пастух?

– Да, Пастух. Его силы, его умения, его власть над всем сущим этого мира куда шире, чем говорят вам ваши волхвы. Ибо они не ведают и сотой части всего.

– Покажи мне! Я хочу видеть мир твоими глазами! Я хочу! Покажи мне!

– Ты думаешь, что ты готова? – спросил Олекша, и в голосе его читалась безмерная забота и тревожность.

– Неважно! Я в этой жизни не видела ничего, кроме своей деревни. И вряд ли уже увижу что-то больше. Всего лишь маленькая деревня, когда вокруг все такое... – она поняла, что не может подобрать слов, чтобы точно передать все, что сейчас ощущает. – Я никогда к этому не подготовлюсь. Но даже если это будет последнее, что я увижу, я все равно хочу это увидеть.

– Хорошо. Будь по-твоему. Я покажу тебе. Приходи через три дня на это же место. Теперь ты уже знаешь, как сюда добраться, не так ли?

Олекша так завораживающе тонко улыбнулся, что Влада не выдержала и кинулась к нему в объятия, едва не раскачав лодку. Самые теплые объятья, самые желанные. Теперь она точно знала: Олекша – колдун. Но никакая сила не заставит ее отказаться от его колдовства над ней. Она осознавала это, это было ее решение.

 

* * *

Избежать наказания розгами не удалось. Но для Влады уже не существовало цены, которую она не готова заплатить, лишь еще раз окунуться в мир своего таинственного друга, остаться там на подольше, а может и навсегда. Нет, она никому не рассказывала и не делилась впечатлениями, ей бы все равно никто не поверил. Ибо не станет Пастух Лесной давать лицезреть свой мир недостойной чернявке. Даже волхвы не заслуживают такой чести, хоть и служат Волколаку всю сознательную жизнь. А она оказалась той, кому открылись все богатства и просторы земные. Нет, ее бы сочли сумасшедшей, а участь безумцев хуже, чем участь замужних женщин. Проще было убежать и больше не возвращаться.

Она так и сделает. Она вернется на поле, упадет на колени и будет умолять Олекшу оставить ее у себя. Пусть он попросит Пастуха, пусть получит добро. Она готова все дать взамен. Лишь бы убежать и не возвращаться.

Поле вновь раскинулось перед ней, знакомый запах воздуха снова очистил ее разум от волнений. Все также паслось стадо овец, их шерсть была все такой же облачно-мягкой. Но нигде не видно Олекши. Влада вышла к иве, но кроме лежащей в тени дерева свирели и ласково смотрящей на Владу голубоглазой овечки никто больше не приветствовал ее. Она взяла музыкальный инструмент в руки, осторожно коснулась им своих губ и легонько дунула.

И до того, как по округе прокатилась знакомая мелодия, откуда ни возьмись, с неба на нее спрыгнул волк. Влада от неожиданности и испуга выронила свирель и упала прямо к корню дерева. Волк был огромен, едва ли меньше лошади. Стоял, свысока оглядывая жмущуюся к стволу ивы девушку. Черный, как сама ночь. Шерсть ходила волнами по могучему телу под напором внезапно усиливавшегося ветра. Когти впивались в землю. Глаза... зрачки, как две маленьких луны, купающихся в небесной темноте ночи. Волк не шевелился, продолжал изучать Владу, а овцы, что до этого стояли чуть поодаль, приблизились и стали вокруг него, будто искали защиты.

– Испугалась, Влада? Не узнаешь меня?

Пастух! Так вот ты какой! Но голос – с ней явно говорил Олекша.

– Ты – Пастух? – в голосе ее хозяйничала дрожь, хоть Влада теперь и понимала, что бояться уже нечего. – Почему ты раньше об этом не сказал?

– Да, я – Пастух. Вернее, я тот, кого вы, люди, привыкли называть Пастухом. Сегодня полная луна, если ты не успела заметить, и я могу принять свое полное, истинное обличие. Времени у нас мало – до восхода солнца. Ты еще хочешь увидеть мир моими глазами?

– Да! Я хочу!

– Тогда садись на меня. Крепче держись за холку! Мы побежим вдоль реки, туда – в дальние земли, в которые она ведет, к морю, в которое она впадает.

Влада залезла на спину зверя, вцепилась в его гриву, и он побежал. В три прыжка достиг реки и взмыл в небо, что у Влады на мгновение перехватило дыхание. Волк бежал, но когти его уже не гребли землю под ногами – там внизу остались макушки деревьев и сосен, а они поднимались все выше и выше.

– Смотри, Влада, смотри на мир так, как смотрю на него я!

Они проносились мимо лесов, мимо полей, мимо кучи крохотных деревень и больших городов. Но все они отсюда выглядели такими мелкими, такими незначительными. Их было так много, и в то же время так ничтожно мало по сравнению со всем, что открылось ее взгляду, и всем тем, что ждало ее впереди. Они летели по небу так, что смогли бы обогнать самую быструю птицу. Поднялись так высоко, как ни одна бы из них не поднялась. Но как бы высоко они ни воспаряли, звезды оставались все такими же недосягаемыми, находящимися где-то там, докуда дотянется рука лишь богов, в мире невозможной воли и свободы, осознание которой погубит любого, даже самого здорового, даже самого мудрого человека.

– Теперь, Влада, ты видишь мир ровно так, как вижу его я. Отсюда он кажется не таким большим и великим. Лишь крохотный осколок великого небесного тела. И я, и ты, и даже боги – лишь часть немыслимой бесконечности сущего.

– Откуда у тебя вся эта сила? Кто ты?

– От него, – волк показал на полную луну прямо перед собой. – Вы зовете Пастухом меня, а я зову Пастухом его. Звезды – его глаза, и я способен видеть его глазами, потому и вижу весь мир. Мой отец передал мне эту силу при рождении, и когда я передам ее своему сыну и умру, то стану посреди звезд еще одной, еще одним его глазом.

Они бежали над сушей, над морем, которое тоже уже не казалось чем-то бескрайним. Ничего уже таким не казалось. Умом она понимала, что это много и много верст широких земных просторов. Но она неслась по небу, а пейзажи внизу сменяли друг друга с такой пугающей быстротой, словно пройти их, ступая ногами по земле, будет также мимолетно незаметно.

Теперь ее больше занимала луна и черное пространство вокруг. Ни один звездочет не способен сосчитать и тысячной доли сияющих точек, раскинутых в непроглядные дали. Что там на других концах неба, и есть ли вообще у него конец? И Олекша все это видит, и он боится поделиться своим знанием с ней, боится ее погибели от невозможности удержать и осмыслить всю суть непостижимости просторов тьмы.

– Поделись со мной своей силой! Я тоже хочу парить, хочу бегать по облакам! Хочу быть, как ты!

– Это невозможно. Эта сила была дарована очень давно моему предку и передается по наследству от отца к сыну. Это случилось так давно, что никто уже и не помнит тех времен, и ни одна летопись о них не пишет. В нашем роду от семени одного мужчины может родиться лишь сын и лишь один – таковы правила. Ему и передастся вся сила – больше никому. Но даже если бы я знал такую возможность, то никогда и ни за что не поделился бы силой с тобой.

– Но почему? Ты боишься за меня?

– Я не боюсь за тебя, дело не в этом. Сила – не дар, она проклятье. Я вижу так много, потому что мне дано так видеть. И в некоторые места не захочет глядеть даже самый отважный витязь. Я знаю так много, потому что помню жизни всех своих предков. В думах своих я постоянно проживаю их. И поверь мне, нет ничего хуже, чем совершенные знания. Я хотел бы освободиться от своего знания, хотел бы жить обычной жизнью обычного человека. Меня бесконечно вдохновляют люди своим заурядным бытием, вдохновляешь ты, вдохновляет то, что можно вот так спокойно прожить крохотный клочок истории, сидя на одном месте и никуда больше не выезжая.

– Но как? Что может заставить тебя так думать? Что может заставить отказаться от всего этого?

Волк о чем-то ненадолго задумался.

– Хорошо, я покажу тебе. Но то, что ты увидишь, – лишь малая часть того ужаса, который я вижу в своих мыслях каждый день. Ничтожно и несравнимо с теми душевными терзаниями, которые гложут меня всю жизнь.

Сердце Влады сжалось. Впервые, находясь рядом с Олекшей, она испытала чувство настоящего страха. Будто он нарочно снял укрывающую ее и оберегающую от волнений волшебную пелену.

– Я покажу тебе. У нас есть еще немного времени.

Они спустились назад на землю, где среди леса раскинулась деревушка, похожая на ту, в которой живет Влада, только в половину меньше. От местечка пахло запустением и ветхостью. Избы поросли мхом и травой, какие-то развалились. По всему было видно, что ни люди, ни звери не ходят здесь уже давно. Что они – первые, кто ступил сюда за многие годы.

Влада слезла с волка, а он перекувыркнулся через левое плечо три раза и снова принял облик юноши. Влада тотчас почувствовала, как тяготит Олекшу присутствие среди мертвых строений.

– Это деревня, в которой я родился, – произнес он совершенно монотонным голосом. – Здесь недалеко от твоего дома, всего лишь семь верст. Могу поклясться, что об этом месте уже никто и не говорит, во всяком случае вслух. Тринадцать лет тут никто не живет и жить уже никогда не будет.

– Но что тут произошло? – и тут Влада почувствовала еще один ярко выраженный запах – в воздухе смердела смерть.

– Посвящение в Волколака.

Биение сердца, которое до этого готово было вырваться из груди, замерло. Влада даже потеряла уверенность, дышит ли она.

– Смотри, – произнес Олекша и поднес ее руку к стене стоящей рядом избы.

И тут Влада потеряла рассудок. Куча тел, разорванных на части, люди, в неистовом ужасе пытающиеся спрятаться от неминуемой погибели. Волк, обычный волк прыгал меж домов, ловя каждого, откусывая головы, раздирая тела. Он никого не пощадил, и никто не сумел найти надежное укрытие. Когда все кончилось, волк повернул в чащу леса и был таков. Последней картиной, которую Олекша показал Владе, стала лежащая в одной из изб женщина. Она явно пыталась укрыться руками, но волк откусил ей кисти. Единственное, что осталось от ее лица, – голубые, как ясное небо глаза.

Оцепенение прошло, и Влада снова ощутила себя собой, хоть уже и не могла выкинуть увиденное из головы, постоянно прокручивая и прокручивая в мыслях. Олекша заботливо обнял ее. Она оказалась неспособна ответить взаимностью.

– Мне тогда было всего три года.

– Ч-ч-что это было?.. – Влада еле сдерживала истерику.

– Мое первое превращение. Я тогда был не больше обычного волка, хоть и заметно сильнее. Ты видела, какой я сейчас. И только представь, на что способна моя звериная ярость, если выпустить ее на волю. Именно поэтому это проклятье, которое я сдерживаю. Но не каждый способен сдержать и, что самое страшное, не каждый желает сдерживать. То, что ты сейчас увидела и теперь уже никогда не забудешь, как и те прекрасные картины в водной глади, – лишь одно из тысяч и тысяч воспоминаний, которые живут во мне вместе с памятью всех моих предков. Ты едва ли совладаешь с одним таким воспоминанием. Второе тебя точно убьет или оставит без разума.

– Должно же быть избавление от проклятья?

– Избавление одно – моя смерть. Когда я умру, я стану одной из тех звезд в бесчисленной свите Лесного Пастуха, очищусь от воспоминаний предков, отправлюсь в вольные просторы вечной свободы.

– И ты, – Влада с опаской задавала этот вопрос, – не пробовал убить себя?

Олекша неслышно просмеялся.

– Нет. Убить себя я не могу, как и никто другой тоже не убьет меня. Никто другой, кроме моего сына. Я передам ему собственную силу и на том упокоюсь в вечности.

– Но тогда ведь на твоем месте просто появится другой Волколак.

– Да, это правда. Этот круг не разорвать.

– А что, если твой сын не будет сдерживать в себе ту ярость, о которой ты говоришь? Он будет ей наслаждаться, и сколько людей тогда погибнет? Ведь ты ж говоришь, что многие не желают сдерживать.

– Риск велик. Но в конце концов Пастух призовет его к себе, и круг вновь замкнется. Жизнь продолжится, как и прежде. Земля столь велика, что и не заметит нескольких сотен или тысяч убитых – на войнах погибает больше. И в то же время она так мала, что и в охвате истории, и по сравнению со всеми просторами звездного неба цена одного такого круга – ничто. Все, что происходит здесь, ничтожно.

– Но это неправильно! Неужели нет способа? Неужели нет! Прекратить это, – и тут Влада утратила самообладание и разрыдалась.

Так они просидели еще какое-то время. Олекша обнимал ее, стараясь успокоить. Он изначально понимал, какому испытанию ее подвергает. Чудо, что она до сих пор осознает мир вокруг себя, обычный, каким являлся всегда, до всех последних событий, порушивших моральное состояние Влады.

– Возможно, способ есть, – заговорил наконец юноша, когда Влада подуспокоилась. – В конце концов, это проклятье, а против каждого проклятья должно существовать лекарство.

Влада обратилась к нему взглядом, давая понять, что вся внимание.

– Слышал я в далеких землях, – продолжил он, – сказку про девочку, княжну, которой удалось исцелись от оборотничества своих братьев. Они превращались в соколов, и их чуть не перестрелял на охоте их же отец. Тогда княжна нарвала крапивы и соткала из нее братьям рубашки – и вылечила их. Но то проклятье было наложено злым ворожеем, а мое – наложено Пастухом. А потому мне уже поздно пользоваться этой находкой.

– И как тогда? И это все? Ты ж сказал, что есть способ? – с надеждой спрашивала Влада.

– Да. Пожалуй, это единственный способ, но, боюсь, для меня он не применим – мне все равно суждено умереть. Но можно будет вылечить моего сына. И тогда порочный круг будет разорван навсегда.

– Расскажи, прошу! Расскажи!

– Десять лет своей жизни я посвятил изучению этого вопроса. И я все-таки смог открыть ответ. Первое превращение – посвящение в Волколака – происходит в первое полнолуние после того, когда ребенку исполняется три года. Сила отца вместе с жизнью передается наследнику, а мать приносится в жертву, дабы новые силы укрепились во младенце. Первая ночь в образе волка, первая охота – самая яростная. Молодой волк набирается сил. Но можно обмануть проклятье: на третий вой отца-волка накинуть на сына сотканную материнской рукой крапивовую рубашку, и защитные чары не дадут случиться первому превращению. А значит проклятие не передастся: отец погибнет, а сын останется обычным человеком.

Они еще какое-то время молчали.

– И неужели, – заговорила Влада, – никто до тебя раньше не пробовал этот способ? Никто не хотел избавиться от проклятья?

Олекша лишь просто пожал плечами.

 

* * *

По лесу разносился волчий вой. Протяжный и завораживающий всю округу. Ничто его не перебивало, не заглушало. Даже ветер прекратил свои гуляния в ожидании. Лес стих, слушал.

Это был его последний вой.

Много вод утекло с того дня, но перед глазами у Влады до сих пор стоял тот ужас, который она испытала, прикоснувшись к ветхой избе. С годами не утерялась в памяти ни одна мелкая деталь, все воплощалось, будто в первый раз.

Много, очень много всего произошло за эти годы. Влада вернулась тогда домой по настоянию Олекши. Он был непреклонен, хоть она и молила его, и билась в истерике. Олекша простился с Владой, пожелав ей спокойной жизни в деревне, где ее не достанут треволнения внешнего мира, пугающего своей необъятностью. Но она понимала, что не может уже жить по-прежнему, слишком сильно оказалось влияние колдовства Пастуха. И когда она попыталась в очередной раз сбежать, отец поймал ее и пригрозил запереть в избе и не выпускать, пока не подыщет ей мужа желательно из какой-нибудь деревни подальше отсюда. В ярости она убила отца, а затем и мать, но ее из жалости. Влада не могла даже представить, что станет с матерью, когда та найдет в избе мертвого мужа и осознает, что потеряла еще и дочь.

Под защитой тьмы она сбежала из деревни. Долго петляла в лесу, гораздо дольше обычного. Ветер не хотел выводить ее на поляну. И только когда она осталась уже совершенно без сил от блуждания среди бесконечно повторяющихся и наводящих все более необъяснимый ужас безобразных деревьев, ее наконец нашел Олекша.

И вот она спустя три года в землянке, далеко от деревни, в руках у нее сотканная накануне крапивовая рубашка, а рядом резвится озорной сынишка.

В эту ночь все должно кончиться. Если не для нее и Олекши, то хотя бы для их сына.

– Мам, а пойдем завтра на рыбалку?

– Пойдем, конечно, пойдем, сыночек, – проговаривала Влада, а сама в этот момент еле сдерживала подступающий порыв плача. Вой раздался во второй раз.

– Мам, что такое? Тебе плохо?

– Нет-нет, что ты? Просто соринка в глаз попала.

– Мам, а долго Пастух выть будет? Он очень страшно воет.

– Сегодня полная луна, сынок.

– Он Лешего зовет? Мам, а зачем Пастух Лешего на бой зовет?

Она не знала ответ на этот вопрос.

– Мам, а расскажи мне сказку.

– Какую сказку тебе рассказать? – постаралась улыбнуться Влада.

– Мне нравится сказка про Красавицу и Чудовище. Ты ее давно не рассказывала.

– Хорошо, присаживайся рядом и обещай, что будешь слушать и не прыгать тут по всей землянке, ладно?

– Обещаю, мама.

В это мгновение вой раздался в третий раз.

Влада накинула на сына рубашку.

 

* * *

Полная луна взошла на небо.

Музыка свирели прекратила свое звучание. Юноша встал с земли, оглядел свое стадо. Посмотрел на звезды.

Овцы паслись, умиротворенно пожевывая траву. Они никуда не денутся.

Юноша подошел к одной из них, своей любимой. Ласково потрепал рукой по макушке, посмотрел в прекрасные, как два изумруда, зеленые глаза. Поцеловал в лоб.

– Пожелай мне удачи, – сказал он ей. – Пусть отец присмотрит за мной с небес.

Обернулся три раза через левое плечо, превратился в огромного черного волка, прыгнул высоко в небо и был таков.