Имя автора будет опубликовано после подведения итогов конкурса.

Веритас

Аннотация:

Три судьбы сплетутся роковой ночью.

Три правды столкнутся в эристике с жизнью на кону.

[свернуть]

 

 

Правда Отца Назара.

Ветер свирепствовал, колебля его тяжёлый овчинный плащ. Воспитанник тревожной вестью побудил увидеть гостя воочию. Послушники, стерегущие дверь пустынки, с нервным переглядом удалились.

«Ночные путники не приносят добрых вестей», — подумал Отец и перешагнул порог тёплой кельи.

— Мне сообщили, что ход твой отягчён травмой, — властный говор принадлежал массивной фигуре у камина. Пляшущее пламя отражалось от чешуйчатой бригантины и щербатого шишака с полумаской. Меч, покрытый тёмными пятнами, торчал из пола рядом.

— Дураки к старости не умнеют, — Назар нахмурился. — Теряется удаль.

Скрипнула оплётка на рукояти меча, незнакомец выпрямился и повёл плечами.

— Зато голос аки зайцы шкуру меняют?

Стремительный рывок взметнул Отца в воздух, взор помутился вспышкой боли от удара об дверь. К горлу прикоснулась холодная сталь.

— Кто скрывается под личиной? — Чрез оскал летели слюни.

Страх сковал члены и язык Назара. Смерть и ранее шла следом, но так подступила впервые.

— Время... нещадно, — прохрипел он в ответ. — Бытие... не благо... для тела.

Чужак приблизился. Сквозь прорези в полумаске виднелись налитые кровью глаза, дыхание обдавало смрадом.

— Глаголь имя моё!

Назар всмотрелся в заросшее квадратное лицо с перебитым носом, и его кадык дёрнулся. О свирепом нраве дружины князя Симеона шептался люд прохожий, но ужаса нагонял старший из них.

— Гордеем... величают...

У воина дёрнулась обожжённая сторона рта.

— Слова и лик твои лживы, — он отступил, меч с покрасневшей кромкой с шелестом вошёл в ножны. — Не мне быть послухом твоим.

Тяжёлой звенящей поступью вернулся он к стулу у камина, оголил редеющие волосы и бережливо положил шишак на бедро.

Назар отнял руку от шеи, алый след на пятнистой коже помутил рассудок. Бронзовый подсвечник на полке привлёк внимание. "Одеяние не помешает подкрасться, - подумалось ему. - Главное - вложить вес в удар."

В прошлом кровь означало золото.

«Нельзя! — Требовательно отозвалось нутро. — Ты служишь вере, а не себе!»

— Сия обитель безопасна, — с холодной любезностью произнёс Назар.

— Покамест гонящие след не прибудут, — мрачно откликнулся дружинник.

Нервозность прокатилась по телу, в голове невольно родилась знакомая мысль: «Бежать».

— Свод ведёт сюда? — "Бегство бессмысленно, клятва принята." — Ответим по вере.

Гордей сжал солидный кулак, затем насилу разжал пальцы.

— Вестимо. На рассвете покину эти стены, справедливо укажете дланью за мною.

В комнате стало душно, тепло проникало под одежду, но скверное предчувствие морозило кости и мышцы.

— Каков заклич? — С надеждой спросил Отец.

«Обойдётся пропажей?»

— Убийство. Князь Симеон найден в опочивальне с пронзённой грудью.

Ноги подкосились, сердце болезненно заколотилось.

"Мы дали ему кров."

— Скажи, — от хлёсткого говора Гордея Назар вздрогнул, — в лавре найдутся безклятвенные?

Разум воспротивился рвущемуся ответу.

"Предотвращением станет правда."

— Юная дева пришла пару ночей назад.

— Добро, — странным голосом пробормотал дружинник, откинул голову и прикрыл очи.

«Сия обитель отныне заражена.»

***

Ливень безжалостно барабанил по окнам, потоки воды затрудняли хромое движение. Назар покинул библиотеку, снедаемый рисковой мыслью.

«Клятва настойчивее влечёт в землю, — обратился он к нависающей над кафоликоном безликой статуе. — Предыдущих посещали схожие думы?»

Образ Неведомой тянул изогнутые пальцы к надломленному фонтану в центре двора.

«Твой выбор, — Назар приложил дрожащую ладонь к груди, — моя ноша.»

Воспоминания булькающей чёрной жижи, раскалённым железом проносящейся по внутренностям, наполняло сердце решительностью.

«Вера отведёт глупость, выкорчует зло, сохранит покой. Плесень должно выжечь.»

Время неслось стремглав. Промокшие послушники недоверчиво косились и роптали, с усилием занося масляные бочки в холодную пустынку. Воспитанника Назар остановил взмахом руки.

— На галлициниуме келья должна сиять ярче солнца, — с отеческой улыбкой произнёс он и передал испуганному юнцу керосиновый фонарь.

В глубинах старческого разума бился в истерике опустившийся мужчина. И твердил, обгрызая ногти:

Беги! Спасайся! Ярость свода безгранична! Они без жалости вскроют правду!

«Вера защитит от страха, поможет рассмотреть истину среди плевел.»

Уста Отца тронула предвкушающая улыбка. Свод увидит след, и будет он красноречивее слов.

«Сломанное восстановим, гиблое оживим, — мысли о предстоящем роились на пути к приделу. — Невысокая плата за...»

Витражное окно разлетелось на осколки, из проёма донеслись женский вскрик и мужская ругань. Назар поспешил, с натугой подволакивая негнущуюся ногу. Порывы воющего ветра мешали открытию тяжёлых входных дверей. Запыхавшись, кашляя и кривясь от пронзительной пульсации в едва сросшейся кости, Отец ввалился в помещение с дымящими кандилами.

Гордей с искривлённым ненавистью лицом нависал над юной девой. Отточенным движением он схватил её за хрупкую шею и приподнял над полом.

— Мерзость!

Блеснуло лезвие.

— Не-ет! — В панике выкрикнул Назар и вскинул руки, спотыкаясь.

Меч пронзил девичий живот по гарду.

 

Правда дружинника Гордея.

От коня валил пар. Ноги его дрожали, дыхание вырывалось с храпом из раздутых ноздрей. Седло свалилось, когда Гордей отстегнул подпругу.

— Прочь! Пшёл! — Размахивая руками, он отгонял верного жеребца.

Верного ли? Как я?

Дружинник обернулся на вкрадчивый голос. Лишь засохшие стволы одиноких деревьев да серая почва, усыпанная камнями и булыжниками, виднелись в наступающих сумерках.

Он предаст! Приведёт свод к тебе!

Конь остановился неподалёку, прял ушами и недовольно фыркал на приближающегося хозяина.

Прошло две зимы с последнего похода. Крутые горы с частыми оползнями, возвышающееся над лаврой Клятвенных уродливое изваяние и преследуемое чувство одиночества - изменения не коснулись этих земель. Пыльная тропинка привела к широким воротам, сулящим временный покой. На звонкий стук дверного молотка раскрылась калитка, и показался прищуривающийся послушник с лампой.

— Эм... простите, лавра не работает в полночь, гостиница и трапезная зак...

Дружинник напористо прошёл через калитку, юноша проглотил слова и спешно попятился. От всученного тяжёлого свёртка из плаща с капающим дном он позеленел.

— К рассвету изготовить борцы, — Гордей повысил голос из-за раздавшихся позади желудочных излияний. — Кличь Назара в пустынку!

Со ступеней проскурницы, придерживая развивающиеся облачение, торопился ещё один служитель.

— Простите! Отца нельзя тревожить, вчера ногу повредил, кобыла дикая примчалась под ворота, пытался поймать её...

Дружинник остановил размашистый шаг и схватил преследующего болтуна за плечо.

— Не мели чепуху, служка. Назара смолоду знаю, ужас одолевает его при виде скакунов. Почто глаголешь обратное?

И тут проросли семена обмана?

— Зови, — Гордей ослабил хватку, заметив скривившееся лицо собеседника, — по месту рассудим.

Убранство осталось прежним. Поленья в кирпичном камине вспыхнули, и промёрзлые стены принялись наполняться теплом.

— Сколько роковых споров о границах породила эта земля.

Гордей надел шишак в попытке заглушить раздражающий голос.

Любопытно, что предпримет Дементий?

Не смей глаголить сие имя!

Я сказал, что вразумил словам сына.

Выбрав путь отречения от веры?

Но не от долга, как ты.

От возникшей в углу тени Гордей отшатнулся. Меч с шорохом покинул ножны.

— Убирайся! Тебя нет! — Воин свирепо озирался.

За дверью послышались перешёптывания.

Скребутся, как напуганные появлением кота крысы. Им явно есть что скрывать.

Не мне судить людей этих, — тревожное предчувствие сгущалось.

У тебя неплохо получалось. Взгляни на меня!

С рёвов дружинник развернулся на голос и вонзил меч в пол. Стул жалобно заскрипел, принимая его вес. Часть поленьев догорели дочерна, когда входная дверь отворилась.

Хм-м. Готовил речь, не иначе.

— Мне сообщили, что ход твой отягчён травмой, — гневно произнёс Гордей.

«Назар стучался. Уважению личного пространства неважно кто за дверью, глаголил он.»

— Дураки к старости не умнеют, — чужой голос резал слух. — Теряется удаль.

Крысы отправили подставного короля выпроводить нежеланного гостя за дверь?

Рукоять меча удобно легла в ладонь. Гордей поднялся.

Гляди! За дурака тебя держат. Обман здесь правит!

Малорослый, сгорбившийся, с широкими залысинами и смотрящий исподлобья старик носил символ настоятеля лавры.

Во главе паствы волк!

— Зато голос аки зайцы шкуру меняют?

Дрогнувший рот лже-Назара выдал скрываемое презрение. Гордея обуяла ярость. Старик закряхтел от удара головой об дверь, пятнистая кожа на шее порвалась от лёгкого прикосновения лезвия.

— Кто скрывается под личиной? — Воин всмотрелся в обличие из жидкой бороды и усов, выпирающих скул и скалящейся пасти.

— Время... нещадно, — враньё вырывалось с одышкой. — Бытие... не благо... для тела.

Скрывает правду! Извивается, аки червь.

Гордей приблизился и заглянул старику в бегающие серые глаза.

— Глаголь имя моё!

— Гордеем... величают...

Опасен знающий недруг, ударит в спину в момент слабости!

«Не для того я прибыл.»

— Слова и лик твои лживы, — дружинник нехотя убрал меч и отступил к камину. — Не мне быть послухом твоим.

Шишак давил на голову, но огонь и треск дерева действовали успокаивающе.

— Сие обитель безопасна, — раздался голос, полный презрения.

С тобой не считаются! Такого отношения ищешь?

— Покамест гонящие след не прибудут, — буркнул Гордей без раздумий.

Болезненное понимание правды станет причиной твоей кончины.

— Свод ведёт сюда? — Нервозно спросил старик. — Ответим по вере.

«Преследователи медлительны, но неукротимы жаждой крови. Место лжи не станет пристанищем.»

— Вестимо. На рассвете покину эти стены, справедливо укажете дланью за мною.

В наступившей тишине веки тяжелели, издали послышалось зовущее эхо жены.

— Каков заклич? — Вопрос выдернул из дрёмы.

— Убийство, — язык с трудом шевелился во рту, слова рвали душу. — Князь Симеон найден в опочивальне с пронзённой грудью.

— Так просто? Интересно, кто его так, и за что?

Непрошеная слеза скрылась в поросли под носом.

«Почто ступил на путь безверья? Братом, названным, на гулянье величался!»

Таким, как мы, свойственно признание ошибок. Это называется развитие.

«Требуемо покинуть обитель и добраться до владений Аврелия, но пешком недалече уйти. Нужен откуп от свода.»

— Скажи, в лавре найдутся безклятвенные?

— Юная дева пришла пару ночей назад, — звучащий голос дрожал.

— Добро, — Гордей закрыл очи и предался памяти, дотронувшись до висящей на шее ладанки.

***

За окном сверкало и грохотало, гнедая кобылка беспокойно ходила по стойлу.

— Небеса оплакивают кончину великого человека.

Гордей бросил у ворот тюк с приготовлениями и добавил сена в кормушку. Взъерошенный конюх охотно рассказал о пришлой деве. Быстро преодолев залитый двор, дружинник закрыл за собой дверь придела. Изнутри стены пристройки оказались покрыты странными письменами, мозаичные витражи блестели от горящих по периметру кандил. Ровные ряды скамеек обращались к алтарю напротив окон.

На звук дверей из-за алтаря высунулась голова с рыжей копной волос, обдала дружинника гневными зелёными глазами и отняла от губ указательный палец, оставивший кровь.

— Не знала о новых прихожанах, — говорила она бегло и хлёстко. — Если нуждаетесь в проведении ритуала, зайдите в кафоликон. В думах я болтаю вслух, это помешает сосредоточению.

— Не за ритуалами я прибыл, — каждый шаг дружинника звеняще отражался от стен.

Девушка поднялась с колен, отряхнула широкую одежду и недоверчиво вскинула голову.

— Тогда, зачем пришли?

Звучащая надменность пришлась ему не по нраву.

«Вера придаст сил, прогонит усталь из членов. Деяния во имя её праведны.»

— За тобою, дитя, — капли стекали с кольчуги, но это не мешало Гордею скамьями преграждать путь к выходу.

Лик девы исказился паникой. Держась стены, она перебежала на просторную половину у окон.

— Намерениями вашими правит боль, — на выставленных руках болтались украшения. — Назар окажет помощь.

Имя обманщика стала пощёчиной.

Узри истину! Не допусти помутнения взора речами!

Браслеты на бледных руках девушки схожи видимым на разорённых ковенах.

— Ведема, — прошипел воин, ощущая, как ярость разгорается в сердце.

Её кисть юрко нырнула в наплечную сумку. Гордей заметил недобрый прищур зелёных очей, в два шага сблизился и взмахом выбил предмет из девичьей руки. Раздался звон разбившегося стекла. Девица вскрикнула, сморщилась, прижала обвисшую кисть к груди и ринулась к образовавшемуся проёму. Предвидя это, дружинник схватил её за плечо и отшвырнул в противоположную сторону. Воющие порывы ветра ворвались в помещение и разом потушили свечи.

— Не надо... прошу... — Всхлипывала ведьма.

«Тело тонкое, лошадь выдержит обоих.»

Жалеешь врага своего?

От возникшего в воздухе разъярённого призрака Гордей пошатнулся и схватился за меч.

— Вера придаст сил...

Меня осудил, а тварь безверную щадишь?

Скрежещущий голос звучал эхом. Лезвие со свистом рассекало воздух.

— ...укроет от страха...

Ты слаб! Гнить будешь вместе...

— ...поможет рассмотреть истину среди плевел.

Помрачающий рассудок морок с хохотом растаял. Возникшую тишину прорезал кашель.

— Такова... ваша... вера?

Грохнула входная дверь.

Дружинник направился к дрожащей на полу девице, отпинывая вывалившиеся из сумки ведьмовские предметы. Её взгляд, полный бессильной ярости, сочетался с презрительной ухмылкой. Могучей рукой он обхватил её хрупкую шею и поднял, дёргавшую ногами, над полом. Вытянутые черты и острый нос напоминали крысиную морду.

— Мерзость! — Воспоминания отвратительных существ наполнило сердце уверенностью в деянии.

Лезвие без сопротивления пронзило живот хрипящей ведьмы, кровь хлынула из пасти, заливая одежду и пол. В стороне кто-то истерично закричал. Безжизненное тело мешком свалилось в красную жижу. Гордей повернулся на истошные звуки.

— На зов крысы примчался король?

Вспышка молнии осветила сардоническую улыбку распластавшегося на полу лже-Назара. Из тёмных углов и из стен послышались шептания и скрежетания когтей.

— Пристанище обмана и ведьма. Что иначе могло прорасти под крылом лже-Отца?

Скрежет нарастал, под полом почувствовались толчки. Гордей наступил на кисть старика, затрещавшую под сапогом.

«Вера привела сюда.»

Воин перехватил меч лезвием вниз и поднял его над головой.

"Очищению быть!"

Правое предплечье пронзила резкая боль, брызги крови отлетели в дверь. Второй очаг боли возник в левом плече. Рукоять выскользнула из ослабевших пальцев, вершина лезвия со звоном надломилась об пол. Гордей ошеломлённо уставился на пронзившие руки и кольчугу древесные корни. За спиной раздался искажённый голос:

— Так сложно, под слоем самообмана, признать правду, не так ли?

 

Правда девы.

На рассвете витражи главной постройки сияли, настенные кадильницы ароматно дымили, а голоса из ризницы монотонно зачитывали обряд.

— С возвращением, — раздался знакомый баритон.

"Кто я теперь для них?"

— Понятна речь, но вот посыл... — она обернулась. — Порою ваша алекситимия вводит в заблуждение, отец Назар.

Лицо собеседника осталось сдержанным, но глаза выдавали.

— Эмоциональности несклонна мудрость.

— Не всякая старость есть благомудрие, — подражание сенильному голосу вызвало у неё улыбку. — Не помню, чьи же это слова?

Со стороны послушников у стены послышался недовольный кашель.

— Ступай в библиотеку, покуда не смутила молодцев до заточения.

Прежде, чем дева уверенно направилась к выходу, пятнистая рука придержала её за локоть.

— Рады видеть тебя в здравии, Нея, — с теплом проговорил Назар.

Шелест страниц, неразборчивые шушуканья и высокие шкафы с прогибающимися полками — библиотека наполняла её сердце желанным трепетом. Настоятель появился, когда солнце находилось в зените.

— Не скрою, появление твоё нежданно, — Назар занял большой стол, заставленный огарками и кипами книг. — Комнаты не выделю, но придел заброшен. Можешь обжиться, пока не двинешься дальше.

Нея дотронулась до корешка потрёпанной бордовой книги, лежащей верхней в аккуратной стопке.

Мёртвые языки, том третий.

Горло предательски дёрнулось.

— Желаю остаться.

Старец дописал письмо и запечатал сообщение восковой печатью.

— Чем плохи оказались земли князя Симеона? — Чистый свиток лёг на стол, чернильное перо принялось царапать по бумаге.

Нея выудила из сумки искомое и положила на свободное место.

— Объясни, — Назар скосился.

— Это зажимал в хладных пальцах мельник, вздёрнутый на площади княжьего города, — ей не удалось сдержать дрожь в голосе.

— Краденное?

— Подобрал на мостовой, — дева тряхнула головой, — хотел расплатиться за зерно. Вместо плодов получил донос и петлю.

Назар подвинул блестящий камень в сторону девушки, желваки его задвигались.

— Теперь якшаешься с ворами?

Она почувствовала, как зарделись щёки.

— Он хотел выжить!

Отец размашисто подписался и отложил свиток в сторону.

— Схожее твердила про князя Аврелия.

— Разве ошибалась? — Нея взмахнула руками и принялась бойко ходить перед столом. — Оба правят нещадно! Я думала, что человек, преследующий благородные цели при помощи некой веры, проявит снисходительность и мудрость к подданным!

— Дитя...

— Я считала, что нет места хуже златых шахт Аврелия!

Каблуки её сапог отбивали гневный топот.

— Почему золото и вера не блага, а источники фобий?

— Несомненно, твоя политика кардинально отличается от княжьей.

— Логичнее допускать на шахты крепких мужей, лелеять трудолюбивых, помогать семьям работников — жители сами спустятся под землю. Симеону, руководствующемуся воспитанием через веру, достаточно примером показывать покладистость и заботу о бедняках и нищих. Вместо этого подданные боятся слова лишнего сказать под опасением оказаться неверно истолкованными!

Сердце судорожно колотилось.

— Разделяю твою боль, дитя, но затрагиваемые вопросы сложны пониманию юному возрасту. Человеку... — он сложил пальцы домиком и склонил голову, — порою необходимы ограничения. Без них мы аки звери, пробуждающиеся от запаха крови или куска стали в руке. Пугает то, что человеку неведом личный предел, переступив который единожды, — произнёс он с грустью, — обратной дороги без чуда не сыщешь.

— Вы оправдываете их?

— Князь Аврелий правит сурово, но справедливо. У провинившихся перед законом есть выбор — шахта или петля. Любое животное хватается за протянутую соломинку. Князь Симеон знаком с опасностями людской натуры. Его назидательная вера лишь инструмент для взращивания порядка в диких сердцах. Братья не идеальны, но стараются во благо.

Нея ощутила горечь в груди.

— Либо вера настолько ограничила вас, либо землю смердит от вашего присутствия, что с прошлого лета никаких изменений по округе не видно!

Она покинула библиотеку в спешке, проходящие мимо послушники замолкали. От обиды навернулись горькие слёзы. Дева упёрлась руками в мраморные края бассейна посреди двора. Бесформенная скульптура в скале над кафоликоном точно мать тянула кривые руки к безутешному чаду.

«Не быть домом месту, где тебя не пытаются понять. Даже родному гнезду.»

На зов колокола в трапезную она не направилась. Пыльные витражные окна придела и в детстве тревожили любопытство, но сейчас воспринимались осмысленнее. На окнах изобразили ритуал передачи власти: белобородый старец преподносит юнцу чашу с жидкостью; затем юнца хоронят при женщине в белом платье и с зеркалом в руках; на последнем витраже тот же юнец стоит перед склонившими колена силуэтами людей.

Двумя зимами ранее её отец, отдавший здоровье на воспитание, сменился на ныне управляющего лаврой. Она не припоминала какого-либо обряда, траур не отличался от схожих в иных местах. Но именно тогда ей намекнули, что девушке не место среди послушников-мужчин, что удачно совпало с личными целями. Нею влекли истории мира. Едва освоив бег, она носилась по двору, ловко уворачивалась от рыщущих рук взрослых. Осмелев, стала выбираться за ворота. Каждый приходящий путник приковывал внимание, за что её прозвали «Нея-надоеда».

Робкий стук в дверь согнал мечтательную улыбку.

— Войдите, — она понимала, что Назар продолжит разговор.

Створка приоткрылась, и в помещение ступил послушник.

— Прошу прощения, если потревожил вас... тебя... от дум, — со стыдом произнёс молодой человек, держа в руках плошку и крынку.

— Назар послал? — Требовательно спросила Нея, наблюдая за реакцией вошедшего.

Тот помотал головой.

«Как чужая.»

— Благодарю. Оставь у входа, — тем же тоном велела девушка и вернулась к изучению витражей.

Из привычных образов, видимых в городах и деревнях, выделялась жидкость в чаще. Тёмная, с пузырьками.

— Это обряд инициации, — раздался осторожный голос от дверей.

Смелость юноши одновременно разозлила и удивила её - послушникам запрещалось беседовать с прихожанами.

— Что тебе известно?

— Мало. Знаю, что не каждый годен.

— Каковы критерии?

Юноша вновь встряхнул головой и плотно сжал губы.

— Тогда откуда познания? — Мягче поинтересовалась она.

— Я следующий.

***

Нея проводила время за познанием позаимствованных из библиотеки рукописей и свитков. Отец Назар огласил срок в три дня, но выбор ворот оставили за ней. От бордовой книги болела голова, пять сломанных писчих перьев валялись между лавками, а выписываемые руны не походили на изучаемые. Послушник — Глеб — молча унёс пустую посуду и вернулся со свежим блюдом и парой целых перьев.

— Спасибо, — с интересом молвила она.

«Хоть ответственности не желает, забота ему не чужда. Возможно, это качество послужит на пользу лавре.»

Когда треснуло последнее перо, Нея в гневе закричала. Глеб мотнул головой на просьбу новых перьев. Покинув пристройку, она удивилась закатному грозовому небу. Оставалось два дня на решение вопроса направления.

Встревоженные послушники пробежали к дальним воротам, откуда слышались ржание и крики. Поддавшись любопытству, она направилась на шум. Калитка с грохотом распахнулась, и пара крепких юношей втащила кого-то во двор. Следом протиснулись и ведущие за удила брыкающуюся гнедую кобылку.

— В стойло её, в конюшню ведите! — Возбуждённо кричал знакомый голос, срываясь на болевые стоны.

Сквозь суетящихся юношей Нея углядела Назара, влекомого в сторону проскурницы. Правая нога его под неестественным углом волочилась по земле и оставляла красную борозду. На ступенях Глеб перегородил девушке путь и в привычном молчании замотал головой.

Когда в наступивших сумерках завыл ветер, и на лавру опустился покой, она пробралась к Назару. На столе, рядом с постелью, осталась чаша со снотворным молоком. Веки Отца были прикрыты, на ноге наложена припарка. Она подмечала, как врачуют в городах, сердце наполнилось решимостью, но разум предостерёг.

«Ошибка стоит жизни, знания обряда пропадут вместе с ним.»

Борясь с сомнениями, она осторожно дотронулась до бинта, желая увидеть рану. К удивлению, едва прикоснувшись, узрела больше: сломанную кость соединили почти правильно, в тканях застряли осколки, но жилы и мышцы остались целыми. Только в ране не обнаружилось жизни.

«Он стар, — возникла мысль в голове. — Тело не справится.»

Она вспомнила страницу бордовой рукописи. Обмакнула пальцы в чаше и тщательным движением принялась выводить руну на ткани вокруг раны. Назар напрягся, послышался болезненный стон.

«Борись!»

Руна получилась похожей. Кулаки старца разжались, рот расслабился. Нея тяжко села на пол и прислонилась головой к стене. Усталость налетела моментально.

***

— Либо тебя за глупость бранить, либо за мудрость хвалить, — послышался довольный голос.

Веки нехотя разлепились. На постели сидел Назар, в свете свечи его лицо выглядело странным.

«Он улыбается, значит это сон.»

— Успела название заучить?

— М? — Язык едва ворочался из-за сухости во рту.

— Руна Гой, — уточнил Назар. — На забытом языке значимо «жизнь».

Он постучал по бинту и не поморщился.

— Останусь в постели, не нужно смятений в сердцах юнцов. Сама бросай дела, садись за книги. Когда придёт время, будь готова.

— К чему? — Происходящее казалось миражом, разум противился принятию такой реальности.

— Брось глупости мелить, к обряду, вестимо!

— Но... — она приняла неудачную попытку подняться, — Глеб...

Назар отмахнулся как от назойливой мухи.

— Сердце большое, да мягкое. Стрел летает над нами тучи, не выдержит попадания. Слова, услышанные в библиотеке, придали ум раздумьям. Лавра нуждается в возрождении из небытия. Ты, — длинный палец ткнул в девушку, — поведёшь их.

Нея поняла. Предлагаемое означало занять положение между враждующими князьями.

— Не торопись, — кивнул Назар, — дам достаточно времени. Главное, бежать более не нужно, теперича лавра будет тебе домом.

Она ворвалась в придел и принялась в спешке собирать сумку.

«Бечь? Куда?»

Оба выхода вели в земли Аврелия и Симеона. Южнее — непроходимые болота. Севернее — цепь неприступных гор. В рукописях упоминались иные народы, но троп к ним не описывалось.

«Проход утаен? Дороги сводятся здесь.»

Нея вышла под свирепствующий ветер и словно впервые посмотрела на безликую статую, что возвышалась над старыми постройками.

«Неведомая несёт стражу. Стережёт что-то важное?»

Гонимая столкновением с жестокостью князей и предчувствием путешествия в неизведанные места дева металась между библиотекой и приделом. Когда закончились чернила и перья, использовала воск и золу на внутренних стенах пристройки. Звучал голос Глеба, но Нея в молчании спешно переносила заметки.

Первый раскат грома напугал девушку. Она зажгла свечи на кандилах для разгона сгущающейся темноты. Выписки сводились к одному — проход по ту сторону гор сокрыт в одном из зданий лавры. История насчитывала десяток перестроек, и не каждый архитектор знал про тайны этого места.

Зачитавшись и водя измазанными в золе пальцами по стене, она не заметила треснувшей краски. Ойкнула от боли, приложила палец к губам. Нагнувшись к сумке у алтаря, девушка принялась искать тряпку, когда входная дверь хлопнула.

«Глеб проявляет странную заботу, — улыбка коснулась её губ. — Это, как-то, приятно.»

Высунув голову, Нея насторожилась — на входе стоял широкоплечий, в мокрых доспехах, дружинник. Дикие глаза его, рыщущие по помещению, остановились на девушке, дрогнул искривлённый рот.

— Не знала о новых прихожанах, — она старалась унять предательскую дрожь в голосе. — Если нуждаетесь в проведении ритуала, зайдите в кафоликон. В думах я болтаю вслух, это помешает сосредоточению.

— Не за ритуалами я прибыл, — воин не отводил странного взгляда.

«Это путник, пришлый, как и я, — пыталась успокоиться она.»

В животе похолодело от неприятного предчувствия.

— Тогда, зачем пришли?

— За тобою, дитя, — дружинник неумолимо приближался, двигал скамьи и преграждал путь к выходу.

Нея, ощущая себя гонимой мышью, перебежала к витражам — единственному широкому месту.

— Намерениями вашими правит боль, — воин надвигался. В свете свечей он смотрелся исполином. — Назар окажет помощь.

Сказанное остановило грозную поступь, лицо мужчины скривилось, рот нервно задёргался. Он уставился на свисающие с рук девы украшения, сделанные староверами в честь праздника женского плодородия.

— Ведема, — услышала она рык сквозь не разжатые уста.

В схожей ситуации выученный фокус стал спасением. Найденная в сумке пара камней при сжатии принялись нагреваться. Важно попасть в голову, тогда хватит полученных мгновений, дабы выскочить на улицу, где крик будет услышан.

Дружинник возник рядом и люто вышиб камни из ладони, боль пронзила запястье.

«Беги! — надрывался разум.»

Сквозь слёзы Нея разглядела возникший проём в разбитом окне и сорвалась к нему со всех сил. Что-то тяжёлое опустилось на плечо, послышался хруст. Затем, словно пращой, девушку рвануло в сторону. От удара об скамьи заложило уши, во рту возник привкус крови. Придел погрузился во мрак.

Она ползла по холодному полу, сдирая кожу с локтя и пытаясь забиться под лавку.

— Не надо... прошу...

Из ножен с шелестом выскользнуло лезвие.

— Вера придаст сил... — Голос воина вибрировал и набирал мощь.

Меч со свистом сёк пустоту.

— ...укроет от страха... поможет рассмотреть истину среди плевел.

Вместо смеха вырвался кашель.

— Такова... ваша... вера?

Хлопнула входная дверь. В окружающих тенях сгорбленный силуэт оставался неразборчивым. Рядом опустился истоптанный сапог. Мозолистая пятерня грубо сдавила шею и перекрыла дыхание. Дружинник приблизился.

— Мерзость, — пахнуло смрадом и смертью.

«Изгой.»

Раненный палец соскользнул с бригантины. Холодное лезвие пронзило кожу девичьего живота, разрезало внутренности и вышло из спины. Тело содрогнулось в беззвучном крике, из горла хлынула кровь, заливая доспех дружинника. От падения на пол разум помутился.

Как сквозь сон доносилось стенание. Среди сменяющихся образов с безмолвно шевелящими губами выделялся один женский. Нея протянула к ней крохотные пухлые руки.

Виринея, — с теплом обратилась она к девушке, — раскрой истину. Не бойся того, что дано тебе природой.

Тьма отступила. Безвольными пальцами ей удалось начертить руну в густой луже. Губы едва двигались, но этого оказалось достаточно. Земля содрогнулась, посыпалась краска с потолка, попадали кандила. Из каменного пола позади дружинника вырвались два древесных корня и пронзили кольчужные руки.

— Так сложно, под слоем самообмана, признать правду, не так ли? — Повелительно произнесла Виринея и шевельнула обвитой листьями кистью.

Воин ревел и сопротивлялся, жилы на шее вздувались. Гибкий побег обхватил его ноги, и исполин рухнул на живот. Сумев поднять голову, он с ненавистью воззрился на то, во что превратилась девушка.

— Великий воин, зарождающий страх в сердцах людей одним именем своим, — глаголила Виринея, не отводя пульсирующих зелёных глаз. — Использующий самообман для оправдания природной жестокости, — ещё движение кисти, и из пола вырвалась лоза. — Не допускающий инакомыслия и мировосприятия, отличительного от собственного, — толстый прут с тошнотворным хрустом пробился сквозь сжатые зубы воина и стал погружаться глубже в глотку, пока бьющие по полу конечности не затихли. — Смерть.

На улице раздался треск и небывалый грохот. Кто-то закричал.

У входных дверей дёргалось тело в бесформенном одеянии.

— Дитя, — в ужасе прохрипел старец, прижимая к груди раздробленную кисть.

— Отец, — откликнулась Виринея.

Вырвавшиеся корни взметнули кричащего старика в воздух.

— Настоятель, воспитывающий смирение и трудолюбие в порочных сердцах отбросов. Использующий самообман для ограничения воли, — прутья подтянули стонущего старца. — Распространяющий свою клетку на других.

— Пред каждым стоял выбор, — старался перекричать Отец грохот снаружи. — Существование в умирающих стенах лавры или жизнь лучины, аки трусы, — лицо старика выражало вывозов. — Таково решение. Барахтаться на дне, забытые, не нужные, зато живые.

 

Правда...

Прошло полдня, но пепел продолжал падать с неба. Разверзнувшаяся на месте фонтана костница не имела дна. Выжившие послушники с волнением взирали на стоящих у края колодца сгорбленного старца и рыжеволосую деву.

— Откупившись от свода, ты не избавишься от Дементия, — Нея говорила сурово. — Новый князь мечом направится выкорчёвывать веру.

— Это истребление лишь одно из многих, — Отец пошевелил пальцами перебинтованной руки и поморщился. — Намерения к расширению влияния естественна для власть имущих. Но из человека веру не вырежешь. Ему важно на что-то надеяться.

— Самообман есть часть человеческой натуры?

Старик молча закивал, и это движение напомнило ей кое-что. Нея посмотрела на скопище юнцов поодаль.

— Можешь остаться, — Отец перехватил взгляд. — Стать судьёй или повести их за собой к новому.

Грусть тронула девичье сердце, ладонь коснулась зашитого живота.

— Не желаю видеть, как рождённых захлестнёт море мечей. Судья... — она повернулась к разрушенному кафоликону и пустому месту в скале, — Неведомая покинула вас.

— Она не покинула, а переродилась, — с хитрым прищуром произнёс старик.

— Не тешь себя пустыми надеждами. Мною руководят знания, а не вера.

— Но слепо следуешь за мечтою.

— В поисках места, свободного от людских заблуждений.

— Ход человека не остановить. Как ледник, неумолимо он распространится по доступным землям. А когда достигнет предела, смело перешагнёт навстречу неизведанному.

— Не всяк такой. Когда найду подходящее место, отправлю весточку с пометкой «Отцу Назару», — Нея вновь обратила внимание на послушников. — Кто-то и ответит.


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...