6+

 

– Загорье – это районный центр. Центр Загорского района. Как наш город – столица области, так и Загорье – столица. Только района.

– А Москва – столица нашей Родины! – не стала дожидаться вопроса Маша. С самого начала осени мама частенько стала вот так – подробно и поучительно – проговаривать многие вещи, на которые раньше не обращала внимания. Наверное, потому, что Маше-дошкольнице можно было этого не знать, а вот с Маши-первоклассницы спрос совсем другой!

За окном мелькнули и пропали нахохлившиеся под тяжёлыми снежным шапками каменные буквы: «Загорскии раион». Маша вспомнила, как на одном из уроков Наталья Николаевна показывала им «фокусы», движением влажной тряпки превращая «зайку» на доске в «заику», и мысленно хихикнула: «Зима, будто тряпкой огромной, протёрла леса и поля...»

Ого! Кажется, очередная ромашка получилась! Это папа так придумал – называть случайно вылетающие у неё стихотворные строчки «Машкины ромашки». Надо будет попросить у бабы Мани в Загорье купить толстую тетрадку, чтобы записывать ромашки. Она давно обещала папе это делать, да только побаивалась, что капризные, своенравные буквы «по-письменному» будут разъезжаться по строчкам и путаться своими длинными хвостами и упрямыми рожками. Вот на каникулах и потренируется, а потом привезёт в город и покажет папе!

Маша отчётливо, как наяву, представила тетрадь в строгой, тёмно-синей обложке, на которой они с бабой Маней аккуратно напишут «Мои первые стихи». Или так: «Стихи первоклассницы». А может, даже «Строки первых каникул». Ужасно романтично, хотя первые – осенние – каникулы у неё уже были. Зато это первые зимние каникулы, которые Маша проведёт в Загорье.

Кроме загорской бабы Мани, у Маши есть ещё баба Вера, которая живёт далеко на юге в станице с красивым названием Чудное. Каждое лето Маша ездила к загорской бабушке с мамой и к чудинской – с папой, только отпуск у папы длинный и всегда летом, поэтому в Чудном они жили подолгу, а в Загорье маму отпускали не больше, чем на пару недель. Зато баба Маня всегда приезжала к ним в город на новогодние праздники, когда у Маши в детском саду и у папы в его областном колледже искусств и ремёсел были длинные выходные. А у мамы почти всегда дежурства, в праздники даже больше, чем обычно, потому что мама – медицинская сестра.

А вот в минувшее лето – последнее перед школой – отпуска у мамы не вышло совсем. А папу, наоборот, вместе со всем его колледжем отправили «на дистант» (на дивант, как шутил папин друг дядя Слава), так что папа даже экзамены у своих студентов принимал через камеру на компьютере, а потом они с Машей на целых два месяца уехали в Чудное.

Вот так и получилось, что Маша уже год не видела бабу Маню и ждала её новогоднего приезда. Только неделю назад в их квартире раздался телефонный звонок, после которого мама присела на табурет и растерянно посмотрела на Машу.

– Баба Маня... Руку сломала... Гипс наложили, говорит, всё в порядке, но ехать уже не рискнёт... Как же ты тут одна в праздники...

Тут и Маша поняла причину маминого замешательства. Бабушку, конечно, очень жалко. Но если она не приедет – с кем останется Маша во время маминых суточных дежурств?

Всё дело в том, что папины студенты сняли фильм, который вышел в финал какого-то конкурса. И студентов – а вместе с ними и папу – пригласили в ужасно далёкий и ужасно красивый город Санкт-Петербург. Про «ужасно далёкий» – это папа пояснил, что лететь и ехать до него придётся, как до чудинской бабушки, только в другую сторону – на север, а не на юг. А про красоту Маша и сама видела, когда смотрела с папой альбом «Петергоф. Столица фонтанов», который приносил дядя Слава. Жаль, что зимой папа, наверное, не увидит фонтанов... Но что же будет с Машей?

Вопрос этот три дня витал в воздухе, пока мама, придя с очередной смены, не выдохнула облегчённо:

– Договорилась! Дали два дня, увезу тебя в Загорье и на следующий день вернусь. А забирать уже папа приедет. В Загорье и Новый год встретишь. Там знаешь, какую ёлку на площади наряжают – не хуже, чем у нас. А горки и покруче будут! Только тебе нужно бабушку слушаться и во всём помогать, чтобы ей со сломанной рукой не пришлось за школьницей ухаживать, как за маленькой девочкой...

Ну вот, опять! Снова мама проговаривает очевидные вещи, будто Маша сама не знает. Даже папа вступился:

– Во время твоих дежурств мы же справляемся, Маша и посуду моет, и ужин готовить помогает, и квартиру к празднику мы с ней вдвоём вон как прибрали и украсили!

Это правда, из-за поездки папа решил поторопиться, и уже к середине декабря на широком подоконнике в гостиной раскинулся чудесный зимний городок, а в окно кухни заглядывала настоящая Ледяная Королева... Папа у Маши художник, он и в детском саду всегда приходил помогать перед праздниками, в Машину группу потом даже чужие воспитатели заходили полюбоваться.

Наверное, баба Маня из-за гипса не успела приготовиться к Новому году, да и вообще – она же собиралась приехать к ним в город. Надо будет обязательно помочь ей и украсить весь дом! Ой, а вдруг у бабушки игрушек ёлочных нет? Приезжая в Загорье летом, маленькая Маша не задумывалась, как же уютный дом под старой яблоней поживает весь остальной год... А большой она стала совсем недавно, так что ещё не успела о многом важном подумать.

– А игрушки, мама, игрушки для ёлки в Загорье есть?

– А?.. – Мама несколько раз моргнула, отводят глаза от белых холмов, проплывающих за окном автобуса. – Есть, конечно. Хорошо, что ты вспомнила. Надо будет достать с чердака, чтобы вы на лестницу не вставали. Там целая коробка, только... – мама чуть нахмурилась своим особым, «поучительным» выражением лица, и Маша безошибочно поняла – сейчас последует очередной «урок». Так и есть:

– Только у бабы Мани много стеклянных игрушек, там и из моего детства есть, и даже от прадедушки Ивана, послевоенные, тебе нужно быть очень осторожной! Эти игрушки такие хрупкие, а ведь они...

– Знаю, – девочка понятливо закивала, – это часть нашей истории! Нашей памяти. В обычной стеклянной игрушке, в фонарике или хлопушке далёкое спряталось детство, оставшееся в наследство... Ой! Мам, слышала? Опять ромашка вылетела!

Мама улыбнулась, радостно, но как-то устало. Ещё бы, она же поехала на вокзал прямо с дежурства. Папа, провожая их, наказывал Маше:

– Проследи, чтобы мама в автобусе поспала, и в Загорье не давай ей слишком утруждаться, а то попытается за один вечер вычистить весь снег и настряпать вам угощений на две недели.

Маша чуть за косичку себя не дёрнула от досады. Вот балда-то! А ещё школьница!

– Мам, ты поспи пока, и про игрушки не переживай, мы сами всё нарядим. Я из бумаги умею разное вырезать, я ёлки на окно сама делала! Ты отдыхай пока...

– Да поздно уже отдыхать, почти приехали, – мама снова улыбнулась и показала на замелькавшие в окне домики. – Вот и Загорье, чуть-чуть до станции осталось. Бабушка, наверное, уже заждалась.

 

***

 

– Спит?

– Спит, спит, тише, не разбуди!

– Большая какая выросла... Наверное, не вспомнит нас...

– И речь мою понимать уже не сможет... Мррр...

– Тебя хотя бы видеть не перестанет, а мне каково?!

 

Сон, тёплый, чуть пахнущий полынью и мятой от чистой наволочки, покачался на качелях длинных тёмных ресниц, скользнул по выбившейся пряди волос, пощекотал уголки губ, от чего девочка широко улыбнулась. Как же хорошо у бабушки, как хорошо, что волшебные сны её дождались!

Полтора года назад Маша даже верила, что это всё взаправду, и взахлёб рассказывала бабушке по утрам, что за печкой живёт маленький домовёнок, из чердачного окна можно скользнуть по лунной дорожке прямо в сад, а кошка Рената умеет говорить не только по-человечески, но и по-французски, и любит напевать такую боевую и одновременно нежную песню «Но-рье-де-рьен»! Теперь Маша, конечно, уже большая. Но хорошие сказки и интересные сны по-прежнему любит.

– А-апчхи!

Девочка так и подпрыгнула на кровати, разбуженная собственным звонким чихом. Всё понятно: хитрый луч по-зимнему низкого солнца нашёл щель между половинками штор и пощекотал её прямо за нос. Это у Маши от папы, тот тоже всегда чихает под прямыми солнечными лучами. А мама говорит, что такой аллергии не бывает, и очень сердилась однажды, когда они с папой дружно расчихались на залитом солнцем крыльце. А они не нарочно, правда!

– Проснулась? – баба Маня заглянула из кухни в комнату, которую так уютно и немного по-сказочному называла горницей и в которой на большом, похожем на потёртого плюшевого медведя диване спали, приезжая в Загорье, Маша с мамой... Мама!

– Уехала мама... Пришлось на самый первый автобус встать. Только и успела термос с чаем да пироги завернуть. Тебя будить не стали, – баба Маня чуть виновато улыбнулась и тут же подмигнула Маше. – А кто вчера только половину начинок попробовал? Вставай скорее завтракать, вон Рената умывается, небось, скоро и гости пожалуют.

Трёхцветная бабушкина кошка действительно сидела на пороге комнаты и аккуратными движениями розового язычка приводила в порядок и без того сияющую шкурку.

– Ой, а я и не помнила, что она такая пушистая! Хвост прямо как у белки.

Кошка взглянула на девочку чуть с укоризной, а бабушка рассмеялась:

– Ты же только летом её видела, к зиме она всегда обрастает.

– Чтоб не мёрзли грудки и хвосты, утепляйся мягкой шерстью ты! Ну а чтоб в снегу не мёрзли лапки, баба Маня свяжет тебе тапки! – девочка с хитрой улыбкой покосилась на бабушку. – Видишь? Вот такие вот ромашки получаются.

– Хорошо получается, – серьёзно кивнула бабушка. – Только если ты обращаешься к одной Ренате – то почему грудки? И хвост у неё пока один, так что надо бы ещё поработать над точностью. Например, так: чтоб не мёрзли спинка и живот...

– Пусть погуще шёрстка отрастёт! – победно закончила Маша. – Баб, ты если что ещё в моих ромашках заметишь, ты мне обязательно говори. А то все только хвалят и умиляются, а я ведь хочу научиться по-настоящему хорошо писать... – и девочка погладила синюю обложку блокнота, лежащего на тумбочке у дивана.

Вчера вечером, когда Маша с мамой дружно лепили пирожки, а баба Маня аккуратно, одной рукой помешивала в кастрюльке и сковородках разные ароматные начинки, на внучкину просьбу о тетради бабушка, чуть подумав, сказала: «Погоди, сейчас...» – и, через минуту вернувшись в кухню, протянула Маше блокнот – почти такой, как в мечтах, только лучше, толстый, в тяжёлой обложке густо-синего цвета. С серебряным обрезом (это мама пояснила, что внешний край страничек называется обрез), чуть голубоватыми листами и синими узорами дат в уголках.

– Мама, это же профессиональный, очень дорогой ежедневник, – попробовала возразить Ирина Васильевна, но бабушка только отмахнулась:

– На работе подарили, когда на пенсию провожали. А на что он мне? Погоду записывать, что ли? Видишь, – бабушка показала на уголок листа, – записи начинаются с первого января, а впереди ещё несколько чистых страниц, так что и путевые заметки свои записать можешь. А с нового года – ни дня без строчки!

Записать в новый блокнот утренние ромашки, конечно, очень тянуло, но запах пирожков из кухни оказался сильнее, и Маша, быстро пригладив волосы, поскакала завтракать.

– Слышал?.. – кошка проводила девочку задумчивым взглядом. – По-настоящему хорошо писать...

– Выросла, выросла наша Маша, – косматый человечек высунулся из-за шторы и почему-то тоже погладил синюю кожу обложки. – Смотри-ка, ещё и в стихи попадёшь... С двумя хвостами, – хихикнул он над пушистой подругой.

– Лишь бы за настоящий хвост не трогали!..

Кошка лениво потянулась и отправилась вслед за бабушкой и внучкой на кухню.

 

***

 

– Ба-аб, а что за гости? – Маша прищурилась, пытливо глядя на бабушку. Уж она-то знала: баба Маня редко что-то говорит просто так.

– Да Алёнка соболевская. Ждёт тебя, не дождётся. Она и вчера днём забегала, когда вы ещё ехали, а вечером не смогла, у них в школе репетиция новогодняя...

Маша и обрадовалась, и разволновалась: она тоже очень хотела увидеть соседку, с которой их связывало столько летних игр и даже настоящих приключений! Только не изменилась ли подруга за полтора года, не зазналась ли? Как-никак, второклассница...

По доброму бабушкиному лицу вдруг будто пробежала серая хмурая тучка.

– Беда у Соболевых, Маш, – как-то особенно серьёзно, как взрослые почти никогда не говорят, обращаясь к детям, вздохнула она. – Помнишь младшую их, Настюшку? Болеет ребёнок, уже три месяца по врачам. И в область ездили, я и маме твоей звонила, она помогала на приём попасть. Ничего не могут найти, а девочка все слабее, почти не встаёт...

Маша почувствовала, как что-то колючее остро царапнуло в груди. Она ведь не так давно слышала, как мама рассказывала папе про дочку каких-то знакомых, только пропустила мимо ушей. К маме всё время кто-нибудь обращался за помощью. А оказывается, беда коснулась Настюшку... Маша вспомнила, как эта невозмутимая, большеглазая малышка охотно играла со старшими девочками, покладисто соглашаясь на отведённые ей роли.

Точно в подтверждение бабушкиным словам в сенях раздался громкий стук.

– Ну вот, наверное, уже прискакала твоя гостья. Беги, открывай.

Но бабушка ошиблась.

На пороге стояла высокая женщина, будто составленная из нескольких палок. Её худобу не скрывало, а может и подчёркивало ярко-малиновое пальто с пушистым лисьим воротником. Девочка даже рот приоткрыла, столкнувшись взглядом с почти живыми, блестящими и ужасно грустными бутылочно-зелёными глазами на рыжей мордочке.

«Глаза в глаза. Где зверь, где человек? Кто будет жить, а кто уснул навек...» В голове пролетели тревожные, какие-то холодные строки, которые совсем не тянуло делить с чистыми страничками блокнота.

– Где, говорю, Мария Ивановна?!

Визгливый голос вырвал Машу из оцепенения, но баба Маня уже сама вышла в сени и мягко подтолкнула девочку в дом.

Ну уж нет, оставлять бабушку наедине с этой странной женщиной точно не хотелось, и Маша решительно встала чуть позади, настороженно глядя на незнакомку.

– Что же это вы, Мария Ивановна, а ещё в почётные жители претендуете! А сами!

– Во-первых, здравствуйте, Альбина Эдуардовна. Во-вторых, впервые слышу, что я на что-то подобное претендую. А в третьих... Что случилось?

– Случилось! Не ожидала я от вас, пожилой человек, серьёзный, не то, что Соболевы эти со своей кучей ребятни...

Взгляд незнакомки упал на девочку, и Маша почувствовала, как холод начал пробираться под кокон наброшенного на плечи пушистого платка. Девочка поплотнее запахнулась, но не тронулась с места, только ещё ближе прижалась к бабушке.

– Вчера, уезжая в город, наказала Андрюше почистить снег с дорожки. Бедный мальчик старался, чуть пальцы не отморозил, а вечером какая-то подозрительно особа взяла – и весь снег из вашей ограды к нам перекидала! Хоть заново не берись за лопату!

Худой палец с длинным малиновым ногтем под цвет наряда обвиняюще ткнул бабушке в грудь. Лисьи лапки на пальто посетительницы, на одной из которых блеснул браслет из чёрного металла, раскачивались в такт гневной тираде, и девочке вдруг показалось, что стеклянный глаз зверя просит о помощи.

– Вынуждена вас огорчить, Альбина Эдуардовна. Подозрительная особа, как вы изволили назвать мою дочь, снег действительно чистила: я же пока из-за руки не могу. Но ссыпала она его исключительно на мою клумбу с розами, в чём вы легко можете убедиться. Чем вчера занимался ваш Андрюша вместо чистки снега – это я вам не подскажу. А вот где пальцы отморозил – не только я, но и вся улица видела. Взялся кидать снежками в соболевского Малыша, смотрите, оторвётся когда-нибудь, мало не покажется. Так что всего доброго! – Мария Ивановна сердито закрыла дверь прямо перед носом возмущённой гостьи.

– Пойдём скорее в дом, замёрзнешь совсем!

Бабушка здоровой рукой обняла кутающуюся в платок внучку и поспешила внутрь.

 

***

 

– Баб, кто это? Что за скандалистка такая?

– И не говори, Машуля, скандалистка – самое точное слово. Соседка наша новая, вместо Звягиных, те в город уехали. Житья всей улице не стало, как летом эти Карагачевы появились. Я уж вчера при маме не стала рассказывать, чтоб не волновать, а тебе скажу: к забору их зазря не лезьте, ни к чему нам лишние свары да шум. И с сыном её, с Андрюшей этим не связывайся. Хоть и большой лоб, в пятом классе, а, говорят, и девчонку обидеть может.

В это время в сенях снова раздался стук – звонкий, весёлый, Маша так и подскочила на табурете. Это-то точно Алёнка! Подружка так закружила её по сеням, сжав в объятиях, что Маша почувствовала: тревога была напрасна. Хотя в городе у неё и много приятельниц – во дворе, в саду, а теперь и в школе, – но такой, как Алёнка, нет.

– Ох, вы не представляете, что сейчас было! – Алёнка вытаращила и без того огромные глаза и смешно надула щёки. – Врывается к нам Ангина Эдугадовна...

Маша так и прыснула. Алёнка осеклась было, бросив опасливый взгляд на бабушку: не получить бы замечания за неуважение к старшим. Но Мария Ивановна, будто не расслышав, спокойно наливала гостье чай в расписную кружку, и Алёнка продолжила:

– ... и ка-ак давай кричать! Ваш, говорит, Малыш целыми днями лает, нашего Андрюшу пугает, мальчик плохо спит по ночам! А если он сорвётся и кого-нибудь покусает! А наш Юрка и говорит: если ваш Андрюша ещё раз со снежками полезет, я его сам покусаю! А маме на Юрку наругаться надо, а самой смешно! А потом я не дослушала, потому что к тебе торопилась, – закончила она, глядя на подругу.

– Пойдёшь со мной на репетицию? Мы для малышей спектакль готовим, для детского сада и ещё для Дома ребёнка, который за мостом. Баб Мань, можно? В десять репетиция начнётся...

Две пары детских глаз с надеждой уставились на бабушку.

– Как раз успеете чай допить и собраться. Только как пойдёте – забеги, Алёнушка, домой, я тут положила Юрочке с рыжиками пирог, он же их летом собирал, а Настюше – с морошкой. Самая полезная ягода, от всех хворей...

 

***

 

Лунный зайчик перепрыгнул с подоконника на край дивана, пробежал по одеялу и запутался в пушистой Ренатиной шубке. Бабушкина любимица во сне дёрнула ушами – щекотно, наверное.

Маше всё никак не спалось, будто не отпускала пёстрая круговерть минувшего дня. После репетиции девочки забежали к Соболевым пообедать и снова умчались вместе с Алёнкиным братом, четвероклассником Юркой, кататься на санках с высокого холма за огородами. Зимние каникулы в Загорье оказались ничуть не хуже летних.

Только одинокой занозой среди воспоминаний такого хорошего дня сидела щемящая жалость к маленькой Настюшке. Маша не сразу и узнала пятилетнюю девочку – такой худенькой, почти прозрачной она стала. Сочный, ароматный пирожок от бабы Мани Настя лишь надкусила – и обессиленно уронила руку.

– Ничего, Настюш, ты отдохни, а потом ещё поешь. Морошка – она знаешь, какая полезная! Баба Маня сказала... – Алёна быстро отвернулась, но от подруги не укрылась дрожащая в уголке глаза капелька. Она и сама чуть не плакала. Помочь бы, но как, если даже лучшие областные доктора оказались бессильны?

По комнате скользили невнятные, похожие на изломанные крылья тени. То в одном, то в другом углу раздавались тихие, пугающие шорохи.

Маша хотела уже, как раньше, в детстве, соскочить с дивана и шмыгнуть в маленькую бабушкину спальню, как вдруг оказалось, что она незаметно для себя провалилась в сон. Да не простой, а самый настоящий сказочный. В котором штора, прикрывавшая половинку окна, отодвинулась, и из-за неё высунулся маленький лохматый человечек.

– Ты где весь день пропадал? – недовольно муркнула, поднимая голову, Рената.

– Да за скырлами охотился, с утра целых две штуки в сенях появились. Уж я их караулил, вёрткие такие! Чуть банку с вареньем не разбили, еле успел поймать!

– Кто такие скырлы? – прошептала девочка, садясь на диване.

Человечек подпрыгнул от неожиданности.

– Видишь, что ли?.. – недоверчиво прищурил он один глаз, и без того наполовину закрытый длинной чёлкой.

– Вижу, конечно, это же мой сон, мне и смотреть!

Рената, потянувшись, выпустила и снова втянула когти, прозрачно блеснувшие в лунном свете. Человечек подтянулся на шторе и уселся на тумбочку.

– Скырлы – это скырлы. Мерзкие такие, серые. Так и норовят напакостить. То посуда бьётся, то ссоры на ровном месте случаются. Продукты грызут, хоть и не едят – только портят. Питаются-то они злобой, дурным мыслями, словами плохими. А уж где заведутся – там того и гляди беда приключится. Особенно маленьким деткам, или там теляткам молочным плохо бывает, пьют из них жизнь...

– Надо же, – удивилась девочка. – Хоть и сказочный сон, а злых сил и тут хватает, честным людям жить не дают...

– То-то и оно, что скырлы эти всегда к честным да добрым людям залезть норовят. Чего, спрашивается, не сидят с теми, кто их создал? Там и покормиться можно вдоволь. Но вот не может человек быть злым или добрым только в душе, дела обязательно наружу вылезут. Тянется злодей к добрым людям – вредить им, пакостить. Так и скырлам не сидится, дурная их природа выхода требует.

– А люди что ж, этих ваших скырлов не замечают? – Маша решила, что хоть сон и подчиняется только сложным и призрачный законам снов, но порядок в нём навести не помешает. А то потом начнёшь кому рассказывать – и сама запутаешься.

– Не скырлов, а скырл, – поправил человечек. – Редко когда... В упор их точно не увидеть, а если отвести глаза – могут и мелькнуть где в углу... Только быстрые очень. Серые, хвостатые, люди их обычно за крыс принимают, если уж заметят.

– А капканы для крыс от них не помогут?

– Где там, они ж наполовину из пыли и паутины, наполовину из блеска немытых зеркал, тех, что всю лунную магию наизнанку выворачивают. Их и кошка когтями не поймает...

Рената обиженно дёрнула ухом:

– Зато в сачок твой я их хорошо загоняю. Что ж ты в этот раз меня на охоту не позвал?

– Да я видел, что у тебя дело важное, вон, сколько ты с Манюней сидела, руку больную грела, тебе теперь самой силы надо восстанавливать.

– Какую ещё руку? – удивилась девочка. – Ничего у меня не болит.

– Да я ж не про тебя, про старшую Машу, которая Марья Ивановна теперь... Только мне всё одно привычнее Манечкой её звать, давно ли ей на ночь сказки шептал да ленточки от косичек прятал...

– Ну и сон, – вздохнула девочка. – Мало того, что Рената разговаривает, так ещё и Панфутий, оказывается, бабу Маню маленькой девочкой помнит...

– Ой! Вспомнила нешто? – человечек радостно хлопнул в ладоши.

– И верно... Вспомнила... – девочка поморгала. Как это она сразу не сообразила, откуда так хорошо знает героя своего сказочного сна? Это ведь про него Маша в детстве так часто рассказывала бабушке по утрам!

– Вспомнила – это хорошо, нам, домовым, очень важно, чтобы нас знали и звали по имени... Без имени мы слабеем, растворяемся, можем даже совсем исчезнуть... Ну, а теперь давай-ка спать, завтра будет новый день, новые хлопоты, надо сил набираться!

– Вот так-так, ложусь спать во сне... Сон посмотрит детвора – и по новой спать пора! – хихикнула Маша, устраиваясь поудобнее под тяжёлым одеялом. Пушистая кошка, серебристая в лунном свете, последовала её примеру. Штора чуть качнулась... На тумбочке уже никого не было.

 

***

 

Утро нового дня вновь началось с тревожного стука в дверь. Алёнка – ранняя гостья – принесла печальную новость.

– Кирка ногу подвернула! Вчера, едва попрощались, прямо возле нашей ограды упала! Юрка к ней уже сбегал с утра, нога распухла совсем, не наступает. Что же завтра будет...

Кира училась в одном классе с Алёнкиным братом и жила на той же улице, чуть дальше. Вчера они все вместе были на репетиции, и кататься за огороды ходили тоже вместе.

– Что теперь будет... – продолжила расстроенная Алёнка. – Завтра же утренник! А роль у Киры хоть и небольшая, но без неё половину сценария переделывать придётся. А может... – тут девочка с надеждой и воодушевлением посмотрела на подругу.

– Может, ты за Снегиря сыграешь? Сама вчера видела, слов учить совсем немного, главное, вовремя появляться и подавать подсказки. Костюм тебе должен подойти, Кирка в классе самая маленькая. Ма-аш, выручай, а?

Если говорить честно, вчера, глядя из тёмного зала на суматоху генеральной репетиции, Маша и сама ужасно захотела вот так же – смело, весело и звонко читать складные строчки, вести за собой очарованного сказкой маленького зрителя, раскрывать ему загадки и тайны волшебного леса... Рискнуть? А может, ведущая драмкружка ещё и не согласится, скажет, что у Маши таланта нет. Обидно будет... Тряхнув косичками, девочка решительно, отрезая себе путь к отступлению, сказала:

– Если надо, то я попробую!

– Ура! Баб Мань, вы же отпустите? Мы тогда сейчас за костюмом забежим, а потом в школу. Ненадолго, сегодня только прогон обещали, но для Маши придётся все сцены повторить, – затараторила обрадованная Алёнка.

– Куда уж вас... Надо – значит, надо. Только я ведь с Юрочкой договорилась, они с Сергеем сегодня ёлочку должны были привезти и поставить... А у меня через час концерт в Совете ветеранов...

– Это где вас «почётным жителем» награждать будут? – Алёнка даже хлопнула в ладоши. – Вы не волнуйтесь, я сейчас домой забегу, Юрку предупрежу, он сам всё сделает! А папа, если надо, поможет. А потом за костюмом сразу...

Дядя Серёжа Соболев работал лесником в Загорском лесничестве. В городе у Маши была старая – ещё из папиного детства – книжка про дочку лесника, так их семья жила прямо в лесу. Маленькая Маша очень удивлялась – почему же Соболевы живут в обычном доме по соседству с бабушкой, да ещё и на работу дядя Серёжа ходит не в лесную чащу, а в белую двухэтажную контору за мостом. Только собака Малыш была настоящей, лесничей – лайкой. А бабушка посмеивалась: «Как бы ты тогда с подружкой своей с утра до ночи носилась, если б она – да в лесу?»

А бабушка-то хитричка! Вот, значит, про какого почётного эта противная Ангина говорила. А баба Маня скромная, даже Маше и маме ничего не рассказала...

 

***

 

Вдохновлённая, будто наполненная лёгким газом гелием после успешной репетиции, Маша вприпрыжку взбежала по ступеням крыльца и вдруг споткнулась об огромную шишку – намного больше еловых, которые они с папой каждый год собирали в городском саду. Пропустить такую красоту она, конечно, не могла: «Поделку сделаем!»

Нагнувшись подобрать находку, Маша краем глаза заметила, как вдоль забора и стены соседского сарая скользнула какая-то серая тень. Кошка что ли? У Звягиных в этом сарае жили куры, а вдруг там и сейчас цыплята? Не на них ли поохотиться кошка полезла?

Маша решительно соскочила с крыльца и шагнула к забору, но тут же чуть не села в снег от грубого окрика.

– Чего лезешь?! Забор наш сломать хочешь или вынюхиваешь чего?

Высунувшийся из-за сарая толстощёкий мальчишка с маленькими, глубоко посаженными глазками смотрел колюче и подозрительно. Тот самый Андрюша, догадалась девочка. И ведь совсем не похож на свою худую-прехудую мать, но что-то общее во взгляде выдаёт – не перепутаешь. Хоть Маша и не забыла бабушкин наказ не связываться, пасовать перед нахалом не собиралась.

– Ничего я не вынюхиваю, – пожала она плечами. – Хожу где хочу, и забор этот общий, вот!

– Смелая что ли? – мальчишка недобро прищурился. – Думаешь, если городская, то ничего не страшно? Погоди у меня, поговорим ещё!

Мальчишка потряс кулаком с зажатым ломтём хлеба и снова скрылся за сараем, решив, должно быть, что связываться с девчонкой на её территории бессмысленно.

Ломоть этот – большой, засохший, немного надгрызенный, – почему-то бросился Маше в глаза. Не похоже, что упитанный сосед ел его сам. «И кого же собрался кормить этот боящийся собак Андрюша?» – размышляла она, поднимаясь второй раз на крыльцо.

 

***

 

Распахнув дверь, Маша так и ахнула: ёлка! Да какая! Или... нет, не ёлка, иглы длинные, а уж смолистый аромат такой, что захватывает дух...

– Это что, сосна? – восхищённо прошептала девочка.

– Кедр, сосна сибирская кедровая то бишь. Настоящий-то кедр растёт в Ливане, – авторитетно пояснил Юрка, возившийся в углу с паутиной тонких проводов.

– Я сейчас гирлянду проверю, подключу. А шарики-дождики – это уж вы с Алёнкой... Хотя они сейчас с мамкой за уборку возьмутся.

Маша достала из кармана свою находку:

– Это кедровая, да?

– Хм... Странно, откуда она взялась? На таком молодом деревце шишки ещё не растут, а тут огромная... Наверное, со взрослого кедра упала и в ветках застряла, или зверёк какой спрятать хотел. Ты ешь, там орешки вкусные. И полезные очень.

– Полезные? А можно... Можно, ты её Насте отнесёшь?

– Хорошо, давай, я ей начищу, может и поест...

Мальчик грустно, по-взрослому вздохнул и защёлкал кнопкой.

– Вроде всё работает, пойду я. Хотел ещё к Кирке зайти. Так Алёнку к тебе отправить?

– Да нет, я сама справлюсь. У вас своих дел перед праздником хватает. Сейчас тоже всё приберу и наряжу. Вот бабушка удивится, когда вернётся!

Где же коробка, которую сняла с чердака мама?..

 

***

 

Остаток короткого зимнего дня пролетел незаметно.

Когда бабушка вернулась, Маша уже доставала последние игрушки из потёртой картонной коробки с Петрушками на боку.

Игрушки у бабушки были совсем не похожи на те, что висели у Маши в городе: из настоящего стекла, такого тонкого, что сначала было даже боязно, но потом девочка осмелела. Каждую игрушку она долго рассматривала, примеряла, решая, где лучше пристроить.

«Пожалуй, козу я повешу сюда. Коза и пастух, замечательно, да?» – вспомнила девочка строки из любимого сборника ¹. Может, и ей сочинить что-нибудь про украшения? Блокнот-то подаренный до сих пор чистый...

«Пружинят колючие ветки,

По ним скачут зайцы и белки».

Нет, «ветки» и «белки» – рифма не очень хорошая. А если так:

«А рядом пушистые белки

С ежами играют в горелки!»

Новая рифма устроила больше, но вот образ толстобоких ежей с горелками не очень-то клеился.

Ой!

Бух!

Дзынь!

Стук входной двери слился с тихим, мелодичным звоном, таким же красивым, как мыльно-радужные скорлупки, в которые превратился очередной вынутый из коробки шар. Как же так?! Маша и сама не поняла. Она ведь держала аккуратно, может, от стука двери руки дрогнули? Или нет... Было что-то ещё, что-то, мелькнувшее в дальнем углу и скользнувшее в приоткрытую дверь бабушкиной спальни.

– Вот так ёлка! Вот так красота! Уже и нарядили всё?

– Бабушка, я... Ба-аб...

Тяжёлые, горько-солёные от жгучей обиды и почти такие же радужные, как бывший шарик, от ёлочных огней, слёзы повисли на ресницах. С трудом сдерживая дрожащие губы, которые так и поползли в детсадовскую гримасу «Рёва-корова», Маша протянула вошедшей в горницу бабушке осколки.

– Ох ты ж, батюшки, не порезалась? Дай-ка посмотрю, – баба Маня, будто и не расстроившись от потери, бережно приняла Машины ладони в свои – большие, горячие – и не скажешь, что только с мороза. – Ну ничего, ничего. Сейчас соберём всё аккуратно...

– Ба-аб, я ж не специально-о... Я ж старалась, а он, а оно...

– Да ты чего ж, золотко, ну разбился – и разбился. Даже посуда к счастью бьётся, а уж шарику, праздничному, яркому – только и биться, что к веселью да к подаркам новым! Клади скорей в пакет, да пойдём эти самые подарки разбирать. Хоть и ветеранские, а конфеты в них – самые что ни на есть первоклассные, для первоклассниц, значит.

– Это ж не простой шарик, это ж память... – припомнила Маша мамины наказы, и отступившие было слёзы снова защипали в носу.

– Ну, память – она вот тут, в сердце, а не в шариках. Вот погоди, расскажу я тебе про память, расскажу и про шарик этот. Слышала, небось, что раньше, до войны ещё, игрушки из ваты крашеной были?..

 

***

 

Через час, разобрав и оставшиеся игрушки, и принесённые с концерта пакеты, бабушка и внучка сидели за накрытым к чаю столом и пробовали, по-честному разрезая на двоих, особо приглянувшиеся сладости.

– Баб! Крыса! Крыса же у нас, кажется, завелась! – вспомнила вдруг Маша причину своей маленькой трагедии. – И ещё... Ещё у сарая соседского тоже...

– Ну, что ты, откуда у нас при Ренате крысы возьмутся, она даже мышонку спуска не даст. Разве что у соседей где и впрямь поселились...

Баба Маня отложила конфету и перехватила покрепче любимую пузатую кружку – неудобно, всё-таки, одной рукой управляться.

– Баб, а ты где руку-то сломала? – Маша вспомнила, что так и не разузнала подробности приключившейся неприятности.

– Да вон, на улице, аккурат между Соболевыми да Звягиными, то есть, новыми этими... Оступилась-то не сильно, а гляди ж ты, не удержалась. А кости, знаешь, с возрастом уже хрупкие, вот и хрупнули... Аки шарик, – бабушка улыбнулась, но как-то грустно. Должно быть, рука всё-таки болела.

– И Кира... Кира там ногу подвернула... Лёд, наверное... – задумчиво протянула Маша, примеряясь к новой конфете, похожей на длинную хлопушку. – Как ты думаешь, а ежи – они в горелки играть могут? Или лучше что другое написать...

И две Маши – большая и маленькая – с увлечением принялись складывать узоры из слов, подбирая наперегонки рифмы, ритмы и смыслы.

 

***

 

– А я тебе точно говорю – в этот раз ошибки быть не может! Что же, что же предпринять... Если я не смогу... Это ж всё... Всё пропало!

– Тише, тише ты, не кипятись... Машу разбудишь...

– А я и не сплю! То есть, сплю, конечно, поэтому я и с вами, вот... – Маша, хоть и слегка запуталась в своих сонных приключениях, по привычке тряхнула косами, усаживаясь на кровати и подтягивая одеяло повыше. – Что у вас тут случилось? Что пропало?

Перед сном баба Маня не стала плотно задёргивать шторы, и серебристо-молочных проблесков между темнеющими грудами облаков хватало, чтобы рассмотреть почти всю комнату.

Панфутий, крепко сжимающий в руках какую-то палку, будто только и ждал её пробуждения – кубарем скользнул с подоконника на тумбочку.

– Скырлы же ж! Помнишь, намедни рассказывал?

Дождавшись Машиного утвердительного кивка, домовой, умудряясь одновременно сидеть и подпрыгивать от возбуждения, принялся объяснять:

– Я ж чего? Я ж следил, следил. От них, от Карагачевых этих лезут, точно. Как есть, от них. Приехали – и сразу началась эта напасть. Но я ж как думал: гнездо где-то в сарайчике, в том, что под нашим забором. Уж я всё пытался туда залезть, хоть и тяжело это – домовому из родного угла выбраться. Будто на резине назад тянет, каждый шаг с трудом даётся. А сегодня вас с бабушкой послушал – всё понял. Рената же поминала, там, у Звягиных значит, банька была старая, аккурат на границе с Соболевыми. Против неё и Маша наша поскользнулась, и Кира эта тоже.

У Звягиных девочка не была, но баньку знала – её было отлично видно из окна соболевской детской спаленки. Где...

– Настюшка! Вы же говорили – дети заболеть могут... Неужто...

– А то ж! Что же делать, что же делать? Сачок-то мой Рената не удержит, а без сачка их ни за что не переловить. А мне до баньки той совершенно никак!

– А я? Я смогу? – Маша выпалила, и сама тут же сжалась внутри от страха. Как это – ночью, одной, да по тёмным сараям и баням... Ещё Карагачевы эти... Но – Настя. Хотя о чём это она вообще? Это ж сон, выдумка, значит, ничего с ней взаправду не случится. Наверное. А вот если она во сне забоится и ничего не сделает – как потом смотреть в глаза Алёнке, и Юрке, и даже Малышу, который, кажется, тоже стал теперь меньше прыгать и тише лаять, точно боялся потревожить свою маленькую любимицу...

– Ты-то... – домовой задумчиво почесал затылок, а потом решительно протянул девочке палку, которую вертел в руках. – А ну, попробуй! Просто взмахни...

Маша аккуратно, несмело повела рукой – и палочка вдруг удлинилась, а на конце надулся прозрачный, тускло светящийся в ночных сумерках сачок. Неужто получилось?

– Ты гляди, слушается! Признал, значит... – довольно, но почему-то не очень удивлённо протянул домовой.

– Тогда нужно спешить, – Рената, хранившая до того молчание, бесшумно скользнула с кровати на пол и потянулась. – Пока луна в силе, ступени надёжные, однако после полуночи может начаться метель...

Точно! Выходит, сказочные сонные законы ничуть не изменились за полтора года. Маша отлично помнила, что ночью из запертого дома можно выбраться, не потревожив маму и бабушку, только одним путём – по лунной дорожке, спускавшейся в сад прямо от маленького чердачного окна. А уж на чердак она по крепкой, дедом Василием сделанной лестнице легко поднимется без малейшего скрипа и в самую тёмную ночь.

– Постой-постой. Зима ведь. Как же Маша без шубки, без варежек, ох ты ж... – Панфутий начал суетливо хлопать себя по карманам, точно в них могла заваляться шуба для целой первоклассницы.

– Пр-редоставь это мне, уж мы с луной договоримся, – фыркнула Рената. – Лучше расскажи ещё раз, что надо будет делать, Маша-то охоту на скырл ни разу не видела.

– А чего ж... Дело не хитрое. Сачок – он и сам до охоты ловок, твоё дело – только расправить его, да подставить, а уж Рената всю нечисть как есть загонит. Только бы гнездо нашлось! Откуда-то ж они, распроклятые, лезут!

Рената, прерывая причитания домового, нетерпеливо махнула пушистым хвостом:

– Ну, довольно. Луна, луна не ждёт. С тучами-то я не договорюсь. Пойдём, Машунь, если не передумала, конечно.

Маша хотела было обидеться, но потом решила, что такие обиды к лицу только малышам, но никак не первоклассницам. Особенно тем, которые прямо сейчас... Ой!..

– Красиво как... – Маша и не думала, что залитый лунным светом, укутанный снежными кружевами старый сад сверху так похож на сказочный лес. – Только холодно!

Стужа, царившая на чердаке, уже пробиралась под пижаму. А они ещё даже не открыли окошко.

– Ничего не бойся! – Рената ободряюще боднула её серебристым в лунном свете лбом и снова махнула хвостом, рассыпая вокруг не то холодные искорки, не то тёплые снежинки. – Открывай, а глаза лучше зажмурь, ночное волшебство – оно тайну любит...

Позже Маша подумала, что ужасно обидно и глупо – в своём собственном сне, да не всё рассмотреть. Однако времени на споры не было, и порыв леденящего ветра, почти сразу сменившись чуть покалывающим теплом, подтолкнул её вниз по крутой, точно горка за огородами, полупрозрачной дорожке.

Ух! Не успела испугаться встречи с пушистым, обжигающим сугробом – как оказалось, что невесомая серебристая шкурка, укрывшая её с головой, на ногах превратилась в аккуратные серые валеночки, которые даже не оставляли следов. Здорово! А то что бы сказала утром баба Маня?..

 

***

 

– Хмррр, не рассчитала, надо было лестницу сразу в соседский двор направить. А теперь – только через забор. Но ты не бойся, ты же в лунном вся, просто раскинь руки и вдохни поглубже...

Маша и правда почти не заметила, как пушинкой – или, может, снежинкой? – перемахнула невысокую ограду и оказалась на чужой территории. Всё, назад точно дороги нет. Да её и вперёд не было – видимо, вредный Андрюша так и не удосужился почистить снег. Хорошо, что лунные валеночки легко несли её по самым макушкам снежных холмов. Прыжок, ещё один – вот и старая, заваленная чуть не под крышу банька. Только к покосившейся двери натоптана узкая дорожка.

Ой, а если там заперто?.. Так и есть, замок, здоровенный какой – амбарный, вспомнила Маша одну из читанных с папой книжек. Она растерянно обернулась в поисках Ренаты и чуть не бухнулась в сугроб от испуга. Прямо на девочку смотрели два жёлтых глаза в обрамлении серебристого меха. Сбоку взметнулся снежный фонтан – это отставшая было из-за глубоких сугробов кошка метнулась наперерез незнакомцу и встала между ним и своей спутницей.

– Ф-р-р-ш-р-р-р-с... А ну, назад! – раздувшаяся, кажется, раза в два от вставшего дыбом меха, сейчас Рената могла напугать кого угодно. Неизвестный зверь отступил на шаг, второй и осел на тропинку.

– Да это же...

Жёлтые глаза медленно моргнули, притушили огоньки и стали совсем зелёными, так что сомнений и вовсе не осталось.

– Ты же тот самый лис! С воротника! Вон, и на лапке...

И верно, на когтистой лапе поблёскивал чёрно-радужный, точно вороново перо, браслет.

– Не шипите! И не бойтесь. Я не враг, – голос у лиса оказался ужасно грустный, под стать бутылочному взгляду, но очень мелодичный. – Вы же за гнездом, правда? Я за вами давно слежу, – кивнул он Ренате, не спешившей опускать вздыбленную на загривке шерсть. – Вы с этим, мелким, всё под забором лазили, про скырл шептались. Только я не решался подойти. А сейчас вижу – прямиком сюда... А как же вы их...

– Не твоё дело! – кошка сердито фыркнула, не собираясь, похоже, доверять новому знакомому.

– Я же помочь... Я-то почти ничего сам не могу, даже если очень хочу, – лис дёрнул обёрнутой браслетом лапкой. – Тому, кто отказался стать ведьминым лисом, много воли не дадут...

– Так значит, Ангина эта – настоящая ведьма?.. – чуть испуганно, но с предвкушением новой порции чудес прошептала Маша.

– Кто? Альбина-то? – лисья мордочка расплылась в ухмылке, только глаза оставались грустными. – Да нет, эта – разве что по характеру, хотя дай ей волю... Настоящая ведьма, из самого Зазагорья, что на границе с Темнолесьем... Впрочем, сейчас не до этого. Вам надо спешить. Посмотри на меня...

Зелёные глаза наполнились золочёными звёздочками, и Маша услышала – не ушами, нет, будто чужой, незнакомый голос обратился к ней прямо изнутри:

«Глаза в глаза. Где сон, где явь, где свет...

Тому, кто спит, пути иного нет.

Слова сложить сумей в особый код –

Они как ключ откроют нужный ход!»

На миг обожгло холодом – будто лунная шубка вдруг утратила свою силу. Но нет, тепло вернулось, только изнутри что-то тревожно покалывало.

– Слова... в особый код... Что же это? – Маша не на шутку растерялась. Папу бы сюда, папа мигом любой код разгадает, для него все загадки и ребусы из Машиных журналов – как семечки.

– Ромашки! Стихи же, Маш! – Рената дёрнула хвостом – в воздух опять поднялось облако искорок. – Попробуй обратиться к замку, да в рифму, как ты это умеешь!

Легко сказать... По своему желанию Маша ещё почти никогда ничего не сочиняла. Вон, про ежей разве что, и то без бабы Мани ерунда бы получилась.

«Мы по лунной шли дорожке, помоги ты нам немножко...» Нет, глупость какая-то... «Просят девочка и кошка...» Неужели ничего не выйдет?!

Маша аккуратно, как живую, погладила дужку замка, а потом зажмурилась, чтобы совсем не отвлекаться.

– Просят девочка и зверь: отопри скорее дверь!

Ничего. Наверное, из таких дурацких строчек никакого кода не получится. И гнездо они не найдут. И Насте не помогут...

– Мы пришли по лунным тропам, по высоким по сугробам... Помоги же нам, замок! Отвори нам нужный ход! Мы сачком взмахнём – и сразу злую выловим заразу!

Щёлк!

Не может быть!..

– Получилось! Не зевай же, доставай скорее, сачок доставай!

Без Ренатиных напоминаний Маша, верно, так и стояла бы столбом – очень уж трудно было поверить в силу собственных слов. Однако дверь, будто только и ждала освобождения от запоров, начала с противным скрипом открываться. Следующие мгновения слепились в комок обрывчатых картинок – вот Маша взмахнула палочкой и покрепче сжала ручку выросшего сачка. Вот очередной порыв ветра подтолкнул застрявшую было дверь. Что-то серое, расплывчатое мелькнуло на пороге. Рената взмахнула лапой, точно медведь из зоопарка, рыбалку которого они с папой смотрели ещё весной, и серый комок полетел прямиком в сачок. Второй, третий! Очередной вредитель, похожий на плотный клубок пыли, оказался проворнее и почти увернулся от кошачьих когтей, но оскаленная лисья мордочка вовремя преградила ему путь.

– Не расслабляйся! Я внутрь, проверю, вдруг ещё кто остался... – Рената скользнула в тёмный проём.

На крыльце у соседей вдруг вспыхнул свет. О-ё-ёй! Что же делать?

– Заходи! Я покараулю, сразу выпущу вас, как только можно будет!

Лис пушистым лбом подтолкнул девочку к двери, которая как будто только этого и ждала – мигом захлопнулась, даже скрипеть позабыла. Вот теперь стало по-настоящему страшно...

«Это сон, это сон...»

Сон-то сон, а только жалко, что когда хотела по привычке сунуть в карман пижамы маленький оранжевый мобильник – Рената строго прошипела: «Ни в коем случае! Помехи лунному волшебству! И так с каждым годом всё сложнее...»

Глаза, как ни странно, понемногу привыкали к темноте, да и чуть-чуть холодного света всё же проникало из маленького окошка под самым потолком.

– Не бойся... Я уже всё проверила, ни одной не осталось, – хоть Рената и промурлыкала совсем тихо, Маша так подпрыгнула от неожиданности, что чуть не ударилась затылком о низкую балку. – Зеркало... где-то тут должно быть зеркало...

– Какое зеркало? Зачем? – Маша недоумевающе следила за серой тенью, обследовавшей каждый уголок их неуютного убежища. Или темницы? Только бы лис не подвёл...

– Лис-то? Да нет, ты не смотри, что я шипела, я же сразу чую, кому можно доверять...

Видимо, Маша сама не заметила, как пробормотала опасения вслух. Хорошо, если Рената права...

– Так что там с зеркалом?

– Эх, невнимательно ты, значит, слушала... Панфутий же ясно сказал: пыль, паутина, блеск немытых зеркал. Добавить к этому людской злобы, зависти – и готово гнездо для новых скырл! Не будем же мы тут каждый день охотиться. То есть, каждую ночь.

Блеск зеркал, значит... Только откуда же возьмётся блеск в тёмной, брошенной баньке, её и не топили, должно быть, сто лет... Ага! Окошко! От него, наверное... Маша аккуратно, боясь на что-нибудь наткнуться, прокралась к противоположной стене – точно! Аккурат против окна на стене висело небольшое, в пару папиных ладошек, зеркальце, до того затянутое старой пылью, что тусклые лунные лучи совсем не бликовали в нём. Но это сейчас, когда поднимается метель и луна то и дело прячется в рыхлых тучах... Ой, тучи! А назад-то как же...

– Поспешим! – Рената мягко скользнула на полок, будто услышав снова её опасения (а может, она опять вслух боялась? Ой, стыдно, будто не первоклассница, а дитё неразумное... Надо с этим что-то делать!) – Протирай же, не бойся, лунной шубке ничего не будет, свет – он всегда сильнее тьмы.

Едва Маша успела тщательно, до блеска натереть зеркальце, которое тут же благодарно пустило пару голубоватых «зайчиков», дверь тихонько скрипнула.

– Всё в порядке! Всё тихо! – остроухая мордочка исчезла из проёма, а когда Маша скользнула вслед за Ренатой в приоткрытую щель, на тропинке уже никого не было.

Эх, а она ведь хотела расспросить обо всём – и о ведьме, и о браслете, а может, и помочь – вдруг ей теперь не только амбарный замок открыть по силам! Увы, рябь набирающих силу туч совсем не оставляла времени на промедленья.

 

***

 

– Наконец-то! Я уж и не знал, куда бежать, чего делать! Рассказывайте скорее!

Панфутий, должно быть, и правда ужасно переволновался, дожидаясь их возвращения – не мог усидеть на месте, вскакивал, хлопал себя по карманам, а в особо волнительные моменты рассказа даже по лбу.

– Ну, не ошибся я в тебе! Признал, значит, сачок... – домовой хитро улыбнулся и вдруг протянул палочку обратно Маше. – А в честь первой охоты-то тебе подарок причитается! Загадывай.

– Подарок? Ой, а что... а какой?

– Сколько, говорите, скырл попалось? Штук пять?

– Не меньше, – муркнула Рената, уже устроившаяся уютно поверх одеяла.

– Пять, значит... Ну, тогда и подарок можно вот такой где-то! – Панфутий развёл руки, а потом сложил ладони, будто обхватывал яблоко. Или ёлочный шарик...

– Шарик! А... а шарик можно? Бабушкин... Разбитый... – голос у Маши даже задрожал от волнения.

– Бабушкин? А чего ж... Мы нашим Машам ничего не пожалеем, – домовой подмигнул девочке и добавил:

– Только волшебство – дело не быстрое. Ложись спать, а во сне постарайся шарик энтот увидеть во всех подробностях. Да и мне уже пора. Дел с утра будет много...

– Добр-рых снов...

Засыпая в тёплой постели, Маша расслышала в уютном кошачьем мурлыканье знакомое с детства:

«Бэль-ле замур... трэмоло...

Бэль пур тужур...»

 

***

 

Маленькие зрители хлопали от души, не жалея ладошек.

Стоя под яркими огнями сцены, Маша широко улыбалась. Здорово выступила! Ни разу не сбилась, никого не подвела. А ещё – утром, перед самым спектаклем Алёнка, подозрительно ярко сверкая глазами, быстро шепнула – Настюшке с самого утра как будто получше стало. Поела, кукол рассадила на кровати, стих им читает. «Не иначе, шишка твоя волшебной оказалась! Или пирог с морошкой помог?»

Завтра новый год. Они с бабой Маней позвонят маме – прямо на дежурство, и папе – прямо в Петербург. Потом второй утренник – в Доме ребёнка. И ещё целых десять дней каникул. С горками, весёлым шумом, пушистыми сугробами. Оказывается, зимние каникулы в Загорье ничуть не хуже летних!

А ещё нужно обязательно разобраться, откуда взялась та шишка. И – лису помочь... Не может быть, чтобы не нашлось средство! А ещё – написать в синий блокнот обо всех своих волшебных снах. И прочитать папе. Только надо постараться, хорошо написать. Чтоб Панфутий, как живой. Папа тогда его обязательно нарисует!

А вот маме, пожалуй, обо всём не расскажешь... Отчитает, что чердачная лестница – она и во сне опасная. Или про шарик. Тот, что Маша успела заметить утром на пушистой кедровой лапе. Бабушка, что ли, тайком починила? Или...

 

 

1. Елена Благинина. О ёлке, сером волке, стрекозе и бедной козе.