Безумец

Сегодня ночью ртуть снова замерзла. Дей понял это по недовольному лицу мастера Туомаса, едва тот вошел в хижину и откинул меховой капюшон.

Значит, слишком холодно, чтобы работать у вашгерда1. Значит, им опять предстоит весь день маяться в темной сырой лачуге, коротая время за картами, историями и выпивкой. В такой мороз даже в город не поедешь, лучше уж вообще не высовывать нос наружу.

− Вот что, парни, сегодня отсидимся в норе, но кто-нибудь должен сходить к озеру, − объявил мастер Туомас. – Сигге явился и палит костер на берегу.

− Выходит, зима уж не отступит, а, Туомас? – спросил кто-то из парней.

− Выходит, − уголок рта у старика как-то нервно дернулся, и он поглядел на Дея. – Сходишь к озеру, Сандерс?

Дей пожал плечами, выражая молчаливое согласие.

Он жил в артели уже полгода и был наслышан о безумном Сигге, но сам его еще ни разу не встречал. Тот выходил к людям лишь с приходом настоящей зимы. По правде говоря, Дею было даже немного любопытно поглядеть на этого человека.

Историю Сигге ему рассказали еще в первый месяц на севере, когда Дей только прибыл на участок компании и учился промывать речной песок и грунт в поисках золота.

Это было в день середины лета. Довольный количеством намытого ими за неделю песка, мастер Туомас решил устроить небольшой праздник и выкатил целый бочонок местного пойла – дешевой, но крепкой браги. К вечеру почти все парни были отчаянно пьяны, а те, кто еще держался на ногах, громко матерясь, засели за покер.

Дей с мастером Туомасом сидели у костра, кто-то из парней тренькал на кособокой гитаре, не иначе как чудом оказавшейся в этих краях. Густая синева растекалась по небу, высвечивая первые созвездия, огонь трещал, и мастер рассказывал ему незамысловатую историю Сигге.

− Рисовал он, − сказал старик, проводив взглядом алую ленточку, взвившуюся из самого сердца костра. – Больше для журнальчиков там всяких, знаешь, которые богатенькие покупать любят? Куда, ваша милость, изволите ехать ножки летом помочить? Пляжи всякие да отели. Вот в таких. А потом запил. То ли жена от него ушла, то ли проигрался сильно. Вот он сюда и подался. Друзья ему местечко в компании выбили, как тебе.

− А потом? – спросил Дей.

− Слыхал про дикарей из племени Барсучьих? Они считают, что все это проделки темных сил. Есть тут у них своя божичка. Та-что-прядет-зиму – так они ее кличут. Если по-нашему, то выходит вроде как хозяйка зимы. Так вот барсуки эти говорят, что Сигге не сумел ублажить божичку, и она лишила его разума. Правда, взамен одарила удачей в северных землях. Ерунда конечно. Я-то просто считаю, что у него нервы не выдержали. Он всегда был слабым, наш Сигге. Не телом, нет, иначе бы давно помер. Сердце у него слишком нежное, а север таких не любит.

Больше подобных длинных речей от мастера Туомаса Дей ни разу не слышал. Вот и теперь, видя, что Дей замешкался, надевая рукавицы, старик только покачал головой и сказал:

− Мои возьми. Ветер там. В твоих только снежки на юге лепить.

Дей виновато улыбнулся. Рукавицы, которые подарила ему перед отъездом невеста, действительно оказались слишком холодными для севера. Правда, мастер Туомас обещал помочь сшить новые, из беличьих шкурок, купленных у местных, да только так до сих пор и не собрался. Все думал, что успеет до зимы.

Но природу не обхитришь, с ней не договоришься, и холода в этом году нагрянули неожиданно рано.

Закутав в шкуру горшочек с горячей похлебкой из пеммикана2 и бобов, Дей погрузил его в холщовую сумку, пристроил сверху крохотный сверток с сухарями и вышел из хижины.

Стоило ему ступить за порог, как ветер тут же вцепился в лицо жгучими ледяными пальцами. Дей подтянул воротник тулупа повыше, запустил пятерню под шапку и почесался, надеясь, что не подхватил паразитов. Не к такой жизни он привык в своем родном городе.

Впрочем, выбирать не приходилось. Компания, где он работал клерком, разорилась и закрылась, задаток за квартиру пришлось забрать, и Дей вынужден был отложить свадьбу с Элен, потому что теперь им попросту негде было бы поселиться. Тогда ему и подвернулось место на приисках.

Как он мог отказаться? Компания платила исправно, условия в их артели были не в пример лучше, чем в других. К тому же контракт всего до лета, потому что в следующем году компания намерена заняться разработкой горной породы вместо промывки речного грунта, а Дею совсем не хотелось лезть под землю.

Летом он вернется домой. Элен к тому времени подберет подходящую квартиру, такую, чтобы их общих сбережений хватило, а уже осенью они поженятся.

Дей тихо вздохнул, окидывая взглядом тоскливый зимний пейзаж. Только эти мысли удерживали его от отчаяния и хандры, которые принесла с собой ранняя зима. Другие старатели не носили в своих сердцах даже сотой доли той надежды, что была у него. Большинству из них не к кому было возвращаться.

Истории этих мужчин были просты и похожи одна на другую. С чего бы каждый из них не начал свой жизненный путь, в итоге тот, свернувшись крепкой петлей, привел их сюда, на север. Все отчаянно нуждались в деньгах, да только большую часть их тотчас же спускали в ближайшем городке.

Каждое воскресное утро мужчины, радостно галдя, приводили себя в порядок и уходили, чтобы хоть на один день забыть о бесконечном потоке песка и земли, что проходил через их руки, забыть о клопах, вшах, грязи и холоде.

Дей обычно оставался в лагере, чему остальные были только рады. Они не упускали шанса посидеть в маленьком салуне и зайти в магазин за порцией табака. Дею же все это было неинтересно. Ему не нравился шумный город, живший лишь за счет золотодобытчиков, претили вульгарные девицы в салуне с их песенками и нарочито томными взглядами. В городе был еще крохотный театр и даже библиотека. Однако Дей, посетив одно представление, больше не пожелал туда ходить, а читать на севере ему и вовсе было некогда.

«Ясное дело, ты из образованных» – сказал ему однажды Горт, один из их артели.

Дею даже стало неловко, и он принялся объяснять, что ему просто не нравятся такие комедии. Горт лишь вяло усмехнулся, хлопнул его по плечу своей тяжелой рукой с трауром под ногтями и ответил: «Брось, парень. Никто тебя выскочкой не считает. Тут много таких. Возьми вон доктора Рэнделла. Он-то, по правде, приехал сюда лечить, но быстренько смекнул, что к чему. Теперь сам столбит участки и моет золото. Ты здесь, чтобы подкопить деньжат и жениться. И это неплохо. Совсем неплохо, парень, когда кто-то ждет тебя там, на юге. Пройдет твое время, и вернешься домой, станешь жить, как прежде. Просто ты другой, не как мы. Другой, и все тут. Глядишь, еще и книжку потом состряпаешь про наше житье»

Дей тогда очень хотел спросить, ждет ли кто-то самого Горта, но решил придержать язык.

Он и в самом деле чувствовал себя чужим здесь. Если бы не острая необходимость в деньгах, Дей бы не поехал на север. Если бы не потеря работы и помолвка с Элен, он, наверное, так навсегда и остался бы младшим клерком с крохотным жалованием.

Что же до книги, то может быть Горт и прав. Может и правда стоит попробовать. Дей оторвал взгляд от обледеневшей тропы и посмотрел на чернеющие по ту сторону озера горы. Места здесь красивые. Только сможет ли он описать все это как следует?

Нет, книгу он, пожалуй, не осилит, а вот заметки для газет или журналов – другое дело. Истории о севере вызывают интерес с тех самых пор, как тут нашли золото.

Нога ступила на скользкий участок тропы, и Дей, едва не оступился.

− Потом будешь мечтать, − пробурчал он, досадуя на себя за невнимательность.

Обогнув островерхий валун, разлегшийся посреди тропы точно здесь ему самое место, Дей окинул быстрым взглядом бледное предрассветное небо и вздохнул.

«Только бы зиму перетерпеть» − в который раз мысленно повторил он.

Зима закончится, время перепрыгнет короткую бурную весну, точно узкий ручеек, и уже летом Дей будет свободен. А где лето, там надежда, там Элен с ее нежными руками и теплым взглядом карих глаз.

Впереди забрезжил огонек костра, и Дей уверенно направился прямиком к нему, все еще размышляя об Элен.

Подойдя к огню, он остановился и принялся растерянно осматриваться. Безумного Сигге нигде не было видно. Ветер по-прежнему лез за шиворот и холодил кожу, и Дей, скорее по привычке, чем из необходимости, стащил рукавицы и протянул руки к огню.

− Нет у меня таких красок, чтоб показать ее красоту, − раздался вдруг откуда-то сзади жалобный, тоскливый голос.

Дей вздрогнул и обернулся.

− Сигге? Это ведь вы Сигге? – с перепугу выпалил он.

Слова вылетели изо рта вместе с густым паром и повисли в морозном воздухе. Безумный Сигге встрепенулся и вперился в Дея внимательным взглядом, словно только что заметил его.

− Меня послал мастер Туомас, − добавил Дей, видя, что Сигге ничего не отвечает. – Я принес вам похлебку и сухари.

Дей не знал, что подействовало на Сигге: то ли упоминание о мастере Туомасе, то ли о еде, но тот вдруг улыбнулся и поманил его обратно к костру.

− Иди, иди сюда, друг!

− Вот, − Дей вытащил горшок с похлебкой и протянул Сигге. – Ешьте скорее, пока горячая.

Сигге взял горшок, открыл крышку и с наслаждением принюхался, а потом достал из кармана кривую деревянную ложку, явно сработанную им самим, и принялся спешно хлебать.

Ел Сигге быстро и жадно, не замечая, что жирные капли стекают по бороде, по засаленному грязному меху. В его голубых глазах светилось теперь столь сильное, почти животное удовольствие, что Дей невольно отвел взгляд. Ему стало неловко, будто он только что узнал чью-то постыдную тайну.

Дей стоял, переступая с ноги на ногу, глядел на огонь и слушал, как причмокивает, обсасывая свою деревянную ложку, Сигге. Отчего-то ему захотелось поскорее вернуться обратно в хижину.

Наконец, Сигге доел похлебку и, вновь улыбнувшись уже порядком озябшему Дею, протянул ему пустой горшок.

«Надо же, у него все зубы целые» − удивленно отметил про себя Дей.

Это было странно. Цинга часто не щадила даже обитателей артели, чего уж говорить о бродяге, живущем в лесу.

Однако Сигге вовсе не выглядел больным. Он был грязным и поджарым, но это была не та худоба, которую приносит с собой болезнь.

Дей забрал горшок из рук Сигге и положил в сумку. Безумец же, казалось, тотчас забыл о его существовании. Поев, он принялся крутиться у костра и подкладывать в него ветки. Не обращая больше на Дея внимания, Сигге бормотал что-то себе под нос, а на губах у него играла рассеянная улыбка.

Не зная, как попрощаться, Дей решил просто уйти. Всю дорогу назад ему слышалось за спиной тихое бормотание Сигге, и Дей несколько раз оборачивался посмотреть, не следует ли за ним этот странный человек. Однако вокруг не было ни души. Только ветер раскачивал податливые верхушки деревьев и время от времени играючи налетал на Дея, дергая его за капюшон.

«Хорошо бы он ушел отсюда» − пришло Дею на ум уже на пороге хижины. Он нашел взглядом маленькую светящуюся точку на берегу и, сердито толкнув дверь, вошел внутрь.

***

Желанию Дея не суждено было осуществиться.

После резких холодов зима, казалось, умаялась, устала, и старатели вновь принялись за работу. Дей, позабывший было о безумце с озерного берега за тяжелым трудом, оказался неприятно удивлен, когда спустя две недели разыгралась сильная метель, и Сигге явился к ним в хижину незваным гостем.

− А, Сигге, заходи, поешь и на ночь оставайся, − сказал мастер Туомас. – Сегодня не та погода, чтобы торчать на улице. Даже для тебя.

Вечер выдался совершенно обычным. Сигге, вопреки ожиданиям Дея, сидел тихо, точно мышь, неспешно жевал сухари и смотрел на бьющийся в объятиях стеклянного колпака огонек керосиновой лампы. Только когда старатели начали укладываться спать, он вдруг прильнул к бревенчатой стене хижины и, ни к кому в особенности не обращаясь, пробормотал:

− Голоса! Послушай, какими дивными голосами поет она сегодня!

Он слушал рев стихии, будто речи возлюбленной, и голубые глаза его сияли какой-то исступленной нежностью. Дыхание Сигге стало прерывистым, и губы растянулись в блаженной улыбке, точно во всем мире не было для него ничего милее, чем вой северного ветра.

Безумец с наслаждением прикрыл глаза и наверняка так бы и продолжал сидеть, прижавшись ухом к холодной стенке, если бы его не побеспокоили.

Горт подошел к Сигге, легонько потряс его за плечо и сказал с непривычной мягкостью в голосе:

− Давай-ка, Сигг, ложись спать. Никуда твоя любезная не денется. Будет всю ночь дуть нам в уши своими песенками.

Сигге вдруг улыбнулся проказливо, точно ребенок, и тут же послушно улегся на лавку.

− Она поет мне, − прошептал он, прежде чем закрыть глаза. – Только мне поет…

− Тебе-тебе, нам-то твоя снежная краля без надобности. Своих в городе хватает, погорячее, − усмехнулся Горт.

По лачуге пронеслась волна тихих смешков, и Дей с опаской поглядел на Сигге. Не обидится ли? Но Сигге, казалось, и не слышал последних слов Горта. Безумец по-прежнему беспечно улыбался.

Это успокоило Дея. Он тоже забрался на свою койку и лег.

Лампы погасили. В лачуге было темно. Только сквозь печную заслонку пробивались тонкие полосы тусклого света.

Повернувшись на бок, лицом к комнате, Дей уставился на нее, пытаясь разглядеть в отверстиях крохотные язычки пламени. Внизу, на лавке у самой печки, кто-то заворочался, и Дей вздрогнул, не сразу сообразив, что это всего лишь Сигге.

Сон у бродяги был беспокойный, и Дей услышал, как Сигге что-то жалобно забормотал. Нет, так уснуть точно не получится. Нужно как-то успокоить Сигге. Не хватало еще, чтобы он вскочил и криками перебудил всех остальных.

Дей сел на постели и принялся осторожно спускаться по кривой лесенке. Глаза уже давно привыкли к темноте, и он хорошо различал силуэт скорчившегося у огня Сигге.

– Эй, все хорошо?

Безумец открыл глаза и уставился на Дея. Вид у него был такой несчастный, будто Сигге нес на своих тощих плечах все тяготы мира.

– Она пела мне, – пожаловался Сигге. – Пела мне такую красивую песню. О сестрах-снежинках, о спящем барсуке, и о замерзшем озере. Ах, как там хорошо! Луна серебрит лед и…

– Сигг, ты опять за свое? Спи давай, – раздался с одной из коек раздраженный голос. – Дай ему пару глотков, Сандерс, иначе не заткнется.

Дей подошел к кривоногому шкафу, где хранилась брага, достал бутылку, плеснул немного в кружку и подал напиток Сигге. Вскоре после этого бродяга вновь задремал, а Дей еще долго ворочался на своей койке, несмотря на усталость.

Отчего-то он никак не мог выбросить из головы слова Сигге: «Она пела мне. Пела мне такую красивую песню…» Сигге говорил о Той-что-прядет-зиму. Похоже, почти все его речи сводились к ней, к призрачной хозяйке зимы, к женщине-духу из местных легенд.

Он лежал, слушал завывания ветра и думал о том, какой видит Ту-что-прядет-зиму Сигге? Дей был уверен, что это всего лишь порождение его безумного разума. Он просто не выдержал и сошел с ума, однажды заплутав в ночи. Наслушался легенд от дикарей и повредился рассудком. Так объяснял случившееся мастер Туомас, и Дей ему верил.

Однако избавиться от навязчивых картин, что рисовало в уме растревоженное словами бродяги воображение, было сложно.

Дей вздохнул и снова закрыл глаза. Стоило ему это сделать, как метель распахнула свои объятия и потянула его за собой. Шум ветра превратился в ласковые напевы, а перед мысленным взором белым веером раскрылась ночная долина. Дей поднял голову, и мир перевернулся.

Снег был над ним, снег был под ним. Куда ни кинешь взор – всюду эти бледные осколки на фоне густо-черного неба. Сколько бы Дей ни крутил головой, ему никак не удавалось понять, где небо, а где земля. Снежинки летали вокруг назойливой мошкарой, а кто-то невидимый и далекий глядел на Дея сквозь пургу и тихо смеялся.

***

Утро вернуло все на свои места. Метель закончилась, и жизнь вновь превратилась в вереницу длинных, тягучих, будто патока, дней-близнецов.

Подъем, завтрак на скорую руку, работа на морозе, в ледяной воде шумной горной реки, шутливые перебранки с товарищами, фляжка, бродящая по кругу, краткие минуты, когда можно погреться у костра на берегу, спешно глотая разогретый на огне консервированный суп, снова работа, ужин и долгожданный сон.

В декабре метели вновь зачастили, и вместе с ними к Дею неожиданно начали приходить сны о доме. В этих снах мать и Элен сидели за праздничным столом и весело смеялись, катались на коньках или читали журналы с карикатурами. Словом, жили так, как и прежде, вот только почему-то без него.

Наутро после таких снов Дею становилось не по себе. Будто он и вовсе не нужен там, будто никто не ждет его дома. Только работа помогала забыться. К вечеру он так уставал, что уже не думал ни о чем, кроме похлебки и подушки. Но едва Дей закрывал глаза, как слышал тихую колыбельную ветра, которая всякий раз приносила с собой эти сны и глухую тревогу. Что если его и правда позабыли там, на юге?

Безумный Сигге больше не приходил к лачуге. Он соорудил на берегу шалаш и поселился там, никому в особенности не мешая.

Дея отчего-то раздражало это соседство, но поделать он ничего не мог. В один из дней ему выпало кашеварить для парней, и старик снова послал его на берег отнести Сигге горячей еды.

День у плиты отнимал куда меньше сил, чем работа у вашгерда, поэтому Дей охотно согласился. В самом деле, когда еще ему выпадает возможность просто размять ноги и полюбоваться северными пейзажами?

Близились сумерки. Окутанное сизыми облаками солнце уже готово было скрыться за горами, когда Дей подошел к берегу. Лед, который при дневном свете у берега сиял бледно-голубым и зеленым, теперь казался черным, совсем как на середине озера, на самой глубине.

Сигге был на месте. Он стоял и зачарованно глядел на расцвеченные бледным золотом снежные пики. Казалось, бродяга и вовсе не замечает чужого присутствия, и Дей остановился и стал ждать, не желая понапрасну тревожить его. Кто знает, как поведет себя Сигге, если перепугается?

Дей уже начал замерзать, когда солнце последний раз подмигнуло им и наконец исчезло. Мир на миг застыл, и северная ночь раскрыла над ними свои черные глаза. Вместе с ночью очнулся и Сигге. Он обернулся к Дею, улыбнулся какой-то особенной, нежной улыбкой и сказал:

– Она начинает петь.

Сказав это, Сигге снова отвернулся и уставился на озеро. Черное, блестящее, укрытое обрывками снежных кружев, казалось, оно и было той колыбелью, в которой отсыпалась ночь, прячась от дневного света.

Дей мельком глянул на замерзшее озеро, да так и приклеился к нему взглядом.

Небо над горами еще хранило бледные следы заката, и Дею на мгновение почудилось, будто какая-то неясная тень скользнула по ледяной глади. Скользнула и тут же исчезла.

Зашуршали, забормотали деревья на берегу. Несколько снежинок упало Дею на лицо, и тут он явственно услышал чей-то голос. Тихий, крепко вплетенный в ветер, точно лента в косу, голос этот мазнул его по щеке, словно уколол льдинкой, и, негромко урча, умчался к озеру.

– Я слышу… – удивленно пробормотал Дей, пытаясь вновь разглядеть призрачную тень над озером. – Это она? Та песня?

Сигге вдруг встрепенулся, впился в него встревоженным взглядом и недоверчиво спросил:

– Слышишь? Ее слышишь ты? Ты?

В голубых глазах его смешались удивление, страх, отчаяние, злость. Чувства эти вспыхнули и перемешались в бродяге столь быстро, что казалось, еще миг – и он набросится на Дея с кулаками.

Где-то в лесу громко крикнула птица. Сигге вздрогнул, тряхнул головой, отступил на пару шагов и, мгновенно растеряв всю свою злость, закричал тонким жалобным голосом:

– Уходи! Она не будет петь тебе! Никогда не будет петь тебе, слышишь? Уходи!

Прокричав это, он вдруг уселся прямо в снег, обхватил руками свои тощие колени и расплакался, будто ребенок.

После этого безумец словно бы перестал замечать Дея. Он трясся и качался, и с губ его срывалось бессвязное бормотание.

Не в силах смотреть на это, Дей бросил на снег сумку с кашей, развернулся и поспешил назад, в лачугу. Несколько раз он оборачивался, опасаясь, что Сигге следует за ним с камнем в руке, но обледеневшая дорога позади была пуста.

Успокоился Дей только к ночи. Горячая еда и пара глотков браги помогли ему забыть о том, что произошло сегодня у озера. Он лег спать одновременно с остальными и уснул почти сразу.

Этой ночью ему снилась Элен. Они сидели за столиком уличного кафе под палящим южным солнцем, ее маленькие руки доверчиво лежали у Дея на плечах, а в теплых карих глазах светилась радость.

«Я скучала» – говорил ее взгляд, и Элен целовала его с такой нежностью, что Дею становилось жарко. Дей хотел было что-то ответить, но тут Элен отстранилась от него, прикрыла глаза и принялась что-то тихонько напевать.

Странная то была песня. Сначала Дей никак не мог разобрать слов, будто Элен пела на другом, незнакомом ему языке. Однако стоило ему просто прислушаться, не пытаясь вникнуть в значение слов, как все сразу стало понятно.

Снежная дорога зовет тебя, мой синеглазый.

Беличьи следы укажут тебе верный путь

К воде, что спит под старым снегом.

Там, под самым толстым льдом,

Спрячу я в темном омуте твое сердце.

Приди, синеглазый, и стужа уйдет прочь.

Приди, синеглазый, и ты узнаешь великую тайну.

Приди, и вечная любовь севера будет тебе наградой.

Пение оборвалось, но какое-то время голос Элен витал вокруг тихим эхом. Завороженный, Дей осторожно коснулся ее плеча, и Элен открыла глаза.

На него смотрели два черных озера, в глубине которых сияли бледные точки холодных звезд. Элен снова потянулась к нему, от губ ее пахнуло холодом, и Дею стало трудно дышать.

«Ты не Элен, не моя Элен» – хотел выкрикнуть он, но сумел лишь едва слышно прохрипеть заледеневшими губами:

– Не моя…

Холодные пальцы резко толкнули его в грудь, и Дей тут же проснулся. Он жадно вдохнул спертый лачужный воздух и тут же закашлялся, уткнувшись в подушку. Когда странный приступ прошел, Дей перевернулся на спину и еще долго лежал, боясь закрыть глаза. Снаружи завывал ветер, и Дей, слушая его тревожные напевы, отчего-то был уверен, что метель теперь закончится нескоро.

Заснуть больше не удалось, и к утру Дей чувствовал себя совсем разбитым.

Все еще шел снег, и казалось, что мир позабыл все иные цвета, кроме белого.

«Сколько таких дней пройдет, прежде чем наступит весна?» – с тоской подумал Дей, глотая безвкусный завтрак.

– Что, Сандерс, приуныл? – спросил Горт с добродушной усмешкой.

– Спал плохо, – пожал плечами Дей.

Услышав это, мастер Туомас неодобрительно цокнул языком.

– Вечером получишь дополнительную порцию пойла, Сандерс, – сказал он.

– Зачем это? – удивился такой щедрости Дей.

– Затем, что на севере, плохо спят только бездельники да больные, а ты уж точно не бездельник.

***

К концу декабря метели зачастили, и Дей боялся снова увидеть во сне ту, чужую Элен с жуткими черными глазами. Он потратился и купил себе самого дешевого виски, чтобы спать безо всяких снов, и, кажется, начал лучше понимать, почему старатели постоянно носят в карманах собственные фляжки.

«Это только до лета» – говорил себе Дей, делая несколько глотков перед сном.

Работать стало тяжелее. Темнота и северное небо свинцом давили на Дея, а от постоянного холода и грязи вокруг порой хотелось завыть, подражая волкам из местного леса.

«Мало света. Это у тебя с непривычки. К весне пройдет. Док мне так говорил, когда я сам первый раз зимовал» – объяснил ему мастер Туомас.

Дей слушал его, кивал и все чаще задавал себе вопрос: не от этого ли тронулся умом безумный Сигге? Холод, тьма, тяжелая работа – это не для всех. Только для сильных телом и духом. И, как видно, он, Дей, вовсе не из той породы.

***

Из полумрака вынырнуло мужское лицо, разрезанное пополам тенью и светом фонаря, и мастер Туомас скомандовал:

– Эй, Сандерс, кончаем день! Метель начинается! Бросай все и цепляйся к остальным.

Дей тут же остановился, отодвинул ведро с промерзшим грунтом в сторону. Жаль было бросать вот так недомытый грунт, но медлить было нельзя. Северные метели коварны. Можно заплутать в них и замерзнуть насмерть в двух шагах от жилья. Да и кто, в самом деле, пойдет воровать чужой песок в такую погоду?

− Скорее! Скорее! – подгонял мастер Туомас. – Обвязывайтесь веревкой и пойдем.

Он беспокойно поглядывал в сторону холма и хмурился. Там, наверху, у двери их лачуги горел крошечный огонек вывешенного дежурным фонаря.

Метель тем временем быстро набирала силу, и когда Дей продел веревку в кольцо на поясе, плотная пелена снега впереди уже едва пропускала далекий свет фонаря.

Ветер нападал на них с разных сторон, то толкая в спину, то норовя завалить на бок. Дей щурился и пытался сосредоточиться на темной фигуре, идущей впереди. В какой-то миг ветер снова накинулся на путников, бросив Дею в глаза пригоршню ледяных снежинок. Он поморщился, всего на миг закрыв глаза, и сразу же оступился. Дей тут же спешно поднялся на ноги и пошел вперед, но почти сразу остановился и в недоумении потянул за конец веревки, которая должна была соединять его с остальными. Пеньковый обрывок висел в его руках, безвольно мотаясь под порывами ветра.

Да его же отрезали! Но кто? Кто шел перед ним? Горт? Нет, Горт не мог, да и никто не мог. Зачем им это?

Ветер крепко ударил его в плечо, и Дей в панике закрутил головой.

Где она? Где эта чертова лампа? Он закричал, но голос его тут же украл и развеял в снежной буре северный ветер. Дей снова оступился и упал, принялся озираться, пытаясь разглядеть темные силуэты товарищей или свет фонаря, но все без толку. Перед собой он видел лишь темноту и ощущал, как снег липнет к лицу, пытается набиться в открытый рот.

Мысли роились в голове, подобно снежинкам в объятиях метели, и сбивали Дея с толку.

Куда идти? Что делать?

Дей в очередной раз покрутил головой, слепо вглядываясь в снежную пелену, когда снова ощутил сильный толчок. Белая завеса перед глазами исчезла, сменившись чернотой без единого проблеска звездного света, и Дей провалился в этот темный омут.

 

Его разбудила песня. Голос певицы был тихим и всепроникающим, словно сам воздух состоял из него. Он вился в пространстве, оплетая все вокруг, будто дикий плющ, поселившийся на развалинах заброшенного дома, опутывал тело и разум. Весь мир стал этой песней, и все отзывалось той, что пела ее.

Мягкий как снег и хлесткий как ветер, голос этот окутывал пространство, накрывая его колдовской кисеей. Он пел о хрустком льде, ранящем сердце воды, и о колких снежинках в воздухе, о стылой, вечно дремлющей земле и о коротком северном лете, о людях, что хотят выпить реки и пожрать скалы, и о барсучьем племени в глубине леса, о глазах, которые могут видеть, и о сердцах, в которые пробирается стужа.

Дей открыл глаза и тут же уперся взглядом в черное небесное стекло, перечеркнутое пульсирующей полосой ярко-зеленого цвета. Казалось, она тоже отзывалась на эту странную, но такую пленительную песню. Волны холодного света колебались в такт тихой мелодии, и Дей вдруг понял, почему местные называют его не северным сиянием, но голосом севера.

Он лежал и смотрел на этот дивный небесный танец, позабыв обо всем на свете, а песня постепенно затихала. Наконец, невидимая певунья замолчала, и колдовские нити, пронизывавшие мир вместе со звуками ее голоса растворились в ночи, оставив после себя лишь отзвуки легкого эха.

Дей медленно повернул голову, ощущая, как желудок сжимают спазмы. Он только теперь заметил, что лежит в каком-то странном жилище, где есть лишь стены, но нет крыши.

Вокруг высились ледяные торосы. Темные и зловещие силуэты их подпирали ночное небо, грозясь вот-вот проткнуть его острыми краями, а в самом центре, под холодным светом звезд сидела она.

Та-что-прядет-зиму поднялась, мелькнул белесой тенью ее размытый силуэт, и в следующий миг она уже сидела рядом с Деем.

Она ничего не сказала, лишь на секунду посмотрела Дею в глаза, и ему почудилось, будто в этот миг на него глядит само мироздание. У Дея перехватило дыхание, он открыл рот и сделал короткий судорожный вдох. Та-что-прядет-зиму отрицательно покачала головой, положила холодную руку ему на лоб, и Дей вдруг понял ее безо всяких слов. Ему не выйти отсюда. Не уйти, пока она сама не отпустит его.

– Почему я?

Та-что-прядет-зиму улыбнулась, будто бы даже ласково, и коснулась пальцами его груди. Дей лишь сейчас понял, что он лежит без тулупа и отчего-то совсем не мерзнет.

В голове посреди затаившегося океана мыслей начали всплывать вопросы. Что она сделает с ним теперь? Заберет разум, как у Сигге?

Словно поняв, о чем он думает, Та-что-прядет-зиму склонилась над Деем, и синие глаза утонули в черных.

Она отвечала ему не словами, но видениями, что хлынули Дею в голову.

Как долго он смотрел, Дей не знал. Время, казалось, застыло на месте, попросту замерзло в этом месте. Он понял лишь одно – ей нужно то живое, что есть в нем. Она заберет все – тоску по дому, сожаления о несбывшемся, мечты о будущем и его любовь к Элен.

– Зачем? – прошептал он, глядя ей в глаза.

Та-что-прядет-зиму больше не улыбалась. Она послала Дею последнее видение и ушла, исчезла, пройдя прямо сквозь ледяную стену, а Дей остался лежать и бездумно смотреть на звезды, обездвиженный неведомым колдовством и пораженный открывшимися ему знаниями.

Так просто и так жестоко. Ей нужна была чужая боль, чужое счастье, любые живые яркие чувства, чтобы северные ветра продолжали дуть, чтобы перешептывались в лесах ели и сосны, чтобы реки продолжали петь, чтобы горы укрывали лениво спящие озера, чтобы Север жил и дальше, несмотря на раны, которые наносят ему люди.

Дей сделал глубокий вдох, отозвавшийся болезненным колотьем в легких, а когда выдохнул, изо рта его потянулась вверх тонкая мерцающая нить. Воспоминания утекали от него пестрой канвой, растворяясь в темном небе.

В голове постепенно пустело, во рту скопилась слюна, по телу расползалась слабость. Дей попытался пошевелиться, но тело не слушалось его, а в голове суетились растерянные мысли и образы.

Он чувствовал, чуял, как лица становятся чужими, как уходят имена, как ускользают чувства.

Нельзя отпускать их. Нельзя. Отпустишь и больше уже не увидишь, не узнаешь. Вслед за осознанием пришла паника, сдавила Дею грудь, обхватила горло, и он закашлялся, невольно прикрыв глаза. Короткий миг, но этого хватило, чтобы колдовские чары, опутавшие его, ослабли.

Собрав последние силы, он отвернулся, чтобы больше не смотреть на небо. Разноцветная нить, беззвучно лопнув, рассеялась в морозном воздухе, и Дей снова потерял сознание.

Очнулся Дей от глухого мягкого толчка, который заставил его застонать и открыть глаза.

На груди у него лежал небольшой, размером с кулак, кусок камня, обмотанный грязной тряпицей, явно впопыхах оторванной от чьей-то одежды.

– Эй, друг, – раздался сверху чей-то голос. – Разверни!

– Кто тут? – испуганно спросил Дей и принялся искать говорившего глазами.

– Я друг, друг Сигге!

Дей наморщил лоб, силясь припомнить, кто такой Сигге, и почему он называет себя другом, но голову пронзила такая боль, словно ему в висок воткнули ледяную сосульку. Он присмотрелся и сумел наконец различить торчавшее над одним из торосов лицо человека. Волосы у него были длинными и спутанными, а в бледных голубых глазах читалось нетерпение.

– Разверни! Разверни, друг! – сказал человек и скрылся из виду.

Ошарашенный, Дей с трудом приподнялся и принялся разматывать странный сверток. Пальцы слушались плохо, а в голове царила блаженная пустота и такой покой, какого Дею еще никогда не доводилось испытывать.

Зачем он это делает? Дею совсем не было интересно, что там, в этом свертке, но пальцы сами собой продолжали двигаться.

Тряпка упала, и в руках у Дея оказался кусок льда. Он блестел, отражая лунный свет, и острые грани его казались какими-то диковинными стеклянными лезвиями. На другой стороне ледяного камня была прилеплена какая-то картонка. Недоумевая, для чего странный человек просил его посмотреть, что внутри, Дей немного полюбовался сиянием ледяного осколка, а потом оторвал картонку и повернул ее к себе.

Лед выскользнул из его пальцев и упал с глухим стуком, свободная рука безотчетно прижалась к груди.

С фотографии на Дея смотрела молодая женщина. Глаза ее лучились теплом, а губы изгибались в мягкой и такой знакомой улыбке. Несколько мгновений он глядел на нее, приоткрыв рот, а потом вдруг вздрогнул и в ужасе пролепетал:

– Элен...

Воспоминания рассыпались в его сознании вспышками фейерверка, и Дей понял, что нужно уходить из этого места. Он поднялся с большим трудом и, качаясь, будто пьяный, пошел к ледяной стене. Туда, где недавно видел над торосами лицо безумного Сигге.

– Сигге! – позвал он громко и немного испуганно. – Сигге! Я вспомнил! Помоги мне, прошу!

К ногам его, словно Сигге только и ждал этих слов, упала веревка.

– Скорее. Скорее, друг, – раздался с другой стороны ледяной стены его голос.

Объяснять дважды нужды не было. Дей помнил холодные пальцы Той-что-прядет-зиму, помнил ее бездонные глаза, и все, чего ему сейчас хотелось – оказаться как можно дальше от этого места и от нее.

Наскоро обвязавшись веревкой и понадеявшись на то, что Сигге знает, что делает, Дей крикнул:

– Я готов, Сигге!

В следующий миг веревка впилась в его тело с такой силой, что, казалось, стянула намертво все нутро. К горлу вновь подкатила тошнота, из-за вязкой слюны во рту стало тяжело дышать, а в ушах зазвенело. Дей изо всех сил цеплялся за крохотные выступы, подтягивался, если удавалось крепко ухватиться, несмотря на слабость.

Перед глазами все почернело, и Дей уже сам не понимал, как очутился на вершине тороса. Он повалился вниз, прямо на руки Сигге, и тот принялся нетерпеливо бить его по щекам и продолжал причитать: «Скорее! Скорее! Скорее!» Безумец влил Дею в горло какое-то пойло, отдающее хвоей и спиртом, помог подняться на ноги, и вдвоем они двинулись по замерзшему озеру.

Ноги скользили по гладкому, вылизанному ветрами льду, и каждый миг Дей боялся упасть. Сверху нависало тысячеглазое черное небо, снизу лежало мертвое черное стекло, а вокруг плотным кольцом сомкнулась тишина зимней ночи, которую нарушал лишь зловещий треск пробуждающегося льда.

Дей ступал, опираясь на тощую руку Сигге, и боялся, что каждый шаг может стать последним. Бесполезно убеждать ум в том, что слой льда здесь такой толстый, что по нему можно проехать на санях. Хрусткий, вкрадчивый голос льда забирался в самую душу и плел там свою паутину страха. На короткий миг Дей представил себе, как они с Сигге падают через провал в темную воду и застывают в ней, будто букашки в янтаре, и ему вновь стало дурно.

– Скорей! Она вернется. Она будет злиться.

Голос Сигге прорывался в сознание Дея, заставляя идти вперед, перекрывая клекот ледяного панциря. Глаза-омуты, холод бледных рук, призрачное пение – Дей увидел перед собой, будто воочию, Ту-что-прядет-зиму. Он тряхнул головой, чувствуя, как внутри разрастается холод, и вспомнил вдруг о карточке, спрятанной в нагрудном кармане.

«Элен, Элен…» – принялся повторять Дей про себя, словно заклинание.

Страх начал отступать, и Дею почудилось, что даже дышать стало чуть легче. Когда же впереди показались очертания берега, он едва не рассмеялся от облегчения.

Секунду спустя слева раздался тихий испуганный всхлип Сигге, и порыв ветра ударил Дея в спину. Лед под ногами завибрировал и принялся трещать еще громче.

– Беги! – заорал Сигге не своим голосом.

Они бежали так быстро, как только могли, оскальзываясь на гладкой поверхности, а ветер налетал на них с разных сторон, норовя сбить с ног, задержать.

– Не смотри! Не смотри назад! – кричал Сигге.

Дей вздрогнул. Он тоже слышал это, слышал, как стремительно нарастает позади треск льда.

Сухие резкие звуки, чем-то напоминавшие приглушенные выстрелы, следовали за ними, гоня вперед, точно охотник дичь. Берег был все ближе. Ветер царапнул Дея по щеке, принеся с собой отголосок песни:

…там, под самым толстым льдом,

Спрячу я в темном омуте твое сердце…

На миг Дею почудилось, что волосы его зашевелились от ужаса. Не останавливаясь, он все же обернулся и увидел догоняющую их с Сигге глубокую белую трещину. Лед стонал и хрипел, будто кто-то крошил его невидимым топором, и в этом хрусте Дей отчетливо услышал голос Той-что-прядет-зиму.

Ему не почудилось. Она вновь пела свои колдовские песни, нашептывала приказы ветрам, и на этот раз в голосе ее не было ничего волшебного. Только ночь, холод и желание захватить, задушить, заморозить.

До берега оставалось совсем немного, когда Сигге вдруг остановился и повернулся к трещине лицом.

– Сигге, ты чего? Бежим скорее! – просипел Дей и тоже остановился.

– Какую печальную песню ты поешь сегодня, – тихим голосом произнес безумец и уставился куда-то в пустоту зачарованным взглядом. – Ты забыла своего Сигге! Забыла ради другого!

Он рухнул на колени, словно подкошенный очередным порывом ветра и зарыдал.

Дей рванулся к безумцу и дернул его за руку.

– Сигге, пойдем! Берег уже рядом!

Сигге вздернул голову.

Темные, присыпанные снегом пряди, взметнулись, на миг зависнув в воздухе, и на Дея уставились колючие льдинки голубых глаз.

– Уходи! – злобно прорычал Сигге. – Она не будет петь тебе! Никогда не будет петь тебе!

Дей ошарашенно отступил. Только что Сигге был нормальным, и вдруг снова превратился в страшного ревнивца, каким его уже однажды видел Дей.

– Прочь пошел! – снова рявкнул Сигге и оскалился.

Дей стоял в растерянности, не понимая, что ему делать. В голове и груди стучали кровавые молоты, дышать было больно.

Сигге бросил на трещину быстрый взгляд, затем резко кинулся вперед и клацнул зубами прямо у Дея перед носом.

– Прочь! – заорал он Дею в лицо и оттолкнул его.

Дей упал, тут же вскочил на ноги, развернулся и бросился к берегу. В голове теперь стучала только одна мысль – добежать, позвать на помощь мастер Туомаса и остальных. Вместе они сумеют справиться с Сигге.

Он бежал и бежал, не чувствуя больше ни холода, ни ветра, от усталости и страха, оставляя позади грохот, треск и жалостливые причитания Сигге, и где-то посреди этой жуткой какофонии ему все еще слышались обрывки ее голоса, голоса Той-что-прядет-зиму.

Добравшись до хижины, Дей из последних сил принялся колотить в дверь и, когда ее, наконец, открыли, упал прямо к ногам стоявшего на пороге человека.

– Сигге…на озере… – пробормотал Дей срывающимся голосом, прежде чем сознание в очередной раз покинуло его.

***

Хлопнула дверь, и из прихожей раздался звонкий голос Элен.

– Пришла еще одна свадебная открытка, представляешь?

Дей улыбнулся и, отложив в сторону книгу, встал и пошел в прихожую.

На дворе стояла середина ноября, и на душе у него отчего-то было неспокойно. Он подошел к жене и, поцеловав ее розовую от мороза щеку, спросил:

– От кого она?

– Я еще не читала. Она вон там, на тумбочке.

Дей бросил на открытку беглый взгляд, помог жене снять пальто и отнести на кухню пакет с продуктами. Когда он вернулся в прихожую, Элен уже держала в руках потрепанную картонку с голубками и букетом цветов. Рисунок показался Дею по-своему трогательным. Наверняка какие-нибудь дальние родственники из деревни отыскали на почте самую древнюю из бывших там открыток и послали им, впопыхах перепутав адрес. Потому она и задержалась так сильно.

– Кажется, это с севера, – нерешительно произнесла Элен, протягивая ему открытку. – А кто такой Сигге?

Внутри у Дея все сжалось, но, чтобы не пугать жену, он изобразил на лице улыбку и взял картонку в руки. Она итак вся извелась, увидев, в каком состоянии он вернулся с севера. «Больше никуда тебя не отпущу, слышишь?» – это были первые ее слова при встрече на вокзале.

Дей не стал с ней спорить. После того, как пролежал две недели в лихорадке, а потом еще целый месяц не мог поднять ничего тяжелее ложки, он хотел только одного – забыть про север и все, что там было.

– Спасибо, я прочитаю, – сказал он, удаляясь в гостиную под внимательным взглядом Элен.

Она тихонько вздохнула и пошла на кухню, а Дей подошел к окну и перевернул картонку. На сероватой бумаге размашистым почерком мастера Туомаса были выведены слова: «Будь счастлив, Сандерс, и передавай самые лучшие пожелания своей миссис. Она у тебя красотка» Внизу, в самом углу открытки была сделана крохотная приписка: «Чудно, что она нашлась тут, на севере. Пусть будет тебе на память о нашем Сигге»

Дей нахмурился, взгляд его скользнул ниже и уперся в крохотные печатные буквы. Надпись гласила: «Художник: Сигвард Ульссон».

Дей осторожно положил открытку на подоконник и посмотрел на стремительно темнеющую улицу.

Там начиналась метель. Ветер тихо подвывал, бросая в окно пригоршни колючего снега. Прижавшись лбом к холодному стеклу, Дей закрыл глаза.

– Послушай, как дивно поет она сегодня… – прошептал он, чувствуя, как песня ветра захватывает его и уносит прочь.

– Дей? Что-то случилось? И кто этот Сигге?

Элен неслышно подошла к нему и положила руку на плечо. В ее карих глазах мерцали тревожные искорки.

Дей вздрогнул, открыл глаза и вновь уставился на утопающую в сумеречном свете и метели улицу.

– Друг. Друг, который утонул на озере. Он был художник, и он нарисовал эту открытку.

– О, ты прежде не упоминал его имя. Прости.

Она виновато взглянула на Дея и, не дождавшись ответа, добавила:

– Я принесла булочек с шоколадной глазурью. Пойдем пить кофе?

– Да. Да, идем, – поспешно ответил Дей и рассеянно улыбнулся.

Элен мягко оттеснила его от окна и задернула портьеры.

Выходя из комнаты, Дей украдкой обернулся. Сквозь прореху в шторах виднелся кусочек улицы. Там, в желтом свете фонаря, роились снежинки, и на миг Дею почудилось, будто вместе с шумом машин в комнату просачиваются отголоски чьего-то далекого пения.

 

Примечания

  1. Короткий, широкий желоб для промывки золотоносного песка.
  2. Мясной концентрат, приготовленный из измельченного сушеного мяса, фруктов (либо ягод) и жира.

Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 2. Оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...