Иан Таннуш

Дым-река

Несчастью суждено было случиться на самое значимое событие за пять обгоревших солнц – в день поклонения. Не то чтобы племя редко молилось богам или забывало подкладывать к алтарю подношения. Нет! Вовсе нет! Каждое утро у статуй лежали свежие цветы и вкуснейшие из блюд, приготовленные для Великодушных. По улочкам селения разлетались ароматы от благовоний, оставленных на холме Многоцветов. За ним распласталась ложбина, усыпанная ягодами и поросшая сладкими кореньями. Как поговаривали старейшины, то было святое место, благословенное – след от ноги божества, случайно ступившего однажды на землю. Оттого оно теперь и плодородно.

Травоокий Хвай любил истории про богов и всякий раз – неважно, бежал ли он к лекарю за мазью для матери или к зельекуру за настойкой из коры дурманьева дерева для отца – если краем своего огромного, как крыло паутинистой бабочки, уха слышал, как один из старейшин рассказывает что-то собравшейся возле него мелкоте, то останавливался без промедления, ещё толком не расслышав. Чаще всего это были поучительные притчи, чтобы малышня не безобразничала, но порой попадались и сказания о младшем из богов, Широстопе, немного неуклюжем и оттого то и дело влипающем в неприятности. Именно след от его ноги красовался за холмом Многоцветов. Или об его сестрице Милолице, красота которой была настолько велика, что даже мутная вода в миг, когда она в неё заглядывала, становилась прозрачной и начинала переливаться в лучах светил, стараясь отразить всю прелесть богини. Потому и считалось, что она, Милолица, не иначе как властительница воды. Не всей, конечно. Чуть ниже от Жевани, селенья, где жил Хвай, если миновать болотце Духов и пролесок Чернодревов, текла дым-река. Спускаться к ней было равно саморасправе. Ядовитые пары, поднимающиеся над водой, умерщвляли жеванцев быстрее укуса змеи. Однако там же, на берегу проклятой реки, росли травы, которые несмотря на отравленное окружение и несуразный вид, обладали чудесными свойствами. Каждый, отведав их дыма, понимал звериный язык. Охотники приносили много добычи, когда им раскрывали перелеты птиц или тропы, по которым ходило зверьё. Раскуривать эти травы, конечно же, разрешалось, как, впрочем, и спускаться к дым-реке, одним шаманам. Для опасного путешествия им шилась особая одежда и делалась маска, зачастую уродливо разрисованная. Ведь по поверьям на дне той реки жило чудовище. Оно-то и заполнило дно огненной желчью. Людей оно утаскивало к себе, а разрисованная маска путала его – мол, с ней оно принимало пришедших в его владения за своих.

Хвай знал много таких историй. Дома у него хранилась целая корзина с глиняными табличками. Он сам их делал и сам вырезал на них услышанные отовсюду сказания о похождениях богов.

– А вы откуда про них знаете? – спросил он однажды у одного из старейшин.

Тот кашлянул, пригладил облысевшую макушку, больше по привычке, и ответил:

– Мне рассказывали те, что были старейшинами до меня.

– А они откуда?

Хвай ни разу не видел богов, но если о них ходили истории, значит кто-то с ними встречался или, по крайней мере, стал свидетелем их явления.

– Откуда-откуда! – заворчал старейшина. – Откуда и мы знаем. Не задавай глупых вопросов!

– А почему сейчас боги нам не показываются?

– И что им здесь делать? Вот найдётся причина, обязательно покажутся. А ты, Хвай, прекращай! – погрозил он пальцем. – Нельзя быть таким любопытным! Боги докучливых не любят! Ты не надоедай им! Смиренно почитай, как делают это остальные жители Жевани! Будь хорошим мальчиком, иначе испортишь нам день поклонения! Ты ведь этого не хочешь?

Хвай не хотел, потому со всей мочи замотал головой. Из ореховых кудряшек посыпались пыль и травяные жуки – уж больно много времени он сегодня провёл, исследуя бурьян за селеньем, вот полную голову всякого сора и собрал.

– Держи! – подал ему старейшина травяную тянучку. – Иди уже к ребятам! Занимайся, чем тебе положено, – и не дожидаясь ответа, побрёл в сторону своего жилища.

Хвай тут же принялся жевать скомканное сено, приправленное кислой и в то же время сладкой, тягучей подливкой, но двигаться с места не спешил.

Он редко играл с другими детьми. Над ним постоянно смеялись, ведь звали его, мягко говоря, по-глупому. Имя ребёнка обычно выбиралось с особенной тщательность, по шаманским гаданиям, чтобы подчеркнуть особенность и не сглазить при этом: Звенежъ – из-за звонкого смеха, Мякишка – из-за полноты, Горесвет – из-за угрюмого, но ясного взгляда. По названию деревни можно было догадаться, что её подобный выбор тоже не обошёл стороной. Всякий, с кем здесь столкнёшься, вечно что-то жуёт, оттого и название такое, Жевань. А «Хвай» ровным счётом ничего не значило. Когда он родился и его отца спросили: «Как сына звать будешь?», тот успел принять целый ковш настойки из хмельных плодов и сумел проорать лишь:

– Хвай! Хвай…

Что он имел тогда в виду, он и сам по исходу нескольких дней, когда наконец протрезвел, объяснить не смог. Мямлил что-то про шёпот звёзд да про дары, что ни желанием, ни пойлом не выкорчевать.

 

В день поклонения богам давалось особое подношение – жертва, которая доказала бы Великодушным, как сильно любит и ценит их селение Жевани. Таковыми являлись люди с зелёными глазами. До Хвая был всего один юноша, а после – никого. Шаманы ежедневно проводили обряды над беременными или около того женщинами, чтобы те родили травоокого ребёнка. Не случись этого, боги не получат своего подношения и знатно разозлятся. Самый древний из старейшин припомнил, что на его веку случалось такое. Ну, когда он сам ещё толком ходить не научился. Не родилось тогда в деревне должного дара для богов, нечего было принести им в жертву. Тогда напал на деревню мор. Половину жеванцев покосил. Никого не пожалел: ни женщин, ни стариков, ни детей.

– Тяжкие были времена, – прочавкал он в завершение своих неприятных воспоминаний. – Не надобно нам больше такого.

Хвая с самого утра мыли, чистили, расчёсывали. В комнатке, из которой и состоял весь дом, вокруг него словно вороньё, кружили старухи и шаманьи прислужницы. Шептали что-то, больно щипали, цокали языками и бросали недовольные взгляды на его мать. «Худенький он у тебя, Карка!» – высказалась одна из них, за что все они были тотчас выгнаны на улицу.

– Оттудова его к поклонению готовьте! Чай, песенки да заговоры через окно можно послушать!

Пока они ругались у жилища, Хвай сидел на полу и следил за тем, как ветер выдувает через трубу золу из махонькой печки, а веники сушёных трав легонько покачиваются при каждом дуновении из окна или прикрытого крылом паутинистой бабочки входа. Оттуда же, со входа, когда крыло начинало извиваться от порывов ветра, можно было увидеть, как на столбе из стороны в сторону металась длинная рубаха. В неё-то Хвая и оденут перед тем, как вывести на поклонение.

Не особо дорогой, но допустимый по уразумению шаманов и старейшин наряд, частично из выделанной кожи, частично плетённый из гибких стеблей больнозора, был припасён во время четвертого обугленного солнца и хранился на дне ящика. Сейчас его достали и повесили на улице, чтоб разгладить да запах тухлей, любящих мокроту грибков, выветрить.

– Тоже мне нашлись! – вернулась мать с горящими от гнева глазами. – Нос ещё воротят! Коли так важно, каково подношение на вид, так сами о тебе тогда и заботились бы! Я вот считаю, главное – чтоб дух был чист, а остальное – ерунда. – Она присела на крохотный табурет, стоявший за спиной Хвая, и отдёрнула поеденную насекомыми занавесь, которая отделяла кровать от остальной комнаты. На лоскутном покрывале лежали костяная расчёска и веник из веток, им она похлёстывала сына, когда он на восходе солнца своего последнего дня, как полагает обычай, плескался в тазике. – Чего уставился? Не согласен?

За время сборов Хвай не получил ни единого подзатыльника. Сегодня был его день, и мать из последних сил сдерживалась – он видел по её сморщенному, как высохший плод, лицу, – чтобы не подпортить его парой-тройкой тумаков. Она принялась распутывать его кудри, а Хвай вертелся, задавал вопросы о предстоящем обряде и выглядывал в окно. Во дворах стоял шум, жеванцы носились туда-сюда. А ещё манил вкусный запах жареного мяса, аж слюнки текли.

– А ну прекрати! – всё-таки заругала его мать. – И что тебе неймётся!

– Разве меня огонь не должен очистить и украсить? Чего разряжаться-то? – склонил он голову набок.

Так он выражал недоумение и сильнее злил мать.

– Такая честь для нашей семьи! – процедила она сквозь зубы. – На глазах у всех сельчан! Хоть раз… побудь человеком, а не кабанёнком, извалявшемся в грязи!

Всё верно, жертву боги получали через огонь. Чистая и телом, и душой она попадала туда, за облака. Но никто не объяснил Хваю, не сказал, что будет с ним дальше. Сам он, если честно, не хотел покидать землю, ведь здесь оставалось много неисследованного. У него был целый список дел, которыми он собирался заняться. Жаль, что солнце почернело в пятый раз, когда он браво шагал в сторону болота Духов. Он не искал опасностей или приключений – беречь себя для подношения было самой главной задачей его жизни. Просто одним глазком хотел глянуть.

– Что-то не хочется, – прошептал он, посматривая в окно.

Шаманы залезли в кожу змеи и ходили по улицам, отгоняя всякую нечисть. Чешуя была настоящей и сильно пугала. Не Хвая, прочих жеванцев. Змея, судя по сброшенной шкуре, размером вылупилась нешуточным. Запросто человека проглотит и не заметит. Сами шаманы её, естественно, не видели. Давным-давно наткнулись на шкуру да и утащили. Так до сих пор с ней и возятся, как с сокровищем каких не сыскать. А болотная чешуйчатая получила своё прозвище – Вождь-змея. Вскоре история о ней обросла рассказами: и всеми змеями на болоте она повелевает, и съест, если тропой неверной пойти по тем местам, и прочее-прочее. Ещё большую загадочность давала ей следующая особенность – хвост отсутствовал. Вид ли такой у твари или приключилось чего с Вождь-змеёй – так загадкой и оставалось. Вот её-то Хвай и намеревался выследить, когда солнце вдруг зауглилось.

– Чего не хочется? – прищурилась мать. Подозрение заострило её и без того худые черты лица. – Ты без глупостей мне тут давай! И улыбайся! Улыбайся!

– А почему травоокие? – Хвай не раз задавал этот вопрос, но сейчас, когда его должны были вот-вот сжечь, причин замалчивать ответ не оставалось.

– Так редкие потому что, – искренне удивилась мать. Слово в слово повторила сказанное старейшинами. Хвая такая правда не устраивала.

– Красноволосых тоже мало, – буркнул он, сковыривая тухли со стены.

Раненные его обглоданными ногтями, они засмердели.

– Ты мне зубы не заговаривай, – продолжала с рвением распутывать его кудри мать. – Это что за вонь? Неужто снова в таз воду тащить! – Она сильнее задёргала его волосы. – Этак тебя до нового схождения Богов не отмыть!

Хвай сперва заойкал, но когда понял, что это не помогает, притих. Щёки надул, брови нахмурил. Коли небо ясное, не беда, он любую грозовую тучу сейчас затмит.

– Что как жаба, – снова заругалась мать. – В кого такой уродился! Не припомню ни одного мгновения, когда бы ты вёл себя покорно! Вот! – взяла она горсть из корзины на печке и насыпала ему в ладонь сладких ягод. – Жуй молча и не отвлекай!

Она ещё немного подрала ему волосы и вплела цветы, тщательно отобранные и принесённые старухами. Затем натянула рубаху на загорелые плечи, не привыкшие быть покрытыми, и крепко подвязала её. Вроде одежда и не тяжёлая, а Хвая всё равно к земле потянула. Он тяжко вздохнул, но мать не обратила внимания, взяла его за руку и повела вверх по кривой улице, мимо одинаковых жилищ Жевани, мимо людей, собравшихся вдоль тропы. Они кучковались в толпу за его спиной и шли, сохраняя почтительное расстояние. Хвай обернулся всего разок, на шум с шепотками, и мать его одёрнула:

– Нельзя! – напомнила она. – Плохая примета!

Так они добрались до середины деревни. Маленький клочок земли, кружок, немногим шире улицы, по которой они только что продирались сквозь ожидающие взгляды. Его ограняли яркие, украшенные красивыми поделками деревенских ремесленников жилища старейшин и шаманов. Хвай никогда не понимал, почему те, не имея семей и отказываясь от родни, получали большие дома. Что им в них делать?

В самом сердце деревни, в её середине, где сейчас собрались все жеванцы – наступающие друг другу на пятки, встающие на цыпочки, чтобы лучше видеть, смотрящие с крыш и деревьев – места хватило как раз на один деревянный помост. К нему уже накидали веток, сена, цветов.

Хвай оглянулся на мать. Та лишь кивнула и подтолкнула его в спину.

Он шагнул на первую ступень помоста, когда ветер, до этого лишь легонько лохмативший его волосы, донёс горьковатый, щекотавший нос, запах. Затем поползли роптания.

– Кто? – доносилось со всех сторон. – Кто посмел испортить поклонение?

Зажечь горькие травы и испортить вонью благородное подношение – деяние сродни предательству.

Люди засуетились. Ропот стал громче, а ветер сильнее и порывистее. Тучи стремглав домчали из-за горизонта до маленькой Жевани и окутали её тенями.

– Шаманы! – закричал один из старейшин. – Кто из шаманов сотворил такое? Кто из вас вызвал бурю?

Те стояли в стороне, опустив шкуру Вождь-змеи, и поворачивали разукрашенные для торжества маски на своих лицах друг к другу. Слова сказать не могли, некоторые разве что мычали.

Хвай чувствовал горьковатый запах остро, до рези в глазах, и, не понимая толком, что делает, убрал ногу со ступеньки, чтобы оглядеться. Делать этого было нельзя. Ступившее на помост подношение не имело права самовольно с него уходить. Хвай окаменел от ужаса, когда осознал свою ошибку. «Неужели боги сейчас накажут?» пронеслось у него в мыслях. Резкая вонь выбила его из оглушения, вернула к жизни, в то, что происходило сейчас. Хвай рванул под помост, желая спрятаться от толпы, от неизбежного осуждения, от всего, что кружило ему голову. Съёжившись и уткнувшись носом в помятую траву, он следил за ногами, что проносились туда-сюда возле него. Одни, правда, стояли неподвижно. Ну, не совсем неподвижно. Человек пошатывался, потому перетаптывался с ноги на ногу, чтобы кое-как сохранить равновесие. Он не спешил, не бежал куда-то. Просто стоял. Вдруг рядом с ним упал огарок травяной свечи. Вонь от него стояла едва выносимая.

Хвай выглянул из-под помоста, стараясь разглядеть смутьяна, но заслышал скрипучие слова старейшины и запятился, пока не почувствовал задом, что добрался до самого края:

– Всё-таки поддался тёмной воле, Сказень.

– Не говори ерунды, старик! – Захмелевший бас отца Хвай узнал бы не то что среди местных, наверное среди всех, что могли бы существовать в этом мире. – Ты был опьянён торжеством и не увидел, что пролетело по небу? Не видел, что за тварь всего за секунду проглотила солнце?

– Никто не посмел бы в день поклонения…

– Кому-то не угодили твои боги, старик.

– Наши.

– Не верю в тех, кому на меня плевать.

– И вот ты где теперь.

– Вы вырастили глупых шаманов. – Голос подрагивал от въевшейся в него усмешки. – Только и могут, что скакать да травами румяниться. Не разглядели беды. Скажи спасибо тому, кого презираешь, за то, что он сумел скрыть от чудовища деревню. Но тучи скоро рассеются. Нужно спрятаться.

Хвай знал, что лишь шаманы умеют управлять погодой и только им позволяется говорить неучтивым тоном со старейшинами, и то в редком споре. Его отец был обычным пьяницей, потому случившееся не укладывалось в голове.

– В подвале моего жилища, – пробормотал старейшина, – есть ход в укрытие. Помоги завести людей туда. А я пока сообщу остальным мудрецам.

– Ты же знаешь, что чудища учуют запах… – Хвай почувствовал, что чьи-то холодные руки схватили его под мышки, вытащили из-под помоста и подняли над землей. Сперва он забрыкался, но затем встретился взглядом с отцом, что держал его, и притих.

– В убежище мы будем усердно молиться, и боги непременно найдут решение. Они прогонят пришедшее зло.

– Ну конечно, – отрезал отец.

Быстрым и качающимся шагом он направился к жилищу старейшины. Хвай смотрел на него, не отрывая глаз. Тот, кажется, не замечал его внимания. Он открыл рот, чтобы наконец спросить, о чём же они толковали, но отец быстро открыл дверку, ютившуюся в кухонном полу, и сбросил Хвая вниз, в темноту.

– Найди проход и спрячься, – не дал он вставить ему и слова.

 

Как понял из пересудов Хвай, убежищ было несколько. Он боялся, что отец укроется в другом, и тогда уже кто знает когда и получится ли вообще поговорить с ним. С другой стороны, старейшина навряд ли оставил бы своё жилище, но разболтать мудреца – дело нелёгкое.

В маленьком укрытии людей столпилось – дышать невозможно. День-два, и наружу волей-неволей лезть придётся.

– Молимся! – напомнил старейшина, когда в полумраке его некогда тайного подземелья повисла тишина. – Боги не услышат, не поймут, что нужны, если им не сказать.

– Чушь, – хмыкнул отец.

Хвай не мог разглядеть его, но слышал отчётливо.

– Да умолкни уже, – проворчала мать.

Оба здесь. От сердца отлегло.

– Богам на нас плевать, – беспечно заметил отец. – Иначе бы давно спустились и прогнали чудовище. Мы им нужны для веселья, а как что серьёзное, тут они свои великие ручонки и умывают.

– То, что ты зол на них, твоя беда, – сказал кто-то из жеванцев. – Нас в свои споры с богами не втягивай! На нас их немилость не направляй!

– Почему зол? – Хвай попытался звучать по-взрослому, но судя по смешкам у него это не получилось.

– Твой отец, Хвай, должен был стать шаманом, – вздохнул старейшина. Не зря длинную бороду носит, сразу понял: не расскажет, Хвай покою не даст. Не знавал мелкий раньше настоящей опасности, потому больше на глупости, вроде этой, будет отвлекать. – Лучшим был среди учеников, да была уготовлена ему другая судьба. Предсказал один шаман на настое из листьев горемычника, что будет у Сказени сын травооким. И решил наш совет, что шаманов-то много, а травооких раз-два и обчёлся. Тогда мы изгнали твоего отца из ведовьих рядов и наказали семьёй обзавестись.

– Вот это честь! – съязвил отец.

– Ты бы лучше проспался, Сказень, – мотнул головой старейшина. – А вы что притихли! – зажурил он примолкших жеванцев. – Неужто сами не понимаете? Всё за вами следить надо! Если не можете все разом: одни пускай молятся сейчас, другие – погодя! Но чтоб всегда – всегда! – у богов имелась возможность нас услышать!

Глаза быстро привыкли к темноте. Малоподвижные силуэты, стены, какие-то предметы – одно огромное пятно постепенно стало делиться на узнаваемые очертания.

Хвай хоть и сильно тревожился, но волнение всё же забрало много сил, и он прикорнул, свернувшись в уголке. Он слышал сквозь дрёму, как люди взывали к богам, как отец хлещет из найденного не пойми где кувшина хмельное варево… Потому он не растерялся и вскочил, когда над головой раздался гром и подземное укрытие затряслось.

– Ти-ихо! – скомандовал отец и икнул. – Не то услышит вас чудовище и проглотит вместе с землёй. Разбираться не станет.

На Хвая опустилась тишина. В ушах от неё зазвенело.

– А что же нам тогда делать? – спросил кто-то.

– Боги… – начал старейшина.

– Не придут, – самодовольно хмыкнул отец.

– Сказень! – тот толкнул его к стене и прошептал, но Хвай был уже тут как тут и услышал: – Прекрати пугать народ!

– Ты забываешь, – не убрал усмешки отец. – Это выбранным вами шаманам нужны отвары да травы, чтобы что-то увидеть. Мне это нужно, – приподнял он кувшин, – чтобы не видеть тех божественных тайн, которые знать нельзя. Да и не помогает, – отшвырнул он сосуд с хмелем, – когда видение сильное. Сказать тебе, где твои боги?

Старейшина испуганно огляделся.

– Тише говори, – прошипел он.

– Как увидели приближающееся чудовище, выскочили из-за праздничного стола, – он пожал плечами и смешливо глянул на старика, – за которым собрались поглазеть, как сжигают моего сына. – Он ткнул указательным пальцем старейшине в грудь, и тот отступил. – Они не придут. Они не будут мараться ради нас.

– Но Великий Сотворитель, их родитель и наш извечный спаситель, для этого их и создал, – не поверил старейшина, поднося свечку ближе к его лицу.

Хвай знал историю возникновения богов. Великий Сотворитель не мог оставаться на одном месте, много у него было земель и миров, за которыми нужно следить, потому он слепил из волшебной глины своих детей, каждого наделил невиданными силой и красотой. Наказал им помогать людям и защищать их. Быть им примером.

– Нужно идти к тому богу, что нас услышит, – сказал отец. – К тому, что живёт в дым-реке.

– Да как ты смеешь… – Глаза старейшины загорелись от гнева и страха.

Хвай не видел его раньше таким. Мудрецы обычно переживали слишком многое, что бы какая-то пара слов могла выбить их из колеи.

– В дым-реке живёт чудовище, – робким шепотком вмешался он в разговор, поскольку ни старейшина, ни отец не продолжали.

– Эта история не для обычных людей, – предупредительно посмотрел на Сказень старейшина.

– Но мой-то сын не из таких, верно? – пробормотал тот. Хмель путал ему язык. – В дым-реке живёт младший из богов.

– Широстоп? – удивился Хвай.

– Нет, дурёшка, – усмехнулся отец. – Другой. Ещё младше. О нём не принято говорить, потому что…

– Он был заносчивым, злым и завистливым! – Старейшина со всей силы толкнул Сказень в грудь. Тот не устоял на ногах и повалился на земляной пол да так и не смог встать. – Его скинули с небес! И он, не сумев совладать со злом внутри, превратился в чудовище! Это мерзкая история, недостойная упоминания! Нет смысла говорить о ней! – Хвай хотел спросить, действительно ли тот изгнанный бог может помочь, но старейшина пресёк его на корню: – Он чудовище! Точно такое же, что сейчас разрушает наше поселение! Твой отец – бездумная пьянь! Даже не вздумай слушать его! Понял?

 

Никто точно не мог сказать, сколько времени они провели под землёй. Чудовище не уходило. Его шаги ощущались мелкими землетрясениями и крошащимся потолком, громким треском и свистом.

– Мы сгинем, если не оттого, что снаружи, то оттого, что нас ждёт здесь, – сказал отец.

Он проснулся и явно мучался болями в голове, да и по всему телу. Хвай, сидевший неподалёку на корточках и рисовавший осколком разбитого кувшина на затоптанной почве, сделал вид, что не услышал его.

– Что это за старейшина, раз он собственную деревню губит? – продолжал он. – Хвай… Эй, Хвай… Это же ты? Подойди.

Хвай откинул осколок и послушно подошёл к отцу.

– Спустись к дым-реке, – сжал тот его локти в горячих тяжёлых ладонях. – Если хочешь спасти деревню, умерь людскую гордыню и попроси некрасивого бога помочь. Ты ведь помнишь, как выбраться наверх? – Хвай промолчал, но уверенно кивнул. – Дождись, когда чудовище утихнет и будет слышно только шипение. Когда такое случится, знай, оно уснуло. Но сон у него чуткий. Тихо, слышишь меня, очень тихо – даже дыхание задержи – выберись из укрытия и иди в сторону болот. Один подозрительный звук – и оно проснётся. Тогда уж прощайся с жизнью. – Хвай снова кивнул, в этот раз важно. – И никому не говори, что куда-то собрался. Не дадут уйти. Главное, Хвай, – отец отпустил его, – не прячь глаз перед речным богом. Понял? Не прячь…

Хвай ошивался возле деревянной лесенки некоторое время как бы невзначай. Старейшина будто почувствовал неладное и ходил поблизости. Благо кого-то хватил удар, поднялась тревога, и старейшина вынужден был усмирить людей и разобраться с больным. Хвай ловко юркнул к выходу. Вскарабкался по одной лестнице, затем по другой и оказался… Снаружи. Именно снаружи. Иначе и не назовёшь. Поселения уже и след простыл. То, что чудовище не проглотило, обломками лежало в пустом поле. Да, поле вместо скромных жилищ Жевани.

Не прошёл он и двух шагов, как под ноги ему попались выкорчеванные корни, и по развалинам прокатился треск. В тот же миг огромный холм из почвы, веток и камней развалился. Хвай не успел разглядеть, что же ему показалось. Он рванул к пролеску, к болоту, плохо соображая. Чудовище догнало бы его в один ленивый прыжок, но вдруг за его спиной раздался очередной треск. Хвай побоялся обернуться, чтобы посмотреть, что же отвлекло громадину и спасло его.

Пути по пролеску сильно мешало время. Вернее его отсутствие. Не понятно было, ночь стояла или день. «И правда солнце съел», – подумал Хвай. Темно, ничего не видно.

Он бежал насколько хватило сил, но в сумраке плохо различал тропинку и вскоре заметил, что вовсе сбился с пути, по которому ходили шаманы. Вытоптанную ими тропу, обычно отмеченную плетёными ленточками, он спутал с тенями от ветвей скрипучих деревьев. Тогда он сел прямо в дикую траву и притих, не зная куда деваться. Он вслушивался, как ветер холодно шелестит сочными зелёными стебельками да листьями.

Звон сперва был слабым. Хвай всё думал, что ему мерещится, пока тот не стал резать уши. Тогда Хвай приподнялся и увидел огромную паутину. Несколько пауков плели каждый свою сетку между сырыми стволами, окружая его. Роса поблёскивала на паутинах. Значит, раннее утро, догадался Хвай и осмотрелся, приходя в себя. Его вроде как заточили в паутине, оставив один узкий проход между деревьями. Он тронул мягкую на вид стенку: липкая, прочная. Не разорвать так просто. Пауки забегали по своим постройкам, и Хвай отступил.

Он прошёл по лабиринту, который плели ему пауки, и оказался на болоте. Если судить по названию, болотце Духов должно было быть маленьким, однако же Хвай его конца не разглядел. Он ступил, и тут же мягкая земля заглотила его босую ногу. На миг стало легче. Хвай не замечал ссадин и синяков, которые получил, пока бежал и продирался сквозь кусты, но сейчас, в прохладной топи, боль, тянувшая его вниз, отпустила. Он будто бы готовился взлететь.

Над болотом стоял туман. Всегда ли он здесь или только сегодня? Хвай вдруг задумался о таких вещах. Здешний покой усыплял его, сковывал. Однако же, когда нога завязла по щиколотку, его заставили проснуться. Шипение рядом отозвалось холодным потом на его спине.

Змеи собрались неподалёку и внимательно за ним следили. Когда Хвай замахал руками, пытаясь освободить ногу, некоторые из них приподнялись, зашипели сильнее. Он замер.

Пауки завели его в ловушку, иначе и не скажешь. Теперь змеи не дадут ему выбраться. Хвай дёрнулся, и последовал новый виток из шипений. Затем его накрыла огромная тень.

На самом деле, тому, кого с рождения готовили быть сожжённым на костре, нечего бояться. Он может заглянуть в лицо – ну, или морду – любой опасности. От вида Вождь-змеи сердце у него забилось в разы сильнее. Она приподнялась над ним, словно готовилась проглотить. Хвоста действительно не было. Её вроде как обрубили на треть, но ей это ничуть не мешало.

Вождь-змея внимательно посмотрела ему в глаза. Что-то прошипела. Мелкие змейки немедля подползи к Хваю. Аккуратно, давая почувствовать свою холодную, жёсткую чешую, они высвободили его из топи. Одна, особо озорная, успела раздобыть где-то прутик и вложить его Хваю в руку.

Вождь-змея неторопливо поползла. Хвай хотел подождать, пока она пропадёт из виду и дальше отправиться по намеченному пути, но змейки столпились за ним и грозно зашипели, вынудив следовать за громадиной.

Они шли долго. Вождь-змея как будто бы плыла над болотом. Никакая зыбь, никакая мягкая земля её не трогала, в отличие от Хвая. Но и он вскоре наловчился тыкать прутиком, прежде чем ступать на кочки, и дорога его значительно облегчилась.

Он наблюдал за тем, как двигается огромная змея, как её чешуя поблёскивает в полумраке, как не имея хвоста, она ведёт себя так, словно он при ней. Сильнее прочего его удивило, что вывела она его аккурат к дым-реке. Здесь он уловил пряный аромат трав. От них шёл дым, но сами они не горели.

– Говори, что хотел, – сказала Вождь-змея. – Только громко.

– А откуда ты… – начал он.

Она прошипела, останавливая бесполезные вопросы. Хвай же испугался, не чудищ, что возле него и что вот-вот появится. Испугался того, что нарушил ещё один запрет деревни. Он хоть и против своей воли, но вдохнул благовония с дым-реки, предназначенные только шаманам. Хвай не должен был понимать животных, не его это обязанность, потому теперь он робко отступил, сам не свой от нахлынувшей тревоги.

– Мне… – пробормотал он.

– Громче! – приказала Вождь-змея. – Громче, маленький человек!

– Я хотел попросить помощи…

В тот же миг рванул ветер. Раздался гогот птиц, зашумела прибрежная осока. Запищали где-то мыши, недовольно так, оскорбительно. Змеи, что приползли с Хваем, зашипели без прежнего дружелюбия.

– Человек просит помощи! – сказала Вождь-змея, и вроде как была в её словах насмешка. – Только за этим?

У него нет ручек… – защебетали птицы, тоже с издёвкой.

У него нет ножек… – вторили им братцы с других веток.

Чем тебе поможет, – закончила Вождь-змея, подползая чуть ближе, – наш некрасивый Божек?

Хвай не без усилия взял себя в руки и прокричал против ветра:

– Мне нужна помощь! Ты же бог! Зачем ты нужен, если ничего не делаешь!

Вода в реке пошла кругами. Тихо, без лишней суеты, на её поверхности появилась голова. Лица не разглядеть, уж сильно лохматились чёрные то ли от природы, то ли от грязи волосы.

– Я не человечий бог, – сказал Божек, поднимаясь на берег. Нет-нет, скорее выползая. Вместо рук у него было подобие крыльев. Кости, переплетённые паутиной. На ней шуршали на ветру бесчисленные крылья разных бабочек. Хвай приметил, что они совсем не намокли. Ног у Божека тоже не оказалось, зато от пупка тянулся змеиный хвост.

Хвая замутило от омерзения.

– Так маленький человек ведёт себя с тем, к кому пришёл за помощью? – усмехнулся Божек, приподнимаясь на хвост. Видимо, на лице прекрасно отразились позывы рвоты. Божек глянул ему в глаза и замер. Затем он отвернулся и пополз обратно к воде. – Иди, пока можешь. Больше повторять не буду. Потревожишь и пеняй на себя.

– Но там чудовище… – Хвай сделал шаг в его сторону и остановился, змеи не пустили его дальше. – Оно вот-вот съест всех в Жевани!

– А мне какое дело? – Божек опустил сутулые плечи, и кончики самодельных крыльев коснулись земли. На удивленный взгляд Хвая он продолжил: – Что мне будет с того, что я вам помогу?

– Когда чудовище покончит с нами, – придумывал на ходу Хвай, – оно к тебе придёт.

– Тогда я с ним и разберусь. Ради вас мне зачем сражаться?

– А он до встречи с тобой столько всего сожрать успеет! Сильнее не станет? Сможешь с ним справиться? Уверен? Не просто же так оно всё без разбора ест! Смотри, как бы поздно не стало!

– Даже если и так, лучше помру, чем за людей заступлюсь!

Вождь-змея не умела выказывать своих мыслей мордой, а слова сейчас были неуместны, потому она опечаленно мотнула головой. Божеку её жест не понравился.

– Я обязан тем, кто окружает нас сейчас, – вспылил он. – Но почему люди решили, что я им что-то должен.

– Наш Божек злится! – зашипели змеи. – Уходи, маленький человек!

– Не могу я вернуться ни с чем! – отказался Хвай. – Нет тогда пути назад, потому что чудовище всё погубит, если ещё не погубило. Почему ты так рассержен на людей, ведь это не из-за них тебя изгнали с небес!

– Меня не изгнали! Кто сказал тебе эту чушь? – Божек глянул из-за сутулого плеча на Хвая. – Отец создавал всех совершенными. Не знаю, почему он решил сделать меня, ведь глины у него не хватало, и он точно это заметил. В итоге я остался без рук и ног. Уходя, отец наказал моим братьям и сёстрам, чтобы каждый отдал мне от себя по чуть-чуть. Сказал, однажды проверит, и если не по нутру ему будет, что творится, то пошлёт наказание. Да и сгинул! До сих пор ни слуху ни духу от него! А эти… Что тут скажешь! Кто же захочет быть неидеальным, лишённым чего-то? Боги должны ведь по своей сути быть лучшими в мире, где живут, верно?

Божек учился передвигаться, не имея конечностей, но тело его было маленьким и неловким. Получалось только извиваться на месте, потому над ним частенько смеялись и называли червяком. Иногда кто-то таскал под мышкой или кидал другому словно игрушку. Как-то во время весёлой попойки, старший случайно споткнулся о него и выпнул с неба. Божек просился обратно, но братья и сёстры притворились, будто не слышат его.

Упал он на дорогу, так что в скором времени его нашли люди, жеванцы если быть точнее. Он попросил у них помощи. Когда Божек дошёл до этой части истории, Хвай поморщился. Он вдруг поймал себя на том, что нервно чешет запястье. Жеванцы, конечно, должны были сыграть здесь немалую роль, но что-то подсказывало, что скорее они были злодеями, нежели добрыми прохожими.

Помогать ему не стали. Прикатили воз с клеткой, посадили в неё, да и привезли в самую середину деревни. Там его оставили на потеху людям. Издевались над ним знатно.

– Закидывали всякой гадостью, улюлюкали, пальцем показывали, – передёрнуло Божека.

– А как же ты тогда здесь оказался? Как выбрался из клетки? – Хвай хотел добавить про руки и ноги, вернее их отсутствие, но передумал.

– Оказался среди твоего народца один, что пожалел меня, – отозвался Божек. – Освободил, в мешок закинул да до леса доволок. Травоокий был, как и ты…

– И что же дальше? Дальше-то что было? Ну, не молчи, – встрепенулся Хвай, но шипение змей быстро напомнило ему, где он находился и с кем говорил.

– Передвигаться, как нормальные существа я не мог. Не было у меня для этого ничегошеньки. Тогда я стал цепляться за землю, корни, травы… за всё, ртом. Много грязи пришлось проглотить, но я с места сдвинулся и так пробрался сквозь лес. Паучкам вон моим дорогим успел помочь. Поскольку создание я, как бы кто не противился, божественное, обратилась моя воля в силу. Мог я есть всё и вся, и может даже, солнце проглотить, коли добрался бы до него, настолько теперь бездонен мой желудок…

– А чудовище, что напало, преспокойненько проглотило, – заметил Хвай.

– Не могло оно этого сделать! – замотал головой Божек. – Солнце далеко! Я как-то пытался до него долететь! Не тут-то было.

– Так они всё-таки летают? – Хвай был не в силах обуздать своё любопытство, потому стоял рядом с Божеком и касался уродливых крыльев. На пальцах осталась пыльца.

– Да ты не лапай! Не лапай! – увернулся Божек. – Конечно, летают! И очень даже хорошо! А чудовище твоё, наверно, слишком огромное, вот и заслонило солнце. Но мне всё равно! Есть свет, нет его – одна ерунда.

Хвай пожал плечами. Ответ не то чтобы ему понравился, но на враньё не походил.

– Тебе пауки крылья сделали? – уточнил он. – За твою помощь?

– Частично, – почесал Божек заляпанную илом тощую шею. – Я съел хворь, которая их паутины губила, вот они и обещались должок вернуть. На болоте я встретил…

– Вождь-змею! – взбаламутился Хвай.

– Слыхала, как тебя люди зовут? – усмехнулся Божек.

Вождь-змея прошипела на терпеливый манер.

– Маленькой тогда была. С меня ростиком. Тоже, видать, её все бросили. Тонула в топях. Я её и вытащил. – Хвай не сводил с него глаз. Слушал с замиранием сердца. История некрасивого бога вдруг стала интереснее сказаний о совершенных Великодушных.

– Она тебе за это хвост отдала?

– Ага, – гордо задрал нос Божек. – Как подросла, так приползла и подарила. Мы с ней крепко сдружились, поскольку не было ни у неё, ни у меня больше никого. А когда добрался до реки, то тут лебедь лежал. Помирал от тоски. Убили охотники его лебёдку. Ой, лебедку… Неважно! Я с ним отсидел его последние часы, рассказывал всякое. А он возьми мне да крылья свои завещай! Я толком и не понял за что. Вроде бы и хорош подарок, да только с мертвеца. Если бы с живого, всё нормально, а так они конечно же приросшие ко мне – никуда не денешься, поднесённый дар как-никак – гнить начали. И так от них разило, что никто ко мне не подходил, пока плоть полностью не сошла. А уж потом и паучки набежали, и Вождь-как-её-там-змея.

– Что же ты назад не вернулся? – спросил Хвай. – До солнца пробовал долететь, а до дома что же, нет? Домой-то не хотел?

– Домой это куда? – почесал затылок Божек.

– Никуда, видимо, – вздохнул Хвай. – А с травооким что же? Отплатил ему? – На непонимающий взгляд речного бога он возмутился. – Это что же? Даже звери за доброту благодарят, а ты не стал?

– Я хотел, – надулся Божек, – да донесли до меня птицы, что сожгли его в угоду моим братьям и сёстрам. Знал я, что они смеялись и веселились, смотря, как народ меня изводит, и шибко им не по нутру пришлось, когда меня вызволили. Вот они травоокого и затребовали через ваших шаманов-то. Так что не успел… Слышал, до сих пор травооких жгут? – Он глянул на Хвая, тот кивнул. – С Хвояна, значит, пошло это дело…

– С кого?

– Так травоокого звали, что меня спас.

– А меня Хвай!

– Знаю-знаю, – закивал Божек. – Ты столько паучков и мелкой живности сбедил своим преследованием, что они мне все уши прожужжали, на тебя жалуясь. Много чего о тебе пришлось наслушаться! Ух! Ещё подивился, когда впервые услышал, имена у вас похожие…

– Так почему бы не отблагодарить сейчас? – продолжал Хвай. – Не спасти людей из племени Хвояна?

– Это которые его сожгли?

Хвай поморщился:

– А что? Он не попросил бы о таком?

– Попросил бы, наверно, – протянул Божек. – Не злой всё-таки человек был. – Он подумал немного, почесался, ещё подумал. – Так и быть, проглочу я то чудовище, но ты чтоб раз и навсегда сюда дорогу позабыл! Ещё раз увижу, съем, даже глазом не моргну! – Хвай на радостях запрыгал. – Держи! – Божек сперва протянул тонкую белую руку в воздух. Пара разнопёрых птиц принесла ему суму, плетённую из паутины и травы. – Повяжи на поясе и не снимай.

– Зачем? – спросил Хвай.

– На всякий случай, – потёр под носом Божек. – Людей я не люблю всех, за исключением травооких… слабость теперь к ним питаю, будь неладен этот Хвоян!

– Благословение что ли? – догадался Хвай.

– От одной напасти спасёт! – шмыгнул Божек. – Вождь-змея – вот же ж смешное имечко! – тебя проведёт и через болото, и через лес, – та согласно кивнула. Больше не было в её жестах печали. Кажется, теперь поведение Божека её устраивало целиком и полностью. – Когда придёшь к селению, я уже должен управиться. – Хвай с важным видом повязал суму. Та была тяжёлой. У него аж коленки затряслись. Столько весило одно благое слово Божека. – Если нет, так обожди, не лезь на рожон, только мешаться будешь, махонький-то такой.

– Ты тоже не особо большой, – осмелел Хвай.

– Проглочу, охнуть не успеешь! – пригрозил Божек.

Хвай еле сдержал смешок. Не хотел обидеть речного бога, да только забавный тот, как не улыбнуться.

Божек махнул крыльями и с трудом поднялся в воздух. Крылья может и летали, да еле его самого держали.

 

Хвай вернулся, когда лучи заходившего солнца носились по остаткам поселения. Люди выбрались на поверхность и озирались, не находя привычных видов.

– Это где же ты пропадал? – приметила его мать. Подбежала, забила по нему кулаками. – Что же ты натворил, дурачок такой? Он же за тобой пошёл! Я думала, оба вы сгинули!

– Ну, Карка! – гаркнул на неё старейшина, потом недобро покосился на Хвая.

– Зря ты полез, когда чудовище здесь было, – увещательно мотнул он головой, погладил длинную седую бороду. – Сказень, видать, вовремя заметил и отвлёк…

– Отец? – удивился Хвай и стал искать его взглядом. – А где он?

– Где-где? В животе у чудовища переваривается… – Хвай так и застыл на месте. Старейшина тем временем продолжил: – А не побежал бы ты к нему в пасть, подождал бы немного, тогда бы ничего не случилось. Смотри, чтобы твой отец ни говорил, боги нам помогли, расправились с чудовищем!

– Так ведь это не они! – У Хвая задрожал голос. – Это же…

– Карка, не дай ему бегать где попало, – приказал старейшина, и мать вцепилась Хваю в предплечья. – Мы быстренько соорудим помост. Сейчас самое время для подношения.

– Но ведь это не они, – повторил Хвай.

– А ты не говори глупостей! – погрозил ему старейшина. – Если не они, то кто же?

Подношение хоть и с опозданием должно было случиться. Хвай не знал, вернулись ли боги. Да и сами старейшины, наверное, не ведали. Зато он знал, что ему было предназначено от рождения сгореть ради спокойствия жеванцев. Его привязали к наскоро воткнутому в землю столбу, раскидали вокруг ветки с цветами. Он, конечно, побрыкался, не верил он уже во все эти предназначения и прочее, да что бы он смог против толпы? Огонь полыхнул с первого шаманского выверта лучиной.

Хвай зажмурился, потянулся изо всех сил в сторону. Глупость, понятно дело, но с внутренними позывами ничего не поделаешь. Какая уж в таком положении рассудительность!

Из сумы, подаренной Божеком, выполз чёрный слизень. Он неуклюже соскользнул вниз и бухнулся в ветки. Когда его коснулся огонь, слизень вдруг расплылся по всему костру. Тушить не потушил, но огонь больше не жёг. Сколько хочешь трогай – ни боли от него, ни ран.

– Что за невидаль такая? – прищурился старейшина. Он взял кусок сухого дерева и кинул в огонь. – А ну сгори нечестивая!

Его примеру последовали и другие. Слизневая чернота потихоньку угасала, да не успела полностью. Из леса послышались шипения. Зашумели кусты, трава. Выползи многочисленные змеи, а во главе их Вождь-змея. Мигом разогнала она ошалевший от удивления люд, перекусила балку, к которой привязали Хвая, и усадила его себе на спину.

Только они достигли линии леса, жеванцы очнулись, заохали и закричали.

– Украли! Украли подношение! Как же мы теперь богов отблагодарим! Как же! Что делать! Берите что под руку попадётся! Идём возвращать!

– Прости меня, Вождь-змея, – шепнул Хвай. – Из-за теперь за тобой гонятся!

– Это не твоя вина, маленький человек! – прошипела она. – Я сама решаю кого выручать, а кого нет! Да и Божек сильно расстроится, если с тобой что-то плохое приключится.

Хвай вцепился покрепче ей в чешую, прижался лбом, чтобы ветер не бил в глаза и не мешал дышать. Так просидел он до самой дым-реки.

Божек ждал на берегу.

– Плыви с ним на ту сторону, – сказал он Вождь-змее, не успели они к нему приблизиться.

– Через реку? – испугался Хвай.

– А куда тебе надо? – опешил тот. – Коли хочешь обратно в деревню, так вон – идут уже за тобой.

– А здесь, с тобой, остаться не могу?

– Чтобы всякий сброд сюда ходил, тебе воротить пытался? – нахмурился Божек. – Тогда я их всех просто съем. Проку мне от них! Несварения не боюсь! Оно уже у меня от твоего чудища имеется.

– Не надо никого есть!

– Тогда решай быстрее! – заторопил Божек. Слышались приглушённые голоса жеванцев. – Либо возвращаешься, либо на другой берег и со всех ног, чтоб поняли твои – не вернёшься уже и нет смысла тебя здесь искать.

– На тот берег, – выдохнул Хвай и зажмурился.

Он немного подождал, но вода так его и не намочила. Тогда он открыл глаза и увидел, что капли отлетают от него, толком не коснувшись. Ох, уж этот Божек! Безрукий! Безногий! А чудес от него за короткий срок повидал больше, чем от богов, которым всю жизнь кланялся!

На другом берегу слез он с Вождь-змеи, поблагодарил и обернулся. Божек забрался в реку, ничего, кроме макушки, не видать. Забулькал водой, пугает. Жеванцы остановились, близко подходить не стали. Увидели Хвая на другой стороне, закричали, замахали руками. Тут как вода поднимется, да на них обрушится! Повалило их волной, но нестрашно – они живучие. Ловко вскочили да побежали назад, сверкая пятками. Не под силу им с речным уродцем тягаться.

Хвай подождал, пока вода успокоится, затем присел на корточки у самого края берега и взглянул в своё отражение.

– Ну чего тебе ещё? – не выдержал Божек, вылез на поверхность.

– Хочу сказать, что твою историю обязательно узнают! – вдохновился Хвай. – Я нарисую много-много табличек! Покажу их всем, кто захочет её услышать.

– Зачем? – мотнул головой Божек. – Не надо. А если они вздумают сюда явиться? Я тут в уединении и одиночестве, а они придут, шуметь начнут или, чего хуже, об одолжениях всяких просить или статуи мне ставить. Оставь-ка как есть! Не порти мне мои тоску и уныние.

– А можно мне будет вернуться сюда? – спросил Хвай.

– Ишь какой! – взмахнул крыльями Божек. – Кем себя возомнил? Я помог, потому что ты на Хвояна похож и только. Не надумывай ничего себе, глупый человеческий детёныш! – Вождь-змея покачала головой. Божек подумал немного, косясь на неё, и добавил: – Когда почувствуешь, что срок твой подходит к концу, остался тебе всего чуток, возвращайся. Наверняка, у тебя накопится много историй, которыми ты захочешь поделиться, но не всякий сможет их понять. А я смогу, я всё могу. Возвращайся рассказать их и попрощаться, уже навсегда.

Хвай не совсем понял, что хотел сказать Божек, но кивнул и улыбнулся ему. Затем развернулся и побрёл на холм. Странно как-то, непривычно: на нём не росли пышные цветы, а за ним не было знакомого овражка с кореньями и ягодами.

Сума на поясе потяжелела, снова заставила коленки трястись.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 2. Оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...