Недостойная

 

Когда эль попросился наружу, Эдрих бросил на стол пару монет, непослушными пальцами завязал веревочку на поясном мешочке, повертел в руках полупустую кружку, отставил, потом снова взял, смочил усы, икнул. До ужаса хотелось допить сильно разбавленную и все равно горчащую жидкость, но риск выблевать все содержимое желудка прямо на стол был слишком велик. С трудом поднявшись на ноги, Эдрих побрел к выходу. За углом таверны, в темном, провонявшем мочой тупике он облегчил желудок. Рвало водой. Густое рагу, которую Эдрих слопал, чтобы не напиться слишком быстро, встало поперек горла и выходить не хотело. Кашляя и отсмаркиваясь, Эдрих все же смог избавиться от большей части рагу, но облегчения это не принесло.

– Вот дерьмо!

Хуже всего было то, что даже нализаться как следует не получалось. Привыкший к постоянной концентрации внимания мозг напрочь отказывался поддаваться пойлу. Желанного забытия Эдрих не сумел добиться ни разу. Он мог блевать, шататься, допиваться до самого скотского состояния, когда язык отказывается говорить, а задница сжиматься, но только не уходить в беспамятство.

– Дерьмо, дерьмо, дерьмо, – твердил Эдрих, опираясь рукой о стену таверны и глядя в черную лужу под ногами.

Он сунул в рот три пальца, и его снова согнуло в спазме, но наружу больше ничего не шло. Полупустой желудок свело в приступе внезапной боли. Не прекращая ругаться, Эдрих пошел домой. В комнате, которую сдавала вдова боевого товарища, никто не ждал. Там было темно – на свечки Эдрих не тратился – холодно, тоскливо и пусто. Там валялись пустые бурдюки и корки заплесневелого хлеба, а трехногая кровать давно пришла в негодность, из-за чего пришлось стащить шкуры и покрывала на пол и спать так.

– Дерьмо!

Под уличным фонарем возле самой двери стоял монах. Разглядывая припозднившихся прохожих, он смешно, по-голубиному, двигал головой. Как и у всех братьев низкого ранга, у ночного гостя была выбрита половина головы; на голом виске красовались татуировки в честь тринадцати страстей Огненного Пророка.

– А вот и ты, – обрадовался монах, увидев Эдриха. В коварном тусклом свете фонаря черты монаха казались по-девичьи утонченными, длинные светлые волосы, защищавшие от шепчущих греховные мысли в левое ухо дьяволов, только усиливали впечатление.

– Ты обознался, – буркнул Эдрих.

– Вовсе нет.

– Отойди, – Эдрих взялся за дверную ручку, но монах с неожиданной силой стукнул его по запястью. Отвечать ударом на удар священника запрещал закон. За такое, найдись свидетели, могли отсечь руку. Эдрих отступил от двери и прислонился к стене.

– Сэр Эдрих из Врейнсби.

– Был сэром.

– Только не в глазах Пророка, – сказал монах. – Единожды рыцарь Ордена – всегда рыцарь Ордена.

Об Ордене Эдрих не слышал очень долгое время.

– Ладно, пойдем.

Монах помог Эдриху подняться на пятый этаж доходного дома. Вдова не спала. Она выглянула из своей комнаты, как любопытный суслик, но, увидев, помимо ничтожества падшего рыцаря, брата с татуированным виском, моментально захлопнула дверь.

– Низко же ты пал, сэр Эдрих, очень низко.

Гость нарисовал пальцами в воздухе оберег света, и берлогу Эдриха озарил неяркий белый свет. Это была примитивная магия, которую рыцарь помнил, но из принципа не использовал.

– А чего ты хотел, брат...?

– Брат Стурла.

– А, да ты с севера. Отринул древних богов?

– Они не боги, – брат Стурла присел на кровать. – А тебе не помешало бы починить ножку.

– Я на кровати не сплю, – сказал Эдрих, устраиваясь на шкурах.

Голова шла кругом, ложиться было нельзя, хотя очень хотелось. Бывший рыцарь вытянул правую руку. Кисть мелко дрожала.

– Клятвы мертвы.

– А я слышал, будто ты был хорошим рыцарем, сэр Эдрих.

– А я слышал, будто твоя мать хорошо отсасывает, – огрызнулся Эдрих. – Но не всему же можно верить.

На лице монаха появилась презрительная гримаса, красивые полные губы искривились, отчего сходство брата Стурлы с капризной дамой стало окончательным. Впрочем, этикет не позволял монахам сквернословить или повышать голос. С самого пострига послушники учились подавлять любые чувства. Брат Стурла был еще молод и, по всей видимости, не до конца овладел искусством бесстрастных братьев, которым разрешалось состригать волосы с греховной левой стороны. Монах вздохнул и сокрушенно покачал головой.

– Что, неприятно видеть, до чего довели ваши игры с мирской властью? – Эдрих харкнул через плечо больше из-за того, что привкус рвоты во рту стал невыносимым, чем чтобы оскорбить собеседника.

– Вовсе нет, – повторил брат Стурла. – Игры здесь не при чем. Важны клятвы.

– Клятвы мертвы, потому что рыцари мертвы. Потому что их сожгли, вот как!

– Всех, кроме тебя.

– Я тоже мертв.

– Только не в глазах Пророка.

– Знаешь, что? – Эдрих разозлился настолько, что заговорил почти без запинок. – И в глазах Пророка, и для всех шепчущих-слева я давно сдох. Во мне не осталось искры. Я почти довел себя элем. Дай мне, во имя всего, что свято, спокойно захлебнуться блевотиной или нарваться на ночного грабителя! Оставь меня!

– Твою просьбу невозможно выполнить, сэр Эдрих, ибо ты единственный, кто имеет право сразиться за честь девы Ордена.

Эдрих расхохотался. В последний раз он выходил на тренировку с боевым оружием больше года назад и едва не покалечился в пьяном угаре, желая доказать самому себе, что еще может обращаться с мечом.

– Да кого мне под силу защитить?

– Последнюю деву Ордена.

– Не многовато ли осталось последних членов Ордена? – подавив смех, Эдрих вытер выступившие на глазах слезы. – Последний рыцарь, последняя дева. Может, и последний магистр не догорел на костре и прячется где-нибудь от короля?

– Шутовство не к лицу рыцарю Ордена, – сказал монах. – Впрочем, я понимаю, к чему все эти кривляния. Ты просто боишься сдохнуть в круге, не хочешь, чтобы фехтовальщик обвиняемой стороны снес голову с твоих плеч. Так?

Попадание оказалось верным. Смерти Эдрих не боялся, но и не звал. Причин продолжать жить, впрочем, у него тоже не оставалось. Существуя по привычке, он как мог приближал конец выпивкой и скудным питанием, но одно дело – умереть по милости Пророка, а совсем другое – совершить осознанное самоубийство, выйдя в круг.

– Вижу, что так, – брат Стурла присел на корточки рядом с Эдрихом, двумя пальцами отвел в сторону грязную копну, скрывавшую лицо рыцаря, и заглянул ему глаза в глаза. – Так вот слушай внимательно, сэр Эдрих. Клятвы Ордену нельзя отринуть по самоволию. Долг велит тебе защитить честь девы, и ты сделаешь это. В противном случае придет наказание. Помнишь, что полагается за отступничество?

Выдержать взгляда брата Стурлы Эдрих не смог. Отвернувшись, он утвердительно хмыкнул. Болезненное само по себе четвертование было заключительной частью казни отступников. Начиналось все с кастрации, худшей участи, гораздо худшей, чем посмертие в виде неприкаянной души самоубийцы. В ядрах заключается мужская сила, нужная для битвы последнего дня, и лишенных их Огненный Пророк не принимает в Небесные Сады.

– Поединок состоится через месяц, – заявил брат Стурла, уверенный в том, что Эдриху нечем крыть. – Спросишь что-нибудь еще?

– Расскажи, что за дева, – прохрипел Эдрих.

 

***

Что за дева?

Альберик, граф Весхольгский, страж королевства и хранитель северных рубежей, стоял у узкого окна, наблюдая за погрузкой фургонов. Его Величество требовал от правителя Весхольга жир и меха – единственное, чем славился суровый и негостеприимный край и что удавалось отвоевать у севера. Посвящая очередного мальчишку в рыцари и принимая клятвы от наследовавших свои уделы баронов, Альберик любил шутить о том, что моржи, белки и лисы являются настоящими хозяевами этих земель. Люди голодали, поскольку земля отказывалась пестовать чуждые скупой каменистой почве злаки, язычники то и дело совершали налеты на пограничные укрепления, рыцари гибли в постоянных стычках, а священники опускали руки, глядя, как страх перед природой пересиливает в сердцах паствы веру в Пророка. Вольготно на севере чувствовали себя лишь звери. Их власть начиналась там, где обрывались не достроенные в лучшие времена тракты, за стенами замков и заборами хуторов, и разрезающий непроглядную ночь волчий вой внушал большее почтение, чем приказы графа и проповеди епископа Болдвина.

Грамота от архиепископа внесла в жизнь Альберика еще большую сумятицу; граф злился на церковников и их дурацкие законы. Своих проблем в Весхольге хватало с избытком, но Его Святейшество сумел добавить в адский котел еще одну щепотку острого перца. Сидящему в столице старику легко было плести интриги и выискивать пути укрепления власти церкви на севере, не обращая внимания на то, что форт, открывавший путь к торговому порту, пал под ударами безбожников, а из-за недостатка соли в погребах гнили и без того небогатые урожаи.

Стук палки по ступенькам возвестил о том, что епископ Болдвин соизволил откликнуться на приглашение графа. Охранявшие покои Альберика северяне из принявших истинную веру отворили перед первосвященником Весхольгским двери.

– Располагайтесь, – сказал Альберик, отходя от окна.

Кряхтя и цепляясь за палку, Болдвин кое-как умостился на табурете. Епископ был стар. Очень стар. В высшие церковные саны запрещалось посвящать мужей, не достигших шестидесяти, а епископ управлял вверенными ему территориями уже больше пятнадцати лет. Возраст и неторопливость Болдвина не означали немощь. Постоянные жалобы на проклятый север, убивающий слабого старика, граф научился пропускать мимо ушей давным-давно, да и внешне епископ из года в год почти не менялся. На вид ему можно было дать те самые шестьдесят, которые требовались для посвящения.

– Тяжко подниматься, – проскрипел Болдвин. – Доконает меня этот север, ох, доконает.

– Всех нас доконает, – согласился Альберик.

– Ты-то молодой еще, – Болдвин шмыгнул носом и поскреб синюю от татуировок лысину. – А вот мне недолго осталось.

Беседовать о молодости и смерти Альберику не хотелось. Отыскав среди бумаг грамоту архиепископа, он сунул ее в руки Болдвина.

– Читайте.

Глаза епископа забегали по строчкам послания. Читая, старик то и дело хмыкал и удивленно поднимал брови. Закончив, свернул грамоту и протянул графу.

– Что скажете, отец Болдвин?

– Скверная история.

Епископ протер усталые глаза и ненадолго замолчал. Альберик терпеливо ждал.

– Откуда у тебя дева Ордена?

– Не знаю никаких дев Ордена, – жестко ответил Альберик. – К караванам вечно девки прибиваются, из тех, у которых есть грех за душой и которым скрыться нужно, а уж как они с охраной и фургонщиками расплачиваются – сами понимаете.

– Но ты же нашел нужную женщину?

– Нашел, – кивнул граф. – Жила при замке полгода. Теперь сидит в малой башне.

– Что говорит?

– Что насиловали. Что били. Отправила жалобу в столицу – и вот на тебе! Вчера привезли грамоту.

– Твои рыцари насиловали?

– А чьи же еще! – всплеснул руками Альберик. – Величество своих только до границы отправляет, да и не доверяю никому, кроме лично посвященных.

– Тогда история взаправду скверная, – закачал головой Болдвин. – Орден имеет право требовать этот поединок.

– Орден больше ничего не значит.

– Если бы Орден ничего не значил, Его Святейшество не смог бы найти для девы защитника.

– Отец Болдвин, – потеряв терпение, граф принялся ходить по покоям взад-вперед, – не кажется ли вам, что объявленный врагом короны Орден, все рыцари которого сгорели на костре полтора десятка лет назад, не имеет права требовать у королевского хранителя почетного поединка за честь шлюхи-самозванки?

Епископ не ответил.

– Так что? – Альберик схватил грамоту двумя руками, собираясь разорвать. – Могу я уничтожить эту нелепую бумагу и отправить в столицу отказ в поединке? Чем это грозит мне? Отвечайте, отец Болдвин, вы же, в конце концов, мой духовный наставник и заместитель Его Святейшества в графстве!

– Ты не так много знаешь об Ордене, не так ли?

– Когда меня воспитывали, – припомнил Альберик, – Орден уже был уничтожен, о нем молчали и отцовские мудрецы, и мастера меча. Знаю только о роли Ордена в войне с язычниками. И о преступлениях магистра, само собой.

– Тогда ты знаешь почти все, что необходимо, – сказал епископ Болдвин. – Не хватает только одной детали. Видишь ли, Орден никогда не был запрещен. Уничтожен – но не запрещен. Разрешишь навестить деву?

Малую башню также называли Материнской. По давней традиции именно в ней беременные жены властителей Весхольга уединялись с повивальными бабками, когда понимали, что подходит срок рожать. В ней же находился и алтарь, посвященный непорочной матери Огненного Пророка. Невесты рыцарей и баронов приходили к алтарю, чтобы попросить у Всеблагой счастливого брака и здоровых детей. Мужчинам, за исключением графов и священников, вход в малую башню был заказан.

Комнатенка, которую выбрал для заточения девы Ордена Альберик, располагалась этажом ниже часовни Всеблагой матери и служила временным пристанищем нищенствующих паломниц и проповедниц, отправлявшихся в земли язычников. Странницы требовали минимальных удобств, так что в комнате не было ничего, кроме застланных волчьими шкурами лежанок, отгороженного тканями алтарного уголка со статуей Пророка, поражающего огненным копьем дьяволов левой стороны, и отхожего ведра. Дева Ордена сидела, подтянув колени к груди, на одной из лежанок, молодая – не старше самого графа, которому исполнилось двадцать две весны – худенькая, с роскошной гривой вьющихся черных волос, большими грустными глазами и тонким упрямым ртом. Увидев деву впервые, Альберик нашел ее по-своему красивой и даже не стал распекать изнасиловавших ее рыцарей. Для них развлечения с девками были не в новинку, а сговорчивых или шлюх в караване не всегда хватало на всех.

В присутствии епископа дева Ордена моментально вскочила на ноги, низко поклонилась и потянулась к руке старика. Болдвин позволил деве поцеловать тыльную сторону ладони и перстень с оранжевым камнем.

– Копье и пламя, – произнес епископ.

– Венец и очаг, – ответила дева.

– Как тебя зовут?

– Аллисанна, отец.

– Посвященная?

– Меня не успели посвятить, – дева смиренно склонила голову. – Я всего лишь Обещанная.

– Кто была твоя наставница?

– Сестра Лан.

– Какая именно?

– Лан из рода Торнделлов, первая Посвященная при ордене в Райенте.

Аллисанна закатала рукав простенького синего платья и показала епископу татуировку на предплечье: венец, окруженный узором из букв и церковных символов. Болдвин кивнул. Повернувшись к графу, он развел руки.

– Дева говорит правду.

– И что мне делать?

– Прежде всего нужно узнать, – подсказал Болдвин, – кто выступит защитником девы. Насколько мне известно, вариантов не так много.

 

***

– Она недостойная, само собой, – говорил брат Стурла, наблюдая за тем, как Эдрих наносит старой сосне неловкие удары затупленным тренировочным мечом. – Давно не девственница в телесном смысле, не чужда насилию, унижалась до побирушничества и воровала. Но она все еще дева Ордена, и она попросила помощи у единственного заступника, которого знала: Его Святейшества.

Яростным ударом Эдрих снес тонкую веточку, бросил тяжелую железку в серую траву и согнулся, чтобы отдышаться. Легкие жгло огнем, отвыкшие от тренировок мышцы ломило, перед глазами плыли кровавые круги. И, вопреки ожиданиям, легче с каждым днем не становилось. Будучи послушником, а затем и молодым рыцарем, Эдрих без особого труда выносил любые тренировки, мог без устали махать мечом, бегать или тягать камни. Страдал он только поначалу, а увеличения нагрузок и длительности занятий практически не ощущал. Крепкое, не отравленное алкоголем и бездействием тело, казалось, могло справиться с чем угодно. Теперь же…

Он сглотнул, чтобы смочить пересохшее горло.

– Полкоролевства за эль!

– Нельзя, – отрубил брат Стурла.

– Да сам знаю!

Эдрих подобрал меч и пошел в сторону лагеря. Путешествовали рыцарь и монах вместе с небольшой группой королевских курьеров, которые за небольшую плату согласились одолжить путникам запасных лошадей. Путь от Скоста, крошечного городишки, где тщетно прятался от собственного позора Эдрих, до летнего дворца, во дворе которого проводились поединки чести, занимал полный небесный цикл, иначе – восемь дней. В пути Эдрих, брат Стурла и их маленькая компания находились уже семь. Каждое утро перед тем, как сняться с места ночевки рыцарь заставлял себя тренироваться. Третий рассвет он проспал и в наказание лишил себя завтрака: махал железкой вместо того, чтобы поедать вяленое мясо с сухим хлебом. Закончился тот день обмороком и падением с коня. После этого Эдрих смирился с собственной слабостью и неминуемой смертью, а тренировки не бросил, чтобы сохранить лицо и не погибнуть в первые же мгновения боя.

Сжевав паек и подсобив курьерам в сборах, рыцарь закрепил седло на сером в яблоках жеребце, угостил скакуна кусочком груши, забрался на него, пришпорил и полностью отдался езде. Скакать верхом Эдрих обожал и умел. В последнем сражении с язычниками магистр поставил его острием клина. Тогда Эдрих сломал копье, загнав его прямо в грудь вражеского вождя, затем выхватил меч и рубил с седла, пока строй варваров не дрогнул. Сколько ему тогда было? Семнадцать? Совсем же еще мальчишка, но уже герой.

– О чем задумался? – брат Стурла, нагнав Эдриха, вырвал того из воспоминаний. Монах держался в седле так же легко, как рыцарь.

– О том, как был лучше.

– Ты и сейчас неплох.

– Не льсти. Ответчик Весхольга справится со мной, не перднув-не вспотев.

– Может, и нет, – загадочно улыбнулся монах. – Пророк на нашей стороне.

Эдрих вспомнил, как благородному сэру Миллену, выступившему защитником избитого и изнасилованного древком копья монаха, нанятый ответчиком мастер клинка сначала проткнул правую руку, а затем живот. И оставил умирать. Куда смотрел в тот момент Пророк, Эдрих предпочитал не думать, чтобы шепчущие-слева не довели до греховных мыслей. Быть может, сэр Миллен и сам был несовершенен, и поединок стал его наказанием.

 

Летний дворец выстроили над широкой спокойной рекой, притоком великой Бюры, чтобы у Его Величества в распоряжении была резиденция, в которой он мог бы отдохнуть от трудов, принять эмиссаров южных королевств или понаблюдать за турниром. Защищать дворец в случае войны не представлялось возможным: при его возведении заботились больше о красоте, нежели о надежности укреплений. И в украшательстве зодчие преуспели. Остроконечные башенки доминировали над приземистыми павильонами, окруженными садами. Зубцы на стенах были выполнены в виде волн, так что стража, несущая караул, казалась отважными моряками, противостоящими шторму. С внешней стороны стен всегда пестрели палатки ярмарочных торговцев, а в дни турниров – еще и шатры рыцарских и баронских родов. Ради поединка чести турнир, естественно, не объявляли, так что поле перед дворцом практически пустовало.

Распрощавшись с курьерами, отправившимися дальше, в столицу, Эдрих и брат Стурла отправились к воротам, отбиваясь от ярмарочных зазывал. Стражи позволили путникам пройти, едва брат Стурла назвал свое имя. Судя по всему, весть о бое последнего рыцаря Ордена уже разнеслась по всей стране.

Рыцари обвинитель и ответчик по традиции не встречались друг с другом с момента вызова до поединка. Их селили в разных павильонах. Оставив Эдриха у врат, монах отправился требовать квартиру для поединщика. Рыцарь впервые с отбытия из Скоста остался один и внезапно ощутил себя сиротой. К компании быстро привыкаешь, даже к такой, как брат Стурла.

– Значит, вы тот самый сэр Эдрих?

Рыцарь вздрогнул. Брат Стурла вернулся с тучной краснощекой дамой, чья прическа высотой могла бы поспорить с одной из дворцовых башен. Платье модницы открывало возмутительно много плоти, и Эдрих против воли уставился в декольте. Посмотреть было на что.

– Леди Пернбери, управляющая резиденцией Его Величества, – представил даму монах.

– Эдрих, – сказал Эдрих.

– Счастлива свести знакомство.

Пернбери провела рыцаря и монаха в маленькое строение с покатой крышей, примыкавшее к королевскому корпусу. Возле домика уже натянули канат – символическую границу, которую нельзя было переступать поединщику. Помимо дома, в пределах, обозначенных канатом, находились колодец, стол с лавками под открытым небом и тренировочная площадка: два манекена, мишень для метательных копий и топориков, маленький песчаный круг для спаррингов. Жить можно, оценил Эдрих.

– Если пожелаете чего-то еще, пошлите за мной, – сказала леди Пернбери, закрепляя канат на колышке. Эдрих оказался отрезан от мира.

– Желаю. Как только станет известно имя моего соперника, сообщите.

– Непременно.

– И не готовьте для меня рагу. Только мясо на углях. И яблоки.

Когда Пернбери ушла, Эдрих обратился к брату Стурле.

– А ты поищи, с кем бы пофехтовать. Уверен, охотников скрестить клинки с рыцарем Ордена здесь будет немало.

 

***

В летнем дворце Альберику бывать не приходилось. Северные лорды вообще редко покидают свои владения: контроль превыше развлечений, война важнее турниров. От поединка отвертеться возможным не представлялось. Его Святейшество обвинял не рыцарей-насильников, а графа. Пришлось ехать, оставив Весхольг на попечение Болдвина и надежных рыцарей – всех, кроме одного.

Вилред был одним из тех, кто насиловал деву Ордена по ее собственным словам. Сам рыцарь вины не видел и не признавал.

– Она ж сама предложила, Светлость, – с жаром и обидой растолковывал Вилред, когда Альберик вызвал его, чтобы назвать своим защитником. – Явилась на привале перед последним переходом, покувыркались с ней. А уж в замке встречаю ее как-то. Святое копье, думаю, что с ней такое? Вся побитая, помятая. Подхожу к ней, спрашиваю. Нет, говорит, все в порядке. А сама, видать, в это время уже свидетелей подговаривала, змея!

Вилреду граф доверял. Рыцарь служил еще отцу и никогда не лгал сюзеренам, ни старому, ни молодому. Совсем еще юного Альберика Вилред учил обращаться с мечом, катал на закорках и тайно угощал южным вином. Деве Ордена Альберик не стал верить даже после того, как епископ подтвердил ее слова. Она темнила и недоговаривала, а то и просто лгала. Альберик унаследовал отцовскую проницательность и людей, которым было, что скрывать, определял безошибочно. К Аллисанне, которой выделили отдельную повозку, граф приставил двух охранников-северян, яростных и преданных, как псы. Во дворце Альберик не без тревоги передал деву на попечение управляющей, позволил запереть Вилреда в обособленном доме, а сам принялся ждать приглашения короля.

Приемный покой большого павильона размерами превосходил тронную залу графов Весхольгских как минимум вдвое. Поддерживаемый массивными колоннами потолок пестрел росписями с подвигами основателей династии, витражные окна искажали дневной свет, пятнали мраморный пол. Из-за многочисленных фонтанов в зале стояла прохлада. Заливались запертые в позолоченных клетках кенары.

Его Величеству Герто, сыну великого Герто Миротворца, роскошь не подходила. На ее фоне король выглядел до странного невзрачным. Большая голова на тонкой шее клонилась набок под собственной тяжестью, водянистые глазки бегали по сторонам, лоб блестел от пота. Монарх скособочился на троне, как старый разведчик, искалеченный язычниками, которого часто приносили на приемы к отцу, пугая тогда еще маленького Альберика.

– А-а, хранитель рубежей!

Альберик отвесил поклон и приблизился к трону. Рыцари, стоявшие по обе стороны от короля, скрестили серебряные алебарды, оберегая Герто от дурной магии.

– По вашему зову.

– Отбили приморский форт? – поинтересовался король.

– Пока нет. Отряд уже в пути, Ваше Величество, дело не стоит особых забот.

– Хорошо, хорошо, если так. Что же до тебя лично, дорогой Альберик, – Герто помолчал, подбирая слова. – Я возмущен. Служителям Пророка в наших землях еще моим дедом гарантирована полная безопасность.

– Дева и рыцари говорят разные вещи, и я склонен верить…

– А я не склонен, – перебил король. – Поединок покажет, кто прав. Знаете, какой компенсации требует Святейший?

– Читал, – Альберик едва удержался от насмешки. – Только простите мне такую дерзость, Ваше Величество, рыцарей короны, тем более, напрямую подчиняющихся церкви, я в графство не впущу. Это моя вотчина.

– Может остаться твоей вотчиной, – поправил Герто. – Если все сложится в твою пользу, а речи твои станут чуть меньше походить на угрозы бунтовщика.

Этими словами король завершил аудиенцию. Поклонившись, Альберик покинул монарха. Поединок был назначен на первый день следующей недели, и у графа оставалось два дня на то, чтобы сделать все возможное и невозможное и обеспечить победу Вилреда. Начать Альберик решил с посещения вражеского бойца, благо это не возбранялось. Резиденцию рыцаря Ордена – точную копию домика при тренировочном круге, в который поселили Вилреда, нашелся быстро. На площадке за толстым канатом махал мечом заросший черной бородой мужчина. За годы отрешения рыцарь отрастил внушительных размеров брюхо, а в его движениях не чувствовалось уверенности. Вряд ли он брал в руки оружие с того самого момента, как пал Орден, рассудил граф. Имя поединщика церкви Альберик знал – Эдрих из Врейнсби – но его подвиги мог бы перечислить разве что оставшийся в Весхольге старик Болдвин. Граф понятия не имел, чего ожидать от сэра Эдриха.

– Не впечатляет, ваша светлость?

Рядом с Альбериком встал молодой монах с типично северными чертами. Среди язычников часто рождались дети исключительной прелести, однако быстро старились из-за скверной жизни и демонического влияния шепчущих-слева. Вера в Пророка позволили монаху сохранить свежесть и красоту.

– Брат Стурла. Его святейшество доверил мне представлять церковь на поединке.

– Мое имя вы знаете, – сказал граф.

– Эдрих! – позвал брат Стурла.

Бородач вонзил меч в землю и подошел к канату. Вблизи он казался еще более диким и не соответствующим званию рыцаря.

– С кем имею честь?

– Альберик, владетель Весхольга, – представил графа брат Стурла.

– А, так это ваши заварили такую кашу? – Эдрих улыбнулся, продемонстрировав гнилые зубы.

– Вы дерзки, сэр Эдрих, – заметил Альберик.

– Да мне просто терять нечего! Уже выбрали бойца, который распотрошит меня?

– Не сомневайтесь.

– Поверьте, Светлость, – рыцарь Ордена постучал себя пальцем по груди, – лично я ничего не имею ни против вас, ни против того, чтобы кто-то насиловал Аллисанну. Маленькая шлюшка заслужила. Заслуживала еще будучи послушницей.

Брат Стурла скривился.

– Но я не хочу умирать, Светлость, – продолжал Эдрих. – Так и скажите вашему. Эдрих будет кусаться, пинаться, рубиться нечестно, бить в спину, лишь бы не сдохнуть вот так, ради того, во что давно не верить. Просто со мной не будет.

Он вытер потный лоб рукавом, отвесил короткий поклон и пошел в тренировочный круг. Взял меч и начал рубить деревянный манекен, из которого так и полетели щепки. Мощь Эдриха граф оценил. Вот чем-чем Пророк одарил своего защитника, так это грубой силой. Альберик не раз и не два видел, как такие бойцы побеждали более опытных соперников. Эдрих не лукавил, когда говорил, что легко Вилреду не придется.

– По правде говоря, – брат Стурла кивнул в сторону, приглашая Альберика пройтись, – я не верю в победу Эдриха. Но честь Ордена дороже всего.

– Чем он так важен?

– Орден это символ, Ваша Светлость. Когда великий магистр решил замахнуться на кусок пирога, который не смог проглотить, а именно на верховную власть, реакция короля была быстрой и жестокой. Слишком быстрой и жестокой, как считает Его Святейшество. Но даже обезглавив Орден, власть мирская не посмела его запретить, рассудив, что он вымрет, ведь без десятки старших рыцарей посвящать новых членов в его ряды.

– И это так, – сказал Альберик.

– Так. Но это не значит, что у нас не осталось принципов, Ваша Светлость. Преступление против девы остается преступлением, и церковь имеет права требовать за него возмещения, как и за любой другой ущерб.

Брат Стурла остановился возле статуи, изображавшей мученичество святого Маркуса. Пронзенная бронзовыми стрелами фигура святого стояла на высоком подиуме; безмятежный лик Маркуса не искажали ни боль, ни гнев, но рука сжимала боевой молот.

– Маркуса убили легионеры Старой Империи, – сказал брат Стурла, – когда узнали, что он поклялся в верности Пророку. В отличие от других священномучеников, Маркус отказался добровольно идти на казнь. Он считал, что истинная вера требует защиты железом не в меньшей степени, чем защита смирением…

– И убил десять человек, прежде чем пасть, – закончил Альберик. – А бездыханное тело Маркуса тайно омыли десять правоверных дев.

– Вот откуда пришло устройство Ордена. Десять старших дев, десять старших рыцарей и великий магистр. Теперь вы понимаете, Ваша Светлость? Это просто защита веры, от которой мы не можем отступиться.

– Даже если ваша дева порочна?

– Порочность, – монах поцеловал пальцы и приложил их к подиуму статуи Маркуса. – Это всего лишь клеймо на коже. Когда плоть истлеет, клеймо исчезнет, а принадлежность к Ордену останется, и дева Аллисанна возвысится, ибо прах не знает стыда.

Альберик не нашел ответа.

 

***

На трибунах, окружавших арену, собрались все обитатели летнего дворца за исключением караульных, но большая часть мест все равно пустовала. Рыцари-телохранители заняли лавки возле королевской ложи. Его Величество сидел рядом с женой и наследником, щурясь от яркого солнца. Эдрих обвел трибуны взглядом, нашел графа Весхольгского и брата Стурлу, леди Пернбери и даже служаночек, носивших еду и обстирывавших его все эти недели. Кланяться зрителям Эдрих не стал. Не спеша натянул перчатки, оправил дублет, проверил принесенный слугами круглый щит, пару раз взмахнул мечом, приноравливаясь к легкому боевому клинку. Сэр Вилред стоял напротив. В отличие от Эдриха, северянин пренебрег разрешенной правилами поединка защитой, отказался от дублета и обошелся рубахой на голое тело. Глядя на соперника, Эдрих пытался понять, что за боец перед ним. Естественно, Вилред прошел не одну сечу: вряд ли граф Весхольгский выставил бы неумеху. Манеру боя он наверняка подстраивал под язычников, сражавшихся топориками и копьями, значит, против мечника должен быть не так хорош.

– Давай, не тяни! – крикнул Эдрих.

Вилред издал короткий смешок, приложил кулак к груди в знак уважения к противнику, взял щит и принял из рук оруженосца длинный меч. Бойцы начали сближаться. Вилред двигался неспешно, боком, подняв щит почти до подбородка. Опытный боец ждал удара, чтобы понять, на что способен соперник; при этом подпускать его слишком близко было опасно. Сделав первый выпад, Эдрих ткнул острием меча в щит Вилреда. Ответом стал широкий взмах, от которого пришлось отпрыгивать. Моментально развернувшись, Вилред пошел в атаку. Эдрих ловил его удары на щит, почти не пытаясь отмахиваться.

– Хорош, – сказал Вилред, отступая.

Первый натиск не дал результата. Оба бойца запыхались. Левую руку Эдриха жгло огнем.

– Ты тоже ничего. Зачем деву насиловал?

– Она сама дала, – осклабился Вилред, поднимая меч.

На сей раз Эдрих был готов. Он отбил меч Вилреда своим, сблизился с соперником и ударил его щитом в щит. Толкнув Вилреда, он заставил того отступить и рубанул мечом сбоку, целя в незащищенный бок. Северянин успел отбить удар краем щита; лезвие рассекло железный обод, дерево и застряло. Тогда Вилред рванул щит на себя в попытке выдернуть меч из руки Эдриха. Рыцарь Ордена зарычал и вновь рванулся на противника. Новый удар щитом пришелся в лицо Вилреда. Из носа северянина брызнула кровь. Эдрих еще раз ударил его щитом, но на сей раз неудачно. Тогда он пнул Вилреда, опрокидывая того на спину. Высвободив меч, Эдрих размахнулся и со всей силы опустил клинок на врага, однако опытный рыцарь сумел выставить увернуться. Острие меча рассекло лишь песок.

Вскочив на ноги, Вилред снова поднял щит к лицу.

– Страшно? – прохрипел Эдрих.

Северянин не ответил. Шмыгнув носом, чтобы унять льющуюся кровь, он не спеша пошел кругом, вращая мечом, и стал похож на охотящуюся гадюку. Отдышавшись, Эдрих пошел в атаку. На сей раз он наносил один удар за другим, пытаясь разбить щит. Вилред отбивал и отступал, не предпринимая контрвыпадов. Затем его щит все-таки дал трещину, и лезвие Эдрихова меча врубилось в него так далеко, что почти задело руку. Вырвав меч, Эдрих рубанул еще и еще, в стороны полетели щепки, Вилред попятился. Рыцарь Ордена ринулся вперед, его меч с протяжным стоном рассек воздух и… провалился в пустоту. Одним неуловимым движением Вилред сместился вбок, приложил Эдриха рукоятью меча в висок и добавил щитом. Из глаз рыцаря Ордена брызнули искры, он развернулся, вспарывая воздух с удвоенной силой, но и на этот раз более свежий северянин даже не стал отбивать удар. Эдриха занесло, и он не успел отразить выверенный укол Вилреда. Острие меча проникло сквозь дублет, пронзило живот. От боли пальцы разжались сами, Эдрих завыл и отшатнулся от северянина, высвобождая клинок и вскрывая рану. Бил Вилред наверняка, в кишки – такая рана считалась самой скверной, после нее не выживал почти никто.

– Она сама пришла, – повторил победитель громче, чтобы слышали все. – Пророк свидетель!

Он повернулся к раненому спиной и пошел. Эдрих посмотрел на меч. Оружие лежало совсем близко. Если поднять его, можно будет забрать северного ублюдка с собой. Эдрих сделал два неуклюжих шага, наклонился, и тут его ноги подогнулись. Рыцарь Ордена упал лицом вниз, дотянулся до меча, сжал рукоять и захрипел. Боль была невыносимой, настолько сильной, что не получалось даже попросить об ударе милосердия.

– Ты хорошо сражался.

Над Эдрихом склонился брать Стурла.

– Я не хочу, – выдавил Эдрих. – Не хочу…

– Пророк с тобой, сэр Эдрих, – брат Стурла ободряюще улыбнулся и коснулся пальцами раны, успокаивая с помощью магии боль. – Ты не умрешь, пока я не скажу что-то важное. Держись. Я попрошу отнести тебя в часовню.

Под алтарем Огненного Пророка дозволялось оказывать смертельно раненым последнюю милость. Монахи душили несчастных или перерезали им горло кривым кинжалом, позволяя крови стекать в напольную жертвенную чашу. Брат Стурла помог слугам разместить Эдриха на мраморной плите, выгнал их из часовни и, усевшись рядом с умирающим, начал наматывать на кисти ленту из прочной белоснежной ткани – удавку благословения.

– Я представлял тебя другим. Думал, что архиепископ скрывает твое местонахождение не просто так. Строит на тебя планы. Как же я заблуждался!

Эдрих замычал и попытался приподняться, чтобы посмотреть на брата Стурлу.

– Не понимаешь? – монах положил руку на грудь раненого, прижимая того к каменному ложу. – Не волнуйся, в неведении не умрешь, таков был план.

– План?

– О да! Мы с сестрой продумывали его слишком долго, чтобы он провалился… Да лежи ты!

Брат Стурла смазал затрепыхавшегося рыцаря по щеке. Из-за бинтов удавки вышло не так больно, но голова Эдриха все же резко дернулась, скула ударилась о мрамор, раненый застонал.

– Брать детей поверженного врага в качестве заложников всегда было славной традицией, не так ли? – произнес монах. – Когда ты убил отца, нас с Саньей пленили и отправили на воспитание в монастырь. Воспитать детей ярла-язычника в вере Огненного Пророка – что бы могло послужить лучшим символом победы церкви? У вас почти получилось. Получилось бы полностью, ведь я уверовал в Пророка и верю всем сердцем, если бы не клятва, которую дал я и заставил дать Санью. В первую же ночь после падения отца я порезал ладонь и поклялся уничтожить твой Орден, сэр Эдрих. Всех до последнего оруженосца.

– Что за безумие? – с трудом выговорил Эдрих.

– Безумием было то, что вы сотворили сами с собой, – жестко ответил брат Стурла. – Когда Орден пал, я был совсем еще мальчишкой, но даже у меня хватило ума понять, что в истории с сожжением магистра что-то нечисто. Я учился. Монахи не успевали хвалить меня за успехи. Осилив Огненные Скрижали, принялся за жития святых, затем за архивы королевского дворца. Я осилил весь реестр разрешенных книг, и этого хватило, чтобы получить свободный доступ к тайным архивам. Именно там хранятся книги Ордена. И как же много я почерпнул оттуда!

– Мое имя.

– Верно. В Алом Томе указаны имена всех рыцарей с перечислением их подвигов. Убийство Стурлы Речного Ярла стоит первым под твоим именем, а вот даты смерти рядом с ним нет. Именно тогда, – Стурла усмехнулся, – я и убедил себя в том, что имею дело с чрезвычайно опасным врагом. Мало того, что выжил и скрывается, так еще и кровник.

Монах с презрением скривил рот и помолчал, дав Эдриху прокашляться.

– И в кого ты превратился!

– Мы не выбираем судьбу, – прохрипел Эдрих.

– Лукавишь. Алый Том не дописан, однако комментарии последнего хрониста Ордена содержат намек, кто именно продал магистра и десятку королю в обмен на жизнь. Четыре рыцаря, в том числе герой последней битвы. Догадаться на ваш счет было легко, сэр Эдрих, гораздо сложнее было выследить других. Но я справился.

– Что ты с ними сделал?

– Так ли это важно? – Стурла встал и подергал удавку, проверяя крепость.

– Я имею право знать о боевых друзьях.

– Не считаю так, – равнодушно сказал монах. – Когда я попал в канцелярию архиепископа – а самые толковые братья рано или поздно оказываются там – передо мной стояла только одна задача: отыскать тебя. Почему-то тебя берегли, сэр Эдрих. Найти даже следа не удалось, зато удалось воссоединиться с Саньей. Она-то и подсказала способ мести. Мы нашли в Алой Книге единственную деву, судьба которой оставалась невыясненной. Я нанес на тело сестры татуировки, заставил ее заучить биографию леди Аллисанны и отправил на север, туда, где изнасилования рыцарями вошло в обыденность. Само собой, Санью никто не насиловал. Вилред не солгал ни единым словом. Но у меня появился повод объявить об осквернении девы. С письмом от Саньи я явился к архиепископу…

Стурла приподнял голову рыцаря и несколько раз обернул вокруг шеи удавку. Глаза Эдриха выпучились, когда монах начал стягивать орудие благородной казни, горло перехватило, язык вывалился изо рта. Сил сопротивляться не оставалось, и последний рыцарь Ордена умирал, глядя в глаза своему истинному убийце. В левом ухе зазвучал зловещий шепот: дьяволы пошли в решающую атаку на душу отходящего к Пророку. «Я чист, – мысленно ответил шепчущим-слева Эдрих. – Теперь я чист. Вам не заполучить меня! Я слышу одного лишь брата Стурлу!»

– Его Святейшество раскрыл мне имя и новую личину единственного, кто мог бы защитить Аллисанну. А остальное ты знаешь, – закончил рассказ монах. – Боги свидетели и Пророк свидетель: Стурла Стурлассон, наследник Речных Угодий, исполнил клятву!

Эдрих уже не дышал, и Стурла снял с его шеи удавку. Не спеша размотал руки, положил не утратившую белизны ткань рядом с рыцарем и вышел из часовни. Во дворе ждали рыцари, придворные и граф Альберик со своей свитой. Санья стояла подле управительницы, склонив голову. На щеках сестры играл румянец.

– Леди Аллисанна, – позвал Стурла.

– Да, брат?

– Отныне вы изгнаны из Ордена.

– Смиренно принимаю ваше решение, – сказала Санья. – Ибо недостойна.

– Недостойна, – подтвердил Стурла.

Когда они окажутся в одиночестве, он скажет ей главное.

Недостойна. Зато свободна.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 1. Оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...