Ольга Михеева

Полёт на шмеле сквозь время

Всё случилось прошлой весной. Я вместе со своей женой Мартой отправился на выставку цветов в Лёндбург, в небольшой городок неподалёку от имения. Мы с Мартой разводим розы и каждый год пополняем коллекцию новыми саженцами. Попутно заходим в магазинчики, где Марта присматривает очередную шляпку или перчатки, а я заглядываю в небольшой подвальчик, где пожилая пара Лёндбургцев варит потрясающее пиво. Взяв бочонок другой, мы с полным удовлетворением и полной корзиной перевязанных влажными марлями саженцев отправляемся домой, в наше родовое гнёздышко.

Вот и в этот раз мы прохаживались по залитой солнцем улочке, заполненной галантерейными магазинчиками, и моя жена, крутя головой по сторонам, восхищённо вздыхая и пребывая в нерешительности – в какую же сокровищницу ей заглянуть – наконец-то поймала взглядом витрину, за которой красовалась чудесная шляпка, обшитая шёлком, с нарядной клумбой голубых васильков на полях. Дёрнула меня за рукав, махнула рукой и, шурша длинной юбкой, отправилась к стеклянной двери магазина. Брать меня с собой Марта не любила. Я же не расстроился, отошёл в тень, под раскидистое дерево, и закурил.

Рассматривая подпрыгивающих по тротуару мухоловок, я предавался мечтам об ужине. Но неожиданно услышал своё имя, как раз в тот момент, когда мысленно насаживал на серебряную фамильную вилку, парящую дымком поджаристую сосиску. Нет, меня звала не Марта. Краем глаза я поглядывал на витрину и сквозь стекло видел, что моя дорогая супруга примеряет очередную шляпку. Голос был мужским и очень звонким. Знакомым. Но я никак не мог вспомнить, кому же он принадлежит.

«Пьетр!» ­– снова раздался возглас ещё громче. Я оглянулся и увидел, что с противоположной стороны улицы ко мне бежит высокий молодой человек в изящной клетчатой тройке.

Я присмотрелся. Брюнет с выразительными карими глазами улыбался радостно и так по-доброму, что я не мог не узнать Фьеро – друга детства. Одарённого мечтателя с большой и светлой душой. Наши имения располагались по-соседству. И всё лето мы с Фьеро бегали по окрестностям, отлавливали лягушек, ящериц и пауков. Сажали их в банки и проводили эксперименты. Вернее, эксперименты проводил Фьеро, я же только наблюдал. Но это было чрезвычайно занимательно!

У Фьеро был талант – управлять животными, птицами и даже насекомыми, как ему вздумается. Он мог заставить стаю воробьёв выстроиться в ряд и пролететь, будто на параде. После недель тренировок воробьи уже выстраивались в геометрические фигуры и даже могли построить буквы в воздухе и написать слово другое. Однажды, обидевшись на свою мать за несправедливое (как ему казалось), наказание, Фьеро заставил пернатых написать одно довольно неприличное выражение. Увидев в небе это безобразие, отец схватил охотничье ружьё и пальнул в воздух. Воробьи, естественно, разлетелись, а Фьеро был наказан недельным заточением в своей комнате и птичьими построениями с тех пор не занимался.

Порой по вечерам наши семьи собирались на террасе, пили чай и слушали заливистое пение жаб, доносившиеся из небольшого болотца. Пение выходило так себе. Земноводные никак не дотягивали до мажорных тональностей, особенно им не удавалось попасть в соль мажор. И обычно соль мажор скатывалась в глубокий ля минор. И ничего не удавалось жабам лучше, чем нота си бемоль минор. Но однажды тёплым летним вечером жабы исполнили отрывок из оперы «Журавли над озером» и превзошли самих себя. Тот вечер запомнился громкими аплодисментами. Все хлопали мальчонке с ободранными коленками и прилипшей к румяным щекам тиной. Но его глаза наполняла такая радость, которую можно увидеть лишь в глазах ребёнка, нашедшего кладезь подарков рождественским утром или в глазах влюблённой девушки на первом свидании.

Когда Фьеро окончил школу,то уехал учиться в столичный Университет - решил посвятить жизнь изучению естественных наук. Прошло уже лет десять с нашей последней встречи. Его родители продали имение и также переехали в Кругленд. И о судьбе своего друга я с тех пор ничего не знал.

– Пьетр, дружище! – Фьеро подбежал и схватил меня за плечи. Что ни говори, ручище у него были хоть и худые, но цепкие и сильные.

– Фьеро! Как же я рад тебя видеть!

Нужно сказать, что внешне мой друг не сильно-то изменился. В каштановых волосах, аккуратно зачёсанных к затылку, не проглядывало ни одного седого волоска. Даже на висках. Ни живота, ни уплывающего вниз подбородка. Мне стало неловко. Я выпрямил спину и погладил начинающую лысеть макушку.

– Что ты делаешь в Лёндбурге? Почему не заехал к нам? Ты не представляешь, каким потрясающим стал сад!

– Ах, – Фьеро вздохнул, улыбка сменилась задумчивостью. – Я не знал, что ты решил посвятить свою жизнь сельским радостям. Я в Лёндбург приехал недавно. Прикупил особняк на окраине и занялся наукой. В столице слишком суетно. Ах, дружище, ты даже не представляешь, – тут Фьеро оживился. – Я на пороге величайшего открытия! Ты должен непременно зайти ко мне в гости. Непременно! Погоди, я напишу тебе адрес. А сейчас, извини, я должен бежать!

Фьеро извлёк из кармана блокнот, выдернул страницу и молниеносно начеркал на бумаге несколько строк. Я не успел толком ничего спросить, а Фьеро уже вручил бумажку, где размашистым почерком были написаны адрес и дата, пожал мне руку и убежал туда же – на другую сторону улицы.

Не успел я рассмотреть, куда же так спешил мой друг, как меня отвлекла Марта. Безмерно счастливая. В оранжевой шляпе с крупными бархатцами на полях.

– Прекрасно! – только и успел сказать я. Марта нырнула ко мне под руку, и мы неспешно зашагали в сторону того самого подвальчика, где нас уже ждала пожилая пара лёндбургцев и бочонок превосходного пива.

***

Ровно через неделю я отправился к Фьерро. Марта отказалась составить мне компанию, сославшись на мигрень. Наставить я не стал – не известно было, что случится с тонкой душевной организацией Марты, проведи она один вечер со столь неоднозначной личностью.

Особняк действительно располагался на окраине Лёндбурга. Белые, уставшие от времени стены прятались за тенью высоких лип, а тёмные, поблескивающие в лучах вечернего солнца окна мирно созерцали безлюдную улицу.

Дверь открыл сам Фьеро, выразив бескрайнюю радость мне и одобрительное восхищение моей пунктуальности.

Мы устроились в гостиной, на удобных мягких креслах, расшитых пёстрыми нитками. Сама гостиная была щедро уставлена антикварной мебелью. За стеклянными дверцами сервантов поблёскивали заморские фарфоровые сервизы, пузатые графины, расписные кувшины с высоким горлышком, бронзовые канделябры, серебряные чаши и даже причудливые музыкальные инструменты. Чего только не было! Марта бы от восторга с ума сошла. А вот наша горничная (будь эти сокровища у нас), сразу попросила бы расчёт.

Кофе, разлитый по чашкам из удивительно тонкого фарфора, был расчудесный – ароматный, крепкий. Фьеро сообщил, что кофе сварила черепаха. «Она выдерживает медленный прогрев, который и позволяет зёрнам как следует протомиться и передать напитку восхитительный аромат». Я молча кивнул, вспомнив все трюки, которые вытворял с животными мой друг детства. С черепахой могло зайти за правду.

Не хватало лишь одного – хорошей сигары. Я полез в карман и достал портсигар. На что Фьеро замахал руками.

– Дружище, ты же у меня в гостях! Я тебя угощу потрясающим сигарами.

Я пожал плечами. Кофе был действительно восхитительным, значит, и сигары должны оказаться наивысшего качества.

– Мьими! – позвал кого-то Фьеро.

«Необычное имя для горничной.» – подумал я, но мысленно понадеялся, что это будет не черепаха, поскольку курить хотелось действительно сильно.

– Мьими! Мьими, кыс-кыс-кыс!

«Кыс-кыс?» – на этот раз я удивился, но ничего не спросил.

Вскоре в гостиную вошёл упитанный пушистый кот серого окраса и вальяжно разлёгся подле стола.

– Мьими, – Фьеро похлопал по широкому подлокотнику, и кот, немного подумав, прыгнул на кресло.

– Молодец, Мьями, – Фьеро почесал кота за ухом, провёл ладонью по спинке, отчего тот изогнул спину и, довольно мурлыкнув, распушил хвост. И тут-то Фьеро дёрнул кота за хвост. В следующий момент из грудины кота выдвинулся, как из кассового аппарата, небольшой лоточек. А в нём – лежали в рядок сигары, обёрнутые в разноцветные ленты. Нет, поющие лягушки – занимательны, черепаха, варящая кофе – сносно, но кот-портсигар?! Это было слишком! Но глаза Фьеро излучали такое бескорыстное участие и гостеприимство, что я не нашёл ничего лучшего, чем спросить:

– А почему – не собака?

– Ах, Пьетр! Я уже год пытаюсь покончить с этой вредной привычкой. А собака – слишком преданное существо. Вот кот – другое дело. С Мьими я стал курить намного реже.

Что ж, ответ звучал вполне убедительно, хотя и непонятно, почему мой друг назвал раскуривание табака вредной привычкой. Я потянулся к маленьком пушистому лоточку и выбрал сигару. Кот брезгливо посмотрел на меня. Я же на него – сострадательно.

– Не волнуйся, я не причинил ему ни малейшего вреда. К тому же у меня есть письменное согласие Мьими.

Я одобрительно покивал головой. Успокаивая себя мыслью, что расписывался кот всё же чернилами.

Сигара, надо сказать оказалась, пре-страннейшей. Запах табака перемежался с запахом мускуса, земли и тины. Видимо, это были эксперименты по сокращению выкуренных сигар. А вот дым от сигары Фьеро казался пряным и насыщенным. Настоящим.

Молча насладившись раскуриванием табака (в случае Фьеро), и попыткой распробовать вкус дыма (в случае меня), мы продолжили беседу.

Фьеро много рассказывал про жизнь в столице, о своих родителях. О путешествиях, в которые отправился после учёбы, из которых привёз неоценимый опыт и сокровища, которые теперь украшали его гостиную.

Я же поведал ему о Марте и о своей коллекции роз, без преувеличения, самой большой в нашей провинции.

– Эх, дружище! Эх, Пьетр! Я так рад, что ты остался всё тем же Пьетром. Моим преданным другом, который вместе со мной начинал изучать этот мир и которому, бывало, попадалось за мои авантюры.

– Я тоже этому рад!

И это было правдой.

– Ну что же, я думаю, стоит наконец-то показать тебе то, что станет настоящим прорывом в науке! – продолжил мой друг. – Мне нужно отлучиться на пару минут, а ты можешь пока рассмотреть поближе мою коллекцию музыкальных инструментов или пообщаться с Мьими.

Фьеро ушёл. Сигару с земляным дымом я так и не докурил, но интерес к другим вкусам держался. Как и желание наконец-то выкурить настоящий табак. И я зачем-то потянулся к Мьими. Погладил за ухом, по спине, ухватил за хвост. Дёрнул. Кот вздыбился, распушился. С размаху хлестнул меня лапой и спрыгнул. Похоже, Фьеро установил некое ограничение на количество сигар. Однако, способ действовал. Курить мне расхотелось.

Фьеро вернулся. Глянул, как я закрываю ладонью расцарапанную кисть и молча улыбнулся.

– Готово! Идём, я покажу тебе то, чем я сейчас занимаюсь! Новый летательный аппарат!

****

 

Мы покинули гостиную и спустились по крутой винтовой лестнице в лабораторию. Фьеро зажёг лампу. На пустой белой столешнице стояла огромная колба, и в ней что-то мелькало. Издавая глухие ритмичные постукивания.

«Дзын-дон, дзын-дон».

Фьеро смотрел на колбу и глаза его светились радостью. Той самой, которая наполняла мальчика с ободранными коленками, слушающего аплодисменты.

– Вот оно! – Фьеро указал на колбу.

– Что?

– Моё грандиозное открытие!

Я нагнулся и присмотрелся внимательнее.

В стеклянные стенки бился круглым тельцем крупный полосатый шмель.

– Но ты же говорил, что работаешь над новым летательным аппаратом?

– Это и есть летательный аппарат.

Я задумался. Какие такие аэродинамические характеристики можно позаимствовать у шмеля? И почему не у жужелицы или пчелы? Да и как летать на шмеле?! Что за вздор! Тут нужна большая птица или вымерший миллионы лет назад ящер.

– Да, конечно, я понимаю, звучит абсурдно, но я собираюсь летать на шмеле.

– И как же? Верхом? Ха-ха! Ты что же, думаешь уменьшиться до размеров шмеля?

– Нет конечно! Я увеличу этого прекрасного представителя Bombus!

– Как?

– Раздую с помощью воздушно-генерирующего насоса. Шмель подрос и, если ты заменил, данный экземпляр немного крупнее остальных особей, встречающихся в природе.

Я снова присмотрелся. Действительно, шмель в колбе был величиной с небольшой грецкий орех.

– Это, конечно, потрясающе. Но я не думаю, что тебе удастся раздуть шмеля до внушительных размеров. Да и зачем летать на шмеле, когда есть дирижабли?

– Я не просто собираюсь летать на шмеле. Я планирую пролететь на нём сквозь время. Скажу по секрету, я уже совершал короткие переброски. Но слишком далеко не летал. Почему шмель? Во-первых, в ходе экспериментов, я пришёл к выводу, что поле времени сжирает неодушевлённую материю, а вот живую – пропускает. Во-вторых, вибрация от крыльев идеально резонирует с магическим Перебросчиком. И в-третьих, шмели очень настырные насекомые. А это качество, оказалось невероятно важным. Ведь основной движущей силой Перебросчика является сила намерения.

Я мало понял из того, что сказал мне тогда Фьеро. Сама мысль о том, что во времени можно путешествовать, не укладывалась у меня в голове. А шмель не укладывался в голове ещё больше. И я спросил:

– Но почему не путешествовать без шмеля?

– Пьетр! Ну как же ты не догадался? Всё просто. Материя времени не пропускает неживые предметы, соответственно, путешествовать придётся голым. Вот представь, завтракаешь ты в своём имении с Мартой, и бах – перед тобой из воздуха материализуется голый человек. Ты же схватишь со стены ружьё и пальнёшь в незнакомца. Мне нужно нечто, на чём я могу быстро улететь в случае опасности.

Последний аргумент полностью убедил меня в выборе Фьеро.

– Фьеро, ты гений!

– Спасибо тебе, друг. Но вот Высший Совет изобретателей Кругленда считает меня сумасшедшим. А мою идею – абсурдом. И какое счастье, что я встретил тебя! С твоей помощью я смогу наконец-то заглянуть в далёкое будущее!

– С моей помощью?

В этот момент я почему-то вспомнил про Марту.

– Эх, дружище, не волнуйся, ничего страшного от тебя не потребуется. Я надеюсь. Дело в том, что я совершенно не знаю, что может меня ждать в будущем. Но я всё же собираюсь вернуться обратно. Но если вдруг, если вдруг, силе моего намерения не удастся вернуть меня в настоящее, это придётся сделать тебе?

– Мне?

– Да, всего лишь подумав обо мне, возможно, вспомнив что-то из прошлого. Но эмоции, вызываемые воспоминанием, должны быть действительно сильными. И тогда Перебросчик вернёт меня в эту самую комнату.

– Но что может тебе помешать?

– То, что помешает настроиться на нужно намерение. Боль, страх, голод. Меня могут схватить, не поверить в мои объяснения. Могут пытать. Но, – тут Фьеро замолчал.

Нагнулся к колбе и начал рассматривать шмеля. Затем резко выпрямился и со всей серьёзностью выдал:

- Но я должен тебя предупредить. Временной Перебросчик может забрать у тебя немного жизненной силы. Ведь перебрасываться будешь не ты сам, а я.

***

 

Всю неделю я не находил себе место. Ни вкусная еда, ни забота о розах, ни разговоры с Мартой, не могли меня отвлечь меня от мысли о предстоящем эксперименте. Раз за разом я перечитывал инструкцию, которую составил для меня Фьеро. Но каждый раз читал её словно по новой.

Мы договорились, что Фьеро вернётся в «настоящее» ровно через три дня путешествия. Отправит посыльного ко мне в имение или явится сам. И я постоянно молился о том, чтобы всё так и произошло. Но чем ближе наступал день эксперимента, тем волнительное мне становилось. Впервые в жизни мне предстояло спасти друга из необычной передряги. Не просто спасти, защитив его в драке или оплатив за него долг. Тут я и думать бы не стал. Но спасти, вернув его из будущего, да ещё и силой мысли. Смогу ли я? Насколько сильны мои мысли и сколько жизненных сил сможет забрать Перебросичк? Наука наукой, друг другом, но вот оказаться немощным стариком во имя непонятно чего, мне совсем не хотелось. И я корил себя за то, что согласился. В конце концов, далось Фьеро это будущее?­ !

Но я дал слово.

Марте я, естественно, ничего не рассказал. И от этого было ещё тяжелее.

Настал день эксперимента. Я получил послание от Фьеро: «Жди меня ровно через три дня. Не вернусь – моя горничная откроет и проводит в лабораторию. Что делать – знаешь».

Время стало идти бесконечно медленно. Я даже подумал, не нарушили Фьеро «временное поле». Так назвал мой друг материю времени.

Всё валилось из рук: розы вонзали острые шипы, когда я пытался обрезать отцветшие бутоны, вода расплёскивалась из леек прямо мне под ноги. Еда стала совершенно безвкусной, а пиво – пресным.

На третий день я велел оставить калитку открытой и неотступно следил, не подъедет ли какой аэромобиль к нашему дому. Но к вечеру третьего дня через калитку забежала только соседская псина, которую долго пришлось выпроваживать из сада. Я не спал всю ночь, но и наутро никто не пришёл. Стало ясно – Фьеро в беде и нужно его спасать.

Я сообщил Марте, что еду в город по делам и отправился в Лёндбург.

Дверь мне открыла горничная – женщина в строгом платье и с таким серьёзным выражением лица, что я подумал, что Мьими подписал своё согласие стать портсигаром при её непосредственном участии.

– А, это вы, – коротко ответила мне женщина на приветствие. – Вот ключи от лаборатории. Дорогу знаете, дойдёте сами. А мне некогда вас провожать. Дел много.

Это было и лучше.

В лаборатории было тихо. На свету поблёскивали стеклянные колбочки.

Перебросчик во временном поле стоял в углу. Лампочка горела – прибор работал. Значит, причина в другом. Нужно было торопиться. Я уселся в кресло, надел на голову шлем с проводками, положил руки на металлические подлокотники. И стал думать о Фьеро. Вернее, я вначале отогнал от себя мысли о своей несчастной судьбе, о бедной Марте и о наших розах, которые непременно без меня завянут. А лишь затем сосредоточился на Фьеро.

«Возвращайся в настоящее, друг!» – повторял я раз за разом, усиленно морщил лоб и стискивал зубы. Ничего не происходило. В лаборатории по-прежнему было тихо.

Осмелев, я начал вспоминать детство, перебирая все самые невероятные случаи, произошедшие со мной и Фьеро. Но ничего по-прежнему не происходило. Ненадолго меня кольнула мысль, что друг мой уже мёртв. Но Фьеро заверил, что в этом случае Перебросчик перекинет бездыханное тело.

Перебрав в голове все самые запоминающиеся и забавные случаи, я начал выуживать, уже, казалось, забытые истории. Но ничего! Ничего не происходило.

Инструкций на этот счёт Фьеро мне не оставил, и я решил продолжать.

Вспоминал истории по второму кругу. По третьему. Но тут… Как я мог забыть!?

В последних классах мы с Фьеро влюбились в Игнессу. Белокурую девушку с небесно-голубыми глазами, но совершенно не с небесным характером. Вздорная и своенравная она не впускала в своё сердце никого. Я даже не наделся, что Игнесса ответит мне взаимностью, если признаюсь ей в чувствах. Не один букет роз, васильков и люпинов, был растоптан её изящной ножкой. Поэтому о чувствах своих я молчал.

Но вот Фьеро! Мой друг решил, что Игнесса его не отвергнет. Ведь никто ещё не мог остаться равнодушным к его трюкам. Фьеро поделился со мной о том, что назначил Игнессе свидание вечером на Маковом лугу, и она согласилась. Он подарит ей самый прекрасный, самый невероятный, букет на свете. И пообещал мне (но больше себе), что, если Игнесса всё же отвергнет подарок, – посвятит себя науке.

Любопытство привело меня на Маковый луг – широкую поляну на краю рощи. Летом поляна покрывалась пёстрым ковром из травы и цветов и привлекала к себе внимание художников и романтиков.

Мне хотелось узнать, что победит – чудеса, что вытворяет Фьеро или самодовольство белокурой красотки. Но втайне наделся – на следующий день расстроенный Фьеро промолчит о поражении.

За деревьями я был незаметен. Зато мне хорошо было видно, как Игнесса пришла на луг в сопровождении Фьеро. Они остановились, и девушка обвела безразличным взглядом поляну и пожала плечами.

– Зачем ты меня сюда привёл? Маки давно закрылись, трава отсырела от дождя. Этим ты хочешь удивить меня?

– Погоди, – Фьеро шагнул в траву, поднёс к губам дудочку и заиграл.

Фьеро стоял в зелёном мареве травы, в котором тонули закрытые маковые бутоны. Словно бесконечные крапинки на зелёном ковре. На листьях дрожали капли дождя, искрясь в лучах закатного солнца.

Фьеро играл. На звук дудочки прилетели птицы, закружились над поляной шумливой стайкой.

Игнесса запрокинула хорошенькую головку и улыбнулась.

– Удивительно, – проговорила она.

– Удивительно, – подумал я.

Фьеро играл. И под звуки дудочки запели птицы. Заполнили трелями луг. Словно на поляну снизошло утро. Словно Фьеро сам был солнцем, а закатные лучи – его тенью.

Я с жадностью смотрел на птиц, заливающихся трелью, а когда опустил глаза – увидел колыхание красного моря, сияющего в оранжевых лучах. Все маки раскрыли бутоны, раскрасили луг алым.

Игнесса смотрела изумленно. Не шелохнувшись. Будто фарфоровая куколка, выкраденная из сокровищниц.

Фьеро закончил играть, посмотрел на Игнессу, спросил:

– Нравится?

Птицы пели, шумно разрезали воздух крыльями. Игнесса стояла несколько секунд молча, а затем посмотрела на Фьеро с какой-то злостью.

– Нет. Мне не нравятся маки. Мне нравятся белые лилии в утреннем свете. Прощай!

И ушла.

Просто ушла.

Я остался в укрытии и смотрел на Фьеро. Никогда я не видел его таким несчастным. Он уронил дудочку в красное море. А я, я безумно захотел превратить маки в лилии. Закрасить весь луг белой краской. Повернуть солнце к рассвету. И вернуть Игнессу.

Но она ушла.

Я словно был сейчас там, на лугу...

А затем, что-то пролетело мимо меня, раздался шлепок. Я открыл глаза и увидел распростёртого на полу Фьеро.

Поспешил проверить жив ли мой друг. Жив! Накинул простынь, обернул, словно в сауне, подтянул к стене, усадил. Фьеро никак не приходи в себя. И был ужасно бледен.

Наконец Фьеро открыл глаза.

– Что случилось? Что там с тобой сделали? Они тебя пытали? – расспрашивал я друга.

Рассмотрел руки и ноги – они были без синяков и ссадин.

– Ответь же? Дело во временном Перебросчике? В чём?

– Нет, нет… – проговорил Фьеро. – Дело не в этом. Знаешь, они мне поверили. Во всё поверили…

– Так почему ты не вернулся обратно?

– Они меня не отпускали. Они хотели сделать меня своим Богом.


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...