Александр Нелепин

Уроки волшебства

Ветер всю ночь терзал деревню «Яблоневый сад», разрывая в клочья плетни и срывая камышовые крыши домов. Обессилившие от борьбы со стихией люди попрятались по домам, но глаз никто не сомкнул. Отчаянные молитвы кочевали от одного бога к другому, а буря всё не унималась. С каждой молитвой ветер завывал лишь сильнее и с новой силой прихватывал хлипкие стены убежищ.

Но в предрассветных сумерках его вой внезапно стих. Словно безумный великан, терроризировавший деревню вдруг решил, что с них довольно и ушёл восвояси. Одуревший люд высыпал на улицу. Было темно и тихо. Макушки деревьев на опушке леса едва колыхались на фоне чистого звёздного неба. Лишь вдалеке было видно стремительно удаляющуюся на восток чёрную гряду туч.

- Боги смилостивились! – закричал кто-то, и остальные ему вторили.

А на утро все собрались в уцелевшем амбаре. Поставили столы, достали тщательно запрятанные угощения и устроили праздник, чтобы богов умилостивить. В пылу гуляний никто не заметил, как вдалеке появился силуэт путника.

Он пришёл с запада: одетый в дорожный плащ, грудь стянута ремешком плетёной котомки, лежак туго скручен за плечами, а в руке посох тёмного дерева, окованный медью. Чужак прошёлся мимо яблоневой рощи, горько взирая на обломанные ветви и обсыпавшиеся плоды, покачал головой, увидев разрушенные дома и съехавшие крыши, огляделся кругом и направился к амбару. Подвыпившие гуляки не стали разбираться кто он – приняли с распростёртыми объятиями. Усадили за стол, накормили, налили яблочного сидра. Таков был обычай. Но вскоре деревенский кузнец ткнул старосту локтем в бок и, выпучив глаза, заявил:

- Глянь на его посох, Шен. Да это ж странствующий колдун!

Староста встрепенулся, и все, кто был рядом и слышал басовитый голос кузнеца, обернулись к путнику. Он сидел за столом, собрав длинные, с проседью, волосы в хвост, прислонив свой необычный посох к дощатой амбарной стене и веселился вместе со всеми.

- Неужели, добрый господин, ты и правда колдун? – набравшись смелости, спросил староста.

- Конечно же нет, - улыбнулся путник и его доброе немолодое лицо подёрнулось лёгкой паутинкой морщин. – Я волшебник.

Люди остолбенели от подобной неожиданности – никто из них никогда не видел ни волшебника, ни волшебства. Но истории о них знали даже дети. Все столпились вокруг него, а путник решил взять слово:

- Благодарю вас, добрые люди, за то, что накормили и напоили с дороги. Не вежливо с моей стороны было сесть за стол не представившись, но вы так славно гуляли, что я решил повременить. Зовут меня Фареном, я странствую по миру и помогаю людям своим волшебством.

Заметив недоверие во взглядах собравшихся, он добавил:

- Я не шарлатан. Смотрите!

Он подозвал одну из деревенских собак куском хлеба и, пока она ела, наклонился и шепнул ей что-то на ухо. Собака подняла морду и посмотрела на него с пониманием. А потом встала на задние лапы и шатаясь вышла из амбара. Раздался вздох суеверного ужаса и удивления. Кто-то лишился чувств от увиденного. Деревенский люд легко впечатлить, подумал Фарен.

Толпа так и застыла, затаив дыхание, не смея шелохнуться в присутствии волшебника. Но Фарен часто попадал в подобные ситуации и научился выводить людей из ступора. Он пошутил и добродушно рассмеялся, показал парочку фокусов, и люди потихоньку оживились, всё больше проникаясь к нему доверием. А когда он лишь парой слов оживил мертвецки пьяного бондаря, люди и вовсе приняли его за родного.

Праздник продолжался до позднего вечера. Когда все расходились по домам, староста лично пригласил дорогого гостя переночевать в его доме. Фарен не возражал и, обласканный каждым встречным, улёгся спать на мягкую кровать. С первыми же лучами солнца волшебник принялся за работу.

Он попросил людей собрать все инструменты и наложил на них чары, чтобы работа спорилась. Взявшиеся за ремонт домов мужчины трудились с неизменно удивлённым выражением лица: молотки чуть ли не сами собой заколачивали клинья, а топоры не набивали мозолей. Словно волшебник договорился с инструментом, чтобы тот помог людям восстановить разрушенную ветром деревню. Сам же он ходил, потрясая посохом, туда-сюда, бормоча себе под нос какие-то заклятия. Иногда он останавливался помочь обращавшимся к нему людям: снять похмелье с помощью одной из хранившихся в его котомке настоек, вылечить ребёнка от колик, заговорить погреб, чтоб лучше холод удерживал, а порой и просто фокус ребятне показать.

Так и прошёл весь день - в хлопотах и под весёлый детский смех. Однако к вечеру всё переменилось. Фарен как раз завершил укрепляющие чары на последнем деревенском домишке, когда послышалась ругань и отчаянное блеяние овец. Волшебник поспешил на звуки и обнаружил кузнеца, пинавшего ногами припавшего к земле человека. Их окружали несколько уже подоспевших зевак и разбредшаяся отара овец. Человек лежал изо всех сил вжимаясь в землю, скрючившись в три погибели, и закрывал руками голову. Очевидно, ему было не впервой.

- Проклятый уродец! – кричал кузнец, обрушивая тяжёлые удары на бедолагу. – Негодяй безмозглый!

- Остановись! – воскликнул волшебник, и силы мигом покинули кузнеца.

- Горбун овец потерял, - сказал кузнец, придя в себя, - и именно моих! Мы его кормим, поим, пускаем в хлев на ночлег, а он нам вот так платит! Ты так нам платишь, негодяй?! – закричал он лежачему.

- Была буря, овцы разбежались! – мычал в ответ лежачий, но его сдавленный голос был едва слышен, - я пытался их собрать!

- Горбун треклятый! – кузнец замахнулся, чтобы нанести очередной удар, но волшебник остановил его одним взглядом.

- Оставьте беднягу, - сказал он, хмурясь, - я заколдую оставшихся овец, сострижёте с них вдвое больше шерсти. Не нужно его наказывать.

Лицо кузнеца прояснилось. Но обида снова взяла верх:

- Всё равно, нужно горбуна наказать! Чтобы впредь неповадно было! А то, гляди ж и вовсе без овец вернётся.

- Не вернётся. Я заберу его с собой, - неожиданно заявил Фарен, и люди заволновались.

- Зачем он тебе, мастер? – спросил староста недоуменно. И даже сам горбун разомкнул над головой руки, чтобы взглянуть на волшебника снизу-вверх.

- Я уже не молод, - ответил Фарен, - мне не помешал бы спутник.

- Здесь многие сочли бы за честь пойти с тобой, - сказал староста, и его слова эхом отозвались в толпе.

Фарен же покачал головой.

- Мой путь не имеет конца, а жизнь сурова. Горбун привык ко сну в поле, к дождям и туманам, как любой пастух, а хребет у него крепкий, как у осла.

Люди согласно закивали.

- Да и забот у вас здесь достаточно. Забрав горбуна, я лишь облегчу вам жизнь. А если кто-то из детей отправится со мной – лишу вас помощника. Отдайте мне его, прошу вас.

- Кто ж овец будет пасти? – раздался голос из толпы, - у нас лишних глаз нету. Да и денег на найм.

Волшебник присвистнул, и к нему снова прибежала деревенская псина. Он наклонился и долго что-то шептал ей. Потом поднялся и легким кивком призвал её к работе. Под удивлённые вздохи толпы, собака начала метаться из стороны в сторону, прикусывая овцам голяшки и сгоняя их в кучу. Вскоре вся отара была в сборе.

- Вот ваш новый пастух, добрые люди. Работать будет усердно, не боится волков, а за работу просит лишь еду да ласку.

«И это уже больше, чем получал я», - подумал горбун.

- Что ж, мастер, я всё равно не уразумею зачем тебе именно он. Но раз ты сказал своё слово, то так тому и быть, - выйдя вперёд сказал староста, - прими его в уплату своей работы.

Ещё на один день пришлось им задержаться в «Яблоневом саду», чтобы завершить ремонт и помочь нуждающимся. А потом, отгуляв на празднике в свою честь, Фарен позвал горбуна, собрал пожитки и отправился в путь.

Шли они долго и всё время молчали. Горбуну было тяжело, но он старался не подавать виду. Злые языки болтали, что всякие маги и колдуны используют подобных ему для своих ужасных ритуалов, причём зачастую по частям. И тем не менее, волшебник был добр к нему в деревне. Когда уже в сумерках они остановились на ночлег, горбун собрал все свои силы, чтобы перебороть страх и спросил у Фарена:

- Господин, зачем я тебе?

- Чтобы помогать в пути, - добродушно ответил волшебник, - я уже стар, и переходы даются мне тяжелее. А тебе всё равно не было бы жизни в той деревне.

Горбун стоял, боязливо потупив взгляд, но при последних словах, глаза его всё же сверкнули злобой исподлобья.

- Не вини их, сказал волшебник, заметив изменения в его облике, - у этих людей тяжёлая жизнь. Они днями гнут спины в поле и в саду, чтобы выжить, а жизнь их зависит от случайно налетевшего ветра или града. Дом кузнеца был разрушен, чуть не до основания, вот он и сорвался.

- Он просто злой человек, - прошипел горбун, - все они! Староста расплатился мной, словно монетой!

- Не бывает на свете «просто злых» людей, - ответил волшебник. Он уже разбил бивак, не хватало лишь костра. Во взгляде горбуна злость сменилась смятением, и волшебник решил продолжить:

- Пойми, люди не рождаются плохими. Совершать зло их заставляют обстоятельства. Да, кузнец избил тебя – совершил злой поступок. Но значит ли это, что сам он злой? Будь он чуточку счастливее, стал бы он срывать злобу на ком-то? Этим я и занимаюсь, делаю людей чуточку счастливее, чтобы зла стало меньше. А староста… что ещё ему оставалось, кроме как согласиться со мной? Своими словами он лишь дал понять, что больше у них ничего нет.

Он видел, что посеять зерно добра в истерзанной душе горбуна будет непросто - так много в ней было страха и боли, причиненной людьми.

- Как тебя зовут?

Горбун смешался ещё сильнее и долго старался заговорить, обрывая каждую попытку сдавленным стоном. Но в итоге у него получилось:

- Г-геренс, господин, - промолвил он, - но никто так не называл меня долгие годы, и я едва смог вспомнить своё собственное имя…

Он вот-вот был готов разрыдаться от нахлынувших смешанных чувств, и волшебник решил занять его чем-то, чтобы отвлечь.

- Что ж, Геренс, наш бивак нуждается в костре! Не мог бы ты собрать дров?

И горбун послушно ушёл за дровами. Они разожгли костёр, когда было уже совсем темно и долго беседовали, готовя в котелке овсяную кашу. А когда горизонт занялся алым заревом от углей их костра, они вновь отправились в путь. Изо дня в день шли на восток по раскисшей дороге, чаще всего останавливаясь на ночлег под каким-нибудь деревом, а порой и просто на обочине. Иногда им доводилось переночевать и в тёплом доме, когда на пути попадалась деревня. Геренса в дом не пускали, сплёвывая через плечо при каждом взгляде на него, но волшебнику всегда удавалось уговорить хозяев пустить его хотя бы в хлев. И горбун был рад этому: в обществе животных ему было гораздо спокойнее, чем в обществе людей, а куча соломы казалась мягче любой перины. Он всё также – зверем – смотрел на людей, а Фарен на каждом привале старался достучаться до него при помощи доброты и ласки. Так и проходили недели в пути.

Однажды Геренс спросил у волшебника:

- Господин, почему мы всегда идём на восток? Деревни есть везде, а дорога, которой мы держимся, неизменно размыта дождём. Её словно боги прокляли.

- Так и есть, - сказал, будто бы безразлично, Фарен, шевеля веткой обугленные дрова в костре, - ну вернее сказать, почти так.

Горбун молчал, ожидая истории, и Фарен не мог отказать. Тени от костра плясали на лице волшебника, когда он вскинул на горбуна свой хмурый взгляд и начал рассказ.

- Видишь ли, мы преследуем кое-кого. Он тоже волшебник… да, можно так сказать. Это и не человек, и не демон, что-то между. Знаешь, далеко на западе идёт война. Могучие маги, колдуны и волшебники сражаются в ней друг с другом. Там пламя пышет до небес, и волны смыкаются над городами. Это страшная война. Но не все маги ищут себе противника подстать. Некоторые, такие как он, бегут с поля боя, уходят в глубь материков, в мирные края, чтобы сеять страх и разрушение. Это он прилетел в вашу деревню верхом на туче. Он перелетает от одного поселения к другому, стараясь разрушить всё до чего сможет дотянуться. А я иду по его следу, штопая и латая порванное им полотно, стараясь успокоить души людей и вернуть им веру в добро.

- Но господин, что же ты не превратишься в птицу и не догонишь его, или не оседлаешь тучу, как он?

- Не всё подвластно волшебнику. Кто-то умеет заклинать огонь, кто-то подчинять волю людей. Я умею многое, но обернуться зверем или взлететь в небеса мне не под силу, - горько промолвил Фарен. – У всех нас своя судьба, и если моя – встретить Изугера, а именно так зовут этого волшебника, то мы с ним встретимся.

- Что же волшебники не соберутся вместе и не поймают его? – не унимался Геренс.

Фарен лишь пожал плечами.

- Волшебники – народ своевольный. Мы не служим какому-то одному господину, да и в войне той нет сторон. Каждый волшебник в ней воюет на стороне своей гордыни. Хочет доказать своё могущество. А много ли чести в том, чтобы идти по следу, ночуя в траве под кустом?

- Почему же ты пошёл по этому следу?

И вновь Фарен был вынужден пожать плечами.

- Кто-то ведь должен…

Так и беседовали они допоздна и всё утро в пути, а на следующий день набрели на весьма загадочную деревню.

Время близилось к полудню, и утренняя прохлада давно улетучилась, уступив владения дрожащему летнему зною. Фарен поначалу связал угрюмые лица людей именно с жарой, а короткие косые взгляды и сплёвывания от сглаза были частью его профессии. Но вскоре он почувствовал, что что-то в этой деревне не ладно. Какие-то древние, тлетворные чары витали в воздухе, стесняя его дыхание. Видимо кто-то сбегал предупредить старосту, завидев на дороге странных незнакомцев, и тот уже спешил им навстречу, по пути обрастая комом зевак.

Староста выглядел озабоченным, и люди вокруг него оживлённо переговаривались, поглядывая на путников. Кто-то - с едва сдерживаемой радостью, а кто-то - с подозрением и страхом.

- Скажи, господин, ты ведь колдун? – скороговоркой вымолвил запыхавшийся староста. Он не успел перевести дух, но в голосе его слышалась надежда.

Фарен оглядел толпу. Недоброе, серое марево стояло над их головами. Однако лишь взор волшебника был способен его уловить.

- Я странствующий волшебник, - ответил он и замолчал в ожидании.

Лицо старосты на миг застыло в растерянности, а потом озарилось счастливой улыбкой.

- Сами боги послали тебя в наш край! Помоги нам, добрый господин, житья нет!

Кто-то из толпы выкрикнул:

- Чего ж ты насел на гостя, Амулин?! Пригласи его к столу, что ли. Устал небось с дороги?

Толпа одобрительно загудела и чуть ли не на руках внесла Фарена в дом старосты, чтобы накормить и всячески приласкать. А Геренсу вынесли миску простокваши, да краюху хлеба на улицу. Он сел на лавку и с удовольствием пообедал под гомон, доносившийся из дома. Прохожие косились на него, но уже не с таким отвращением, как в других деревнях, а с долей сочувствия, будто их с ним что-то роднило. И в эти мгновения сердце горбуна смягчилось. Он понял, что слова волшебника, сказанные когда-то у костра, были правдой.

Фарен же сидел за столом в светлой, чисто убранной комнате. Ему то и дело подносили новые кушанья, несмотря на то, что есть он давно перестал. Напротив сидел староста, нетерпеливо теребя в руках деревянную ложку.

- Ты уж прости, господин, да молока нет. Скисло всё, одна простокваша, - пробормотал староста и уставился на волшебника выжидающим взглядом.

- Отчего? – задал долгожданный вопрос Фарен, и староста, наконец, завёл свою историю:

- Видишь ли, господин, налетела на нашу деревню остервенелая буря. Дома покосила, крыши посрывала, плетни и вовсе с собой унесла. Месяц назад, а то и больше. Ну, мы погоревали-погоревали, да и отстроили деревню заново. За нас ведь этого никто не сделает, а? И тут новая напасть приключилась! Как будто бури нам мало было! Молоко в крынках начало скисать мгновенно, а то и прямо у коровы в вымени. Заболели наши коровушки, и козы вместе с ними. Люди спать по ночам плохо стали, собаки лай поднимают ни с того ни с сего. Мы уж богам и жертвы приносили, и праздник в их честь устраивали, и голодовку. Как только не пытались их задобрить, да ничего не помогло. Одна надежда – на тебя, господин мой!

Фарен нахмурился в тяжкой думе.

- Не знаю я, чем вы богов прогневали. А может быть и не богов вовсе. Но проклятье, на вас лежащее, я вижу и ощущаю. И обязательно помогу, если это мне по силам.

Поразмыслив ещё немного он сказал:

- Проведите меня по деревне, да покажите ваши недуги.

Люди забросили все свои дела и начали всей деревней водить Фарена от дома к дому. Они с усердием кивали, когда он ощупывал вымя коров, бросались на помощь, когда ему что-либо было нужно, и вообще, всячески давали понять, что готовы на всё, и большие надежды возлагают на его неоспоримый могучий талант.

Но, к удивлению людей, волшебник не разверз небеса, и оттуда не пролился живительный эликсир. Да и никакого другого чуда из легенд и преданий не сотворил. Он лишь, какая невидаль, поговорил с коровой! Деревенские готовы были поклясться, что он это сделал. Уж не блаженный какой забрёл в деревню, представившись колдуном? Во взгляды людей закралось недоумение. А кто-то и вовсе покрутил пальцем у виска. Но волшебник делал вид, что не замечает этого. Он сказал что-то своему горбуну, вручил ему корзинку и отправил восвояси. И как ни в чём не бывало обратился к старосте:

- Деревенька у вас – загляденье! Дома все новые, ладные. Моё почтение умельцам, что их построили! А не могли бы вы указать, где древесину такую славную взяли?

- Отчего ж не указать? – удивился староста и указал на восток, - десять вёрст к восходу, на опушке леса.

Солнце уже склонило голову над мягкой подушкой холмов, расстелив по ним своё золотое одеяло, и Фарен решил отложить поход к лесосеке на раннее утро. Геренс вернулся с полной корзиной ароматных трав и кореньев, а значит следовало приготовить отвар. Этим они и занялись. Жители принесли большой котёл, в котором варили козлятину во времена больших торжеств, и разожгли костёр. Фарен до заката колдовал над ним, подмешивая новые травы и вплетая в них свои чары. Когда ночь окончательно накрыла деревню своим покрывалом – отвар был готов. Волшебник подал его к ужину, и каждый запил еду горячей горьковатой жидкостью. Деревенские уж и не знали к какому роду причислить своего гостя: к блаженным ли, к ведьмакам, к чудотворцам? Но в эту ночь они спали достаточно крепко, чтобы быть благодарными, не взирая на предрассудки.

Утром от реки наполз туман. Но это ничуть не замедлило волшебника. Указанная деревенскими тропа была широкой и хорошо протоптанной. Кроме того, на обочинах часто встречались борозды и рытвины от волочения брёвен. Геренс плёлся позади и думал о чём-то своём. Дорога оказалась недлинной, и вскоре из тумана начали выныривать нагие силуэты пней и груды обрубленных веток. Умытые туманом, стояли они, словно надгробия погибших деревьев. Фарен сделался печальным.

- Деревенский быт, казалось бы. Срубить дюжину-другую деревьев, отстроить дом, сколотить сарай. Звучит мелко. Но, когда попадаешь на вырубку, ужас прокрадывается в душу, - доверительно сказал волшебник, - только здесь понимаешь, насколько небрежно мы относимся к окружающему нас миру. Вот он и платит нам той же монетой.

Геренс непонимающе поднял на него глаза. Волшебник невесело улыбнулся.

- Сейчас я кое-что сделаю, но ты не пугайся, - сказал он и коснулся медным навершием посоха лба Геренса. В глазах у горбуна потемнело, мир завертелся вокруг него. Он качнулся, потеряв ориентацию, но устоял на ногах. Опомнившись, он снова уставился на Фарена с непониманием, а тот указал в туман.

- Там стоит одно дерево. Деревенские пытались срубить его, но не смогли. И я знаю почему. Это дерево служит жилищем Хозяину Леса. Ты увидишь его, но самого Лешего можно узреть лишь волшебным зрением, и я поделился им с тобой. Идём, поприветствуем Хозяина Леса.

И они пошли вглубь вырубки по окутанным белёсой пеленой остовам деревьев. Земля была мокрой и влажной. Подгнивающие ветки зловеще шуршали под ногами. Геренс отчаянно пытался разглядеть своими новыми «волшебными» глазами чудовищ, крадущихся в тумане и готовых броситься на него в любой момент. Но пелена тумана висела мрачно и неподвижно, не пропуская признаков жизни.

Фарен шагал спокойно. Он любил звуки этой мягкой пропитанный росою земли, обрывистый шорох веток в дымчатой пустоте, запах преющей зелени и тумана. Это успокаивало его перед грядущей встречей, и он умиротворённо обдумывал слова. Что мог он предложить Хозяину Леса?

Туман расступился, и перед путниками возник ствол могучего дерева. У самого корня кора была обколота, и на гладкой поверхности ствола виднелось множество отметин более светлого цвета.

- Это шрамы, - сказал Фарен остановившись, - зарубцевавшиеся раны от топоров. Они пытались срубить его, но им подобное не под силу. А в разговоре со мной, они предпочли об этом умолчать. Но природа проклятья мне давно уже известна.

Собравшись с мыслями, Фарен воздел руки к дереву и громко прокричал:

- О, Дух Леса, я – Фарен, волшебник, взываю к тебе. Ответь на мой зов!

Дерево затрещало, заскрипело, покачнулось. Корни вырвались наружу, вцепились в траву, вокруг загудело, и дерево поднялось на корнях. Пошатываясь из стороны в сторону, оно грузно двинулось на волшебника. Геренс попятился в ужасе, споткнулся и упал. Он попытался защититься руками, но увидел, что волшебник не сдвинулся с места, и это вселило в него мужество. А Фарен стоял, широко расставив ноги и смело выпятив вперёд грудь. Посох его будто бы светился в тумане. Волшебник выставил его вперёд, как копьё, и дерево остановилось перед ним.

- Не гневись, о, Дух Леса! – сказал громко Фарен, - я пришёл с миром!

Какое-то время дерево стояло, раскачиваясь на корнях. Но потом его густая крона, могучий ствол, извивающаяся в подножии корневая система – всё стало утрачивать форму, растворяясь в воздухе. А на его месте проступил человеческий, более привычный глазу людей, силуэт.

Силуэт висел над землёй недвижимо. Имея человеческие очертания, он всё же был холоден и пуст, словно тень. И напрасно Геренс старался разглядеть лицо духа. Даже волшебное зрение не помогло распознать его черт, будто бы его и не было, лишь застывшая неподвижной маской древесная кора.

До Геренса донёсся тихий, совершенно нераспознаваемый шёпот, подобный шелесту листьев на ветру. Вначале шелест исходил от Лешего, но потом такой же звук раздался со стороны Фарена. И тут Геренс заметил, что, хотя волшебник и стоит крепко и уверенно, выставив перед собой посох, подобно копью, всё же тело его напряжено, и руки едва заметно дрожат.

Долго стояли они, и шёпот листьев метался между ними, донося слова загадочной речи. А потом Леший растаял в воздухе, так же быстро, как и появился, и на его месте вновь вырос израненный ствол могучего дерева.

Фарен бессильно осел. Посох выкатился из его ослабевших рук. Геренс бросился на помощь, но волшебник остановил его жестом.

- Всё хорошо, - сказал он тихо, - лучше, чем я мог мечтать. Было нелегко, но мы договорились. Переговоры с силами природы сложны и истощают тело и душу.

Туман окончательно рассеялся, и мягкое дообеденное солнце ласкало кожу. Геренс шагал, радостно разглядывая пушистые облачка в нежной небесной лазури. Тяжёлый груз опасности упал с его плеч, и на душе было легко и радостно. А вот Фарен был мрачен.

- Он был здесь, - сказал вдруг волшебник, - он разрушил бурей деревню, а потом пришёл сюда и напал на Хозяина Леса.

- Как?! На самого Хозяина Леса?! – удивился горбун, - неужели у него достанет сил, чтобы тягаться с подобным противником? И зачем ему это нужно?

- Нет, - задумчиво ответил Фарен, - сил ему не хватило. Он пришёл убить Лешего и погубить лес, но получил такой отпор, что истратил все силы и вынужден был спасаться бегством. Природа взбунтовалась против него, и он больше не сможет оседлать бурю. А это значит, что он идёт по земле, уставший и обессиленный. И нас отделяет от него всего месяц пути! Леший указал на восток!

- Почему же Леший обрушил свой гнев на простых людей?

- Потому, что он был зол, а люди пришли с топорами и стали рубить его лес. Ломать стены его дома, чтобы отстроить свои.

- Неужели столь древнее и мудрое существо может гневаться на людей? Ведь мы не виним пчелу за то, что она нас жалит!

Фарен невольно улыбнулся наивности своего спутника и ласково положил руку ему на плечо.

- Зло – одна из двух древнейших сил в мире. И даже самому могучему из существ его влияние не чуждо.

Помолчав, он добавил:

- Как и милосердие.

Когда они вернулись в деревню, и Фарен рассказал о случившемся, народ ликовал. Староста велел немедленно накрывать столы, и люди с охотой засуетились, собирая яства. Но, между делом, староста спросил:

- Чего же ты пообещал Хозяину Леса взамен нашей свободы?

- Что вы засадите вырубку новыми деревьями и не станете впредь рубить его лес, - с серьёзным видом ответил волшебник.

Староста отшатнулся.

- Да ведь как это? – выдохнул он, - засадить-то ещё ладно. Но где же мы дерево брать будем? До другого леса на сорок вёрст дальше! Не согласные мы! Нужно было сначала у нас спросить!

- Это не подлежит оспариванию, - грустно ответил Фарен. Слишком часто он встречался с подобным нравом людей, и знал, что последует. – Лишь подобная сделка спасёт вас от гибельного проклятья. Вы не прогоните Лешего, не оборите его. Прошу вас, поймите и примите это.

Староста отчаянно замотал головой. Его окружили соратники.

- Не поймём! Не примем! Чтоб мы страхолюдине какой дали изжить себя с родной земли?! Да ни в жизнь! – заключил староста, и люди его поддержали.

- Что же с вами?! – неожиданно закричал Геренс, выскочив из-за спины волшебника, - мой господин отдал все свои силы, чтобы спасти вас! А всё, что требуется от вас – оставить в покое лес! Опомнитесь!

Геренс так рассвирепел, что не сразу заметил, как шарахнулась от него толпа. С какой злобой и с каким страхом выпучили глаза зеваки. Лишь когда лёгкая рука волшебника коснулась его плеча, он очнулся от слепящей ярости и понял, что его злоба бессмысленна и глупа.

- Чур меня! – раздалось из толпы.

- Колдун своего нелюдя на нас натравил! Не смотрите на него! Сглазит!

- Гнать их из деревни, пока не прокляли! Пусть вместе со своим Лешим в лесу ночуют!

- Прочь! Прочь! – загудела толпа, сопровождая слова защитными жестами и плевками себе под ноги. Были забыты и помощь, и доброта. Всё померкло перед лицом страха и тупой упёртости.

Фарену и Геренсу пришлось спешно покинуть спасённую деревню, чтобы спастись самим. Ночью, когда они, обессиленные, устроились у трескучего костра, Геренс бросился в ноги волшебнику, умоляя простить его безрассудство и несдержанность, которые навлекли на них гнев людей. Но Фарен и не таил обиды.

- Все мы подвластны злу. И не зазорно проиграть битву с ним, не раз ещё в жизни ты в неё вступишь. Зазорно не противиться ему, запомни это, - заключил Фарен и погрузился в задумчивое созерцание пламени.

Много недель они провели в пути. И много молчали. Они больше не преследовали бурю. Дорога высохла, облегчив их странствие. Да и небо почти всегда было ясным. Но оба путника погрузились в думы, лишь у ночного костра беседуя о травах и отварах, о природе волшебства и прочих сторонах ремесла волшебника.

Фарен всё больше боялся упустить след, ведь теперь он не был уверен даже в том, что они идут верным направлением, и надеялся лишь на судьбу. Геренсу тоже было о чём поразмыслить. Он то и дело перебирал в голове поступки: свои и чужие, причины, повлёкшие их, и следствия. Он уже боготворил волшебника, и во что бы то ни стало хотел быть ему достойным слугой.

Так проходили день за днём. И вот, однажды, Фарен заметил вдалеке человека, едва волочившего ноги. Когда они приблизились, незнакомец свалился им на руки. Он был грязен и совершенно измучен. Но Фарен ещё издалека обнаружил, что это не все трудности, свалившиеся на голову бедолаги.

Решено было разбить бивак, хоть солнце едва закрепилось в зените. Путнику дали напиться, накормили его и уложили спать. Фарен отослал Геренса собрать дорожной мяты и корешков желтолистника, что были распространены в здешних краях, а сам занялся больным.

Человек был весь в струпьях и гнойниках, которые причиняли ему страшную боль даже во сне. Его лихорадило, а на шее, у локтей и коленей, надулись крупные и твёрдые шишки. Чёрный мор, заключил Фарен, склонив голову над умирающим.

Человек часто бредил - чаще всего о своём доме в деревне «Броды» и о родных. Его колотило и рвало. Весь день и всю ночь Фарен сражался с болезнью чарами и отварами, но она была слишком сильна. К утру незнакомец умер. Геренс сложил над ним небольшой курган из придорожных камней, а Фарен справил подобающий ритуал. Затем они молча отправились в ближайшую деревню, узнали дорогу и выдвинулись в «Броды», не оставшись даже на ночлег. Нельзя было терять ни мгновения.

«Броды» были обычной деревушкой, разметавшейся по берегам мелководной речушки – Маруны. Поросшие вереском холмы полого скатывались к каменистому броду, и домики косо притулились на этих склонах. Тут и там были видны покосившиеся к низовьям хибары. Некоторые из них подпирали сваями, другие совсем развалились, протянув шлейф из своих внутренностей вниз по холму. Весной река разливалась, поэтому русло её, в пределах «Бродов», было укреплено бревенчатым частоколом на высоту человеческого роста. Лишь пронизывающая деревню узкая дорожка свободно спускалась к плещущейся среди камней Маруне.

В былые времена деревенька имела весьма жизнерадостный и приличный вид. Но Фарен и Геренс застали её в запустении. На улицах было безлюдно, плотное смердящее марево, что заметил Фарен в проклятой Лешим деревне, было здесь непроницаемым, гнетущим и смертоносным. Кое-где, в кустах и канавах, лежали мёртвые животные, облепленные роями мух. Люди здесь были уже не в силах сжигать трупы, лишь стащили их на обочину, чтобы освободить дорогу. Отовсюду были слышны вопли и кашель, стенания и плач бьющихся в агонии людей. Но за ними не было больше ничего – в деревне стояла мёртвая тишина: ветер не гулял в лабиринте плетней, птицы не пели своих песен.

Никто не вышел встречать путников, и Фарен решил сам пойти по домам. Он всегда оставлял Геренса на пороге, не позволяя рисковать жизнью, а сам входил в дома и расспрашивал людей, если те были способны говорить. У всех были схожие симптомы, и сомнений их происхождение не вызывало. Как бы невзначай, Фарен спрашивал – не объявлялся ли в этих краях таинственный незнакомец? И многие это подтвердили.

Он пришёл с запада. Одетый в дорогие чёрные с золотом шелка, он держался надменно. Обращался с людьми, словно с рабами. И все его боялись, и все подчинялись. Словно он имел власть над ними. А потом начался мор, и незнакомец исчез.

Наверняка берега этой реки приютили множество деревень, подумал Фарен. Быть может, даже города. Изугер неспроста остановился здесь. Он хочет, чтобы Маруна разнесла заразу по всему материку. Но он снова просчитался, решив, что природа подвластна ему. Отыскать Фарен его не смог. Он наверняка затаился, ожидая, пока зараза наберёт силу и будет готова губить целые народы. И наверняка сам опасался той силы, что выпустил в мир.

- Мы не сможем его найти, но и отпускать его теперь нельзя, - сказал Фарен, - я призову его с помощью заклинания. Попробую договориться с ним. И сражусь, если потребуется.

- Что же делать мне? – спросил нетерпеливо Геренс.

- Мне понадобится помощь. Отыщи живую козу, корову или овцу. Нам придётся убить живое существо, чтобы получить возможность призвать чужую душу. Иных способов я не знаю. – Фарен говорил торопливо, иногда останавливаясь, чтобы обдумать решение, которое принимает наспех. – Тебе нужно приготовить особое горючее масло из ингредиентов, которые я тебе назову. Я же в это время подготовлю остальные части ловушки. Изугер – могущественный волшебник, и он с лёгкостью разорвёт мои чары повиновения. Но он тщеславен. Ему и в голову не придёт, что на него расставлены силки, из которых он не сможет вырваться.

Геренс молча выслушал указания - память у него была хорошая - и приступил к выполнению. А Фарен нашёл подходящее место, погрузил свой волшебный посох в сырую землю и стал бороздить её, выводя вокруг дома магический знак.

Местом встречи был выбран дом, жители которого погибли от мора. Геренс привёл в него старую, едва живую овечку, которая даже не старалась сбежать от него. Затем приготовил корыто горючего масла и принёс волшебнику нож. Они убили овцу и смешали её кровь с маслом, которым окропили взрытую вокруг дома землю. А сам знак присыпали листвой. Фарен вымочил посох в масле и повёл линию в дом. На пороге он обернулся и сурово сказал:

- Жди здесь. Скоро он явится. Не говори с ним, не смотри на него, просто укажи на дверь. И, что бы ни случилось, не входи в дом. Слышишь?

- Но, господин, разве тебе не понадобится моя помощь? Ведь он столь могучий волшебник! Негоже мне стоять в стороне!

- Это дело волшебников, и тебе в нём участвовать пока ещё не под силу. Делай, как я сказал.

И Геренс, смиренно склонив голову, опустился на скамейку у входа. А Фарен обернулся и вошёл в дом.

Солнце клонилось к закату. Геренс так и сидел на скамье, нервно вычерчивая случайные завитки палкой в пыли. Отовсюду беспрестанно доносились стоны и рыдания, вселяя ужас в его сердце. Больше всего на свете он хотел покинуть это место до наступления сумерек, но верность господину вытесняла из него малодушие.

Когда тьма опустилась на стенающую деревню, воздух вдруг наэлектризовался, и на дороге появился он. Его чёрные одеяния растворялись во мраке ночи, а золотистые ленты, которыми оно было обшито, сверкали, подобно молниям в грозовой туче. Чёрная борода клином спускалась от острого сурового лица до самого пояса.

Геренс отвернулся, весь дрожа, когда он молча подошёл к нему. Трясущаяся рука робко указала на дверь. Изугер усмехнулся и, не вымолвив ни слова, вошёл в дом, полный неотступной уверенности.

- Как посмел ты, деревенский фокусник, призывать меня к себе? – он сделал рукой отсекающий жест, и Фарен почувствовал, как заклятье порвалось, подобно тонкой нити.

- Я – заклинатель бурь! – продолжал он гневно, - думаешь я не знаю, что ты плетёшься за мной по пятам, подобно прикормленной собаке? Мне бросали вызов мастера, о могуществе которых ты и помыслить не в силах! И вот, ты сам ищешь со мной встречи? Вызываешь на поединок? Червь!

Он взметнул руку, и молния ударила в стол, расщепив его в труху. Фарен поднялся.

- Мне не нужно твоего могущества. Я признаю, что ты великий маг. И сражаться я не хочу. Прости меня, что пришлось тебя призвать подобным образом. Но я прошу, отзови свои чары, прекрати губить мирных людей, им и так живётся не сладко. А на западе, в гильдиях, есть множество мастеров, с которыми ты сможешь сразиться и доказать свою силу.

- Доказать мою силу?! – рассмеялся маг. – Я раздавлю тебя, словно букашку! А потом сожгу всех этих муравьёв, что попрятались по своим лачугам. Это и будет доказательством моей силы. Это тебя устроит?!

- Нет. – Сурово ответил Фарен.

- Но так и будет!

Воздух в доме сгустился и наэлектризовался, Фарен пошатнулся от тяжёлого взгляда Изугера, и стены дома начали дрожать и складываться внутрь. Но Фарен грозно ударил посохом по доскам пола. Раздался пустой оглушающий звук, и стены отбросило на место, а крыша слегка провалилась, осыпав волшебников дождём щепок и пыли. Тогда Изугер простёр к Фарену усеянные перстнями руки, будто пытаясь задушить его на расстоянии. Перстни его заискрились волшебными огнями, вплетая в воздух жгучую ярость своего хозяина. Фарен же стоял крепко, с мужеством перенося всю мощь проклятий. И тогда маг пришёл в ярость. Он воздел руки, собираясь обрушить на голову Фарена само небо. Искры сверкнули в золотых лентах его одежд. Фарен бросился к нему и обхватил за пояс, замкнув объятия посохом. Маг испуганно опустил на него глаза и встретил решительный взгляд. Стены дома содрогнулись вновь, загудели, в окна ударил яркий свет. Маг взревел, исторгая изо рта клубы чёрного дыма. Дым этот завихрился и смерчем вошёл в рот и ноздри Фарена. Вдруг всё померкло, и ночь вновь сомкнулась над стоящим в центре комнаты волшебником, сжимающим в объятиях куль чёрной дымящейся одежды.

Когда стены застонали, Геренс вскочил на ноги и с ужасом воззрился на ходящее ходуном строение. Борозды, прочерченные вокруг дома, взметнули листву, которой были скрыты, и масло вспыхнуло в них ослепительным пламенем. Геренс порывался броситься на помощь Фарену, но помнил о запрете. И доверял волшебнику. Дом ещё несколько раз тряхнуло, словно в предсмертных судорогах, и масло погасло. Вскоре на пороге появился обессиленный Фарен. Геренс поддержал его за локоть и помог сесть на скамью.

- Всё кончено, - сказал волшебник, морщась от боли. Голова его кружилась. – Теперь люди пойдут на поправку. Те, кто сумел выстоять. Я забрал его жизнь… вместе с проклятием…

Геренс испуганно смотрел на него, не находя слов.

- Помоги-ка мне, - выдохнул Фарен, - отведи в дом, только не в этот. Мне нужно отдохнуть.

Геренс помог Фарену устроиться на убогой пыльной лежанке, и тот сразу провалился в сон. Ничего, успокаивал себя Геренс, он отдохнёт, и снова мы отправимся в путь. Уже не единожды такое случалось. Однако ночь сменилась утром, утро – днём, и солнце протиснуло пыльные жаркие лучи в окна, а Фарен всё не просыпался. Он тяжело дышал, сделался совсем чахлым. Геренс приготовил несколько снадобий и мазей, но они лишь облегчили страдания волшебника.

Утром второго дня Геренса разбудил голос волшебника. Он подскочил с дощатого пола, где провёл беспокойную ночь, и склонился у изголовья лежанки. Фарен назвал зелье, которое следовало приготовить. Он бредил, и Геренсу пришлось применить все свои знания, чтобы вычленить нужный рецепт. Подобного зелья варить ему ещё не доводилось.

- Жизнь за жизнь, - прошептал волшебник в бреду, ухватив за рукав уходящего горбуна, - жизнь нужно отдать за жизнь, понимаешь?

Но он не ждал ответа. Его измученное лицо расслабилось, погрузившись в сон. Геренс замер, боясь шелохнуться. Волшебник сказал, что за его жизнь придётся заплатить жизнью? Спина покрылась «гусиной кожей», словно в комнату ворвался порыв ледяного ветра. Его, Геренса, жизнью? Нет, не может быть, волшебник никогда бы на это не пошёл. Он скорее умер бы сам, чем обменял чужую жизнь на свою. И всё же… Что, если ему и впрямь потребуется отдать свою жизнь, чтобы вернуть жизнь волшебнику? Мучимый этими вопросами, Геренс вышел из дома.

Так или иначе, зелье должно было быть сварено, и Геренс постарался отбросить дурные мысли. Большинство ингредиентов для зелья он нашёл в котомке волшебника. Но кое-что ему нужно было достать самому.

Он обошёл дома, расспрашивая приходивших в себя людей о том, где ему найти болото, и растёт ли там «собачья овчанка». Люди, пережив ужас, не обращали внимания на его внешность, и были готовы помочь. Болота в округе не нашлось, но они указали ему залитые водой низовья, и объяснили, как найти там «овчанку». Геренс проделал путь в двадцать вёрст, а затем долго ползал в траве, в поисках той самой «овчанки». По пути назад он собрал оставшиеся травы, коренья и плоды, что требовались для зелья, одолжил у людей посуду, развёл костёр у реки, и пристроил на него чугунный котелок. Пока зелье клейко бурлило в чугунке, Геренс устало присел на берегу.

Речка спокойно журчала, золотом искрясь в лучах заходящего солнца. Огонь у него за спиной потрескивал дровами, облизывая чугунные стенки котелка. Птицы, вернувшиеся в окрестности деревни, перекликались звонкими трелями. Свежий тёплый ветерок нежно гладил волосы Геренса.

Слёзы появились в его глазах. Никогда в жизни он не был так счастлив, как в месяцы их путешествия. Так почему же теперь, едва начав по-настоящему жить, он должен оставить эту жизнь? Но что стоит жизнь презренного горбуна против жизни великого волшебника, способного спасать целые народы? Глубоко в душе Геренс давно решил, что с готовностью отдаст её, если это будет необходимо. И он долго ещё сидел на тихом берегу Маруны, наслаждаясь последними мгновениями столь полюбившейся ему жизни.

В комнате было темно и душно. Фарен не спал, но и не бодрствовал. Невидящими глазами смотрел он в потолок. Геренс прокрался к нему, исходя суеверным страхом. Скрипнула половица, и Фарен очнулся.

- Это ты, Геренс? – спросил он хрипло, не отрывая взгляда от потолка, - подойди. Ты справился? Сварил зелье?

Горбун неуверенно протянул флягу и вложил ему в руки.

- Хорошо. Сил у меня совсем не осталось, нужно совершить ритуал. Но я назвал тебе не все ингредиенты…

Он закашлялся и с трудом втянул воздух ртом, но продолжил:

- Кровь. Нужна наша кровь. Всего несколько капель в зелье, а потом… ты не мог бы принести нож? – и он начал медленно и с трудом подниматься на локте, морщась при каждом движении.

- Да, господин, - ответил с трепетом горбун, склонив голову.

Вот и пришёл мой час, подумал он. Взял нож, которым была зарезана овца и понёс его мыть. Сошёл для овцы, сойдёт и для меня, думал он горько, вручая нож волшебнику.

- Это древний ритуал. Многие зовут его тёмным, но они не знают ни его происхождения, ни мотивов. Тебе нечего бояться. В нём нет зла, ведь жертва добровольна.

Он небрежно порезал свою ладонь и окропил зелье кровью. Затем принял протянутую руку горбуна и повторил действие, но аккуратнее. Фарен отпил несколько глотков и тяжело опустился на лежанку.

- Твоя очередь, - сказал он горбуну, закрывая глаза.

Геренс принял флягу и не раздумывая выпил содержимое. Он зажмурился, в ожидании смерти, и в душной тишине услышал сбивчивое бормотание. Волшебник произносил заклинание.

Вдруг Геренс почувствовал укол. Потом череда уколов прокатилась по его телу. Он вздрогнул. Внезапная страшная боль свела все его мышцы. Он сдавленно пискнул и упал на пол. Корчась от боли, он начал биться в агонии. Красная пелена застилала ему глаза, и он услышал, как хрустит его рвущаяся плоть, почувствовал, как ломаются кости. А потом всё пропало.

Он очнулся от собственного кашля. Пыль забилась ему в нос и в глотку. Тело саднило, но было полно сил. Мысли блуждали в тумане. Он встал и умылся в бадье, что стояла у лежанки. В серой мутной воде отразилось его лицо. Чужое ему лицо.

Геренс опомнился и метнул взгляд на лежанку, где покоилось бездыханное тело Фарена.

- Господин! – вскрикнул он и бросился к нему. Его движения были так легки и свободны, что он ошеломлённо замер. Горб исчез. И пол был непривычно далёк, словно за ночь он вырос вдвое.

- Жизнь за жизнь, - раздался в его голове голос Фарена. И призрачный образ волшебника возник перед взором Геренса.

- Что это значит, господин?

- Я больше не твой господин, - сказал Фарен, - но и уйти на покой я не могу, ведь твой путь только начался, и тебе нужны мои советы. Зови меня учителем, если тебе угодно.

Геренс не смог вымолвить ни слова, и Фарен продолжил:

- Не терзай себя. Я принял в своё тело Чёрный Мор. И убил его, вместе с собой. Меня нельзя было спасти. Но можно спасти моё дело. Я передал тебе свои силы, и магия выправила твоё тело, которое некогда искалечила. Слишком рано это случилось, но иначе было нельзя. Это судьба. А спорить с судьбой не под силу даже самому могучему из волшебников. Неси же это бремя достойно. А я помогу тебе его принять.

- Я приму его, - дрожащим голосом отвечал Геренс, - и буду достойным приемником, учитель.

И Геренс взял посох волшебника, и солнце заиграло красными искрами на медной оковке. Он собрал вещи и вышел к народу, что собрался вокруг дома, где творилась магия.

Вместе с людьми, он отдал почести своему учителю, а потом исчез восвояси. Но ещё долгие годы в «Бродах» пели песни, сложенные в честь своих спасителей – великого волшебника Фарена, отдавшего жизнь в борьбе со злом, и его ученика Геренса, сражавшегося с ним плечом к плечу. А по деревням покатились слухи о молодом волшебнике, что путешествует от деревни к деревне, творя чудеса и помогая людям, не требуя ничего взамен. Говорят, он добр ко всем без разбора, но обществу людей, всё же предпочитает общество животных. Да и кто их, волшебников, поймёт?


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 4. Оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...