Выдумывая истории для Инладжит Аннотация (возможен спойлер): Глупые истории Лонни звучат в шелесте волн и гомоне морских птиц. Глупые истории Лонни преследуют и настигают, где бы ты ни был. Глупые истории Лонни дарят надежду и покой даже худшим мира сего. В мире, где нет места ни ему, ни обозленной Инладжит, одна-единственная история вряд ли может что-то изменить. Но у Лонни этих историй тысяча. [свернуть] Когда цепи беззвучно порвались, Инладжит лишь на мгновение замерла, не веря своему счастью. Потом губы растянулись в улыбке, и пространство дрогнуло - выпущенной стрелой Инладжит понеслась вверх, разрывая все законы глубоководного давления. Первую же встреченную рыбу - пучеглазого удильщика - Инладжит проглотила, не почувствовав и вкуса, и ее омертвевший организм, ощутив тяжесть пищи, наконец пробудился. Она неслась наверх, затекшие лапы с каждой минутой гребли все сильнее и сильнее, и море замерло от ужаса. Забытый голод рвался наружу, и Инладжит в безумстве глотала всех глубоководных уродов, что попадались на ее пути. Они были костлявыми и склизкими, кисловатыми из-за фосфора и с горечью в слизи, но Инладжит все ела и ела, потому что есть она любила больше всего на свете, а свобода сводила ее с ума. Она от жадности чуть не проглатывала собственный язык и несколько раз укусила себя за сморщенные когтистые пальцы, которые еще пахли морским дном. Когда ненавистная бездна осталась позади, поменялись запахи и пошла крупная добыча, но Инладжит совсем потеряла голову от счастья и больше не смотрела, что растерзывает и глотает. Сейчас она думала лишь о двух вещах - о том, как бы набить желудок и всплыть на поверхность. На поверхности у нее есть одно незаконченное дело. Инладжит выползла на берег, шипя от боли. Солнечный свет ласково и беспощадно разъедал ее глаза, привыкшие к темноте, а море волнами выталкивало ее прочь, на каменистый песок. Море мечтало побыстрее выплюнуть Инладжит, забыть про нее и больше никогда не вспоминать. Об Инладжит весь мир хотел забыть. Все желали, чтобы ее вообще не существовало. Воздух ворвался в легкие из непривычки туго, и Инладжит долго простояла на коленях, задыхаясь и таращась в пустоту. Сколько же веков прошло с момента ее заточения, если поверхность так издевается над ней?.. Совсем рядом бродил какой-то смуглый мальчишка, и бриз разносил его запах по всему побережью. Такой сладкий запах юной плоти... - Че-ло-век... - тихо прошептала Инладжит, и слюна вязкой каплей потянулась к земле. Она побрела к нему, затачивая когти друг о друга. Мальчишка собирал камни и бормотал что-то под нос, даже не подозревая, что будет через минуту... Принюхавшись, он обернулся. - О, - бродяжка оглядел ее с ног до головы, поморщился. - Привет. Он смотрел на ее перепончатые лапы, уродливую муренью голову, истерзанные плавники. Он разглядывал ее кривые полупрозрачные зубы и сбегать даже не думал - лишь распихал камни, как величайшую драгоценность, по карманам. Пока Инладжит пыталась проморгаться и привыкнуть к свету, лишь боги знают, что вертелось в его лохматой голове. Ее мутило. Хотелось вернуться в море, забиться в какую-то подводную пещеру, где темно и холодно, где ракушки и кораллы облепили острые своды, но Инладжит потрясла головой, подавила приступ тошноты и хлестнула себя по жабре. Это немного привело в чувство. - Плохой день? - неловко спросил мальчишка, и Инладжит раздраженно зарычала. - Нет? Ну ладно, тогда я пошел. Мне еще город строить. Огро-о-омный город... И он развернулся и пошел прочь, посвистывая и подбирая камни с песка. Только Инладжит пригнулась в атакующем прыжке, как живот непривычно скрутило - словно извилистый спрут сжал желудок в крепкие объятья. Выпучив глаза, она согнулась в три погибели и с хрустом распахнула пасть. Недопереваренные щупальца, плавники и косточки, чешуя и склизкая пятнистая кожица ската - все пиршество смешалось в зловонную жижу и выплеснулось на раскаленный песок. Хилое тело содрогалось и быстро пустело, и слабость невидимым током пробежалась по мышцам. Инладжит казалось, что она умрет здесь и сейчас, в луже собственной слюны, и от этих мыслей становилось еще дурнее. Несколько черепашьих голов, мягкое тело непрожеванной медузы, яркие чешуйки прибрежных рыбок... Все, что она проглотила в море, рвалось наружу. Когда Инладжит поднялась на трясущиеся ноги, мальчишка был уже далеко, и ветер унес его запах в море. - П-проклятье, - язык заплетался, и она снова хлестнула себя по жабре. - Ушел... С новой силой заметался внутри голод, и Инладжит проглотила выплюнутые щупальца - на этот раз она жевала медленно. Они отвратительно воняли, но Инладжит этого даже не замечала - ветер нашептал, что совсем рядом раскинут городок, набитый людьми, и теперь ни о чем другом она не могла думать. - Э-э-эй! - мальчишка вдалеке внезапно остановился и помахал ей рукой. - Меня кстати Ло-о-онни зову-ут! В ответ на это она прищурила желтые глаза и скривилась. Ковырнула когтем меж зубов, облизнула десна и сплюнула гадостный привкус тошноты. - А мое имя - Инладжит, - прошипела она самой себе. - И на этот раз я всех вас истреблю, вот увидите. Людской запах, такой отвратительный и заманчивый, и правда привел Инладжит к прибрежному городку, где она, скользя из тени в тень и лазая по стволам пальм, весь день наблюдала за людьми. Ее главные страхи, порожденные в глубине бездны, остались там же - сколько веков прошло, а люди совсем не изменились. Они остались такими же слабыми, громкими и очень глупыми. Пусть сил у Инладжит пока мало, но они вернутся - обязательно вернутся! - как только она убьет всех в этом городишке. В воздухе парила золотистая пыль и запах мяса, шипящего в огромных закоптелых чанах, и люди для тощей Инладжит казались до невозможности жирными. Жир должен мешать им, решила она, но, забравшись повыше, мрачно выбросила эту мысль. Люди - странные звери. Они собирались на улицах и площади в ручейки толпы, сталкивались и, обкатывая друг друга, расходились, разговаривали, обменивались деньгами и товарами, ели и пили на ходу, нянчили детей и вели скот, и никогда еще для Инладжит людское стадо не казалось таким сложенным, цельным организмом. - Но какой бы большой и правильной не была бы стая рыбок, всегда найдется хищник, который нарушит привычный ритм, - эта мысль вызвала у нее хитрющую улыбку. Хотелось рассмеяться, но выдавать себя днем не стоило, и поэтому, как рассудила Инладжит, хитрющая улыбка - тоже ничего. Когда именно разговоры с самой собой вошли в привычку, осталось для нее загадкой. По правде говоря, Инладжит плохо помнила людей своего времени, но и одного цепкого взгляда хватило, чтобы понять: и мир, и люди сильно поменялись, а значит, нужно поменять и правила охоты. Охота - ее смысл жизни. Инладжит сжала лапу в кулак - сил совсем мало, убивать придется по одному, не то что раньше. Конечно, времени уйдет достаточно. - Но мне терять нечего, - шепнула она, затаилась в пушистых листьях пальмы и больше не шевелилась до самых сумерек. И только она собралась начать свою охоту, как на площади забили в медный колокол, висящий в руках обгаженной птицами и обезьянами великаньей статуи - и люди, как послушные овцы, попрятались в свои убежища. В свои каменные и надежные дома. Инладжит скрипнула зубами и мягко спрыгнула на землю. Понюхала пыль, прикрыла глаза. Запахи переплетались и расходились, как морские течения, и следы растворялись в паутине городских улиц. Какой выбрать? Как не ошибиться? Она опасливо пересекла площадь, прячась в тени - все казалось, что кто-то наблюдает за ней, но ветер шептал, что все люди давно в своих домах. Бродя по улицам, царапая от скуки двери и заглядывая в окна, Инладжит не выдержала и постучалась в одну из дверей. Та отворилась, и молодая человечья самка выглянула на улицу - и тут же закричала. Но Инладжит хватило и минуты, чтобы вцепиться в горло, выволочь тело на улицу и поспешить в родную тень. Но кто-то выбежали следом. Щелчок, выстрел - и красный туман. Инладжит закричала, выпустила труп, и мир смешался в хороводе огней. Что, неожиданно? Люди изменились больше, чем ты ожидала, Инладжит. А теперь - беги. Падая в воду, подставляя соленым волнам дырявые раны и перепачканные кровью лапы, мечтаешь раствориться в пенистых брызгах, стать частью чего-то большого и бессмертного - и наконец заснуть. Заснуть крепко - и чтобы без кошмаров, без зубастых улыбок и улюлюканья «Убей! Убей! Убей всех людей!» Без тысячи солнечных копий, направленных в твое сердца, без чаши, полной горючих морских слез. Раствориться в море и уснуть, попрощавшись с болью... Инладжит улыбнулась и потянулась на глубину, откуда и пришла когда-то. Но море снова и снова выплевывает Инладжит на берег, как ненужный хлам. Море не позволит Инладжит стать его частью. Оно ее ненавидит, и так будет всегда. Когда Инладжит раскрыла глаза, уютная темнота не исчезла - лишь приобрела какую-то непонятную теплоту, запахла стариной и наполнилась пылью. Она очнулась в утробе темного и тесного человеческого укрытия, которое скрипело и шуршало тысячами старых вещей. Она попыталась встать, но перевязанный бок пронзила разъедающая боль. Инладжит зажмурилась. Тот громкий хлопок... Он так ее напугал, что она сбежала с города прямо к морю. Шурш... Инладжит вскочила и пригнулась, готовая к атаке. Рядом копался в коробках какой-то мальчишка, пропахший морем, камнями и рыбой. Лонни его зовут, вспомнила Инладжит и сощурилась. Раньше она считала детей глупыми и бесполезными, но теперь люди стали хитрее, и кто знает, на что способны эти уродливые гладкокожие детеныши... Но Лонни не думал нападать. - Привет. Все-таки день был не очень, да? Смотри, какая штука, - он всучил ей в лапы металлический продолговатый камешек и с головой залез в коробку. - Тебе повезло, что я по утрам обхожу берег раньше, чем выходят рыбаки. Вообще и не только по ут... - Что это?! - прошипела она, рассматривая камень. Он пах ее кровью и таил в себе что-то жуткое. - Пуля. Знаешь, их из ружей выпускают. Тебе повезло, что выковырять ее оказалось легко, - нараспев говорил он, ни на миг не отвлекаясь. - А еще ты вся воняешь просто жуть как. - Ружей? - одним движением она сплющила пулю в пальцах и закинула ее в глотку. - Дрянь. Полная гадость. Гадкие люди... Ублюдки. Я вас всех убью. Мне так сказали. Лонни ее почти не слушал - он копался в коробках, поднимая пыль. - В моем городе не будет ружей, - бубнил он себе под нос. - И пуль. Прищурившись, Инладжит подобралась к нему ближе, чтобы было удобнее вцепиться в горло, как он неожиданно вскочил с места, и она с шипением сжалась, словно пружина. - Нашел! Он повозился с какой-то банкой, а когда ее открыл, закашлялся. - Воняет почти так же ужасно, как и ты. Я серьезно, тебе бы помыться. Инладжит зарычала и уже потянула к нему лапы, чтобы вырвать сердце или проткнуть живот, как он, морщась от запаха, шлепнул вязкую кашицу из банку ей прямо в лапы. Опешив, она замерла, вытянув лапы с кашей, а он начал брезгливо растирать это то по ее лицу, то по локтям. Даже зубам досталось немного, пока она не кланцнула от раздражения. - Омолаживающий эффект для потрескавшейся кожи, потерпи, - важно сказал Лонни. - Хотя вряд ли это тебе поможет... Кто ты вообще такая? Рык из горла быстро затих, когда пришла мысль - мальчишка может быть полезен, убивать его рано. - Мое имя Инладжит, - сказала она, оскалившись. - Я - божественная воля и совесть челове... - И-инла-аджи-и-и-ит, - протянул Лонни, не дослушав. - Это так долго говорить, устать можно. Но мне уставать нельзя, я человек занятой. Я буду звать тебя Инлой, хорошо? И, не успела Инладжит смириться, как он загомонил, словно тысяча беспечных чаек. Что-то о городе. Большом, красивом. Что-то о скалах - заснувших великанах, о далеких островах-черепахах, о китах, парящих в янтарном небе. О том, что Инладжит за всю свою длинную жизнь никогда не видела, потому что все это было выдумкой. От гомона разболелась голова. Лучше бы она его убила. - Слушай, - вдруг тихо произнес Лонни. - Это ведь не ты виновата в том, что произошло вчера в городе? Говорят, там случилось что-то страшное, но никто ничего не понял, и... Не ты же? - Нет, - не мигая, выплюнула Инладжит. Неужели он купится? Купился. Лонни шумно выдохнул и криво улыбнулся. - Это хорошо. Я ведь еще никогда не болтал с такой, как ты. Кто ты, еще раз? - Божественная воля и совесть человечества, - раздраженно прошипела Ингладжит, еле сдерживая себя. Лонни довольно закивал. - Вот-вот. С чайками - общался, с черепахами - тоже, с рыбами даже случалось, а вот чтобы с волей и этой... этой... - Совестью человечества. - Ага, и с этой - так ни разу. Даже не встречал такого, если честно. Ты знаешь истории? Инладжит скривилась и отвернулась к стене. Вот затянется рана, вернется она в город и будет осторожнее. Люди оказались хитрее, чем она думала, но им ее не перехитрить. Ружья... Ружья - штука хорошая, но это их не спасет. Лонни, шелестя бумажками из коробки, разочарованно покачал головой. - Даже рыбы знают истории, а ты нет... И морские ласточки, и черепахи. - Что за чушь, ты все это выдумал. Рыбы - глупейшие существа, - огрызнулась Инладжит. - А эти мелкие гадкие птицы - и того хуже. Бесполезные, крикливые и безмозглые... Так бы всех и поубивала, если бы летать умела. - Да прямо! - вспыхнул Лонни. - Однажды морские ласточки рассказали мне одну историю, Инла. О том, кто когда-то жил в этой хижине... ...Жил-был старый рыбак, и каждое утро он штопал старый парус, поднимал его на своей лодке, брался за весла и уплывал в море. Жил он совсем один в бедной хижине на берегу, и не было у него ни жены, ни детей, ни друзей. Лишь море, ветер и звезды были ему верными спутниками и советчиками. Мудрым и добрым был этот рыбак, и любил он море всей своей душою - он и рыб любил, и черепах, и акул, и морских птиц. Из всех людей именно он выплывал на самую большую глубину - это был ещё и очень смелый рыбак, и море уважало его за это. Море любит смелых и добрых, а поэтому обходили рыбака все бури и штормы, и за долгие годы жизни своей познал он все тайны моря и знал обо всем, что сокрыто и утеряно в нем. Говорят, даже сам морской бог всплывает на поверхность, чтобы поболтать с рыбаком об улове. А когда стаи морских ласточка встречались ему на просторе, он жалел их хрупкие и нежные крылья и разрешал отдохнуть на его лодке. Рыбак любил такие встречи - птички рассказывали много интересных историй, а их пение убаюкивало само море. Но однажды старый парус не выдержал. Треснули его нитки, и лоскут за лоскутом улетел он в безоблачное небо. Старик бросился за тканью, но не успел оглянуться, как уплыли и весла. Даже самые лучшие люди мира сего страдают от бедности и старости, и с этим ничего не поделаешь. И тогда морские ласточки взяли в клювы лесу - и повели лодку домой. Когда встретился рыбаку остров, они остановились передохнуть. «Твое сердце сияет ярче золота, - сказала земля. - Продай его мне, рыбак!» - «Нет, - ответил рыбак. - Мое сердце принадлежит морю» Продолжила лодка путь, и тогда морские ветры заметили старика. «Твое сердце греет жарче солнца, - сказало небо. - Продай его мне, рыбак!» - «Нет, - ответил рыбак. - Мое сердце принадлежит морю». И как только берег показался на горизонте, само море обратилось к рыбаку: «Твое сердце дороже всех моих сокровищ, - сказало оно. - Продай его мне, рыбак» Но рыбак улыбнулся и сказал: «Оно уже давно у тебя, море, - с того самого дня, когда я тебя впервые увидел» И, поблагодарив птиц, доверился рыбак течению, а оно унесло его лодку туда, где нет ни старости, ни страха, ни голода, ни боли. Больше не возвращался рыбак к большой земле. Говорят, и по сей день он плавает в море, слушает истории морских ласточек и успокаивает море в шторм... ...Головная боль только начала проходить, когда Лонни отложил ящик с бумажками и пошел к двери. Каждый скрип дряхлых половиц отзывался в голове волной боли, будто у Инладжит под черепом плескалось настоящее море. Бам! - Я ухожу, - громко сказал Лонни, и Инладжит с шипением поморщилась. - Скатертью дорожка, - рыкнула она, но Лонни невозмутимо повис на дверной ручке, качаясь. - Даже не спросишь, куда? - он улыбнулся странно так, по-кошачьи, слишком хитрющей улыбкой для человека - даже Инладжит так не могла. - Даже не спрошу, - завернувшись в линялый плед, она обхватила гудящую голову лапами. Давай же, уходи, ребенок. Сейчас время обдумывать кровожадные планы... - А ты спроси, Инла! Давай, спроси меня! Спроси-и-и! Бам! Глаз задергался, голову будто ударило током. Пришло осознание, что еще немного - и Лонни начнет петь. - Хорошо, мелкое чудовище, - чуть ли не провыла она. - Куда ты идешь? Только потиш... Она недоговорила. Просто не успела. Лонни, казалось, только этого и ждал - его взгляд вдруг загорелся, и на все лицо растянулась щербатая улыбка. Казалось, его сейчас разорвет от восторга и какого-то нечеловеческого счастья. - Я! Ухожу! Строить! Горо-о-од!! Бам-м! Горо-о-од!! - Самый лучший в мире!! Глаза Инладжит чуть не вылезли из орбит, и перевязанная рана вспыхнула пробужденной болью. - Какая пре-лес-ть, - прошипела она и наконец сорвалась. - Только вот мне плевать!! Уберись уже, мальчишка! Лонни, отцепившись от двери, сунул руки в карманы и обидчиво фыркнул. - Для совести ты слишком громкая, Инла. И наконец ушел. Лонни вернулся на следующий день, посвистывая и таща с собой большую корзину - и Инладжит, притаившись за дверью, уже ждала его. Она напала стремительно, как нападают акулы на беззащитных рыбешек, и был ее прыжок смертоносен и изящен, но... Стрельнуло в боку, и Инладжит вместе с Лонни повалилась на скрипучий пол, глотая воздух и сдавливая вопль. Подлетела в воздух корзина, и несколько десятков еще живых сардин запрыгало по дощатому полу, оставляя влажные следы. - Рыбки! - закричал Лонни ей прямо в лицо. - Инла, лови рыб! Они бросились хватать скачущих рыбин, и несколько раз Лонни заехал пяткой по лицу Инладжит, а она его ни разу даже царапнуть не успела. Когда всех наконец собрали в корзину, Лонни зачем-то унес их обратно на берег и не без труда развел костер. Инладжит, хромая, нервно наматывала круги, роняя слюну. Она не очень жаловала человеческую пищу, но запах жареной рыбы не на шутку разбудил голод, и она с подозрением косилась на Лонни. Он ее задобрить, что ли, пытается? Или чует, что она его уже давно съесть хочет? Когда крохотные, но такие вкусные сардины были готовы, Инладжит даже и не заметила, как все съела. Она хотела забрать и последние рыбки, но Лонни неожиданно хлопнул ее по лапам. - Нельзя быть такой жадной, - строго сказал он, не успела она и рыкнуть. - Вот послушай историю, Инла. Ее мне рассказала сами звезды... Жил-был король, и никто в мире не мог сравниться с ним в богатстве. Все было у него: и цветущая страна на берегу моря, и прекрасные дворцы, и горы сияющего золота, и высокая-превысокая корона, уходящая в небеса и сверкающая самоцветами. Все было у короля, но всего ему было мало - каждый день приплывало к нему сто иноземных кораблей и приходило сто иностранных караванов, но ни одно сокровище, ни одно блюдо не могло утолить его бесконечную жажду богатств. И узнал он однажды, что звезды - и не звезды вовсе, а огромные сияющие бриллианты. Созвал король всех мудрецов мира, приказал достать ему драгоценность, но никто не мог исполнить его прихоть. Лишь старый колдун подсказал королю призвать из моря саму Жадность, что топила корабли, воровала богатства, срывала рыбакам сети и была, если честно, намного богаче короля. Король послушал совета, вышел на берег моря и призвал Жадность. «Достань мне звезду!» - приказал король, и Жадность исполнила это желание. Большой сияющий бриллиант опустился в руки короля, и когда спросила Жадность: «И чем же ты отплатишь мне за эту услугу?» - король разозлился. «Я ни единой монеты не потратил за всю свою жизнь! - сказал он. - Я беру не затем, чтобы отдавать! Лучше достань мне еще больше звезд, потому что этой мне мало!» И тогда Жадность забрала у него все, что он имел: и королевство, и дворцы, и золото, и высокую-превысокую корону. От горя король сошел с ума, а бриллиант его превратился в булыжник. Говорят, он и по сей день где-то обнимает свой булыжник и плачет о потерянных сокровищах... - Вот как жадность наказывается, - закончил Лонни и доел свою рыбу. Бумажки из коробки оказались фото-гра-фия-ми, и Инладжит долго их рассматривала, не понимая, чего такого хорошего нашел в них Лонни, раз подолгу рассматривал по вечерам. Люди с фотографий были совсем безвкусными - Инладжит пробовала. Дом рыбака стал последним пристанищем для многих и многих вещей - старых игрушек и битой посуды, потрепанных книг и банок с засохшей краской. С потолка свешивалась сеть, а к полу кренилась неровная башня из ящиков. Лонни боялся их трогать, хоть и мечтал заглянуть хоть в один из них. Он придумывал истории про каждую частицу этого тесного и пыльного мирка, такого тесного и пыльного, что воздух застревал в легких, а сердце замирало в груди. Потому что он был просто помешан на своих глупых историях. Их всех он якобы услышал от птиц, рыб и прочей гадости, и непременно каждая начиналась с «жил-был» - большей глупости Инладжит никогда не слышала за свою жизнь. И вряд ли услышит - потому что, как убедилась Инладжит, Лонни такой лишь один. К великому счастью и облегчению. - Есть люди, которые говорят: «Вот ты вот странный», - деловито рассказывал он. - Но мне слово «странный» не нравится, я предпочитаю «необыкновенный». Потом почему-то добавлял чуть тише: - Вообще-то меня любят, ты не подумай. «Странный» - это тоже хорошо, - и хмурился. Ночной городок встретил крадущуюся Инладжит настороженной тишиной. Она больше не боялась ружей - Лонни рассказал, что ими пользуются лишь немногие мужчины-охотники. А значит, женщины, старики и дети беззащитны - ничего не поменялось. Инладжит сдавленно хихикнула. По пути она растерзала и проглотила бродячего пса, и голод разлепил глаза. Завернувшись в огрубевшую выцветшую ткань, Инладжит поплыла по улице, зорко оглядываясь и принюхиваясь. Следы не могли обмануть ее, как и собственный нюх - все говорило, что сегодня охота закончится, не начавшись. Вновь стучаться в двери и натыкаться на ружья не хотелось, а значит, придется отыскать и съесть мальчишку. Не верилось, что после заката на улицах не оставалось ни души... Инладжит замерла на перекрестке и прислушалась. Хриплое и прерывистое дыхание выдало оборванного старика, но тот и не думал прятаться. - Ночью ты прекраснее всего, моя радость, - шептал он, качая что-то в руках. Почувствовав на себе взгляд Инладжит, поднял головы и безумно сощурил глаза. - Уйди прочь, даже смотреть не смей на мое со... Хр-руст. Тело старика дрогнуло и тут же обмякло. Ни капли крови не упало на землю с прокушенной шеи - распахнув пасть широко, как створки устрицы, Инладжит поглощала его с головы. Ела жадно, почти не прожевывая, но удовольствия совсем не было. Металлический вкус крови отдавал ржавчиной и гнилью. Она была такой голодной, что съела бы и его сандалии, но старик был бос, а живот его, прилипший к позвоночнику, давно забыл, что такое жир. Инладжит не любила стариковскую плоть - все было таким сухим, жилистым, совсем не сочным, а тут еще впотьмах она проглотила вместе с телом что-то крупное и тяжелое, что упрямые руки мертвеца даже после смерти не желали выпускать. Неудачно началась охота. Она догрызала правую ногу, когда услышала мерный звон городского колокола. Громадная тень при выглянувшей луне скользнула на нее, и Инладжит обернулась. От изумления она застыла на месте. Статуя великана, по которой днем прыгали обезьяны и грелись на солнце жуки, стояла перед ней, сжимая руки в кулаки. Камень не может прожигать - так почему же Инладжит почувствовала себя заживо сожженной? - Ты-ы-ы, - проскрипел великан. - Мерзкое отродье, Инладжит... Инладжит сжалась и зарычала. Великан из армии бога солнца - когда-то тысяча таких пытались остановить ее, но она была сильнее. Теперь же... Нет, теперь она великана не победит. Он бессмертен - и лишь сам Олекейда, солнечный бог, может своим оружием отнять жизнь из своих творений. Но боги редко отбирают жизни. Им нравится наслаждаться страданиями. Боги так же мерзки, как и люди. Она отскочила, когда кулак великана понесся на нее и оставил на сухой земле черную паутину трещин. Нырнула в тень, когда великан двинулся навстречу. Наконец очнувшись, понеслась наутек. Раньше бы она приняла вызов, она бы одним взмахом ладони сравняла эту помойку с землей. Но теперь все шло не так, как она того хотела. Мир стал хитрее, коварнее, злее - ружья, живые статуи, а еще люди, уходящие по домам с наступлением темноты, и море, не принимающее ее назад... Мир, в котором не было места для Инладжит, решил раз и навсегда избавиться от нее. Сердце бешено рвалось из груди, и вместе с ним рвался и голод - как так, Инладжит его разбудила, раздразнила, а теперь охота сорвана? Это неправильно. Никакая груда камней не может сорвать охоту. Она вскарабкалась по стенам и замерла. Мерно и гулко стучал где-то рядом колокол бродящего великана, и Инладжит через стены чувствовала ужас затаившихся горожан. До них пока не добраться. От этой мысли хотелось выть. Тихо спустилась, затаилась. - Уходи! Уходи! Уходи-и-и-и!! - кричал великан, и колокол в его руке звенел громко, словно взбесившийся зверь. Гневный. Исполинский. Несокрушимый. Тогда Инладжит поняла - этот мир не для нее. Она не выполнит своего предназначения. Ужас нахлынул на нее, и из маленьких желтых глаз потекли едкие слезы. И она побежала. Снова к морю, обратно домой - лишь своенравное море залечит рану, лишь там она повиснет в пространстве и попытается забыть о голоде, ужасе и разочаровании. - Прими меня назад, - прохрипела она, и море ощерилось. Инладжит заходила и заходила в море, как одержимая, но волны с яростью выбрасывали ее на берег, угрожающе сталкиваясь с твердью и поднимая тучу пенистых брызг. Где-то громыхнуло и полил дождь, но Инладжит, царапая лапы и до боли сжимая зубы, все шла и шла на глубину, ныряла и цеплялась за дно. Она не хотела в бездну. Она не хотела в город. Она даже в море, по правде говоря, совсем не хотела - просто сейчас, когда боль разрывала ее мысли на ошметки, хотелось где-то найти покой и ослабить душу, натянутую туго, как струна. Ливень сплел море и небо в единую бушующую стихию, и лишь молния разрезала полотно шторма на неровные обрывки. Выброшенная волнами и истекающая кровью, Инладжит в тысячный раз поднялась на ноги... И побрела в сторону рыбацкой хижины. Там, в окружении забытых и брошенных вещей, она всю ночь слушала рев моря, мерный стук городского колокола и шепот собственных мыслей. Зря Лонни пытался с ней поболтать. Инладжит молчала весь день, и тогда он, устроившись рядом, вдруг сказал очень тихо: - Тебе плохо, Инла? Хочешь историю со счастливым концом? Я никому не рассказывал ее, но когда-нибудь о ней все равно узнает весь мир... ...Жил-был мальчик, и был у него волшебный дар, пришедший из глубин самого моря - дар выдумывать истории. Семья мальчика была пусть и бедная, но очень дружная. Была у мальчика добрая и красивая мама, сильный папа, мудрый дедушка-старик и брат с сестрой, которые очень любили мальчика. В любой день звучали шутки и смех, и не было в мире семьи счастливее, чем эта. Каждый вечер жители городка собирались, чтобы послушать истории, которыми делились с мальчиком птицы, рыбы и черепахи. Он рассказывал о благородных богах и бесстрашных героях, таинственных островах и прекрасных морских созданиях. Но больше всего мальчику нравилось рассказывать о людях. О щедрых и жадных, о мудрых и глупых, о самых разных - а главное, настоящих. Горожане, слушая истории, никогда не перебивали, часто посмеивались и иногда плакали, потому что все истории мальчика были разными, но одинаково искренними. И были его истории так чудесны, что даже боги прислушивались к ним, и само море наделило его даром оживлять свои сказки и управлять выдумками. Но волшебство не вскружило мальчику голову, и ни разу он не воспользовался даром в корыстных целях. За доброту и бескорыстие мальчика боги решили отправить ему вещий сон. Во сне этом открылся ему город - самый потрясающий из возможных, сияющий, как перламутровый жемчуг. Город, где находятся потерянные и вспоминаются забытые - город, где каждый найдет дом. И когда мальчик проснулся, он... ...История оборвалась. Лонни поднялся и бесшумно вышел, потому что Инладжит давно отвернулась к стенке, закопавшись в линялый плед. Ей было плевать на истории Лонни, на волшебный город, на ожившего великана, на все вокруг. Ее трясло от ненависти. Она еще докажет, что ее рано выбрасывать на помойку... Инладжит гневно швырнула корзину в накренившуюся башню ящиков, и та с грохотом рухнула, подняв пыль. Это ни на каплю не успокоило ее - хотелось еще что-то разрушить, кого-то убить, что-то испортить... Она будет из раза в раз возвращаться на улицы городка, потому что жажда крови, которую она не могла сдерживать, звала ее к людям. Инладжит выглянула на улицу, когда услышала незнакомый голос и запах рыбы. Это была тучная женщина с корзиной макрели в одной руке, и с сухим веником в другой. - Хватит шататься повсюду, - шипела она, как могут шипеть только очень разозленные женщины. - Только еду жрешь задаром! Сколько тебе, выкормок? Не пора ли уже работать? Лонни смотрел на нее исподлобья, мрачно и злобно. Вокруг валялись камни, которые женщина то и дело пинала. Она пинала их с чувством, как настоящих виновников истории, и было видно, что она не прочь так попинать и мальчишку. Вместо этого она наотмашь хлестнула его веником по лицу, и Лонни шмыгнул. - Вот сожрет тебя бесовщина с улиц, никто даже плакать не станет, - человеческая самка снова шлепнула его веником и сплюнула под ноги. - Все и забыть будут рады. Нечего дурью маяться! Она гудела и гудела, постоянно замахиваясь веником и лишь иногда ударяя им. Пару раз, сунув веник в корзину, ткнула его острым пальцем в щеки, несколько раз встряхнула, один раз дала подзатыльник. И все говорила и говорила, сморенная долгими работами на пекле и радостная, что есть кто-то, на кого можно попенять. Лонни терпел, косясь на камни. Мелкий звереныш, никому не нужный бродяжка. - И про свои сказочки забудь, вот они где уже! Еще раз услышу - выпорю. Есть захочешь - поработаешь, ясно, выкормок? - Ясно, - процедил Лонни и потянулся к камню. - Я не слышу! - Ясно-о-о, - протянул он гнусаво, и бросил ей в спину, скривившись. - Плешивая ведьма... Инладжит, как зачарованная, смотрела на это, и сама собой растянулась улыбка, издевательская и широкая, как молодой полумесяц. И голод, и ярость затихли, и так хотелось смеяться с безмозглого Лонни... До чего же глупый, тупой ребенок! Он выдумал себе семью, друзей, что-то там такое великое... Возомнил, что построит город! Настоящий город! Было даже не ясно, что веселило сильнее - его выдумки и жалкая жизнь или то, что есть кто-то, кому хуже, чем Инладжит. Зажав лапами пасть, она еле сдерживала хохот, и на душе стало так по-гадкому хорошо. От хохота ее неожиданно вырвало - и ни чем иным, как крупным булыжником. Вот что вчерашний бродяга так оберегал... Всего лишь камень?! Но Инладжит вдруг застыла. - Король, - медленно произнесла она. - Это был тот жадный король. Лонни залез куда-то на крышу хижины, и она завороженно запрокинула голову. Оттуда доносилась возня и шмыганье. Непредсказуемый фатум! Кто бы мог подумать, что даже от такого жалкого существа будет польза? Шаг - и придуман план. Чего еще боятся великаны, как не своего солнечного бога? Второй шаг - и Лонни поможет ей. У воинственного Олекейды должно быть много оружия, разве нет? Прыжок на стены - и гадкая улыбка спрятана. Разве мальчишке так сложно будет придумать новую безделицу? Рывок на крышу - и дело за малым. Кто сказал, что лишь люди стали хитрее, обретя новое оружие? - Эй, мальчишка. Она уселась рядом, сложив лапы, но Лонни не отозвался. - Расскажи историю, - попросила Инладжит. - Историю о солнечном боге и его оружии. Мече, луке, копье... Без разницы. - Я не знаю таких историй, - тихо ответил Лонни. Инладжит раздраженно скрипнула зубами. То его не заткнешь, то нужно упрашивать! - А вот и знаешь, - холодно процедила она. - Просто вспомни. Но Лонни лег на крышу и повернулся спиной к Инладжит. Она чуть не захлебнулась от злости, но вовремя спрятала когти. - Мне не до сказок, Инла, - всхлипнул мальчишка. - Сказки, они... Они не могут помочь в жизни. Это... Просто пустая трата времени. Казалось, он сам себе не верит. Что-то надломилось в нем - что-то, понятное только людям. Перед глазами снова появилась кричащая человеческая самка, послышалась ругань и шлепки веником, и Лонни, будто почувствовав это, сжался сильнее. - Тогда я сама расскажу историю, - неожиданно произнесла Инладжит, с силой царапнув когтями черепицу. - Ты когда-нибудь слышал о боге Гоневайсо?.. ...Жил-был бог Гоневайсо, хозяин морей и отец всех подводных тварей. Добр и щедр он был, раздавая богатства и сокровища людям, которые почитали и любили его. Но однажды прогневали люди морского бога, и создал он по их подобию женщину. Наделил ее коварством осьминога, силой акулы, скоростью барракуды... Он подарил ей все то плохое, что можно вообразить и различить в морском лике, и, взлелеяв как дочь свою, отправил он ее убить всех людей, живущих в мире. Голод, ярость и беспощадность стали ее вечными спутниками. Сокрушительным цунами обрушилась эта женщина на мир, и моря стали алыми от крови, что реками стекалась с суши. Под ее ногами дрожала земля, под ее ядовитым и пронзающим взглядом останавливались людские сердца, и никто не мог противостоять этой убийце. Даже сам солнечный бог Олекейда и его армия великанов оказались обманутыми и побежденными, и тогда бог солнца воззвал к богу моря, который успел раскаяться в своем гневе. Позвал Гоневайсо дочь свою обратно в глубины, на пиршество в честь нее, и вернулась она к нему гордая и счастливая. «Скажи, бог воды, делаю ли я так, как ты того хотел?» - спрашивала женщина. «Да, творение мое» - отвечал Гоневайсо. «Скажи, бог морей, есть ли кто-то, кто будет служить тебе преданнее, чем я?» - спрашивала женщина. «Нет, создание мое» - отвечал Гоневайсо. «Скажи, отец мой, ты гордишься мной?» - наконец спросила женщина, и сердце ее замерло. Она смотрела в лицо своему творцу, но он не ответил. «Выпей, дочь моя» - сказал он, подал ей кубок с вином, и несколько слез капнуло туда. Как только женщина осушила бокал, ее тело пронзила боль, и она закричала - от обиды и страданий. От этого крика кусочки суши откололись от материков и стали островами, а когда боль прошла, женщины больше не было - вместо нее было уродливое морское чудовище, лишенное всех прежних сил. Больше некому было уничтожать людей, и мир возликовал. И приказал Гоневайсо приковать чудовище к морскому дну, в самом сердце бездны, куда не проникает ни свет солнца, ни всякая жизнь. Так сгинула в пустоту память об убийце, которая оказалась никому не нужна. ...Они долго в тишине смотрели на море, откуда возвращались рыбаки, и ветер приносил запах рыбы, потрохов и гниющих моллюсков, выброшенных на берег после шторма. - Мне кажется, - начал Лонни и запнулся. - Кажется, что Гоневайсо не прав. Криво усмехнувшись, Инладжит отвернулась. На глаза сами собой навернулись слезы. - Теперь твоя очередь рассказывать истории. Расскажи об Олекейду, о его оружии. Да поживее, понял? Она не должна показывать свою слабость. Инладжит должна завершить то, что начала много веков назад, и ни великан, ни боги, ни какой-то там Лонни не помешают ей. Может быть, если бы она могла выбирать, она бы изменила и себя, и свое предназначение, и мир вокруг, но нет - она другого не знает. Ее такой создали. Лонни заболтал ногами и поглядел в сливовое небо, где проклевывались первые звезды. - Хорошо, Инла, слушай. Эту историю мне рассказало мне рассветное созвездие пса... ...Жил-был солнечный бог Олекейда. Прекрасен и светел он был, этот бог счастья и процветания, и когда-то день был вечен, и Олекейда со своим верным другом-псом без устали дарили миру тепло и свет. Но однажды пришла ночь. Она захватила все небо, и тьма наполнила мир. Из подземного мира и морских глубин вышли страшные монстры, и люди в ужасе спрятались в своих хижинах. Никто не знает, сколько боролись Олекейда и коварная ночь, но было это так долго, что еда у людей кончилась, а монстры . И когда Олекейда начал слабеть, его верный пес напал на ночь и поранил ее. Истекающая кровью, ночь побежала на другую сторону земли, а бог солнца - за ней, и нет этой погоне конца. Пес погиб, а его клык, окрашенный в рассвет, стал золотым кинжалом и упал в море. Говорят, до сих пор он там лежит, и лишь мудрый и добрый человек сможет его достать... ...Лонни зевнул и, свернувшись клубочком, заснул прямо на черепице, и Инладжит похлопала его по лохматой голове. Она соскользнула с крыши склизкой тенью и поспешила вдоль берега, пока не наткнулась на утес. Море щерилось, скалило невидимые зубы, и Инладжит замерла на вершине, не решаясь прыгать. Отчего-то было страшно возвращаться в море, такое злое и враждебное, но она хлестнула себя по жабрам, призывая к спокойствию, разбежалась и взмыла в недолгом полете вниз. Тысячи брызг объяли ее тело, стоило войти в воду, и, ощутив привычное пространство вокруг, Инладжит поплыла. Ни секунды нельзя было терять - море упрямо желало ее выплюнуть, как горькое зерно переспевшего фрукта. Борясь с течениями, Инладжит гребла и гребла, набирая силу - скоро берег казался нечеткой ниточкой на горизонте, и море устало выдохнуло - провались, Инладжит, и делай что хочешь. Сопротивление наконец исчезло, и дышать стало куда легче. Инладжит плыла долго, и пришлось победить в споре с голодом, чтобы забыть об охоте. Потому что совсем не время. Со свистом взлетала летучая рыба, проплывали стаи голубой макрели, золотистого дорадо и тунца, но Инладжит запретила себе думать о голоде. Только когда небо посветлело, а воды и ветер показались совсем незнакомыми, Инладжит наконец заметила на горизонте одинокую лодку. Старик, сидящий в ней, что-то высматривал в воде, и Инладжит подплыла ближе. Рыбак близоруко прищурился и улыбнулся. В воспаленных от солнца глазах, чистых и прозрачных, как само море, плескался покой. - Неужели это Инладжит? - сказал он. - Мне птицы рассказывали о тебе. И море рассказывало. И ветер. Мне многие о тебе рассказывали, а кто не рассказывал - тот, наверное, просто не захотел. Составишь компанию? Подумав, она запрыгнула в лодку, раскачав ее, и замерла на месте, готовая и к бегству, и к прыжку, и ко всему на свете. Старик из историй Лонни был таким, каким она его и представляла - с неровным загаром, мозолистыми ладонями и обветренными морщинами. Впервые в жизни Инладжит, смотря на человека, ни разу не задумалась о том, чтобы убить его. - Мне нужен солнечный кинжал, оброненный в море, - твердо сказала Инладжит. - Сейчас. И поскорее. Он, поправив соломенную шляпу, наклонил голову, и стало понятно - ничего Инладжит просто так не получит. - Чтобы убить великана, так ведь? - спросил он, точно зная ответ. - Знай же, великан так же брошен и предан богами, как и ты, и он точно не заслуживает смерти за свою любовь к людям. Он создан защитником - как и ты создана такой, какая есть. Безжалостной и бездушной. Его слова резали больнее ножа, и Инладжит зашипела. - Просто дай мне мое оружие, старик. Мне не будет покоя, пока я не исполню свой долг, и если кто встает на моем пути - он рано или поздно жалеет об этом. Рыбак тяжело вздохнул и покачал головой. - Хорошо, Инладжит. Так и быть. Но сначала расскажи мне что-нибудь... Я так давно не слушал истории. И Инладжит рассказала. Рассказала о парящих китах, о жадном короле, об островах, что были заснувшими гигантами, о птицах и рыбах, о сердце рыбака. И о мальчике, который мечтал построить великий город, лучший на свете. Только история о чудовище не прозвучала в то утро. Все равно старик ее знает. *** Город содрогнулся от взгляда Инладжит, потому что в нем не читалось ничего человеческого. Инладжит давно потеряла все, что делало ее великой и могучей - теперь она была уродливой и озлобленной тварью, одержимой прошлым. Это был третий раз, когда она пробиралась в уставший человечий город - и на этот раз она своего шанса не упустит. Кинжал, выловленный сетью прямо из сердца моря, приятно разогревал лапы, и она перекладывала его из одной в другую. Сердце билось, как рыба, выброшенная на берег, и казалось, что все поменялось На берегу она видела Лонни - кто-то разрушил его хлипкие каменные стены, и теперь он горестно пытался отстроить их. Инладжит к нему даже не подошла. Некогда ей. Она ждала, когда сумерки кошачьим шагом ступят в город, когда великан отомрет, разгонит обезьян, сидящих на его плечах. Когда с тоской взглянет на угасающее солнце и прислушается к ветру. И тогда Инладжит вышла из тени. - Ты-ы-ы, - прогудело из глубин каменного тела. - Вернулась?! - И буду возвращаться, пока жива, - с вызовом бросила Инладжит и тут же уклонилась от удара. Голод испуганно забился в уголки души, и, оттолкнув его, вырвалась ярость. Она горячо зашептала, - хотя предпочла бы кричать - о столетиях, проведенных в бездне, в пустоте и одиночестве. О страхе и ужасе перед новым миром. О предательстве того, кто сам и наделил ее мерзкой сутью. О гадких людях, хлестающих детей вениками по лицу. О тех, кто выбрасывает и за тех, кого выбрасывают - за брошенных и забытых. - Скажи, - прохрипела она, отскакивая от ударов каменных кулаков. - Разве заслужил ты такой награды? Разве Олекейда прав, лишая тебя жизни днем, и возвращая лишь ночью? Великан исказился в лице, и морщины темными трещинами прорезали его лицо. Весь мир дрогнул. - Не смей! Удар. - Произносить! Удар. - Это имя!! С грохотом по земле разошлись трещины, раздались человеческие крики, и Инладжит еле успела спастись от рухнувшего дома. Пыль, поднявшаяся в воздух, при слабом свете луны казалось облаком звездной пыли и, не дав великану и мига для осознания, Инладжит вскарабкалась ему на спину. Он заметался, как обезумевший зверь, пытаясь скинуть с себя Инладжит, но за зубами вцепилась в грубо отесанный камень. Легко, словно каменные домики Лонни, от слепых и яростных ударов великана рассыпались настоящие человеческие дома. Он сходил с ума от бессилия, и весь мир слился в пыль, руины и крики. Когда движения его замедлились, Инладжит перебралась на плечи. - Не ты ли служил богу солнца верно и преданно, как и тысячи твоих каменных братьев? Что стало с ними? Их проглотило море? Их разрушили в битвах? Их бросили в человечьих городах? Скажи, что с ними стало! Великан зарычал, хлопнул себя по плечу, но Инладжит ловко перелезла на другое. - Они стали легендами, - проскрипел он. - Но тебе, чудовищу, никогда не понять этого. - Я тоже стала легендой, - оскалилась она, заглянув ему прямо в лицо. - Страшной и полузабытой. Но не я выбирала это - мне и выбора не дали. Меня просто отшвырнули. Она просто оказалась неподходящей. - Мне жаль, - неожиданно произнес великан. - Но я до последнего буду защи... - Защищать людей? - хохотнула Инладжит. - О, не льсти себе, дружище. Оглянись... Наша сила - наше проклятье. И когда пыль осела, оголив лунному взору руины прибрежного города, солнечный кинжал по рукоять вошел в каменную грудь замершего в ужасе великана. Он обрушился, жалобно скрипнув. Пыль снова взмыла, и Инладжит наконец расхохоталась. Она так долго ждала, и теперь смех пробивался наружу. Дикий, счастливый хохот, до хруста в челюсти, до слез и боли в грудине. Пошатнувшись, она принюхалась и довольно улыбнулась. Человека она нашла прямо тут, под завалами. - Пожалуйста, - пролепетала женщина, прижимая к груди окровавленную руку. - Не трогай, прошу... Пожалуйста... Не трогать, как же. Никакие слезы не способны тронуть сердце чудовища. Инладжит не успела вцепиться ей в горло - из последних сил умирающий великан выполз навстречу и слабо махнул кулаком в воздухе. - Не тронь... - хрипел он. - Не тронь... Он загородил человека своим полуразрушенным телом, и Инладжит сжалась и отступила. Что-то зашевелилось в ее сердце - ни голод, ни ярость, а что-то незнакомое. Уважение? Зависть? - Все это... Это тоже из-за долга? Из-за бремени? Но великан вдруг улыбнулся, качнул головой и закрыл глаза. Он ничего не сказал. И тогда из завесы пыли прозвучал выстрел. А потом еще и еще. Она закричали от боли, но больше - от незнакомого чувства, пронзившее сердце. Ну же, беги, Инладжит... К морю, к морю. Вода колыхалась совсем рядом, прямо перед ней, но сколько бы Инладжит не тянулась навстречу, волны отбегали. Послышались легкие шаги, и ветер донес знакомый запах. - Инла... У тебя раны, - Лонни сел рядом с ее телом, и теплая рука коснулась ее изорванного спинного плавника. - Мое имя Инладжит, - огрызнулась она в ответ. - Подтолкни меня к воде. Она пыталась выплеснуть всю свою злость, спрятать боль и слабость, но из глаз катились слезы. Она завидовала погибшему великану. Она хотела так же. Почему одни рождены умереть героями, а другие - брошенными изгнанниками? Почему кого-то создают для защиты, а кого-то - для убийств? Может быть... Может быть, если бы Инладжит дали шанс, поменяли бы что-то в механизме ее судьбы и сути, она бы тоже... тоже... Когда лапы наконец коснулись волн и мокрого песка, Инладжит закрыла глаза и легонько положила голову на колени Лонни, который уселся рядом. Пусть остается. Одиночество сейчас пугало, как никогда. Стоило открыть глаза - и взгляд устремлялся в бескрайнее море. - Хочешь, я расскажу тебе историю? - тихо предложил Лонни. Казалось, он плачет. Но нет, с чего бы это... - Про кого? - слабо спросила Инланджит, хотя ей, по правде, было все равно, про кого слушать. - Эта история про чудовище. Но она не такая, как у тебя. У моей истории конец счастливый... ...Жило-было чудовище. Оно было страшным и жестоким, потому что когда-то, давным-давно, его предал и изуродовал сам его создатель, морской бог... Инладжит закрыла глаза и обняла себя. Голос Лонни убаюкивал, и море будто подпевало ему. Никогда еще не было так спокойно. ...Чудовище приковали к морскому дну, где холодно и темно, но оно поклялось убить всех людей, потому что это было его единственной целью в жизни, и по-другому оно не могло... Она тоже мечтала умереть героем, только тс-с... ...И когда цепи порвались, чудовище вырвалось на свободу и принесло с собой ужас и боль... Как же хочется извиниться за все. Так хочется - и так поздно. ...Но чудовище столкнулось с силой, которая оказалась выше его понимания, и отступило, побежденное и умирающее... Интересно, как будут восстанавливать город. Может, они построят новый вместе с Лонни?.. Тот самый город из историй - лучший на свете? Жаль, Инладжит его не увидит. ...Гнев и обида ушли, и даже озлобленное чудовище захотело наконец стать кому-то нужным... С ног, рук и плеч начала сползать склизкая кожа. Втянулись плавники в кости, осыпались чешуйки, стянулась пасть. Муренья морда сжалась, и начали проступать худое человеческое лицо. Желтые глаза пронзила морская лазурь, а волны уносили обрывки кожи и многовековую боль. Инладжит и забыла, какие у нее были тонкие и красивые руки. ...Оно обрело покой и счастье, это чудовище... Инладжит улыбалась. Ее тело становилось все легче и легче, и она потянула полупрозрачные руки к воде. Волна захлестнула ее, ласково и нежно, и все, что осталось от Инладжит, морской пеной унеслось прочь. ...И, полное любви ко всему миру, оно вернулось в море, откуда и пришло. Занимался рассвет. Лонни строил город. Он никому не рассказывал эту историю, и вряд ли о ней узнает весь мир. Жил-был мальчик, и никакого дара у него не было. Когда он был совсем маленьким, родители бросила его и уехали, потому что маленькие дети крикливы и непослушны. И с ними очень неудобно жить. Люди, которые его подобрали, оказались злыми и сердитыми. Мальчик вырос таким же злым и сердитым - он никому не был нужен, и все бы с радостью забыли о нем, если бы могли. С ним дружили лишь рыбы, черепахи и морские ласточки. Точнее, он это представлял и выдумывал для них сказки. Сказки, которые могли бы растопить любое сердце. Все называли его странным, но море говорило, что он необыкновенный. Однажды мальчик увидел во сне удивительный город - город, где все друг другу нужны. Там его ждала женщина с глазами цвета моря. «Наконец мы снова встретились, Лонни» - сказала она и обняла его так тепло, как никто на свете его не обнимал. Мальчик подумал, что это его мама. Он знал, что это не так, но ему очень хотелось в это верить. И поэтому, когда он проснулся, он отправился на побережье - собирать камни и строить город из своих сновидений. Лучший город на свете. Обсудить на форуме