Иудиада

 

Плоть чистая, есть плоть усмирённая. Эсхат подвёл женщину к алтарю и, коснувшись её лба запястьем, наказал не бояться господней силы.

Новообращённая подобрала подол длинной накидки, встала коленями на низкую скамейку; женщина вытянула вперёд руки и приблизила их к двум металлическим полусферам слева и справа. Когда тыльные стороны кистей коснулись сфер, женщина вскрикнула, сжала кулаки и, как всякий до неё, и после, прижала руки накрест к груди; сознание помутилось, и она опрокинулась назад, упав на мягко подхватившие её руки келейников.

Исидор, молодой ризник, хмуро проследил взглядом за тем, как унесли очередную обращённую. Он уловил краем глаза короткий кивок эсхата, и принялся аккуратно качать правой ногой педаль динамо-машины. К алтарю подвели следующего.

Схиматорий первого рукоположения находился в подвале старой мастерской в бортниковом переулке. Маленькое и тёмное помещение было до отказа наполнено людьми, грязные и рваные одежды которых были прикрыты одинаковыми коричневыми накидками. Густо пахло смирной и ладаном, так густо, что даже у привычного Исидора кружилась голова, но даже этого не хватало, чтобы полностью перекрыть запах пота и нечистот от собравшегося люда.

– Это больно? – шёпотом спросил Исидора подкравшийся сбоку грязный и завшивленный мужик. Лицо его было покрыто струпьями и пятнами чёрной плоти – страшной болезни, обезображивающей и калечащей в зрелом возрасте, и почти наверняка убивающей в детском.

Исидор повернул голову и дико посмотрел на мужчину. За алтарный полукруг схиматория запрещалось заходить без разрешения эсхата, но так как людей было очень много, граница была уже не видна, и миряне, толкаясь, стояли почти вплотную к представителям клира.

– Сила и воля господня в плоти твоей. Усмири гордыню и прими их, – ответил Исидор.

Мужчина задумчиво кивнул и сделал полшага назад. Очередной обращённый вскрикнул и прижал руки к груди. Залетевший сквозняк колыхнул пламя чадящих дешёвых свечей. Исидор качал педаль динамо-машины.

 

Глубоко за полночь, последний обращённый был очищен господней силой и эсхат, произнеся присповедь, отпустил всех по домам. Пока келейники помогали эсхату переодеваться, Исидор снял заднюю панель алтаря, перемычкой сбросил на землю остаточное напряжение, отсоединил и зачистил окислившиеся клеммы; затем упаковал всю аппаратуру в деревянные кофры, обитые изнутри каучуковой бумагой, и сложил в ризницу, которой у них служил подсобный чулан.

Перед уходом Исидор подошёл к эсхату.

– Утварь уложена, – с небольшим поклоном сообщил он, и добавил, внимательно изучая лицо эсхата. – Верую, приидет Царствие Спасителя.

Эсхат тяжело посмотрел на ризника из-под чёрных, густых бровей, и кивнул.

– Да пребудет воля его в душе и во плоти нашей. Скоро, брат мой, уже скоро.

Исидор почтительно кивнул и направился к выходу. Покидая схиматорий, он не удержался и прерывисто вздохнул, а в его глазах промелькнули тени тоски и презрения.

Поздней осенью на улице было зябко; Исидор ссутулился, поднял воротник плаща. Руки, опущенные в карманы, ощупали платок, всякий сор и гость медяков. Сидор сгрёб мелочь и сжал в кулаке, чувствуя, как рёбра монет болезненно впиваются в пальцы и ладонь. Нынче он снова без ужина.

Во втором часу ночи карнибусы уже не ходили, магнирельс не ходил и подавно. Исидор привычно побрёл до бараков пятой линии пешком.

Латанный-перелатанный плащ шелестел на ветру. Холодный ветер пронизывал череп, и Исидор потёр виски, на которых виднелись еле заметные красные круги.

Где-то в ночной высоте улиц гулко гудели электрические фонари, словно басовитый хор ангелов со светящимися нимбами. На пустынных улицах редкие прохожие, встречавшиеся Исидору, быстро сворачивали во дворы. Ризник шёл, с трудом переставляя ноги. Гудение ламп, как и каждую ночь, отдавалось у него в голове, резонировало в красных кольцах на висках, наполняло голову тяжёлой, тянущей болью.

 

Исидор вошёл во мрак дома. Он жил на чердаке, на который вела очень узкая, всё ещё черновая деревянная лестница. Ризник мягко ступал по ступенькам.

Войдя к себе и притворив дверь, Исидор наощупь повесил пальто на гвоздь; поднялся по трём маленьким ступенькам под самую крышу. Слепящий свет фонаря, прямо на который выходило одно маленькое слуховое окно, пробивался даже через шторы.

Исидор разделся до исподнего, упал на диван, покрытый пропитанной потом рогожей, и почти мгновенно забылся тяжёлым сном.

Проснулся он от стука в дверь. Исидор сел на диване и несколько мгновений пытался унять вернувшуюся боль в голове. Всё плыло перед глазами и мысли путались, как мухи в паутине.

– Иду, иду, – пробормотал он в ответ на очередной настойчивый стук в дверь.

Встав и поправив рубашку, Исидор отворил.

– Недоброго утречка, дражайший! – криво улыбнулся человек с плешивой бородкой, обнажая металлические зубы. Человек был одет в пыльный армяк, мятая фуражка сдвинута набок, из-под неё выбивались жёсткие рыжеватые кудри.

– Недоброго? – машинально спросил ризник.

– А чего ж ему добрым быть, коль я за долгом пришёл? – снова ухмыльнулся человек.

– Макар, я…

– Ай! – Макар сбросил с плеч высокий, плотно набитый мешок; поставил его рядом с собой и опёрся на него. – Шо на этот раз? Дама сердца, аль зелёный змий?

– Всё, - только ответил Исидор. – Нет денег.

– Ну, – Макар схватился за мешок, - на нет и завтрака нет. Только знай, больше не приду!

– Макар…

– Нет и нет! Ты мне уже за неделю должен, милейший. Уважаемый Макар, значит, еду приноси, на чердак поднимай, забесплатно корми, а ему и в душу плюнуть не грех? Нет и нет! Вот сам в лавку придёшь, долг вернёшь, да с интересом, вот тогда и рад буду возобновить, так скать, торговые отношения.

– Последний раз.

– Нет! – Макар закинул мешок на спину. – Чай, не милостыню раздаю.

– Ну и катись! – зло бросил Исидор. Боль ударила в виски с новой силой.

– Ну-у, – торговец хохотнул. – Вот молодёжь, эй. Торговаться не умеют! Всё вас злоба да обида душит.

Он снова поставил мешок, ловко размотал хитрый многослойный узел, достал кулёк и протянул ризнику.

– Держи, болезный, свой хлеб насущный. Рука дающего не оскуднеет, тебе ли не знать, а?

Исидор робко принял кулёк, смутившись своего порыва.

– Неужто и правда хлеб?

– Како-о-ой там, - протянул Макар, поправляя лямки. – Хлеб для тех, кто платит!

Спускаясь по лестнице, торговец бросил вдогонку:

– Вернёшь долг как сможешь, святейший!

От последнего слова Исидора перекосило.

За столом, ризник развернул кулёк и вздохнул. Сегодняшний завтрак представлял собой маленькую кучку слежавшихся, уже с зачинавшимся запашком, промытых в солёной воде потрохов. Исидор погрузил пальцы в студенистый ком, нагнулся, быстро закинул в рот жменю. Принялся быстро жевать, стряхивая с пальцев капли слизи и сукровицы.

Язык ворочал склизкие, желеистые комочки. Зубы перемалывали хрящи. Исидор напряжённо насыщался, на его лбу выступил пот. Острый осколок кости больно впился ему в десну, и Исидор рефлекторно поперхнулся, выплюнув часть содержимого изо рта.

Теперь крохотное слуховое окно, и так покрытое грязными, маслянистыми потёками, было усеяно мелкими кровяными точками и кусочками куриных кишок. Но Исидор даже не обратил внимания, он откашлялся, отхаркнулся, вынул осколок из десны и методично закончил трапезу. Опосля, он прополоскал рот тёплой, застоявшейся водой из кувшина.

Живот неприятно урчал, и Сидор не чувствовал насыщения. Боль в висках не отступала, как это бывало после хорошей трапезы. «Протяну этот день», – думал Исидор. – «Но что будет завтра?». Время его, во многих отношениях, было на исходе.

Дело должно быть сделано. Это его шанс, его «билет в Метрополь», как он говорил себе. Нужно ещё потерпеть. Нужно преодолеть. Он близок, он чувствует это. Последний рывок.

Самый последний рывок.

Ещё неделя. Две. Месяц, может. Ему нужны ещё три десятка дней, только и всего.

 

Поливая себя из кувшина, Исидор омыл тело и голову, стоя ногами в холодном жестяном тазу. Свёртком тряпок он аккуратно обтирал кожу, сплошь покрытую, от груди до пят, рубцами после чёрной плоти. И хотя вода была тепловатой, нагретой на скупом осеннем солнце, из щелей чердака дуло достаточно, чтобы под конец мытья Исидора уже колотило, а горло начало саднить. Головная боль, высокими океанскими волнами, мигрировала от лба к затылку. Исидор надел чистое бельё и, как мог, оправил щёткой пальто и ботинки. Пригладил короткие волосы и вышел на свет.

До полудня ещё оставалось время, и Исидор шёл не спеша. При ярком свете он чувствовал себя как никогда мрачно. Город гудел привычным дневным гулом.

Пройдя по Краснопрудной он вышел на Каланчёвскую площадь, где возчики поили и кормили карни. Карни, заменившие тягловых лошадей, выращивались в искусственных утробах. Безголовые, бесхвостые и безмолвные, это была лишь груда мяса на четырёх мускулистых ногах, подобных лошадиным.

Кормили карни через верхний сфинктер, вставляя воронку-расширитель и заливая питательную смесь прямо в желудок. Для карни изготавливали специальное питание, представлявшее собой мелко порубленные мясные обрезки и требуху, фарш из жил и жира, муку из рыбьих костей, яблочные обрезки. Всё это заливалось тёплой подсахаренной водой и выдерживалось до лёгкого гнилоподобного забраживания.

Отходы карни, тёмная жидкость с невероятно едким запахом, накапливалась у них в специальном кишечном зобу, который твари не могли опорожнять самостоятельно. Возчики сливали отходы либо за городом, либо в специально отведённых в городе местах. Стоит также отметить, что карни переваривали свою питательную смесь почти без остатка, и отходы накапливались очень медленно.

Окольными путями, Исидор дошёл до задворок известного ресторана и, оглядевшись вокруг ещё раз, шмыгнул на кухню.

Константин Иннокентьевич, в идеальном чёрном костюме и накрахмаленной рубашке, сидел за небольшим столом в углу ресторанной кухни. Котелок лежал рядом с ним на столе, а трость с изысканным навершием в виде длинной волчьей морды была прислонена к стене позади.

Вся кухня была окутана дымом и паром, казалось всё пространство шкворчит, кипит, шипит и булькает. Повара в фартуках и высоких колпаках суетились по кухне как муравьи в потревоженном муравейнике. Уворачиваясь от локтей и плеч, кастрюль и сковородок, Исидор пробрался к шефу.

– Садись, – коротко бросил Константин Иннокентьевич, отклоняя тарелку от себя и вычерпывая суп. Капли насыщенного, сваренного на мозговых косточках, бульона капали с ложки на ухоженную, заметно подкрашенную чёрной краской бороду, капали на белую салфетку, заткнутую за воротник.

– Константиннокентич, опасно днём, я же говорил, – сказал Исидор, желая показать свою сознательность.

– Раз позвал, значит надо, – ответил шеф, бросая ложку в пустую тарелку и давая знак повару. – Где Спаситель?

Исидор сглотнул. В нутре росло неприятное, тянущее чувство. Не то от дурманящих ароматов кухни, не то от растущего, гнетущего страха.

– Я… Мне бы ещё пару недель.

Константин, капитан первого управления тайного сыска, вдруг с силой ударил кулаком по столу.

– Что недели, что месяцы, где результат?! – рыкнул он. – Доклад.

Исидор глубоко вдохнул и принялся докладывать.

Церковники, в этом уже почти не было сомнений, смогли вырастить Спасителя. Из нескольких засушенных частичек, найденных на плащанице, они получили клеточную культуру, из которой вырастили… что-то. Что-то или кого-то, кого они называли «Спасителем».

Да, мир был полон «новой плотью» – карни, мышечные лифты и подъёмники, желудочные баки с водой, верёвки из жил, была даже саморастущая пена, которой заделывали трещины домов. Но никому ещё не удавалось вырастить разумного человека. И совсем невозможно, что это получилось сделать не у учёных, а у церковников.

И хотя это всё ещё были слухи, они крепли. Они просачивались на улицы, и в дома, в умы и в языки, в разные профессии и социальные классы.

Правительство было обеспокоено. Все эти разговоры о спасении и втором пришествии расшатывали и так неспокойное общество, только что скинувшее узы империализма, и робко встающее на ноги в новое время нового века.

Однако открыто идти против церкви ещё опасались. Да и сама церковь – распределённая цепь общин, тайных собраний, подвалов, клуатров и схиматориев – была тяжёлой мишенью. Поэтому дело отдали тайному сыску, а те, в свою очередь, внедрили в церковь своих людей, в том числе Исидора.

Тогда ещё, три года назад, Исидор был обычным «мальчиком» тайного сыска. «Мальчиками» называли тех, кто в силу возраста или опыта, не мог быть в штате. По крайней мере, так им объясняли. На самом же деле они были просто расходным материалом. Мальчики осуществляли простейшую слежку, ночные бдения, могли работать и половыми, и конюхами, и принеси-подай. Лучшие из тех, кто выживал, могли стать адъютантами или секретарями; но и то, без званий, официального жалования и пенсии. А выживали немногие, ибо если на улицах кто прознает, что ты «мальчик» - долго тебе головы не носить.

Исидор, выходец из детского дома, был как раз из таких мальчиков. Живя в городе, он видел этих статных и всегда очень серьёзных господ в дорогих костюмах. Про тайный сыск говорили с благоговейным трепетом, их агенты, казалось, были повсюду, а власть виделась безграничной.

Агенты тайного сыска были неприкасаемые, вхожие в любое высшее общество, они будто были солью земли, олицетворением власти в этом мире. Структура тайного сыска была обществом избранных; она была столь нерушимым столпом, что даже после смены власти, после всех потрясений в стране после того, как с «господин» все в одночасье сменили обращение на «товарищ» и «сударь», они продолжали получать необычайно высокое жалование и продолжали пользоваться глубоким уважением у всего честного люда, внушая шок и трепет одним своим именем.

Неудивительно, что Исидор хотел к ним. Хотел достичь этих вершин жизни, как ему они представлялись. Он твёрдо знал, что заслужит своё место. Он сделает всё ради этого.

Всё, что угодно.

И тогда, три года назад, когда ему предложили опасное дело по внедрению в церковь, он и не думал отказываться. Ему обещали место младшего агента, если он сможет выполнить работу. И если выживет, конечно. Это был тот шанс для Исидора, который он так ждал. Сорок человек, насколько знал Исидор, были внедрены в церковь. Сорок «мальчиков».

Насколько знал Исидор, сейчас в живых был только он.

Одних находили в канавах, других - на столбах, третьих – одновременно в разных частях города, иных не находили вовсе, и вестей про них не было.

Исидор понимал, что большинство из них сделало простую ошибку – они пытались выполнить работу. Спрашивали, искали, вынюхивали. И это не могло остаться незамеченным.

Исидор же знал, что делать. Ему нужно было не просто попасть в церковь – ему нужно было стать одним из них. Он должен был, на время, забыть кто он и зачем здесь.

Это время растянулось на долгих три года. Исидор ступал аккуратно, медленно поднимался по церковной карьерной лестнице. Его план был продуман, он набрался терпения. Он вытерпел послушание в монастыре. Он вытерпел место служки и место алтарника. Он вытерпел посвящение в ризники, первую ступень уже серьёзных уровней церковной иерархии, когда к его вискам приложили обмотанные в мокрую вату и марлю электроды. Вытерпел эту боль электрошока, когда его голова словно взорвалась и «всё зло из него было исторгнуто»; и он до сих пор терпит последствия этого ритуала, эту нескончаемую головную боль. Эсхат тогда сказал ему, что эти пришедшие, терзающие плоть и душу мигрени – его личная епитимья, его личное испытание.

И Сидор терпел.

Но дальше ризника он пробиться не смог. В церкви тоже были свои эшелоны власти, нужно было иметь связи, нужно было гораздо большее, нежели чем обладал Исидор.

Или нужно было больше времени. А время Исидора заканчивалось.

Он выяснил, что слухи про Спасителя – не слухи. Он выяснил, что церковь точно собирается разыграть свою карту в ближайшее время. Но он не знал деталей.

По сути, он ничего толком не знал.

От капитана тайного сыска это, конечно же, не укрылось.

– Хватит, – сказал шеф, поднимая руку. – Всё это я уже слышал.

– Я очень близок, – повторил Исидор. – Они к чему-то готовятся, я замечаю. Рано или поздно я найду…

– Мы уже нашли, – прервал его капитан, и внутри Исидора что-то оборвалось. – Вернее, нашли информатора. Это твоё новое задание. Тебе нужно поговорить с ним и добиться сделки. Из-за… специфики этого лица, сами мы к нему сунуться не можем. Поэтому пойдёшь ты, и договоришься. Добудешь нам информацию. И на этом твоя работа будет окончена.

Исидор сидел, боясь пошевелиться. Боясь спросить.

– Конечно, – продолжил капитан, чувствуя повисший вопрос. – О месте младшего агента говорить не приходится. Три года ты занимался там… своими делами. Жил в квартире, которую тебе предоставили. Гудел в кабаках на жалование. И это не считая того, что тебе платила церковь.

Тем временем, принесли второе блюдо. Повар поставил перед Константином тарелку со свежеиспечённым, пышным хлебом и блюдо с нарезанным, политым брусничным и перечным соусами, подкопчённым на ольховой и яблоневой щепе, мясом.

Исидор сглотнул заполнившую рот слюну, чувствуя привкус крови от пораненной десны. От голода у него кружилась голова и путались мысли. Убаюкивающий, влажный жар кухни клонил ризника в сон.

– Я… – начал было Исидор, но шеф прервал его взмахом руки.

– На этом всё, – Константин преломил хлеб и откусил кусок. Затем наколол вилкой мясо, поднёс ко рту, и вдруг встрепенулся. Он бросил вилку в блюдо, достал из кармана посеребрённые часы. – Ох, чуть не забыл.

Капитан встал, надевая котелок. На вопросительный взгляд Исидора он коротко бросил:

– Ты хороший парень, Сидор. У тебя ещё всё будет. Найдём этого Спасителя, и подумаем, что с тобой делать дальше. Ах да.

Константин наклонился к Исидору и шепнул ему на ухо несколько слов. В нос ризника ударил запах дорогого парфюма.

– Всё понял?

– Да, – выдавил из себя Исидор.

– Знаешь где его искать?

– Да… я слышал о нём.

– Вот и отлично. Всё!

Повар принёс пальто и помог капитану одеться.

– Могу я… поесть? – решился спросить Исидор, пока Константин не ушёл.

Лицо капитана скривилось, но потом изобразило дружелюбную маску.

– Конечно, конечно, о чём речь, – он кивнул повару. – Саш, покорми человека.

Повар кивнул и, пока Исидор провожал взглядом уходящего шефа, убрал со стола мясо и хлеб. Исидор с удивлением смотрел на пустой стол, на котором были лишь капли бульона и крошки.

– На, держи, – подошёл повар, неся за дуговую ручку огромную кастрюлю, накрытую крышкой. Исидор, не соображая, встал и принял кастрюлю, согнувшись от её веса.

– Пойдём, – мотнул головой повар.

Они вышли из кухни, прошли несколько переулков. Ручка кастрюли, представлявшая собой жгут из проволоки, резала пальцы. Исидор еле-еле переставлял ноги; обрушившийся на него, после тёплой кухни, осенний холод, прояснял голову, но сковывал движения.

Повар свернул в небольшой скотный двор, вошёл в хлев и махнул Исидору. В хлеву было тепло, пахло навозом и сеном.

– Сюда, – повар указал на кадку в углу. Исидор остановился в замешательстве.

– Ладно, давай, – повар подхватил кастрюлю мускулистыми руками, снял крышку, отдав её ризнику, и вылил содержимое в кадку. Мутные жижа, с обрезками и очистками. Повар свистнул, и со двора прибежали три больших беконных свиньи. Похрюкивая, они принялись лакать помои.

– Угощайтесь, сударь. За счёт заведения, – повар с силой похлопал Исидора по спине, забрал у него крышку и вышел.

Исидор пошатнулся. У него дрожала нижняя челюсть. Он был готов не то разрыдаться, не то упасть в обморок.

– Раз так… Раз так… Тогда… – бормотал он.

Он ещё не знал, что именно «так» и «тогда», но какая-то маленькая мысль, не больше горчичного зёрнышка, уже была посеяна в омуте его мыслей.

Волоча ноги, он вышел на скотный двор. Неподалёку стояла колонка, и он умыл лицо ледяной водой.

– Ладно… ладно… Ладно!

Исидор знал, где найти информатора, о котором ему шёпотом сказал капитан, но лучше было идти ближе к вечеру. А пока…

А пока он, чёрт возьми, хочет нормально поесть и помыться. Для этого нужны были деньги, и Сидор был способен думать сейчас только об одном способе, как он мог их получить.

 

Дойдя до места, Исидор свернул во двор, затем в подъезд и поднялся по широкой кованной лестнице на третий этаж. Постучал.

Из-за двери послышался шум, однако никто не спешил отворять. Исидор постучал ещё раз и ещё. Наконец, стал настойчиво барабанить – он был уверен, что Семён на месте.

Дверь грохотнула и чуть отворилась. Косматая светловолосая голова просунулась в щель и принялась тщательно смотреть по сторонам.

– Тебе чего? – спросил Семён.

– Дело есть, – Сидор рванул дверь на себя и, толкнув друга плечом, вошёл.

Семён, оказавший полуголым, в одних исподних портках, спешно закрыл дверь и прошёл за ризником в комнату. Друг Сидора был молодным пареньком, долговязым и худощавым.

– Исидор! Какого дьявола?! – громко хрипло прошептал Семён.

– Не поминай, – оборвал Исидор. – Я за долгом.

Семён поник. Исидор оглядывал бедное, но опрятное убранство. Потёртую, но всё ещё надёжную деревянную мебель. Широкие, почти полностью прозрачные окна. Чистый, недавно вымытый пол. Скользнул взглядом ризник и по неприметной двери в смежную комнату, спальню. Дверь была затворена.

– Хорошо живёшь, студент, – буркнул Сидор, в ответ на молчание друга.

– Ты же знаешь, – извиняющимся тоном начал Семён. – Комнаты нанимают мне родители. Сам я с хлеба на воду…

– Не прибедняйся. Верни что должен. Уж неделю как обещал.

– Исидор, родненький, – Семён заискивающе подошёл к другу. – Не могу сейчас. Нечем, вот те крест, нечем. Обожди на мне, всё верну.

Яркий взрыв головной боли на мгновение ослепил Исидора. Рот наполнился слюной, всё ещё пропитанной запахом потрохов. Сидор цыкнул зубом и сплюнул на пол. На тщательно выскобленном паркете образовалась большая и кривая красная клякса. Десна, по-видимому, всё ещё кровоточила.

– Не могу ждать, - скрипнул зубами ризник. – Устал я ждать.

Исидору казалось, что он задыхается. От этого свободного пространства, от чистого воздуха с лёгким запахом мыла, без привкуса пыли и гари, от выпаренной скатерти на столе и от молчания его друга-студента.

– А ну! – Исидор зловеще надвинулся на Семёна. – Давай! Сейчас же!

– Прошу! – студент весь съёжился. – Всё верну. Не кричи только, стены тонкие, тут соседи… Мне маменька…

– Ах маменька?! – взгляд Сидора застелила пелена. Он ударил студента мыском ботинка под колено; Семён рухнул на пол и застонал.

– Маменька?! – повторил ризник. – Маменька, что даёт тебе деньги на книги, а ты по кабакам спускаешь? И у других ещё занимаешь. На табак хороший, ибо грешно курить махорку. Помнишь, как хвалился, окосев? Помнишь, ирод?!

Студент поднялся на колени; Сидор наотмашь хлестнул его тыльной стороной ладони по щеке. Боль в голове ризника уже била пушечной канонадой.

– Исидор… Да ты чего? – ошалело прошептал Семён. – Что на тебя нашло? Мы же вместе…

Ризник ударил друга кулаком в глаз; схватил за волосы, не давая завалиться на спину; ударил в нос.

Глаз студента заплыл, из носа потекли струйки крови, багряными каплями падая на пол.

– Исидор, – прохрипел студент в полусознании. – Исидор, прости…

Ризник потянул Семёна за волосы вверх, заставив того встать, потом отпустил и, отойдя на шаг, ударил ногой в живот. Студент безвольно отлетел, обрушившись всем телом на стеклянный сервант. По квартире разнёсся грохот и звон стекла. Осколки исцарапали торс Семёна, и множественные порезы наполнялись кровью.

Исидор тяжело дышал. Звон стекла всё еще стоял в ушах, резонируя с болью в висках. Перед глазами всё плыло. «Что я… Зачем я…», - проносилось в его голове. Исидор огляделся, толкнул дверь в смежную комнату, оказавшуюся спальней.

Ризник вытащил все ящики из прикроватной тумбочки. Свалил на пол большой чемодан, лежащий на шкафу, раскрыл его принялся рыться, разбрасывая вещи. Затем раскрыл шкаф и начал сбрасывать всё с полок. Просунул руку за верхний косяк дверцы с внутренней стороны и выудил наружу увесистый кошелёк.

– Так и знал, собака, так и знал, – пробормотал Исидор, взвешивая портмоне в руке.

Он выскочил из комнаты, выбежал из квартиры, почти скатился по лестнице, вылетел на улицу и устремился прочь, не разбирая дороги. Ризник метался по улицам, не чувствуя тверди под ногами. Мир потерял ось вращения, и Сидора вращало и крутило беспощадным водоворотом. Он купил бутылку самого дешёвого джина, выпил почти залпом, и потерял сознание на скамейке в парке.

 

Проснувшись уже в сумерках, Исидор коротко сблевал, щурясь от головной боли, и, утёршись платком, побрёл к информатору.

На рынке царил вечерний ажиотаж. Торговцы и торговки громко кричали, заставляя Исидора щуриться от боли и желать им всем скорейшей… нет, моментальной смерти. Исидор несколько раз прошёл по рядам, высматривая нужного человека. Он подходил к торговцам скобяными изделиями и антикварам, аккуратно наводя справки. Но, конечно же, они если что и знали, то молчали.

Исидор подошёл к хлебной лавке и снова почувствовал, сколь он голоден. Он погладил плащ в том месте, где во внутреннем кармане лежал кошелёк Семёна. Исидор напряг все силы, чтобы не вспоминать никакие недавние события.

– Ищущий да обрящет, – произнёс глубокий, басовитый голос сбоку от Исидора. – Что забыл здесь сыскной мальчик? Неужто не знает овечка, в чьё логово забрела.

Исидор повернулся и встретился взглядом с чёрными глазами крупного, высокого мужчины, в простой, но сшитой из дорогой материи одежде; на его широкие плечи была накинута грубая шуба из овечьей шерсти.

– Ты ведь обо мне тут всех спрашивал, не так ли? – снова спросил мужчина.

– Да, – Исидор почувствовал прилив сил. – Да, я вас искал. Есть дело.

– О, деловой! – подобрев, хохотнул мужчина. – Ну пойдём, поговорим про твои дела.

Мужчина указал направление. Они пошли вдоль рядов и люди, не поднимая глаз, расступались пред ними.

На окраине рынка мужчина направился в затрапезный, злачного вида турецкий шалман, снаружи которого, за небольшими столиками, ужинали городовые. Исидор замешкался, но мужчина подтолкнул его вперёд.

– Не боись, где едят городовые, там не отравят. Аль хоромы не по нраву?

Исидор решительно двинулся ко входу.

 

Они сели за столик, почти в самом центре прокуренного помещения. Мигом подлетела одутловатая официантка.

– Чего изволите?

– Мне пива принеси, да рыбки копчёной. А ты что будешь? – спросил мужчина Исидора.

– Я, э-э-э…

– Угощаю, - сказал мужчина, – Сегодня и сейчас ты мой гость. А уж потом видно будет, с миром ты пришёл или с мечом. Так, принеси-ка ему тоже пива. Да телятины варёной, с тушёной капустой и хлебом. Что-то гость наш бледен.

Официантка кивнула и убежала. Исидор потёр виски.

– Ну, – прогудел мужик. – О каких же делах сыскной мальчик пришёл поговорить со мной. Ты ведь знаешь, кто я?

Исидор знал. Мужчина, сидящий перед ним, был Петром Хлебниковым, бандитом и душегубом. Почти все южные районы города были в его единоличной власти. Сыск давно пытался подобраться к нему, но у Петра была своя протекция в верхах. Сборы от рынков, гостиниц, пивных, доходных домов, магазинов и множества мелких лавок ловко и чётко распределялись по нужным рукам. И потоки этих кровавых денег (а руки Хлебникова были в крови по самые локти) умудрялись держать в узде даже вездесущий сыск.

Но все понимали, что это равновесие сил не твёрже, чем у циркача, балансирующего на трёх шарах. Стоит Петру перейти грань, нашуметь сверх меры, или же в верхах сместятся пара голов – сыск моментально примет Хлебникова в оборот. Но пока что это была позиционная война, и никто не выходил из своих окопов.

Поэтому появление сыскного мальчика, да ещё и роющего носом землю, на территории Петра было событием значительным. Значительным, но не исключительным. Пётр не счёл бы это посягательством на его сферу влияния, а Исидор всегда мог оказаться где-то в канаве.

– Сыск предлагает сделку, – сказал Исидор.

– Неужто? – снова хохотнул Пётр.

– Да, меня послали как переговорщика.

– Ты не переговорщик, – зевнул Пётр. – Ты говорящая голова. Твои шавки-хозяева просто прощупывают почву. Не думаешь же, что они позволят тебе что-то мне предлагать?

– Мне сказали, ты знаешь где Спаситель, – процедил Исидор. – Мне нужно это знать.

– Тебе? Или им?

– Мне, – Исидор привстал и нагнулся вперёд. – Я. Я хочу знать.

Вдруг ризник заметил, как тихо стало в помещении. Разговоры замолкли, а все взгляды были обращены к нему. Исидор перестал нависать над столом и медленно сел на место. Оживлённые беседы и перезвон бокалов тотчас возобновились.

– Я знаю, о ком ты, – серьёзно ответил Пётр. – Вернее, знаю, кого они так называют. И кто его скрывает. Но найти его трудно.

– Почему?

– Его постоянно перевозят. Не держат в одном месте. Неуловимый спаситель, хе-хе.

Исидор уронил голову на руки. Всё это бесполезно. Всё это какая-то насмешка. Лучше с моста в воду. И дело с концом.

– Но знаешь, мальчик… Как тебя зовут, кстати?

– Исидор.

– Так вот, Исидор. Я в бога не верую. А если он есть, гореть мне после смерти синим пламенем. Но я верю в судьбу. И я верю, что ничего не происходит просто так. Всякий раз, когда мне подворачивался случай – я его использовал, и ни разу, слышишь, ни разу не ошибся.

Принесли еду, и они короткое время ели и пили. Исидору казалось, что он никогда в жизни не ел ничего вкуснее. Пиво успокоило мысли и расслабило мышцы. Телятина с капустой и хлебом легли тёплым и тяжёлым комком в желудке. Исидор был готов расплакаться.

– Сегодня, – Пётр звучно рыгнул. – Я знаю где он будет сегодня.

Исидор не поверил своим ушам.

– Это правда? – переспросил он.

– Ты называешься меня лжецом? – с ухмылкой, но сталью в голосе спросил Хлебников. – Ладно, ладно, расслабься. Послушай. Да, я знаю где он будет сегодня вечером. Только сегодня. Не спрашивай, откуда узнал. И уж тем более, как. Про этого спасителя много толков ходит. Одни говорят, что настоящий, другие – что самозванец. Мне, в сущности, плевать. Вот только уж больно он всем нужен. Все, видишь ли, его хотят. Для очень, очень разных целей, – Пётр допил кружку пива, – И я решил, что тоже его хочу.

Какое-то время Исидор переваривал услышанное.

– И вот сижу я сегодня весь день, голову ломаю, как бы мне его заполучить. Это ведь будет прецдент, или как его там. Если мои ребята в это дело сунутся. Другой вопрос, если…

Пётр выразительно посмотрел на Исидора.

– Вы… ты хочешь, чтобы я похитил его, и привёл к тебе?

– О-о-ох, – простонал Хлебников, хлопая себя по лбу. – Ну ты ещё погромче такие вещи говори, тогда точно агентом сыска возьмут. А ну! Пошли все вон.

Помещение опустело за несколько мгновений, даже растворились городовые за столиками снаружи. Исидор и Пётр остались одни.

– Да, твою мать, я хочу, чтобы ты выкрал этого хрен пойми кого и привёл ко мне.

Хлебников достал откуда-то наган и положил на стол.

– Так что скажешь, сыскной мальчик?

– Зачем он вам?

– Да мало ли зачем! Раз все его хотят, значит и Петру Хлебникову стоит его хотеть. А уж зачем и для чего – можно и потом разобраться. Главное не упустить случай.

Исидор задумался.

– Ты ведь понимаешь, друг Исидор, что выбора у тебя нет? – на лице Петра застыла мрачная маска. – Если шепнёшь своим, долго не протянешь. И будет тебе плохо, ох я тебе обещаю. Не повезло тебе прийти сегодня и сюда. А мне повезло.

Исидор прерывисто вдохнул. Он понял, что попал в ловушку. И выбора у него действительно не было. Либо его лишит жизни Пётр, либо сыск, за предательство. Ризник пытался осознать, что это конец. Самый настоящий конец его жизни. Он буквально был ходячим мертвецом.

– Сделаешь как я скажу, и скроем тебя от сыска, – будто прочитал его мысли Пётр. – Вывезем из города, посидишь полгодика в подполе в деревушке какой. А там, глядишь, страсти и улягутся. Ну и оплачу щедро, не сомневайся. Я человек деловой и честный, это все знают.

Исидору не нужно было даже напрягаться, чтобы распознать чистую, незамутнённую ложь.

– Хорошо, – сказал Сидор. – Я сделаю.

– Сделаешь, – кивнул Пётр. – Конечно сделаешь. Илья!

Вошёл высоколобый бугай, он был одет в костюм свободного покроя и в сапогах из толстой кожи.

– Илья тебя сопроводит. Сам не пойдёт, я уже говорил, почему. Но поможет потом выбраться. Понимаешь ведь, что довести нужно тайно. Иначе от такого… товара больше вреда, чем пользы.

Пётр подвинул револьвер через стол к Исидору.

– Бери. Может пригодиться. Только не дури, пожалуйста, – Пётр внимательно посмотрел на ризника. – И я знаю, о чём ты думаешь. Но поверь, ты можешь разыграть свои карты правильно. Пока ещё можешь.

Исидор кивнул.

 

От Трубной они прошли во дворы и вышли на линии – серию параллельных, узких улочек, на которых теснились невысокие, увешанные красными фонарями дома терпимости.

– Здесь?! – удивился Исидор.

Илья только кивнул, опасливо озираясь, и указал на нужный дом.

– На последнем этаже. Буду ждать тебя за углом с повозкой.

Исидор поднялся по ступенькам и постучал. Наган неприятно оттягивал карман.

– Открыто! – донеслось из глубины здания.

Исидор вошёл. По бокам от двери сидели два крупных, почти одинаковых мужика. По виду они напоминали горилл, рукава рубашек были закатаны до локтей; каждый делал вид, что читает газету. Когда ризник вошёл, мордовороты скользнули по нему взглядами, оценивая, после чего снова упёрлись в газеты.

Царил полумрак, освещаемый не только электрическими, но и настоящими свечами. Небольшое помещение с густо-бордовыми обоями было отделено от других частей этажа тяжёлыми гардинами того же цвета, сквозь которые доносились смех и мелодия клавесина.

– Кого желаете? – спросила подошедшая девушка, с сильно подведёнными глазами и в пышном платье, обнажавшем её правую ножку до бедра.

– Тебя, красавица, – ответил Исидор, удивляясь, как справляется с волнением, и где находит слова.

Девушка рассмеялась.

– У тебя есть вкус. К сожалению, сегодня я не на посту. Изабель, сопроводи милашку. И, пожалуй, сначала в душ, – добавила девушка с улыбкой, уже отдававшей презрением.

– У тебя же есть деньги на душ, не так ли, дорогой? – спросила Изабель, невысокая и черноволосая, беря Сидора под руку.

Ризник показал свёрток ассигнаций, который ему выдал Пётр.

– О, чудесно, тогда пойдём я потру тебе спинку. Устрою тебе лучший вечер в твоей жизни.

Пока Исидор раздумывал, как же ему поступить, он и не заметил, как они поднялись на второй этаж, и он оказался сначала в ванне, а потом и в постели. Но, чего греха таить, он и не сопротивлялся.

Когда они закончили, Исидор сел на кровати, ощущая, как от боли в голове остался лишь тихий, еле заметный звон. Ризник стал спешно одеваться.

– Не хочешь ещё? Я думала, я тебе понравилась. Зачем же экономить? – мурлыкала Изабель, томно потягиваясь на кровати. – И меня вовсе не смущают твои шрамы, тебе не нужно их стесняться.

На словах о шрамах ризник вздронгул. Он провёл рукой по рубцу от чёрной плоти на груди. Вдохнул, и решительно надел рубаху.

– Это да, это ты права, это верно, – бормотал Исидор, садясь на кровать уже в одежде. Он достал револьвер и засунул ствол девушке в рот. – Ни звука. Ни звука, поняла меня? Хоть один писк и твои мозги будут на этой стене. Кивни, если поняла.

Изабель, с распахнутыми глазами, в которых уже собирались слёзы, судорожно кивнула.

– Где его держат? Как незаметно пройти на третий этаж? – спросил Исидор, но понял, что сейчас девушка не сможет ничего сказать. – Я выну пистолет, но ты будешь говорить только по делу и тихо. Понятно?

Изабель снова кивнула. Исидор медленно вынул ствол из её рта и приставил ко лбу.

– В конце этажа есть потайная дверь, – протараторила девушка. – Она как раз ведёт в ту комнату. С самого третьего этажа туда не зайти.

– Удачно. А есть незаметный выход на улицу?

– С этого этажа только по основной лестнице.

– Врёшь! – Исидор вжал револьвер в лоб. – Врёшь, падаль!

– Двести второй! Двести второй нумер. Там лестница. Пожалуйста, я не имею к этому отношения.

– Заткнись, – Исидор поднял девушку за волосы, встал сзади неё, одной рукой за горло, а второй приставив пистолет к виску. – Пошли.

– Пожалуйста, дайте я хоть платье накину.

– Пошли, говорю. Коль торгуешь телом, так не стыдись.

Изабель неровным шагом пошла вперёд, а Исидор пытался унять вскруживший голову адреналин и старался не смотреть на подпрыгивающие и колыхающиеся груди девушки.

Они вышли в пустой коридор. Исидор подумал, что, похоже, получится пробраться незамеченным, благо коридорный охранник сидел в небольшом алькове у лестницы, и не мог видеть их, не наклонившись вперёд. Ризник и девушка прошли до торцевого окна, Изабель повернула светильник, и часть стены повернулась вокруг центрального шарнира.

По тайной лестнице они поднялись на третий этаж и вышли в небольшую, слабо освещённую залу. Пол бы устлан коврами и подушками, с потолка свисал огромный балдахин, закреплённый в нескольких местах, делая из залы своего рода шатёр. Густо пахло миррой и ладаном.

В самом сердце залы возлежал на подушках человек, несколько полуголых женщин мазали ему ноги и волосы маслами, массировали его лицо и руки.

 

Хотел почувствовать Исидор дух вечный, что заполнял бы комнату, но в воздухе витали лишь эфирные масла. Он отпустил дщерь, что рухнула на колени свои и замерла. Пришедший с умыслом приблизился к человеку, закутанному в саван белый, и сказал ему «Вставай. Твоё время пришло».

Наложницы обступили Исидора, не стесняясь своей наготы, принялись хулить его и молить, но сердце ризника было жестоко. Он поднял револьвер и приказал им, и они послушались. Исидор наклонился, чтобы увидеть лик Спасителя, но увидел лик иной.

 

Сидор отпрянул и помотал головой. Что это? Ошибка? Обман? Какая-то злая шутка? То, что он увидел, никак не могло быть Спасителем. Это был тщедушный и больной человек. Череп его был бугристым, неправильной формы. Грудь впалой, а руки кривыми. Мизинец на левой кисти был недоразвит, а на правой кисти срослись средний и указательный пальцы. Лицо этого существа было искажено отвратительными чертами. Нависшая складка кожи скрывала левый глаз, а правый был косым и с бельмом. На щеке существа было большое, тёмное и волосатое родимое пятно. Лицо существа было вогнуто, как будто от удара топором. Вместо носа зияла дыра, и разрыв этой дыры делил верхнюю губу пополам, обнажая мясо, хрящи и кривые зубы. Нижняя челюсть была свёрнута набок. Существо тяжело, с хрипом и свистом, дышало.

Исидор принялся мерить шагами комнату. Так не должно было быть. Что-то не так. Это… это неправильно. Нечестиво. Это не он. Это не может быть Он.

 

Спросил Исидор у одной падшей. «Скажи, кто это?». «Спаситель мой», - ответила та. Тогда спросил Исидор у другой падшей: «Скажи, кого видишь ты перед собой?». «Спасителя моего», – ответила та. Тогда спросил Исидор у третьей падшей: «Скажи, кому ты мазала ноги маслом?». «Спасителю моему», – ответила та. И понял пришедший с умыслом, что…

 

«Выбора нет», - подумал Исидор. – «Он или не он, одному мне отсюда не выйти». Он схватил существо за одеяния и поднял на ноги. Спаситель стоял, сгорбившись. «Похоже, хотя бы с ногами у него терпимо». Исидор потащил Спасителя за собой, приказав проституткам молчать.

На лестнице Спаситель чуть не упал, но Исидор его удержал. На втором этаже ризник нашёл комнату двести два, но та оказалась заперта. «Дьявол… Дьявол!». Исидор чувствовал, как голова снова наполняется нестерпимой болью.

Исидор обхватил Спасителя, как раньше падшую девушку, прислонил револьвер к его виску и потащил его по коридору к основной лестнице.

 

Гомон и хула были его спутниками. Люди бесновались словно звери, плевались и рычали, они ломали руки и возводили очи горе. Но никто не смел приблизиться, ибо пришедший с умыслом исполнял умысел свой.

Никто не хотел навредить Спасителю, а Спаситель был весь во власти человека, который пришёл за ним. Расступалась толпа, пропуская их, и стражники сжимали кулаки от бессилия. Вслед за Спасителем, на улицу посыпал люд. Из всех дверей и подворотней высыпали мужчины и женщины, кто млад, кто стар, кто болен, кто здоров, кто чист душой, кто грешен. И был тот народ един в порыве своём. Вина же лежала лишь на одном.

 

Исидор выстрелил в воздух, заставив людей отпрянуть, это дало ему несколько спасительных мгновений. Он затащил Спасителя за угол, где уже ждал Илья, напряжённо стоявший на козлах повозки.

– Да ты, парень, трёхнулся!

– А что мне было делать?! – крикнул ризник, подсаживая Спасителя в крытую повозку. – Гони!

Весь город, казалось, пришёл в движение. Пока что слухи ещё только разносились, но горожане уже выходили из домов, кучковались на углах. Повозка, которой управлял Илья, была самой обычной, и пока что никто не обращал на неё внимания. Но с каждой улицей, с каждым поворотом, всё больше глаз устремлялись ей вслед.

Когда они объезжали центр, какой-то мальчишка побежал рядом с повозкой, крича бессмыслицу «Остров упал! Остров упал!».

Илья чертыхнулся.

– Они перекрыли мосты. До Петра сегодня не доедем. Придётся где-то укрыться.

– Я знаю, куда, – торопливо ответил Исидор из повозки. – В пригороде, на западе. Я покажу.

– Точно знаешь? Тебе ведь сказали, что с тобой будет, если…

– Знаю, помню, спокойно… Вот, сейчас налево.

Илья послушно повернул.

 

Мчали они сквозь ночь, будто бесы преследовали их. Люд, как волны морские, колыхался на улицах.

И вопрошал возница, куда они следуют. Но не получал ответа. Следовал он, куда говорят, но сомнения изъедали сердце чёрное его. Вопрошал он вновь, куда они следуют. Но не было ответа для него.

Выезжая же из града смурного, вопросил он в третий раз – куда они следуют. И пронзила пуля темя возницы, и вышла она чрез чело.

И было это ответом для него.

Пришедший с умыслом взял вожжи и стал править. По умыслу своему он прокладывал путь, к цели своей вёл и молил, чтобы Спаситель достиг свершения её.

В сумраке осенней ночи приехали они к домам, затерянным среди поросших бурьяном садов, и по камням и гальке въехали во большой двор.

Вышли к ним люди, и все диву давались. Кто это к ним? Кто в столь поздний час?

Осветился дом трепетными огнями.

И был тот дом домом призрения.

 

Исидор спрыгнул с повозки и прерывисто вздохнул. Он не возвращался сюда очень много лет и надеялся никогда больше не вернуться.

Стены приюта заметно обветшали, хоть их и пытались тут и там обновить побелкой. Исидор обвёл взглядом корпуса. Приют был совмещён с клиникой и хосписом; дети помогали ухаживать за больными, а те, кому не повезло заразиться чёрной плотью, сами становились пожизненными пациентами.

Когда-то он сбежал отсюда в город, сомневаясь, что выживет. Чёрная плоть тогда пожирала всё его тело, и он просто хотел посмотреть на город. Посмотреть на ту жизнь, которой, как он думал, у него никогда не будет.

Но, почему-то, скитаясь и побираясь, он выжил. Выздоровел. И вот он снова здесь.

– Кто вы? Что вам нужно? – сердито спросил врач.

– Это я, Андрей Палыч, Исидор.

Врач нахмурил мохнатые брови.

– Исидор? Какой ещё… Ба! Не может быть!

Они обнялись.

– Погоди-ка, ведь и правда не может быть! Как же…

Доктор закатал рукав Исидора и принялся рассматривать рубцы.

– Не сейчас, Андрей Палыч.

Исидор подошёл к повозке и помог вылезти Спасителю. Доктор ахнул.

– Какой тяжёлый случай заячьей губы! И не таких, конечно, выхаживали, но буду честен, Сидор, с таким случаем заболевания долго не…

– Не сейчас, – грубо прервал ризник, потащив Спасителя внутрь клиники.

Как и три года назад, как и всегда, в клинике пахло гноем и нашатырём. Палаты были чуть освещены тёплым светом ночных галогеновых ламп. Доведя Спасителя до кровати одного из больных детей, который умирал от чёрной плоти, Исидор приказал:

– Лечи.

Спаситель замер на месте. Один его глаз смотрел прямо на Исидора; из провала на лице текли слизь и слюна.

– Что происходит? – спросил врач, и Сидор наставил на него револьвер.

– Молчи! – ризник перевёл револьвер на Спасителя. – Давай. Наложи руки! Лечи!

Спаситель не двигался. Ризник грубо схватил его за руку и прислонил ко лбу ребёнка, спавшего в тяжёлом забытьи.

– Давай, давай! – кричал Исидор. – Читай молитву, зови отца и всех святых! Ты ведь Спаситель? Ты спаситель, ведь?

– Исидор, что ты делаешь? – командным голосом вопросил доктор. – Что ты тут устроил? Какой ещё спаситель? Прекрати мучить этого несчастного!

– Последние будут первыми, Андрей Палыч. Раз уж вернули его исполнить волю, пусть исполняет. Я помню… Помню, как лежал тут. Помню, как лишился надежды. Что же, если мне что и останется сделать, так хоть вернуть надежду в это царство смерти.

Ризник бессильно смотрел, как Спаситель похлопывал ребёнка по лбу, что-то мыча. Ничего не происходило. Ничего и не могло произойти.

– Исидор, послушай…

Но врач не успел договорить. На улице послышался перестук копыт карнибусов и жужжание моторов электровозок. Двор заполнился людьми и машинами. В основном это были церковники, но были и простые верующие. Из зданий приюта и клиники вышли врачи, сёстры, дети и пациенты, которые могли ходить.

Вышел и Сидор, понуро склонив голову. Тем не менее, он держался за спинами других, стараясь не выделяться. Андрей Павлович вывел Спасителя, которого уже завернули в плед.

 

Эсхат, встав на повозке, держал речь. Он описывал, сколь гнусные события имели место в эту ночь. И толпа ужасалась, и толпа заводилась. Пришедший же с умыслом стоял и слушал, но душа его была чиста.

Исидор внимал, покуда люди злились. Он внимал, покуда ярилась толпа. Он внимал, покуда Эсхат выносил приговор.

Но людей было множество, и никто не знал, как выглядит пришедший с умыслом. Спросил Эсхат – «Где же он?». И все огляделись на ближних своих, но никто не знал ответа. Второй раз спросил Эсхат – «Кто видел его?». И снова никто не смог ответить. Служители дома призрения молчали, ибо одни не видели пришедшего, а другие не видели зла в нём. В третий раз спросил Эсхат – «Кто знает его?».

 

– Ы-ы-ы-ы, - простонал Спаситель, которого ранее подвели к Эсхату. Кривой палец Спасителя указывал вглубь толпы, прямо на Исидора. «Вот и всё», – подумал ризник, прежде чем его сбили с ног.

 

Был он бит ногами и руками. Был он истерзан толпой. Ноги его были сломаны камнями. Руки его были вывернуты. Глаза его были выколоты. Зубы его были выбиты. Уши его были вырваны. Кровь его обагряла землю.

 

– Назад! Назад! – кричал Пётр Хлебников, стреляя в воздух. – А ну разойдись, несчастные!

Приехавшие бандиты быстро проредили толпу. Кто кинулся через сады в лес, кто успел уехать на повозке. Прицельно стреляли только по церковникам, и тем нечем было защищаться.

Вскоре всё стихло. Бандиты куда-то увели Спасителя, а Пётр, поговорив с доктором, подошёл к Исидору, отогнав на время сестёр, пытавшихся остановить ризнику кровь. Сёстры возмущались, но, после печального кивка доктора, отступили.

Пётр присел на корточки возле полумёртвого Исидора.

– За то, что предал меня, – тихо сказал он, – не укрою тебя от сыска. Но за то, что обманул, как я понял, из благих побуждений – не пристрелю на месте. Ложь твоя была во спасение, или как вы там говорите. Или это я читал где-то…

Бандит коснулся залитой кровью головы ризника, а потом обтёр руку об землю.

– Ну и шума ты наделал, парень. Просил же не дурить, – Пётр выпрямился. – Мужайся, парень. Захочешь – выживешь.

Бандит скрылся в ночи.

Мягкие руки подняли Исидора, положили на носилки и отнесли в палату. Ему обработали раны, перевязали, дали немного лекарств, унимающих боль.

Время растворилось в небытии. Иногда Исидор чувствовал тепло. Иногда холод. Иногда к остаткам его губ прижимали жестяную плошку, и тогда он судорожно пил жидкую кашу. Он ходил под себя, и за ним убирали.

Иногда он слышал голоса, доносящиеся, казалось, из другого мира.

– Вы правда думаете, что получится сделать вакцину?

– Я видел его рубцы, он как-то пережил чёрную плоть. А он был покрыт ей от шеи до ног. Возможно, мы сможем сделать вытяжку… Но нужно спешить, пока он ещё жив.

 

И взяли они его плоть

И взяли они его кровь.

Сделали из их эликсир, что побеждает чёрную хворь.

Но дети, избавленные от смертного ложа, прославляли всевышнего.

Его же имени не знал никто.

Но отдал он своё мясо и кости.

Тем и был спасён.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 13. Оценка: 2,85 из 5)
Загрузка...