Руслан Дубровский

Мясо Обрубок

Трава, пыль, зной, полуденное солнце; железо, копья, дротики, тисовые луки, мой старый острый меч; ботинки, сумки, крики, потные тела – наша армия готовилась к битве.

Никогда прежде, как тогда, не было так страшно. Бессмертные. Вести о них пришли задолго до их появления. Страшные вещи рассказывали люди, от них бежавшие: они не знали поражений, милосердия или страха. Одно только это должно было предостеречь мудрых правителей от открытого столкновения с ними, но кроме того, бессмертные не знали смерти. Остановило ли это наших господ в тот день? Нисколько. «Это все идиотские слухи» - говорил наш князь.

Так и оказался я, дворянин семьи Шон, третий сын рода, верный поданный Фарлонского князя и красного города, посреди той проклятой битвы.

Моих двух братьев определил в сановники наш добрый отец, а мне, третьему сыну, по старой традиции, выпал военный жребий. Офицер, десятник. Я был в сотне, слушал сотника, и командовал дестью. Десять молодых крестьян, рекрутов, приткнутых в армию против их воли, вместе со мной. Десять будущих трупов. Князья им дали шлемы, щиты и копья. А мне семья дала: слугу, кольчугу, старый острый меч и напутствие.

Шел тогда день триста девяносто первый с той поры, как я, прощаясь с Фарлоном, отчим домом и моей юностью, вступил на путь кровавый и опасный. Многое пережил я тот год, и мой слуга был со мной.

Сначала я был дозорным на приграничной башне, наблюдал тягучесть бытия крестьян и странствий проходивших торговцев. Там мой клинок впервые насытила кровь. Дикие племена, малый отряд, пришли пограбить и захватить рабов в ближайшей деревне. Нас было восемьдесят человек, не считая слуг, у врага не было и шанса. Мы окружили их, закидали стрелами и дротиками, оставшихся резали. Молодой воин, захлебывающийся кровью, в бедной плохой кольчуге, до конца сжимал руками копье, даже когда мой старый и острый меч вонзился в его мягкую шею. Мне был страшно, мне было стыдно, но кроме того, мне было приятно.

Славные деньки я провел у той башни. Но все закончилось, когда прибыл гонец. Он нес вести о распри. Соседний князь поссорился с нашим, и это значило войну. Не считая слуг, башня опустела на шестьдесят воинов, среди которых был я.

Три стычки, два сражения, горы трупов. Мне казалось, я прожил жизнь, когда у восточных границ появились бессмертные.

Гигантское страшное войско, вызывающее беспокойство. Князья, оставив склоки, сплотились все против него. К союзу присоединились княжества всего полуострова, кроме двух. И спесивые Фарис с Ликвасом, и богатый южный Штайн, и бедные княжества запада, и наш заклятый враг – Лисс, и, конечно же, Фарлон, великий красный город. Не было лишь Айила и Явиса, надеявшихся спрятаться среди скал. Собралась могучая армия, огромная своим размером. Десяток полков, тысячи луков, бесчисленные ряды копий, и мужчин, готовых ими биться.

Князья долго и нудно спорили о тактике, и на рассвете нас двинули к ущелью. Ущелье широкое и большое, полки ставили по холмам, и в горах спрятали лучников. Среди гомона и пыли строились порядки.

Бессмертные подошли к полудню. Полуденное солнце жарило кожу, вынуждая ее потеть, в сухой траве стрекотали насекомые, а в сердце плясало волнение. Тот день застыл, и мы вместе с ним. Свист тысяч стрел пронзил полуденные чары, железный дождь разил тела, находили плоть дротики, затем в ход пошли копья.

Стрелы, дротики, копья – тактика, избранная веками. Стрелы, дротики, копья – причина наших побед. Стрелы, дротики, копья – враг падал толпами. Стрелы, дротики, копья – бессмертие начало казаться слухом.

Мы поняли, что ошиблись, когда убитые тела бессмертных начали вставать, и, как ни в чем не бывало, атаковали снова. И снова, и снова, и снова, пока нас не стало мало, пока мы не начали бежать, пока ущелье не заполнилось холмами трупов, и по холмам настоящим не потекла кровь пунцовыми ручьями.

Случился полный разгром, на местность падал синий вечер, а я думал о своем слуге: слуга остался в лагере, а лагерь уже брали. От нашей сотни уцелели жалкие крохи, и мы отступили на пригорок. Ближние ко мне воины суетливо готовились обороняться. Кто то пытался бежать, кто-то корчился от ран, а я смиренно сидел на холме и дожидался судьбы, смотря на то, как тысячи силуэтов рыщут по ущелью в сумрачной тени.

Топот, луки, вопли боли, удары копий о дубовый щит, обрывки воспоминаний. Все было как во сне на том холме в черноте наступившей ночи. Сложно вспомнить, сразу ли меня схватили, или я отбивался, или пытался бежать, но на утро я оказался пленным.

Под плевки, удары, издевки, нас вели длинной толпой по нашей земле, щедро удобренной кровью. Тогда я вблизи рассмотрел бессмертных. Их лица, их головы, их тела, их конечности – все человеческое, обычные люди. Были многие одеты в подранные лохмотья, кто-то был полуголый. Из оружия что попало: дубины, копья, ножи, плотницкие топоры. В лицах злость и уверенность. Нас вели без отдыха и остановок. За пол дня мы оставили ущелье, где я оставил лежать своих соратников, слугу и старый острый меч. За день мы подошли к княжеству Ликвас. За два мы прибыли к самому городу Ликвас, и встали лагерем. Могущественный Ликвас, лежавший на холмах: высокие стены из белёного кирпича, массивные башни, удачное расположение, и гордые воины, давние союзники фарлонцев. Тот город не собирался сдаваться. Я бывал там раньше: оживленные улицы кипели там жизнью, торговали уличные торговцы, дети резвились во дворах, из кабаков веяло едой и весельем, и всюду были люди. Теперь там только руины, кости и одиночество, ведь бессмертные вырезали всех, от старика, до младенца.

А мы двинулись дальше, и впереди был Фарлон, великий красный город, моя родина. Первым, что увидели бессмертные, были шпили, тянувшиеся до небес, маячащие среди скал яркой бронзой. Затем, подойдя, они увидели реку, очерчивающую город широкой дугой. После, они увидели, в тени ближних скал, сам город: его красные стены, крыши домов, из красной черепицы, и прекрасный красный дворец – замок князя. В конце концов они увидели послов, с дарами, и с желанием сдаться.

Фарлон должен был дать своих людей, золото и оружие, а бессмертные должны были оставить город в покое. Все сдержали свои обещания, фарлонские пленные обернулись солдатами, и я в том числе, ведь мой любящий отец не нашел мне откуп. Примеру Фарлона последовали все города полуострова, и бессмертная армия укрепилась целой толпой новых воинов, превосходными лучниками, которыми знаменит наш край. К каждому приставили по бессмертному.

- Привет, насабара, я твой, эээ, сопровождающий, - молвил однорукий худой мужчина в грязной льняной рубахе и серых штанах.

- Привет, бессмертный. Как к тебе обращаться?

Через секунду, своими сухими толстыми губами он произнес:

- Мясо. Фамилия – Обрубок. Обращайся так.

У Обрубка была сильно плохая кожа, изрезанная шрамами от сотни прыщей. На лицо ложились русые, сальные волосы.

- Я Мабиай, дворянин семьи Шон, третий сын рода, поданный фарлонского князя, офицер-десятник.

- Славно, славно, – прочавкал, щурясь, бессмертный.

- Ты сказал «насабара», это что?

- Переводится: смертный, с какого языка – не знаю, - почесав свою грязную голову, и подумав, он добавил: – у нас все так говорят.

Разговор перервал звук горна. Пленных повели к возвышенности, на которой стояли люди: высокий крепкий южанин, одетый в бронзовый доспех, за ним стоял бородатый, розовый и толстый, вокруг них были воины.

- Кто это, - спросил я у Обрубка.

- Маршапы, - ответил он, - смуглый и сильный – маршап войны; с бородой – маршап правды.

Маршапы были их вождями, их князьями, их министрами, теми, кто отдает приказы.

Смуглый сообщил нам – мы их воины, мы им служим, мы убиваем ради них. Другого выбора нет. Если бы мы бежали, нас бы нашли, если бы мы предали, они бы узнали. С меня сняли кандалы, и я стал свободен, и Обрубок всюду ходил за мной. Я смотрел на быт бессмертных, он был беспорядочный: они спали на голой земле, спали мало, ели, в основном, лепешки, запивая их водой. Обычно они сидели, и смотрели вниз, или вверх, или вперед, никогда не развлекались. Среди них были и женщины и дети, все были одинаковы в своих повадках. К армии стекались, со всех сторон, новые бессмертные. Со всех краев они тянулись к собратьям, как к стаду.

Армия потянулась дальше, и направилась на юг, останавливаясь только ночью. В одну из ночей пронзительный крик разбудил меня. Кричал Обрубок и корчился от боли. В ночи замерцал бирюзовый свет, и двинулся к нам. Из мрака вышла девушка. Она была миловидна, и мала ростом, носила бежевое платье и украшения, голову покрывал капюшон. В руках держала золотое орудие, внутренность которого горела бирюзой. Она нависла над Обрубком и стала что-то шептать. Обрубку стало легче, и она ушла вдаль, помогать другим. Так я встретил третьего маршапа.

- Эмина, маршап милосердия. Так ее зовут.

- Что с тобой было?

- Страдания этого мира переполнили меня.

- Я могу тебе чем то помочь?

- Нет, только Эмина, и только поход.

Поход продолжался, и мы пришли в страну Кендар, оживленному месту, перепутью дорог, ведущих на юг, восток и на север. Прибрежные города Кендара кишели кораблями, наемниками и мореплавателями. В городах стоял запах рыбы, моря, пряностей и отходов. Грязное место, полное денег. Каждый город там был сам у себя на уме, и умы самого северного решили не дать бессмертным прохода. Были наняты тысячи наемников, и город, стоящий на скалистом мысе готовился к осаде. А я готовился к своей первой битве, будучи слугой. Всех смертных выставили вперёд, как таран, перед городом, и погнали на встречу смерти. Тогда я увидел четвертого маршапа. В воротах города замаячил маленький, бледный, лысый силуэт, маршап тайны, в сопровождении бессмертных собратьев. Еще до вторжения оказались они в городе, и ждали момента. Момент настал и они вырезали всех стражей врат, позволив войти без боя. Много славных сынов наших княжеств погибли в уличных столкновениях, в той битве, но я выжил. Бессмертным смерть была нипочём. Даже их головы, отрубленными, ждали, словно спя, того момента, когда снова сольются с телом. Тоже самое и с конечностями.

- Что, моя рука? – вопросил Обрубок в ответ, - где-то на востоке. Я чувствую её, болит. Один урод украл её, сейчас, наверное, друзьям показывает.

Конечность обрубка жила, хоть и казалась мертвой. Также и с бессмертными, которые старели. Страдание и жизнь никогда не покидали их бессмертную плоть.

- Что за страдание, о котором ты говоришь?

- Как будто все сжимается внутри, как будто тело тюрьма.

Тот кендарский город был взят, и его ждала страшная учесть. Бессмертные были жестоки к завоеванным смертным, и будто соревновались между собой в жестокости. Всю боль свою вымещали на людях. Пытали, резали, издевались, и от города оставили щепки.

Но мы двинулись дальше, и все дальше продвигались на юг, оставив Кендар позади. Обрубок не любил говорить, но в минуты мучения разговор помогал забыться. Многое рассказывал он бессонными ночами, под открытым небом южных равнин. Рассказал он про маршапов, про их историю, про их жизнь.

Маршапов было пять, и каждый отвечал за что-то.

Ритей - маршап войны, ему подчинялись все полки многочисленной армии, и все их командующие. Он был замечательной силы и южной внешности, с прямыми волосами и крючковатым носом. Орудовал тяжелой булавой, и не знал себе равных в битве. Рос сиротой, непонятно как оказавшись в городах востока, переходя из рук в руки торговцу, кузнецу, и в конце концов, наемникам. Никто не жалел юного маршапа, и с детства у него осталось много шрамов. В первой же битве он был убит, и тогда он осознал свои способности. С каждой новой смертью он становился все умелей в искусстве войны, а с каждым годом прибавлял в мускулах. Капитан авангарда, правая рука главы, затем и сам он стал главой отряда. Их отряд был жесток, страшен и успешен, самые суровые люди собрались там, и легендарный Ритей Бессмертный был их лидером. Ритей всегда отличался от других, страдал, умирал, воскрешался, но никогда не придавал этому значения. До дня, когда высокий человек, в бежевой мантии, не нанял его деньгами, сравнимыми со всем богатством востока. С ним была девушка и кучка последователей, и все шли за ним. Человек обещал избавление и давал надежду, девушка давала облегчение и успокаивала раны. И весь путь появлялись новые люди, пока Ритей не оказался во главе армии и не стал верен человеку как пёс.

Вторым маршапом был Андер. Толстый, бородатый мужчина с королевства, по соседству с княжествами. С детства он был плаксивым и жестоким. С детства он ненавидел все, и лишь вера была его спасением. Он молился богам и жречеству, но ничего не избавляло от кома боли, засевшего внутри. Он был исправным палачом, но хотел большего. Как-то его убили. Убили те, чьего родственника он сам когда-то казнил. Тогда он осознал бессмертие, и обнаружил себя богом. Он начал проповедовать, собирать людей, и сколько бы его не убивали, он возрождался снова. Но это не давало ему спокойствия. Услышав про Эмину, он пошел к ней. Он стал служить ей, и поклялся в верности. Он был тем, кто нес вести о ней, о правде, об их деле и о походе, дающем освобождение.

Йель был маршапом тайны и северянином. Лысым, коротким и круглолицым. Родился среди дикого племени и дремучих лесов. Как и многие соплеменники был охотником, следопытом. Отличался от других лишь молчаливостью. Только местный целитель предупреждал о его дурном характере, но никто не верил. Пока однажды, на охоте, сраженный зверем Йель не умер, а ожил, на глазах у племени. Тогда его изгнали, и он начал свой путь. Выживал в лесу, в одиночестве, в грязи и в холоде, где копьё было единственным другом. Он пришел в восточные королевства, и стал наниматься убийцей. Все равно ему было - что зверь обычный, что двуногий, и он преуспел в своем ремесле. Пока его не наняли убить полководца бессмертных. Тогда он нашел свое настоящее племя: людей, которые были братьями. Он понял это не сразу, но лишь после того, как Ритей пал от его клинка и восстал. Его простили, и приняли, и использовали его таланты.

Про Эмину и ее брата, маршапа пути, известно мало. Эмина и Аман появились в приморском городе, на востоке, и стали надеждой для проклятых бессмертием. Они находили их, и давали опеку, как любящие родители, и как умелые целители дарили облегчение. Эмина не стеснялась появляться, и не раз блистала своей миловидностью. Аман же был скрытен, и прятался всегда за балахоном, или в своем шатре.

Что до самого Обрубка, он был из княжеств, а именно из Лисса. Жил он крестьянином, жил тяжело, и еще тяжелее от того, что был бессмертным. Тяжесть усилилась, когда речные пираты похитили его и продали в рабство на восток. В рабстве нагружали его сверх меры, издевались и причиняли боль. Не выдержав, он упал на нож, но выжил, что не скажешь про его господина, которого он зарезал, когда армия бессмертных оказалась в городе. Руки он лишился в одной битве, от топора. Вражеский воин бежал, но перед бегством взял его руку.

Таких как обрубок было много в лагере. Всюду среди бессмертных попадались безрукие, безногие и беспалые, каждый второй был со шрамами. Но ничто не останавливало их в походе, может только подобие смерти, которое у них называли атумат.

- Сон на нашем, - сказал Обрубок благоговейно, - мы становимся как во сне и не двигаемся, только страдаем.

Существовало три способа погрузить в атумат бессмертного: дождаться пока он постареет, заставить голодать или отрубить голову. Отрубленную голову стоило унести или спрятать, и тогда бессмертный погружался в атумат.

- Их нельзя вернуть, но их можно освободить, поэтому мы в походе. Не только из-за себя, но и за спящих.

Обрубок верил, как и остальные, что они освободятся, и эта вера была силой, двигающей их на юг.

Чем дальше мы пробирались, тем сложнее становились дни непрерывного марша, и тяжелее палящий зной. Все реже попадались деревья, а чаще кусты, камни, сухая почва. Мы проходили неизвестные страны, и всюду Андер зазывал бессмертных, а Ретей брал смертных из покоренных городов. Собрались десятки тысяч, и четверть из них была смертной. Со временем я перестал понимать наречья. Кендарцы, лийцы, горные люди страны Кеш, все собрались в огромное полчище.

- Так куда мы идем, Обрубок?

- В Парию

Пария лежала далеко на юге, в песчаных барханах и в туманах слухов.

- Место зла, проклятое место.

Единственное, что я знал про Парию, что там живут маги, и они не любят гостей.

Города становились причудливы, травы и кусты сменились песками – мы приближались. То были древние города и необычные люди, в одеждах с макушки до пят. Приграничные маги, ремесленники, пастухи и торговцы, что были слишком свободны и независимы чтобы быть с Парией. Один город насылал ураган, другой громил ряды гулом, третий посылал молнии. Все они преклонили колено.

Впереди оставалось лишь Парийское царство. Наконец мы были у его преддверий, спустя год, после того, как я оказался пленным.

Гигантское скопище остановил пограничный камень. Он предостерегал нарушителей, обещал многие беды. Это не пугало бессмертных, становившихся тем больше злее, чем ближе мы подходили к цели.

- Насабара, друг, ты станешь героем, - растроганно заявил Обрубок, хлопая меня по плечу.

- Что с нами будет?

- Не знаю, но марзапы вас не обманут, вы верно служили нам.

Никто из смертных не разделял хорошего настроя, и дурные знамения только добавляли капель в сосуд сомнения. Суеверные южане, да и мы с ними, начинали молится своим богам. В небесах сияли фиолетово-розовые раскаты, а в воздухе ощущалась грядущая гроза. Царство казалась мертвым, не смотря на города, виднеющиеся вдали, то тут, то там.

- Это миражи, - объяснил мне испуганный лиец, - старые маги хотят обмануть нас.

Мы все глубже погружались в их страну, и миражи становились причудливее.

Среди песков начали казаться мириады зданий вычурных форм, гигантские города, марширующие армии, бесчисленные трупы и сине-зеленое марево. Маги Парии лезли мне в голову, навязывая темные мысли и темные образы.

- Убей их всех убей, - приказывали голоса, - предай, убеги, режь, режь, режь!

Мысли не останавливались.

- Отрежь руку, выколи глаза, отрежь ногу, воткни нож в грудь!

Они становились навязчивы.

- Убей себя, убей себя, убей себя, убей маршапов!

-Заткнитесь! – закричал я им в ответ, но они не прекращались.

- Ты умрешь, ты умрешь, беги, умрешь, умрешь!

Со временем я к ним привык, но даже во сне не было от них покоя. На третий день началась песчаная буря. Столбы песка и пыли вздымались в вверх, поглотив всю округу, сдувая в небо шатры и припасы и делая воздух мутным. Песок забивался всюду: и в рот, и в нос, и в глаза, и в волосы. Дышать становилось трудно, в песчаной мгле слышались голоса, виделись тени, лица, люди, знакомые, мой мертвый слуга, друзья и отец. Бессмертные со смертными стали теряться в мути песка. Тогда мы увидели свет в середине вереницы, что пробивался через песчаный туман. То был Аман, укутанный в балахон, державший бронзовый шест, из которого исходил яркий, бирюзовый огонь. Решап, и его офицеры, начали кричать, приказывая идти за светом, и всё многочисленное скопище, кто смог, последовали за ним. Мы прижимались к друг другу, как стадо овец, закрывая лица чем попало, тянулись за светом, через бушующий песок.

Мы шли так пол дня, пока не увидели вспышку, за ней был грохот, а с грохотом огонь, что спустился с неба. Смертные сгорали в пламени, бессмертные истошно кричали, повсюду, во мгле, двигались горящие силуэты. Мгла стала красной от огненного зарева, и тогда спасительная бирюза воссияла над головами и развеяла огонь. То был Аман с сестрой и их чудесная магия. Буря стихла, и все стали подбирать раненных. Обрубок, весь в ожогах, опаленный и красный, даже не жаловался.

- Да в порядке я, насабара, - раздраженно буркнул Обрубок, затем улыбнувшись добавил:

- Тело лишь одежда.

Немного передохнув, мы двинулись дальше. Жаркий огонь клубами летел в нас снова и снова, но Аман рассеивал его одним взмахом. Амана было не остановить, он шел впереди армии, чуть ли не бежал, словно одержимый, и приближавшаяся цель все больше воодушевляла его. Ноги вязли в песке, пот тёк по лбу, на стопах саднили мозоли. Предвкушение вселяло трепет. Наконец замаячила столица. Сияющий цветущий город лежал в оазисах, он высоко вздымался в небо, словно плато среди пустыни, блестящие купола его сверкали лазуритом, а на плантациях-террасах трудились тысячи бессмертных рабов. Стены были толсты и могучи, из огромного кирпича, город был многоуровневый, всюду были прекрасные сады и высокие храмы. Город из сказок.

- Вот и оно, - сказал нахмурившийся Обрубок, - я их всех перебью.

Я не представлял, как взять этот город приступом, но бессмертные заверяли, что у маршапов есть план. Мы подошли к стенам, предстоял штурм, который должен был войти в легенды.

- Они сдались, они сдались! - кричал бегущий глашатай бессмертных.

«Они сдались» - повторил я у себя в голове. Они сдались настолько бесславно, насколько велик был их город. Не случилось никакой славной битвы, никаких страшных колдовских происков, лишь скопище напуганных трусов, отдающие себя на милость Аману.

Аман ликовал. Он занял трон Парии, «взял то, что его по праву». Сын изгнанного лорда, десятого в линии наследования. Сразу казнил десяток магов, другим присвоил титулы. Своих бессмертных он поработил, той древней гигантской машиной, что была в центре города. Тех, кто обладал сильной волей, он обрек на вечное заточение. Нам же, смертным, он сказал, что бессмертные то ли духи, заселившиеся в плоть, то ли демоны, и о них не стоит волноваться. Кого-то он сделал своим дворянином, кого-то стражем, я же выбрал уйти. Шёл долгим путем домой и думал лишь о моем слуге и о старом мече, что остались в той проклятой битве.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...