Пробуждение Из сердцевины пиона Медленно выползает пчела… О, с какой неохотой! ( Басё). Над головой, касаясь кончиков волос, прошелестели крылья. Летучая мышь?.. Баку?.. Нет, не Баку, ещё рано. Сон всё никак не приходил в его плохо соображающую голову. Добрый друг и помощник явится тут же, как только к изголовью кровати приблизится дрёма. Летучая мышь, скорее всего… О, Амитабха, пусть это будет так! Сегодня, как никогда, он хотел насладиться луной. Она рядом, на полу – протяни руку – и почувствуешь, какая она холодная на ощупь. Но, несмотря на это, у Кобояси от её присутствия становилось только теплее на сердце. Аманогава, Млечный Путь, еле пробивалась сквозь распахнутые окна. Летучая мышь, думал Кобояси, наверное, уцепилась коготками за рейки и висит сейчас себе вниз головой, вычёсывает себе кожистые крылья. Лучше пусть так и будет. Только где-то по углам шуршали гикобури1, боясь выползать на свет. Ему всё равно… Рядом только кувшин с водой. Про еду он и думать забыл. Из-за тонких стен хорошо слышалось тявканье лисицы. Кобояси молил Амитабху, чтобы эта не была кицунэ. Только оборотня ему ещё не хватало… Он продолжал разглядывать полное лицо луны на полу. Он ждал… Когда к нему придёт сон, а следом Баку, чтобы своим хоботом высосать кошмары из его головы. Он ждал, когда к нему придут… Он ждал, пока не провалился в сон. Его ослабевшую руку лизала луна, как лижет кошка. Пришёл Баку… Львиное тело изящно пробралось сквозь окно, лохматая голова с лицом тапира и двумя бивнями обнюхала давно немытое тело мужчины. Баку недовольно заскрёб когтями по полу и уставился горящими глазами в бледное человеческое лицо. Шерсть на холке вздыбилась, напряглись мышцы, и тело застыло неподвижной статуей. Луна теперь целовала Кобояси в сухие, потрескавшиеся губы. *** – Каппа-сан, – Онарико́ низко опустила голову, приветствуя водяного. Лягушка с выбритым теменем, похожим на тонзуру, сначала переминалась с ноги на ногу, не желая ни в какую отвечать на поклон девушки. Только после того, как Онарико́ с застывшей на лице улыбкой вновь высказала свою любезность, каппа смилостивился над девушкой, мысленно махнув лапой: мол, этикет есть этикет, без него никуда не денешься. Он опустил голову и с лысой макушки полилась вода. – Бака! – торжествующе раздался пронзительный голос девушки. Не успел водяной опомниться, как был схвачен ею. Названный дураком быстро был скручен вооружённой до зубов Онарико́ и брошен в мешок. – Вперёд, пока портал не закрылся! – крикнул подоспевший Кавабата, из кармана у него торчал коготь дракона. – Добираем лут! – поторопила Онарико́. – Не вертись под ногами, – сказала она Мико, когда та поспешила ей помочь. – Сама на себя погляди, – огрызнулась та. Вдвоём они с трудом подняли тяжеленный валун, под которым хранилась раковина акатахины. Всё шло в дело. Пригодится для скилла. – Чего вы возитесь? – Кавабата направлялся к порталу, вверх, в сторону храма на горе Фудзи. – Помолчи, – Онарико́ сейчас раздражало всё и даже друзья. Уж она-то, как никто другая, понимала, что стоит на кону. Победа в игре «На горе Фудзи» гарантировала ей уважение и почёт среди старших, но больше всего – внимание Тацухико – старшеклассника, на которого она ещё вначале года положила глаз. Если другие этого не понимают, то зачем она с ними только связалась… Ну и пусть отставания в учёбе – её это сейчас меньшего всего волновало. Мимо молча прошествовал Ити, в руках он держал медянку. Безногая ящерица безуспешно сопротивлялась. И где тот нашёл приманку для дракона, Онарико́ ума не могла приложить. Осадок зависти оседал на её душе, но она и не подала и виду. Что толку? Ити – истукан, молчун, каких ещё свет видывал – с ним не поспоришь, не спустишь на него всю накопившуюся досаду, а жаль… Подоспевшие Лисока, Адати с Хоши помогли достать раковину. Все они нырнули быстро в закрывающийся проход, как Алиса в кроличью нору. Они оказались в одной комнате с белоснежными стенами, выкладывали лут, продавали и прокачивали умения. – У кого сколько? – Двести… сто двадцать… пятьдесят… – послышалось от одноклассников. – Хоши, ты, как всегда в своем репертуаре… Одна ничего не успеваешь, – пожаловалась Мико. У девочки на руках были только зёрна риса и несколько больших каменистых плодов каштана. Та смущённо потупила большие, на половину лица, глаза, готовые пролиться фонтаном слёз. – Ну-ну! Слезами делу не поможешь, – уже не так громко сказала Мико из опасения, что одноклассница действительно разревётся и зальёт здесь всё слезами по колено – игра может и зависнуть. – Нам нужна победа или нет? – Онарико́ вопросительно посмотрела на игроков. Те в ответ загалдели, точно воро́ны на ветке. – Хоши, пожалуйста, в следующий раз хоть постарайся… налови сагари2. Этих лошадей под каждым деревом, как кошек на Оасиме. Поняла? Зачем нам такая в команде? Позориться только... Да, и покормите кто-нибудь каппу – пригодится как-нибудь. Кавабата молча взял из её рук мешок, где жалостливым голосом пищал водяной, просил пощады и всё такое прочее. Слово-пароль и Онарико уже в своей комнате, в окно которого запускает свои щупальца солнце. Она бросила шлем виртуальной реальности на стол и хотела, уже было, залечь в кровать, но матушка позвала на завтрак. – Что это такое? – матушка пристально поглядела на неё, на Юку она даже не бросила взгляда. Её миндалевидные глаза с минуту на минуту могли разразиться громом и молниями. – Итадакимас3 ! – наконец-то проговорила Онарико́ и опустила голову как можно ниже, чуть не клюнув носом рис. Наспех позавтракав, Онарико́ собиралась выпрыгнуть из-за стола, но её остановила жестом матушка. – Онарико́, я слышала, что ваш учитель по литературе Кимура-сан уже много недель как не появлялся в школе. Говорят, что он тяжело болен. Узнай, хорошо? – попросила устало матушка. Ночная смена на ткацкой фабрике давала о себе знать, отнимала у неё последние силы. – А лучше сходи! Проведать не мешало бы, да, Онарико́? – женщина поглядела в сторону, на пустой угол, поправила итёгаэси4 на голове. – Посуду оставьте. Я сама вымою, как пойду на работу. – И пошла, не доев завтрак. Девчонки выпорхнули из-за стола и кинулись в комнату, собираться в школу. У Онарико́ с понедельника в рюкзаке были книги, к которым она даже не притронулась. Заканчивался учебный год. *** – Ребята, Кобояси-сан, сансэй… тяжёло болен. Говорят, у него рак, – Хоши ворвалась в класс перед самым началом занятий. Класс встретил это известие кладбищенской тишиной. – Давайте сходим к нему! – Ещё чего, – фыркнула Мико. Её большие круглые глаза (мода на увеличительные линзы) скользнули по Онарико́ в поиске поддержки. – Нет, надо сходить, – вмешался Кавабата. – Мико, не ерепенься! Пошлите все?! После уроков все идём, – подытожила вдруг Адати, до разговора тщательно вырисовывавшая что-то на белоснежном листке бумаги. « Ну и рисуй себе свои додзинси5!.. – раздражённо подумала Онарико, делая вид, что не видит её художеств. – И Лисока пусть туда же катится. Подумаешь…отличницы». Сегодня всем официально объявили об окончании ими восьмого класса, и только две девочки делали успехи в обучении. С ними всё в порядке – их ждали места в престижных учебных заведениях, а что до Онарико́, Мико и других – им оставалось только завидовать или возлагать всю надежду на удачу. Поздно вечером, после дополнительной подготовки по спецпердметам в дзюку6, ребята собрались возле школы. Ити не ходил на платные семинары, кружок после школы – вот и всё, на что мог он рассчитывать. На ногах у него были только соломенные шлёпанцы-варадзи, и, несмотря на низкий рост и отставания в школе, выглядел он вполне себе счастливо, хотя при появлении одноклассников несколько смутился – с его маленького лица сошла улыбка, как будто её там никогда и не было. Сангацу, или третий месяц март, по обочинам дорог и в садах цвёл желтыми одуванчиками, нарциссами и разноцветными тюльпанами. Со дня на день должен был начаться праздник Ханами – или Созерцание Цветов. Сакуры обещали вновь зацвести белыми и розовыми цветками самого разного оттенка. Ребята проходили мимо всего этого разноцветья, погружённые в несветлые мысли. «Вести от насекомых» – так говорила пословица, описывая их нехорошие предчувствия. – Может быть, Кобояси-сан просто болен? И никакой у него ни рак? Мало ли что говорят взрослые, – нарушила молчание Хоши, её белоснежная и холёная кожа была тайной завистью всех девчонок в классе. – Сейчас этого и узнаем, – буркнула Мико. От тяжелых мыслей их оторвали только смех и подзадоривания мальчишек, больно кидающихся друг в друга диким каштаном. Учитель жил в самом конце города, в десяти тё7 от школы, там, где зачастую продавались за бесценок брошенные дома. Этот городок трудно было вообще назвать городом, из года в год он больше походил на большую деревню. Молодёжь уезжала в Токио, Киото и другие крупные города в поисках лучшей жизни. Если мать Онарико́ работала на ткацкой фабрике, то родители её одноклассников выживали, как могли: отец с мамой Лисока вязали бандори – подушечки-подкладки для спины, чтобы носить тяжёлые корзины; у Мико родители плели соломенные шляпы; у Кавабаты – добывали морскую капусту в Японском море; кто-то плёл циновки и сандалии; родители Ити вырезали из вишни деревянные куклы кокеши. Ребята добрались до дома учителя ещё засветло. Одноэтажное здание хранило молчание, над дверью уже теплился фонарь. Сад перед домом был засажен банановыми деревьями, зеленели кусты мальвы. На высоком пороге были разбросаны сапоги-таби рядом с приступком – гэнкан. Как видно, их одевали давно – паук успел сплести в них паутину. Постучались – дом хранил молчание. Никто не вышел. Дверь не была заперта. – Кобояси-сан! – позвал учителя Кавабата, но в ответ ни звука. Мико робко отворила дверь, следом за ней прошла Онарико́, а потом и все остальные. В доме царил покой и тишина. Ни горящего очага, ни еды на нём. Дальше за залой, отворив справа деревянную ширму-фусуму, была кладовка. Слева – пустая комната, за ней – ещё одна. Под ногами поскрипывали татами. – Кобояси-сан! – тихо позвала учителя Мико. – Сансэй?! – добавила Хоши, её голос дрожал. На грубой циновке с некогда белой, а сейчас чёрной, окантовкой лежал человек, с грязной подушкой под головой и кое-как укрытый одеялом. Рядом был опрокинут кувшин из тыквы. Под ним натекла лужа. Запах давно немытого тела заставил закрыть нос, но ребята так и не сдвинулись с места ни на шаг. – Кобояси-сан, я– Мико, а это мои одноклассники. Мы пришли к вам в гости, – неуверенно проговорила девочка. Ребята замешкались и вразнобой отвесили поклоны-одзиги. Вряд ли учитель этого увидел – он по-прежнему не проявлял признаков жизни. – Может, он умер? – сказал Кавабата. – Тсс, не видишь что ли? Он дышит, – одёрнула его Лисока. Вдруг человек пришёл в движение и медленно повернулся к ним лицом. Дети шарахнулись назад, только Ити остался стоять как вкопанный, не сводя глаз с того, кто когда-то вёл в их классе литературу. Кобояси-сан превратился из молодого пышущего здоровьем человека в дряхлого старика. Ребятам стало страшно смотреть. – А, Ити-кун, это ты?.. – в слабом скрипучем голосе учителя послышались нотки радости. – Кавабата, бегом за водой! – опомнилась Онарико́, но сама тут же бросилась с кувшином на кухню. Ребята обступили учителя. Он обводил всех с застывшей улыбкой на устах. По впалым щекам бежали слёзы. Хоши выбежала из дому, заливаясь слезами. Онарико́ наконец-то принесла воды и стала сама поить учителя, осторожно держа кувшин, пока тот пил большими глотками воду. Напившись, тот откинулся на спину, тихо прошептал слова благодарности. На измождённом лице заметно сгладились морщины, учителю, казалось, полегчало. – Быстро отсюда, бездельники! А то сейчас полицию вызову! – раздался крик в дверях необхватно толстой женщины в грязном, замусоленном кимано. Она выглядела так, словно проглотила целого тапира, от этого живот выпирал далеко, задевая им проход. Рядом стоял девушка, её копия – поросячьи глазки тупо таращились, по подбородку текла слюна. От них разило сакэ. – А ты чего разлёгся? а? Воду пролил, чумной? – набросилась та на учителя, который сразу же побелел и не смог выдавить из себя ни слова – только по глазам текли слёзы. – Брысь, кому говорят?! – и прогнала детей, выбросив на дорогу геты. И громко хлопнула дверью. Ребята пребывали в самом скверном расположении духа. Учитель оказался в руках каких-то коварных, безжалостных родственников. В подавленном состоянии они разбрелись по домам, не сказав на прощание ни слова. Этим вечером никто так и не сел за Игру. – У страха глаза велики, – сказала устало матушка. – Онарико́ -тян, не говори, пожалуйста, больше такого про родных Кобояси-сан. Это всё-таки его невестка со сватьёй. Им, наверное, сейчас нелегко. Зная вас, я боюсь, как бы вы лишнего им не наговорили… – Матушка, мы ничего им не сказали! Как ты не понимаешь? Они бросили Кобояси-сан просто умирать! – Лицо девушки раскраснелось, она тяжело задышала, испугавшись, что матушка обидится на её резкие слова. Но в то же время, никак не могла понять, почему все словно сговорились и не верят ни одному её слову. – Больше к нему ни ногой! Я не позволю порочить родных Кобояси-сан… Два дня никто ни с кем не общался – словно воды в рот набрали. Посещали подготовительные курсы в дзюку и кружки. На какой-то миг всем показалось, что и с Игрой покончено. Наступил праздник Ханами, но на душе от парящих в воздухе по ночам бумажных фонариков и цветущей сакуры радостнее не стало. – Надо что-то делать, – написал сообщение в общем чате Кавабата. – Не знаю, как у вас, у меня нет больше сил сидеть сложа руки. Кобояси-сан пропадёт без нашей помощи. Я даже уверен, что его специально морят голодом, чтобы побыстрее от него избавиться. Кто со мной?... Под его сообщением все одноклассники поставили лайки. Назначили встречу на следующий день рядом с домом Онарико́. Вечер ложился на дома и дорогу, приближались сумерки. Ребята заранее обговорили, что с собой надо взять и кто что будет делать. К дому учителя приближались с опаской. Наверное, невестка со сватьёй живут неподалёку, поэтому зарекались вести себя бесшумно и лишний раз огня в доме не разжигать. Однако хоть бумажный фонарик и горел на крыше дома, но в окнах света не было. А значит, что кроме учителя, скорее всего, в нём никого нет. Ити оставили сторожить дом снаружи. Остальные проникли внутрь – дверь снова была раскрыта нараспашку. Учитель сильнее исхудал, почернели пальцы на руках и ногах, на голове – пакля из волос, и весь в крошках от сухих лепёшек. Онарико́ быстро раздавала команды, кому что делать. Ребята носились туда-сюда со скоростью пчёл – только сверкали голые пятки. Нанесли горячей воды в тазике, обмыли до пояса и ноги учителя, сменили грязную одежду – у Хоши нашлось дома старенькое кимано, но зато чистое. Заменили циновку. Пока Кавабата с Хоши готовили рис, с учителем сидели Лисока с Мико, Онарико́ и Адати занимались его комнатой. Сначала навели порядок в красном углу. Очистили алтарь – буцудан и расставили ихаи – таблички с именами предков, валяющиеся без разбору, не забыли и про угощения. Картину с девочкой и разноцветными карпами повесили на гвоздик. – Аригато! Аригато! – говорил он «спасибо», пока обжигался горячим рисом. По щекам струились слёзы. Хоши, как обычно, убегала на улицу, оставляя за собой большие влажные пятна. Что с ней поделаешь… Учитель закончил с едой и теперь глядел слепыми глазами на подростков. Побелевшими пальцами он сжимал край одеяла. По его лицу было видно, что он хочет что-то поведать. Только бледные губы что-то шептали. – Сансэй, вы хотите что-то нам сказать?.. – Лисока, похожая на лисичку, подвинулась ближе к учителю. – Онрё… – успел прошептать Кобояси, прежде чем в дом влетел Ити, а за ним разъярённые сватья с невесткой. В этот раз они казались ещё зловеще и толще обычного – выдвижная стена разлетелась под весом женщины вдребезги. Гневное лицо обратилось к учителю, у которого задрожали губы. Ребята мигом оказались снаружи. – Они появились из ниоткуда, – оправдывался Ити, который был перепуган точно так же, как и все остальные. – Я даже крикнуть не успел… – Онрё… – сказала вслух Онарико́. *** « Наша жизнь росинка. Пусть лишь капелька росы Наша жизнь – и всё же…» 8 – как можно спокойнее в голосе сказал Кобояси. Первый страх прошёл – онрё не тронули детей. Теперь он мог на что-то надеяться… – Ты хочешь нас растрогать стишком? С нами такой фокус не прокатит, – промолвила «сватья» и залилась мерзким смехом. Её туша заколыхалась в такт. Смех подхватила «невестка», и дом накрыл омерзительный тамтам нечеловеческих звуков. «Мертвее мёртвого… И смех вам не поможет. Прочь! пока вы целы», – попытался он перекричать уже своими стихами, не прибегая к хокку древних. – Заткнись, – взревела «мамаша». – Баку тебе не помощник, человек. Он борется с кошмарами вашего разума, а – не дела рук человека. «Одна иль обе, Пойдёт в дзигоку9 – Всё равно», – провозгласил Кобояси, победоносно улыбаясь. – Строптивец… – сквозь зубы прошипела онрё и задрожала всем телом. В кладовке послышался шум и в следующий миг в комнату влетел маленький дракончик. Вонючая тряпка несколько раз облетела вокруг головы Кобояси, который не поспевал за ней, чтобы отмахнуться. Руки не слушались, а сердце в груди бешено колотилось, готовое вот-вот выпрыгнуть наружу. В следующий миг дракончик упал прямо ему на лицо. От невыносимого запаха и нехватка воздуха, у Кобояси перехватило дыхание, а затем он потерял сознание. *** «Онрё… Онрё…», – слышалось между ребятами. Не то чтобы кто-то из них хорошо разбирался в суевериях, но кое-что они знали от дедушек и бабушек. Адати с Лисока рассказали всё, что помнили об онрё. – Онрё – это ёкаи, или духи, – говорила Адати, временами поправляя то очки, то длинные шёлковые волосы, которые норовили попасть в рот. Ребята заняли скамейку в парке, рядом со школой. Прошло уже несколько дней, как они убежали из дома учителя. И теперь набирались мужества снова проникнуть к нему. Да и знаний ой как им не хватало!.. Брать приступом жилище они не планировали, пока только вылазка, потом видно будет. – Онрё – одни из самых злобных и мстительных ёкаев, между прочим, – добавила Лисока. – Поэтому в Игре мы все проходим мимо квеста с ней, пока не станем оммёдзи, – неожиданно подал голос до этого молчавший Ити. – Кем-кем? – переспросил Кавабата. – Что умничаешь? – недовольно проговорила Мико. – Перестаньте, пожалуйста, – отозвалась Хоши. – Оммёдзи – это колдун, заклинатель, или экзорцист, – ответила Лисока. – Но и где мы его отыщем в наше-то просвещённое время? – Твой сарказм не уместен, Кавабата, – заявила Адати. Онарико слушала и не верила своим ушам. – Ребята, вы и вправду верите во всё это? В духов…ёкаев, или как их там? Может, у учителя от болезни помутился разум, вот он и мелит чепуху, только и всего. На минуту повисла тяжёлая тишина, прерываемая ударами дятла по сосне. – Я – да, – отозвалась Лисока и поглядела на Онарико́. Сегодня погода была пасмурной, к обеду обещали дождь, и худая Онарико́ ёжилась от порывистого ветра, в тонком кимано и в деревянных гета на босу ногу. – И я… я тоже… – послышалось со всех сторон. – Ну и где нам искать его, вашего оммёдзи? – сдалась она… *** На это вопрос ребята так и не нашли ответа. Пока сошлись на том, чтобы снова проведать учителя и убедиться, что ещё ничего не поздно. В пятницу одноклассники уже были на месте. В этот раз снаружи остался сторожить Кавабата. Ити вызвался первым войти в дом, девчонки выстроились за ним цепью. Тихо, точно мыши, они прошмыгнули мимо всех дверей и оказались перед учителем. Сансэй выглядел ещё ужаснее, чем прежде. Вокруг шеи обозначился синюшный след, какой бывает на ладонях от тяжёлых пакетов. Хоши обошла вокруг учителя и положила белые хризантемы рядом с его головой. Она специально ездила в город и после окончания службы в храме взяла у ног будды цветы. Она вымаливала исцеление и здоровье учителю. Сейчас она сама выглядела не краше него самого. При первых признаках пробуждения учителя ребята смогли выдохнуть. Каждый поклонился в пояс. – Кобояси-сан, мы знаем об о… – начала было говорить Онарико́. Но учитель неожиданно громко зашипел: – Тс-с-с… Молчи, не произноси их имена всуе! – Мы хотели спросить, Кобояси-сан, что нам делать? – А что вы делали в школе? – Учились, сансэй, – ответила Лисока. – А между уроками? – его голос был тих, но казалось, что он отзывается звоном в её голове. – Гадали. Кукарисан10… – Онарико́ поняла сейчас, что скрывать не имеет смысла. Перед учителем ей было очень стыдно. – Мы давно завязали с этим, – поспешно выпалила Мико. – Ити-кун, что ты хочешь? – словно забыв про вопрос, учитель спросил Ити. – Я?.. Я не хочу, чтобы вы умирали! – Нет. Что ты хочешь? – Я не хочу, чтобы отец рубил старую сакуру. – Почему? – Я с детства по ней лазил… – Мы все по ней лазили… – добавили другие. – Она суха? – Нет. Она перестала цвести. – Значит, ещё жива?.. – Да. – Хорошее желание, – учитель позволил себе улыбнуться. Казалось, что учитель перестал дышать – настолько редко вздымалась его ослабевшая грудь. – Кобояси-сан, – немного погодя вновь обратилась Онарико́. – Сансэй, прошу: скажите, что нам делать? Чего хотите вы? – Чтобы вы перестали играть! – ровным голосом произнёс учитель. Его глаза словно пронизывали насквозь каждого из собравшихся, добираясь до самого сердца. – Чтобы перестали играть… – уже тише повторил он. – Кто из вас расскажет, как блестит форель в заводи? Кто видел, как танцует дождь? Скажите мне, кто последний раз считал, сколько прокукует кукушка? Нет?.. Кто мне скажет, как ваши матери плетут циновки или соломенные шляпы? Готовят рис, толочут краски, шьют узоры, поют и улыбаются? Как ваши отцы удят рыбу, клеят обои, стругают, рубят, целуют и любят ваших матерей?.. Как пылит дорога золотом на закате дня… как шумит бамбук и бежит ручей… как сладко спит пчела в цветке цикория и как она с неохотой выползает наружу… – учитель резко замолк. – Кобояси-сан… мы… – начала Мико… – Прочь! Прочь отсюда! – страшно крикнул он, выгнулся дугой и резко упал назад. Его глаза закатились, а ребята бросились приводить его в чувства, поливая водой из кувшина. – Мы, вот, принесли вам лекарства… Но не знаем, отчего… – Адати полезла в свою сумку, когда учитель пришёл в себя и безучастно глядел в потолок. – Не надо, – опустила руку Мико на её плечо. – Я хочу вишню… – чуть слышно проговорил учитель. Ребята это восприняли с воодушевлением и пообещали в следующий раз принести её. *** Ребята вон из кожи лезли, чтобы хоть как-то помочь учителю, но все их старания казались напрасны. Кобояси-сан становился забывчивым и подолгу молчал. На вопрос: «Почему бы, сансэй, вам не переселиться отсюда?» – он отвечал неизменно одно и то же, что «они», подразумевая онрё, не дадут этого сделать. «Лучше я умру один, чем кто-нибудь из вас пострадает. У меня нет сил, чтобы противостоять им. Да и есть ли хоть кто-то, кто это сумеет», – печально признавался он. – Оммёдзи… – заикнулась Онарико́. – Вряд ли он сыщется в наших краях, Онарико́ -тян, – сказал учитель. Не дожидаясь появления онрё, ребята с неохотой покидали учителя. «Какой-то заколдованный круг», – думала Онарико́. Она с ужасом представляла, какого сейчас учителю – каждую ночь встречаться лицом к лицу с двумя безумными онрё, вытягивающими из него последние капли жизни; какого ему быть брошенным на произвол судьбы людьми, ни во что не верящими и не горящими желанием чем-либо помочь. По ночам ей снились кошмары… и учитель, похожий на восковую куклу, таял на глазах. Она просыпалась с пугающим Юку криком посреди ночи, и, прижавшись к ней, не смыкала глаз до самого утра. – Без вариантов, – как-то сказала Мико. Онарико́ с негодованием взглянула на неё: – Ты думай, что говоришь! – Если никто ничего не предпримет, Онарико́, то… – Кавабата осёкся под её пылающим взглядом. Встреча разладилась. Разговор не клеился. Да и что здесь можно было ещё добавить?.. Друзья разбрелись по домам. Онарико́ сама не своя отправилась вдоль по улице. Она не сразу заметила, что вышла из городка, потом её вдруг осенило… Губ тронула радостная улыбка, она перешла с шага на бег. «Ну, конечно, как же я сразу не догадалась!» – корила она себя, а сама мчалась во весь дух – вниз по дороге. Вечер сменили сумерки, взошла луна. Её надкусанный бок кровоточил красным. Девочка пробежала почти тё, прежде чем перешла на шаг. Спина взмокла, подгибались колени и тряслись руки. Только в голове стучала ошалелая мысль. Она сама себе не верила, что собиралась сейчас делать. – Дзидзо-сан, – обратилась она дрожащим от волнения голосом и поклонилась до пояса каждой из статуй. Маленькие будды в широкополых шляпах-амигасах, улыбались доброй улыбкой, сложив ладони вместе. Они не были из тех, что на кладбищах, с улыбками скорбными и немыми. Эти же – только своим видом успокоили волнующуюся девушку. Онарико́ ощутила всем своим телом тёплую волну, исходящую от каменных изваяний, и собралась с мыслями. – Дзидзо-сан, – повторила она, – вы, защитники всех детей, рождённых и не рождённых, путников, продрогших под холодным ночным небом, голодных и гонимых ветром, дождём, зверем или злым человеком, прошу вас… умоляю, помочь Кобояси-сан справиться с онрё!.. Хоть она и была в безопасности рядом с милыми божествами, но произнеся слово «онрё», нервно обернулась – вокруг никого не было. Только плавилась луна, стекая где-то за горой, и чернел далеко внизу лес из криптомерий. «Верните ему, уважаемые дзидзо-сан, здоровье и молодость!.. Поставьте, я прошу вас, достопочтенные, его на ноги!» – глаза её стали мокры от враз нахлынувших слёз. Поклонившись и поблагодарив ещё раз каждого из них, Онарико́ заспешила домой. Она представила, как сейчас не находят себе места матушка с сестрёнкой, и сердце застучало в груди чаще. Она быстро шла. Немая сова хлопала над головой крыльями, где-то завывала лиса. Онарико́ слышала, как позади неё кто-то идёт. Сердце от страха гулко отзывалось в висках. Она вспомнила, не зная как: – Бето-бето-са, пожалуйста, проходите! – и посторонилась, отойдя на обочину. Через миг звуки шагов пропали. Теперь впереди неё шёл какой-то человек, широкополая шляпа прикрывала ему спину, сбоку, на поясе, трепыхался веер. Со стороны могло показаться, что это странствующий мандзай, актёр и любитель новогодних праздников и плясок. У Онарико́ от неожиданности и испуга вмиг пересохли губы. Через некоторое время мандзай остановился и повернулся к ней лицом, всем своим видом давая понять, что ждёт с ней встречи. До Онарико́ только сейчас дошло, в каком положении она оказалась: кругом ни души, а дорогу к дому заступил незнакомец. Борясь с желанием броситься, куда глаза глядят – например, через колючий тёрн, растущий вдоль дороги, – она всё-таки совершила над собой усилие и шагнула навстречу незнакомцу. – Здравствуй, девочка! – Голос оказался молодым, как и сам его обладатель, одетый в короткую тёплую куртку-добуку и штаны-хакама, с шапкой-эбоси на голове, какие только носят священнослужители. Он приветливо улыбнулся и поклонился. Тонкая щётка усов и пучок волос на затылке добавляли несколько лет незнакомцу. Онарико́ про себя уже решила, что он никакой не фокусник, а какой-то молодой монах, отправившийся в паломничество. Мало ли таких по стране… Ей ничего не оставалось сделать, как ответить тем же. – Я проходил мимо, но ты была настолько занята, разговаривая с дзидзо, что не заметила меня, – сказал монах. – Меня зовут Цуцуми. А тебя как? – Но видя нежелание девушки раскрывать себя, добавил: – Нам будет проще идти вместе, если будем знакомы. Знаешь ли, не хочется играть в гляделки всю дорогу... – Такаги. – Вот и прекрасно, – улыбнулся тот и, не оборачиваясь, тронулся в путь. Его деревянные гета бесшумно ступали по дороге. Онарико́ плелась позади, на расстоянии, из опасения. – Кто такой Кобояси-сан, о котором ты молилась достопочтенным ботхисаттвам? – Сансэй, учитель литературы. Который… – Онарико запнулась, решая: говорить или нет про учителя и онрё. Не примет ли Цуцуми её за дурочку?... Вот возьмёт и посмеётся над ней. Но с другой стороны, учителю осталось жить считанные дни – не всё ли равно, что подумает этот монах?!.. – Он в плену у онрё! – она забежала наперёд, чтобы увидеть на его лице неминуемый приговор. – Дело серьёзное, Тагаки-кун, – вместо этого его взгляд переменился. Онарико́ показалось, что он даже сбавил шаг, обдумывая только что услышанное. У неё в груди затеплилась неясная надежда, которую она настолько ощутила, что внутренне представила себя с ребёнком на руках, переходящей по шаткому мосту глубокое с острыми камнями ущелье. У неё на перехватило дыхание. – Из цапли сделать ворону… – произнёс монах, на миг загадочно улыбнувшись. Оставшуюся половину тё монах расспрашивал о том, как выглядят те самые онрё, которые терроризируют учителя. Потом он переключился на неё и её одноклассников. Онарико́ никак не могла понять, куда клонит оммёдзи (ей показалось, что этот человек им и является). – С какого времени заболел ваш учитель? – спросил он. Они вступили в тени бамбуковой рощи, растущей вдоль дороги. Следом они вышли к рисовому полю. Здесь летом малыши будут ловить светлячков бамбуковыми ветками и веерами утива, чтобы потом тут же отпустить на волю. – Почти два месяца назад, – ужаснулась Онарико́. – А мы всё это время играли в игры… – В какие? – Монах не дал ей времени для самобичевания. – В кукарисан… – Вызывание духов… И? – Новая компьютерная игра по мотивам мифологии «Гора Фудзи». – Всё ясно, – заявил оммёдзи. – Простите? – От этих двух простых слов у Онарико́ сердце словно упало в пятки. Цуцуми долго молчал, прежде чем ответить: – Наверное, в мире рано или поздно так складывается, что на свет рождаются онрё и другие демоны, и духи… На лице Онарико́ словно нарисовали большой вопросительный знак. Она даже остановилась от услышанного. – «Весь мир – игра, и мы в нём – актёры», кто-то сказал это очень давно, – в голосе оммёдзи прорезались стальные нотки. – В игре ребёнок познаёт мир, и главное, учится в нём жить. Вместе с игрой он переносит свою роль в настоящую жизнь. Он становится тем, кого он играет. Бывает, хоть и не часто, но вместе с характером он являет миру и нечто другое, ему не принадлежащее… – Цуцуми-сан, вы думаете… – Ничего я не думаю, – рассмеялся монах. Несмотря на всё мастерство импровизаций, Онарико́ его смех показался фальшивым. Он явно что-то недоговаривал. – Вы в этом не виноваты. Никто не виноват. Главное знать: «Чужих меж нами нет! Мы все друг другу братья Под вишнями в цвету»… – продекламировал оммёдзи. – Басё, – добавил он. – Не так уж и важно, что ты делаешь. Главнее всего – польза это или вред… – Или зло, – машинально добавила Онарико́. – Верно. Оммёдзи предложил Онарико́ сложить хокку… – Сначала я, – сказал он. Цветы глицинии Свисают до земли, Синие-синие… Онарико́ быстро нашлась, что ответить: Камелия в цвету – Вскружила голову она. Сейчас я упаду. – Очень хорошо, – похвалил её Цуцуми. – А как тебе это?.. Лягушонок прыг-скок В пруд передо мной. Нос ты мне утёр… – А я вот что придумала, – развеселилась Онарико́ и тут же стала серьёзной: Мех оставьте зверю – Белке и лисе. Подарите смех себе. Они и не заметили, как очутились около дома Онарико́. Десятки тё дороги показались позади так быстро, словно пролетели на птичьих крыльях, что Онарико́ сильно удивило, но спросить об этом Цуцуми не решилась – хватит с него и того, что он пообещал завтра им помочь – освободить учителя из плена ёкаев. Вне себя от радости Онарико́ рассказала об этом в чате одноклассникам. Юки, которая не меньше её переживала за жизнь учителя, поддавшись неожиданно порыву, повисла на шее сестрёнки, поливая от счастья её щеки горячими слезами и поцелуями. Как оказалось, она в тайне хранила свою осведомлённость от неё самой о происходящем вокруг Кимура-сан, но виду не подавала, чтобы Онарико́ лишний раз не напоминала ей, что это дело опасное и совсем не для неё. *** Как только закончились последние занятия (начался новый учебный год), в том числе, кружки и дзюку, друзья уже были в заброшенной части города. Всех охватило такое волнение, что трудно было передать словами. – Говоришь, что ты встретила этого оммёдзи после того, как попросила помощи у дзидзо? – Адати пристально вглядывалась в лицо Онарико́. – И тебе это просто не приснилось? Онарико хорошо запомнила наставления Цуцуми, что у неё нет врагов, только друзья, поэтому весело сказала в ответ: – Представь себе! Я сама бы не поверила, если бы этого не произошло со мной. – А вдруг он не экзорцист, а обыкновенный мандзай, который шутки ради тебе наобещал с три короба, а ты повелась? – сказала Мико. – Ребята, перестаньте! – вмешалась Лисока. – Не всё ли равно, кто он такой, если придёт, как и обещал. Никого другого не затащишь в эти трущобы. Пусть он не поможет, по меньшей мере, он подтвердит наши слова. А это уже большое дело. – Ага… – Кавабата нервно облизывал губы. – Как в кошмарном сне всё это… – Представь себе, какого учителю! – сказала Лисока. Уже в сумерках они подошли к дому. В окнах по-прежнему было темно, только бумажный фонарик на входе распространял вокруг себя причудливые тени – на банановые деревья и пустую дорогу. Входили они осторожно. На дороге остались Онарико́ с Ити встречать оммёдзи. Учитель лежал без сознания, дышал он неровно, с каким-то надрывом: по-видимому, он был в бреду и ему снился ужасный кошмар. Баку нигде не было видно. – Странно, что нет Баку, – тихо промолвила Хоши, накладывая смоченную холодной водой повязку на лоб учителю. – Будем молиться, чтобы сказанное Онарико́ оказалось правдой. – Все видели колебания Мико. – Мы все смертельно устали, Мико. Это правда. Дай нам сил, пожалуйста, Амитабха! – подняла глаза к тёмному потолку Хоши. Несколько зажжённых свечей и фонариков скудно освещали комнату. – Побыстрее бы всё это закончилось, – пожаловалась Адати. – Это мы… – в доме послышался голос Онарико́, и глухой перестук несколько пар ног. Перед ребятами предстал Цуцуми. Ему поклонились. Оживились голоса. Зашептали. Экзорцист быстро оглядел учителя, что-то сказал себе под нос и обратился к присутствующим: – Ребята, прошу вас выйти на улицу! Не заходите, пока я сам не выйду к вам! Поняли? Вокруг закивали головами, точно подсолнухи на ветру. И заспешили наружу. Оммёдзи снял с пояса веер и позвал шикигами – помощник не замедлил явиться. – Онрё… – произнёс оммёдзи. *** На смену сумерек пришла ночь и вышла на небо луна, сегодня похожая на круглую, початую с одного края дыню. За спинами раздался оглушительный хлопок – взорвался бумажный фонарик. В то же время в доме кто-то страшно заревел, поднялся шум. Не успели ребята прийти в себя, как на них напали… – Цукумогами11 !.. – выкрикнул Кавабата. С одной стороны – оживший бумажный фонарик с бешенными огненными глазами и с алым языком. А с другой – половая тряпка в виде дракончика, от которого разило так, хоть в пору надевать противогаз. Раздались испуганные крики, мальчики первыми встали на их пути. Девчонки прижались к стенам, ища пути отхода. Но куда бежать? Кого звать на помощь, когда вокруг одни пустые дома?.. Кавабата схватился с сиро-унэри, дракон уже обвился вокруг его шеи. К нему на помощь бросились Онарико́ и Мико. Ити пока сдерживал тётимбакэ, фонарь кусался разорванным ртом, оставляя на руках кровоточащие раны. Недолго думая, к Ити подоспели остальные девчонки. Началась куча мала. Сколько раз ребята откидывали назад противников, никто не считал. Ожившие вещи раз за разом возвращались к ним, чтобы впиться зубами в руки или ноги, как можно больнее укусить, оставить очередную царапину, рану и глубокие борозды от когтей. Да и в доме шёл не шуточный бой – оммёдзи выкрикивал заклинания, ревели онрё. Всё меньше оставалось сил и у юных защитников учителя. – Всё, я не могу, – шептала Хоши, бессильно опускаясь на колени. – Нет, ещё как можешь! – выкрикивала Онарико́, бледная, не меньше уставшая, шатающаяся. И Хоши тяжело поднималась с земли, чтобы хоть как-то помочь друзьям. Все чувствовали, что ещё чуть-чуть, и они замертво упадут прямо на месте. Слёзы наворачивались от усталости, подкашивались ноги, опускались руки. Кто-то уже звал родителей, кто-то молился богам, чтобы те смогли даровать им ещё немного сил. И у ребят откуда-то они появлялись, словно из неизвестного источника, подобному океану. Как вдруг всё разом прекратилось. На землю, под ноги победителям упали уже изодранные в клочья половая тряпка и бумажный фонарик. На ребятах места живого не осталось, все были в разорванной одежде, которую и назвать ею было трудно. Девчонки кто сидел, кто лежал на спине – плакали навзрыд, смеялись и стирали по грязным щекам слёзы. Кавабата вместе с Ити стали подниматься в дом, погружённый в тишину, несмотря на все уговоры девчонок. По всей крыше зияли страшные дыры. Кругом валялись разломанные, как после цунами, раскиданные вещи. Нетвёрдой походкой они вошли в комнату с учителем. Баку только что забрал кошмары из его головы и пролазил сквозь дыру в стене. Оммёдзи нигде не было. Через дыру в потолке было видно, как в небо поднимается журавль… – Цуру12 … Это был цуру, – негромко сказал Ити. С учителем всё было в порядке. Он спал безмятежным сном, слабая улыбка легла на его лицо, исчезли морщины. Несмотря на страшную худобу, можно сказать, к учителю потихоньку возвращалось отнятое онрё здоровье. Ити и Кавабата впервые услышали распевшихся цикад, где-то затрещал козодой, затявкала самая обыкновенная лица, а не какая-нибудь кицунэ; они замерли на месте, когда увидели, как в дом через дыру в потолке проникла луна и стала целовать потрескавшиеся губы учителя; как побежали по небу наперегонки макаки, белки-летяги, проползла исполинская саламандра, за ней проскакал табун диких коз серау. Снаружи все девчонки поднялись на ноги и теперь стояли разинув рты: волшебная ночь опустилась им на головы с её звуками, запахами и тайнами, о которых они и думать забыли. И теперь весело тараторили и смеялись, просили друг у друга прощения, дергали мизинцами, приговаривая: «Мирись, мирись, мирись – и больше не дерись…». На вышедших из дому мальчишек они набросились с поцелуями и радостными воплями, с обещаниями вечной дружбы. Они знали, что всё самое страшное осталось позади, а впереди их ожидали новые трудности, открытия, настоящие приключения и долгожданное выздоровление учителя. Обсудить на форуме Просмотров: 24 Примечаниягикобури – тараканысагари - `ёкай в виде головы лошади.итадакимас – выражение перед употреблением пищи, что-то вроде благодарения за «хлеб наш насущный»итёгаэси - причёска «бабочкой».додзинси – рисунки для анимэ, что-то вроде комиксов.дзюку – дополнительные занятия.тё – 110 метров, мера длины.[8] – японский поэт Кобаяси Исса.дзигоку –адкукарисан – запрещённое в школах гадание – вызывание духов.цукумогами – ожившие предметы, прожившие больше ста лет.цуру - журавли-оборотни, помогающие людям.
