Не знаю, ад ли Дыра или моя галлюцинация, рождённая огромным количеством различных психотропных веществ, которые я когда-то закинул в себя, но единственное, что здесь стабильное, - смерть и насыщенный отчаянием воздух. Все люди, попавшие в это место, постепенно начинают вонять изнутри, словно их души пропитываются гноем ненависти и страдания, а всю сюрреалистичность происходящего приправляют постоянные изменения планировки города. Ты можешь заснуть в одном месте среди своих союзников, а проснуться - в другом, окружённый психами и головорезами. Не щади тех, от кого не ждёшь пощады — вот главное правило этого места, и его придерживаются абсолютно все, поэтому кровь здесь проливается регулярно. Реальность парализует своей неопределенностью, поэтому обречённые хватаются за каждый отголосок возможности выбраться отсюда. Это случилось и с нами. То ли посланник местного злобного бога, то ли миссия из другого мира ворвался в нашу тёмную реальность, пропахшую землёй, ворвался с двух ног, пошатнув наше устоявшееся мировоззрение, и сказал три слова. Всего три слова смогли взбудоражить наши умы.

Спустя несколько дней тяжёлых раздумий было решено собираться в путь. Вот мы, уставшие не от хорошо укомплектованных рюкзаков, а от навязчивых мыслей, уже аккуратно пробираемся по пыльным коридорам заброшенного завода. Пол устелён несколькими слоями засохшей крови и иными органическими жидкостями, а все имеющиеся целые окна представляют собой размноженные "Квадраты" Малевича. Хруст зубов и стекла под ногами предательски отскакивает от пожелтевших потрескавшихся стен, ставя нас в особо невыгодное положение. Здешние жители никогда не двигались, пока их никто не беспокоил, а вот две пары ног не могли остаться незамеченными ими. В скором времени мы услышали цокот копыт, а это значило только одно - в дело пойдёт мой топор, и его лезвие обязательно затупится о мясо, хрящи и кости безумных баранов.

Лёгкие наполнились смрадом, и я резким движением дёрнул своего попутчика влево. Нож попал в стену. Коридор был узкий, а рогатые любили бросать различные острые предметы, поэтому нам ничего не оставалось, кроме того, как рвануть в их сторону. Рубящий удар. Хруст, хлюпанье, брызги крови давно стали завораживать меня. Увидишь, почувствуешь хотя бы секунду, и трудно остановиться. Так действует Дыра на человека: вначале тебя душит вся эта безумная реальность, но после тебе становится приятно от этого удушья.

Я и мой попутчик никогда не были бессмертными (о чём в принципе и не жалели, так как смерть - лучшее, на что можно надеяться здесь), но нашей живучести завидовали многие, а секрет был лишь в балансе: где-то надо быть предельно осторожным, а где-то - импульсивным, полагаться чисто на инстинкты. Мы это умели, поэтому и дальнейшая судьба этих нелюдей была предрешена.

Десять рогатых, двигаются подвое плечом к плечу. Идеальная цель для огнестрела, но хоть его и много разбросано по этому миру, но использовать его мог бы только новоприбывший сосунок. Один выстрел, и по твою душу придёт такая нечисть, что второй выстрел уже будет сделан тобой в твою же голову. Первые рогатые слегли сразу, мой топор и копьё моего спутника попали точно в их головы. Остальные враги напряглись, поняли, что попались им люди, проверенные временем, опытные. В их зелёных глазах появились страх и нерешительность, помирать ещё раз им явно не хотелось. Эта секундная заминка стоила ещё троим лохматым жизни. Жёлтые стены коридора приобрели оранжевый цвет. Казалось бы, прошли считанные секунды, а мы уже сильно вспотели. А как же не вспотеть, когда на кону стоит твоя жизнь? Были бы эти звери поопытнее, нож бы попал в моего спутника, а мне одному против десятерых хорошо вооружённых рогатых ничего не светило бы.

Я оторвал еле державшееся на одной петле окно и бросил его в ближнего сатира. Тот без труда отбил снаряд, но следом закономерно получил топор в лоб. Я невольно усмехнулся и подумал, что с "третьим рогом" он выглядит привлекательнее, но быстро отдёрнул себя от этой мысли - дружки покойника уже были готовы к атаке. Я быстро вытащил нож из пояса и уже был настроен на продолжение резни, как мой спутник кинул одному сатиру в глаз осколок стекла, отчего тот взвыл. Это была фатальная ошибка для него. Вопль рогатого, как мячик для пинг-понга, стал прыгать от одной стены к другой, продвигаясь в глубь завода и вырываясь сквозь разбитые окна. За окном что-то зажужжало, послышался металлический скрежет, и я краем глаза заметил движение. За долю секунды в моей голове пронеслась одна мысль - надо бежать. Спутник на плече, икры ревут, а предплечье просит сбросить "балласт". Ну, уж нет, друг, страдай, плачь, зови на помощь хоть самого бога, но спутника я не брошу, не ещё одного. Хруст стен и треск крыши оглушили меня, а резкий порыв ветра толкнул вперёд. Мир закрутился перед глазами, и моё лицо встретилось с полом. Кровь, пыль и кусочки чьих-то костей наполнили рот. Сердце стало неожиданно тяжелым. Холодным ручейком в голову потекли ненужные мысли, ненужные не с точки зрения сиюминутной практичности, а с точки зрения бессмысленности. Зачем мне вставать? Зачем мне бежать? Зачем мне страдать? Зачем мне мечтать? К чёрту. Эти мысли для людей, живущих в своих серых каморках и смотрящих в тьму своего будущего. Мне такого добра не светит. Руководствуясь не "зачем", а "надо", я перевернулся. Огромная железная рука, покрытая пылью и кишкам рогатых, перекрывала коридор. Я пнул в бок спутника, лежащему рядом со мной, и тихо чертыхнулся. Надо было бросать не в глаз, а в горло. Теперь придется искать другой путь до спокойной части леса. Вот уж повезло наткнуться на этого стального гиганта. Интересно, где он прятался? Когда мы подбирались к заводу, его нигде не было видно. Мой напарник бесшумно встал. Его потрёпанная камуфляжная одежда приобрела мерзкий коричневато-красный цвет. Грубые смуглые руки сжимали мертвых белых мышей. Он поднёс их к потрескавшимся губам и жадно впился в шеи грызунов. По слегка заросшему подбородку побежала по-настоящему живая струйка крови. Послышался приглашённый хруст, треск рвущейся плоти. Головы мышей исчезли внутри его глотки. Я уже не раз видел от него подобное. Ужас, не правда ли? Но у этого ритуала есть своеобразный смысл: каждый раз, когда мой спутник был близок к смерти, но выживал, он отдавал своему богу чью-то жизнь взамен своей. Вот и сейчас это случилось. По выражению моего лица он понял, что я обратил на это внимание, и усмехнулся.

Завод находился в маленьком лесистом районе. Зелёные мили разбавлялись редкими группками одинаковых четырёхэтажных домиков, чьи яркие жёлтые крыши так и манили к себе. Мол, вот спасение, вот отдых, иди сюда. Но нет, доверять им нельзя. Их цепкие кирпичные пальцы точно вцепятся нам в горло. А, может, и не вцепятся. Может, это временно спасение, которое исчезнет с появлением нового жителя этого дрянного города. Всё исчезает, видоизменяется, только психи, монстры и всякая иная бессмертная мерзость остаются прежними. Сколько раз я уже видел этого гиганта мертвым? То его механический дракон растерзает своей блестящей пастью, то он попадет в кровавое озеро и так далее. А озеро я упомянул не просто так. Выбравшись с завода, мы решили двинуть к озеру. В этот раз оно появилось прямо под группой домов, находившихся в сорока минутах ходьбы от завода, из-за чего те частично исчезли, их как будто аккуратно срезали вдоль водоема. Никто в здравом уме не подойдёт к этому озеру, слишком уж оно опасное: вокруг берега собирается нечисть, а даже миллиметровое вхождение в водное пространство приводит к немедленному исчезновению. Говорят, что озеро так поглощает существ, делает частью себя, обрекая несчастных на вечные страдания в виде бесформенной массы. Мы выбрали это место для отдыха не потому, что там безопасно, а потому что там менее опасно. На заводе смысла оставаться нет, тоннель, по которому мы хотели пройти, разрушен, да и новые сатиры могли появиться. В лесу можно встретить всё, что угодно: от людей до здешнего бога. Этого нам не надо. Нам нужно 3 часа сна, силы восстановить: путь ещё долгий, а мысли мои не бесконечны, кто же нас будет развлекать?

Презрение к самому себе наполнило меня. Ох, как же я дошёл до такого. Могу слепо идти в неизвестном направлении в надежде на правдивость слов того человека. Он, возможно, в конец обезумел после всего увиденного здесь. Где моё критическое мышление? Идиот! Тебе уже давно стало понятно, что критическое мышление - дорога в могилу здесь. Если тебе нужно убежище, ты ищешь коврик под дверью самого опасного места в этом мире.

М-да, о чём я только думаю? Видимо, усталость сказалась на моём самочувствии. Я даже не помню, как мы дошли до берега, как мы пробрались сквозь эту толпу нелюдей. Только мой вымоченный в крови и плоти топор и искусанный мертвый напарник подле меня позволяли понять, что произошло. Я не помню, пока думаю. Я не думаю, пока помню.

Песок был ядрёно-красный, пахло от него затхлостью и чем-то кислым. Монстры, окружающие берег, тихо притаились. В ночи их было сложно увидеть, но глаза-блестяшки некоторых особей и гул, вызванный постоянным дыханием толпы, давали понять, что здесь мы не одни. Я взглянул на водную гладь. Вот она, спокойная, манящая к себе. Запах её притягивал, отдавало чем-то ностальгически сладким. Вначале казалось, что я решил глотнуть чашку кофе после долгой изнурительной работы, потом - будто меня переместило в старый фамильный дом, а моя мама решила испечь вкусный творожный пирог.

Пока я придавался теплым воспоминаниям, моя спутница успела разложить вещи: маленькое покрывало для сна и несколько консервов для ужина. Её изящная фигура меня отталкивала. Зачем она здесь? Вся такая красивая, я бы даже сказал, вкусная. В этом месте нельзя быть красивым. Даже же не то чтобы нельзя, невозможно. Всё прекрасное здесь является либо обманом, либо галлюцинацией.

Консервы мы опустошили быстро. Как всегда, они были безвкусными. Не помню, когда в последний раз чувствовал вкус чего-то, помимо крови и грязи. Да и в этом не было необходимости, вкус позволил бы расслабиться, почувствовать свободу, а обретение свободы в подобном месте означало бы её неминуемую потерю. Я лёг на песок. От него исходило омерзительное тепло, будто подо мной кто-то есть и этот кто-то просто наблюдает и смеётся над моим недовольством. Ты там, не так ли?

Лёгкое прикосновение руки моей спутницы выдернуло меня из мыслей. Она нежно погладила меня по плечу, после чего тихо ушла. Я закрыл глаза. Приятное чувство ностальгии разлилось по всему моему телу, но вместе с ностальгией пришёл и страх. Вдруг мы не одни на этом берегу? Вдруг монстры или психи ворвутся сюда? Я же никогда не увижу своих родных, никогда не вернусь домой. А как же все они там без меня? Кто им будет... Я резко встал и огляделся. Широкая спина моего спутника надёжно загораживала меня от всех бед. Казалось, на этой спине удержится весь свет, настолько широкой и надеждой она была. Её покрывало множество шрамов, порезов, но она всё так же гордо держалась, будто бы сама Земля встала на мою защиту. Я дома.

Не знаю, сколько проспал: минуту или же целую неделю, но чувствовал я себя вполне сносно, настолько, насколько позволял здешний мир. Мой спутник всё также стоял на стрёме. Хоть ему и не довелось поспать, но выглядел он значительно лучше. Видимо, время без битв - для него своего рода отдых. Также я заметил, что проснулся чуть дальше от того места, где заснул. Видимо, прошло достаточно времени, чтобы мой спутник решил перетащить меня. Ещё одна страшная шутка этого места: нельзя постоянно находиться в одной точке, а иначе появится огненный круглый тоннель, стены которого состоят из живых скелетов, и они утащат тебя в него. Капитану моей прошлой команды не посчастливилось встретить такую участь. Его сильно ранили, он лежал, восстанавливался, как вдруг в воздухе появилась эта огненная воронка. Цепкие костяные руки схватили моего товарища и втянули в эту чёртову дыру. К счастью, выкинули его недалеко. К несчастью, выкинули его на высоте сорока метров. Он разбился прямо перед своей женой.

Мы поспешно собрали вещи - впереди ещё долгий путь. Монстров и психов, желающих нашей крови, собралось предостаточно. Крысиные короли, чумные доктора, заражённые чумой, скелеты, живые статуи, разумные механизмы - все они хотели разорвать нас, принести нас в жертву своему страшному богу, о котором люди боялись и думать. Встреча с ним была страшнее смерти. Никто из встречавших его людей, не умирал, но с ними происходили такие страшные метаморфозы, что и врагу не пожелаешь. Помню, один бандит встретил его. Теперь этот бандит превратился в бессмертного монстра, выглядящего как вывернутый наизнанку человек и постоянно страдающий от сильнейшего чувства боль. Иной мой знакомый застрял в своём сознании и бесконечное количество раз переживал смерть у себя в голове до тех пор, пока я не перерезал ему горло. Хотя не уверен, что это помогло. Возможно, он всё ещё умирает в своём сознании.

Пока мы шли на другой конец берега, я заметил чужие следы. Свежие. Видимо, всё же здесь кто-то был. Хорошо, что нас не тронули. Это даже можно назвать удачей. Люди здесь опаснее любых монстров и психов, так как последние всегда хотят тебя убить, а первые неизвестно как поступят: либо сразу перережут тебе горло, либо подождут немного и съедят. Да, каннибалов тут хоть отбавляй, что в принципе неудивительно: люди здесь не более, чем скот на бойне. А скот принято что делать? Правильно, есть. Может, и в тех консервах, что послужили для нас обедом, была человечина. Морально-этические рамки рядом с бессмертными психами и людоедами напрочь размываются, и ты уже мало, чем отличаешься от них. Только своей смертностью.

Выбраться с берега оказалось не так просто. Нас встретили колесованные люди и полурукие босоноги. Смрада от них было больше, чем от горы человеческих трупов. Колесованные так и норовились убить нас острыми концами своих оков. К счастью, их оковы были хлипкими, поэтому вскоре все эти несчастные лежали перерубленные надвое. С босоногами пришлось сложнее. Они били метко своими обрубками, а после каждого удара количество рваных ран наших телах увеличивалось в разы, но самым опасным было их дыхание. Сквозь жёлтые зубы этих монстров просачивались языки черного пламени. Прикоснувшись к такому, ты начинаешь гореть, и, пока полностью не сгоришь, пламя не успокоится. Один из самых проворных сначала ударил меня в живот, а после цапнул за руку. Рука мгновенно была срублена мной, нельзя было допустить распространение пламени. Голова этого босонога слетела, как листок с дерева осенью, быстро и бесшумно. Его сородичи постепенно погибали под хорошо выстраданными ударами моего спутника. Я же просто стоял и наблюдал не в силах сражаться. Боль в руке душила меня, поглощала меня. Меня уже нет в этом бою. Только море боли, океан боли. Нет, озеро, подобно тому, на чьём берегу мы недолго гостили. Я - бесформенная масса человеческая. Я - беззвучный крик беззащитного ягненка в лапах сурового зверя. Бой продолжался. Босоноги перестали обращать на меня внимание, видимо, решили, что со мной покончено, и они не были далеки от правды. Враги окружили моего напарника, из их мерзких глоток вырвались языки пламени, чудом не достающие своей цели. Вот они, рядом, помоги своему товарищу, только протяни руку... Руку... Никого рядом нет. Никого в мире нет. Да и самого мира нет. Всё белое. Белая улыбка, белый смех, белая боль. Звон колоколов вечного человеческого страха оглушает меня. И тишина. Свет померк. Осталось только мерзкое чувство неуважения к себе и дыхание за спиной. Смешливое такое дыхание, будто этому дыханию в радость моя незавидная участь.

Глаза с трудом открылись. Рядом со мной лежали трупы босоногих и колесованных. Все они были изуродованы ещё сильнее, постарался мой спутник. Он же лежал рядом с ними, истекая кровью. У него не осталось ног, они, обуглившиеся, валялись неподалеку, видимо, ему пришлось их отрезать. Левая рука медленно продолжала гореть, а её владелец безуспешно пытался поднять копьё то ли чтобы добить себя, то ли чтобы отрезать конечность, пока пламя не перекинулось на остальное тело. В таком состоянии он по-своему был прекрасен. Такой беспомощный, приготовившийся к смерти. Красота была в том, что его судьба была предрешена: ему осталось немного отстрадать, после чего он встретился бы со своим богом. Не с этим ужасным шутником, а с великим вождём, правителем бессмертных героев. Моя зависть заставила меня отрубить ему горящую руку. Пусть ещё немного поживёт. Сил для поднятия копья у него уже не осталось. Ручеёк крови уже добежал до моего сапога, он выглядел таким завораживающим. Сама жизнь разливалась под моими ногами. Вся суть человеческая тихо окружала мой ботинок, просачивалась под него. Чувство превосходства над этим грозным человеком обуревало меня. Я для него бог, его смерть в моих руках. Как же приятно держать хотя бы чью-то судьбу в своём кармане. Глаза моего спутника должны были смотреть с ненавистью на меня, но я их не видел. Я должен был видеть его перекосившееся от боли и негодования лицо, но не видел. Моему спутнику удалось схватить меня за ногу, и он то ли прошипел, то ли прошептал, то ли пробасил, то ли пропел, то ли промычал:

-Никто не придёт.

Смерть пришла мгновенно. Вместе с ним умер и я. В знак уважения его веры, последняя мышь лишилась головы. Вкус её был почти сладок, если сладость так ощущается. Я уже и забыл вкусы. Много всего забыл. Даже лица своих родных. Так ломает людей дыра: лишает своих корней. С корнями забывается воспитание, забываются наставления, забывается точка опоры сознания, после чего оно рушится, падает, как несколько стоящих вряд костяшек домино. С сознанием падает и человек, становится психом, монстром. Монстр ли я? Псих ли я? Единственный, кто мне может дать ответ, — это голос в голове. Но он не даёт. Он говорит. Всё, что я говорю, он говорит. Теперь он медленно замолкает.

Вот я, стою рядом с кирпичным домом в этом жалком лесу. Хотя почему этот лес жалкий? Я, жалкий, стою в этом лесу, рядом с кирпичным домом. Его окна, направленные в мою сторону, сверлят меня неподвижным грозным взглядом. Идти осталось немного, хоть я и не помню, куда мне надо было идти. Вон, уже и дорога видна вдалеке, а за ней высокий зелёный холм, но нельзя пока туда соваться. Со стороны дороги бредёт гигантский избитый болотный горбун, медленно двигая своими окровавленными копытами. Его огромный серый нос почти касается земли, хотя маленькая голова и находится в двух метрах от неё, и оставляет красную полосу за собой, а жёлтые глаза-бусинки выглядывают из-под мховой чёлки.

Нельзя возвращаться в лес, там опаснее всего. Пока добирался до этого дома, растерял весь свой боевой инвентарь, да и все силы, что у меня были. Жив остался, как и всегда, только из-за удачи: деревья решили ожить и у моих врагов появились иные неотложные дела. А что я? Я лишь бежал и пытался увернуться от их ударов. Иногда безуспешно, из-за чего у меня, вероятно, сломано несколько рёбер. Но всё же деревья переключились на моих преследователей, потому что те давали им отпор. И вот я, полуживой, стою перед выбором: довериться судьбе и попытаться зайти в дом или идти на верную смерть? Выбор невелик. А когда он невелик, его слишком много. Я потянул за ржавую ручку двери. В нос ударил запах выпечки. В глаза сразу же бросилась ухоженная прихожая. Чистый деревянный пол, обувь стоит ровно на полочке. Маленькое креслице стоит подле двери. Вся настороженность, что была со мной, осталась за дверью. Я сел на креслице, чтобы спокойно снять стоптанные ботинки. Первый раз за очень долгое время увидел свои ноги. От их вони слёзы навернулись на глаза. Носки давно превратились в дырявые тряпочки, каждый имеющийся длинный ноготь был с грибком, под ним собралось такое количество грязи, что хватило бы на захоронение одного человека. Кожа потрескалась и стала серой, пятки превратились в какое-то месиво. Сколько же я в них ходил? Уже и не помню. Первый шаг по холодному полу заставил меня пошатнуться, из-за чего мне пришлось опереться о зелёную стену. Холод больно ударил по пяткам и прошёл мощным разрядом по спине. Ноги стали дышать. Это было почти что то самое неведанное чувство свободы, к которой я так и стремился. Но нельзя её здесь чувствовать, нельзя становится частью этого места, ведь тогда дороги вперёд уже не будет.

Ведомый дивным запахом пирога, я двинулся в сторону, как мне казалось, кухни. Моя интуиция не подвела. Кухня была светлой, домашней, такой родной и девственно чистой, будто снаружи нет всех тех ужасов. На небольшом белом столе стоял порезанный яблочный пирог, и всё уже было готово к приятному полднику. Но больше всего моё внимание привлекла моя спутница. Такая элегантная, в белом летнем платье. Её босые ножки были столь обворожительны и эстетически прекрасны, что, если бы не это ужасное место, я посвятил бы им множество строчек в своих поэмах. Идеал женщины. Она рукой пригласила меня присесть, но я отказался, сославшись на правила этикета. Надо перед приёмом пищи руки помыть, да и в туалет не помешало бы сходить, не помню, когда был там в последний раз. Перед входом на кухню была расположена лестница на второй этаж, справа от неё было две комнаты, но они точно не представляли из себя туалет или ванную. Скрип лестницы под ногами звучал, как классическая музыка: такой же великий, дающий надежду, расслабляющий. Каждая пройденная ступенька была для меня в радость, чувствовал себя ребёнком-первооткрывателем, который и не думал, что впереди может таиться нечто плохое. Нет, там было ещё три комнаты: туалет, ванная и спальня. В ванной было просторно, нежно-голубые стены, маленькая белая ванна, слева от которой стояла раковина в виде вытянутого кита, разинувшего свою пасть. Над ней должно было висеть зеркало, но его место занимала картина с морем. Я покрутил вентиль холодной воды, но вместо неё раздался глухой гул в трубе. Действительно, откуда здесь вода? Я вышел из ванной, сразу повернул направо и оказался в туалете. Туалет был не столь приветлив, как ванная. На стенах и полу выложена болезненно-желтая плитка, одинокая бледная лампочка сверху, износившийся унитаз, измазанный в какой-то черной смеси. Я сел на его крышку. Гул, издаваемый лампочкой, создавал сильнейшее чувство клаустрофобии, он вдавливал меня в пол, будто мошку тапком. Вот я лежу на этой мерзкой жёлтой плитке, голый перед пониманием, перед взором. Ничто меня не скрывает, полное самоощущение накрывает меня с головой. Я кажусь таким ничтожным, незначительным на фоне всех этих ужасов, которые я пережил, переживаю, переживу. Мои цели не имеют смысла, пока на них не посмотришь с точки зрения моего миропонимания, но это миропонимание неподвластно теперь даже мне. Осознаю ли я это? Нет, вряд ли. Каждая написанная кровью фраза в моей голове - не более, чем бред отчаявшегося человека. Мне не с кем общаться, только с самим собой. Понимание таких простых до сложности вещей позволило мне почувствовать себя великим. Почему такое высшее существо - не бог? Почему бы мне не стать богом? Нет. Человеку не быть богом, ведь человек - рождённое существо, а не вечно существующее. Дай человеку силы бога, и со временем он сойдёт с ума от скуки. Бог - существо низшее, ему некуда развиваться, есть всего одна точка, из которой выбраться он не может. Человек же развивается постоянно, самосовершенствуется, превращаясь в нечто исключительно новое. Это ли не превосходство человека над богом?

Непонятно откуда взявшийся глухой стук вырвал меня из пучины раздумий. Вот я вновь сижу на крышке унитаза. Откуда же был этот стук? Моя спутница устала ждать, поэтому решила проверить, как я там? Нет, звук был не со стороны двери, а откуда-то сбоку. Мысли об этом заставили меня содрогнуться. Холод пробежал по спине, накинулся на шею. Вновь раздался стук. Стучали за плиткой справа на стене. Сбежать? Нет, не получится, мне явно не позволят. Остаётся только одно. Я решил немного подождать. Опять стук. Вот он, за маленькой плиткой в метре от пола. Пришлось сесть на унитаз. Я сконцентрировался только на этой плитке, для меня больше ничего не существует, даже ощущений. Руку было сложно поднять, она противилась, ныла. Вены на ней вздулись, пытаясь вырваться наружу. Я с трудом занёс кулак и несколько раз слабо постучал. Плитка, будто дверь, с пренеприятный скрипом открылась внутрь. За ней ничего не было видно, лишь тьма. Я заметил, как во тьме что-то шевельнулось, и почувствовал запах земли. Из дыры высунулась худая рука. Вся она была покрыта чёрными полосками ткани, а из кулака торчала какая-то бумажка. Тут до меня дошло, что гул издавала не лампочка, а это существо. Что оно от меня хочет? Хотя глупый вопрос, все здесь хотят моей смерти. Неизвестный разжал кулак, и на пол плавно упал маленький прямоугольный листочек, отдалённо напоминавший купюру. На нём был красивый узор в виде берега какого-то космического города. Здания у этого курорта не поддавалась законам физики: некоторые шедевры зодчества будто поглощали само пространство, и чем дальше ты от них находился, тем ближе они казались, и наоборот. Чёрная рука вернулась в своё убежище и закрыла дверь-плитку. В эту же секунду затих гул.

Я осторожно поднял бумажку и, держа её чуть поодаль от тела, вышел из туалета. Спускаться по лестнице было значительно сложнее. Каждый шаг был неуверенным и тяжёлым, будто мне вздумалось неожиданно нацепить на ноги утяжелители. Ступени теперь скрипели враждебно, я нутром чувствовал их желание сбросить меня на пол. Мне здесь теперь не рады. Только окончательно спустившись на первый этаж, я понял, что запах пирога пропал, а вместо него появился фетор плесени. Нет мне места здесь, это не убежище, а какое-то неприлично дурное воспоминание. Кухня потускнела, стол стал серым и покрылся толстым слоем пыли. Пирог превратился в месиво из гнили и плесени. Моя спутница сидела на обветшалом стуле. Вся её кожа потеряла былую свежесть, покрылась ранками. Платье износилось, а ноги сморщились, зачахли. Я подошёл к ней, чтобы проверить пульс. Пульса не было. Передо мной лежал ещё один труп. Труп ли это и принадлежит ли он моей спутнице? А есть ли разница, если это всё равно мертвый человек, душа которого будет храниться во мне? Умирая, они заставляют нас нести их души, а, когда уже мы умираем, вместе с нашей душой переходят к другому человеку. Вот так им и удаётся жить вечно, прячась в карманах своих близких. Хотя даже не так, они отдают нам души ещё до смерти. В моём кармане души моих родителей. Отец мой был военным. Строгий, набожный, любящий дисциплину, готовый отдать жизнь ради семьи, он всё же не отличался умом. Мог спокойно затеять драку из-за брошенного косого взгляда на него или на нас с мамой. Не щадил себя, и в защите своей семьи находил отдушину, отдых. Мама была обычной домохозяйкой. Любящая, заботливая, красивая, изящная, она всегда готовила на меня еду, даже если я без объяснений пропадал на несколько дней. Интересно, ждёт ли меня тарелка супа на столе и сейчас?

Взяв на руки спутницу, я вышел на улицу. Горбун медленно двигался в чаще леса, а его спина изредка мелькала за деревьями. Пройдя всего пару шагов, я вспомнил, что забыл обуться, и хотел было вернуться в дом, но вдруг услышал треск в воздухе. За домом появилась огромная огненная воронка, из которой выглядывало бесчисленное полчище скелетов. Все они жутко смеялись и тянулись к дому своими тонкими руками. Зачем им дом? Он же неживой. Из портала вылезла огромная костяная рука и обхватила дом. Здание жутко заскрипело, затрещало, завизжало, но вскоре оно полностью скрылось в воронке, после чего та захлопнулась.

Шаг за шагом я двигаюсь к холму. В моих руках идеальная женщина, в моих ногах идеальный мужчина. Дыра издевается надо мной, над моим телом. Куда я пойду после этого холма? Вперёд? Сколько ни иди, всё равно окажешься или слева, или справа, или сверху, или снизу, или сзади. Дыра не даст тебе уйти, она будет всё дальше и дальше проталкивать твоё мясное тело в недра безумия, и ты уже перестанешь понимать, что из себя представляешь. Человек ли я? Есть ли другие люди вокруг меня? Я их не чувствую, не ощущаю. Даже труп девушки в моих руках ощущается не более, чем кукла, марионетка. А как я попал в Дыру? Ответ нужно искать в смысле, заложенном в словах. В начале было слово и в конце будет слово.

Дорога. Ступать по ней было сравнимо с глотком свежего воздуха для ног. Прохладный асфальт нежно приветствовал разбитые пятки. Я вдруг почувствовал прилив сил, ноги стали охотнее двигаться, а каждый шаг был наполнен недюжинной уверенностью. От понимания, что данный эффект скоро пройдет, мне стало дурно. И только я почувствовал себя чуть лучше, как за моей спиной раздался дикий рёв, и в ту же секунду над головой пролетела огромная туша горбуна, который беспомощно двигал своими ногами в воздухе, надеясь хоть немного сбросить скорость. Монстр исчез за холмом, после чего я обернулся. Медленными шагами в мою сторону двигался стальной гигант, грозно возвышаясь над кронами деревьев. Надо бежать. Я стал быстрее идти, и мои мышцы на ногах не были этому рады, и к тому моменту, как мне удалось добраться до холма, они жутко горели. Холм вблизи казался таким огромным, непокоримым, а жужжание механизмов всё приближалось. Трава подо мной так нежно тянулась к трупу на моих руках, просила отдать его ей. Если я не оставлю девушку здесь, то подняться на этот заросший холм не успею. Выбор был сделан мгновенно. Я бросил спутницу на землю. На её губы медленно приземлилась полученная мной ранее купюра. Совсем забыл, что она была у меня в руке. Вид невинной девушки, лежащей на этой дикой траве, заставил моё сердце облиться кровью. С трудом подняв голову, я взглянул наверх и медленно начал свой подъём. Маленькие веточки и растения-липучки неприятно цеплялись за уже босые ноги, носки вконец разорвались и остались где-то позади. Радостное чувство приближающегося конца помогало мыслить чётко, прочищало голову. Ещё пару десятков шагов и всё. Я не знаю, что ждёт меня впереди, но почему-то на душе так легко, будто выполнил тяжёлое задание и пришло время отдыхать. Стальной гигант был где-то позади и при всём своем желании не успел бы добраться до верхушки этого холма раньше меня. Боль от порезов, боль в мышцах, душевную боль как рукой сняло. Приятный ветерок задувал мне под одежду, и чем ближе была моя забытая цель, тем увереннее становились мои шаги. Мысли о дрянном настоящем больше меня не посещали, сейчас я мог думать только о счастливом будущем. Осталось всего пять шагов. Моё тело будто переродилось, от прошлого угрюмого существа, называемого человеком, не осталось ничего. Была девственно чистая мысль, а в мысли ведь суть существования. Последний шаг, решающий. Впереди только завораживающая не неизвестность. На секунду мне послышался нечеловеческий смех, но он мгновенно исчез. И вот я наверху.

Передо мной на многие километры вперёд раскинулся густой лес, редкие группы из нескольких кирпичных домов приятно разбавляли вид, всего в нескольких сотнях метров от меня располагался огромный завод, а вдали виднелось красное озеро. Правой рукой я похлопал топор, висящий у меня на поясе, а левой - хлопнул спутника по плечу, не время стоять, впереди ещё долгая дорога, в конце которой нас будет ждать отдых. Мы начали спускаться с холма, и я вновь погрузился в свои мысли.

Не знаю, ад ли Дыра или моя галлюцинация, рождённая огромным количеством различных психотропных веществ, которые...