Ушастый ныл. В больших городах ему не нравилось. Впрочем, и в деревнях ему тоже не нравилось. Ему нравилось бежать по лесу, тыкаясь носом в моховые пни и палую листву между корнями. Ему нравилось расправлять уши и ловить ими все лесные шорохи, как если бы они были рыболовецкой сетью с самыми крошечными ячейками.

До окончания контракта Ушастому оставалось чуть больше двух лет, и он каждый день клялся, что он не доживет до желанной свободы.

— И денег, — каждый раз добавлял Ян. — До денежек своих законных не доживешь. Жалость-то какая.

После этого Ушастый успокаивался. Деньги он любил почти так же, как бегать по лесу.

Этим вечером они сидели на пристани в ожидании фрегата “Спокойный”, на котором им должны были доставить командировочные и ловчую сеть, сплетенную из усов речного дракона — твари безмозглой, но крайне эффективной в деле удержания добычи.

Огромные радужные скаты, наполовину состоящие из электричества, а наполовину из ярости, и те безвольно замирали, стоило только речному дракону коснуться их одним из своих усов.

— Не люблю море, — сказал Ушастый. — Когда я смотрю на него, то пытаюсь вобрать его целиком, и душа у меня рвется. Как ветхая тряпочка, в которую пытаются завернуть большой такой шмат мяса.

Ян понял намек и достал из дорожной сумки перекус — полоски вяленого мяса. Пару полосок он закинул в зубастую пасть Ушастого, чтобы хотя бы пару минут посидеть в тишине.

Яну море нравилось. Эльпомеху оно тоже нравилось, именно поэтому Ян с Ушастым и прибыли в столицу.

Были все шансы, что Эльпомех перевоплотился именно здесь — в великом Носбисе. В самом людном, самом шумном, самом красивом. Кроме того, шестым чувством Ян чувствовал, что анзуд где-то рядом.

По соседству из пузатого прогулочного баркаса выгружались туристы, прибывшие с островов.

Туристы излучали энергию и желание радоваться предстоящим прогулкам по Носбису.

— Это ваш питомец?

Ян вздрогнул. Задумавшись, он не заметил, как к нему подошла девочка-островитянка, явно отбившаяся от толпы туристов. Девочка была пухлой и очень смуглой. На шее ее виднелись темно-синие полоски жабр, которые от долгого пребывания на воздухе почти полностью закрылись.

— Я не питомец, — прочавкал Ушастый. — Я - представитель расы линков. Нас еще называют лесным народцем.

— Никогда таких не видела, — недоверчиво сказала девочка. — Пушистый такой.

Она посмотрела на Яна.

— А можно его погладить? — спросила она, складывая ручки на объемном животике. — Хочу погладить. У нас на островах зверушки все лысые.

Ян вздохнул.

— Погладь, — сказал он. — Только уши не трогай, уши у линков очень чувствительные.

Девочка протянула руку к Ушастому, но тот обиженно отодвинулся.

— Я не выдержу еще два года службы, — сказал он и от огорчения нервно зевнул, обнажив внушительные клыки.

— Ну ребенок же, — укоризненно сказал Ян. — Потерпишь. Как еще создавать терпимость в мультирасовой общине? Тут тебя погладят, там ты.

Девочка снова потянулась к Ушастому, и он остался на месте. Девочка погладила его по спине, а потом, немного подумав, схватилась за манящее ухо.

Ушастый предостерегающе зарычал, но девочка только рассмеялась.

— Смешной он у вас, — снова обратилась она к Яну. — Наши зверушки не смешные. Кусаются сразу.

Ушастого спасла мама девочки, которая наконец-то спохватилась, что ребенка рядом с ней нет.

Когда девочку оттащили, Ян в качестве утешения выдал напарнику еще полоску мяса.

— Проверил девочку? — спросил он у Ушастого. — Есть совпадения?

— Никаких совпадений, — серьезно ответил напарник. — Тем более, что анзуды в детей не воплощаются, а то ты не знаешь.

Ян пожал плечами, но про себя подумал, что Эльпомех никогда не был похож на других анзудов. Он вообще ни на кого не был похож.

“Спокойный” прибыл точно по времени. В бухту его затащила упряжка из трех левиафанов, которые сейчас мирно плескались чуть поодаль от фрегата. Рядом с ними тихонько качалась шлюпка с морским заклинателем, с завистью посматривающим на берег.

— Бедолага, — сочувственно сказал Ушастый. — Тоже несладкая у него служба. Никаких удовольствий. Знай себе уговаривай своих лысых зверушек не кусаться и не разносить фрегат на щепки. Но он хотя бы в родной стихии.

Он прижал уши и спрятал морду под лапами с когтистыми ловкими пальчиками.

— Пошли, — сказал Ян. — Заберем деньги, возьмем сеть и отправимся на поиски Эльпомеха. Скучно не будет, я обещаю.

Встреча в офицерской каюте была смертельно скучная. Старший инспектор Тайной службы, явно страдающий морской болезнью, тревожно поглядывал из иллюминатора на воды бухты.

Для начала он долго рассказывал, что побег Эльпомеха - это колоссальный удар по безопасности империи. Ян понимающе кивал.

Потом инспектор принялся намекать, что благонадежность Яна тоже под вопросом. Обстоятельства побега анзуда до сих пор выясняются, говорил он. Если выяснится, что Ян, влекомый ложным чувством сострадания, помог ему сбежать, то наказание будет самое суровое. Ян при этом делал непонимающее и слегка даже обиженное лицо.

В конце концов инспектор передал Яну небольшую шкатулку, в которой невесомой тончайшей паутиной поблескивала ловчая сеть из усов речного дракона. За утрату ценного инвентаря Яну тоже грозили немыслимые кары, и Ян снова кивал.

— Ненавижу плавать, меня страшно укачивает, — наконец сказал инспектор, закончив с официальной частью. — Еще левиафаны эти по ночам кричат. Тоненько так, знаете, но очень противно.

На всякий случай Ян положил руку на холку Ушастого, чтобы тот не вздумал сказать, что он очень понимает плененных левиафанов. Что он, Ушастый, сам готов тоненько кричать по ночам, потому что служить ему еще два бесконечных года.

Ушастый благоразумно промолчал. Только когда инспектор передал им мешочек с командировочными, растянул губы в зубастой улыбке.

— Кстати, срок на поимку анзуда — ровно два месяца. Если не уложитесь, то уволим со службы с позором без всякой пенсии и содержания.

Эту фразу инспектор вновь сказал казенным тоном, как будто до этого и не жаловался на качку и левиафанов.

***

Гостиницу Ян выбрал из дешевых. Командировочные были не слишком щедрыми, и значительная их часть должна была уйти осведомителям.

Рядом с гостиницей был притон нагов, и вечерами то и дело раздавались жалобные вопли моряков, которых вышвыривали из заведения с опустошенными сердцами и кошельками.

Ушастый, которому было свойствена любознательность, как-то вернулся в номер к Яну с еще более круглыми, чем обычно, глазами.

— Заглянул я в этот притон, — сказал он. — Удивительное зрелище - на полу вповалку лежат матросики всех видов и рас, а на них кольцами накручены женщины-наги. Снизу змеи, сверху человеческие женщины. Представляешь, темнота почти полная, разве что пара светильников горит. Ну, у меня-то ночное зрение отличное — я все разглядел. Чешуя блестит, лица матросов от пота тоже блестят. Стонут все, как один. Одного не пойму, чего там такого женщины-наги творят. Душат они матросов что ли? А те от кислородного голодания в эйфорию впадают?

Ян, тренирующийся набрасывать сеть на стул, изображающий голову анзуда, присел на стул. Он внезапно почувствовал себя отцом, который должен посвятить сына в подробности взрослой жизни.

— Женщины-наги выделяют галлюциногенную слизь, — сказал он со вздохом. — Они скользят по телу и втирают эту слизь в кожу. Раньше это было способом охоты. От небольшой дозы слизи разумные существа впадают в транс, им видятся всякие чудесные образы. А у матросов после долгого плавания чудесные образы в основном непристойного характера.

— Думаю, я бы увидел лес, — задумчиво сказал Ушастый. — Только не знаю, куда мне слизь втирать. Разве что в нос.

— Больше туда не ходи, — сказал Ян. — На слизь эту можно здорово подсесть, а еще с ума сойти.

Ушастый медленно прикрыл глаза, соглашаясь.

— Я слышал, как один матрос, которого попросили покинуть заведение, стучал в дверь и орал: “Пустите! Я люблю ее! Я люблю ее!”. А ты любил Эльпомеха?

Переход от подсевшего на слизь матроса к анзуду застал Яна врасплох.

— Я — его наездник, — сухо ответил он. — Он — инструмент на службе государства. Я делал все, чтобы он выполнял свою функцию исправно.

Он принялся скручивать ловчую сеть, в очередной раз удивляясь ее невесомости и шелковистости.

— Сложно объяснить, что я чувствовал, — вдруг продолжил Ян. — Представь себе, что ты много лет подряд связан с самым совершенным и непостижимым существом. Если все очень упростить, то да. Его нельзя было не полюбить.

Ушастый отвернулся. У его народа это было проявлением вежливости. Нельзя смущать сородича взглядом, когда он говорит о сокровенном.

Выждав пару минут, он снова уставился на Яна.

— И тебе не было его жалко? — спросил Ушастый. — Ну, его поймали, скрутили волю хитрым образом и заставили делать то, что ему вряд ли нравилось.

От ярости Ян окаменел.

— Больше никогда не задавай подобных вопросов, — угрожающе сказал он. — Никогда.

Насчет других вопросов указаний не было, поэтому Ушастый их задавал постоянно. Почему горные тролли ходят в смешных шапочках с приделанными к ним шерстяными косами? Где болотники берут в городе столько свежего мха, чтобы делать из него одежду? Как размножаются сильфиды, если у них нет мужчин, а одни только женщины?

Ян все чаще чувствовал себя папашей, который вывез сына-подростка из деревушку в столицу.

Больше всего Ушастый волновался, что они ничего не делают, а только ходят по улицам, рынкам и площадям.

— У нас всего два месяца, — затревожился он во время очередной расслабленной прогулки. — Я не хочу быть выгнанным со службы с позором и без всяких денег.

— Ты прямо сам не свой до денег. Зачем они тебе в лесу? — поинтересовался Ян.

Ушастый взглянул на него искоса.

— Ты знаешь прекрасно, что линки - лучшие следопыты. Мы можем встать на след не только по запаху тела, но и по запаху самой личности. Ловим эманации души, если будет угодно. Редкий талант. Дорогой. Если хотя бы двести линков заберут свои деньги после пяти лет службы, то общих денег хватит на то, чтобы арендовать целый лес на сотни лет. Никто не будет нас трогать. Никто не будет отгрызать от леса огромные куски, чтобы строить их них боевые фрегаты. Так что, Ян, мне очень нужны эти деньги. Моему народу нужны.

Яну стало неловко. Он не слишком интересовался тем, как живут сородичи Ушастого и с какими проблемами они сталкиваются. Свои бы проблемы решить.

— Во-первых, — сказал он успокаивающе, — про два месяца нам наверняка сказали, чтобы мы не расслаблялись. Во-вторых, чтобы свежевоплотившийся анзуд успел себя проявить, нужно, чтобы хотя бы месяц прошел с его второго рождения. А этот месяц еще не прошел. Представь себе, что ты - удивительное существо, почти целиком состоящее из магии. Чтобы скрыться от преследователей, ты принимаешь облик рядового жителя империи. Сам себе придумываешь историю, в которую сам же и веришь. Ты не помнишь о том, что был когда-то анзудом. Живешь, формируя в себе новую личность. Только с одним ты совладать не можешь — со своей исключительностью. Анзуд остается анзудом, даже если он не помнит себя. Так появляются новые мыслители, художники, целители - люди с невероятными талантами. Нам нужно просто внимательно слушать, что говорят жители. Кто в городе появился недавно, но уже успел привлечь к себе внимание?

— Это мы, — сказал Ушастый. — Мы появились недавно, но уже успели привлечь к себе внимание. Вот те трое идут за нами уже с полчаса.

— Как славно, — сказал Ян. — С ними мы тоже поговорим.

То, что за парочкой приезжих по пятам идут местные мастера теней и перераспределения ресурсов, заметили и другие.

Когда Ян с Ушастым остановились возле продавца жареных кальмаров, к ним невзначай присоединился пацаненок-болотник. Макушка у него была вдавленная, и в ней плескалась маленькая лужица воды. Одежда у пацана была обычная и страшно потрепанная. Видимо, свежий мох могут позволить себе только зажиточные болотники.

— Дяденьки, — зашептал он. — Вас ограбят хотят. Вон те трое троллей. Тут темнеет быстро, вам бы домой пойти да по людным улицам.

— Спасибо, дитя, — негромко сказал Ушастый.

Ему явно было лестно, что на этот раз его не стали называть питомцем, а разглядели в нем дяденьку.

— Мы уже тоже это поняли, — добавил он. — Ян, купи мальчику кальмара. Он очень глазастый и приметливый, точно мы, линки.

Ян выполнил поручение, и они пошли дальше.

Вместо того, чтобы последовать совету пацана, они все больше удалялись от оживленных улиц, поэтому когда они забрели в тупиковый проулок, заканчивающийся оврагом с хилой речкой внизу, никто из них не удивился дружелюбному оклику в спину.

— Надо же, охотник со следопытом!

Ян с Ушастым развернулись.

— Далеко же вы забрели. Пушнину, небось продавали, да? Хорошие деньги выручили? Нам бы посмотреть на них, за вас порадоваться.

Говорил самый высокий из троллей. Несмотря на желтую шапочку с красными шерстяными косами, вид у него нелепым не был.

Улица погружалась в сумерки, и закатное солнце отражалось на плоских каменных крышах домов. Что было удивительно в Носбисе, что даже в самых отдаленных трущобах дома были построены из светлого розоватого камня.

— Отчего же не показать, — сказал Ян и достал из кармана кошель с монетами.

— Что, даже сопротивляться не станете? — с обидой сказал высокий тролль. — Теперь даже неловко как-то вас без штанов оставлять.

— Хотя бы мне штаны оставьте, — попросил Ян. — Следопыты без них обходятся.

Высокий тролль сделал знак товарищам, те обошли по дуге Яна с Ушастым и встали у них за спиной. Пахло от них пылью и прогорклым жиром, которым они обмазывали дубеющую на солнце кожу.

Ян вложил кошель в протянутую ладонь тролля.

Тот неожиданно светло улыбнулся.

— Все бы так, — сказал тролль. — Но нет, орут. Сопротивляются. А мы разойдемся благородно - без выкручивания рук и кровопускания.

— Ты хочешь поорать? — спросил Ян у Ушастого. — Мне вот внезапно захотелось.

Ушастый отрицательно помотал головой. Свободно висящие сейчас уши захлопали.

Он смотрел на то, как по лицу Яна бежит волна, стирающая привычное усталое выражение. Все происходило очень быстро, и Ушастый заметил происходящее только потому, что был готов к нему.

Теперь лицо Яна казалось необыкновенно пустым и почему-то лишенным любых признаков пола и возраста.

— Верни мне мое, — проговорил Ян новым голосом - низким, чуть хриплым и очень знакомым.

Такой голос был у бабушки Ушастого, но он знал - каждый слышал свое. Горные тролли все вместе внезапно услышали свое родное наречие, но при этом через Яна с ними разговаривал кто-то особенный, тот, кто находился в самом укромном уголке сердца, если оно было.

Высокий тролль скривил лицо так, что кожа на лбу и возле рта стала походить на ландшафты его родины - сплошные горные гряды и провалы между ними.

Он пробормотал что-то на своем наречии и протянул Яну кошель. Затем все трое троллей опустили голову к груди и развернули к Яну тыльную сторону ладоней.

— Я прощаю тебя и твоих друзей, — голосом бабушки Ушастого продолжил Ян, — хотя вы безобразно себя вели. Я недовольна.

Ушастый боялся, что тролли сейчас расплачутся или отгрызут себе пару пальцев на преступных руках, но Ян знал, как и что говорить, чтобы не перейти границу.

— Слышали ли вы о том, что за последний в месяц в городе появился кто-то, заставивший о себе говорить? Кто-то, чьи таланты неоспоримы и ярки?

Тролли посмотрели друг на друга и покачали головой.

— Мы сами здесь две недели, вождь, — сказал высокий тролль. — Двигаемся домой. Денег осталось мало, вот и решили немного подзаработать. Ты выглядел как императорский охотник, а охотников мы не очень жалуем. Они всю дичь у нас выбили. Даже священных бурсов на мех пустили. Плохо. Очень плохо.

Высокий покачал головой.

— Идите на пристань, — сказал Ян все еще не своим голосом. — Там для вас работа всегда найдется. И, кстати, с каждого из вас по монете. Будем считать это вирой за ваш проступок.

Когда тролли медленно убрели, Ушастый принялся яростно чесаться.

— Ненавижу, когда ты таким становишься, — сказал он. — Зато с монетами ты хорошо придумал.

— Дитя! — громко сказал Ушастый. — Выходи!

Из-за ближайшей стены показалась уже знакомая плоская голова болотника.

— Ну вы даете, дяденька! — сказал болотник восхищенно. — Я услышал, как вы голосом Седого разговариваете. Хорошо, что сегодня не стащил ничего чужого, а то пришлось бы идти возвращать. Это что за магия была? Магия голоса? Такая бывает вообще?

Ян вернул на лицо привычное устало-скептическое выражение, а заодно и свой голос.

— Нет, дело не в голосе, — ответил он. — Это магия психологической интерференции. Встречается она действительно редко. И не на всех она действует. На Ушастого вот, к примеру, не действует. Он только слышит, что у меня голос меняется. Но если я ему прикажу отдать мне еду, то он не отдаст.

— Я просто не ведусь на эти все магические уловки, — довольно сказал Ушастый. — А лично я эту магию называю совокуплением душ.

Пацан засмеялся, показав нечеловечески широкие зубы.

— Держи монеты, — сказал Ян, решив прервать разговор о сути его магии. — Родителям отнесешь. Ну, или сладостей себе накупишь, если ты такой же жадный, как и Ушастый.

Деньги снова перекочевали из рук в руки. Пацан смотрел на них с благоговением.

— А пойдемте к нам, — сказал он. — Я вас с Седым познакомлю. Он нам вместо родителей. Ужинать будем, смеяться будем, истории рассказывать. Про совокупление с душами троллей.

Пацан с Ушастым снова заржали, а Ян мысленно махнул рукой.

По дороге болотник, назвавшийся Сляком, быстро рассказал о себе. Родителей унесла огнянка года три назад. Болотников от этой болезни тогда много полегло. Стал беспризорничать, прибился к стайке таких же, как и он. Потом появился Седой. Он тоже сирота, хотя уже и довольно взрослый. Заботится о них, защищает, учит жизни.

— Хороший парень, этот ваш Седой, — сказал Ушастый. — Не бросает мелюзгу.

— Он лучший, — ответил Сляк. — Я уже и не помню, что было до него. Как будто это и не жизнь была, а противный липкий сон.

Ян с Ушастым посмотрели друг на друга.

— А таланты у него есть какие-то? — спросил Ушастый.

— Никаких, — засмеялся Сляк. — Руки вообще не из того места растут. Устроился работать подмастерьем кожевника, так и там умудряется портачить.

Местная община беспризорников обитала в удивительном месте. Чтобы попасть туда, Яну пришлось пережить немало неприятных минут. Для начала Сляк завел их в очень узкий переулок, протискиваться по которому взрослому мужчине приходилось, развернувшись боком. Потом на крошечной площади, больше похожей на внутренний дворик, Сляк указал на ничем не примечательную плиту рядом с высохшим фонтаном. Плиту можно было сдвинуть, а потом долго протискиваться в узкий лаз под этой плитой. Благо, что проползти на животе нужно было не больше пары метров.

— Мы этот подземное водохранилище благодаря Седому нашли. Он разговорился с каким-то стариком, а тот ему и сказал - мол, есть в таком-то районе подземная цистерна, часть заброшенного акведука. Там, под землей, тепло от горячих источников. Можно купаться сколько хочешь.

Все это Сляк проговорил, когда вел их по темному коридору, освещенному дешевыми сальными свечами. Коридор уходил вниз, и постепенно действительно становилось все теплее.

Подземная цистерна оказалась огромной и больше походила на храм. Своды ее поддерживали колонны, отличающиеся друг от друга цветом и резьбой. Складывалось ощущение, что водохранилище сложили из остатков после строительства сотни различных храмов.

Широкие бортики по периметру цистерны были вымощены плитами с изображением давно забытых божеств и сказочных животных.

Всю эту разношерстную каменную красоту можно было разглядеть благодаря нескольким магическим светильникам, парящим над водой розовато-оранжевыми шарами.

От воды поднимался пар.

— Смотрите, кого я привел в гости! — закричал Сляк, и голос его несколько раз отразился от каменных стен. — Благодетелей! Они мне три серебряных монеты дали. Их еще грабануть пытались, но один дяденька оказался магом совокуплений, он всех победил!

Из темноты стали появляться дети. Они были разных возрастов и рас, но при этом были неуловимо похожи друг на друга.

— Ты галлюциногенной слизи наелся? — зашипел один из них. — Зачем ты их сюда припер? Седой же просил быть осмот-ри-тель-ными.

Длинное слово он выговорил по слогам.

Сляк покровительственно посмотрел на говорившего и выдал ему три монеты.

— Захвати с собой еще парочку наших, купите что-нибудь всем на ужин. Седой вернется, я ему все объясню.

К Ушастому тем временем стягивались обитатели цистерны. Они тянули к нему руки, но было видно, что им страшновато.

— Ладно, — сказал Ушастый. — Налетайте. Только уши не трогайте, а то укушу.

Седой и вернувшиеся с добычей дети появились одновременно. На вид ему было лет двадцать, не высок, не низок. Полностью седым он не был, просто через всю голову - от левого виска к затылку - у него проходила белая полоса, как будто кто-то махнул кистью с известкой.

Присмотревшись, Ян увидел, что от левого виска через щеку тянется шрам, который упирался в верхнюю губу.

Седой мог быть настоящим красавцем, но шрам здорово портил его лицо. Спустя час и сотню теплых улыбок Седого Ян забыл о существовании шрама. На Седого хотелось смотреть, не отрываясь.

После осторожных выяснений, кто же пожаловал к ним в гости, Седой расслабился, а вместе с ним расслабились и дети.

Ушастый ел, не стесняясь. Ян пытался пинать его в бок, чтобы тот не объедал детей, но это было бесполезно.

Ян задал Седому несколько вопросов, но ответы были ожидаемыми: отца не знал, мать умерла рано, воспитанием занимался дядя. Занимался так усердно, что однажды чуть не раскроил Седому череп тесаком. Он, более-менее оклемавшись, бежал из своей деревни, разумеется в столицу, где каждому найдется работа и место под солнцем. Только вот в столице его почему-то никто не ждал, кроме этих ребятишек. Теперь он с ними.

— Сколько ты с ними? — спросил Ян.

— Целую вечность, — ответил Седой. — Где-то с месяц.

После того, как все наелись, настало обещанное время историй. Сляк в лицах рассказал, как он героически хотел спасти двух непутевых приезжих, но те спасаться не хотели и поперлись туда, где их могли ограбить. Он решил следовать за ними, чтобы потом оказать первую помощь или прочитать молитву над остывающими телами. А там такое началось, такое!

Потом Ушастый рассказал про лес. Он показал, как ловко умеет забираться по деревьям, чтобы позаимствовать немного меда у диких пчел. Показывал свои умения он на одной из колонн, но колонна вверху оказалась коварно отполированной, так что он чуть не соскользнул и не упал в воду.

Дети хохотали, Ушастый злился.

Затем перешли на страшилки. За страшилки отвечала девочка-нагиня. Змеиная ее часть была еще песочно-золотистой, не успевшей перелинять в антрацит.

— Мне кажется, что она все выдумывает, — шепнул Яну на ухо Сляк. — Но даже если она все выдумывает, то все равно всегда интересно.

Тему для страшилки выбрали случайным образом, а рукой судьбы стал Ян. Он несильно бросил камешек вдоль бортика, и тот, подскакивая, остановился на одной из плит.

Сляк кинулся к плите.

— Камень остановился на плите с изображением анзуда! Ну, это такой гигантский орел с головой львицы. Сегодня мы будем слушать историю про анзудов!

Девочка-нагиня задумалась.

— Я знаю историю о том, как вылупляются анзуды, — начала она неожиданно низким и глубоким голосом. — Это действительно страшная история, так что не обмочите свои штанишки, двуногие.

На самой девочке была только рубашка, ей ничего не грозило.

— Когда древние правители прознали о необыкновенной мощи анзудов, которые, как известно, могут управлять самой судьбой, превращая поражения в победы, болезни в здоровье и наоборот, они приказали воровать яйца из гнезд анзудов и выращивать птенцов под своим присмотром.

Ушастый лег на теплые плиты и закрыл глаза. Теперь его глазами были расправленные чуткие уши и подрагивающий нос.

Ян знал, что именно сейчас делает напарник. Он вбирает в себя запахи и звуки, идущие от Седого, чтобы собрать в голове картину, состоящую вовсе не из физических ощущений. Как-то Ушастый попытался объяснить ему, как именно он воспринимает окружающих его людей и нелюдей. Как именно он ощущает индивидуальность каждого. Ушастый потерпел поражение. Он говорил что-то о всполохах света и цвета, об областях тьмы, которые порой ему видны на внутреннем плане, но потом запутался и махнул лапой. Мол, у тебя своя магия, у меня своя. Покажите мне один раз любое существо - и я навсегда запомню, как выглядит его внутренняя сущность.

— На фермах по выращиванию птенцов анзудов работать доверяли только самым проверенным. Но были исключения — из местных деревень приглашали любых женщин, желающих быть высиживалками яиц.

— Высиживалками? — недоверчиво переспросил Сляк. — Неужели есть такое слово?

— Есть, — отрезала нагиня. — Кто высиживает яйца, тот и высиживалка. Так вот, проблема была в том, что новорожденные анзудята съедали своих высиживалок, которые, по сути, становились им родными матерями. Женщины туда шли, зная, что им предстоит, но зато денег их семьям платили столько, что еще нескольким поколениям можно было жить припеваючи.

— А зачем анзудята ели своих высиживалок? — со слезой в голосе спросил один из самых маленьких подопечных Седого. — Им же можно мяса положить, если они голодные. И женщины могут убежать, когда яйцо начнет трескаться.

— Дело в том, — сказала нагиня совсем трагическим голосом, — что анзудята будут нормально развиваться, если не просто поедят мяса, а мяса разумного существа. Они ведь страшно умные, разум - это их стихия. Им потом постигать тайны мира, поэтому и первая еда должна быть именно такой. Но это все присказка, а сказка впереди. Одна юная троллиха вызвалась быть высиживалкой, потому что в семье их осталось только трое - бабушка, она и ее младшая сестра. Еле-еле выживали. Вот и пошла она петь колыбельные яйцу анзуда.

— Бедная девочка, — сказал Седой. — Какая жертва ради тех, кого любишь.

Он уже был облеплен ребятней со всех сторон, и сам был немножко похож на наседку, прячущую под крыльями выводок цыплят.

— Троллиха очень любила доверенное ей яйцо. Она грела его теплом своего тела, а вы сами знаете, какие тролли горячие. Она рассказывала ему сказки и обещала ему жизнь, полную чудес и загадок, требующих быть разгаданными. Она пела ему все известные ей песни, а их она знала много. У нее был отличный мягкий голос, такой непохожий на скрипучие голоса других троллей.

Нагиня рассказывала историю напевно, с паузами в нужных местах. Во время пауз можно было легко представить себе девушку-тролля, обнимающую яйцо, в котором зрел будущий повелитель судеб анзуд.

Тишина в гулком помещении стояла полнейшая. Кроме голоса нагини был слышен только звук капель конденсата, падающего с потолка.

— Прошел год. В осенний месяц, когда солнце днем яркое, а ночи уже прохладны, яйца принялись трескаться. Бедные высиживальцы принялись прощаться друг с другом и с миром. Наша же девушка продолжала петь даже тогда, когда из скорлупы показалась львиная мордочка анзуда. Она поцеловала своего цыпленка в нос и сказала, чтобы он ни в чем себя не винил. Можно жить долго, но если ты так никого и не полюбил, то это бестолковая жизнь. Она же, троллиха, успела прожить самую безусловную любовь. Она любила свою бабушку, свою сестру и его. Теперь она навсегда останется частью его.

Ушастый беззвучно зарыдал. Слезы текли по мохнатой морде, и он слизывал их длинным языком.

— Скажи, что анзуденок не съел ее! — всхлипывая, сказал Сляк. — Всех остальных сожрали, а ее нет!

— Анзуденок съел ее, — грустно сказала нагиня. — Никто не может совладать с неведомой силой, заставляющей подросших птенцов бесстрашно кидаться вниз из гнезда, чтобы научиться летать. Или заползать в темное влажное место, чтобы сбросить старую чешую. Но он тоже полюбил троллиху, так что не стал мучить ее перед смертью. И она умерла с улыбкой, потому что в самый последний момент заглянула в его золотые бездонные глаза. А еще она не успела увидеть, как летают по воздуху оторванные конечности ее подруг, которыми перебрасывались другие анзудята в своем страшном веселье. Это тоже было его подарком.

В едином порыве дети закричали. Яну показалось, что Ушастый кричит вместе со всеми, но поручиться за это он не мог.

— Ты прекрасная рассказчица, — после долгой паузы сказал Седой. — И я знаю, где ты сможешь и дальше развивать свои таланты. Сегодня я разговаривал с бардом, который ищет себе талантливого ученика. И все ему не те, все ему не то. Но это он тебя не видел и не слышал. Если ты ему принесешь песню про троллиху и оторванные конечности, то он будет сражен.

Седой потрепал девочку-нагиню по голове и внезапно рассмеялся.

— А я, кстати, больше не работаю помощником кожевника. Мастер сказал, что я полнейший рукожоп.

— Как же так? — прошептал Сляк. — Но ты не переживай. Мы найдем способ тебя прокормить, хотя ты и здоровый уже лоб.

— Спасибо, — с нежностью сказал Седой. — Толку из меня в качестве кожемяки действительно немного, зато я отлично лажу с людьми. Так что теперь я буду работать в лавке у мастера. Буду продавать перчатки, краги, ремни и седла. Продавец со шрамом через все лицо - это, конечно, что-то невероятное, но я, думаю, справлюсь.

После того, как Ян с Ушастым выползли из лаза, какое-то время они шли молча.

— Это он? — наконец задал самый важный вопрос Ян.

— Нет, — ответил Ушастый. — В какой-то момент мне даже показалось, что я действительно вижу что-то знакомое. Представь себе, что ты видел несколько горных систем. В каждой из них найдется гора, очень похожая на горы из других мест. Но он, Седой, и вправду необыкновенный. Текучий, легкий. Я никогда не видел таких, как он. Он говорит, что совершенно бездарный, но у него есть талант - любить людей и уметь с ними разговаривать. Чувствую, что скоро он всех детей раздаст по разным мастерам.

— В Носбисе не переведутся беспризорные дети, — рассеянно сказал Ян.

В этот момент он думал о том, что Седой действительно чем-то неуловимо походил на Эльпомеха. В редкие моменты, когда Эльпомех сам решал с ним заговорить, он был самым теплым и понимающим собеседником. Как там сказала эта девчонка? Счастье — смотреть в золотые бездонные глаза, которые видят все и ничего не осуждают.

— А ты бы пошел в высиживальщики? — спросил Ушастый.

Ян и сам не понял, почему ответ так быстро вылетел из его рта и почему он не успел его проглотить.

— Если бы из яйца должен был вылупиться Эльпомех, то пошел. Еще один год жизни рядом с ним того стоит.

***

Через пару недель бесплодных поисков новых неординарных приезжих, они вышли на Пророка камней.

Нет, конечно, в Носбис каждый день заносило то чревовещателей, то предсказателей, то юродивых, вещающих о грядущем конце света. Они даже навещали рыбака, который, по слухам, был самым везучим рыбаком на всем побережье. Только Ян нутром чувствовал, к кому стоит проявить особый интерес.

Пророк камней этот интерес вызвал сразу, как только Ян с Ушастым о нем услышали. По рассказам он пришел в Носбис совсем недавно, но уже успел помочь сотне людей. Он не брал никаких денег, он просто каждый день по паре часов сидел на морском берегу северной окраины столицы и выкладывал узоры из камней.

Люди приходили к нему, задавали самый мучающий их вопрос, а Пророк неспешно принимался искать среди песка камни. Камни он клал один к одному так, что каждый раз получались новые фигуры. Кто-то получал обычную изогнутую линию, кто-то - фигуру черепахи или круг с точкой посередине.

Главное, что люди, задавшие вопрос, к моменту, когда Пророк заканчивал работу, получали ответ.

Кому-то Пророк отказывал — и не было возможности переубедить его. Кто-то мог приходить несколько раз, а кто-то — только один.

В день, когда Ян с Ушастым пришли к Пророку на его любимое место - среди двух песчаных дюн, поросших серебристой травой, он всех разворачивал обратно.

Пророк оказался молодым человеческим мужчиной без каких-либо ярких черт. На такого посмотришь в толпе — и через мгновение забудешь. Даже глаза у него были тусклые, как будто смотрящие внутрь, а не наружу.

— У тебя есть вопрос? — спросил Пророк у Яна.

— Есть, — ответил Ян. — Ты поможешь мне?

Пророк кивнул и пошел за первым камнем.

Ушастый лежал на песке. Ветер трепал его длинную шерсть. На море Ушастый старался не смотреть, а смотрел на то, как колышется под порывами ветра серебристая трава. Трава тоже была похожа на шерсть, а дюны - на огромных спящих животных.

Когда Пророк закончил свою работу, на песке была изломанная линия, похожая на силуэт крыла. Она начиналась с большого светлого камня с красными прожилками, а заканчивалась темным матовым голышом.

Ян смотрел на линию и молчал.

— Спасибо, — наконец ответил он. — Я все понял. Надеюсь, вы тоже найдете то, что ищете.

Пророк поднял невыразительные брови.

— Я уже все нашел, но спасибо, — мягко сказал он.

Он отвернулся к морю и ни разу не оглянулся, пока Ян с Ушастым уходили от него.

— Это точно должен быть Эльпомех, — сказал Ян. — Я узнал чувство, которое иногда испытывал рядом с ним. Чувство огромной тоски существа, которому известно слишком многое.

— Прости, Ян, — сказал Ушастый. — Это тоже не он. Эльпомех похож на солнце, а этот похож на глубокие синие воды.

Яну захотелось схватить Ушастого за холку и трясти, добиваясь нужного ответа. Он хотел, чтобы Ушастый сказал: “Я пошутил, Ян. Это, конечно, он”. Или: “Я растерял все свои способности и говорю первое, что мне приходит в голову”.

Но Ушастый был прав. Эльпомех никогда не состоял из одной только тоски. Или задумчивости. Или созерцательности. Он был, в том числе, до предела любознателен, и сияющ, и искрист, и остроумен.

Пророк таким не был.

— А какой вопрос ты себе задал? Какой ответ ты получил?

От любопытства шерсть на холке Ушастого встала дыбом.

— Не твое дело, — проворчал Ян. — Это личное.

— Знаешь, Ян, — протянул Ушастый. — Вот ты мне рассказывал про галлюциногенную слизь, на которую подсаживаются моряки. Только ведь ты такой же. Для тебя никого больше нет, кроме Эльпомеха. Как будто он — настоящий, а мы все — тени от травы на песке. Ты даже за все время нашего знакомства не поинтересовался, как меня зовут. Называешь меня прозвищем, которое вы, люди, дали моему племени.

На это Яну нечего было ответить, потому что напарник опять был прав. Ответить было нечего, но можно было задать вопрос.

— Как тебя зовут?

— Это личное, — отрезал мстительный Ушастый.

За следующий месяц была целая вереница странных и необычных созданий, но запомнилась Яну с Ушастым только одна женщина.

Она приехала в Носбис вместе с бродячим цирком из далеких южных земель. У нее была необычно светлая кожа, рыжие волосы и раскосые синие глаза. Она не жонглировала огненными факелами и не ходила по протянутой высоко над землей веревке.

Женщина приглашала на арену любых желающих сразиться с ней, чтобы раз за разом одерживать над ними верх. Когда она победила самого известного в Носбисе мастера кулачного боя, тот опустился на колени и склонил голову, признавая ее искусство.

Она уходила от ударов играючи, она выскальзывала из захватов, как будто наперед знала, о чем думает соперник. И каждый раз после очередной победы она смеялась так звонко и радостно, что все начинали смеяться вместе с ней. Стройное крепкое ее тело было совершенным инструментом, и каждый это видел.

После очередной схватки она заметила в толпе Ушастого. Женщина подошла к нему и, присев на колени, прошептала ему что-то.

Ушастый радостно обнажил клыки. Женщина надела на руку кожаную перчатку и подняла ладонь на высоту груди.

Зеваки расступились, давая пространство для нового зрелища.

Ушастый прыгнул вверх так быстро, что Ян даже не успел заметить самого движения. Несмотря на это, женщина успела отдернуть руку в перчатке — и клацнувшие челюсти Ушастого схватили воздух.

— Еще две попытки, — улыбнулась женщина. — Хотя мне уже страшно. Ты очень быстрый даже для линка.

Вторую попытку Ушастый тоже провалил, зато третий раз увенчался успехом. Он зацепил самый кончик перчатки и стащил ее с руки.

Толпа заревела. Женщина снова засмеялась так по-доброму и так искренне, как будто ей равное удовольствие доставляли и победы, и поражения.

Она чмокнула Ушастого в нос и, к ужасу того, подняла в воздух его на вытянутых руках.

— Единственный, кто смог победить меня! — закричала она. — С меня обед этому уважаемому линку и его спутнику!

В таверну с говорящим названием “Сытый тролль” ввалилась целая толпа. Рыжеволосая, которую звали Лией, приземлилась за самый большой стол и пальцем поманила Яна с Ушастым.

— Надеюсь, — сказала она, наклонившись к Ушастому, — что хозяин заведения с меня денег не возьмет. Вон сколько я ему едоков привела.

— Возьмет еще как, — сказал Ушастый. — Вы плохо знаете носбинцев.

— Тогда много не заказывай, — с притворной строгостью сказала Лия, — а то знаю я вас, линков. Вроде тощие, а пожрать горазды.

Ян вопрошающе посмотрел на напарника.

Тот еле заметно помотал головой. Нет, снова не она.

Это был хороший вечер. Ян так устал от поисков, от ложного чувства узнавания настолько, что решил хотя бы сейчас не думать ни о чем. Он слушал гул голосов — радостных, но не пьяных. Лия как будто обладала способностью делать людей вокруг себя счастливыми без всяких стимуляторов. Когда она затягивала какую-то песню, все вокруг подхватывали ее. Когда она забралась на стол, заставленный тарелками, и принялась танцевать, ловко ступая на свободное от посуды пространство, все вокруг тоже принимались танцевать.

Кто-то заиграл на скрипке, а к ней потом присоединилась волынка.

Это был действительно хороший вечер, притягивающий к себе хороших людей, которых успели узнать Ян с Ушастым.

Они увидели Седого, который сидел рядом с пожилым мужчиной сурового вида. Мужчина под музыку отбивал ритм тяжелой рукой по коленке, а Седой улыбался так непринужденно, как будто ему одинаково хорошо в любом месте - в подземной цистерне или посреди шумных гуляний. Они даже увидели Пророка камней, который с непроницаемым лицом тянул пиво в самом темном углу заведения. Его столик был единственным, за которым еще оставались свободные места.

От выпитого и съеденного Яна начало клонить в сон, несмотря на страшный гвалт вокруг.

Встрепенулся он только тогда, когда Ушастый ткнул его в бок.

— Смотри, — сказал он. — Они уселись вместе. Сначала Лия ходила туда-сюда, от столика к к столику, а потом взяла и подсела к Пророку. И он ее не прогнал. Потом Седой ерзал-ерзал, как будто ему что-то мешает. Потом встал, принялся бродить, как лунатик, а затем его тоже прибило к столу Пророка. Вот, сидят, смотрят то друг на друга, то на стол, и молчат.

Всеобщее веселье огибало их столик, как волна обтекает валун. Лия нерешительно тронула белую прядь, падающую на лоб Седого, а потом посмотрела на Пророка.

Казалось, что между ними происходит разговор на неслышном никому языке.

Не сговариваясь, они одновременно поднялись со своих мест. Одновременно полезли в кошели и достали из него монеты, положив их в центр стола и на короткий миг соприкоснувшись пальцами.

Они вышли из таверны, не привлекая ничьего внимания.

Трое шли по слабо освещенной улице, касаясь плечами друг друга. Двое шли за ними чуть поодаль.

— Сеть с тобой? — коротко спросил Ушастый.

— Да, — ответил Ян.

Они думали об одном и том же, ставшем совершенно очевидным там, в таверне. О том, что Эльпомех воплотился не в одном человеке, а сразу в троих. Это было гениально и одновременно безрассудно. Как разделить себя на части? Как разъять свою душу на составляюшие? Как жить осколку того, что раньше было изумительным безукоризненным целым?

Троица зашла в небольшую гостиницу и поднялась на второй этаж.

Ян с Ушастым стояли внизу и услышали, как захлопнулась за ними дверь.

Они сидели на улице, всматриваясь в окно, в котором сначала затеплился, а потом погас свет.

— Сумеешь бросить сеть на уровень окна?

— Смогу.

Они замолчали очень надолго.

Каждый думал о своем.

Ушастый, Ян не сомневался, думал о лесе. О запахе влажной земли, мускусном аромате оленьей свадьбы.

Сам Ян занимался тем, что гнал от себя бесцеремонно лезущие в голову образы. Он до боли, до внутренней дрожи понимал, что сейчас испытывают эти трое — Лия, Пророк и Седой. В каком ужасе и одновременно счастье узнавания находятся они.

Эльпомех сделал прекрасную попытку сбить преследователей со своего следа. Не учел он только того, что три его ипостаси будут отчаянно стремиться друг к другу, сами того не понимая. Так стремятся воссоединиться капли разлитой ртути.

— Как им сладко сейчас, — пробормотал Ушастый. — Так сладко и так страшно.

Еще через какое-то время Ушастый произнес еще одну фразу.

— Я чувствую Эльпомеха. Он сейчас там, на втором этаже. Все сложилось. Все горы.

Ян вытянулся в струну. В руке он держал ловчую сеть, готовую развернуться в полете и накрыть собой анзуда. Сам он был готов в следующий миг призвать свою магию и произнести слова на языке, который будет услышан Эльпомехом, который снова подчинит его.

Еще он подумал, что если бы не сеть, то ничто не спасло бы его. Мысль быстрее слова. Наверняка Эльпомех бы пожалел его, и смерть Яна была бы легка и быстра, как в той истории про девушку-тролля.

Вот в окне снова вспыхивает свет, но на этот раз такой яркий, какой не могут дать и тысячи магических светильников. Вот окно со звоном вылетает, а вместе с ним и стена комнаты.

Вот на полу комнаты, которая теперь видна, как комната в детском кукольном домике без передней стены, стоит самое прекрасное на свете создание - огненная птица со львиной головой. Вместо плоти у нее мириады звезд, а вместо глаз - золотая субстанция, из которой состоит время.

Так представлял себе Ян.

Шло время. В целом окне отражался ночной фонарь. Целая стена хранила за собой звуки.

Через бесконечно долгое время из гостиницы вышли трое.

Они остановились и одновременно посмотрели в светлеющее небо.

Затем они разошлись каждый в свою сторону. В три новых жизни вместо одной.

***

— Прости, — сказал Ян Ушастому. — Я лишил тебя возможности сделать вклад в право вашего народа жить так, как ему хочется.

— Меня зовут Альдукер, — невпопад ответил Ушастый. — Зато я вернусь с историями и надеждой на то, что другие мои сородичи оказались более удачливыми. Ты тоже удачливый. Тебя отпустили на все четыре стороны вместо того, чтобы вздернуть на виселице за проваленное задание. Еще я понимаю, что ты не рассказал им всей правды.

Ян пожал плечами.

— Я рассказал им ровно то, что подтвердил и ты. Ни в одном человеке мы не признали Эльпомеха.

Альдукер растянул черные губы в улыбке.

— Линки стараются не врать. И я им действительно не соврал. Ни. В. Одном. Человеке.

Он прижал уши к голове, как будто собирался сказать Яну что-то неприятное.

— Не ищи его больше. Ни в одном из них.

Ян тяжело вздохнул.

— Я хотел. Представлял, как я спускаюсь к ребятам и Седому в цистерну. Представлял, как прихожу к Пророку на пляж или догоняю Лию с ее цирковым табором.

— И что?

— Покажешь мне лес, Альдукер? Настоящий лес из твоих рассказов?

Альдукер отвернулся.

— Пошли, — сказал он в сторону. — Это будет долгий путь, но скучно тебе не будет, я обещаю.

И они пошли.