Туда, где заросли ивы и ольхи сплелись в непроходимые тенета, мой взгляд не проникал. Но чуть подальше, где в багульнике солнечные лучи прыгали по пятнам на спинке тетерки, я увидала большого зайца, который прятался под кустиками голубики.

 

Дербушка¹ коротко взмахнула длинными крыльями, поднялась повыше и мне открылась обманчивая пестрота цветущего покрова. Еще стелился полупрозрачный сероватый туман и восходящее солнце рассеивало его причудливые хлопья. Редкие сосны, растущие на невысоких холмиках, разбросанных песчаными пятнами, кутались в эти белесые клочья, напоминавшие Аукины волосы.²

 

А солнце все поднималось. Болото наполнялось свистом и клокотаньем птиц, а потом раскидывало эти птичьи трели между кочек, сосен и кустиков и наслаждалось ими, не спеша высасывая их из леса как сок из вишни. Вдоль края ложного луга, там где высокий вереск розовыми однобокими кистями высился над зеленым ковром жабника, раздавались трели вальдшнепа. А среди больших куртин белеющих зарослей очеретника, я заметила голенастую цаплю, медленно шагающую у самой воды.

 

Вдруг меня оглушили взлетевшие над всеми звуками пронзительные крики серых журавлей и стало совсем светло.

Со стороны деревни тремя рукавами раскинувшейся вдоль притоков Вондожи, донеслисьь многоголосое мычание коров, и крики пастуха Митрофаныча, гнавшего деревенское стадо на луг за озером. Я мягко толкнула дербушку и она, повернув полосатый хвостик, развернулась.

Над старой колокольней, убранной в леса, взвилась стая ворон. Наверное, рабочие пришли на стройку. Я присмотрелась: у колокольни стоял деревенский плотник. В прозрачном воздухе его белые волосы были заметны издалека. Рядом с плотником хлопающая на ветру черная ряса болталась на тощем теле попа.

Стоило мне скосить взгляд и я увидела возле дома синее платье в горошек. Бабушка посмотрела по сторонам, а потом подняла голову вверх.

Прямо подо мной из лесочка взлетели испуганные птицы и острый приступ голода вдруг пронзил желудок. Ладно лети, вскинула я голову и отпустила дербушку, которая камнем упала на воробья. Сглотнув набежавшую слюну, я опустилась на траву.

 

Глаза, словно в первый раз, с недоумением взирали на поблекшие краски луга, белесое небо и тусклые цветы, и от печали, охватившей меня, снова заболела голова. Нельзя так долго летать с соколом. Опять попадет от бабушки. Пора было домой.

 

Я бежала через лес, уворачиваясь от веток ольхи, норовивших вцепиться в волосы. У берега озера, в осоке, я подхватила корзину с дикой мятой и жабником. До обеда будем резать траву и делать настои, потом красить прилавок, а там, может, и на занавески время останется. На следующей неделе мы пойдем к директору школы записываться в десятый класс. Бабушка говорит, что больше откладывать нельзя. В этой деревне мы останемся на два года, чтобы я смогла сдать ЕГЭ. Вот название-то, смешнее не придумать. Почти что «Яга». Почему бабушка не хочет меня больше учить? Учила же она меня сама все время. Теперь два года мне придется самой…

 

Впереди послышались голоса и я спряталась в куколи³ молодого ольховника.

 

–Борька, непутевый, вицей⁴, вицей гони телку от леса. Запутается в куколи, вовсе застрянет. Да не спи ты на ходу, опять с Фимкой, энтим пустерьгой⁵ , до полночи бедокурили.

Это Митрофаныч шумит. У жилистого и сурового на вид пастуха глаза пронзительные, пробирающиеся до самого нутра. Казалось, он, словно Лешак, знал все на свете.

–Ниче мы не делали. По кой леший батя меня с деревенским стадом отправил?

Я узнала голос — это сын фермера. Рыхлый, прыщавый мальчишка, везде ходит с сыном плотника и еще с одним, крепким коренастым парнем, с холодными глазами, он и есть Фимка-Ефим. Мучитель зверей.

–Учит он тебя. Вот какой из тебя наследник коль ты энто не знаешь с какой стороны к цоконьке подойти. Да гони ж ты телку, вот беда-то. Цыте, цоконьки. Цыте!⁶

 

Пятнистая морда телки просунулась сквозь ветки ольхи и на меня уставился добродушный коричневый глаз. Я скользнула в теплое коровье сознание и мягко оттолкнула телочку от кустов. Телочка шумно вздохнула и вытащила голову из зарослей. Стадо прошло на луг.

 

Я тихо вылезла из-под ветвей, стараясь не задеть мизгирей⁷, ткущих паутину. Добежав до дома, я наткнулась на укоризненный взгляд бабушки.

 

- - -

 

 

Бабушка купила старый дом в деревне со странным именем Пашпа три месяца назад, и с того дня в обшитом досками срубе поселились монотонные звуки пилы, сухой стук молотка, и резкое визжание дрели, от которого у меня сразу начинала болеть голова. Впрочем, больше шума не будет, осталось сделать совсем немного- натереть воском прилавок, вымыть окна и расставить мебель, и чайная в передней части дома будет готова. Всем командует бабушка: где поставить стену, где поставить прилавок, куда навесить полки- понятия не имею, откуда она все это знает.

 

Вчера приходили соседки, собрались как тетерки в серо-коричневую стаю, долго смотрели на отремонтированное крыльцо и заново поставленные причелины,⁸ по которым неторопливой волной текли широкие, сочные завитки, и наконец сказали что место для чайной никудышное, потому что с дороги никто ее не увидит. Бабушка только хмыкнула. Дом с двумя сарайчиками у озера, недалеко от болота. Что могло быть лучше для нас. А покупатель пойдет, не просто так она сразу по приезде насадила вдоль дорожки кусты желтого рапса- на удачу, багровую плакун- траву чтобы деньги привлечь, да голубые Адамовы головы, чтобы недоброго человека увидеть.

 

Рабочие уже закончили покраску и теперь ярко голубой домик со светелкой на втором этаже радовал глаз белыми наличниками на окнах. Красота. Мы сами вбили в землю у дороги колья для двух щитов с рекламой нашей чайной, и я даже от крыльца видела их небесный цвет.

 

Я принесла с сарая банку с воском, стопку старых мягких тряпок и начала натирать воском отшлифованные сосновые доски прилавка. Прилавок, полки, полы и витрина. Это на мне, как и сбор трав. Печем мы вдвоем. А продавать выпечку посетителям будет бабушка.

 

Я не люблю людей. От них мне одни беды. Если бы не бабушка, ни за что бы не переехала в деревню. В лесу намного спокойнее. И незачем мне учиться. Я и так каждую травинку знаю. Хоть завтра могу лесником стать. Я разогнулась и посмотрела на прилавок. Дерево под воском светилось медовым цветом.

 

На ступеньках раздались легкие шаги, скрипнула сторожевая половица крыльца и в дверях показалась бабушка, вытиравшая тряпкой испачканные землёй руки. Над ее виском вздулась голубая жилка. Я смотрела, как она подрагивает, пульсирует. Мне хотелось сказать, что мне жаль, и что я больше не буду, но язык не повернулся так нагло врать.

 

– Ты не должна так делать, Алена. Проведешь слишком много времени витая в облаках — не захочешь возвращаться обратно ,– голос бабушки был низок и почти неслышен, но для меня он звучал громче набата,

–Я знавала тех кто пробовал вселяться в птиц. Мало кто выжил.

–Но я же не долго, – выдавила я.

Бабушка покачала головой,

–Это только так кажется. Забыла, что пока ты вселяешься в птицу, –беспомощна на земле. Кто угодно может обидеть!

Мне хотелось выдохнуть и сказать- « И я, и я тебя люблю»,– но было почему-то неловко. Вместо этого я промямлила:

–Не сердись. Я не всегда могу позвать ее к дому. Не получается.

Бабушка подошла поближе и убрала волосы с моего лица,

–Научишься со временем. Просто потерпи.

–А мама умела вселяться в зверей?–неожиданно вырвалось у меня.

Бабушка приподняла мне подбородок и заглянула в глаза,

–Нет, твоя мама только лечила людей. Но вылечить могла почти всех.

–Она доктором была?

–Нет, просто у нее были волшебные руки.

–Бабушка, ну, что же я из тебя все вытягиваю, как клещами. Как же я научусь всему, что знала мама, если ты мне не будешь рассказывать?

– Потерпи. Всему свое время. Пока учи травы, да зверье лечи. Твой волк без тебя все скулит как кутенок – скучает. Все устроится со временем.

– Бабушка, а где мой папа?– слова вылетели из меня, как пчелы из улья. Не было больше сил их там удерживать

Бабушка сжала зубы и выпрямила спину, окаменев. А я с замиранием сердца ждала, что она скажет.

– Он уехал, как только узнал что твоя мама тебя понесла. – Она вслух сказала это? Или мне послышалось?

–Все детушка, заболтались мы с тобой. Давай-ка, приниматься за дела.

Она улыбнулась - словно через силу и осмотрелась,

–Хорошо как натерла прилавок. Уже придумала как крыльцо украсишь?

–В сарае вчера нашла старое колесо от телеги. Помою. Выкрашу белой и синей краской и привяжу к нему пакетики с травами.

–Повесь сухоцвет на навес а то…

 

Как солнечный луч смягчает свою яркость проходя через занавеску, так и голос бабушки затихал, пробираясь сквозь густую вязкую патоку внезапно заполнившую мои уши. А сквозь эту массу пробирались размеренные тяжелые шаги, и вместе с ними ко мне подкралась свинцовая тоска и опустилась на мои плечи, сдавила мне грудь, и если бы я не оперлась о прилавок, то ослабевшие ноги не выстояли бы под этой ношей.

 

–Алена, Алена,- Бабушкино лицо приблизилось вплотную к моему, и ее любовь окутала меня спасительной завесой,- ты что?

Я набрала побольше воздуха в грудь и выдавила трясущиеся слова:

–К нам кто-то идет, не хороший.

 

Бабушка протянула мне руку и, выйдя на крыльцо, мы, как пара рябинок, растущих у дома, встали рядом. Бабушка, правда, повыше да постройнее, чем я. По дорожке приближались к нам две фигуры. Плотный высокий человек шел уверенным шагом хозяина, везде чувствующего себя как дома. Рядом с ним, уставившись серыми глазами из-под насупленных бровей в ярко желтое солнышко на резном очелье⁹, прихрамывал долговязый старик с худым лицом. И как черная птица трепещет крыльями на ветру, так и длинная черная ряса колыхалась вокруг его худого тела, облегая его сухопарую грудь и плечи.

–Тебя поп так напугал?- спросила бабушка.

–Нет,-тихо ответила я, - другой.

Солнце било в глаза и я не могла как следует рассмотреть человека, стоящего рядом со священником. Бабушка подняла руку к глазам, тоже пытаясь рассмотреть незнакомца, но его лицо было скрыто тенью от козырька кепки.

 

–Обустраиваетесь значит, Зоя Михайловна.- священник с доброжелательным любопытством рассматривал ярко синюю вывеску над крыльцом на которой было написано «Чайная. Травы».

 

–Да, вот, стараемся,- с улыбкой ответила бабушка,–завтра и откроемся.

 

Задрав голову, священник рассматривал резные причелины. Его взгляд скользнул по ромбикам Макоши на полотенцах¹⁰ под очельем и по желтоватому лицу пробежали резкие морщины узнавания.

–В воскресенье Троица. Все прихожане будут на праздничной службе. Вот и наш благодетель, Борис Николаевич, будет. Знакомьтесь. Без него мы еще долго денег на ремонт колокольни не нашли бы. Приходите с внучкой, приобщитесь к слову Божиему.- сказал он и каждому слову, каждому жесту своему он сумел придать добавочный смысл и значение. Мол, не приобщёнными живете, не как все.

 

Обычно бабушка со всеми болтает легко и по-доброму, и попа она не первый день знает. Сколько раз травяными чаями его поила. Но тут она словно окаменела.

–Мы не ходим в церковь, иерей Митрофан, вы же знаете,-

–Не чтите, значит, господа нашего, Иисуса Христа? – это прозвучало как обвинение, а не как вопрос.

–У каждого свой бог,- бабушка была просто неприступной сегодня. Не понятно, что на нее нашло.

– И внучка ваша без слова святого живет?

– Мы живем словом доброты для каждого.

 

Поп Митрофан был вообще-то славный дядька, и глаза у него были очень хорошими. Мне даже стало его немного жалко. Наверное, бабушка расстроилась из-за меня и потому так была резка с попом. Надо будет сходить к нему, принести ему цветов к празднику. Пусть порадуется.

 

–Надеюсь, что вы передумаете, Зоя Михайловна. Ну, Христос с вами, пойдем мы.

В этот момент его спутник слегка наклонил голову, словно у него спину закохтило, и сказал:

–Я догоню вас, отец Митрофан. Задержусь на пару минут.

Поп посветлел лицом, кивнул пару раз и похромал от дома по дорожке.

Я посмотрела на бабушку и натолкнулась на ее суровый взгляд.

–Иди наверх в светелку и не показывайся.

–Ты мне расскажешь?- меня начала бить непонятная дрожь.

Бабушка обняла меня за плечи и завела в дом. Она пахла землей и цветами и червяками, свежей травой и ветром и я успокоилась.

–Все будет хорошо, иди. Я поговорю с этим человеком,- она провела рукой мне по голове и подтолкнула меня к лестнице на второй этаж, где была моя светелка- маленькая комната под крышей. Ничего, подумала я, все равно услышу через окошко. Но пока я поднялась меня так разморило, что, едва присев на топчан под окном, задремала. Уплывая в сон я думала о незнакомце и о том, как ловко бабушка спровадила меня. А еще, вдруг, я вспомнила маму и то, как она напевала мне по вечерам и говорила, что загадкам нужно позволить самим выбирать время разгадывания.

––– - - - ––––

 

Занимающаяся заря осветила луг и, побледневшие под холодной хваткой утренника, травы, когда я проснулась. Мне надо было пораньше покормить Серого. Он ткнул меня влажным носом в руку и посмотрел на дверь сарая. Мы оба знали, что ему пора было на волю. С того дня, как я принесла его из леса избитого, со сломанной в капкане лапой, едва живого, незаметно пролетело четыре недели. Ему еще повезло- небо неожиданно заволокло тяжелыми тучами и начался проливной дождь, который прогнал двух мерзавцев, измывавшихся над беспомощным зверем.

Я повязала Серому на шею свою косынку и отвела его к озеру. Там мы посмотрели друг другу в глаза, а потом он ушел. Я посмотрела вокруг. Нас никто не видел. Тихо всходило солнце и день, после холодного утренника обещал быть ясным и солнечным.

 

В саду было холодно и высаженные бабушкой цветы покрылись кое-где желтыми пятнами. Над домом в прозрачном воздухе летала Дербушка. Сегодня у меня точно не будет времени на полеты.

 

Наперво поставили в печь пироги, а потом заткнули в духовку ватрушки. И уже через час над садом поплыл запах печеных пирогов. Травяные отвары поставили настаиваться еще вчера вечером. От большого угольного самовара уже понемногу начинало идти тепло. Мне нравилась эта суета, словно мы готовились к приезду близкого родственника. Вот кто к нам приедет, на край-то поселка? Да еще в предпраздничный день. Все по делам хлопочут. Может, только если потом. Вдруг проголодаются ?

 

К 10 часам все было готово. Пироги лежали на полках, самовар был горячим, отвары налиты по графинам. Бабушка налила мне смородинового узвара и положила на тарелку ватрушку с голубикой.

 

–Ешь, пока гости не пришли.

–Ба, а тот человек, вчера, ты о чем с ним говорила?

–О прошлом. Расскажу вечером, перед сном, если не уснешь, как вчера.

– Это не честно, ты сама меня сморила. Ладно, давай покупателей ждать. Но ты ведь не расстроишься, если никого не будет?

–Значит, сами все съедим.

Дверь скрипнула и раздался женский голос,

–Открыто?- и в магазин вошли первые покупатели.

 

Это были проезжие. Муж, жена и двое мальчишек ели ватрушки со смородиной и пили клюквенный морс. Потом пришла соседка и бабушка угостила ее ватрушкой с яблоками. Потом пришли две женщины с соседней улицы и купили пирог с брусникой. Я люблю смотреть как бабушка продает пироги и чай. Она всегда знает, какой пирог кому понравится. Ни разу не ошиблась. Кому-то предлагает ватрушки с яблоком, кому-то с грушей. Кому-то отрезает кусок пирога с клюквой, а кому-то с брусникой. Покупатели шли вереницей. В четыре часа бабушка закрыла магазин.

 

–Все, больше никого не будет.

Она завернула в бумагу кусок пирога с яблоками и положила в корзинку, протянув потом ее мне,

–Сходи к церкви. Там священник к троице купол пытается поднять. С утра голодный. У него жена заболела.

–Ба, он же тебя терпеть не может. Так и зыркает глазами, так и зыркает по причелине. Макошь, видите ли ему не нравится.

–Каждый верит своему богу. Он неплохой человек. Нам просто с ним не по пути. Отнеси, пусть поест.

 

 

К этому моменту я уже порядком устала. Меня утомили посетители, которые как муравьи на сахар шли нескончаемой дорожкой, утомили запахи роящиеся вокруг моего носа как пчелы. Мне хотелось улизнуть в лес, или по крайней мере в огород и поискать дербника. Но когда бабушка вот таким взглядом смотрела на меня, отказать ей было никак нельзя. Она бывала такая занудная, словно и не понимает, что не хочу я к этому попу переться. Что я вообще не хочу жить в этой деревне. У меня в ушах звенит от шума машин и болтовни людей и их косых взглядов. Взяв корзину, я медленно поплелась к обнесенной деревянными лесами церкви.

 

____ __ __ _____

 

Во дворе не было ни души. По тропинке я обошла церковь. Никого. В паре шагов от тропинки стоял полуразвалившийся сарай. У дальнего края церковной стены приткнулась большая собачья будка , а рядом с открытой дверью в пристрой стоял обмотанный веревками купол с крестом. Попа нигде не было видно, и я зашла внутрь. Пахло пустой сумрачной сыростью, была такая тишина, какая бывает только в лесу, когда ветер поддувает в листьях и ничего кроме этого не слышно и становится так спокойно , что чувствуется полнота всей твоей текущей жизни. Одинокий голубь сидел на подоконнике чисто вымытого оконца и настороженно посматривал на меня. Я вышла на улицу, улыбаясь незнамо чему.

 

–Привет, красавица. Нас ищешь?

Передо мной стояли они. Трое почти взрослых самцов. От них пахло как от диких кобелей, которые ошалело бегут за сучкой в разгар течки. Ефим был самым высоким, с густыми сросшимися бровями на красивом лице. Это он, с Борисом, фермерским сынком, тогда в лесу, измывался над несчастным покалеченным волком. Сейчас, он медленно подходил ко мне и по его лицу расползалась мерзкая похотливая ухмылка.

 

–Девочка, девочка, куда ты идешь? Кому пирожок несешь?- сказал он, облизывая слюнявые губы.

Смотреть ему в глаза было больно и я отведя взгляд, сделала шаг назад.

–Ко мне бежишь, убогенькая?

 

Борис мерзко захихикал и оглянулся воровато. Сын плотника хмуро смотрел на своих друзей, не останавливая их и не поддерживая забаву. Мокрогубый Ефим схватил меня за руку и резко притянул к себе. Он был сильный, и от него пахло немытым телом, грязной человеческой случкой и еще более грязной человеческой душой.

 

–Как там у тебя под юбкой? Промеж ножек небось уже мокренько. Хочешь его отведать, да? Щас, за сараем и проверим.- изо рта у него пахло так отвратительно, словно он падали наелся.

–Фимка, оставь ее,- услышала я хрипловатый, едва слышный голос плотницкого сына.

Я уперлась Ефиму в грудь рукой, в которой держала корзину и отворачивая голову в сторону, прошипела,

–Отстань.

Он притянул меня к себе так близко, что низом живота я чувствовала горячий бугор между его ног и меня чуть не стошнило. Моя корзинка уперлась ему в грудь; он вырвал ее из моих рук и отшвырнул в сторону. «Хорошо, что пирог завернут», внезапно и совсем не к месту пришло мне на ум, в тот момент когда на бедро легла его горячая пятерня.

В будке кто-то заворочался. Собака! Я метнулась к ней и толкнула ее сонный мозг. «Проснись. Ты в ярости. Он хочет забрать твою кость у стены. Ты в ярости.» шептала я ей. Собака ошалело выскочила из конуры и залилась злобным лаем.

 

–Отпусти,- прохрипела я, пытаясь отшагнуть назад. Но места сзади не было, только сипящее возбуждённое дыхание еще одного разгорячённого кобеля. Совсем рядом.

 

–Что здесь происходит. Вы что безбожники делаете? – раздался спасительный голос и из двери покосившегося сарая появился человек в заляпанном краской синем комбинезоне. Я его не сразу и узнала, таким обычным дядькой показался мне поп. Обычным и очень сердитым, его серые глаза сверкали от гнева.

 

Ефим с нежеланием сделал шаг назад, не переставая шарить по мне похотливыми глазенками.

–Да мы, батюшка, тут решили помолиться. А эта кукла болотная юбку задирает перед нами.

–А ну отошли от девчонки. Пошли прочь отсюда. Ни стыда, ни совести нет. Забыл, Ефим, что отпущен на поруки. –голос попа низким рокотом разносился по лужайке около церкви и глазенки Ефима метнулись по сторонам-не услышал ли кто.- А от тебя, Егор, не ожидал …- но последние слова он говорил уже в спину уходящей троице.

 

Шмыгая носом, Я подняла корзинку, лежащую у стены. Пирог вывалился и лежал на траве изрядно помятый, но бумага не развернулась и он был цел целехонек. Я протянула попу сверток издающий густой пряный запах начинки.

–Вот возьмите. Бабушка велела передать вам пирог с капустой. Сказала, вы с утра не ели. Все на колокольне трудитесь.- Губы у меня дрожали, но я старалась не плакать.

Священник взял корзину и потянул носом.

–Капустный. С детства люблю капустные пирожки. Передай бабушке спасибо и поклон за пирог.

Потом положил мне руку на плечо и сказал, заглядывая в глаза,

– В следующий раз, коли пристанут, бей коленом промеж ног, а кулаком прямо в нос. Это самые доступные болевые места у мужика.

–Что?- не поверила услышанному я.- Вы откуда знаете?

–Я же не всегда был священнослужителем. В миру много чего повидал. Приходите к нам с бабушкой после Троицы. Покажу и научу. Если на бога не надеешься, то надо самому не плошать.

–Ладно, -пробормотала я. – Спасибо, Отец Митрофан.- слово отец вывалилось само собой. Никогда раньше не называла я никого отцом. Тем более попа. Странный он. Необычный, но добрый. А какой обычный? Откуда я знаю, какой поп обычный, а какой нет. Я их что- много видела? Зато на таких вот, зверюг, как эти трое, насмотрелась.

 

Я шла по тропинке домой, вытирая слезы и размазывая сопли по щекам. Было так горько и грязно, словно я в коровью лепешку наступила и она, теплая, облепила мне пальцы на ногах. В голове опять шумело, словно листья на ветру. Но ветер в самом деле поднимался, так что если бы у меня в голове и точно были бы листья, то они сейчас бы зашумели как на осине. Кобели, злобные кобели. Мне прям душу распирало от злости. Порыв ветра рванул мне платье, и я подняла голову. Над лесом собирались темные рваные тучи. Вдали громыхнуло. Он не вступился . Стоял и смотрел как надо мной измываются. А я-то дура набитая, надумала себе туесок хотелок. Сын плотника, шоб тебя лесовик утащил. Тьфу . Нельзя так, еще услышит. Я вытерла слезы и шла дальше с гордо поднятой головой. Помахивая руками. Ветер усиливался. Точно буря будет, да какая! Все снесет. Все побьет. Всех коров перепугает. Вот ужо будет им граду. Гавнюки.

 

Бабушка стояла на крыльце и увидела неладное сразу, хоть слезы успели на ветру просохнуть и носик уже гордо торчал наверх. Она сбежала по ступеням, подошла ко мне и заглянула в глаза. От нее ничего не скроешь. Ничего не спрячешь. Она все знает. Иногда от этого хочется скрыться. Но не сейчас. И хотя сердце у меня забилось сильнее и захотелось убежать по привычке в поле или на болото, изнутри меня росло желание измениться. Я не хотела больше убегать, я не хотела больше прятаться среди кочек, скрываться среди своих болотных друзей. Мне впервые захотелось наказать обидчиков. Наказать так, чтобы впредь неповадно было. Бабушка прижала меня к себе и погладила по волосам сухой ладонью. Мне ничего не надо было говорить. Я просто заплакала. Уткнулась бабушке в теплую пахнущую ватрушками шею и заплакала навзрыд, а она все гладила и гладила меня по волосам и мне стало легче и спокойнее. Боль отпустила, на голову мне упала капля, потом другая. Ветер неожиданно стих и пошел тихий летний дождь.

 

 

В ту ночь я долго не могла заснуть. Когда я выключила свет, моя кровать наполнилась страхом. Он нашептывал мне, что может случиться с теми, кто просит малый народец о дурном. Отворив окно, я напряженно посмотрела в наплывающее на дом ночное небо, пытаясь найти в темноте ответы. Но темноты не было, как не было и ответов. Слова тонкой струйкой потекли мне на язык. Они кололись, жгли и просились наружу. Но произносить их мой язык не хотел, не поворачивался, хоть обида и глодала мне душу. Мозжитесь его кости, томитесь его мысли- начала я и остановилась. Нет. Не хочу я наворожённой любви. Если меня не за что любить, обойдусь и без нее.

Луна спряталась за колокольней, окутала ее серебряным светом и выдернула из сумрака, предвосхитив конец ночи. Воздух повеял васильками и кипреем и принес белесые, как разлитое молоко, предрассветные сумерки. С первыми хлопьями тумана, опустившимися на луг, я тихонько прокралась по лестнице и выскользнула из дома, захватив мешок с едой.

 

Я ступила на луг и сбросила башмаки. Розовая роса с клевера омыла ноги, унесла тревоги. Роса с васильков смыла слезы с лица. Сладкая капелька скользнула с острого листа кипрея в мне рот. По кромке озера я дошла до леса, а там рукой было подать. На краю болота я становилась, забыв на мгновение обиду, злость и слезы- по краям болота запенилось белоснежное кружево багульника, его дурманящий аромат поднимался над редкими скрюченными замшелыми соснами, заставляя их поверить в свою красоту. Медленно ступая по ярко-розовому ковру из цветочков клюквы и подбела, который покрыл каждый пятачок земли, я дошла до большой глазастой кочки на краю чарусы . Голова у меня уже кружилась от запаха багульника, когда я устало присела на траву и омыла лицо. Кочка колыхнулась и приоткрыла заспанный глаз осторожно уставившийся на меня из-под густых ресниц подбела. «Милаву позови», попросила я и стала терпеливо ждать. « Щас покличу» услышала я наконец у себя в голове шепелявый голос старой сони.

 

С Милавой я познакомилась, как только приехала в деревню. В первое же утро на рассвете я пошла на болото и она, высунувшись из чарусы, попыталась меня обморочить. Глупая болотница. Потом я ходила к ней всякий раз, как мне было грустно и одиноко. А это было часто. Она познакомила меня с несчастным ичетиком¹¹, показала мне кочку, и рассказала про кикимору. Я приносила им молоко, да хлеб, а они показывали мне травы, ягодные полянки, да иногда делились секретами. Лучше и ближе подруги у меня не было.

 

Я опустила голову на пружинящую поверхность и стала рассматривать сумрачное небо и ползущие по нему лохматые изжелта-серые как запоздалый весенний снег, облака. Вот если бы Егор пошел в лес, а я показала бы ему улей диких пчел. А потом угостила бы его фиолетовым медом, и мы легли бы на луге и стали смотреть на облака, а потом подул бы ветер и мы прижались друг к другу, чтобы согреться. Одна мысль о его объятиях бросила меня в жар. Жар полыхал в ложбинке между грудей и в животе, а я все не могла остановиться. Помню, когда он донес мне авоську с продуктами из магазина, он так славно улыбался и ерошил волосы пятерней. Перед глазами возникла его рубашка, расстёгнутая на груди и руки, сжимающие молоток, когда он со своим отцом ремонтировали нам крышу. И капелька пота, сбегающая по лбу.

По изумрудному ковру чарусы пробежал голенастый кулик. Тонкий покров всколыхнулся, две полупрозрачные тонкие руки развели сочную зелень в стороны, и появилась темноволосая голова украшенная осокой и желтыми кубышками, которая развеяла угарный морок, охвативший меня.

 

–Я ужо спать пошла,- потянулась Милава,- пошто разбудила.

– Не серчай, подруга. – я подвинулась и освободила место на кочке для Милены. – Посидим? Худо мне. Никому я не нужна, кроме бабули. Я уж три месяца в этой деревне торчу, а девчонки меня шарахаются, как прокаженной.

–Ой, ой, по-моему не все шарахаются- Милава посмотрела на мои горящие щеки и рассмеялась тихим лукавым смехом.- Да не коси глазом-то, у тебя все на лице писано.

–Глупости одни. Нет у меня никого.

–Алена, я же вижу. Никак зазнобушка завелась? -- приставала Милава, крепко меня обняв. -- А?.. Да говори же скорей -- сора из избы не вынесем... Аль не знаешь меня? Что сказано, то во мне умерло.

У меня как заперло, не могла вымолвить ни слова. Аж дрожь стала бить. Даже не знаю, почему так трудно было высказать вслух, то, что хранила в себе все это время.

-- Да говори, говори же! -- приставала Милена. -- Скажи!.. Право, легче будет. Увидишь!.. Облегчи свою душеньку... Ей-богу, легче станет, как скажешь... От сердца тягость так и отвалит. Полюбила?

Слезы сами хлынули из глаз, как и слова. Милава захотела узнать все подробности и рассказ затянулся. Уже и туман начал рассеиваться, а она все расспрашивала и расспрашивала, вперив свои синие глазами в упор на меня, и в конце концов боль и горечь ушли из груди, оставив за собой только уголья на месте пожара.

 

Послышалось тихое шлепанье и из редеющих хлопьев тумана появилась старуха Верена. Если кого и можно было испугаться по-настоящему в темноте, так это старую кикимору: у нее все было длинное и узловатое – худые руки, которые спускались до самой воды, темные волосы, которые спадали двумя густыми прядями ниже колен и, конечно, бородавчатый нос, почти касающийся узкой верхней губы.

 

–Молока принесла?- пропищала Верена. Не знать, что говорит старуха, можно было подумать- дите малое сказало.

–Принесла,- я полезла в мешок и достала бутылку молока.

Маленькие глазенки кикиморы под бородавчатыми мохнатыми бровями заблестели, и она выхватила бутылку у меня из рук, словно боялась, что я обратно ее отнесу. Но надо было видеть ее лицо, когда следом появился кусок белой простыни и катушка красных ниток.

–Я тебе еще рукоделие принесла. Ходила к мастерице, которая учит шить, так она мне крестики нарисовала карандашом, чтобы вышивать было легче. Бери, ты же любишь это дело.

Морщинистое лицо кикиморы скривилось еще больше, она издала ни с чем не сравнимый вздох и, бережно взяв сверток, запихнула его себе под мышку.

–Добрая ты, Алена,- пропищала Верена,- тот в точь твоя мать.

–Верена, - прошептала болотница,- ты же обещала.

–Ну, не серчай, так вышло. Мамка ее тоже была хороша да добра, руки на себя наложила, всех обманула а девку не отдала. – кикимора вздохнула, глядя на меня,- Моя так меня в болото киданула, а ее сама…

Я смотрела на тех, кого считала своими друзьями и молчала. Милена тоже молчала, подтянув под себя свои утиные ноги и я понимала, что она ждет пока я заговорю.

– Вы знали мою мать,- сказала я, и во мне расплывались и гнев на предательство, и удивление, и обида.

–Сразу, как только тебя увидела,- просто ответила Милена,- Ты очень на нее похожа. Просто одно лицо.

–Почему не сказали? Почему скрывали от меня?

–Она не убивала себя. Ступила не туда и утонула в трясине, а тебе наказала бежать дальше. Мы просто тебе подмогли малость и когда увидели тебя снова, решили, что пусть все идет своим чередом. Всему свое время.

Я втянула в себя воздух и закрыла глаза, пытаясь вспомнить свою маму- ее теплые руки, которыми она прижимала меня к груди, волосы, спускающиеся ей на лицо. Как вдруг услышала, как кикимора принюхалась.

–Человек идет по болоту, молодой. Ну, вы тут, детки, сами, без меня, потом покалякаем,-и я услыхала легкий всплеск воды.

Открыв глаза, я увидела сидящую по горло в чарусе Милену и медленно идущего по кочкам в бледном рассветном тумане Егора.

–Алена, ты где? – доносился до нас его приглушенный голос.- Ален, а Ален, ты жива? Не дури, не стоят они того.

– Исчезни,- прошипела я Милене,- ну, давай же.

Но Милена, хитро улыбаясь своими огромными зелеными глазами, ухватилась за пучок подбела тонкими пальцами и простонала надрывно,

–Помоги выбраться, не бросай меня.

–Ну ты подлюка. Не смей его трогать!– сказать, что я была рассержена, ничего не сказать.

У меня прям в голове помутилось от ярости. Так бы и стукнула палкой по ее тупой башке. А шаги Егора тем временем раздавались все ближе, и наконец, я почувствовала тепло его дыхания и услышала недоуменное:

–Черт, это что?

–Не смотри на нее, Егор,- попросила я,- не слушай ее. Не надо.

–Помоги мне, я не могу выбраться,- умоляющие слова Милены проникали в уши, в голову, смешиваясь с запахом багульника. У Егора просто не было шансов.

–Щас помогу,- не отрывая одурманенного взгляда от бездонных зеленых глаз, он наклонился и протянул руку болотнице.

–Видишь, подруга, он такой же как все,- услышала я ее шепот,- он не стоит твоих слез.- и, крепко схватив Егора за кисть, она зло сдернула его с кочки в чаруса.

Все, что было потом, было как в тумане. Плеск воды и вскрики вспугнутых куликов, холод воды и ускользающая кочка. Солнце медленно всходило над верхушками леса, окружавшего болота, когда я пришла в себя. Егор лежал на кочке без дыхания.

–Не умирай,- я шептала ему на ухо,- Я не могу без тебя быть. Ты мне как воздух. Без тебя мне нет дыхания, хоть и с тобой дышать нелегко.

Я легла рядом на кочку, положила голову Егору на грудь и прислушалась- там была гробовая тишина. Воздух стал таким густым, что мои всхлипывания повисли в нем как вишни в киселе. От отчаяния я заколотила кулаками ему по груди, все сильней и сильней и вот я уже молотила его обеими руками, когда неожиданно он вдруг всхрапнул, закашлялся, повернул голову на бок и у него изо рта полилась болотная вода. Я опустилась рядом с ним на кочку и крепко прижалась к нему, почувствовав неземное небесное наслаждение. Может счастье — это просто тихо дышать рядом с ним?

–Егор, слышь, пойдем отсюда. Надо уходить. Солнце припечет, багульник нас с ума сведет. Не выберемся.

Егор приподнялся на локте и посмотрел на меня тупым взглядом. Он ничего не понимал, но послушно встал и держась за мою руку пошел вслед за мной.

Медленно, шаг за шагом, через поднимающееся марево дурманящего запаха багульника, я вела Егора через болото. Не было на свете счастливее человека, чем я, когда он цеплялся за меня, как за воздух. И не было более несчастного, когда я видела край леса. За мной лежало коварное болото, но в нем было больше правды и честности, чем во всем, что я видела за его пределами. Там, в деревне, мир был беспросветной ямой, в нем было столько грязи, низкой лжи и грубого обмана, что можно было утонуть и не найти дна, чтобы оттолкнуться с глубины. Но там был он. Может и я смогу прижиться?

 

Мы ступили на твердую почву леса и с каждым шагом поступь Егора делалась все уверенней. И с каждым шагом росла его настороженность. Едва мы вышли на поляну, он остановился и уставился на меня с почти что ненавистью во взгляде.

–Это ты, ты меня в болото спихнула.

–У тебя, наверно, от багульника в голове помутилось. Я же спасла тебя, идиота. Ты прям в воду сиганул, полоумный.

Я должна была убедить его, иначе нашей спокойной жизни в деревне придет конец. А я вдруг поняла, что не хочу никуда уезжать. Мне понравилось жить среди людей. И даже с такими придурками как Ефим можно было справиться.

–Егорушка, милый,- я протянула руку к его щеке и постаралась передать ему всю свою любовь и заботу,- Тебе просто привиделось. Я же тебя из чарусы вытащила. Ты что, не помнишь?

Егор смотрел на меня с отвращением. На его, таком любимом, дорогом, лице было написано такое омерзение, что у меня дыхание перехватило от боли.

–Ты больная, шиза гребанная. Не приближайся ко мне, дура колченогая.- он оттолкнул мою руку и шарахнулся в сторону.- Тебе в психушке место, а не среди людей. Тебя запереть надо куда подальше.

Ну зачем только он пошел за мной на болото, ведь все так хорошо складывалось. А теперь и он тоже. Но нет. Никогда. Меня никто никуда не запрет больше, никогда. Только не это.

Рядом скользнула тень. Волк. И не один. Там, за зарослями была вся семья. Матерый, волчица и пятеро переярков. Теперь, когда я стала частью семьи, они часто появлялись возле меня. Кто защитит их если меня не будет. Их, и всех тех, кто живет на болоте. Я мысленно потянулась к Серому и услышала нежное, предупреждающее фырканье. Сглотнув и задержав дыханье, я подняла глаза на Егора- презрительно скривившись, он обходил меня по краю поляны, стараясь держаться подальше. Словно даже мое дыхание стало для него ядовитым.

 

И тогда за спиной у меня раздался короткий гортанный низкий вой. Стая подходила со спины. Волки медленно обошли меня и задержавшись на мгновение, бросились за сыном плотника. Обернувшись и коротко вскрикнув, он побежал. Волки призраками скользили за ним по траве. Меня распирала обида. Она меня так распирала, что сын плотника в судорогах упал. Не мудрено -его так скрутило, что он и шагу не мог сделать, ни звука произнести. Волки сгрудились над упавшим, и когда порвалась кожа на его шее, раздался противный треск. Я отвернулась и пошла домой. Надо бы цветов набрать для Чайной, подумала я, но лучше отложу на другой раз. Щас дождь пойдет.

 

Поднимался ветер. Тучи быстро затянули едва проснувшееся небо, и за лесом раздался глухой рык грома. Когда я подбегала к дому, с неба стали срываться первые капли дождя. Я бесшумно открыла предварительно смазанную дверь в пристрой и проскользнула внутрь. Старый мерин тихо перебирал ногами в стойле и хрумкал солому. Я подошла к дверям в сени и услышала раздраженный мужской голос из чайной.

 

–Неужели ты надеялась, что сможешь прятать ее бесконечно.

–Не понимаю, о чем ты говоришь, Дмитрий.

–Ты не имела права забирать ее

–Я ничем не нарушила контракта. Девочку я нашла на болоте. И это случилось через две недели после моего увольнения. Кстати, я официально удочерила ее.

–Еще надо разобраться, как тебе удалось провернуть это. Но это все не важно. Девчонка- копия своей матери. Ее нужно вернуть в систему.

–Дмитрий, она просто ребенок. Самый обыкновенный. Просто с гипертрофированной фантазией. Возможно, у нее даже бывают галлюцинации. Это говорит о том, что ее стоит показать психиатру, но уж точно не отдавать вашим «Ангелам смерти».

–Твоя работа была обеспечивать психологическое сопровождение каждому проекту, а не разыгрывать из себя Мать Терезу. Эта девочка - не просто ребенок. Она - уникальное сочетание генов, которое встречается одно на десять миллионов. Ее мать прошла 148 восемь километров по тундре и болотам зимой, с ребенком на руках. Такое не каждому мужику под силу.

– Это называется материнской любовью. Она ребенка своего спасала. А вы собак за ней послали!

–Не отдашь по добру, придется вызывать команду. И лучше бы обойтись без этого. У тебя есть время подумать до обеда. Я приду за девочкой в два пополудни.

Я втянула коготь на левой ноге и бесшумной тенью скользнула наверх, повязала косынкой голову, натянула теплый халат, чтобы согреться и подошла к окну. Мужчина в черном дождевике встал под дерево и достал телефон из кармана. Опасно говорить по телефону в грозу, пришла мне в голову язвительная мысль, а что если молния ударит в телефон. Он ведь и взорваться у головы может.

–Алена,- услышала я тихий голос,- проснись.

–Я уже не сплю, заходи,- ответила я.

–Нам придется уехать, детка. Собирайся. Только самое необходимое. Я потом тебе все расскажу.

–Это из-за него?- я мотнула головой в сторону окна.

Бабушка подошла ко мне и приобняла меня за плечи. Вот бы так и стоять каждый день. Мне больше никто не нужен. И наплевать, что она мне не родная бабушка. В стороне мелькнула молния. . Человек поднял голову и, увидев нас, стал тыкать пальцем в экран телефона не сводя глаз с нашего окна.

-Да. Из-за него.

-Не хочу никуда уезжать. Все образумится, как ты всегда говоришь.

В небе над домом полыхнуло зарево, длинная, пылающая оранжевым молния протянулась пламенеющим копьем с неба и ударила в черный кирпич телефона, охватив пламенем темную фигуру стоящего под деревом человека.

-Не смотри туда! Не смотри,- вскрикнула бабушка, закрыв мне глаза и прижав меня к груди. Но я все равно подсмотрела из-под ее руки как под деревом, скрючившись, догорала куча мусора в которую превратился человек, убивший мою мать.

1. Де́рбник[1] (лат. Falco columbarius) — хищная птица, мелкий сокол. В ряде источников упоминаетсякак дробник, дербничек, дербушок.
2. Аука- Разновидность лесного духа. . Не спит ни зимой, ни летом. Любит морочить голову людям в лесу, отзываясь на их крик «Ау!» со всех сторон.
3. Куколь- вологодский диалект, густые заросли
4. Вица- прут
5. Пустерьга - пустой, никчемный человек.
6. Цыте, цоконьки. Цыте!- идите коровки, идите.
7. Мизгирь- паук
8. Причелина- резная доску, которая прикрывает торец двускатной тесанной крыши. В украшениях причелин использовались солярные символы, волновые элементы, кресты. Существует мнение, что орнамент причелины указывал на связь дома с верхним миром, где находится солнце и «хляби небесные»
9. Очелье- Верхняя часть избы, обычно имеющая треугольную форму. Второе название элемента – начельник.
10. полотенца— одно из главных украшений избы: богато украшенный карниз отделяющий сруб избы от чердака;
11. Ичетик- малый болотный дух у северных славян, дух утопленного ребенка мужского пола.