Капитан Горо плыл домой. Привычный фарватер, по которому он возвращался сотни раз, сейчас казался незнакомым. Ночное светило, едва бледневшее на небе, лишь искажало очертания торчавших из воды скал, подобно старому и мутному зеркалу. Туман, скрывавший столь желанный берег, поселился и в голове капитана. Отрывочные воспоминания болтались в ней, как мусор, поднятый приливом. Только желание добраться домой, к дочери оставалось ясным и крепким. В этот раз он ничего не вёз в подарок любимой Лиен, но был уверен в её радости и представлял, как заблестят глаза, как взметнутся длинные волосы, когда дочь бросится к нему и обнимет за шею. Эти мысли лучше всякого компаса вели к дому, возвышавшемуся над морем.

Причал, далеко врезавшийся в море, тянулся бесконечно, но тяжелее всего дался подъём по ступеням. Капитан тащил наверх своё внезапно отяжелевшее, замёрзшее тело, оставляя полосы мокрых следов. Потом долго стучал в тяжёлую массивную дверь, которую сам когда-то поставил, чтобы никто чужой не проник в дом во время его отсутствия. Он колотил так долго, что заболели костяшки пальцев. Хотел закричать, разбудить слуг и дочь, но пересохший рот словно песком набили, и капитан лишь жалко захрипел. Наконец в окне мелькнул отблеск света, и кто-то приоткрыл дверь.

– Кто здесь? – спросил сонный голос.

Капитан не стал отвечать. Ударом плеча широко распахнул дверь и вошёл в дом. С нерадивым слугой, не узнающим хозяина, можно и позже разобраться. Однако тот заголосил, и капитан замер, не зная, что предпринять. На шум сбежались другие слуги и дочь, спустившаяся со второго этажа. Она не бросилась к нему, а остановилась на ступенях зажимая рот руками.

Так похожа на свою мать! Чёрные, как море в шторм волосы, белая кожа, удивительно добрые глаза. Но сейчас во взгляде своей малышки капитан прочитал такой смертный ужас, что самому стало страшно.

Наступило утро. Сквозь раскрытую дверь в дом ворвалось утреннее светило и добралось до капитана. Почувствовав обжигающую боль, тот оторвал взгляд от дочери и посмотрел на себя. Вместо собственных ног он увидел восемь огромных сероватых щупалец. От прикосновения лучей они таяли, словно лёд. Через несколько мгновений капитан Горо исчез, оставив лишь мокрое пятно.

 

Весь день Лиен просидела у себя в комнате. Никто из слуг не смел её тревожить. Лишь старая няня топталась рядом с дверью, приносила еду и напитки, а потом забирала их нетронутыми. Вечером Лиен вышла из дома, и няня поспешила за ней. Старухе не нравилось, куда направилась молодая госпожа, но спорить не посмела. Вскоре опасения няни подтвердились, они ушли далеко от побережья, в поле, где обитала Навозная Куча.

По древнему обычаю, Лиен плюхнулась на колени в грязь перед Кучей. Та зашевелилась, закряхтела, наружу повылезали черви, бывшие её ушами и глазами. Едко завоняло, роем взлетели и закружились мухи. Откуда-то из глубины раздался голос:

– Что мне помешает поглотить тебя?

Земля вспучилась, затряслась, по ней побежали трещины. Они ширились и грозили превратиться в пропасть. Перепуганная старая няня, оставшаяся немного позади, готова была броситься в неё вместо госпожи, но тут Лиен вскочила на ноги и громко произнесла:

– Добровольная жертва!

Потом достала из сумы небольшой нож и резким движением отрезала свою девичью гордость – длинные чёрные волосы, так коротко, как смогла, и бросила их Куче. Та перестала трястись, мухи пропали, свежо и пряно запахло летним разнотравьем. Волосы исчезли, а спустя несколько мгновений они появились на вздувшемся в середине Кучи пузыре, слегка походившем на голову. Та довольно забулькала.

– Чего ты хочешь?

– Ты знаешь обо всём на земле и под землёй, скажи, где мой отец? – и Лиен поведала, что случилось этим утром.

Куча недолго помолчала, раскачиваясь и пыхтя:

– Нет его ни на земле, ни под землёй, ни живого, ни мёртвого. Похож он на мокрого покойника, а значит, погиб в море и сейчас во владениях Донника Ильного.

– Что с ним случилось?

– Нет моей власти там, – ответила Куча, – ты можешь спросить его сама. Скоро Донник будет занят. Всё он хочет украсть дневное или ночное светило у Многоглазого Небо, чтобы осветить свои хляби тёмные. Отправляет за ними псов морских. Вот тогда выйди к морю и позови отца своего, но поторопись.

Куча забулькала, весело хихикая.

– Почему? – спросила Лиен.

– Ночное светило слишком холодное, а дневное горячее. Никогда псам не украсть их, но глупый Донник надеется, а потом гневается сильно, напускает шторма.

Лиен низко поклонилась, но Куча уже не обращала на неё внимания, продолжая смеяться сама с собой.

 

Лиен с нетерпением ждала затмение ночного светила. Несмотря на слова Кучи она надеялась, что отец жив, что ему можно помочь.

Тёмная вода, шурша галькой, накатывалась волной и отступала. Других звуков не было. Едва на морской глади пропала серебристая дорожка, Лиен позвала отца.

Он приплыл почти сразу, словно ждал:

– Прости, малышка, что напугал тебя тем утром.

Лиен зашла в воду, ей хотелось прикоснуться к отцу, обнять, но он держался на расстоянии.

– Что случилось, па? Расскажи мне...

– Да есть ли в этом толк? Прошлого не изменишь, – ответил отец.

Но Лиен настаивала, а капитан Горо никогда ни в чем не отказывал дочери:

– Не всё помню, мы тогда уже плыли назад с полным трюмом "товара", повезло нам…

Лиен понимала о каком товаре шла речь. С давних времен предки её отца крали и брали в жены с полуострова Коре девушек, которые славились красотой и добрым нравом. Даже мать Лиен была оттуда. Но в последнее время многое изменилось: торговцы из соседней империи Шинь стали платить большие деньги за таких пленниц. Самых молодых и красивых отправляли в элитные публичные дома, а тех, что похуже – в дома терпимости для солдат и моряков.

– А потом начался бунт. Уверен, что его устроил Иоширо. Ему очень понравилась одна из похищенных девушек. Та и впрямь была хорошенькая, тонкая, изящная, с высокой прической, как у служительниц Конопляной матери. Сначала Иоширо приносил ей воду, больше еды, потом попросил отдать ему девушку. Но по правилам это общая добыча, и он должен был заплатить за неё. Однако не захотел. Через пару дней поздно вечером несколько матросов ворвались в каюту и связали меня. Потом прицепили к ногам груз и выкинули за борт.

Слёзы на глазах Лиен мешались с солёными брызгами. Иоширо начинал юнгой на корабле её отца. Дослужился до помощника, завоевал доверие. Отец полагался на него, видел преемником. А тот так жестоко и подло убил.

Затмение закончилось, и Капитан Горо исчез в морской пучине. Поднялся ветер, погнавший к берегу разбуженные волны. Засверкали молнии, загрохотал гром – Многоглазый Небо захохотал над неудачей псов Донника.

Лиен стояла в воде по колено, зарывшись ступнями в песок, а посиневшими от холода пальцами цепляясь за камни. Волны налетали на неё, пытаясь ударить, сбить, утопить, но откатывались прочь, злобно шипя. Буря бушевала. Но эту бурю нельзя было и сравнить с той, что царила в сердце Лиен. Она перестала лить слезы и отправилась домой.

Следующий день начался ясно и безоблачно. Вечные, наигравшись ночью, дремали в своих владениях. Лиен велела слугам собирать вещи и готовить дом к продаже. Нужно больше золота. Предстояло решить множество вопросов: найти деньги, купить корабль, нанять команду. Больше всего для этого подходил порт Саит.

 

Город походил на большого добродушного пса и был готов поделиться всем, что у него было: едой, жильём, развлечениями. На любой вкус и кошелёк. На улицах толпились торговцы и зазывалы, но Лиен не обращала на них внимания и торопилась в лавку к меняле Токкеби. Она знала, что отец вёл с ним дела, и надеялась на помощь. Истинное лицо Токкеби прятал за звериной маской, и никому не показывал. Зато небольшие изогнутые рожки и волосатые лапы знали многие в порту.

Он терпеливо выслушал Лиен, пуская колечки дыма из маленькой трубки. Его лавка пропахла этим горьким запахом. Потом достал толстую книгу с засаленными страницами и долго листал страницы.

– Твой отец должен мне много денег, деточка. Его корабль требовал ремонта, и он заложил ваш дом.

Лиен растерялась, отец ничего не говорил об этом.

– Вот смотри, это записано в книге и стоит подпись твоего отца. Я не дам тебе денег и забираю дом, деточка.

– Вы не можете так поступить, это же несправедливо! – Лиен хотела продолжить, но запнулась, увидев холодное равнодушие в прорезях для глаз маски.

– Не только могу, но именно так и сделаю. А теперь уходи. – Токкеби выпустил вонючую струю дыма прямо в лицо Лиен.

Расстроенная девушка выскочила на улицу. Она не плакала, дым попал в глаза. Тут и там зажигались фонари. Они разгоняли ночную темь и придавали тёплый и уютный вид городу, который оказался не таким уж дружелюбным и оскалил зубы.

Денег хватило снять только небольшую комнатку на пару дней. Лиен кружилась по ней, как рыбка в тесном сосуде, и не знала, что делать. Даже дома у неё не осталось. Она написала няне, попросила привезти вещи, пока стервятники Токкеби не добрались туда.

Няня приехала следующим вечером. Она смогла привезти лишь немного одежды и единственную ценную вещь – белоснежный черепаховый гребень. Никогда бы Лиен не подумала продавать его, ведь он остался от матери, и даже был немного волшебным: если каждый день расчесываться им, волосы вырастали густыми и длинными. Однако другого выхода не находилось.

Утром они отправились к торговцам. Те подолгу рассматривали гребень, особенно метку мастера, но никто не давал за него и трети настоящей стоимости. Один старый торговец сказал ей:

– Зря ты принесла сюда этот гребень, милая. Только беду накличешь.

И как в воду глядел. Днём Лиен схватили стражники и потащили в суд. Там её уже ждал один из лавочников, которые видели гребень. Этот торговец запомнился ей обвисшим, приплюснутым носом и толстыми, вялыми щеками. Он очень походил на рыбу-каплю с вечно недовольным ртом. Едва Лиен ввели к судье, тот заверещал:

– Вот она, вот она, достопочтенный судья! Та воровка, о которой я вам говорил! Пусть обыщут её, гребень точно у неё!

Судья кивнул стражникам, и те вывернули суму несчастной девушки. Толстый лавочник выхватил гребень и поднял его высоко над головой:

– Я же говорил, воровка она!

Лиен попыталась оправдаться, но судья зашипел:

– Клевета на доброго и честного гражданина! Стража, всыпьте ей десять плетей!

Несчастная девушка задрожала, она видела, как торговец подмигнул и закланялся судье. Стало понятно, что говорить и даже просить о пощаде бесполезно. Город, словно бешеная псина, умел больно кусать.

Те же стражники отвели её в соседнее помещение. Палач – крупный детина с глупой ухмылкой бил не торопясь, даже с ленцой. Хорошо хоть раздеваться не заставил, не унизил окончательно, да и одежда защищала немного. Девятихвостка со свистом разрезала воздух, и Лиен сжималась в ожидании очередного удара. Как ни старалась, призывая всю свою гордость, но на втором ударе закричала, а на шестом лишилась чувств. Город уже дружелюбно вилял хвостом перед новыми гостями.

 

Сумрак комнаты прорезало узкое лезвие света, проникавшего сквозь щель в дощатых створках, закрывавших окно. Он падал на дверцу большого шкафа цвета мореного дуба и оставлял остальное убранство в темноте. В воздухе витала странная смесь запахов: пряных, травяных и резких, удушливых. Негромко тикали часы-ходики. С улицы доносился невнятный шум. Лиен лежала на животе в большой кровати и пыталась понять, где находится. Это не её дом, в котором она всегда себя чувствовала, словно маленькая птичка ополовничек в уютном гнёздышке. Здесь всё выглядело чужим и незнакомым. Спина ужасно чесалась под повязкой, но не болела.

Дверь тихо скрипнула и открылась, вошла старая няня с водой в чашке. Лиен почувствовала, как пересохло горло.

– Где мы? – спросила она, напившись.

– Нас приютила одна моя старая знакомая, – няня запнулась словно не знала, как продолжить.

– Кто она?

– Детка, нас никто бы не принял, а тебе была нужна помощь...

Лиен молча смотрела на няню.

– Ведьма Му-дан, – тихо сказала та.

Сил сразу вскочить и убежать из проклятого дома не было, и Лиен зарылась лицом в подушку. Про эту ведьму ходили страшные слухи, что та якшается с теми, кого и называть не следует. Любой человек даже рядом не пройдёт с её домом, не то что зайти в него, но теперь это единственное убежище Лиен. У неё закружилась голова, показалось, что пропасть под её ногами становится глубже и глубже. Но Лиен смирилась и с этим. Пусть весь мир катится под козлиный хвост Червя-трупоеда: чем хуже, тем лучше!

Через пару дней ей стало лучше, и она смогла дойти до соседней комнаты. Там за большим столом, заваленным странными вещами, в потрёпанном кресле с резными ручками сидела старая Му-Дан. Её худое лицо с впалыми щеками прорезали глубокие морщины. Множество разноцветных бусин украшали жидкие пегие волосы, заплетённые в маленькую косицу. Жёлтая короткая блузка и красная длинная юбка довершали наряд.

– Оклемалась, ну-ну... – голос ведьмы звучал на удивление мелодично и приятно.

– Да, вашими заботами, – Лиен сделала благодарственный жест.

Му-Дан хмыкнула и налила тёмную маслянистую жидкость в деревянную плошку, стоявшую перед ней. Завоняло, как от рыбы, долго пролежавшей под лучами дневного светила.

– Твоя няня рассказала мне о тебе.

Лиен вспыхнула:

– Она не должна была...

– Это неважно, – продолжила Му-дан, отхлебнув вонючий жидкости из плошки, – я знаю, как тебе помочь.

– Как же?

– Змей Имуги хранит на морском дне множество затонувших кораблей, но, чтобы получить один, придётся постараться.

То, что предложила старая ведьма, ужаснуло Лиен, однако она согласилась без раздумий.

 

Следующим вечером они отправились к морю и долго шли по берегу к скалам. Ведьма нагрузила Лиен и няню всем, чем могла, а сама несла на левом плече лишь жезл, украшенный лентами ярких цветов и погремушками, висящими на медных цыпочках. На конце жезла болтался большой блестящий гонг. По узкой тропе, вьющейся между утесов, Му-Дан привела их ко входу в пещеру. Молчавшая всю дорогу няня упала на колени перед Лиен:

– Детка моя, прости меня старую, глупую! Не ходи ты в эту пещеру. Памятью твоей мамы заклинаю тебя, любовью отца умоляю. Проживем мы как-нибудь, что-то придумаем. Погибнешь ты там... – рыдала та.

Лиен ничего не ответила и вошла в пещеру. Няне ведьма запретила следовать за ними.

В пещере оказалось не так темно. Лучи вечернего светила проникали внутрь и окрашивали в розовое белесый мох, стелившийся по камням. Золотистые блики играли на глади озера, находившегося в середине. Странные, слабо светящиеся то ли грибы, то ли насекомые ползали по стенам.

Пока Лиен ходила за остальными вещами, ведьма нарвала немного мха и подожгла его. Лёгкими движениями большого костяного веера раздула огонь, а потом стала подбрасывать в него клочья шерсти, перья и травы, которые доставала из мешка, принесенного Лиен. По пещере поплыл едкий, вызывавший слезы и кашель, дым. Он заклубился, почернел и сгустился. Казалось невероятным, что маленький костер так сильно дымит. Ведьма велела Лиен раздеться и встать рядом с ним. Сама Му-Дан схватила гонг и принялась бить по нему тонкими бамбуковыми палочками. Звук вначале был тихим, потом ведьма начала приплясывать и сильнее стучать. Дробно раскатилось эхо. Дневной свет, проникавший в пещеру, померк, но сильнее загорелись светлячки на стенах. В их разноцветном мерцании, окутанная клубами дыма, кружилась старая Му-Дан. Она отбросила гонг и начала издавать низкие гортанные звуки, в которых слышались грохот прибоя, крики чаек и вой ветра. Руки и ноги гнулись так, словно в них не было костей. Голова поворачивалась к спине. Му-Дан скакала, бегала на четвереньках, вертелась волчком, а затем вдруг замолчала и рухнула на колени перед озером, по которому разлилось голубоватое свечение. Из его глубины всплыл змей Имуги.

По его длинным вислым усам стекала вода, небольшие рога торчали на голове, а тело покрывали серебристые пластины с синим отблеском. Позабыв обо всём на свете, Лиен любовалась прекрасным существом. Однако ведьма Му-Дан не теряла время даром и что-то говорила змею. Её тело продолжало содрогаться, а по лицу струился пот. Имуги слушал ведьму, разглядывая обнаженную девушку: её небольшую высокую грудь, тонкую талию и стройные ноги. Лиен смутилась, почувствовала, как горят щеки и уши. Ведьма схватила её за руку и потащила в озеро.

 

Змей начал раскачиваться в воде. Над поверхностью торчала одна его голова, а тело изгибалось, словно в причудливом танце. На раздутом животе раскрылась щель, похожая на карман. Имуги совершал фрикции, выталкивая что-то через него. Это выглядело немного смешно и так неприлично, что Лиен рассмеялась, но встретилась с пронизывающим взглядом змея и замолчала. Наконец из кармана вылетел блестящий рой мошек. Было невозможно разобрать на что похожи эти мелкие разноцветные искорки. Имуги покрутился рядом, создав небольшой водоворот, в котором завертелись искорки, потом плеснул хвостом и скрылся в глубине озера.

Мальки подплыли к Лиен и облепили её тело. Она чувствовала, будто сотня тонких игл пронзают кожу. Искорки жалили и пили кровь. Иногда некоторые отплывали ненадолго, но потом снова возвращались. Лиен вскоре замёрзла и устала, но продолжала стоять, пока лучи утреннего светила не хлынули в пещеру. Мальки отлипли и уплыли в глубину, а она вышла на берег. Её качало, будто пьяную.

Ведьма заставила выпить горячее, запашистое варево и проглотить нечто сухое и пористое, а ещё велела намазать жирной мазью места укусов. Лиен послушно выполнила приказания, потом свалилась без сил и сразу уснула. Пробудилась ближе к вечеру, когда грибы-светлячки снова заползали по стенам. Му-Дан опять приготовила своё варево. Ужинали они молча. Когда совсем стемнело, Лиен вошла в озеро. Блестящие мальки подплыли к ней и стали кусать мелкими острыми зубками. Теперь они стали побольше, размером с полмизинца, но их количество словно уменьшилось. Так прошла вторая ночь.

Третьей и четвертой ночь это повторилось, только детеныши Имуги вновь подросли и теперь кусали больнее, отрывая мелкие кусочки от тела Лиен. А днём старая Му-Дан лечила и кормила её. Плоть заживала и раны зарастали.

На пятую ночь приплыли только десять змеёнышей. Были они с ладонь и походили на помесь морских коньков и водорослей. Один жёлтенький детёныш никак не мог укусить Лиен. Он пытался подплыть, но слабел на глазах и опускался на дно. Лиен поймала его, потом до крови укусила себя за палец и сунула в рот змеёнышу. Она боялась, что все детёныши умрут. Да и сама Лиен оставалась жива только благодаря ведьминым снадобьям.

Шестой ночью их осталось всего трое. Был среди них и тот жёлтый. Они рвали тело Лиен и поедали его. Вода вокруг окрасилась в красное. У Лиен не осталось сил, она просто висела как водоросль, раскачиваемая волнами, пока змеёныши до костей обгладывали её руки и ноги.

На утро Му-Дан вытащила едва живую Лиен из озера. Ту знобило и трясло в лихорадке. Края ран побледнели и почти не сочились кровью. Ведьма завернула её в покрывало, пропитанное жгучими лекарственными снадобьями, но Лиен ничего не ощущала и лишь вечером очнулась от резкого, но уже привычного запаха варева. Му-Дан снова заставила её проглотить странный кусок, похожий на старую губку, а потом кормила с ложечки. Когда приплыли змеёныши, в озеро Лиен снова пришлось тащить старой Му-Дан. Сегодня они не кусали её. Лишь нежно тёрлись о ноги и тыкались лбами, прося погладить. Самым ласковым был жёлтый. Через некоторое время появился и Имуги. Он радостно закрутился в воде, увидев детёнышей, забил хвостом, вызвав волны. Змеёныши тоже закружились вокруг него. Они высоко выпрыгивали из воды, размахивая плавниками, и оживленно щебетали. Потом Имуги что-то сказал Му-Дан, и всё семейство скрылось в глубине.

– Он обещал, что даст тебе корабль.

 

Несколько дней, пока Лиен выздоравливала, они провели в пещере. Ведьма разрешила наконец верной няне, ждавшей их у входа, войти внутрь. Та разрыдалась, увидев израненное тело своей воспитанницы:

– Бедная моя детка, через что ты прошла...

– Няня, перестань. Оно того стоило, – ответила Лиен.

И такая сила слышалась в её словах, – непривычная, злая, жестокая, – что няня тут же замолчала, зажав рот ладонью.

Поздним вечером они вышли из пещеры к морю. Невдалеке виднелся большой корабль. Совсем непохожий на лёгкий и изящный шлюп капитана Горо, он низко сидел в воде, и походил формой на черепаху. Палуба была полностью закрытой, так что только с боков были узкие проходы. Крышу покрывали шестиугольные металлические пластины, что придавало дополнительное сходство с пресмыкающимся. Из-за этого подобия такие корабли называли черепахами. Нос корабля украшала массивная драконья голова с разинутой клыкастой пастью.

В берег уткнулась лодка, направляемая невидимыми гребцами. Ведьма Му-Дан хмыкнула, увидев её, но ничего не сказала и засобиралась домой. А Лиен с няней сели в лодку, которая тут же понеслась к кораблю.

Внутри "черепахи" ощущались сырость и духота, было грязно и мокро, валялись засыхающие водоросли, какие-то мелкие рыбешки и ракушки. Но чьи-то невидимые руки уже старательно наводили чистоту и порядок. Няня пугливо забилась в небольшую каюту, а Лиен осмотрела корабль, и он ей понравился. Однако она так и не увидела никого живого, хотя приказания исполнялись тут же, стоило только произнести.

Вскоре корабль был готов, и Лиен велела плыть к небольшому поселению на побережье полуострова Коре. Безумный Ветрогон благоволил им, и они быстро добрались туда, но остановились в отдалении. Лиен приказала невидимым слугам отправится в поселение поискать Иоширо и других моряков с корабля её отца. Если никого не окажется, то пленить девушек, сколько удастся и возвращаться на корабль. Слово сказано – дело сделано. Невидимки не обнаружили помощника капитана Горо, но девушек нашлось много. И хотя в поселении жило много крепких и сильных мужчин, и оружия у них было достаточно, но кто может убить призрака?

К утру на корабле оказалось несколько дюжин девушек. Их заперли в помещении, приготовленном для этой цели, и корабль поплыл обратно в порт Саит.

 

Пленниц удалось быстро продать. Едва поползли слухи, кого она привезла, торговцы сами пришли к ней. Один из них, попытавшийся обмануть Лиен, получил пинок под зад от невидимого слуги и вылетел с корабля прямо в воду. Остальные поняли намёк и заплатили честную цену. Часть полученных денег Лиен отправила старой Му-Дан, а на остальные выкупила гребень мамы. Толстощёкий торгаш кланялся и лебезил, но Лиен швырнула ему деньги в лицо, забрала гребень и ушла.

Страшная слава о ней быстро разлетелась по портовым городам и рыбацким посёлкам. То ли за гребень, который она с тех пор всегда носила, то ли за форму корабля, люди прозвали её Черепаховая Вако – пиратка. Лиен понравилось это прозвище, и она велела покрасить корабль в чёрный цвет, а на бортах нарисовать черепа. На крыше закрепили шипы. Получилось вычурно и мрачно. Теперь всякий, кто видел корабль, содрогался от ужаса, и молил Вечных о защите. Но что за дело Вечным до смертных, жизнь которых короче одного мига?

Неистово и яростно Лиен искала Иоширо. Уверенная, что он скрывается с той девушкой на полуострове Коре, велела слугам обшарить каждый клочок земли там. Но найти их не удалось. Потом объявила награду за сведения о помощнике, в ответ получила лишь презрительную тишину. Лиен пыталась узнать о нём даже у Болтливой Головы. Говорили, что та знает обо всём на свете и поэтому ей давно зашил рот Многоглазый Небо, чтобы не трепалась о запретном. Однако Голова лишь отрицательно мотала собой.

Взбешенная Лиен распорядилась, чтобы слуги уничтожали посевы на полуострове Коре, убивали скотину, поджигали дома в надежде заставить выдать ненавистного Иоширо. Но даже это не помогло.

Как-то, когда слуги притащили очередных пленниц, на борт вместе с ними пробрался плохо одетый старик. Невидимки едва не убили его, но Лиен остановила их:

– Чего ты хочешь, старик?

Невидимые руки заставили его встать на колени, но взгляд старика был полон внутреннего достоинства:

– Твои люди забрали мою дочь. Ёна не такая красивая как ты, худая, маленькая, с плоским лицом, но она единственное утешение моего сердца. Тяжёлая судьба предстоит ей по твоей воле. Будет согревать постель грубым солдатам, которые будут бить и насильничать. А если забеременеет, заставят скинуть ребенка, и я никогда не увижу внуков. Потом подхватит гадкую болезнь и умрет в канаве, никому ненужная. За что ей такое? Верни мою дочь!

Вены, похожие на толстые и тёмные шнуры, вздувались на шее и руках старика. Несчастный отец смотрел на Лиен не мигая, по морщинистой щеке бежала мутная слеза.

– Ты просишь о помощи, но делаешь это без уважения. Требуешь, словно я твой должник, – голос Лиен звучал холодно и насмешливо, – ничего ты не получишь, убирайся с моего корабля.

Невидимки подхватили старика, а он закричал:

– Конопляная мать покарает тебя за беззакония! Не спастись от её гнева!

Про Конопляную мать Лиен слышала в детстве от няни. Большинство Вечных, занятых своими делами, не обращали внимания на людей, но не она. Мать знала своих детей: награждала верных напитком жизни, и карала лживых, превращая в животных или чудовищ. Однако это не напугало Черепаховую Вако. Какое-то другое воспоминание, словно мелкая рыбешка на мелководье, крутилось у неё в голове и никак не давало схватить себя за хвост. Несколько дней Лиен напрягала память, но так и не вспомнила ничего. А потом произошли события, которые заставили её позабыть об остальном.

 

Жители Коре, напуганные и измученные нападениями Черепаховой Вако, обратились к Хромому Керберосу. Уже много лет его корабли конвоировали за плату торговые суда, защищая от пиратов и разбойников. Керберос славился своей честностью: если торговцы по его вине терпели убытки, то получали возмещение. Но также он был известен жестокостью: вако, посмевшие напасть на судна, охраняемые им, весь остаток жизни не знали покоя. Корабли Кербероса преследовали их, словно дьявольские акулы-людоеды. Никто не ушёл от них. Теперь они взялись за Лиен.

В открытом море они не могли угнаться за кораблём-черепахой, управляемым незнающими усталости призраками, а хитрых ловушек, подстроенных Хромым Керберосом, Лиен довольно долго удавалось избегать. Пока однажды он не застиг её врасплох.

Несколько дней сильно штормило, и корабль Лиен прятался в небольшой бухте. Едва распогодилось, она отдала приказ плыть в порт Саит. Но лишь они покинул бухту, как семь кораблей Хромого Кербероса напали на них. Невидимки изо всех сил гребли веслами, пытаясь вырваться из окружения, но этого было недостаточно, чтобы спастись. Даже ветер дул к берегу, словно встал на сторону врагов.

От стрел и снарядов защищала крыша, на абордаж их тоже сложно было взять – нападающим пришлось бы прыгать прямо на металлические штыри-шипы. Поэтому Керберос, хорошо знавший местные течения, просто загонял их на рифы. Его корабли стягивались вокруг Лиен, как петля на шее висельника. Каждый из них знал своё место, подобно загонщикам в цепи, обложившим дикого зверя. Черепаховая Вако ничем не могла помочь своим слугам, ей оставалось только наблюдать. Скалы приближались, волны с грохотом бились о них.

Неожиданно корабль-черепаха ускорился и поплыл так быстро, что казалось, будто летит над водой. Он устремился в узкий проход между двумя суднами Кербероса. Те пытались преградить путь, но не успели. Тучи стрел полетели в черепаху с обеих сторон. Лиен пыталась разглядеть через узкую бойницу, что происходит, но ничего не могла понять. За ней стояла няня, старавшаяся увести госпожу в безопасное место. Свистнув, как чирок, в бойницу влетела стрела. Она чиркнула по щеке Черепаховой Вако и попала в глаз няне. Та закачалась и рухнула навзничь, не успев даже вскрикнуть. Лиен бросилась к ней, схватилась за стрелу, но поняла, что няня уже мертва. Белая Изнанка облизнула её лицо, забирая душу, а Тёмная навсегда запечатала нос и рот. Слёзы потекли из глаз оставшейся совсем одной сироты. Снаружи доносились крики и звуки ударов, но она ни на что не обращала внимания, спрятавшись в панцире горя. Спустя время она немного успокоилась и выглянула из бойницы. Кораблей Кербероса не было видно, слуги чинили повреждения, а рядом в море резвились три разноцветных змея.

 

С того раза змеи постоянно плавали рядом. Иногда один или двое отлучались на время, но кто-то всегда оставался. Особенно часто Лиен видела жёлтого, который подплывал близко и даже позволял прикоснуться к чешуйчатой морде. Он был не так быстр и силен, как два его брата – чёрный и зелёный, да и в длине сильно уступал им, но Черепаховая Вако радовалась ему сильнее, чем тем, другим. Часто выискивала в море, подзывала и гладила. Тогда на сердце становилось чуть легче.

Когда ей было нужно, змеи обхватывали корабль-черепаху хвостами и быстро неслись по воде. Никто теперь не мог угнаться за ними, и Черепаховая Вако продолжала нападать на жителей Коре, уводить пленниц, продавать их. Так делал папа, так теперь делала она. Что ещё делать, она не знала.

Как-то ночью Лиен не спалось. Она сидела на борту, разглядывая ночное Небо. Чтобы ни происходило с людьми, как бы ни было им больно, печально или грустно, а может радостно и весело, Небо всё так же равнодушно таращился на них множеством сверкающих глаз, безразличный и вечный.

Что-то холодное и мокрое тихо коснулось руки Лиен. Она вздрогнула и едва не свалилась в воду. Цепляясь щупальцами за борт, из моря вылез её отец. Он долго и грустно смотрел на дочь, словно не зная, как начать разговор. Та тоже молчала, чувствуя горечь и вину.

– Я не могу найти Иоширо, па, – наконец сказала она.

– И не надо! Убьёшь его, погибнешь сама, ты не изменишь ничего. Я так и останусь на морском дне. Для меня всё кончено. Но у тебя впереди целая жизнь. Уверен, денег тебе уже хватит, вернись домой, дочка.

Горьковатой нежностью отозвались в душе Лиен воспоминания о доме: тоненько скрипящая последняя ступенька на лестнице, отметки роста на дверном косяке, мамино любимое кресло, запах пряной похлёбки из кухни, тепло очага зимней ночью. Это осталось в прошлом, было утрачено. Однако ей не хотелось огорчать отца рассказом, что меняла Токкеби отобрал у неё дом. В конце концов, дом можно выкупить или найти другой.

– Заживи нормально, будь счастлива, ведь есть столько всего хорошего, – убеждал капитан Горо, и она почти поддалась его словам. – Брось всё это, тут столько опасностей, врагов, и есть вещи даже страшнее смерти: разгневанная Конопляная Мать покарает тебя.

В голове что-то щёлкнуло, и Лиен наконец-то поймала ту давнюю мысль. Отец продолжал говорить, но теперь его слова улетали в пустоту.

Наутро Лиен велела плыть к острову Ма-гу, где находился храм Конопляной матери. Сколько раз они видели его, но ни разу не проверили. Мать хранит своих верных.

Корабль бросил якорь недалеко от острова, походившего на неровную уступчатую пирамиду, заросшую зеленью. На одной из верхних террас располагался храм, к подножию которого вела длинная лестница. Редкой вереницей по ней поднимались паломницы, мужчинам вход в храм был запрещен.

На большой лодке слуги отвезли Лиен к острову. Вначале на неё никто не обращал внимания, но потом паломницы стали перешёптываться, незаметно кивать и указывать пальцами, некоторые прятались или уплывали с острова. Усмехнувшись, Лиен гордо задрала подбородок и начала подниматься к храму. Слуги как всегда молчаливо следовали за ней. Лестница вывела на небольшую площадку перед распахнутыми настежь вратами. За ними виднелся двор, усаженный цветами, и сам храм. Небольшой, но ладный, он радовал взгляд соразмерностью и причудливым растительным орнаментом, украшавшим стены. Подле ворот располагался каменный стол, на который паломники складывали свои дары – овощи, фрукты, цветы, животных и птицу, – Конопляная мать принимала все. Рядом стоял мужчина, размахивающий золотистым колокольчиком на деревянной ручке. Колокольчик глухо тренькал, а мужчина монотонно бубнил:

– Больше даров Конопляной матери! Жадные и скупые не получат её благословения! Лишь рука дающая всегда будет полной!

Сердце Лиен забилось, словно рыбка, вытащенная из воды. Мужчина равнодушно посмотрел на неё, но не узнал. Конечно, он же видел её много лет назад, ещё маленькой. Но Черепаховая Вако сразу узнала своего врага – Иоширо.

 

Она быстро прошла мимо, бросив на стол несколько монет. Мужчина удивлённо смотрел на лестницу. Он слышал шаги, скрип дерева, но никто больше не поднимался. Лиен тихо встала у него за спиной. Почти не дыша, медленно достала клинок. Какая-то сила будто удерживала её руку от последнего движения. Мир вокруг растворился и исчез. Лиен видела только серую вылинявшую рубашку с пятнами пота подмышками. Басовито гудя и медленно махая прозрачными крылышками, мимо пролетел шмель. Остальные звуки пропали, будто уши заложило. Что-то жаркое и мучительно болезненное переполняло Лиен, распирая изнутри. Казалось, ещё чуть и её разорвёт в клочья. Она закричала и резко ударила.

Клинок вонзился под лопатку. Лиен выпустила его и недоуменно уставилась на руку. Длинные, немного худые пальцы, коротко остриженные бледные ногти, узкая кисть, тонкий шрам на ладони от падения в детстве были знакомыми, своими, но рука казалась отвратительно чужой. Такой инородной, что Лиен хотелось отбросить её подальше от себя, но не было понятно, как это сделать.

Иоширо обернулся и посмотрел на неё, будто спрашивая, что происходит, а потом упал на стол. Кровь обагрила дары.

Невидимки ворвались в храм, привычно хватая и таща девушек. Одна из них вырвалась и подбежала к Иоширо. Её глаза расширились, а рот открылся для крика. Но раздалось лишь шипение, как от рассерженной кошки. Невысокая и стройная, она подпрыгнула и бросилась на Лиен, полоснув той острыми, как бритва, ногтями по щеке. Вако легко отбросила её, но служительница Конопляной Матери снова напала. Лиен не хотела причинять ей вред, но та кидалась вновь и вновь. Наконец, двое невидимок схватили разъяренную девушку. Однако и им с трудом удавалось удерживать извивающуюся и сопротивляющуюся служительницу. А когда поняла, что освободиться не удастся, то завизжала во всю мочь:

– Маааааатерь!

Лиен даже зажмурилась на несколько мгновений, оглушенная воплем. А потом почувствовала что-то непонятное: воздух сгустился так, что стало трудно вдыхать его. Из храма вышел кто-то в длинной разноцветной накидке и направился к ним. Раздались влажные шлёпающие звуки, словно куча мокрого белья раз за разом падала на пол. Торчащие во все стороны, будто иглы дикобраза, волосы приближающегося существа украшал венок из птичьих перьев, на плечах лежал палантин из хвостов животных, а тело покрывали бабочки. Лицо изменялось каждый миг от прекрасного до ужасного. От существа несло то адским пеклом, то ледяным холодом, то воняло гнилью и разложением, то пахло свежестью утра и ароматами полевых цветов. Двигалось только оно, остальные замерли. Даже ветер стих, облака зависли в вышине.

Существо подошло к одному из невидимых слуг Лиен и ткнуло в него длинным загнутым когтей.

– Земля к земле, пепел к пеплу, а прах к праху...– загнусавило оно.

Голос звучал так странно, словно слова по очереди произносили разные люди. А невидимки проявились. Сначала один, а затем и остальные. Лиен впервые разглядела, что это были скелеты, увитые водорослями и покрытые ракушками. Спустя мгновение они выпустили пленниц и рассыпались в пыль, смешавшись с грязью. Девушки и женщины из храма благоговейно упали на колени и уткнулись лбами в землю, славя Конопляную Мать. На ногах осталась одна Черепаховая Вако. Мать приблизилась к ней и вперилась тяжёлым жёстким взглядом.

Лиен ощутила неведомую силу, принуждавшую её согнуться, упасть на колени, но продолжала упрямо стоять. Конопляная мать перевела взгляд на Иоширо, лежащего на столе, словно кровавая жертва.

– Ты не можешь меня наказать за него, месть – моё право и обязанность! – голос Вако звучал громко и уверенно.

– Не за него, – задумчиво ответила Мать, – твоё наказание не за него.

Потом заухала по-совьи и взмахнула руками. Несколько бабочек отделились от её наряда и запорхали вокруг Лиен. Та не сразу заметила странную несимметричность узоров на их крыльях. Одна бабочка села ей на горло. Лиен хотела согнать её, на лишь порезала руки о жёсткие и острые крылышки. Потом почувствовала, как шесть лапок вонзились в шею, будто иглы. А потом тонкий хоботок проткнул кожу и впился в гортань. Лиен бросило в жар, по венам побежал жидкий огонь вместо крови. Тело стало плавиться, как жир на раскаленной сковороде. Она потеряла сознание.

 

Подобно дерзкому среднему пальцу в бесстыдном жесте, торчал на скалистом острове одинокий маяк. Лучи закатного светила проникали сквозь его узкие окна, но в небольшой круглой комнате внутри уже царил полумрак. Впрочем, обстановка была хорошо видна: комод, на котором стояла тяжёлая глиняная посуда, грубая деревянная кровать за лоскутным пологом, такие же самодельные стол и стулья. Середину комнаты занимала массивная каменная печь, где тлели угли. Несмотря на простоту, мебель и утварь выглядели добротными и безукоризненно чистыми. Лишь одна вещь сильно отличалась от всех остальных, словно принадлежала совсем другому миру: лежавший на столе белоснежный гребень из панциря черепахи-альбиноса, жившей далеко на южных островах.

Наступило время просыпаться. Вечерний ритуал смотрителя повторял обычные утренние заботы простых людей, а чашка горячей кавы с кружащимися в рукотворном водовороте крупицами майенского перца прогоняла остатки сна. Серая, почти прозрачная бабочка на шее тоже пробудилась и щекотно затрепетала крыльями.

Привычная рутина предстоящей работы въелась в кожу, словно морская соль. Сильные ноги легко преодолели тысячу четыреста тридцать семь ступеней винтовой лестницы, вившейся словно змея по внутренним стенам маяка. Наверху находился громадный фонарь, закрытый от непогоды прозрачным стеклом. Несколько поворотов ключа, всегда висевшего на поясе смотрителя, и в фонаре затеплился огонь. Маяк был создан древним чародеем и не нуждался ни в каком горючем. Огонь разгорелся, меняя цвет с багряного на светло-красный, потом стал бело-желтым. Он не обжигал, не дымил и не оставлял следов копоти на стёклах.

Теперь предстоял спуск за ночным уловом вниз к основанию маяка и ещё ниже, туда, где билось о скалы Шумное море. Ещё восемьсот двадцать две каменные ступени, ведущие к причалу. Сюда пару раз в год приплывала барка служительниц Конопляной матери, оставляя смотрителю необходимые припасы. Они и привезли её сюда, ведь приближаться к гинандрому – проклятому Матерью существу, не мужчине и не женщине, а ужасному их сочетанию, разрешалось только им. Служительницы говорили ей смириться и молить о прощении. Может быть Мать смилостивится над ней. Но она не хотела. По крайней мере, сейчас.

Лиен вытащила сеть, в которую попалось несколько рыбёшек. Они послужат ей ночным обедом. Рядом заплескался жёлтый змей. Он давно нашёл её, хотя чёрный и зелёный больше не приплывали. Лиен долго гладила его по шершавой морде, о чём-то размышляя. Она ни о чем не жалела и принимала свою долю. Змей косился на неё блестящими глазами с узкими вертикальными зрачками и шумно вздыхал, обдавая тёплым паром из ноздрей.

Чёрный и бездонный, каждую ночь с начала времён, холодно и равнодушно, будто на пыль под ногами, со своей вышины на людей глядел Многоглазый Небо.