«Если кто-то достаточно любезен, чтобы дать мне второй шанс, мне не понадобится третий»   Пит Роуз, американский бейсболист

Конечно, психологу приходилось и не такое выслушивать. Мои откровения казались мне слащавыми, смешными. Я обличал мучившие меня слабости капля по капле. В слова оформлял, как ткал из крови, сквозившей из незалеченных ран.

Спустя месяц работы со специалистом, расплакавшись в кабинете с плюшевыми зверятами и столом для рисования песком, всё-таки мужественно признал, сколь остро нуждался в глупой нежности. В детстве потребность в ласковой любезности мира могла стать поводом для насмешек, а уже взрослому мужчине она отравляла жизнь. Пустила корни в речи и жесты, изливалась слезами неконтролируемо и на людях.

Я искал причины своего состояния. Вероятно, даже находил, потому не решился сказать «мозгоправу» ни одной. Он, если смел называться профессионалом, не имел права обязывать меня унижаться, становиться самому себе и судьёй, и палачом. Да и попросту опасны подобные откровения. Столь смелые манипуляции с сознательным и «без» разрушают личность. Не факт, что из обломков получилось бы собрать нечто путное.

Я списывал тотальную глухоту к советам психолога на инстинкт самосохранения. Забавно, ведь просил, молил, а потом и требовал помощи в истериках, хотя всего на всего малодушно следовал за эгоистичными желаниями. Хотел, чтобы дали мне, а не чтобы я сам строил то, что даром не нужно. «Ид», которым специалист обозвал какую-то часть меня, на самом деле, по его словам, был доволен происходящим. После этого признания стало стыдно.

Зная себя, я, может, и не пошёл бы «греть голову» за свои же деньги, если б не несчастный случай. Относительно недавно произошёл, как сам решил, нервный срыв. Помню – уютный октябрьский вечер, бутылочка фруктового пива. Завтра выходной, под боком пушистый кот. Так выглядит счастье. Но вдруг, ни с того, ни с сего, озноб берёт. Накатывает, накатывает, тяжёлый, душный. Возникло беспричинное желание убежать. Куда угодно, хоть в окно, только скорее! А не могу. Сижу пнём, ошалевший, и сижу. Дрожу, сердце замирающее слушаю, и не кричу от ужаса только потому, что задыхаюсь. Беззвучно, без хрипа, словно и не умел дышать никогда.

В те бесконечные минуты думал, что умираю. Как позже выяснилось, отделался малой кровью. Умер лишь кусочек моей души. Отныне в ней зияла дыра, кою не залатать ни удовольствиями, ни любовью. Я художественно обрисовал ситуацию и спрашивал у психолога лекарства. Он копался в моём детстве. Старался зря. Ни специалист, ни тот, настоящий я, что остался жить на земле, не догадывались, насколько всё плачевно.

 

Часть меня погибла. Я – эта часть. Подобно душе, отныне ждал часа своего суда пленником. Безмятежно и бесцельно вот уже год коротал вечность в маленькой ротонде из мрамора. За её пределами, над нами, под нами, вокруг – бездонные небеса. В голубой пустоте горящими колёсами катились грозы, в топке заката искрами мерцали звёзды. Дождь стрелял, кусался снег, и где-то далеко мерещилась радуга. День и ночь, штиль и буря сменяли друг друга изо дня в день. Только воздух, свет и вода.

Жажда, голод и усталость отпустили. Даже осязание притупилось, как если онеметь всем телом. Неприятно признавать себя не самостоятельной личностью, а отторгнутым элементом разбитого сознания. Наверное, пусть звучит парадоксально, я сошёл бы с ума, если б не мой надзиратель. Он сторожил меня с величайшей смиренностью. Если не отвечал на вопросы, то обыкновенно молчал, опустив глаза. Белые одежды его спадали на мрамор шёлком, как с античных скульптур, а мягкие перья крыльев трепетали на ветру. Время от времени ангел замирал недвижимо на час или два, безупречный в своём изящном величии, и тогда чудилось мне – не живой он. Статуя какая, в самом деле. Робот. Или шептали ему на ухо те, кто повыше, что сейчас явятся по мою душу. Вот и прислушивался.

– Как это кончится? – спросил я ангела в нашу первую встречу. – Что нужно сделать?

– Ничего, – качнул он головой. – Ты лишь осколок.

– Но… разве так бывает? Чтобы на тот свет по частям!

– Бывает. Крайне редко. Жди.

– И ты?

– И я подожду, – тот глянул на меня исподлобья. На бесстрастном лице расцвела ухмылка. Стало жутко. – Есть повод нервничать? Не доверяешь себе?

Колючий шар страха заворочался под рёбрами. Прежде думал – мёртвые не чувствуют, а будто снова сидел на сеансе. Будто меня за мои же кровные препарировали вместо лабораторной лягушки.

– Мне просто нужно прожить жизнь достойно, чтобы попасть в рай?

– «Просто»… – повторил он, растягивая гласные. – Но ты же пожелал себе смерти? Не усугубляй всё ложью сейчас. Отчаявшийся, ты этого хотел и сделал. Самоубийство, пусть и в голове. Это трудно крыть. Поглядим, спасёт ли вас то, что от тебя осталось.

Мурашки пробежали по спине, бездыханное сердце ушло в пятки. Ангел, как и психолог, говорил неудобную правду. Но если я, худшая сторона своей личности, здесь, самой собой убита, стало быть, всё прекрасно. Значит, моя душа очистилась от скверны, и ей более нечем травиться.

Надежда, похожая на вдохновение, затеплилось во мне. Как никогда самоуверенный, я заявил:

– Он сможет.

– О себе в третьем лице? Красноречиво.

Собеседник, довольный дешёвой подначкой, отвернулся любоваться облаками, а я показал ему в спину неприличный жест. Легче не стало.

 

Ангел улетел лишь однажды, чтобы вскоре вернуться и торжественно преподнести мне дорогой подарок. Крылатый надзиратель ступил на гладкий мрамор с широким серебряным блюдом в руках. Кайму украшала витиеватая роспись, а круглое дно отполировано до зеркала. За зеркало его и принять бы, если б не яблоко. Алое, как мои щёки, когда был счастливым ребёнком.

– То самое? Из райского сада? – пошутил я.

Даритель даже не улыбнулся. Приказал поставить блюдо на пьедестал в центре ротонды и сухо объяснил, как оно работает.

Детские сказки полнятся мудростями и пророчествами. Как и ожидалось, нужно катать яблоко по кругу, чтобы увидеть на серебряном дне мою жизнь там, внизу. Волноваться за свою судьбу сподручнее не слепым, а безмолвным зрителем. Так создаётся иллюзия контроля над ситуацией. Помимо всего прочего, как ни крути, сериал про самого себя развлекает. Диковинная игрушка наполнила моё тягостное существование целым спектром эмоций, возвращая вкус к жизни. Даже не раздражало, что ангел не меньше моего внимательно следит за действиями и мыслями того, живого.

 

Слабый свет парковых фонарей вырезает из темноты голые кисточки рябин. Они легонько покачиваются, роняют грязные капли дождя. Они плачут вместе со мной. Не я вместе с ними. Мне нужно утешение и понимание хоть от этих спящих деревьев. Или я просто не достоин любви. Если жизнь – сказка, где злодеи получают по заслугам, то вывод очевиден. Неправильно чувствую. Неправильно живу.

Обычно после разговора с психологом я терплю минут десять, чтобы добраться до дома и проплакаться в комнате, где никто не увидит. Но сегодня эта жадная сволочь меня буквально избила своими «Фрейдами» и «гиперфиксациями». Мышцы шеи ноют, а шаг мой вялый. В бессилии падаю на колени, прямо на асфальт, и уже не сдерживаю рыданий. Я хочу, чтобы это прекратилось. Чтобы эти громкие мальчишки, свернувшие в мою сторону, не смеялись надо мной.

 

Меня передёрнуло, будто лимон жую. Подумалось:

«Чёрт побери, я настолько жалок?»

Ангел верно услышал не только мысли «оригинала», но и мои собственные. Издевательский прищур его жёг инфернальным огнём.

– Чего? – взъелся я, наплевав на субординацию. – Мне буквально душу разорвало! Разумеется, ему тяжело.

Жар стыда лизнул кожу. Или просто здесь лучи теплее, потому что к солнцу ближе?

Я сжал челюсти.

– Ты мог бы не пялиться так?

Тот даже ухом не повёл. Как заворожённый глядел. Рука моя толкнула яблоко сделать круг, и изображение пропало. Тогда ангел подпёр щёку рукой и стал следить за движением туч. Следил неделями, пока я, снедаемый тревогой, снова не обратил свой взор к земле.

 

Я не верю. Истуканом таращусь на монитор с морским пейзажем на обоях рабочего стола. Где-то читал – фотографии большой воды успокаивают нервы. Однако, помимо красочного залива, иконки браузера и виртуальных папок там должен быть годовой отчёт. Отчёт, который я писал месяц, держась только на валерьянке и кофе. Системный администратор прибежал на мой рёв, минут десять покопался в компьютере. В итоге сочувственно похлопал по плечу и удалился к себе.

С наступлением весны мне стало трудно работать. Не понимал элементарных вещей, кроме одной – начальник и коллеги устали от меня. Я даже надеялся на увольнение так же, как боялся его. А теперь случилось это. Хуже, наверное, было бы только спалить нашу контору к чёртовой матери. Чтобы я её сжёг, со всеми, кто внутри.

Сердце остановилось, тошнота подкатила к горлу. Не успел испугаться, что снова накрывает, как год назад. Потому что именно сейчас в кабинет заходит шеф. Он что-то говорит. Повторяет, машет ладонью перед моим лицом. Тормошит.

Оглохший, оробевший, я молча встаю, надеваю пиджак и покидаю офис без объяснений. Рука начальника легко соскальзывает с моего плеча. Наверное, он удивлён. Ничего не понимает, не останавливает.

Я шагаю по улице, как зомби, бесцельно, пока к ночи не добредаю до берега реки на другом конце города. Сажусь на влажный песок, обхватываю голову руками и слушаю свист в перепонках.

 

Оторопь щипала каждый нерв. Я чувствовал его боль, безоговорочное единение с этим ничтожеством. Оно мучило, выворачивало наизнанку. Мы с ангелом чётко уловили флёр мыслей безработного дурачка. Идею утопиться, утопично-бестолковую. К счастью, обошлось. Подопытный поспал на пляже, свернувшись калачиком, а утром дополз до дома – пить.

Но той ночью я об этом не знал. Небо вокруг нас синело от полнолуния, а мраморная ротонда содрогалась от моих возмущений. Загнанным зверем я мерил шагами свою клетку.

– Где твои дружки? Где ангел-хранитель? Почему меня оставили?

Неземное существо скучающе наблюдало, как я, грязный и потерянный, мёрз у воды под вуалью звёзд. Только сцепленные в замке руки выдавали невысказанное. Хотя моя паника определённо доставляла надзирателю удовольствие. Или, вернее сказать, удовлетворение.

– Я и есть твой ангел-хранитель.

Мой кулак ударил по серебру. Наливное яблоко подпрыгнуло, блюдо жалобно брякнуло, но осталось целым.

– Тогда какого чёрта ты здесь?!

– Ты страшно согрешил. Мне пришлось уйти. Теперь твоя душа должна справиться сама. Это последний шанс.

Я схватил себя за волосы. Вместо членораздельной речи из горла вырывался гневный хрип:

– Да если бы… да если б знал, никогда, никогда бы не пал! Сделал бы всё, чтобы стать идеальным человеком, про которого пишите в книжках!

Выдержав паузу, чтобы убедиться, что я закончил, ангел равнодушно пожал плечами.

– Но ты не знал. В том и смысл.

Ответственность… В это самое мгновение мне в полной мере открылась истинная суть вещей. Будто всё многотонное небо упало на меня и раздавило. Я стал многое понимать, и понимал каждую следующую секунду.

Карты не раскрывал. Война кажется проигранной, но ставки сделаны. Я катал яблоко безостановочно. Теперь только и делал, что смотрел.

 

Я не брал трубки. Следующим вечером шеф заявился ко мне домой. Не знаю, чем уволенный сотрудник заслужил особое отношение. Может, ему просто интересно, почему я такой чудак? Во всяком случае, дверь я не открыл.

Денег оставалось на месяц. Немного успокоившись, даже стал подыскивать вакансии. Бросил. Нехорошие мысли пленили. Не помню, чтобы ел последние три дня.

Придя к какому-то выводу, обзвонил своих друзей. Соврал, что ненавижу, что завидую и более не желаю видеть. Кричал в подушку, когда лучший друг стучался ко мне в квартиру. Через дверь говорил хорошее. Много хорошего и доброго. Но и он покинул меня.

Это необходимо. Так будет легче.

 

Я в оцепенении. Хуже не придумаешь. Люди любят фразу: «Мне бы твои проблемы». Я бы все беды человечества на себя взвалил, лишь бы не чувствовать эту беспомощность. Эту ненависть и обиду на самого себя.

Даже молчание ангела теперь будто бы сквозило сочувствием. Мой убийца топил меня.

– Ты ведь притворяешься. Ты же демон. Если я самоубийца, то уже в аду.

– Что ты хочешь услышать?

– Я хочу… – тело моё дрогнуло. Показалось – умер второй раз. Так же страшно, но к боли привычно. – Я хочу помощи. Сделку.

Ангел улыбнулся и словно постеснялся своей улыбки. Подавлял смех так элегантно, как умеют безэмоциональные люди.

– Какой же ты бестолковый, – обласкал он меня, обратившись по имени. Добавил без намёка на шутку. – Всё в твоих руках. Каждый достоин второго шанса.

Я поднял мокрые глаза, а ангел, напротив, опустил взгляд на серебро. Любовался тем, как умирает человеческая душа.

 

Дым сигареты отдаёт сладостью. Я слышал – у проклятых меняются вкусовые ощущения. Это про меня.

– Понимаешь, Вера, я совсем один.

Девушка по вызову берёт за приём дороже, чем психолог, при этом сейчас выполняет те же функции. Но если начнёт «втирать» мне то же самое, я не смогу её ударить. У меня просто не осталось сил.

– Да ты нормальный парень. Всё наладится.

Наверное, лучше бы болтал со стеной. Она такая же непробиваемая, ей также всё равно.

Я очарован оранжевым в синем небом за окном. Мне нравится. Это завораживающе и пьяно.

Я не увидел Веру голой, но она увидела обнажённой мою душу. Прошу девушку оставить меня одного. Только рада выполнить последнюю просьбу, а мне… мне всё-таки грустно.

 

– Нет! Нет, стой!

Я сделал всё, чего не должен был делать никогда. Сигарета, проститутка... Я уже не принадлежал себе. Как бесы заговорили! Не хотел видеть, как собственноручно ломаю свою судьбу. Счёт пошёл на минуты, и они растянулись в часы.

– Да как?! Сделай что-нибудь!

Мне были открыты все помыслы, вся чёрная вязь бессознательного, чтобы утратить лицо. Я дозывался до себя сквозь зеркало, сквозь материи. Живым никого не слушал – сейчас тем более.

Взгляд ангела стекленел. Он больше не видел меня – только меня. Всей кожей я чувствовал, как вот сейчас Вселенная обрушится и похоронит мою жалкую душу в огненной пучине. Ноги сами понесли прочь из ротонды – в пустоту. Но я, пленённый невидимой силой, запертый в эфире, вернулся туда же – упал на мраморный пол. Проклятое яблоко каталось по кругу, как заведённое, пока я лежал поверженным и жалел себя.

 

Устраиваюсь на подоконнике. Не хватает только чашки кофе и хорошей книги.

В окнах дома напротив, отражая закатные лучи, загорается тёплый свет. В чужих квартирах кто-то ценит и любит, кого-то ждут. Я оборачиваюсь посмотреть на свою. Чёрный провал комнаты. Здесь никто не должен жить. И не будет.

Я приближаюсь к краю.

 

– Нет!

Я схватился за серебряное блюдо. Литый металл прогнулся под моими пальцами, точно бумага. Я не заметил, как картинка на дне зеркала жизни замерла, и время вместе с ней. Бесполезные слёзы текли из глаз, грудь верно шла трещинами от рыданий, будто мне нужно было дышать. В минуту величайшего страха и боли, а не удовольствия, становишься как никогда живым. Именно тогда искренне хочется умереть.

Мой надзиратель тоже вцепился в серебро. Более того, он тоже плакал. Последнее, что осталось во мне от человека, убил животный ужас, когда вместо капелек солёной воды по щекам ангела, рисуя ломаные линии, побежала кровь. Мне показалось, я даже заревел, точно мальчишка, убившийся в падении с высоты, но так и держался за зеркало, как приваренный. Мы действительно чем-то напоминали детей, не желающих делить игрушку. Детство… Ребёнком я был чист и наивен, а теперь…

– Верни! Верни меня! – кричал я. – Поменяй нас местами! Ты сказал – второй шанс. Дай!

Всё давно решено, и решил это я сам. Но теперь логика перестала иметь значение. Смешно, ведь продал бы душу дьяволу, лишь бы не оказаться в аду.

Уже думал – ангел, верный себе, примется молчать. Я ошибся. Он скривился и могильным голосом произнёс:

– Третий.

– Что?

Блюдо вырвали из моих рук, швырнули на пол. Звонкое серебро разлетелось брызгами стекла, что растаяли в воздухе радужным бисером. Глаза могли бы уловить каждую микросекунду того, как красиво и чудно́ разбивается моя жизнь. Но я смотрел только на ангела. Как он, подобно дикому зверю, жарко дышит и глядит на меня в упор.

– Да почему именно мне? – вскинул руки к небу он, совсем по-человечески. – Тебя и одного-то, дурака, выносить нельзя, а уж двоих…

Я окончательно растерялся. Даже показалось – сейчас прозвенит школьный звонок на перемену. Проснусь, и больше не придётся вникать в рассказываемую кем-то белиберду.

– Не вспоминается? – ангел пихнул меня, и я отступил к краю ротонды, хватаясь за ближайшую колонну. – Не признаётся никак, что ты и есть настоящий ты?

– Я… не понимаю.

Свежая кровь хлынула из злых глаз.

– Слабый человечишка! В час «раскола» первой ко мне попала твоя «тень». Сломанный, в расстройстве без неё ты и недели не продержался. В окно полез. Ампутированная душонка твоя тут в ногах валялась. Умоляла поменять вас местами. Чтобы самой вытянуть тебя, раздвоенного.

Холод щекотал под кожей.

– Не помню.

– Разумеется, не помнишь! – улыбнулся ангел, верно сущий дьявол. – Как на землю просился – жизнь прожить. Мечтатель, обещал, что справишься. Храбрился.

Он подошёл вплотную. Я сжал его одежду, не чувствуя ни ткани, ни своих рук. Держался. Так приятно, так горько знакомство напоследок.

– Я ведь был за тебя, – исповедовался мой защитник. – Я же сделал всё, что мог.

С моих губ сорвалось:

– Я тоже.

– Знаю, душа моя. Знаю.

Мягкий толчок, и небо поглотило меня – сгорающую в атмосфере песчинку. Жар огня нарастал, а голубое безвременье перекраивалось в алую бездну. В то мгновение неведомо было мне, что там, на земле, я также летел с самой большой высоты на самое дно. Что видел и чувствовал то же самое, ни жив, ни мёртв. Вдвойне это куда тяжелей.