1

Людей на остановке было мало. Дама в нарядном светлом платье равнодушно пробежала глазами по объявлению о сдаче квартиры. Мужчина, под просторной рубахой которого угадывалось спортивное телосложение, нетерпеливо поглядывал на дорогу. Парень в мятой футболке щёлкал семечки, и голуби, деловито снующие под ногами у людей, подбирали оброненное. Женщина с двумя детьми рассказывала им сказку про голубя.

Почти никто не обращал внимания на лежащую на скамейке булку. Почти целая, с одним лишь отрезанным концом, даже с зачерствевшим мякишем вид она имела весьма аппетитный.

К остановке подошёл старик в белой рубашке с едва заметными салатными полосками и серых брюках. Жилистые тёмные руки в рубцах и шрамах всё ещё хранили следы былой силы, хорошо сохранившуюся шевелюру ласково потрёпывал ветерок. Внимательно посмотрев на хлеб, сел он рядом с ним.

Парень в футболке, узнав старика, подошёл к нему и спросил:

— Здравствуйте, Анатолий Константинович! Куда едете?

— Ой, здравствуй, Сеня! Я тебя и не узнал…

— Меня после армии многие не узнают, — охотно ответил Сеня.

— Да, изменился ты хорошо — настоящий богатырь стал! — восторженно сказал Анатолий Константинович. — А еду я к ученикам, они недалеко живут —на «Косточке», но сам понимаешь, ноги уже не те.

Сеня сочувственно посмотрел на старика. «Ничего себе «недалеко», — подумал парень, — другой район, хоть и соседний. Это ему раньше, наверное, казалось, что близко, когда ноги сильные были, а теперь только по старой памяти».

Что его бывший учитель физики со времени выхода на пенсию занимается репетиторством, Сеня знал из писем своего друга. Когда он учился, Анатолий Константинович уже восемь лет был работающим пенсионером.

А старик, воспользовавшись паузой, снова задумчиво посмотрел на хлеб. Сеня перехватил его взгляд и помрачнел.

— Осуждаете? — спросил он отрывисто.

— Нет, я всё понимаю. Что я — не здесь живу? У самого хлеб портился, приходилось выбрасывать скрепя сердце.

Мимо пробегала большая собака — белая в чёрных пятнах, явно бездомная. Анатолий Константинович подозвал её и дал ей кусок хлеба. Та понюхала и отошла, укоризненно посмотрев на старика.

— Вот видишь, бродячая собака отказывается такое есть, а они людям это предлагают

«Хорошо, что он не знает, что я в «Зеброчке» работаю, — подумал Сеня. — Хлеб типично «Зеброчкин» — по верхней корке видно».

— Вот чего я не могу понять, — вмешался мужчина в футболке. — У нас в городе — три крупные компании, выпускающие хлеб: «Зеброчка», «Колос», «Хлеб Хлебыч». Есть и несколько небольших пекаренок – они выпускают хлеб «Домашний». Казалось бы, конкуренция есть, по законам рынка хлеб должен быть дешёвый, хороший. Но — то один выпускает невкусный и скоропортящийся хлеб, то другой. То у одного хлеб вкусный, но однодневка, то у другого…

— Была бы у нас нормальная конкуренция — был бы и хлеб нормальный, — ответила модная дама, высокомерно подняв нос. — А у нас что? Проверки постоянные — то из санэпидстанции, то с трудинспекции, то с пожарной инспекции… И каждому на лапу дай!

— Да ну, был же в прошлом году мораторий на проверки, — вступила в разговор женщина с детьми. А хлеб от «Хлеб Хлебыча» даже похуже стал, «Домашний» вообще есть невозможно было… Да у меня интернет-друг на «Зеброчке» работает, он пишет, какие там машины — изнашиваются быстро, используют их до упора, электричество экономят, тестомесильни не на полную включают…

— Да слушайте вы их больше, — перебила модная дама, — у них всегда хозяин виноват! Дрожжи — дама неприлично выразилась в значении «воруют», — а хозяин им виноват, что тесто подходит — дама опять грязно выругалась.

Такой клеветы Сеня вынести не мог. Забыв про всё, он горячо заговорил:

— Да вы хоть знаете, как сейчас работают на производстве? Если кто-то что-то ворует — зарплату уменьшают всему коллективу. И все друг за другом следят, чтобы не воровали!

— И правильно! — сказала женщина с детьми.

— Да не к тому я, что это неправильно, — ответил Сеня, обращаясь уже к ней. — Это, может быть, и правильно, но я к тому, что у нас ничего украсть невозможно.

Дама не нашла, что ответить, и замотала головой, ища поддержки. Но все сочувственно смотрели на Сеню, включая пожилую и молодую женщин, подошедших уже в разгар спора.

А Сеня, почувствовав поддержку, приободрился. «Пусть уж знают, раз так», — подумал он. И снова заговорил, обращаясь к женщине с детьми:

— А ваш друг прав, могу подтвердить. Муку ещё фирма из зерна делает, которое хранится как попало, вентиляция на элеваторе никудышная….

Тут подъехал автобус, который ждал Сеня. Туда он зашёл с мужчиной в футболке и женщиной с детьми. «Жаль, с Константинычем как следует не поговорил, — подумал Сеня. — Ну да ладно, как-нибудь, в следующий раз».

2

Сеня приехал на комбинат, когда его смена ещё не началась. В его цехе работали четыре уборщицы, сноровисто махая тряпками. «Опять пылесос неисправен, — подумал Сеня. — И что, много они за какие-нибудь пять минут этими тряпками уберут?»

Убрано к началу смены было, как и ожидал Сеня, плохо. Стараясь не обращать внимания на пятна и прилипшие к полу засохшие куски теста, он прошёл к тестомесильне, открыл мешок с мукой, принюхался…

— Что, опять мука слежавшаяся? — сочувственно спросил Михаил, пришедший вместе с Сеней. — Как всегда…

— Да, просеивать надо, — Сеня привычно открыл верхнюю дверцу, с заметным усилием поднял мешок, высыпал всю муку в просеиватель, включил… Круг глухо обернулся раза три, тихо прищёлкнул и замер.

Рабочие сразу поняли, что это значит. Придётся просеивать муку вручную, пока наладчик не исправит машину.

— Машина всё. Каюк! — присвистнул наладчик, заглянув внутрь. — Тестомесильня ещё работает, а просеиватель – уже нет. Винтик сломался.

Рабочие переглянулись. Выбор был невелик — или кидать прямо в тестомески непросеянную, слежавшуюся муку, или перегружать оставшиеся тестомески. Последнее было рискованно — износ остальных тестомесок был тоже близок к критическому. И Сеня, скрепя сердце и скрипя зубами, засыпал в тестомесильное отделение машины муку прямо из мешков.

У Сени было так тяжело на душе, что не хотелось даже прислушиваться к разговорам вокруг. Нет, ни громкая речь, ни шум машин его уже давно не раздражали, даже больше — он понимал, что раздражать его будет как раз тишина — пугающая, заставляющая прислушиваться… Но и шум не настраивал на рабочий лад, он угнетал.

Всё же Сеня слышал разговоры, и они добавляли тяжести на душе:

— Вот жмот, а? На новые машины жалко ему денег!

— Конечно, это же не украшения для его жёнушки! Это их каждый день менять надо!

— Да жёнушка если бы одна там была. У него содержанок десять штук, и каждой дай.

Отработав своё, Сеня отправился домой. Заходя в свой двор, увидел он соседку, бабу Вику, идущую к помойке. Из пакета её торчал конец батона.

Увидев Сеню, баба Вика заметно смутилась, завела руку с пакетом за спину. Тяжесть на душе у Сени увеличилась. «Мало того, что заставляем людей выкидывать хлеб, это же стресс какой для них, так ещё и смущаться перед собой заставляем, — с возрастающим возмущением подумал Сеня.

Поужинав и покончив со своей долей домашних дел, Сеня сел к компьютеру. На сайте местных новостей он открыл интервью с владельцем «Зеброчки», озаглавленное претенциозной цитатой «Мы не винтики!» «Конечно, вы не винтики, — подумал Сеня, ожидая загрузки, — много чести вам быть винтиками. От винтика вся машина зависит! Сломался винтик — вся машина не работает. А ты сдохнешь? Только конкурентов обрадуешь».

В интервью Парашин жаловался на рабочих. По его словам, «они не хотят работать, выкладываться на полную, потому и хлеб получается невкусный и скоропортящийся. Заменить их некем, своих безработных мало, потому что Москва под боком, а для мигрантов наш город как-то не привлекателен. Вот и пользуются своей безнаказанностью на всю катушку. И что с ними прикажете делать?»

Журналист спросил, не пробовал ли Парашин штрафовать нерадивых рабочих, урезать им зарплату, «в общем, бить рублём». Владелец «Зеброчки» ответил: «Я регулярно это делаю — и ничего не помогает. Кажется, это у вас работает Жупелов, который писал, что этот народ ничего не понимает, кроме палки и кнута?» Журналист сначала сказал, что рад, что столь уважаемый человек удостаивает вниманием его газету, а потом промямлил: «Ну мнение Жупелова — спорное, конечно, оно редакцией не разделяется», на что Парашин решительно ответил: «Пока читаешь книжки всякие экономические, конечно, такое мнение кажется спорным. А если посмотреть на реальную жизнь — понимаешь, что оно бесспорное, это абсолютная истина, аксиома»

На этом интервью кончилось. Возмущение Сени переросло в гадливость, он понял, что к Парашину он теперь будет относиться, как к кучке слизи. «На что он рассчитывает? — подумал Сеня — На то, что большинство читателей не знают реального производства? А ведь это так и есть. Ну вот где работают большинство моих соседей? Или клерки офисные, или сфера услуг».

Сеня отправил ссылку на интервью своим коллегам, сопроводив комментарием: «Плюнул в нас отравой. Оклеветал, мразь. А нам — жить с этой гадостью».

3

Сеня пришёл на работу, как всегда, за пять минут до начала смены. Но на этот раз все пришли ещё раньше, и теперь возбуждённо говорили друг с другом.

— И знает же, брехунейрос, что от нас ничего не зависит, — говорил Михаил Николаевич. — От него же зависит, какие машины в цехах стоят, не от нас.

— А вот и Арсений! — заметила его Юлия Алейникова. — Дадим ему слово!

— Что он лгун, это понятно. Иначе он бы не был преуспевающим предпринимателем, владельцем предприятия, — сказал Сеня, оглядывая притихшую в напряжении толпу. — Но это ещё полбеды. Беда в том, что люди, которые не понимают и не знают производство, ему поверят. А людей таких много.

— Предположим, производства они не знают, вступил в разговор Василий Алексеевич, единственный коммунист на хлебокомбинате. — Но неужели они думают, что мы руками замешиваем тесто? Или что от нас зависит, какие машины приобрести? Или на полную или нет запускать их? Или как часто их менять?

— Есть люди, которые вообще не думают, — ответил парень со шрамом. — На них и расчёт.

— И ничего мы сделать не можем, чтобы хоть что-то от нас зависело, — вздохнула Антонина.

— Почему не можем? — Василий Алексеевич оглядел заметно выросшую толпу, и достал из кармана смартфон. — Можем! Я вам сейчас зачитаю комментарий к этому интервью моей однопартийки, под ником «Лия Флотия».

Он начал читать:

— Парашин прав в том, что отсутствие безработицы влияет на качество. Но прав в другую сторону. Безработица позволяет начислять зарплату не по реальному вкладу в производство, а по количеству безработных. Чем их больше — тем меньше зарплата. Пролетарии этим недовольны, и при обострённом недовольстве объявляют забастовки. Требуют они при этом не только повышения зарплат, но и улучшения условий труда. А от них зависит качество продукции

— Так вы хотите сказать, что нам надо объявить забастовку? — испуганно спросил парень с рыжей бородой.

— Да, — твёрдо ответил Василий Алексеевич. — Нам же, в конце концов, самим нужен хороший хлеб. Парашину он не нужен — ему всё лучшее делают, по особым заказам.

— Да мы уже и так бастуем, — задорно, неожиданно для себя смело заявил Сеня. — Уже двадцать минут, — добавил он, посмотрев на часы.

— Можно, наверное, и забастовку, — раздумчиво ответил Михаил Николаевич. — Но «Зеброчка» — не одна в городе, у неё конкуренты есть. И что мы выиграем, если Парашина разорят Брысев и Дрязгов? Вот если бы был профсоюз, чтобы можно было объединиться с рабочими «Хлеб Хлебыча» и «Колоса» и объявить забастовку вместе!

— Вот в ходе забастовки и создадим профсоюз — веско ответил Василий Алексеевич. — А что вы думали, все настоящие боевые классовые профсоюзы создавались именно так, в борьбе.

Связавшись по ватсапу и по скайпу с рабочими первой и третьей смен, хлебопёки второй смены объяснили им ситуацию Те поддержали забастовку после разъяснений, смятений и сомнений. Был избран стачком из двенадцати человек. Председателем избрали Василия Алексеевича, секретарём — Ярослава Волосова, известного говоруна и балагура из третьей смены.

Выдвигали в стачком и Сеню, и по его избранию состоялась даже небольшая дискуссия. Одни говорили, что Сеня ненадёжен, раз к тридцати пяти годам так и не обзавёлся семьёй, другие — помоложе — возражали, что это ни о чём не говорит, и что наоборот, хорошо, что нет у него семьи — шантажировать нечем будет. Победили первые.

Сеня не очень огорчился, что его не избрали, хотя в своих организаторских способностях не сомневался. «Была бы у меня семья — я бы так же думал, — рассуждал он. — Что ж, буду рядовым активистом».

Подтянулись некоторые из работающих в первую и третью смену. Остальные, помоложе, предпочли оставаться на связи – кто в скайпе, кто в ватсапе, кто в зуме.

Быстро были сформулированы требования: запускать на полную мощность тестомески, менять машины по мере износа, предоставить выбор машин инженерам, расширить штат уборщиц. Каждое требование утверждалось на голосовании отдельно.

Вечером Сеня сел к компьютеру, открыл местные новости. «Плановая обрезка деревьев началась в парке», «Лексус сбил двух детей на пешеходном переходе», «В подвале найдено тело пропавшей девушки», «В лесополосе за Ширмой найден клад», «Грабитель убил двух людей на улице Парковой»… О забастовке — ни слова!

Конечно, Сене следовало знать, что владелец местной медиа-группы «Шторм» — кузен Парашина! Он открыл другой сайт, принадлежавший компаньону Брысева, владельца «Колоса». «На вокзале приезжему стало плохо, его госпитализировали», «Город посетит кумир миллионов», «Неизвестный ограбил девушку и скрылся»… А вот и то, что нужно — «На «Зеброчке» началась забастовка».

Открыв новость, Сеня первым делом щёлкнул видео. В нём говорилось, будто бастующие требуют только повышения зарплат. Люди, абсолютно незнакомые Сене, с явными следами обильных возлияний на лицах, говорили, изображая рабочих, что им не хватает зарплаты. Потом съёмки продолжились в магазине, где какая-то тётка сетовала, что хлеб плохой, а после забастовки станет ещё хуже.

У Сени глаза полезли на лоб. Конечно, он должен был знать, что ни Брысев, ни Дрязгов никогда не поддержат рабочих против Парашина, как бы они его ни ненавидели. Не поддержат, уже хотя бы потому, что боятся, что их рабочие переймут опыт рабочих «Зеброчки».

Сеня написал гневную отповедь во всех соцсетях, в которых был зарегистрирован. Он описывал в красках условия труда на «Зеброчке», писал, что с постоянно ломающимися машинами никто не сможет выпечь хороший хлеб. Опубликовав пост, он просмотрел ленту событий. Таких постов, как у него, он насчитал восемь, репостнул их все…

«А ведь возможности соцсетей ограничены, — подумал Сеня. — Ну вот кто прочитает мой пост? Только мои подписчики, подписчики тех, кто репостнёт, подписчики тех, кто лайкнет… Среди них вряд ли есть баба Вика. А новости баба Вика посмотрит. И поверит лживому репортажу».

Он написал Василию Алексеевичу сообщение «У меня есть предложение. Напечатать листовку и раздавать её людям. Чтобы знали, что на самом деле на нашем комбинате творится».

Василий Алексеевич ответил: «Да, работа над листовкой уже идёт. Завтра желающие могут прийти за ними в цех, или в офис горкома компартии, или ко мне домой, или домой к Волосову»

4

Но распространять листовки Сене не пришлось. На следующий день он пришёл за ними на хлебокомбинат и увидел, что все рабочие собрались во дворе. Сеня подошёл и прислушался.

— Какой ужас! И что теперь, на работу возвращаться? — смятенно говорила женщина с красным воротником.

— К испорченным машинам, просроченным дрожжам и заплеснелой муке? — подхватил мужчина в сером костюме.

— Нет, это же надо, какая оперативность! — сказал Владимир, инженер-технолог. — Мы им столько жалоб писали, и — ноль внимания, фунт презрения. А тут — не успели забастовку объявить — и на тебе…

— Товарищи, — вышел из здания Василий Алексеевич, и все притихли. — Нашу забастовку поспешили признать незаконной. Что лишний раз доказывает, что такие, как Парашин — хозяева, а чиновники – их слуги.

— И что делать? — послышался робкий вопрос.

— Кто за то, чтобы продолжать забастовку? — спросил Василий Алексеевич и оглядел толпу.

Все подняли руки.

— Кто за то, чтобы вернуться на работу?

Никто не поднял рук. Да было бы удивительно, если бы кто-то поднял — у людей накопилось столько ненависти к Парашину, заставлявшему их фальсифицировать хлеб, что всё остальное в сравнении с этой ненавистью выглядело, как мышь на фоне горы.

Василий Алексеевич внимательно оглядел угрюмо молчащую толпу и предложил:

— А что, если к мэрии пойдём, митинг устроим? — и досадливо добавил: — это ведь единственный выход.

— Но мы нарушим закон, — робко выкрикнул кто-то.

— Закон-то мы уже нарушаем, бастуя, — недовольно поморщившись, ответил Василий Алексеевич. Но есть в законе понятие «крайняя необходимость». Если мы докажем, что действовали в условиях крайней необходимости, то нас оправдают.

Сеня написал в группу во ВКонтакте «Городские новости»: «Идём на митинг у мэрии. Кто хочет — присоединяйтесь!» Потом, уже на ходу, в колонне, просмотрел он новости. Оказалось, что забастовали и рабочие на «Колосе», и на «Хлеб Хлебыче». «Конечно, у них разве другая ситуация? — подумал Сеня. — Та же самая у них ситуация. Если бы Дрязгов или Брысев первыми так разоткровенничались, как Парашин — то первыми начали бы рабочие с «Колоса» или «Хлеб Хлебыча». А мы — поддержали бы их».

Когда они дошли до мэрии, на площади уже начали собираться люди. Среди них Сеня заметил Анатолия Константиновича. И обрадовавшись, и немного испугавшись, подошёл Сеня к своему бывшему учителю и сказал:

— И вы пришли…

— Я не только пришёл, я ещё и нескольких бывших своих учеников сагитировал, — ответил старик. — Только не смотри на меня, как на героя, — добавил он, перехватив восторженный взгляд Сени. — Что я — сам не хочу есть хороший хлеб?

— Все хотят, но не все хотят прилагать к этому усилия, — ответил Сеня.

— Не все понимают, что надо прилагать усилия, — мягко поправил Анатолий Константинович. — Но ещё хуже — когда понимают, но извращённо, так, как Кира Аграновская, например.

Заметив некоторое недоумение в глазах Сени, он вынул из кармана смартфон и показал своему бывшему ученику переписку с некоей Кирой Аграновской. Перемежая речь грязным матом, она коряво и безграмотно написала целую тираду, смысл которой заключался в том, что надо работать, а не ныть в Интернетах, и зарабатывать деньги, чтобы хватило на хороший хлеб.

— Так она платным комментатором работает, наверное, — неуверенно сказал Сеня —Как Николай Петрович из рассказа Ирины Маленко… как он там называется?

— Рассказ называется «Трололо», если ты имеешь в виду его, — мягко ответил Анатолий Константинович. — А насчёт этой Киры — возможно, но… вряд ли, для такого они кого пограмотнее бы наняли.

…Между тем, к площади съехалось несколько полицейских машин. Из них высыпали омоновцы, экипированные по последнему слову техники. Главный из них хорошо поставленным голосом скомандовал:

— Даём вам минуту, чтобы разойтись. Не разойдётесь…

Но ему не дал договорить нарастающий гул за спиной. Все — и люди, и полицейские — оглянулись на звук и застыли. Куски и целые булки хлеба, батоны, булочки летели к ним!

Высохшие, испорченные булки, поднимались из помоек, со свалок, со всех дворов, даже из канализационных люков, и летели на площадь. Это сам хлеб, опоганенный, опозоренный, оплёванный хлеб — спешил на помощь своим заступникам.

Разгоняясь на бешеных скоростях, булки били полицейских по головам, взрывались, рассыпались на мелкие крошки, которые тучами залетали полицейским во рты, в носы. Те умирали от удушья, дёргаясь в конвульсиях. Хлеб поднялся вверх, сгруппировался клином, явно готовый расправиться с любой силой, какая посягнёт на рабочих.

А они стояли, поражённые, от удивления раскрыв рты. Только когда какая-то девушка с чёрными глазами, упала в обморок, началось движение. Люди, что были рядом, отходя от изумления, начали приводить её в чувство. Когда она поднялась, Сеня бодро, насмешливо сказал:

— Ну да, явление редкое, необычное, испугаться можно, но зачем в обморок-то падать?

— Верно, это пусть они падают, — сказал Анатолий Константинович, показывая на мёртвых полицейских.

Между тем, к зданию подлетело ещё несколько булок — с загородного полигона. На огромных скоростях налетели они на окна, ударились о решётки и взорвались. Мощной взрывной волной выбило стёкла, и в образовавшиеся проёмы хлынули тучи хлебных крошек.

Через несколько минут к митингующим вышел мэр. Бледный, с трясущимися руками, поминутно оглядываясь на зависшие неподалёку булки, он заговорил, заикаясь:

— Мы за-за-за-аставим Парашина вы-вы-вы-выполнить ваши требования. За-за-забастовку признаем за-за-законной...

— А Брысева, а Дрязгова? — послышались вопросы из толпы.

— Всех за-за-заставим. За-за-за-забастовку признаем за-за-за… — начал мэр и потерял сознание — ему показалось, что одна из булок двинулась на него.

5

В первый день возобновления работы на «Зеброчке» было тихо. Только чуть слышно шумели новые машины — исправные, работающие без сучка и задоринки. Рабочие старались не говорить без особой необходимости, словно боясь спугнуть удачу.

Сеня думал, как же хорошо, что победили также рабочие с «Колоса» и «Хлеб Хлебыча». Теперь хозяева все в одинаковом положении, все вынуждены выпекать хороший хлеб — значит, никто не разорится из-за хорошей продукции.

Ещё Сеня думал о заявлении в компартию. «Может быть, для меня сделают исключение и разрешат напечатать заявление на принтере? А то почерк у меня – стыдно показывать». И вспоминал, в каком из ближайших магазинов есть принтер.

Было у него и некоторое беспокойство — надолго ли это? «Булки могут собрать и сжечь, и останемся мы опять один на один с полицией», — думал он. Вслух он свои опасения высказывать не хотел, опасаясь подать идею ненавистным хозяевам.

После работы Сеня направился в парк – встретиться с девушкой, которой помог на митинге. Дул лёгкий ветер, под порывами которого гнулись деревья. Гнулись — и тут же с силой, пружинисто распрямлялись. На всём в солнечных лучах серебрилась пыль — на деревьях, пожухлых газонах — даже цветы и то, казалось, покрылись пылью.

Сеня ждал девушку у знаменитой в городе скульптуры оленя, поминутно смотря время на простеньком телефоне. Вдруг высоко в небе, прямо над ним, пролетела большая стая булок.

«Куда же они летят? — подумал Сеня, заворожённо глядя на небо. — Видимо, где-то ещё рабочие бастуют. Что ж, удачи!» — поспешил Сеня закончить свою мысль, увидев невдалеке знакомое лицо.