Я проснулся ранним серым утром. По грязным мутным стеклам стекали скупые капли оплакивающего лето дождя. Вставать ужасно не хотелось, но в дверь барабанили кулаками. Спросонок мне показалось, что мои руки лежат далеко-далеко друг от друга, хотя я прекрасно видел, что они плотно прижаты к телу. Правая, как будто зарылась в мягкие женские волосы, а вторая лежала на холодном полу.

— Мистер Маквин, мистер Маквин! К вам посетитель! — надломленным фальцетом крикнула проходящая по коридору горничная и умчалась дальше, мелко стуча каблуками.

Вставать все еще не хотелось, но через тонкую дверь с грязной порванной обшивкой, доносились глубокие нервные вздохи. Человек по ту сторону был взволнован, едва удерживая всплеск бушевавших в его душе чувств.

Я встал и слегка потянулся. Как хорошо, что вчера я выпил вина и беспокойно проспал всю ночь. Мое воображение будоражил сон, какой простителен холостяку, разменявшему третий десяток лет. Правда, заканчивался он так, что мне самому стало жутко, но это был всего лишь сон — смесь причудливой игры мозга и перечитанных до дыр романов для взрослых. Стандартный для романов сюжет оканчивался очень страшно, но разве я мог себя винить за то, что мне причудилось?..

Костюм мой был слегка помятым, но это вряд ли бы тронуло раннего посетителя. "Сойдет и так", пробормотал я, рассматривая себя в разбитое зеркало. Я не боялся примет. Будь что будет.

На пороге меня ожидал мужчина средних лет. Полный, невероятно рыжий. Его взлохмаченные огненно-медные брови, моржовые усы над полными губами придавали правильным чертам его лица вид придурковатей и испуганный. На нем была видавшие виды шляпа, такого же вида костюм. На рукавах виднелись тщетно оттертые следы чернил. Пальцы у мужчины были толстые, как сосиски, в безымянный палец врезалось тонкая дешевая обручалка.

Посетитель остолбенел, трясясь от гнева. Похоже, он привык к более вежливому обращению, но я был не при деньгах, и, как следовательно, не в духе, а потому испытывающе молча прикидывал в уме, что было в голове у толстяка, пожаловавшего ко мне в несусветную рань.

Напряженное молчание, прерываемое грозным пыхтением гостя, пришлось прервать мне самому.

— Чем могу быть...

— Милстивый гсдарь! Вы ли проезжающий детектив, как мне сказали?!

— Верно, — неохотно потянул я, развязностью мнимого профессионала пытаясь набить себе цену.

На самом деле я не был детективом. Но стоило мне случайно помочь в нашумевшем деле, желтая пресса тут же окрестила меня детективом. Хотя я был всего лишь наблюдательным странствующим музыкантом, который, сложив не хитростное два плюс два, получил четыре. Обладая острым слухом, я удачно погрел уши в одной из многих гостиниц, и навел следователя на верный путь раскрытия дела об двойном убийстве и ограблении. Преступник был пойман и вздернут, а моя щеголеватая фотография то и дело мелькала на страницах газет.

— Так чем могу...

— Я—хозяин данного заведения, и под вашим носом произошло убийство.

Я замер как вкопанный, деловитое спокойствие как ветром сдуло с моей физиономии.

— Это, как это... Еще одно? — недовольно воскликнул я.

— Да! Под моей крышей! Из-за вашей халатности! Уб...

— Тссс, — и я поспешил прикрыть ему рот ладонью, — вы всех постояльцев разбудите, и будет большой скандал. Кто захочет потом у вас останавливаться, зная, что в одном из номеров пролилась кровь? — я лихо сбил его с дурацкой мысли o том, что якобы я виноват в произошедшем.

— Кровь? — перешел на испуганный шепоток толстяк. — Откуда вы знаете, что кровь?

— Фигура речи, — перебил я его, — проходите, поговорим.

Как только я захлопнул дверь, мужчина принялся нервно мерить комнатушку шагами. Дважды он чуть не сбивал с подставки мой саквояж, но в последний миг его грузное тело разворачивалось, и он вновь продолжал свое хаотичное движение.

—Присаживайтесь и рассказывайте.

Столь легкая просьба далась ему с большим трудом. Взволнованному человеку тяжело усидеть на месте.

— Я—хозяин данной гостиницы.

— Я понял.

— И сегодня утром я нашел труп. Представляете? Самый настоящий!

По словам хозяина, труп обнаружился около четырех часов утра, когда тот выпроваживал одну из своих дорогих кузин (описывая эту подробность, он сильно покраснел, но я и бровью не повел). Как вдруг он услышал тупой удар и «шум сползающего по стене тела».

— Конечно, мое заведение не богатое, но вполне пристойное. Страшное событие обнаружилось тогда, когда под сапогом что-то чавкнуло. Я зажег светильник, и, и…

— Я понял вас, — сухо оборвал его всхлипы я, пытаясь сообразить, не послышалось ли мне что-то во сне — мой номер находился напротив места трагедии. На часах было уже пять утра, солнце лениво просвечивало сквозь косматые тучи.

Убитой оказалась молодая таинственная, а как иначе, девушка, путешествующая одна. При регистрации она ни словом не обмолвилась, кто она, и какие жизненные перипетии заставили ее пуститься в рискованный путь. При себе у нее был небольшой саквояж и мешочек, который она не выпускала из рук ни на секунду. Лицо ее хозяин смог рассмотреть, только когда она уже скоропостижно скончалась с перерезанной шеей. Хозяин был до глубины души напуган, и мне стоило немалых трудов и большого количества алкоголя, чтобы бедняга хоть немного успокоился.

— Ведь я к вам стучался четверть часа! Четверть часа, друг мой, когда за моей спиной, за моей спиной, была она! — пронзительно взвыл он, вскочив, но я решительно посадил его обратно.

— Скажите, кто-то еще в курсе произошедшего?

Он отрицательно затряс головой и его второй подбородок потешно заходил ходуном как желе.

— Я всю кровь тщательно вытер, господин сыщик. Старшая горничная встает в пять, остальные спят до шести. Хоть пушкой стреляй — их не поднимешь раньше срока.

— Очень хорошо. Возможно, вы видели что-то еще подозрительное?

— O, o да, — округлил глаза хозяин и нервно затряс головой, но на этот раз утвердительно, — очень, очень странная тень, как огромный паук, метнулась, когда я наклонился к несчастной. Но больше ничего.

— Окно было закрыто? Вы обсмотрели мебель? Шкафы, кровать, под кроватью?

На все мои вопросы он утвердительно кивал. Его глаза выпучились от пережитого, и силы покидали его. Я приказал ему оставаться в моем номере, забрал у него ключ от места происшествия и, прихватив свой саквояж, вышел в коридор.

Если верить тем детективным романам, которыми я зачитывался в юности, сыщики действовали мгновенно, тихо и осмотрительно. Конечно, можно было позвать полицейского и отправиться дальше, но идея расследовать дело самому, мне оказалась крайне заманчивой, поэтому я решил ввязаться в эту историю.

Прежде всего я осмотрел коридор. Он был совершенно пуст. На полу около двери несчастной и вправду были заметны едва видные пятна крови, рядом же валялась окровавленная тряпка, которую я поспешил спрятать под ближайший шкаф. На полу, кроме пыли, ничего больше не было. Ни отпечатков, ни оброненных улик. Поэтому я решился перейти к непосредственному осмотру места преступления.

Дверной замок мне дался с трудом. Я провозился с минуту, дергая ключ во всех направлениях, пока ржавая рухлядь мне поддалась. Определенно, убийца не мог бы войти не замеченным, если у девушки был поверхностный сон, или она не спала вовсе. А на месте одинокой спутницы я бы опасался спать по ночам в подозрительных заведениях, даже закрывшись на ключ.

Дверь покосилась в проеме, поэтому мне пришлось щемиться. Дернувшись, я оставил на деревянной зазубрине кусок обшлага, чем был крайне раздосадован.

В номере были занавешены окна, на столе догорал газовый светильник. Труп девушки был распростерт на голой кровати, рядом же, на полу, валялась постельное белье, сорванное в спешке. На внутренней части двери поблескивала темная кровь. Саквояж стоял около кровати. Когда я его открыл и осмотрел, то сделал вывод, что как минимум, убийство не последовало за грабежом. Туго набитый кошелек, ценные бумаги и шкатулка с драгоценностями — все это было не тронуто.

Пыльный шкаф пустовал, в прикроватной самодельной тумбочке, в которую мог бы влезть целиком канатный плясун, мне тоже ничего не удалось обнаружить. Пошарив по полу, и проверив окна, я закончил осмотр помещения. Ни зацепочки, ни намека мне найти не удалось. Мои любимые сыщики, конечно, были более эрудированы и проницательны, чем я сам, но их вел всевидящий автор, а меня — лишь слепая надежда в свою удачу.

Когда я подошел к трупу, то долго не решался отодвинуть наволочку, которой хозяин закрыл несчастной голову. Она насквозь промокла от крови, как и тряпье, положенное под изголовье.

Из-под старой запятнанной наволочки на меня с ужасом слепо смотрели ясные серые глаза. Когда я покачал светильником, то в их глубине отразился слабый огонек. Лицо девушки было неимоверно прекрасным. Если бы я был художником или скульптором, то при жизни незнакомка стала бы моей идеальной натурщицей, музой. O таком типаже девушке я грезил ни одну ночь: страстно прижимал к себе, кусая рубиновые губы, шею. Частенько меня тревожил один и тот же сюжет, заканчивающийся кошмаром — лужей крови и моим поспешным бегством…

От раздумий меня отвлек легкий шорох. Хозяин, слегка пьяный, но уже успокоенный, заглядывал в дверной проем.

—Ну что, нашли что-нибудь или мне вызывать полицию? Очень уж не хочется предавать дело огласке, господин сыщик.

Я стиснул зубы, но не нашелся, чем бы ему ответить. Он понял меня без слов и уже хотел было закрыть дверь, как вдруг я понял, чего я не нашел.

— Вы сказали, что у нее был мешочек? Тот, маленький, который она не выпускала из рук все это время?

Он утвердительно кивнул и зашел в номер.

— Его нет.

— Кого, его?

— Мешочка. Мешочка нет. Все остальное на месте. Судя по ране, - продолжил я, уверенно расшагивая по комнате, — ее нанесли острым предметом, скорее всего хорошо заточенным ножом. На кухне все ножи целы? Вы проверяли?

— Нет, еще не додумался.

— Так проверьте.

Как только его грузное тело покинуло комнату, я вновь вцепился взглядом в это прекрасное, мертвенное лицо. Почему я ее не увидел раньше? Не пригласил к себе… И всего этого, быть может, не случилось. Или случилось после…

Осматривать ее под одеждой я не решился. От одной мысли, как она хороша там, мне становилось дурно. Ведь она мертва, почему в моей голове такие странные мысли?

Хозяин вернулся примерно через четверть часа с уже знакомым мне хранителем порядка и его помощниками.

— Что, мистер Маквин? Где вы, там снова интриги, расследования и убийства? Нашли что-нибудь? Ограбление или убийство на почве страсти, может, ревности?

Когда он закончил ироничное приветствие, я сухо изложил итог своего расследования, после чего был ласково, но решительно выставлен. В коридоре уже собралась гудящая толпа постояльцев. Стало ужасно душно и у меня закружилась голова.

Когда я вернулся в номер, то первым делом жадно выпил воды и умылся. Что-то меня тревожило, но что…

Прошло несколько дней, после чего я покинул чахлый городок, уладив несколько личных дел. Постоянной работы, как и ожидалось, мне не удалось найти, поэтому я двинулся дальше. Трясясь на козлах рядом с кучером почтового дилижанса, я мрачно размышлял о произошедшем. Все то время, пока шло расследование, дальше с места оно не сдвинулось. Преступник так и не был найден, а бравые стражи порядка только и делали, что арестовывали подозрительных личностей без явного места жительства и средств к существованию. Жители болтали многое. Кто-то предполагал, что бедняжку убил ревнивый муж, от коего она бросилась в бега, кто-то предполагал, что ее ограбили, но зачем нужно было убивать? Разве только затем, что она знала вора. Однако, женщины так робки и застенчивы, что даже легкая угроза заставила бы их молчать о произошедшем. Может, жертва попыталась дать отпор и преступник в порыве ярости ее убил?

Дорога была дальняя и скучная. Я немигающим взором уперся в покачивающийся передо мной круп серой лошади и размышлял обо всем и ни о чем одновременно.

К вечеру дилижанс достиг конечного места назначения. Я тяжело спрыгнул, разминая затекшие конечности. Этот город был намного крупнее прежнего, в нем кипела жизнь. Горожане возвращались с загородной прогулки и экипажи то и дело проезжали мимо. Один из них, лихо свернув, поднял фонтан грязи и испачкал мне платье. Когда я поднял голову, чтобы гневно провести взглядом спину кучера, то встретился взглядом с очаровательной женщиной, закутанной в теплую алую шаль. Ее задумчивые грустные голубые глаза на мгновение заглянули в мои. Полураскрытый рот с жемчужно-белыми зубками, фарфоровая кожа… Не имея собственной жены, я пристрастился по вечерам после работы грезить о чужих. Разве бродяга может себе позволить такую роскошь, как семейный очаг?..

***

На этот раз я остановился у старого друга. Ещё детьми мы вместе проходили нелегкое обучение музыкальному ремеслу и, расставшись много лет назад, мы до сих пор сохранили теплые дружеские чувства. В отличие от меня, моему другу чаще улыбалась судьба. Улыбнулась ему и местная красавица — единственная дочка банкира. Как это часто бывает с поздними, от того желанными и горячо любимыми детьми, слово дочери было законом для постаревшего отца, который души не чаял и выполнял все ее прихоти. Скрипя зубами, он выдал дочь за того, кто и в подметки бы ей не годился по состоянию, но принес ей неподдельное семейное счастье.

Вечером, рассказав друг другу все, что с нами случилось за последнее время, мы сидели в гостиной и тихо предавались вечернему блаженству. Кроме рассказа o его быте и моих скитаниях, наш разговор затронул тяжелую тему для столь приятного вечера — убийства женщин. Мой друг отметил, что в газетах то и дело стали мелькать случаи жестоких убийств молоденьких и привлекательных девушек и женщин, над которыми тщетно ломала голову полиция. Пока мой друг задорно бравировал, что, дескать, был бы он сыщиком, то держал всех преступников в страхе, а женщин в безопасности, я нервно покусывал губу — каждый описанный им случай я будто уже знал, будто все эти женщины были мне знакомы… Из моих ужасных сновидений. Но разве сновидение может быть реальностью? Я рассмеялся и вскользь обмолвился o них. Мой друг только пожал плечами.

— А мне вот на досуге приснилась шестиногая лошадь, которая плевалась ядовитой пеной и была героически мной прикончена. Но утром сколько бы ее не искал, нигде не нашел. Ты, мой дорогой, все время в своих мечтах пропадаешь. И в который раз пытаешься меня убедить, что твои сны вещие. Сны — ерунда. Мистическая наука господина Мейерхольца их не признает. Вот, послушай…

И он принялся читать муторный отрывок из толстой обшарпанной книжки. Я его не слушал. Я словно бы вырвался из своего сознания и побежал далеко в прошлое.

Эпизод. Июньский теплый день, нас вывезли на природу. Мы, еще дети, радостно резвимся в кустах. Кто-то из нас предложил ночью пробраться на кладбище. Эпизод. Фамильный склеп, горящий факел. Откуда мы его стащили? Мы идем, и наши шаги отражаются гулким эхом. Сыро. Грязно. Страшно. Проходя мимо очередного надгробья, я слышу повелительный голос. Я наклоняюсь и поднимаю пару колец. Простых, неприметных. Я никому не сказал o них, но с тех пор не расставался с ними — они до сих пор на обеих моих руках. Благодаря им мои сны стали ярче. Я путешествовал в любой уголок мира, я видел несметные сокровища, наикрасивейших женщин, крупнейшие сражения. Я мог заглянуть в любую щель, куда никогда не проникало ни одно живое создание, я…

В камине потрескивали поленья, супруга моего друга пела их первенцу простую колыбельную песенку. Меня клонило в сон.

Мне чудилось, что я очнулся в пургу, в рождественский мороз. Колючий ветер кидал мне в лицо пригоршни снега. Замерзшие, расцарапанные щеки горели нездоровым огнем. Впереди, в темноте, тускло мерцал недобрый огонь в бедной лачужке. Я задыхался, я хватал ртом холодный воздух и непрестанно кашлял. Как и в других снах, я едва передвигал ноги, с трудом продираясь к человеческому жилью в этот собачий мороз.

Дверь не поддавалась, я стучал, колотил в нее, но мне никто не отвечал. Сапог влип в что-то внизу, но что это было, я так и не смог рассмотреть. В окошке появились грустные голубые глаза и скрылись. Я видел, как промелькнула обнаженная женская фигура и скрылась где-то в глубине хижины.

Только когда я стал кричать и умолять впустить меня внутрь, мне отперли.

Как только за мной затворилась дверь, наступила тишина. Она была такой мерзкой и тяжелой, что мне хотелось петь, кричать, что-то перебить, лишь бы она перестала давить мне в уши. Но ни звука не сорвалось с моих губ. Когда мои глаза освоились, в темноте я с трудом рассмотрел женщину, лежащую на кровати. Мне показалось, что она приветственно махнула мне рукой, и я поспешил помахать ей в ответ. Я приблизился, с трудом затаив дыхание, чтобы не спугнуть незнакомку. В темноте ангельским светом загорелись два грустных голубых глаза. Больше я не видел ничего, да и уже было не нужно.

После бурного общения наших тел я сел, тяжело дыша. Так было хорошо, как это не описывали и в дурных романах, которые я тайком добывал из-под полы у продавцов в книжных лавках, но прекрасную незнакомку я так и не смог разглядеть целиком.

Я блаженно откинулся на подушку, как вдруг, моя прелестная спутница вдруг нечеловечески сильно вцепилась в меня и принялась терзать. Я хрипел, я кричал, я умолял ее оставить меня в покое. Ведь ничего дурного я ей не сделал!

С собой я всегда носил небольшой перочинный ножик. На досуге я немного рисовал, и всегда оттачивал им карандаш. О нем я и вспомнил, когда женщина вцепилась мне в лицо, стараясь выцарапать мне глаза.

От первого удара ножом, она отпрянула от меня, испуганно шипя. Голубые глаза, не выражавшие до сих пор эмоций, наполнились слезами. Теперь они уже молча умоляли меня, но я не остановился и нанес ей еще порядка трех-четырех ударов, после чего выбежал наружу.

Очнулся я, когда напольные часы пробили пять утра. В камине дотлевали поленья., кресло моего друга пустовало. Вероятно, он покинул меня, не осмелившись потревожить мой сон после долгой дороги. За окном неохотно занимался рассвет. В полудреме мне опять казалось, что моих рук нет рядом, что они летят ко мне откуда-то далеко-далеко. Я приказал одной из них пошевелить пальцами, и они тотчас слиплись, как будто я их в чем-то выпачкал. Только когда я встал и потянулся, разминая затекшие конечности, я понял, что я цел. В дверной колокольчик неистово зазвонили.

— Кто там? — спросил я, подойдя к двери. За моей спиной зашуршал халат. Мой друг тоже проснувшийся от шума, поспешил отпереть дверь.

На пороге стояла испуганная девушка, лет двадцати. Пряди волос хаотично торчали во все стороны, на плечи была небрежно накинута красная шаль. Она жестом подозвала моего друга, и я понял, что дело личное, и мне, как незнакомцу, лучше не вмешиваться. Постояв минуту и дождавшись подтверждение моего друга, что моя помощь не нужна, я ушел к себе и проспал до двенадцати часов дня.

Когда я спустился в гостиную, то меня удивила необычная тишина. Хозяин и хозяйка молча сидели в креслах, у нее были красные, опухшие от слез глаза. Ребенок тихо возился в детской вместе с няней. Горничная, как ни в чем не бывало, беззвучно в десятый смахивала пыль с одной и той же полки, делая вид, что все в порядке. Молчание прервало нервно вздохнувшая экономка.

— Горе у нас приключилось, мистер Маквин. Ближайшую родственницу хозяйки сегодня ночью жестоко зарезали.

Жена моего друга тихонько всхлипнула. Мой друг молча кивнул мне, прося меня выйти, и последовал за мной. Какое-то время мы молча шли по улице. Мальчишка-газетчик громко кричал на углу:

— Страшное убийство! Госпожа Браун жестоко убита ночью! Сексуальный маньяк! Покупайте газету! Только свежие подробности ужасного убийства!

— Так что произошло? — сухо спросил я.

Мой друг молча и быстро взглянул на меня и прерывисто вздохнул.

— Убили подругу нашей семьи. Сыщики говорят, что до смерти убийца ее изнасиловал.

Тут пришел мой черед вздыхать. Это было уже четвертое убийство, которое произошло на моей памяти за прошедший месяц. Мне это порядком надоело.

Плотину молчания моего друга прорвало, и он долго тараторил мне о том, кем была госпожа Браун, как они любили и уважали эту прекрасную молодую женщину, и как они оплакивают ее ужасную кончину, особенно, убита горем его жена. Я слушал его в пол уха.

Погода стояла прекрасная и мне в лицо дул легкий ветерок. Головная боль постепенно отступала и меня волновали больше карьерные перспективы в этом городе, нежели чем все подробности происшествия. Я думал устроиться в местный оркестр, может быть, стать потом первой скрипкой, а может, даже рискнуть и стать дирижером. О чем я еще больше мог мечтать?

На перекрестке мы свернули налево. Первый же дом был густо осажен праздношатающимися людьми и журналистами. Полицейские тут и там мелькали в толпе, не пропуская никого внутрь.

Мой друг шепнул одному из стражей порядка пару слов на ухо. Тот понимающе кивнул и пропустил нас на лестницу. Хлынувшую вслед за нами толпу он едва остановил, прибегнув к помощи своего товарища. Я замешкался на крыльце, окидывая взглядом бурлящую толпу. Высокие цилиндры мужчин и шляпки дам запестрили у меня в глазах, мне стало дурно. Мне показалось, что толпа кричит, обвиняя меня, но это ощущение было мимолетно, и я поспешил войти в дом.

Внутри дом был обставлен со вкусом, чувствовалось, что хозяева потратили не мало денег, чтобы обустроить свое гнездышко. Я рассеянно отметил, что где-то наверху плакали женщины. Меня это не особо взволновало. На лестнице послышались спешные шаги. К нам подбежал мелкой рысцой джентльмен лет сорока. Как и утренняя девушка, он был растрепан, и его глаза были красными от слез.

—Спасибо, спасибо, — трогательно произнес он и крепко сжал моего друга в объятиях, — никогда не забуду твоей поддержки в трудные времена.

Когда они разомкнули крепкие объятия, я сказал несколько общих слов, выразив соболезнования по поводу постигшей их семью утраты.

— Спасибо, спасибо и вам, — он сухо пожал мне руку и попрощался с нами.

Когда мы уходили, мне в глаза бросился портрет. Написан он был не пером выдающегося художника, но рукой хорошего мастерового. На нем была изображена женщина в торжественной обстановке, в роскошном платье. Русые локоны ниспадали волной на фарфоровую кожу, грустные голубые глаза…

Мое сердце болезненно сжалось, затрепетало от ужаса, и я поспешил броситься прочь, прочь из этого дома! Меня бросило в холодный пот, стоило очутится мне на крыльце. Я не рассчитал своего стремительного порыва, и впечатался в плечо моего друга. В уши вновь хлынул шум толпы. Мне казалось, что люди проклинают меня, что их искаженные лица полны гнева, я упал и потерял сознание.

Очнулся я несколько дней спустя. Меня сильно потрепала лихорадка, я был болен. Мои добрые друзья самоотверженно ухаживали за мной. Я был очень им благодарен и мои слабые рукопожатия, и тихо сказанные слова благодарности были для них лучшей наградой за труд.

Когда мне удалось встать и пройтись по комнате, я подумал, что неплохо было бы немного порисовать. За листком бумаги как никогда лучше мне удавалось приводить свои мысли в порядок. Я полез в карман за своим перочинным ножиком, чтобы оточить затупившийся карандаш, принесенный мне горничной, и встал как вкопанный. Лезвие и рукоятка были целиком покрыты засохшей кровью. Я с ужасом потер глаза и пару раз щипнул себя за нос и за ухо. Такого просто не может быть! Это обман одурманенного болезнью рассудка, не иначе! Но кровь не исчезла. Более того — я прекрасно ощущал ее рельеф каждой клеточкой кожи.

Сзади меня раздался грохот разбившейся посуды. Мой друг сам принес мне поесть, и, застав за столь странным занятием, выронил поднос с едой. Наши глаза встретились и ужасный паззл до конца сложился в моей голове.

Это я… Это я насилую и убиваю невинных женщин, черт зная как стирая границу между сном и реальностью. Только черту известно, как и почему все это происходило. Я в ужасе схватил себя за волосы и замер. Лицо моего друга перекосило, ртом он беззвучно хватал воздух, как рыба. Потом он попятился назад. Первой моей мыслью было желание броситься наутек. Подальше от человеческого жилья, в лес, к таким же жестоким и бесчеловечным зверям, как я сам. Но я был слаб, и моя комната была на втором этаже. Надежды на то, что мой друг успокоится, выслушает и обнимет меня, скажет, что все это чушь, и я здесь ни причем, я не питал. Он был крайне помешен на мистике, и в его глазах читалась уверенность в том, что я — убийца. Он побежит в полицию, расскажет про меня, меня поймают. И даже если я успею к тому моменту отмыть нож, мне могут не поверить, схватить, арестовать… Страшно подумать, но я могу отправиться на виселицу вслед за тем преступником, который не без моего участия был приговорен и повешен.

Я успел перехватить своего друга и с нетипичной для больного силой повалить на пол. Возня сопровождалась тихим позвякиванием посуды, на которую мы оба рухнули. Я не соображал, что я делал.

 

Когда все кончилось, я тяжело встал, утирая со лба пот. Теперь все точно кончилось. Лежит труп, и убийца — я. Без мистики, без магии, без друга.

В доме мы остались одни. Хозяйка, переживавшая нервный срыв, отправилась вместе со слугами и ребенком к своим родителям. Кухарка приходила только утром и вечером, чтобы приготовить пищу и немного прибраться. Следовательно, еще была надежда, что мне удастся сбежать и замести следы.

Ошарашенный, опустошенный, я машинально разжимал свою руку из его мертвого захвата. Вдруг, словно молния ударила меня, и я упал, извиваясь. Мое сознание было жестоко вырвано из тела. Я стремительно летел, все больше отдаляясь от своей физической оболочки. Какой-то сильный и жестокий дух беспощадно влек себя за собой. Его красная оболочка обжигала меня, я кричал, не понимая, что со мной происходит. Когда мы поднялись выше и зарылись в облака, мимо меня стали проноситься женские образы. Я узнавал каждую, мимо которой проносился. Печальные глаза источали потоки слез, кровавые раны зияли на прекрасных обнаженных телах. Повторная резкая вспышка оборвала мои страдания. Что-то огромное и светлое стремительно промелькнуло и разъединило меня и дьявольское порождение. Мне стало очень легко, и все начало исчезать. Я растворился во всем и ни в чем одновременно.