Утро выдалось необычайно туманным, и шлюпка плыла сквозь сырую завесу, едва различимая, как муха в табачном дыму — лишь скрип уключин да плеск вёсел выдавали наше присутствие в этот ранний час. Обычно проводы корабля не обходятся без толпы провожающих, речей представителя китобойной компании и псаломного пения. Мы же покидали родную гавань, словно воры — незаметно, под белым покровом утренних сумерек. Когда шлюпка глухо ударилась о борт судна, мы быстро вскарабкались по штормтрапу, а корабль — и новый дом на долгие месяцы — поднял якорь и отчалил, унося собой в неизвестность полторы дюжины грешных душ, одна среди которых принадлежала мне — Генри Дорпу, семнадцати лет отроду.

Ещё на суше, шатаясь по конторам и постоялым дворам, где можно было встретить отбывающих в очередное плаванье китобоев, я немногое услышал о «Четверге» и его капитане. Но то, как хмурились при этом бывалые моряки, качая головами или суеверно сплёвывая через плечо, лучше всяких слов говорило об особой славе, которую он приобрёл на этом берегу. Полуслепой толкач, побирающийся на площади возле церкви, заслышав мой вопрос об этом судне, разразился целым потоком брани, брызжа слюной — уходя, я ещё долго слышал за спиной его вопли: «Ещё один щенок в адской своре этого проклятого язычника! Пусть утроба моря примет его грешную душу!..». Однако выбор мой был не велик: барки «Пеликан» и «Изабелла», которые мне рекомендовали, встали на долгий ремонт, а «Концессия» отправилась в море за несколько дней до моего прибытия. В моём кармане тогда болтались лишь несколько монет, и в итоге, поддавшись на уговоры голода и страха оказаться без гроша, я оставил свой отпечаток в конторской книге и судовом контракте.

Ступив на борт тем утром, я проглядел все глаза, рассчитывая найти на палубе какие-нибудь следы столь недоброй репутации, но тщетно: тёмное дерево барка хранило молчание, как и капитан, не соизволивший даже покинуть каюту, чтобы посмотреть на набранных в команду моряков. Шкипер, мистер Питерсен, высокий тощий швед, сухо поприветствовал нас, сразу же взяв в оборот часть прибывших. Не миновала эта участь и меня: к тому моменту, когда земля истаяла на горизонте, подобно миражу, я уже вовсю скоблил палубу, мокрый не столько от водяных брызг, сколько от трудового пота.

Так начался наш злосчастный поход — и знай я, что за «Грааль» мы найдём в конце этого пути, охотнее поменялся бы местами с тем полоумным безногим попрошайкой.

Не прошло и двух недель, как трёхмачтовый бриг «Четверг» вошёл в воды Южной Атлантики. Команда, до того пребывавшая словно в некоей летаргии, внезапно оживилась: работая на палубе, я то и дело слышал пересуды о скором деле. Постепенно будоражащий кровь азарт передался и мне, словно я уже находился в вельботе, сидя на вёслах, а то и замахиваясь острогой. За время пути я успел узнать тех, с кем связала меня судьба — матросов, команды китобоев и нашего старпома. Мы быстро поладили — те, кто первый раз ступил на шаткую палубу, и те, у кого за плечами были годы и дюжины походов, стада забитых китов и бессчётные баррели китового жира. Такова природа корабельной команды - тесная духота трюма и общий морской удел привязывают вас к другой живой душе крепче якорной цепи. И лишь капитан так и оставался для меня неизвестной фигурой — за всё это время он ни разу не покидал своей каюты, передавая приказы через мистера Питерсена. Сам же помощник капитана, не смотря на природную сдержанность, оказался довольно добросердечным человеком: часто проводил вечера с простыми матросами, рассказывая истории из своего опыта, и неизменно сидел во главе стола, олицетворяя собой ту отеческую власть и авторитет, которые обязан являть морской офицер.

Взяв курс на зюйд-зюйд-ост, мы скоро оставили за кормой побережье Южной Америки и холодные воды Лабрадора. Ежечасно я ожидал, когда услышу вожделенное «Фонтан!» от вперёдсмотрящего. Однако ещё почти неделю «Четверг» бесцельной рыскал по волнам в надежде наткнуться на стадо китов. Под конец этого срока нервы мои были натянуты, как лотлинь — и также было со всеми остальными, за исключением, может быть, старпома. Даже Джошуа Питч, наш кок, человек не самого честного и приятного нрава, всегда имевший на языке какую-нибудь колкость, в преддверии охоты сделался необычайно любезен.

И вот, наконец, торча на камбузе, я услышал долгожданный крик, возвещающий, что где-то на горизонте был замечен водяной фонтан, а значит — киты были уже близко. Мигом выскочив на палубу и вскарабкавшись по снастям, я и правда увидел вдалеке белые столбы, бьющие вверх, на радость матросам и на беду самим морским великанам, которым предстояло стать нашей добычей. Однако ещё почти целый день ушёл на преследование: лишь к следующему утру мы приблизились к китовому стаду настолько, что могли разглядеть с палубы их серые лоснящиеся спины. Это оказались южные желтобрюхие киты — настоящие плавучие залежи жира, как сообщил мне кок. Вельботы с плеском опустились на воду — команда налегла на вёсла, и вскоре лодки китобоев уже настигли ближайших к нам чудовищ. Прильнув к фальшборту, я неотрывно наблюдал за чёрной фигуркой Аарона Догэрти, замершего на носу лодки с воздетой рукой. Совсем рядом, покачиваясь на волнах, держалась лодка второго гарпунщика корабля, Салима — сумрачного молчаливого индуса. Внезапно вода между вельботами вспенилась, и прямо посреди лодок в фонтане брызг наружу вынырнула огромная серая туша. Салим отреагировал первым — смертельное зазубренное жало вонзилось в спину морского зверя. Удар болью отозвался в моём сердце — хотя все мои помыслы вели меня к этой минуте, зрелище это оказалось с непривычки очень тяжёлым. Однако переживания быстро уступили место разгоравшемуся азарту, поскольку раненая добыча бросилась прочь, утягивая за собой вельбот. Между тем мистер Догэрти выбрал себе другую цель — крупной самки с разукрашенными налётом боками.

Погоня и забой измотанной жертвы заняли несколько часов — я стоял на борту, как приворожённый, не смотря на постоянные окрики мистера Питча. Салим первым добил свою добычу и ступил на палубу — перемазанный кровью, с трёхзубой острогой, тёмный и грозный, как жестокий языческий бог. Аарон Догэрти вернулся уже затемно, с поистине царской добычей — тушей едва ли не больше нашего корабля. Мокрые и уставшие, матросы вельботов, однако, выглядели так, словно и не было долгих изнурительных часов охоты — весёлые и деловитые, они принялись швартовать туши к бортам, с каждой стороны, пока кок разводил огонь в кирпичной печи для растопки жира. Я старался не отставать, всем сердцем переживая свою бесполезность — подносил вёдра, таскал уголь для печи, отмывал огромные разделочные пилы и багры. Гарпунщики ходили по палубе, как небожители, снизошедшие в грешный мир: и в карих глазах мистера Догэрти, и в тёмных — Салима, горел какой-то тайный огонь, словно вместе с жизнью кита они забрали и их души. И в этот момент раздался скрип двери капитанской каюты.

Он вышел к нам, словно шум на палубе отвлёк его от важных раздумий. Окинув равнодушным взглядом наполненные жиром бочонки, куски китового мяса, туши за бортом, к которым уже начали подплывать акулы, капитан посмотрел на нас.

- Вы славно потрудились. Теперь я вижу — здесь подобралась славная команда, которой по силам под завязку наполнить трюмы китовым жиром, чтобы порадовать джентльменов на берегу, - не смотря на воодушевляющие слова, старик скривился. - А теперь послушайте меня. Океан полон чудовищ — одни из них не представляют для нас интереса; на других можно озолотиться. А третьи… подобны дьяволу, который «рыщет, ища, кого поглотить».

Капитан полез за пазуху и достал золотой дублон, подняв его высоко над головой, чтобы видно было каждому. Из-за отблесков фонарей крупная монета показалась мне алой, словно испачканной в крови.

- Тот, кто увидит на горизонте фонтан — высокий, словно горы решили подняться со дна и глотнуть чистого воздуха, или же гребни, будто от большого плавника, должен немедленно сообщить об этом мистеру Питерсену. Матроса ждёт награда, - капитан вновь потряс рукой, сжимавшей дублон. - А нас — охота, какой ещё не видело море и небо. Будьте наготове и держите ваши остроги под рукой, ибо не знаете дня и часа, когда она начнётся.

Развернувшись, капитан зашагал прочь, хлопнув за собой дверью. А в моём сердце с той минуты словно поселился гложущий душу червь. Всю ночь за бортом раздавались плеск и слабые удары о борт — стая морских падальщиков рвала на части китовые туши, теснясь и толкаясь, как оголодавшая свора дворовых псов.

Закончив разделывать туши, мы приготовились плыть дальше на юг и далее на запад, к мысу Горн, чтобы выйти в просторы Тихого океана, но от капитана пришёл нежданный приказ сменить курс. «Четверг», потяжелевший от бочонков с жиром, развернулся на север. Это решение не встретило одобрения команды, судя по тягостному молчанию, установившемуся среди нас. За ужином помощник капитана, завершив молитву, попытался втолковать нам, что воды Северной Атлантики буквально кишат китами, а хвосты и горбатые тёмные спины видны чуть ли не до самого горизонта. Однако и на его лбу залегла глубокая морщина, обозначив тяжёлые размышления. Между тем с каждой неделей мы приближались к холодным водам, где нас ждали «тучные стада». Несколько раз вдалеке вперёдсмотрящий замечал фонтаны воды, но корабль продолжал следовать строго на север, покоряясь непререкаемой воле капитана, непонятной нам и потому пугающей.

Климат существенно изменился — едва ли не с каждым днём мы всё явственнее ощущали приближение той точки, в которой картографы помещают северную ось Земли. Капитан с тех пор больше не показывался из каюты, всё также диктуя свою волю через Йохана Питерсена. Лишь единожды, выбравшись на палубу, чтобы подлить ворвани в фонари, я заметил на носу судна фигуру в бостроге, высокую и широкоплечую, с зажатым в руках гарпуном, в призрачном свете проклятых огней на кончиках мачт. Капитан не заметил меня, устремив свой взгляд куда-то далеко - дальше, чем способен увидеть человек.

На смену азарту охоты давно пришло тягостное ожидание — команда, капитан и сам корабль словно превратились в зрителей дурной пьесы со своим участием, ожидая и одновременно страшась скорого финала. С утра до вечера, убирая палубу или бегая по поручениям кока, я поглядывал на вперёдсмотрящего, опасаясь, что вот-вот он закричит…

- Фонтан!!

Но мы и сами прекрасно увидели это: край горизонта вспучился, словно гнойник, выпустив наружу целую гору воды- окажись мы ближе, кажется, корабль просто пошёл бы ко дну под её тяжестью. Я ощутил, как по моим жилам вместо крови словно потёк яд, вызывая онемение тела и воли. Рядом появилась долговязая фигура старпома - щёлкнув подзорной трубой, он поднёс окуляр к глазу и тут же опустил, побледнев.

- Убрать лисели! Курс на фонтан. Вельботы к спуску. Мистер Догэрти, - швед неожиданно обратился к одному из гарпунщиков. - Возьмите с собой Генри.

- Да, сэр…

- Сегодня капитан займёт вельбот Салима. Вам велено помочь в добивании… добычи.

Моряк нахмурился, но нечего не сказал, сделав мне знак следовать за ним. Через несколько минут лодки спустились на воду: я изо всех сил вцепился в борт, так как море сегодня было неспокойно. «Четверг» почти опустел — отплывая от корабля, я то и дело оглядывался, словно осознав, что больше не ступлю на его палубу.

Мы налегли на вёсла, отправляясь на охоту, как на битву – шесть человек на вёслах и гарпунщик, подобно храмовой горгулье замерший на носу вельбота. С каждым гребком волны становились всё круче, а шкура океана всё темнее – мы будто парили над бездной, боясь взглянуть ей в лицо. Впереди вновь взвился огромный фонтан, и я поразился, что за безумное порождение океана могло бы утроить такое водоизвержение. Сквозь плеск и шум ветра до нас донеслись прерывистые крики – рядом, почти вровень с нами двигался второй вельбот. Впереди возвышался капитан в развевающемся тёмном бостроге, возле которого скрючился Салим. Мистер Догэрти сплюнул и дал приказ замедлить ход. Второй вельбот вырвался вперёд.

Над нашими головами сверкнула молния, осветив лицо капитана: его рыжую бороду трепал ветер, а глаза горели, как у безумца. Он взял что-то из протянутых рук индуса-гарпунёра и поднял над головой – к своему ужасу, в очередной вспышке я увидел огромную бычью голову. Прокричав что-то, капитан бросил её в бушующее море.

И в тот же момент из воды прямо перед ним взвилось огромное тело, толщиной превосходящее всё, виденное мною прежде. Зелёная вода струилась по тёмной чешуе, брызги поднялись выше мачт нашего барка. Морское чудовище продолжало расти, вытягивая наружу свою безразмерную тушу, которую венчала жуткая драконья голове. Огромные глаза смотрели вниз, прямо на нас, внушая отчаяние и ужас. Я слышал, как бормотал молитвы бесстрашный Аарон; как команда Салима бросила вёсла и кинулась в волны, предпочитая погибнуть, нежели столкнуться с морским змеем. Но капитан лишь хохотал, как безумный:

- Вот мы и встретились снова, Йормунганд! На этот-то раз я раскрою твой череп, жалкий червь!

Чудовище оскалило пасть и ринулось вниз… Я качался на волнах, один в лодке, парализованный ужасом, и не мог ни сбежать, ни сойти с ума, ни сомкнуть глаз – лишь смотреть. И я видел всё: как от чудовищного удара треснул вельбот; как мелькнул в руке невесть откуда взявшийся молот; и как рыжебородый воин в кольчуге – грозный, весёлый и уже не казавшийся старым, бился с Йормунгандом, Мировым змеем…