На вторую неделю мы догадались, что Отравина Незлобовна — ведьма. Кажется. Вообще мы всё ещё не были уверены наверняка. Очень, знаете, трудно быть уверенными в таких вещах. Потому как вроде бы вот они — свидетельства в пользу нашей догадки, а вроде бы — ну и что тут странного? Разве обычный человек (ну хорошо, пожилая дама) не может жить в одиноком домике на краю леса? Держать маленький миленький огородик с белладонной, аконитом, болиголовом и кабачками? Хранить на полочках в кухне порошок из ногтей летучих мышей, кабаньи клыки, экстракт мышиных какашек (кстати, он и вправду неплохо помогает от ушибов, мы проверяли) и чучело выхухоли? Держать в морозилке бешенную плотоядную запеканку? Иметь милые причуды вроде ночных прогулок по лесу с купанием в озерце голышом (мы не подглядывали, упаси голодная Анжела, мы там вообще случайно мимо проходили, ну и что, что ночью в полнолуние?), и привычку приючивать (приютитивать? приющать?), в общем, содержать разных забавных зверушек? Ну ладно, если рассматривать всё это вместе, то выглядит немного подозрительно, но по отдельности — ничего, как будто, крамольного. Да, и запеканка, если что, пришлая. Можно сказать, на передержке.

Так что всерьёз мы заподозрили Отравину Незлобовну в колдовстве только после одного случая. Дело было вот как. Выбрались мы, значит, спозаранку размяться — зарядка там, пробежка за булочками в ближайшую деревеньку, пробежка в обратную сторону от тамошних жителей — кто с телефонами, кто с тяпками наперевес. Но тяпки — это они не со зла, мы же знаем. Так, для интереса. Так вот, здоровый образ жизни на свежем, как ни крути, воздухе. И застукали мы, вернувшись, Отравину Незлобовну за сбором вишни. И ничего в этом, казалось бы, не было непристойного, за тем исключением, что вишню она собирала на лету. То есть просто висела в воздухе в положении сидя и время от времени перепархивала с места на место, оценивая, где ещё остались спелые ягоды. Полная почти доверху корзина громоздилась у Незлобовны на коленях.

От удивления мы разинули обе две пасти и даже хором крякнули.

— Ой, — Отравина Незлобовна заметила нас и ловко спланировала на землю, подхватывая в руки корзину. Тут оказалось, что парила в воздухе она всё-таки не сама по себе, а на круглом роботе-пылесосе. Как на табуретке.

— Нанотехнологии, — коротко отозвалась Незлобовна на наш немой вопрос. — Жужей зовут.

— Что-то мы его раньше не видели, этого вашего Жужу, — мы подозрительно сощурились.

— Так он стеснительный. Прятался, поди, — тут Незлобовна ловким жестом сунула нам корзину с вишней. — В дом отнеси-ка.

Она вообще была очень лаконичной, эта Отравина Незлобовна.

Мы вздохнули и поплелись к крыльцу, едва волоча тяжеленную корзину. Жужа робко двинулся следом. На кухне нас сразу пристроили к делу — выбирать косточки из вишни на варенье. Занятие нудное, но располагающее поразмышлять.

Может там, конечно, и нанотехнологии, но всё-таки подозрительно. А как Незлобовна до них вишню сама собирала? Звала кого-то помочь или… Тут мы покосились на стоящую в углу кухни метлу. Выглядела она невинно, но мало ли?

Под столом что-то стукнуло. Раз, потом другой. Потом заскулило просяще. Мы нагнулись поглядеть, и Кеша, подлизываясь, что есть сил, завилял-замолотил по полу хвостом. Ну, нам не жалко, мы, конечно, поделились вишней.

Вообще, Кеша был волк — огромный, серый, желтоглазый, матёрый. Только очень тощий — сказывалось вегетарианство. Как так вышло, что волк не ест мясо, никто не знал. Но это было и не важно. Потому что Кешка оказался самым дружелюбным на свете созданием, душечкой и лапочкой. Он обожал любые фрукты и ягоды, а из овощей — кабачки.

Так что мы угостили Кешу вишней. И ещё. И снова. А потом опять. В процессе и сами втянулись. А потом внизу что-то тихо зажужжало — это Жужа подкрался и деликатно всасывал сплюнутые мимо миски на пол косточки. Словом, так на троих мы всю корзину вишни незаметно и приговорили.

Явившаяся Незлобовна всплеснула руками и выгнала всех кроме Жужи во двор. С корзиной. Кеша сразу ненавязчиво растворился меж деревьев. Ну, он ученый, не первый год с Незлобовной кукует. А вот мы не успели.

— Пока полную корзину не наберёшь, чтоб ни ногой на кухню.

— Но, — попробовали возмутиться мы, — тут ничего спелого не осталось!

— Не выдумывай. Я только полдерева обобрала.

Это, к несчастью, оказалось правдой. Вишня была высокой и раскидистой. И вишен на ней — как звёзд на небе.

— Так высоко же, не достанем, — сказали мы несчастным голосом.

— А ты крылья-то используй, — подсказала Незлобовна и нырнула обратно в дом.

— А…

— Жужу в помощь не дам!

Мы приуныли. А потом разозлились. И вот тут-то нас и осенило, что Отравина Незлобовна — ведьма! Ведьмища! Самая что ни на есть! Потому что хорошая добрая старушка никогда бы не заставила нас, бедных и несчастных, пусть даже и немного крылатых, летать, если мы то ли не хотим, то ли не умеем. Нет, вы посмотрите! Куда ж такими крылышками вообще летать! Они нам для красоты, не для полёта! Косточки тоненькие, перепоночки ажурненькие, хоть и чешуйчатые. Ну чисто фейские крылышки! Такими не летать, а на выставке хвастаться! Ууууу, ведьмища злючая!..

***

В конце концов, мы нашли выход. Вернее, лазейку. Ведьмища же не уточнила, корзину чего набрать. Да, подразумевалась вишня, но… Вслух Незлобовна этого не сказала, так что…

Мы решили, что наберём грибов, и углубились в лес. И набрали. Грибов получилось с горкой. Правда, исключительно бледных поганок и мухоморов. Всё, что на пути встречалось вкусненького вроде белых там или маслят или лисичек, немедленно отправлялось не в корзину, а во рты. Ушла на это всё большая часть дня, зато мы нагулялись, подостыли, подобрели и на пути назад даже высыпали половину поганок, а взамен от душевных щедрот подложили одну чахленькую сыроежку.

К домику Незлобовны мы выбрались в сумерках. Сытые, добродушные, почти как Кешка. И уже собирались с разгону ввалиться к ведьмушке, размахивая трофейными грибами, как увидели притуленный у крыльца Санькин велосипед. Тот самый, зелёный, горный на здоровенных шинах. На котором мы вместе с Санькой катались на просторе, по лесам и полям, и ухабам, чтоб аж ветер в крыльях и попа на багажнике подпрыгивала! Ух! Тот самый, на котором полотры недели назад катил нас Санька от железнодорожной станции сюда, на летние, как бы, каникулы.

Неужто за нами приехал? Или, может, хоть погостить останется?

Мы запрыгали от радости, затрепетали крыльями, и взяли со двора разбег к дверям. А потом передумали.

Потому как из кухонного окна вместе со светом лился негромкий разговор.

Мы заинтересовались, разбег погасили, к окну подобрались крадучись, пригнув головы. Уплотнились, втянули живот, и даже втиснулись под подоконник.

— … помочь, тёть Отрава? — спросил Санька и аппетитно сёрбнул чаем.

— Ох, Шурочка, да чем ты поможешь. Молодец, вот, что ко мне его привёз, на природу, подальше от города, шума и людей. А ещё лучше, если б ты его сразу привёз, как нашёл.

— Так может он просто ещё не освоился? — встрепенулся Санька. — Вдруг больше времени нужно? Месяц или два? А потом Тимка как расслабится, раскрепостится, сольётся с окружающей средой, и…

— Ага, в едином экстазе, — едко оборвала Незлобовна.

Мы не удержались и фыркнули в корзину. Поганки дрогнули, под крышей что-то шевельнулось. Мы напряглись, а потом разглядели Анжелу и напряглись ещё больше. Анжела сидела под скатом крыши вниз головой, прочно вцепившись в шифер четырьмя крючковатыми лапами, и догладывала мышиный хвостик.

Анжела — богомолиха, у Незлобовны она была кем-то вроде …эээ… кошки. Питалась исключительно сама и исключительно подножным кормом, то есть всякой залётной и залезной в дом мелкой пакостью. Ну там мухоловками, пауками, кузнечиками, мышками вот… И, честно говоря, на всём этом так отъелась, что сделалась почти неприличных для обычного богомола размеров.

— …ничего у него там само не раскрепоститься и моторчик в попе на природе не заработает. Чай не Карлсон. Это же змейс, Шура! Понимаешь, самый настоящий змейс! Ты о них вообще хоть что-то знаешь?

Санька, который Шурка, запыхтел, соображая.

Тут на кухне что есть мочи затарахтело и задребезжало. Мы-то знали, что это морозилка, а вот Санька удивился:

— Это что это?

— Ой, — фыркнула Незлобовна. — Это один местный умелец чем-то хитрым молоко створожить пытался. Главное, чем — не признаётся, гад. Субстанция получилась странная, на вид не очень съедобная. Так они с женой её запечь решили. Мол, может термообработается и сойдёт. Ага, щас. Только вытащили эту дрянь из духовки, а она прыг, шасть — и в лес. Там окончательно взбесилась, зверей жрать начала. Знатно, в общем, напакостила. С трудом изловили. Теперь вот неистовствует в морозилке, как бы все запасы мои не пожрала. Я думала, её холодок-то подостудит, ан нет.

На кухне помолчали, пережидая шумный приступ творожного бешенства.

— Так что за змейсы? Я гуглил немного. Почти чего не нашёл. Пишут, что это криптид. Что-то то ли давно вымершее, то ли вообще мифическое. Но какой же Тимка мифический? Очень даже реальный.

В Санькином голосе чувствовалась улыбка, а Незлобовна горестно вздохнула.

— Шурочка, слушай меня внимательно. Змейс — не животное. Змейс — разумное существо. Как человек. Только произошло оно не от обезьяны, а от ящеров. И миллионы лет, — слышишь, Шура, — миллионы! — боролось, соперничало с человеком за место под солнцем. И нам, как виду, честно говоря, очень сильно повезло выжить. Потому что змейсы — умные, хитрые и коварные твари. У взрослой особи — от трёх до девяти голов. И каждая голова — отдельная полноценная личность, кроме того связанная с остальными коллективным разумом.

В кухне повисла тишина.

Мы отвесили челюсти, переваривая услышанное.

Санька очевидно, тоже. Вот он прокашлялся, сёрбнул ещё чаю, а потом неожиданно рассмеялся.

— Да ладно, тёть Отрава! Ты меня разыгрываешь, что ли? Ну какой Тимка злой и коварный? И потом, если змейсы такие умные, где же их, змейсова цивилизация? Города там, страны? Я что-то ни одного не знаю.

Саня говорил с шутливым недоверием, но Незлобовна его лёгкий тон не поддержала.

— А потому что змейсы, к нашему человеческому счастью, самоистребились. Причём уже несколько тысяч лет как. Они создания не социальные. Каждая особь — сама себе стая или коллектив, не знаю, как там у них. Столкнётся пара таких коллективов, и стенка на стенку. Так друг друга и перебили. А насчёт Тимки… Он пока ещё змейский малыш. Такая себе куколка в стазисе. У него головы-то две, а думает он ими как одной. Понимаешь? Личности не развились. Вот когда третья полезет…

— А что для этого надо? — заинтересовался Санька. — Летать он только с третьей головой сможет? И когда она полезет? Что для этого нужно? Время? Витамины? Физкультура? Особая диета?

— Ну… Да, диета, — голос Незлобовны прозвучал как-то странно. — Мясо им нужно.

— Ой, так это пустяк! Тимка у меня больше курочку любит. А что вообще змейсу лучше? Говядина? Может кролик? Он диетический…

— Шурочка, — в кухне что-то затренькало, зазвякало, словно Незлобовна переставляла по столу чашки и тарелки, не зная, чем занять руки. — Шурочка, ты меня не слушаешь. Я тебе пытаюсь втолковать, что змейс человеку не друг. Мы для змейсов — на ступеньку ниже. Понимаешь? Голова одна, мозгов меньше. Змейс против человека — как целая армия против единственного воина. Что по уму, что по силе. Змейсы в древности вообще ого-го были. Учёные по останкам таких гигантов реконструировали. Ты про Лернейскую гидру слышал? Двенадцатый подвиг Геракла. Там по разным версиям от трёх до пятидесяти голов было. Так вот…

— О господи! — Санька шумно вздохнул. — Ещё и гидра туда же. Тёть Отрава, не уходи от темы. Я ж про Тимку хочу выяснить. Что ему нужно?

— Я и пытаюсь тебе сказать. Ты, конечно, к нему очень привязан и всё такое, но…

— Ну?

И Незлобовна выпалила, словно в омут с головой нырнула:

— Человечина. Человек для змейса — корм. Природный, естественный. И самый полезный. Куснёт твой Тимка кого до крови, даже пусть играючи — и всё… Другое существо уже будет, а не Тимка.

-Но… — Санька начал было возражать, но умолк.

А мы забыли, как дышать. Всё вокруг тоже замерло. Сверчки больше не сверчали, комары не ныли, ветер не шуршал листьями, и только Анжела с деликатным похрустыванием доканчивала свой ужин. Не чавкала — и то спасибо.

— Он повадился по утрам в ближнюю деревню за булками свежими, так у меня каждый раз сердце в пятки уходит, вдруг кто обидит, толкнёт, стукнет, а он… — жалобно сказала Незлобовна, нарушая ужасную тишину. — Тут у нас, конечно, медвежий угол, людей немного, да и те уж более-менее привыкши к соседству со мной и моей живностью, и всё-таки…

— Да нет, это же Тимка, он со всеми добрый и вежливый! — с жаром заговорил отмеревший Санька. —Тёть Отрава, да глупости всё это! Тимка — хороший! Замечательный! Да вы же сами видите!

У нас сдавило оба горла и слёзы навернулись на глаза. Захотелось вскочить, броситься в кухню, сграбастать удивлённого Саньку в охапку, обнять. Потому что это он самый добрый и самый лучший! А мы хотим быть как Санька. И будем! Улыбаться, радоваться жизни, со всеми дружить, помогать. Потому что мы правда-правда не злые и не коварные. Честно-пречестно! Мы…

— Шура, Санечка, Сашенька! Да услышь же ты меня — не бывают взрослые змейсы добрыми. Не к людям. Тимка пока малыш. Он видит, как поступаешь ты, и тебя же копирует. Они это преотлично умеют. Такая особая мимикрия. У них родители о детёнышах не заботятся — отложили яйцо в укромном месте и дальше людей жевать поскакали. Вот мелким от вылупления и приходится копировать поведение существ, которые их приютят. Если кто приютит.

— Тёть Отрава, откуда ты всё это знаешь? Почему я про змейсов раньше не слышал? И в сети почти ничего нет?

— Слышал, да не слушал, — буркнула Незлобовна. — Вам в школе где-то классе в пятом об этом должны были рассказывать. Когда историю древнего мира проходили. Хоть вкратце. А так-то змейсы действительно считаются вымершими. Задолго до новой эры. Ну а мне по работе положено — специалист я по экзотам или кто? Но ни единого живого змейса я прежде не встречала, что не удивительно. И не слышала, чтобы кто-то другой встречал.

— Что же ты мне всё это сразу не рассказала? Как я Тимку к тебе привёз? — глухо спросил Санька. — И что нам теперь делать?

— Так ты первый раз прискакал и ускакал — я даже икнуть от удивления не успела. А что делать — понятия не имею, — призналась Отравина Незлобовна. — Прецедент, однако. Тимка твой душка пока что. И в то же время сидим как на пороховой бочке.

— А посоветоваться с кем-то можешь? Со своими коллегами по экзотическим зверям.

— Могу, конечно, но… Я знаю, что из этого выйдет. Никто сначала не поверит, а потом… Там будет два типа советов. Первый: в клетку и в лабораторию, изучать, исследовать. Опыты ставить. И второй: хороший змейс — мёртвый змей. И привести его в это состояние лучше сразу и не раздумывая. А потом, опять-таки, в лабораторию. Изучать и исследовать.

Снова повисло тягостное молчание.

Мы утёрли кулаками влажные носы и задумались. Хотя чего тут думать. Ужасно больно и обидно про нас такое узнать. И нечестно. А ещё страшно. За Саньку. И стыдно. За нас, злобных тварей, наперёд. А если мы озвереем и нечаянно Саньку покалечим? Или ещё хуже… Нет, такого допустить ни в коем разе нельзя! Незлобовна, конечно, ведьмища, но уж вряд ли она Саньке чего наврала. И если она не знает, что делать, а из вариантов у нас только смерть или на опыты…

Ни первое, ни второе, нам, честно говоря, не нравилось.

Лучше просто уйдём, решили мы. Прямо сейчас, потихоньку. В лес, куда глаза глядят. Будем просто идти и идти. Может, избушку найдём заброшенную или пещеру. И там останемся жить вдали ото всех. Питаться грибами и ягодами. И кореньями. Дикую козу поймаем и доить научимся, хозяйство заведём. Курей. Мяса только никакого во рты ни-ни. Максимум молоко и яйца. Ну чтоб там белок, кальций. Мы теперь Кешку понимаем — он молодец. Просто вот взял и отказался убивать. Пацифист. Мы тоже пацифисты. А что не вырастем, так это ничего. Нам и так хорошо. Саньку бы только на прощание обнять…

У нас задрожали челюсти и на языках загорчило, и мы бы, наверно, разревелись громко и хором, но не успели. Ничего — ни разреветься, ни уйти. Потому что сверху прилетело что-то тонкое и склизкое, и… окровавленное! Мы завизжали в две глотки, замахали всеми лапами и крыльями, и вдобавок звонко треснулись макушками о подоконник. Да ещё корзину с грибами опрокинули, так что поганки и мухоморы раскатились по двору. Словом, наделали изрядно шуму. И потом только вспомнили про Анжелу и её ужин.

Это значит, обглоданным мышиным хвостом прилетело. Фу, мерзость! Мы передёрнулись и сердито зыркнули под крышу.

Но Анжела нас вниманием не одарила. Сложила паинькой передние лапки и погрузилась в глубокую кулинарную задумчивость. До следующей мышки.

В доме, понятно, все разговоры стихли. Дверь распахнулась, и на крыльце явился Санька. Увидел нас, сгрёб в охапку и тискать. Радостно так, искренне. Соскучился. Куда уж тут уходить… Мы только опять чуть не разревелись. Буркнули:

— Мы тут это, грибов набрали, а в потом в темноте о крыльцо запнулись и вот. Только ты, Сань, их не ешь, это для Отравины Незлобовны.

И на ведьмищу — зырк. Она как раз тоже на крыльцо вышла.

Санька рассмеялся.

— Да я и не претендую. Пойдём-ка лучше чай пить.

Так и сделали — пили все вместе чай со смородиновым листом и мятой и кушали домашние пирожки с капустой и картошкой (их мы предварительно долго нюхали, выясняя, нет ли внутри мяса). Незлобовна впала в свою обычную лаконичность, видимо сильно утомилась после многословного и эмоционального разговора. Санька же наоборот — болтал без умолку, рассказывая, как он без нас там в городе почти две недели. Оказалось, он сюда на выходные только — еле вырвался из рабочего аврала. Но это ничего, мы всё равно были очень рады.

***

Выходные пролетели со страшной скоростью. Но главное — весело и беззаботно. Санька как будто вообще забыл о том, что ему ведьма про змейсов наговорила. Один раз только шёпотом, когда думал, что мы не слышим, спросил:

— Подожди, сказки про Змей Горыныча, они что, тоже…?

— Угу, — ухмыльнулась Незлобовна. — Не на пустом же месте сочинились.

На это мы даже не обиделись.

А в остальном всё было замечательно. Мы вместе с Санькой купались и удили рыбу в лесном озере, играли с Кешей в догонялки, а вечером на крылечке смотрели на звёзды. И ещё гоняли меж полей на велосипеде по всем ямкам и колдобинам, и весело взмывали на багажнике, влетая на очередной ухаб, и пасти клацали, едва не прикусывая языки, и ветер рвался в крыльях, только Санька больше не спрашивал, почему мы не пытаемся летать…

Вечером в воскресенье он собрался последней электричкой обратно в город. Мы с Незлобовной и Кешкой проводили Саню до станции, помогли затащить в вагон велосипед, а потом махали вслед удаляющемуся поезду. И даже не разревелись, пусть и очень хотелось.

А потом, уже ночью, когда все уснули, потихоньку выбрались в окно и пошли, куда глаза глядят.

Лес вокруг дышал, шелестел и шушукался. Где-то в отдалении ухала сова. Мы шли быстро и тихо. Хотели отойти подальше до утра. Интересно, когда нас хватятся? Незлобовна, наверно, сперва решит, что за булками выбрались. А там у неё спозаранку своих дел хватает — огород полоть, поганки сушить, зелья из лягушачьих соплей варить… Интересно, будут нас вообще искать, когда поймут, что мы того — сбежали? Наверно, стоило записку хоть оставить. Что-то вроде: «Ушли навсегда. Не ищите. Людей есть не будем, честное змейское». Пишем мы, правда, пока плохо. Санька нас учил, но жуть как неудобно лапой ручку держать.

Эх, Санька… Тут мы решили, что можно больше не сдерживаться, плюхнулись на попу и заревели в две глотки в обнимку с каким-то деревом. А как проплакались, вытерли носы подвернувшимся под лапу лопушком и дальше пошли. А что нам ещё делать?

Видим мы в темноте хорошо, так что топалось легко. Думалось, к сожалению, тоже.

Вот откуда мы вообще взялись, если змейсы давным-давно вымерли? Или не все вымерли, а те, кто остался, просто прячутся?

Мы помнили, как вылупились в каком-то подвале или подземелье со множеством ходов. Вылупляться оказалось трудно. Твёрдая скорлупа подавалась неохотно, а лапки у нас были совсем хилые, да и хвост тоже. Но мы толкались и скреблись, пихали от себя эту надоевшую тесную скорлупу, и она понемногу трескалась. Но происходило это медленно-медленно. Наверно, не один день. Или может нам так казалось. А потом неожиданно яйцо, измолоченное изнутри, распалось, и мы вывалились на жёсткий и влажный пол. Это было противно и холодно. И немножечко страшно. Мы осмотрели всё вокруг, но смотреть-то было и не на что: камень сверху и снизу, и по бокам. Очень хотелось есть, и мы куда-то пошли. Идти пришлось долго. Один из ходов забирал вверх, и хоть двигаться по нему оказалось тяжелее, вокруг словно бы чуть-чуть потеплело. Нашли на полу немного мха и съели. Мох был невкусный, горький. После него только сильнее захотелось есть пить. Мы пошли дальше. По дороге иногда находили разную поросль и ели её. Слизывали со стен влагу.

Не знаем, как долго всё это происходило. Нам было скучно и одиноко, и хотелось, чтобы что-то уже, наконец, случилось.

И оно случилось. Вернее, случился Санька.

Сначала мы услышали какой-то шум. Он приближался, хоть и медленно. И пошли навстречу. Мы тогда уже ничего не боялись, так устали и измучались. Оказалось, шумели какие-то существа. Они были яркие-преяркие. Мы едва успели зажмуриться, чтобы не ослепнуть. Просто стояли смирно с закрытыми глазами и ждали, пока они нас осматривали. И тихонько гомонили — общались, видимо.

Целую вечность ничего не происходило. А потом мы почувствовали, как на одну из голов легла тёплая рука (Санькина, конечно, как потом выяснилось). Осторожно погладила чешую и маленький ороговевший гребень. Это было приятно.

Мы рискнули приоткрыть один глаз. Самую-самую малость. Но всё равно сперва чуть не ослепли.

Существа переговаривались. Мы чуяли, как они боятся, сомневаются, не соглашаются друг с другом. Один не соглашался особенно решительно. А ещё не боялся и не сомневался.

Так вот Санька нас и спас. Забрал с собой на поверхность. Свозил в ветклинику. Там нас кое-как осмотрели. Прокололи лапу и взяли на анализ кровь. С деланно умным видом сообщили, что мы ничем не больны. Вроде бы. Истощены только сильно. Так что Саньке повелели нас активно кормить. Чем — сказать затруднились. Подумали и сообщили, что, наверно, как варана в домашних условиях. Сверчками там или тараканами, или улитками, или мышами. Вот им бы тараканов в рацион кто прописал, ага!

Санька послушно раздобыл сверчков и, посомневавшись, мышку. Дома он, неуверенный, что делать, приоткрыл оба контейнера, подсунул нам и ретировался в кухню. Сверчков мы какое-то время разглядывали, но интереса не ощутили. А вот мышка — другое дело. Она была прехорошенькая, беленькая, пушистая и смешная. Доверчиво залезла на подставленную нами лапу и щекотно на ней возилась. Никакого аппетита мышка не вызывала, только желание погладить мягкую шерсть.

Пока мы знакомились с мышкой, сверчки разбежались по комнате, а из кухни потянуло чем-то вкусным. Оказалось, Саня куриные бёдрышки пожарил. То есть, мы, конечно, ещё не знали даже, что это такое. Но по запаху поняли, что нам надо. И стали всячески намекать. Взглядами и движениями. Даже на задние лапы поднялись. И Саня сдался. С тех пор всё сразу пошло как-то хорошо и просто.

Мы потихоньку узнавали мир вокруг. Ходили с Санькой гулять и в магазин. Люди глазели на нас кто со страхом, кто с интересом. Некоторые подходили посмотреть поближе и познакомиться. Спрашивали, что мы такое. Но Санька не знал. Мы сами — тоже.

Вообще мы любили с Санькой везде ходить. Он не брал нас только на работу. Говорил, что там скучно. И ещё под город не ходили. Саня, оказывается, был диггером. Любил с друзьями исследовать всякие странные места под землёй. Так нас и нашёл. А мы вот не любили. После вылупления наисследовались по самое не хотим — хватило. Зато мы с удовольствием впитывали в себя всё, что происходит вокруг. Начали повторять за людьми разные слова, чтобы запомнить и научиться выговаривать. Сначала получалось смешно. А потом всё лучше и лучше. А однажды мы встали на задние лапы и заговорили. Целыми предложениями, как люди. Санька так обрадовался! Сказал, что сразу понял, что мы очень умные. И взялся учить разному. Читать мы выучились легко и быстро и сразу принялись поглощать все книжки, какие нашлись у Саньки дома. С письмом дело обстояло хуже. Очень уж неудобно держать лапой ручку. Тогда Саня решил познакомить нас с компьютером — мол, по бумаге всё равно мало кто сейчас пишет.

Словом, дела у нас шли хорошо. Мы поправились, чуть-чуть подросли. И всё бы ничего, но Саню невероятно удивляло, что мы не пытаемся летать.

— Тимка, у тебя же крылья! Крылья, понимаешь! Такое чудо. Ими просто нельзя не пользоваться!

— Так мы пользуемся. Равновесие вот поддерживаем, чтобы на задних лапах прямо стоять и ходить.

Но Санька этого не понимал. Ломал-ломал голову, и решил в итоге, что нам простора не хватает. Ну и устроил…простор. В глухом месте, с ведьмой, да.

Тут мы не выдержали, закатили глаза, фыркнули в два носа и едва не резались в дерево. То есть, врезались, но хоть шеи успели вправо-влево растопырить, а то бы головами вписались.

Мы отлепились от ствола и обнаружили, что небо над кронами начинает понемногу сереть, а значит — рассвет не за горами. Так это мы всё ночь уже топаем?! И тут, кроме воспоминаний, навалилось разом всё остальное — усталость, ноющие, натруженные длинной прогулкой лапы, отваливающийся хвост, а сверху последним кирпичом ещё и головная боль.

Мы же отошли достаточно, чтобы Незлобовна нас не нашла? Ну хотя бы не сразу?

Местность вокруг казалась незнакомой — так далеко нас прежде не заносило. Можно и отдохнуть.

И тут нас с размаху осенило громом да по лбам! Во дураки! Хитрые, коварные твари, ага… Две головы в комплекте, а ни одна не сообразила. Кешка! Кешка же может на раз-два взять наш след и выследить по запаху!

Мы придирчиво обнюхали лапы. Сначала верхние — те слабо пахли чем-то древесным, затем нижние — эти отдавали землёй, хвоей и нечаянно раздавленным клопом-вонючкой. Вроде ничего подозрительного. Но для заметания следов и очистки совести мы отыскали здоровенный куст можжевельника и в нём устроились отдыхать.

Наотдыхались так, что проснулись, когда вокруг светлым-светло было. Бдительно прислушались. Лес вокруг жил своей обычной дневной жизнью: шумел, шуршал, чирикал, стрекотал. Где-то совсем недалеко жужжал монотонно и заунывно жук. Большой, должно быть.

Мы выбрались из можжевельника и дальше пошли, куда глаза глядят. Глаза глядели, вернее, шарили, в основном по кустикам в поисках еды. Всё-таки молодой нерастущий организм требовал питания. Мы нашли тройку рыжиков и радостно схрумали. Настроение сразу улучшилось, всё-таки белый день и еда — хорошие лекарства от грустных мыслей. Вот бы ещё чего-то пожевать! Под лапами бодро похрустывала палая хвоя и шишки, и хрупкие прошлогодние листья, пищал назойливый комар, в отдалении ему вторил жук. Интересно, всё тот же? Преследует нас, что ли? Двигались мы теперь пружинисто, даже немного вприпрыжку, и когда впереди неожиданно выросла сплошная зелёная стена, едва успели затормозить.

Стена была из дикого винограда. Густая и пушистая. И на самом деле не стена. Скорее, холм. Или может, кусок скалы? Мы обошли кругом свою находку. Принюхались. Пахло… жилищем. Человеческим. Слабо — печкой и чем-то съестным. Сильно — травами и ещё непонятным. Пряно-острым, щекочущим ноздри.

Раздвинув лапами виноградный водопад, мы обнаружили брёвна. Вернее, деревянный сруб. Лесная избушка! Надо же, в таком укромном месте, глубоко в лесу. Логика подсказывала, что вряд ли тут живёт кто-то безобидный. Раз так хоронится. А любопытство нашёптывало: вдруг это просто сезонный домик лесника или охотника? И потом, как вообще узнать, если не проверить? В конце концов, умная, хитрая и коварная мы тварь (пусть пока только в теории) или мимо проходили? Да, заели нас слова Незлобовны, что делать…

Словом, любопытство победило, и мы принялись искать дверь. Она нашлась быстро и оказалась не заперта. Выглядело избушкино нутро странно и уютно одновременно. Обстановка самая простая, без удобств. Одна комната, в ней печка, по стенам полки, у стен лавки, шкаф, в середине громадный стол. По полкам — склянки, трав вязанки, всякая утварь. Под потолком — чего только нет. На верёвках свисали пучки опять же трав, перья, выделанные шкурки мелких зверушек, камушки, холщовые мешочки, амулеты… Мы с любопытством протянули лапу к одному из тех, что болтались над самой дверью, — позеленевшей от времени медной монетке, на которой уже даже чеканку не разобрать. Отчего мы решили, что монетка — не монетка, а что-то большее? Марило вокруг неё. Реальность расплывалась и шла мелкой рябью. А едва мы потянули к амулету лапу, в воздухе тут же затрещало, заискрило. И нас бы, будьте уверенны, шандарахнуло, если б вовремя в сторону не отпрыгнули.

Отскочили мы неудачно — врезались в лавку, уронили с неё ворох пледов и одеял, и сами едва на полу не растянулись.

— Осторожнее. Так и пораниться можно, — пропел мелодичный женский голос.

Мы испуганно обернулись.

В дверях стояла ведьма. И, в отличие от Незлобовны, эта была настоящей. На всю катушку, а не на полставки и то втихаря, как Санькина тётя. А ещё было с ней что-то не так, это мы сразу почувствовали. Реальность вокруг ведьмы тоже чуть уловимо плавилась и растекалась, и запах, пряно-острый, щекотный, стал сильнее. Колдовство, сообразили мы. И это понимание пришло так просто и естественно, будто всегда было с нами. Так пахнет колдовство. Ведьма густо напиталась, обернулась им, словно коконом. Только дело даже не в этом. Имелось что-то ещё, крохотный изъян, который мы чуяли неким особым, не имеющим названия чувством. Наверно, исконно змейским.

— Добрый день! — вежливо отозвались мы. — Простите, не думали, что в домике кто-то живёт, а дверь была не заперта и…

— О, не переживайте. Я всегда рада гостям. Особенно таким… чудесным, — ласково сказала ведьма. Она стояла в дверном проёме и свет бил ей в спину, так что лица не разглядеть. Но казалось, что она высокая и стройная, и молодая. И ещё почему-то казалось, что она перекрывает путь к бегству.

— Да мы просто из любопытства заглянули, уже уходим, не хотим вас тревожить, — залопотали мы, переминаясь с лапы на лапу.

— Вы меня нисколько не потревожили, — в голосе ведьмы послышался намёк на улыбку. Тут она шагнула вперёд, и дверь за её спиной сама собой затворилась, с громким хлопком изгнав из домика остатки света и отрезав нас от мира снаружи. — Вы же останетесь на ужин?

***

Пока ведьма возилась у печи, мы с любопытством разглядывали содержимое многочисленных полок.

Вокруг снова было светло — ведьма приоткрыла ставни, да ещё зажгла свечи. Она действительно оказалась молодой и симпатичной. Курносой, веснушчатой, и самую малость пучеглазой, что её, впрочем, не портило. Лёгкий страх, навеянный её появлением, исчез. Но вот ощущение неправильности, нетаковости никуда не делось. Хотя, про него мы быстро подзабыли, полностью увлёкшись всякими интересностями.

А посмотреть было на что. Больше всего нас привлекла целая коллекция резных фигурок. В основном зверей, но встречались и человеческие. Все невероятно подробные, детализированные. Тонкая работа. Кажется, по кости. И от всех этих фигурок разило колдовством. От каких-то почти неуловимо, он иных — отчётливо. Словно от концентрированных сгустков ведьмовства. Хорошо бы доброго.

За глазением на красивости время летело незаметно. Дневной свет сперва побледнел, потом и вовсе потух, и ведьма закрыла ставни, зажгла и расставила на столе между блюдами со свежесостряпанным угощением ещё несколько свечей. Получилось, кстати, очень романтично. Такой уютный домашний ужин.

— Ну что, гости дорогие, прошу к столу, — ведьма кокетливо улыбнулась и приглашающе отодвинула стул. Мы охотно на него взобрались. — Угощайтесь, не побрезгуйте.

Запахи вокруг витали преаппетитнейшие. В животе настойчиво заурчало, напоминая о том, что несколько грибочков за день — крайне скудный рацион. Мы с удовольствием потянули носами и стали разглядывать, что ведьма наготовила.

— Простите, пожалуйста, а что тут есть без мяса? А то мы его совсем не едим. Убеждённые вегетарианцы. И пацифисты.

Ведьма изумлённо приподняла брови, но тут же вновь вернула на лицо улыбку. Она вообще как-то очень много улыбалась.

— Жаль, котлеток моих не попробуете. Может всё-таки?.. Нет. Ну что же… Вот есть печёный картофель и каши, ячменная и пшеничная, вареники с вишней и творогом, блины и оладушки…

Мы дивились, сколько ведьма успела всего наготовить в одиночку. Подколдовывала, не иначе. Интересно, от приготовленных с колдовством блюд несварения не бывает?

Мы немного посомневались, но есть хотелось так сильно, а ведьма выглядела так мило и почти безобидно, что в итоге мы попробовали всего: и картошки, и кашек, и вареников, и блинов с оладушками и чего-то там ещё. Так что потом еле-еле могли сидеть на стуле прямо, всё норовя сползти под стол: свежеотъетое пузико перевешивало. Интересно, это если мы в две пасти умудряемся столько слопать, как же взрослые змейсы? Во сколько там, Незлобовна говорила, они бывают голов?.. Мысль мелькнула, но быстро выскользнула из ленивых сонных мозгов.

Ведьма сама ела мало, только нам непрестанно подкладывала в тарелку, ласково предлагая попробовать то то, то это. Одна ладонь у неё была туго перемотана тряпицей. Перехватив наш любопытный взгляд, ведьма пояснила:

— В лесу оцарапала.

С трудом согнав в кучку расползающиеся глаза, мы вяло попытались вспомнить, была ли у ведьмы на руке повязка, когда она, ведьма, только появилась в избушке, вернее, когда мы только к ней… зашли… ворвались? Вломились?.. Думать что-то совсем уж не моглось.

— Очень… ик…пардон, вкусно всё. Только мы… Как вас… того? Благодарить, называть, вот.

Ведьма изучала нас лукавым взглядом, продолжая улыбаться. У неё там щёки-то не болят?

— Ядовита.

— Пардон?

— Это имя.

Одолевшая нас икота вовремя заглушила рвущееся наружу хихиканье. Кажется, мы нашли верный способ выявить ведьму. По имени! Интересно, как у людей родители определяют, что у них дочка ведьмой родилась, чтобы её правильно назвать? Или всё наоборот? Чем назвал, то и выросло?..

— Простите, Ядовита… Мы… Можно мы у вас ещё немного отдохнём?

— Даже нужно.

Она склонила голову набок, указывая в сторону ближайшей лавки.

Слова ведьмы прозвучали как-то странно, но сил над ними думать у нас уже не осталось.

***

Жук противно гудел где-то совсем рядом, бессовестно настойчиво, на одной мерзкой ноющей ноте. Вот ведь зануда хитиновая! И что он к нам привязался…

Мы смачно поскребли между шеями и перевернулись на другой бок. Жук не отставал. Гудение переместилось чуть дальше, зато вдруг меленько завибрировала вся лавка. Да что ж за жучьё пошло! Маньяк жужжащий! Мы снова сменили бок, едва не грохнулись на пол, разлепили все четыре глаза и с неудовольствием поискали взглядами виновника нашего пробуждения. Никакого жука не обнаружили. Только у ножки лавки нетерпеливо вертелся робот-пылесос. Между прочим, один в один Жужа. Хех, любят, оказывается, ведьмы нанотехнологии…

Робот, заприметив, что мы изволили проснуться, подкатился ближе и загудел ещё настойчивее, прямо правой голове в правое же ухо. Мы разозлились, изловчились и достали нахала хвостом. Пылесос шмякнулся о стену, вякнул и плюнул вишнёвой косточкой.

Погодите, да это же и есть…

— Жу!.. — начали мы, но тут разобрали, что в избушке кто-то с кем-то говорит.

Ядовита стояла у приоткрытого окна. Слабый серый свет раннего утра делал её блёклой и некрасивой. И даже ещё более странной, чем нам показалось накануне.

Ведьма говорила по телефону.

У нас аж челюсти отвисли. Нет, правда, Незлобовна, собирающая вишню верхом на роботе-пылесосе смотрелась куда естественнее, чем Ядовита с самым, казалось бы, обыкновенным смартфоном у уха. И как, интересно, она его тут заряжает? От картошки, что ли?

Мы снова почесались и прислушались. Даже дышать перестали от любопытства. Жужа, умничка, тоже затих.

— …просто хочу сказать тебе, что сделки не будет. Да. Да плевать мне, с кем ты там договорился. Хоть с Папой Римским!

Что отвечал Ядовите собеседник, было не разобрать, но он явно перешёл на повышенные тона.

— Димушка, да плевать мне на деньги. Зачем они, когда у меня уже есть такое бесценное сокровище. Нет, это ты не понимаешь, — ведьма рассмеялась. Громко, истерично.

Мы опять поскребли между шеями. Да что же так чешется-то?! Нервное, что ли? Или, может, аллергия на колдовскую стряпню?

— Ой, напугал! Да приезжай хоть сейчас!

— И приеду! — заорал вдруг смартфон смутно знакомым мужским голосом. — И не думай, стерва, что твои ведьминские штучки тебя защитят! Мне уже задаток за змейса выплатили. Так что я просто найму специалиста, и тебя по твоей хате тонким слоем…

Ведьма расхохоталась уже совсем неприлично, страшно, с подвыванием. Изо рта у неё во все стороны брызнули капельки слюны. И до нас, дураков, наконец, дошло, что же с ведьмой не так. Она была сумасшедшая. Прямо вот совсем без кукухи. А ещё мы сообразили, что выкала она вчера нам не из вежливости. Ведьма знала, что мы — змейс. И что личностей у змейса может быть несколько. По одной на голову.

Только дошло всё это до нас, увы, поздновато.

— Приезжай-приезжай! И специалиста привози! И клиента тоже! Проверим все вместе, скольких взрослый змейс может сожрать! Как думаешь, три на три пойдёт?

В избушке разом стало очень тихо. Смартфон заткнулся и не подавал признаков жизни. А мы даже не сразу поняли, что это значит. Только когда лапа, всё время почёсывавшая свербящее место, нащупала небольшую выпуклость. Маленький, пока ещё толком не оформившийся бугорок под слоем чешуи. Третья голова.

— Алло, — хрипло сказала ведьма. — Ты меня слышишь?

Собеседник Ядовиты молчал. Видимо, подсчитывал, хватил ли его аванса на экскурсию в космос к новым мирам, потому что в этом человечеству скоро станет опасновато и грустновато.

Ведьма захихикала и швырнула смартфоном об пол. Но нам всё это было уже не очень интересно — мы едва не теряли сознание.

Так, нужно дышать. Просто дышать. Всё хорошо. Вдох-выдох. Ничего ужасного не происходит. Просто небольшой бугорок, и он зудит. Может у змейсов так аллергия проявляется? Тут мы вспомнили про перемотанную ладонь ведьмы, окончательно осознали, что это значит, и нас едва не стошнило.

И всё-таки накрыло паникой.

Бежать! Срочно, куда угодно! Далеко! Утопиться! Спрыгнуть с обрыва!

Мы кинулись к двери и даже сумели её толкнуть, а потом нас отшвырнуло в центр избушки.

— Нет, зайки, вам отсюда не выйти, — пропела ведьма. Она подошла к порогу и провела пальцем по амулетам, привязанным на шнурках прямо над притолокой. Костяные фигурки глухо стукнулись друг о друга. Была там двухголовая змея и волк, и маленькие человечки.

— Да, лапоньки, тут запор от всех, кто мог бы за вами прийти. Они не войдут, а вы не выйдите наружу. Ни в дверь, ни в окно, — ласково пояснила Ядовита, опережая наши мысли.

Мы отползли подальше от ведьмы и забились в угол. И уже оттуда предупредили:

— Тебя ж первую съедим. Если что.

— Я только этого и жду!

Тьфу! Такую есть — только травиться. Даже имя как бы намекает. Очень хотелось верить, что нас настолько не попятит.

Снаружи, тем временем что-то тоже происходило. Послышалась возня, затем Санькин крик:

— Нашёл! Тёть Отрава, сюда!

— Санька, нет! Уходи! — заорали мы, что было мочи. — Не приближайся! Нас ведьма кровью своей напоила!

В дверь что-то глухо ударилось с той стороны. Послышалось злое утробное рычание. Потом ещё удар. Санька чертыхнулся, видимо ушибив плечо. Затем по доскам заскребло, завыло, но вой быстро перешёл в поскуливание. Кешка! Но ни он, ни Санька не могли пробиться через амулеты — дверь была заперта ими вернее и крепче, чем самым мощным засовом.

Снаружи всё ненадолго затихло, а потом раздался вопль Незлобовны:

— Поберегись!

И началась полная неразбериха.

Дверь дрогнула и разлетелась в щепки, а вместе с нею и часть стены. В избушку ввалился гигантский ком непонятно чего. Из него торчали ветки, обломки садовых инструментов, чьи-то лапы, хвосты и даже оленьи рога.

Мы заорали от ужаса, забили крыльями и вспорхнули на печку. Ведьма вскинула руки, намереваясь что-то колдануть, но не успела. Ком налетел на неё, подмял и всосал мгновенно с коротким аппетитным «чавк».

В образовавшийся пролом ввалилась Анжела верхом на Кешке (неслабая психическая атака, между прочем — огромная богомолиха на голове у волка), за ней — слегка помятый Санька, а следом — отдувающаяся и пыхтящая как паровоз Отравина Незлобовна с огромной сетью в руках, которую она, ловко размахнувшись, набросила на бешенный ком, застопорив его между печкой и шкафом.

— Тимка! — радостно воскликнул Санька и бросился к нам. — Тимошка, ты в порядке? Не ранен?

И, не смотря на все наши возражения и предостережения, Санька протянул руки, снял с печи и обнял. Тогда мы вцепились в него четырьмя лапами и, да, разревелись. Что поделать, впечатлительные…

***

Когда мы проплакались и немного пришли в себя, Незлобовна занялась извлечением из кома всех подряд, а Санька принялся рассказывать, как было дело.

Тётка его хватилась нас действительно не сразу. Сначала решила, что мы как обычно ушли за булками, потом — что в лесу загулялись, а когда не вернулись и под вечер, осознала ситуацию и даже немного запаниковала. Вызвонила Саньку, и он в ночь последним автобусом, а затем попуткой ринулся к Незлобовне. Но тут выяснилось, что Жужа, умница-разумница, тайно отправился за нами следом. Он вообще большой мастер прятаться и тихариться, даже от своей хозяйки, если надо. Так вот, Жужа вышел на связь с Незлобовной, и она выяснила, где он, а заодно и мы, находимся. На наш подозрительный вопрос: «Как? У Жужи там что, ещё и GPS что ли встроенный?!», Санькина тётя, аккуратно достававшая из кома полуобморочную лису, опять отговорилась нанотехнологиями. Но тут мы таки крепко заподозрили, что к Жуже была приложена ещё и щепотка (а то и целая жменька) магии.

Так вот, когда выяснилось, где нас искать, Незлобовна сразу сообразила, о каком месте речь. Знала она про избушку в лесу. И та вроде бы числилась ничейной и нежилой, но ходили по окрестностям странные слухи про пришлую чудаковатую ведьму. Но когда Санька с тётей уже готовились выдвинуться нам на помощь, случилось непредвиденное: окрепшая на намороженной впрок снеди запеканка собралась с силами, окончательно озверела, вырвалась из морозилки и укатила в лес. Так что нашим спасателям пришлось срочно менять план и разделяться.

— Эта гадина два часа гоняла лося, пока несчастное животное не сигануло в озеро, — буркнула Незлобовна, осторожно ощупывая вывихнутое колено у оленя, чьи рога ещё недавно торчали из запеканки. Олень с глазами навыкате опасно пошатывался на мелко дрожащих копытцах и, кажется, вообще не понимал кто он, и что вокруг происходит. — Ну, в воду-то она не полезла. Не дура, оказывается.

Ну а дальше мы уже и сами были в курсе. Незлобовна, разыскав чокнутую беглянку, погнала её на лесной домик. Подоспели они как раз кстати. И так как против запеканки у Ядовиты амулета не имелось…

Тут настал наш черёд рассказывать, что произошло, что мы и сделали, честно выложив всё как на духу. Про то, как нашли ведьмину избушку, как остались ужинать, а потом уснули.

— Тим, ну нельзя же быть таким доверчивым! — мягко пожурил нас Саня. — Ещё и еду у незнакомки брал! Даже сообразив, что она ведьма… А вдруг там яд?

Мы подумали, что лучше б в самом деле яд, чем человеческая кровь, но вслух, конечно, не сказали.

Ещё вспомнили, что за голос и что за Димка были в смартфоне. Один из друзей Саньки, который ходил с ним под землю в тот день, когда мы нашлись. Так себе оказался друг.

Санька, конечно, сильно расстроился.

— Никогда бы не подумал, — сокрушался он. — Дима немного чудной, на своей волне. Но такой подлости я от него не ждал…

Тут Незлобовна не выдержала и громко фыркнула.

— А ещё Тимке про наивность выговариваешь, ага. Вот уж два сапога пара!

— Так там чужая ведьма, а тут друг! — возразил Санька, но Незлобовна только обидно хохотнула и достала из запеканки за хвост окосевшего енота.

А мы задумались: неужели наша личность действительно всего лишь слепок с Саньки? Отражение правильного, доброго и доверчивого человека? А своего, значит, ничего и нет?.. И тут же решили: чепуха! Ну не может живое разумное существо просто бесконечно слепо копировать чьё-то поведение. Тут нужно ещё и понимание, и принятие. А это всё, кажется, у нас есть.

Ядовиту из запеканки вытащили тоже. Слегка пожёванную и поддушенную, но сильно не пострадавшую. Незлобовна связала ей руки-ноги, а потом и рот полотенцем заткнула. Это после того как Саня пытался её вежливо расспросить, а ведьма только кривлялась и корчила рожи, а затем начала нести что-то про очистку планеты от человеческой заразы и рассвет новой цивилизации змейсов.

— Совсем того, — вздохнула Незлобовна. — А жаль — талантливая.

Почти все звери, поглоченные зловредным комом, выжили. За исключением пары зайцев и одного бурундука, задохнувшихся внутри творожной массы. Остальные были разной степени травмированности, но в основном морально. В лесной избушке Незлобовна устроила временный реабилитационный центр для жертв запеканки, а вот бывшая хозяйка домика отправилась лечиться в более узкоспециализированное место.

Нас Незлобовна осмотрела со всей тщательностью и придирчивостью. Ощупала бугорок между шеями. Он пока больше не рос, но время от времени почёсывался.

— Желание дать каждой морде по собственному имени не возникало? Противоположные мнения? Внутренне несогласие с самим собой?

Мы синхронно помотали головами.

— Хорошо. А желание скушать меня или Шуру?

— Саню — никогда! — ответили мы торжественно и серьёзно.

— Хех. Ну не дуйся. Ты, между прочим, поступил некрасиво. Нечего чужие разговоры подслушивать.

— Нечего против нас Саню настраивать!

— Да кто ж настраивает, — развела руками Незлобовна. — Просто рассказала, что знаю. И то не точно.

— Так мы не превратимся в злого и коварного змейса-людоеда? — спросили мы с надеждой.

— Я ж говорю — не знаю. Может на это нужно больше времени. А может, крови было недостаточно. Или ещё что. Поживём — увидим.

Мы почти совсем успокоились, но потом заметили, как Незлобовна потихоньку вытащила из-под обломков двери амулет с двухголовой змеёй. И спрятала в карман. Страховка, значит, на всякий неудачный случай.

Саня взял на пару дней отгул на работе, чтобы помочь тёте с больными животными, но, сказать по правде, от Кеши с Анжелой было и то больше толку. Первый грел тёплым боком всё ещё ошалелого оленя и время от времени заботливо вылизывал енота. А вторая втихаря подъедала запеканку, с которой Незлобовна опять не придумала, как поступить — так и оставила на привязи в сетке в углу избушки. Ой, что-то будет, поняли мы, но Анжелу Незлобовне не сдали. Из вредности.

А с Саней мы вместе два дня веселились и дурачились. Играли в порхалки-догонялки. Мы же научились летать! Ну, так, чуть-чуть. Не высоко и не далеко. Но это подробности. Главное — летаем!

Потом, когда он уехал в город (но обещал навещать каждые выходные!), Незлобовна за нас взялась. Ну, то есть, учить.

— Разумному, доброму, вечному, ага. Хотя бы писать для начала. А то Шура говорил, ты только по клавишам стучать умеешь.

Мы заныли, что у нас лапки и писать ими неудобно. Но Незлобовна ничего не стала слушать, просто выдала нам пачку листов и ручку и велела наваять сочинение на свободную тему. Мы ещё немного покапризничали. Больше для вида. А потом решили, что это не такая уж и плохая идея. Можно же записать наши приключения!

Так что мы устроились поудобнее за столом, взяли ручку и, как могли аккуратно, вывели на первом листе название: «Как мы провели лето». Хоть оно, это лето, пока ещё даже не закончилось.