От солнца не было спасения. Его холодный, слепящий свет отражался отовсюду. Могучая река была скована морозами, и лошади без страха ступили на лед. На противоположном берегу стали видны колючие деревья, все в инее. Отряд кутался в тулупы, и к княжичу подскакал седой воевода.

— На другом конце этого леса, княжич, — старик махнул рукой вперед, — на холме стоит городище Гоэцкое.

— Называй меня по имени, Боротур, я не раз говорил тебе, — лениво отозвался княжич.

— Хорошо, Иломир, — улыбнувшись, кивнул воевода.

— Значит, городище и вправду хорошо укреплено? Иначе мне бы не пришлось жениться на их девке, а?

— Князь Годомир очень мудр и ценит жизни своих воинов…

— Боротур, при мне можешь не осыпать отца бесконечными похвалами, — поморщился Иломир. — Даже самый глупый князь не станет брать штурмом городище, если это невозможно сделать.

— Да, Иломир. Твой предок, князь Брановенд Змеебор ходил воевать непокорных, но даже ему не удалось взять городище. В итоге он снял осаду и ушел задолго до того, как треснули льды. Равно, как сделаем мы.

— То есть? — не понял княжич.

— Мы не станем долго задерживаться в Гоэцких землях. После солнцестояния и празднества, когда пройдут снегопады, мы поедем обратно. Твою жену ждет новый дом на нашей Равнине.

— Я думал, я останусь в Гоэце и буду им управлять.

— О, когда умрет их вождь, ты, несомненно, вернешься туда и сядешь княжить! Нет ничего более сладкого для меня, чем застать перед смертью власть потомков Змеебора по обе стороны Реки!

— Ты еще молодой, Боротур! — хохотнул княжич. — Успеешь умереть, не торопись.

— Пусть будет на то Воля Дубрав.

В белоснежном лесу издали они заметили чернеющий холм, возвышавшийся над соснами и елями. Трудно было сказать, естественный ли это холм, или же он был насыпан древними племенами в прошедшие времена. Скорее всего, обычный лесной холм укрепили и возвысили, – размышлял Иломир, – и вождь такой неприступной крепости объединил окрестные племена под своей властью.

В эти морозные зимние дни почти все жители находились внутри городища, поэтому в лесу отряд никого не встретил, только был слышен отдаленный стук топоров, которыми орудовали лесорубы. На вершинах насыпей стоял густой частокол из толстых заостренных бревен, между краями которых мелькали черные шапки дозорных. Далее по холму высились башни и крыши домов, засеки и на самой верхушке, за вторым кольцом стен, терем и капище.

С надвратной башни дозорный что-то прокричал, завидев всадников, и дубовые ворота отворились, открыв темный проход в Гоэцкое городище.

— Только будь поспокойнее и учтивее, — шепнул княжичу Боротур. — Ты не представляешь, насколько тяжело было твоему отцу прекратить бесконечную войну и договориться о браке.

Всадники проехали под нависающим сводом ворот, и вслед за ними втащили крытую телегу со свадебными подарками. Навстречу гостям шагали несколько стариков с посохами в руках, а их длинные седые бороды бились на ветру, как знамена. За ними шли старейшины гоэцких родов. Вокруг суетились местные жители, поспешно убираясь с дороги, матери загоняли детей в дома, ловили перепуганных кур, мужчины заводили за крытые ограды овец и свиней и сталпливались по обочине, рассматривая прибывших. Эти люди вечно жили в густых лесах, под сенью мрачных дубов и сосен, и были они невзрачны: темноволосы и темноглазы, ниже людей с Равнин, взгляд их был тяжел и недоверчив.

Отряд конников остановился, к ним подошли слуги друидов, коротко стриженные и подпоясанные кушаками из волчьих хвостов.

— Есигор, проследи, чтобы коней хорошо накормили и укрыли от холода, — негромко приказал Боротур одному из княжьих дружинников.

Остальные витязи тем временем слезли с коней и привычно, полукольцом, встали вокруг Иломира и воеводы. Один из закутанных в белые балахоны друидов сделал шаг вперед, поднял посох и, откинув капюшон, произнес:

— Гоэцкая земля приветствует тебя, княжич Иломир. Наш вождь находится на востоке, воюя дальние племена холмов, посему тебя привечаем мы, друиды Гоэцкого городища и старейшины. Проходи в Чертог на Холме и насладись нашим гостеприимством.

— Наследник князя Годомира княжич Иломир благодарит старейшин и друидов за их радушие! — воскликнул выступивший вперед Боротур.

Налетел порыв ветра, принесшего новое одеяло снегопада. Хлопья снега посыпались на волосы, оседали на развевающихся бородах друидов. Старцы еще раз воздели посохи, развернулись и во главе процессии пошли вверх по дороге к Чертогу. Их коротко стриженные слуги с боков и сзади сопровождали отряд Иломира. Княжич наклонился к Боротуру и раздраженно спросил:

— Почему ты ответил вместо меня? Я уже не малый отрок, чтобы отмалчиваться!

— Их вождь не вышел приветствовать тебя, я не знаю, тут ли он или, как сказали друиды, в военном походе на востоке; в любом случае, раз вождь не удосужился лично встретить княжича, негоже и княжичу проявлять внимание к его наместникам. Это обычай! — потирая усы, ответил Боротур.

— Понял. Ты сказал, друиды?

— Так в Гоэцкой земле зовут жрецов. Они являются наместниками вождя в его отсутствие.

— Странно. У нас волхвы никогда не лезут в управление Равниной.

— Когда-то лезли, — Боротур усмехнулся, — после обезглавливания одного волхва перестали. Но об этом в другой раз.

Чертогом на Холме звалась цитадель Гоэцкого городища – обнесенный частоколом со рвом терем вождя. Ворота распахнулись, и, пройдя по мосту через ров, процессия оказалась перед Чертогом. Размерами и благолепием он уступал хоромам князя на Равнине, но все равно был велик и мог вместить множество народа. С боков теснились пристройки, избы слуг, терема некоторых из друидов. Прочная лестница вела к деревянному, резному крыльцу. По обе стороны от него возвышались два истукана – громадные статуи из обожженной глины, только очень темного цвета. Их огромные пустые глазницы взирали отстраненно и бездумно, и Иломиру стало не по себе.

Внутри несколько слуг помогли им переодеться, очистили от снега. Друиды тут остановились и сказали, что они должны заниматься делами приготовления к свадьбе и последующему празднеству зимнего солнцестояния, и поэтому на время покидают княжича. Самый высокий из них, друид по имени Зенгул Йорай, заверил, что вечером они обязательно уделят время княжичу и ответят на интересующие его вопросы.

— У друидов и всех посвященных в их тайны двойные имена. Второе дается после приобщения к их обрядам, — объяснил Боротур.

У притвора брали начало две широкие лестницы, ведшие к двум половинам чертога – мужской и женской. А за лестничным перекрестьем у стен находились большие очаги и вытянутый пиршественный зал. Иломира, Боротура и остальных их дружинников проводили в покои в мужской половине чертога.

Княжичу отвели просторную горницу в дальней части чертога, находившуюся над очагами – где было теплее всего, – это не считая самой печки внутри комнаты. Ставни были широкие и заделанные слюдяными окнами, если же все равно было холодно – у стены стояли щиты, обитые войлоком и сукном, размером ровно с окно, их нужны было только втулить в проем. Кровать была широкая, так что на ней улегся бы и вол. Множество подушек и тяжелые одеяла обещали теплые ночи, несмотря на стоявшие морозы. В сундуках лежала запасная одежда и разная утварь. По всей видимости, это была лучшая комната для гостей или же вовсе одна из горниц вождя.

Иломир переоделся и подошел к окну, открыв его. На заднем дворе Чертога стояло капище. Навершия высоких столбов и идолов были вырезаны в виде волков, воронов и лис, несколько каменных изваяний изображали медведей. Какие-то истуканы в точности повторяли те, что стояли у подножия крыльца в Чертог. На некоторых плоских камнях, расставленных на первых взгляд случайно, стояли зажженные свечи или лампы, в точности разглядеть было трудно. Огоньки дрожали под снегом и ветром, то затухая, то разгораясь, а порой совсем пропадая.

Пиршественная зала сейчас была пуста, если не считать княжича и воеводу, которые утоляли голод. За отдельным столом ели трое их дружинников. Было вдоволь орехов и ягод, соленой оленины; пить им подали медовый напиток с пряностями и шишками.

— По обычаям Гоэцкой земли, иноземный жених не должен преждевременно видеть лица своей невесты, — рассказывал Боротур. — Поэтому ты ее впервые увидишь во время обрядов.

— К чему такие сложности?

— Обычаи, — развел руками воевода. — И сама свадьба и подготовка к ней сопровождаются обрядовыми приготовлениями, ритуальными жертвами. Раньше болтали, что человеческими, — Боротур подмигнул, — Но я точно не знаю.

— Как ее хотя бы зовут?

— Насколько помню, Келгаси. Но когда я в последний раз был с посольством у вождя, она была совсем мала. Девчонка. Когда это было-то, — Боротур поймал ртом седой ус и принялся сосредоточенно смаковать. — Лет десять назад.

— А если…? — Иломир криво усмехнулся.

— Нет, если она и лешему в невесты не годится, тебя никто упрекать не станет! — расхохотался воевода. — Но насколько я слышал, — Боротур понизил голос, — она и змею в суженые пошла бы.

— Есигор! — Иломир окликнул одного из дружинников. — Как наши кони?

— Вдоволь сена, и стойла теплы! Лично проследил, княже! — отозвался тот.

— Свадебные подарки?

— Телегу разгрузили, княже.

— А где Велко? — спросил Иломир у Боротура.

— Велко я послал найти кузнеца – у моего коня подкова отходит.

Вскоре воеводу, как старшего в отряде, пригласили на беседу главы родов. Бородатые мужчины в добротных кафтанах и красных сапогах расспрашивали о Равнине, о делах торговых, интересовались, сможет ли Годомир помочь им в борьбе с восточными племенами. Воевода тут, разумеется, знал больше княжича, поэтому Иломир пошел в нижний город, размять ноги.

Избы, лавки, крытые соломой загоны для скота – ничего особо примечательного в городище не было. Людей на улицах было мало, видимо, все отсиживались дома. Мерно шел снег, ветер со стоном гулял по узким улочкам. В одну из таких забрел Иломир. Наверное, конец улицы был перестроен, так как он упирался в сложенную из булыжников стену кузницы. Ее построили позже остальных домов, поэтому образовался тупик. Но то, что княжич нашел на этой улице, повергло его в ужас и гнев. У стены кузницы на снегу распростерся Велко. Его глаза были широко выпучены, одежда изорвана, а горло пересекали длинные раны, как от когтей. Земля вокруг была истоптана – дружинник метался из стороны в сторону, от стены к стене в неравной борьбе с неизвестным врагом. И из-за этого следов нападавшего было не различить, и они не вели назад из тупика, а обрывались, словно нападавший взлетел или вспрыгнул на крышу.

Вечером Зенгул Йорай пришел раньше, чем обещал. Он был окружен взволнованными старейшинами и слугами. Иломир и воевода с дружинниками сидели за столом в пиршественной, ожидая объяснений. Отчаянно кусавшему ус Боротуру удалось остудить пыл княжича и уговорить его выслушать извинения и разъяснения друидов. К тому же, высказал догадку воевода, некоторые из старейшин, сами претендуя на Гоэцкие земли, могли этим убийством попытаться сорвать свадьбу Иломира.

Зенгул Йорай не просто увещевал княжича не отменять свадьбу. Он преподнес ему дар от имени вождя – серебреную сбрую. Клятвенно он обещал найти и наказать убийц.

— Мы возмущены тем, что убийство произошло прямо в городище. Наши слуги обшаривают холм в поисках нерадивого, — качая головой, проговорил Зенгул.

— Следы как от нападения дикого зверя, — не слушая друида, пробормотал княжич.

— Разве дикий зверь не может быть убийцей?

Ночью никто не собирался спать, наоборот – готовился пир. В жарко натопленной зале ставили дополнительные столы и скамьи, на полу расстилали шкуры. Почетным гостям вынесли резные кресла и тяжелый стол, который поставили поперек остальным во главу залы. Там подготовили места Иломиру с воеводой и знатным купцам со старейшинами родов. За остальными столами рассаживались воины, купцы и приближенные к вождю люди. Для пущего удобства кресла укутали в меха, гости уселись; и под лютни и дудочки в залу начали заносить яства и кушанья.

Вереницы виночерпиев и стольников расставляли зажаренных целиком свиней, гусей в окружение тушеных грибов. На больших хлебах лежали куски оленины, на овальных деревянных подносах покоились крупные рыбины, пропитанные соками и приправами, обложенные брусникой и яйцами. Тетерева в чесночной подливе, лососевая икра в чашах, сыры – даже у привычных к княжеским пирам гостей разбегались глаза.

В чаши непрестанно подливали мед, брагу и иной хмель, кому-то для освежения подавали молоко. Спустя время, хмурый княжич порядком повеселел, позабыв о смерти своего дружинника, и даже воевода, вечно напряженный и кусающий ус, выглядел беспечным, впрочем, он умел напустить на себя такой вид, когда требовалось. Их спутники давно болтали с воинами городища, сидя на нижних столах, и громко слышался смех Есигора.

Из скрытого в тени прохода появилась белая фигура в сопровождении слуг. Зенгул Йорай прошел в центр залы и встал напротив стола княжича и старейшин. Все стихли, глядя на предсвадебный обряд. Боротур встал, вытер усы, и вышел из-за стола, подозвав своего дружинника. Тоже самое сделал Зенгул, подав знак своему слуге. Обряд обмена подарками проводился обычно между отцами брачующихся, но сейчас вместо них были друид и воевода. Боротур покусывал ус и слегка щурился, смотря на Зенгула, чье высохшее бородатое лицо было скрыто низко надвинутым белым капюшоном, так что даже глаз не было видно. Воевода взял у дружинника какое-то блюдо и, повернулся к друиду.

— Да благословит сей брак Воля Дубрав и духи предков! — торжественно и громко сказал он и протянул блюдо, на котором покоился свежезабитый черный петух в окружении сверкающих зимних яблок – ритуальный свадебный дар от жениха.

Коротко стриженный слуга принял блюдо, пригнувшись рядом с друидом, как терновник склоняется в тени дуба-великана.

— Да примет эту жертву Обитающий За Великой Дверью, и Рогатая Лисица благословит в танце, — произнес друид загадочные слова и костлявой рукой вытянул перед собой серебряно поблескивающий серп.

Подобно лесному пожару, ропот пронесся по пиршественной зале, и тут же смолк. Воцарилась тишина. Свадебный дар со стороны невесты был необычен, а слова Зенгула еще более туманны и непонятны Боротуру. Но он нашелся, что сказать и кивнул дружиннику, чтобы тот взял серп.

— Пусть этот серп, в руках будущего потомка Равнины и Леса, срезает колосья в мире и покое.

Друид медленно склонил голову, то же сделал Боротур, подтверждая, что обряд свершен. Затем старик развернулся и скрылся в темном проходе, откуда пришел. Радостно загомонили дружинники, гоэцкие воины подбросили вверх черные соболиные шапки. Вновь задули в дудочки и заиграли лютни, и пир продолжился.

Когда большинство насытилось, то под веселое потрескивание поленьев в очагах разговоры потекли быстрее. Воевода расспрашивал старейшин родов про их военные дела на востоке. Иломир узнал много нового о войнах, что вел Гоэцкий вождь в далеких землях востока. Там издавна расселились пастухи и козопасы, и выкурить их из холмов за многие века не смог никто. Ходят слухи, что козопасам ведомы древние тайные твердыни в полых холмах, куда в случае большой опасности они уходят всем народом. Из-за каждой кручи в неприятеля будет лететь стрела, за каждым поворотом тропы будет ожидать засека с копейщиками. Это на своей шкуре узнали гоэцкие удальцы и больше в северные увалы не совались, сражаясь тогда, когда холмовики выходили из своих укрытий для очередного набега.

Не было сомнений, что старейшины все это рассказывали, надеясь, что дружины князя Годомира помогут им отбиваться от напастей. Боротур ничего конкретного не обещал, но Иломиру итак было ясно, что раз эти леса станут его будущей вотчиной, их придется оборонять. Увлеченные беседой, они стали говорить о дальних землях к западу и к северу, где жили иные лесные племена, диковинные звери и цверги. Шепотом упоминали о страшных рогатых чудовищ, что спускаются с гор и разоряют людские селения.

Но вскоре все стихли, и в полумраке пиршественной залы раздались стонущие звуки свирели. В небесно-голубых одеждах на середину выступили трое друидов-сказителей; и отсветы от огня очагов причудливо играли в складках их плащей. Один из друидов держал левой рукой маленький барабан, обтянутый овечьей кожей, второй сосновую свирель, а третий стоял посередине, наклонив голову в знак приветствия почетных гостей. Друиды недавно вернулись из странствия – два года назад на лодках они сплавились вниз по Реке и побывали в чужой южной стране. Там они узнали множество гимнов и стихов, которые сейчас и пели во мраке залы.

Разморенного теплом, доброй едой и хмелем, Иломира клонило в сон, и слушал он не очень внимательно. Сказитель мерно пел:

…В чащу за девами о златых одеяниях
Принц завлечен был поцелуем колдовским.
И, как поется в сказаниях,
Прошел под аркой, дриадой маним…

Старая песнь повествовала о молодом принце, который на охоте наткнулся на хоровод дев-дриад, одна из которых поцеловала его, и, навсегда зачарованный ее магией, юноша последовал за ней в проход под мраморной аркой; больше королевича не видели нигде на земле.

Иломир уже засыпал, когда, то ли наяву, то ли уже в дреме, увидел, как в конце зала, в полумраке, незаметно скользит женская фигура. Она остановилась, взглянула на княжича; блеснули в улыбке ее белые зубы, и девушка исчезла в темноте чертога.

Холод княжича не беспокоил – его горница была утеплена на славу; но, несмотря на уют и горячую кровать, спал он плохо. То и дело просыпался в кромешной ночной тьме, ему чудился вой и скрежет за окном. Иломиру снились долины у далекой горной гряды, глубокие и тихие, и черные медведи, кружащиеся в медленном танце под белой луной. В дикой и завораживающей пляске, появившейся задолго до первых княжеств на Равнине.

Утром его разбудил Есигор, и в сопровождении дружинника, Иломир спустился в залу.

— Старейшины обмолвились, что по обычаям в предшествующие свадьбе ночи должны быть выполнены обряды. Обмен дарами на пиру – первый из них. А в день свадьбы полагается заклать последнюю, главную жертву в честь зимнего солнца, так как бракосочетание выпало на празднество, — сказал Боротур, пока княжич ел. — Странно, что Зенгул еще ничего об этом не поведал.

— А что значило, когда он поднес серп как дар?

— Я пытаюсь это понять, — понизив голос, сообщил воевода. — Старейшины говорят, что когда-то серп был дурным предзнаменованием, ничего более; а что люд зашептался, так это от неожиданности такого подарка. Но другие старейшины обмолвились, что это послание, своего рода знак, но что он значит, неясно. Тут только друид разъяснит, и то не любой. Что до слов Зенгула – я не припомню, чтобы в Культе Дубов была еще и какая-то лисица. Их верховный бог обитает за дверью, то есть дубом. А тотемам зверей могут поклоняться перед охотой, но никогда не упоминают в иных обрядах.

— Значит, Зенгул меняет веру своих предков?

— Не знаю, Иломир, может быть. Вождь Гоэца давно в походе, он мог и не прознать об этом. Но не нравится мне это, княже.

На весь день княжич с воеводой были предоставлены сами себе. Они рассматривали оружие и трофеи в тронной горнице вождя, благолепной и маленькой. Посетили заваленную рукописями комнату, в которой хранились старые книги по гаданию, громники, лунники и сносудцы. Под вечер у Чертога начали собираться люди. Слуги друидов пригласили их во двор, где уже стояли старейшины со своими людьми и сами жрецы.

— В эту ночь мы принесем жертву у Великой Двери! — громко провозгласил Зенгул Йорай.

Во главе закутанных в белое друидов он начал спуск к воротам, за ними шли Иломир, Боротур и старейшины, следом – друидовы слуги, княжевы дружинники и люди старейшин. Замыкал шествие простой люд, который во множестве последовал за ритуальной процессией. Никто не зажигал факелов, и в ночной темноте люди казались лишь тенями.

За воротами раскинулся лес, но, свернув в сторону, процессия вышла на просторную поляну, на краю которой из зимнего марева вырос гигантский дуб, гоэцкая святыня. У подножия дерева лежала чашеобразная глыба мрамора, поалевшая после многих лет жертвоприношений. Из-за облаков показалась полная луна, и ее серебристое сияние разогнало дымку и осветило все вокруг, резко очерчивая соболиные шапки людей. Все встали широким полукругом у дуба, а друиды подошли ближе к дереву. Их одеяния сливались со снегом, делая жрецов похожими на призраков.

Протяжно замычал какой-то зверь, и справа княжич увидел белого быка, жертвенного великана, чья спина не знала плуга, а рога – веревки. Его вел коротковолосый слуга, держа за морду, словно овцу. Но приблизившись к поляне, бык испугался столпившихся людей или ему стало не по себе в тени гигантского дуба. Он замычал громче, замотал головой и запрыгал, так что у княжича под ногами затряслась земля. Незадачливый слуга не смог удержать зверя и отлетел в сторону, ушибленный в ребра.

Избавившись от своего сторожа, бык остановился между деревом и друидами, широко расставив копыта и напряженно втягивая холодный воздух. Его молочные бока мерно двигались в такт дыханию. Иломиру было хорошо видно, как пар густыми клубами поднимался от его морды к поросшей омелой кроне дуба, словно жертвенные воскурения.

От друидов отделилась фигура без посоха. Жрец прошел вперед и встал на некотором отдалении напротив зверя, боком к толпе. Княжич теперь заметил, что то был наиболее молодой друид, чернобородый и кряжистый. В лунном свете была видна его невзрачная одежда под мантией, но ни блеска стали, ни намека на иное оружие. Все происходило почти в полной тишине, только бык, выпятив грудь, словно грозовую тучу, нервно фыркал и низко мычал, как бы предупреждая людей.

— Как он голыми руками одолеет зверя? — прошептал Иломир воеводе.

— Смотри.

Бык пригнул голову, коснувшись земли подгрудком, и стукнул копытом раз, потом другой. Сугробы мягко хрустели; рога угрожающе сверкали. Резко и беззвучно зверь сорвался с места, белым фантомом бросившись на застывшего друида. Светлые пятна и тени перепутались, послышался свист веревки. Чернобородый жрец отпрыгнул в сторону, натягивая путы. Бык крутнулся, не увидев перед собой человека, и из-под копыт прянула снежная пыль. Он засопел, его яростные глаза отыскали друида, и зверь бросился снова.

Жрец легким движением отклонился в сторону. Бычьи рога задели распахнувшуюся от ветра мантию, но чернобородый взмахнул руками, и веревка свилась в петлю. Обхватив этим арканом рога, друид дернул на себя. Бык бешено взревел и кинулся на него, грозясь втоптать в снег. Вновь отступив, жрец запрыгнул на приостановившегося зверя и обхватил ногами шею. Он натянул веревки, превратив их в поводья. Бык замер как вкопанный. Опустив голову, он некоторое время тщетно пытался разорвать путы.

Они стояли у мраморного кубкообразного камня под сенью дуба. Наконец, бык прекратил попытки порвать петлю и окончательно застыл. Неожиданно для княжича друид отпустил веревки, но зверь больше не пытался сопротивляться. Чернобородый взялся руками за рога, медленно оттягивая их назад и вверх. Покорно и медленно бык задрал морду, обнажив мощную шею.

В правой руке друида вдруг появился тускло сверкающий серп. Он нагнулся, с силой вдавил лезвие в бычью шею. Вены на руке жреца взбухли, на лице на мгновение застыла напряженная маска. Но вот друид резким движением разрезал плоть, с трудом рассекая ее поперек.

Бык рухнул на колени, захрипел и заклокотал. Кровь начала толчками изливалась из рваной раны. А после черный поток неостановимо хлынул на его шкуру, снег и щедро наполнил мраморную чашу. Издыхая, белый бык уставился своими бездумными глазами на людей.

Эту страшную немую сцену нарушил Зенгул. Верховный жрец подошел к поверженному животному, а чернобородый друид почтено отступил. Зенгул воткнул свой посох в снег и склонился над мраморным алтарем, полным крови. Погрузив в нее два пальца каждой руки, он выпрямился и, стоя напротив дуба, что-то зашептал. Затем друид прислонил пальцы ко лбу и начертал на лице кровавые линии, через глаза до подбородка.

Зенгул Йорай повернулся к народу и протянул руки, будто бы призывая к себе.

— Теперь иди, — Боротур подтолкнул Иломира под лопатки, и тот, смущенный загадочным обрядом, неуверенно зашагал к друиду.

Ему не нравилась жуткая торжественность этого ритуала. Слишком кровавым и мрачным он был по сравнению с жизнерадостными церемониями на родной равнине. Приближаясь к Зенгул, княжич заметил, что сбоку к дубу подходил кто-то еще. Иломир слегка повернул голову и увидел девушку в мехах, чья голова была скрыта капюшоном, а на груди сверкал амулет из звериного клыка. Она встала рядом с Иломиром, без стеснения, будто привыкла к подобным обрядам.

Друид вновь повернулся к дубу и упал на колени. Его примеру последовала девушка, и княжич решил сделать то же самое. Девица обнажила тонкие кисти, украшенные золотыми обручами, и сбросила с себя капюшон. По плечам змейками заструились русые волосы, в блеклом свете казавшиеся пепельными. Иломир скосил глаза – девушка была хороша, ее тонкий нос был резко очерчен сиянием луны, щеки на морозе покрылись румянцем, а губы были слегка приоткрыты, как от волнения. Тут она заметила взор княжича, но не ответила взглядом, а лишь улыбнулась, обнажив ряд ровных, белых зубов.

Закончив бормотания, Зенгул Йорай встал, окунул пальцы в мраморную чашу и подошел к ним. Его широко распахнутые серые глаза словно не мигали.

— Благослови свою служительницу, Обитающий За Великой Дверью! — друид приложил два больших пальца ко лбу девушки, провел ими до носа и затем в стороны, по щекам. — Келгаси Йонне, — произнес он ее имя.

— Восприми все дерзновение такой щедрой жертвы, Рогатая Лисица! — друид повернулся к княжичу, докоснулся пальцами до крыльев носа и развел вверх, по обе стороны глазных век, словно нарисовал рога. — Иломир сын Годомира.

Казалось, что бычья кровь пахла мятой и снегом. Княжич чувствовал, как она немного грела лицо, но ему хотелось как можно скорее смыть кровь закланного зверя. Они с Келгаси поднялись, учтиво поклонились Зенгулу и пошли обратно в толпу.

— Что он бормотал там, у дуба? — спросил княжича Боротур.

— Я почти не слушал. Что-то про благословение и жертву.

Воевода закусил ус, а потом бесхитростно хмыкнул.

— Но Келгаси действительно красавица…, — добавил Иломир.

Едва забрезжило солнце, Иломир поднялся, намереваясь послать за волхвами, как он делал всегда после загадочных и зловещих снов. Но вспомнив, где он, княжич махнул рукой и решил не рассказывать никому, так как подумал, что от Боротура ничего толкового не услышит. Снилась ему полая каменная башня, внутри нее крутил мельничный жернов закланный ночью бык, но из-под круглого камня сыпалась не мука, а звезды, которые бык давил копытами, и те трескались и разбивались на куски. Княжич пытался остановить быка, но безуспешно, а потом он зачем-то присоединился к нему и сам стал вращать мельничный жернов.

— А вот и ты, княже, — приветствовал его в сенях Есигор. — Воевода велел сказать, что как решишь, так и на охоту.

— Сейчас и поедем. Только Боротура дождемся, — ответил Иломир и сел во дворе, глядя, как ловчие раззадоривают собак, дразня их своими соболиными шапками.

Старый воевода медленно вышел во двор, держа в руках тряпичный сверток. Сев рядом с Иломиром, он развернул его и выбросил под ноги птичьи кости. Боротур сощурился и принялся разглядывать сложившиеся из костей узоры, разглаживая усы.

— Кости говорят, что охот будет удачной.

Княжич вяло кивнул и спросил про друидов.

— На охоте их не будет. А ты верно спросил. Надо нам переговорить с ними, — помолчав, Боротур добавил. — Оставим, пожалуй, половину из наших людей в городище, пока будем охотиться.

— Добро.

Под нервный и радостный лай охотничьих псов конники выехали через ворота. С каждым всадником скакало несколько слуг, ловчих и загонщиков. Ехали и коротко стриженные слуги друидов, хотя ни один из самих жрецов, как и сказал Боротур, не выехал с ними охотиться. Городище осталось позади, они углублялись в лес; падали крупные снежные хлопья, и деревья стояли вокруг безмолвной белой стеной. Старейшины сбились в конные группы, негромко общаясь между собой. Большинство ехало рядом с княжичем с воеводой. Беседовали поначалу вновь о военных вестях, потом завели разговор о делах торговых. Иломиру наскучило их слушать, и он отъехал вперед, любуясь зимним лесом.

Казалось, вся природа уснула, замерла – ни белки, ни птицы, только белая немота. У крохотной поляны княжич заметил коня, ожидающего своего седока. На окруженном толстыми деревьями лужку находился коротко стриженный юноша, один из слуг друидов, что поехал с ними. Он стоял на коленях напротив пня, оконечность которого с помощью ножа и искусной руки была превращена в голову кабана. Юноша сложил под пень ворох шишек и желудей и окуривал их неким духовым инструментом. Небольшой мех наполнялся воздухом, в деревянной чашечке тлели измельченные ветки, дым от них проходил по трубочкам, – приспособление очень походило на волынку, – и юноша выдувал этот пар на желуди и кабаний идол. В перерывах он еле слышно что-то бормотал:

— Зверь из лесных глубин, зверь черных чащоб, не обратит взора на небеса, всегда готов вкусить человеческую плоть и кровь. Ни один из зверей не убивает в поединке, лишь он. Никто не повергнет ни человека, ни зверя одним ударом, он же убивает с одной ярости, как ножом. Только зверь из лесных глубин, зверь черных чащоб…

Юноша говорил еще что-то, выполняя некий охотничий обряд, но Иломир не стал слушать и поехал дальше.

Вскоре охотничьи псы унюхали зверя, которого спугнули из елового логовища. Хрипло, наперебой завыли рога, с улюлюканьем по бокам помчались ловчие и самые быстроногие псы, чтобы не дать животному уйти в сторону. Остальная охотничья свора и всадники ринулись во весь опор. Очень скоро Иломир, вырвавшийся вперед, увидел громадного вепря, который ураганом несся через чащу, с шумом разламывая заросли орешника и сбивая низко нависшие ветви. За ним мчалась группа собак, норовя вцепится ему в копыта, закрутить, завалить. Кабан был так велик, что в холке достигал седла коня; он был темно-бурый и с совсем черными подбрюшьем и ушами.

Вепрь увязал в снегу, и поэтому длинноногие псы и кони догоняли его. Слева от княжича скакал Есигор, остальные всадники немного поотстали, и Иломир был ближе всего к зверю. Безобразное чудовище, брызжа слюной, лягало псов, которые неистово цеплялись за его ноги. Вот копыто метко ударило и размозжило голову одной из собак. Уже отсюда княжич чувствовал невыносимый дурной смрад, видел дыбом стоящую на спине полосатую щетину. С визгом и бешеным хрюканьем кабан вмял в снег пса, который неосторожно перегородил ему дорогу. На мгновение явственно послышался жалобный скулеж и хруст ломающихся костей. Иломир на скаку привстал в стременах и спустил тетиву лука.

Стрела пронеслась над загривком и впилась в древесный ствол прямо перед рылом кабана. Тот встрепенулся от неожиданности, и мига замешательства хватило, чтобы лающие псы со всех сторон окружили зверя. Всадники осадили коней, и Есигор тоже выстрелил в кабана. Стрела вонзилась на две ладони выше уха, но чудище, казалось, ничего не почувствовало. На Иломира злобно глянули яростные маленькие глаза, будто бы мечущие искры. Из пасти вепря росли рога и валил пар.

Если бы Иломир знал все повадки этих лесных чудищ, он бы более осторожно преследовал дичь. Но на Равнинах водятся лишь некрупные кабаны, и зачастую охотничья свора сама разделывается с ними, а людям остается только добить животное. Поэтому княжич не усвоил, что окруженный и разъяренный вепрь крайне опасный противник, предпочитающий биться до последнего.

Псы не решались атаковать, оглушительно лая, но сам зверь, не размышляя ни секунды, издал ужасающий рев и бросился на княжича. У Иломира перехватило дыхание, он на мгновение оцепенел. Неуловимо сверкнули острые, словно раскаленные, клыки вепря, но еще быстрее оказался Есигор.

То ли его конь перепугался от смрада чудища или его рева, то ли Есигор сам прянул, спасая своего княжича от сокрушительного удара, но вепрь влетел в лошадиную грудь, распорол ее клыками, опрокинул и перевернул самого коня и, давя все на своем пути, кинулся бежать. Скакун Иломира тоже вздыбился от страха и сбросил седока. Княжич подполз к повергнутому наземь Есигору. У дружинника была до кровавого месива раздавлена грудь, изломаны ноги, округлившиеся глаза бегали и выкатывались из орбит. Он пытался что-то сказать, но из горла вырывался лишь хрип.

Вне себя от гнева и горечи, Иломир вскочил на коня и нещадно погнал его вслед за кабаном. Напрасно его звали и окликали Боротур и другие конники, прискакавшие к телу Есигора. Молодой княжич ожесточился на вторую смерть своего дружинника в этих землях, а обида и чувство вины еще больше подогревали его горячую кровь. Псы давно выдохлись и отстали, зверь черным пятном маячил впереди среди деревьев. Начало смеркаться, пошел снег; и вепрь, и мохноногий скакун княжича утопали в сугробах. Чудовище было ранено, до Иломира порой доносилось похрюкивание и хрипы, но зверь все равно отдалялся, в то время как его собственный конь уставал и раздвигал копытами снег все медленнее.

Наконец вепрь скрылся, ужасающим фантомом растворился в снежной пурге. Иломир успокоился, гнев его поутих, и он осознал, что не знает, в какой стороне находится городище. Он ехал, пока не оказался у расщелины посреди леса. Она была очень глубокой; должно быть, древняя река со временем промыла землю и углубилась так сильно, что образовала ущелье. На противоположной стороне у края высилась скала, смотрящаяся довольно странно для чащи, а за ней в снежной мгле угадывались далекие склоны горной гряды.

Иломир повернул коня назад и заметил, что на скале сидел какой-то крупный зверь, но не успел приглядеться, как он исчез. Через некоторое время снег перестал идти, и ничто не нарушало тишину, кроме хруста глубоких сугробов, в которые проваливался конь, тяжело храпя. И тут княжич услыхал отдаленный стон волынок и свист флейт. Иломир встрепенулся, не мерещится ли ему от усталости, но скоро услышал музыкальную игру еще отчетливее.

Он направил коня на звук и вышел к поляне, по центру которой стоял древний могучий ясень. А вокруг дерева невесомо и воздушно танцевали люди в бурых и черных масках, шапках в виде голов волков и лис. Некоторые из них играли на свирелях и волынках, и все были одеты легко для такого холодного зимнего вечера. Одна из фигур заворожила княжича – еле прикрытая желтыми шкурами, кружилась молодая девица, сущая вакханка, с убором в виде лисьей головы с оленьими рогами. Иломир в недоумении наблюдал за их странной пляской, за босыми девичьими ступнями, бесстрашно топчущими снег, ее белеющими икрами, полуобнаженными плечами, на которых, сливаясь с желтым мехом, рассыпались золотые волосы.

Княжич заметил, что у человека, чью голову плохо скрывала маска, коротко острижены волосы. Вдруг музыка прекратилась, самозабвенно исполняющие ритуальную пляску люди увидели его, и не успел он сказать и слова, разбежались, как от дикого зверя. Иломир попытался преследовать кого-то из них, бессознательно он направил коня вслед девице, но его скакун очень устал и отказывался переходить вскачь, и княжич лишь увидел сверкающие обнаженные ноги стремительно удаляющейся фигуры. Тогда он понуро направил коня брести по направлению, куда убежали неведомые лесные танцоры, и вскоре вдали различил чернеющий холм городища.

Еле держащимся на ногах его снял с коня дружинник, из тех, кого они оставили в городище. Он помог княжичу добраться до его горницы и улечься на постель, потом принес ему еду и питье.

— Где Боротур? — спросил Иломир.

— Прискакал после охоты, взял всех наших и ускакал искать тебя, княже. Мне наказал в городище быть. Так с вечера воевода и не вернулся.

— Но уже почти ночь!

— Да, но друид не хочет никого посылать на поиски. Он говорит, ночью в лесу небезопасно.

— Разыщи мне Зенгула.

Иломир весь взмок, тело было очень горячим, мысли путались. Должно быть, на морозе он подхватил лихорадку. Дружинника с Зенгулом он так и не дождался и провалился в тяжкую болезненную дрему.

Проснулся он от скрипа ставней и веяния холода. Мелькнувшая над ним тень мгновенно выбила из него весь сон. Тускло сверкнула сталь, неизвестный кинулся на него, но княжич увернулся, удержал руку нападавшего, и сильно ударил его ногой. Противник отлетел на сундуки. Сон помог Иломиру справиться с болезнью, он, выносливый юноша, полный сил, уже не чувствовал усталости.

Княжич вскочил, схватил лежавший у кровати кинжал и атаковал сам. Голова убийцы была скрыта маской, изображавшей черно-бурую лисицу; кроме ножа, никакого оружия у него не было. Иломир увел в сторону вражеский тычок и полоснул по животу. Кинжал рассек одежду, звонко закапали на пол капли крови. Противник метнулся в сторону, в мгновение ока очутился у окна и мягко, по-кошачьи выпрыгнул. Княжич высунул голову наружу – убийца, ловко прыгая по широким ставням, достиг земли и, прихрамывая, устремился вниз с холма. Иломир схватил ножны с мечом и бросился за ним. Кроме бледно мерцавшей новой луны не было видно ни одной звезды; и в мертвенном свете полумесяца он увидел своего дружинника, лежавшего во дворе с перегрызенным или перерезанным горлом. Гнев пеленой застлал его разум, княжич побежал к воротам, несмотря на холод и темноту. Калитка в воротине городища была открыта. Ни одного дозорного поблизости не находилось, что было странно.

Очень скоро Иломир нагнал врага, который стремительно уходил вглубь леса. Но, несмотря на всю прыть и страх и петляние следов, ранение не давало ему оторваться от преследователя. Княжич нагнал хромающего и прижимающего руки к животу убийцу и с размаху разрубил ему спину. Тот лишь вскинул руки и беззвучно повалился в снег.

Иломир стоял, тяжело дыша, и до него начало доходить, насколько глупо он поступил. Княжич находился в чаще, без меховой одежды, и вновь не уследил, в какой стороне городище, ведь его враг постоянно менял направление бега. И вот он теперь стоял над телом убитого, и панический страх подкатывал к горлу. А ночной зимний мороз жесток.

Наугад он побрел в сторону и спустя некоторое время вышел на занесенную снегом узкую прогалину, поросшую по краям продрогшими березами. В просвет ступила фигура, закутанная в длинный золотистый плащ, к которому были пришиты полоски и полукруги светло-рыжего меха. Голова была скрыта убором в виде приделанной к капюшону морды рогатой лисицы. Иломир увидел тонкие кисти, которые откинули одеяние. Княжич заметил сверкающие в улыбке белые зубы и неожиданно для себя узнал Келгаси. В глаза непривычно ярко блеснул луч месяца, отраженный от искрящегося на ее груди амулета из звериного клыка. Келгаси остановилась и ласково улыбнулась. От холода у Иломира стало сводить ноги, и откуда-то из глубины леса послышался отрывистый лисий лай.