Дрюня открыл глаза и сморгнул сон, налипший на веки, как листики речной мяты. Огляделся и увидел, что стоит посреди мрачного ельника. Впереди поваленные стволы деревьев лежали кучей, словно кинутые для костра.

– Матушка моя, ива! Как это меня сюда занесло? – ахнул Дрюня и запустил пальцы в соломенные патлы на голове.

Говорила же бабушка Яра, обходи ельник за три версты, не следует там человеку ходить. Пошёл землянику проведать на ближайших полянах и вон как увело. Дрюня огляделся: так и есть, в самую глушь. Он хотел уже повернуться и припустить в сторону родимого леса, но что-то удержало. Тонкий звук, похожий на плач, шёл от кучи сушняка. Душа в груди криком исходила: не ходи, не смотри, обойди чужую беду стороной! Но где ж там, к другому приучен.

Он осторожно обогнул кучу и замер, прижав руки к груди, как зайчонок лапки. Куча оказалось берлогой лесной кошки, а она лежала рядом, пронзённая пернатой стрелой.

Дрюня медленно подошёл к ней – уши кошки подрагивали, полузакрытые глаза зеленовато светились. Заметив его, дернулась, в глазах мелькнуло что-то жалкое, похожее на мольбу. Но тут же обмякла. Испустила дух. Угасли помутневшие глаза и зеленоватый дымок медленно вытек из пасти.

Всё, что он мог сделать для неё – завалить тело ветками. Стрелу бы вытащить, но сколько он не пытался – застряла намертво. Дрюня не удержался, погладил кошку по голове, шепча заветные слова, которым бабушка обучила:

– Беги, лесная красавица, по зелёным лугам, к подолу Великой Матери, она тебе новую шубку сошьёт.

Вдруг снова раздался тоненький плач, и к ногам мальчика из норы выкатился полосатый с рыжиной колобок. Дрюня и подумать не успел, как руки сами собой подхватили его и прижали к груди. Слепой котёнок тыкался в ладони, чуя родной запах, и выпрашивал молока. Вот о чём взглядом молила кошка-мать – защитить её детёныша. Дрюня замотал котёнка в подол рубахи и припустил прямиком до избы.

Бабушка Яра, сидящая у окна за веретеном, встретила ворчанием: где носило непутёвого, уже и отвара с пустырником напилась, совсем не жалеет старуху. А ей бы ещё годков пять-семь протянуть, пока он, бестолковый десятилетка, в рост не войдёт. Тогда и преставиться не горько.

Внучок подбежал к ней, и ткнулся соломенной головой в грудь, а потом распутал подол рубахи, показал находку. Полосатый слепыш, пригревшись у пуза мальчишки, спал, громко мурлыча во сне.

Бабушка покачала головой, хотя ей привычно было, что он то и дело притаскивает в избу всякую деревенскую, а то и лесную раненую живность.

Котёнок проснулся и тонко замяукал, требуя еды. Дрюня положил его на колени бабушки и кинулся наливать козье молоко в глиняную мисочку. Несмышлёныш долго приноравливался, сначала неумело слизывал молоко с Дрюниного пальца, потом со стеночки миски.

Бабушка Яра рассматривала котёнка.

– Где ж ты его взял? Вижу, что лесной, а чей, понять не могу. А хвост-то какой длиннющий! – удивилась она, выпростав из-под лап котёнка длинный и пушистый хвост.

Мальчик терпеливо держал мисочку, чтобы не опрокинулась, и рассказал без утайки о своём приключении.

– О-хо-хоюшки, и кому это лесная кошка помешала, что стрелу на неё не пожалели. Что ж, выхаживай. Подрастёт, увидим, кого нам лес подарил.

Сытый котёнок тут же замурлыкал, да так довольно, что бабушка сменила печаль на радость, а Дрюня заулыбался. Взял мохнатый колобок и давай наглаживать.

– Бабушка, только послушай, как он мурчит, мурлыка полосатый. Я назову его Мурга!

***

Хозяйство у Дрюни с бабушкой Ярой нехитрое. На огороде сеяли репу и лук, в летней сараюшке обитала коза, на зиму переселявшаяся в избу, и сколько-то курочек с петушком.

С хлебом было трудно. И если заводилась у них монетка, откладывали на зерно и соль, и то мудрая бабка научилась вываривать соль сама. Дрюня из леса таскал орешник, а ещё ловко ловил пескарей, высушивал их и размалывал в жерновах на муку.

Бабушка Яра, по молодости Яромила, вязала и шила. Почитай, вся деревня несла ей крашеные клубки шерсти, и она вязала – бабам теплые понёвы, мужикам безрукавки. Левая рука у неё скрючилась от болезни. Яромила часто прижимала к груди правую и тихо молила болезнь не отнимать кормилицу. Не сможет она шить и вязать, как внучка прокормит?

Из родных Дрюня знал только её и, когда вошёл в возраст, спросил, где же его матушка и батюшка, как так получилось, что они с бабкой совсем одни на белом свете. Бабушка расплакалась, а после поведала, как отняла горькая судьба мужа и двоих сыновей, как жила одинокой вдовицей.

Случилось, собирала она яблоки, подъехал к плетню уставший молодец, попросил воды и похвалил плоды. Яра глянула на незнакомца и разом обо всём забыла. Поднесла она молодцу колодезной воды, спросила, кто таков, куда путь держит. Узнала, что северным ветром занесло к её избе Алексея, младшего царевича из соседнего царства. А ехал он свататься к племяннице их царя, Василисе, которую он ни разу не видел, но был наслышан о её красоте. Царевич переночевал, поклонился Яромиле, ещё раз поблагодарил за воду и яблоки. И уехал.

Вскоре Яромила родила долгожданную доченьку и не вспоминала про молодца, слышала только, что добрался он до столицы и увидел Василису, увидел и забыл всех девушек и женщин, кому улыбался и благодарил за ласку.

Царь Володар назначил ему службу – привезти из далёкой страны молодильные яблоки. И справился с задачей царевич, привёз дивный подарок царю, сыграли свадьбу. А после царевич с царевной словно сгинули.

Яра услышала и забыла, доченька Броня росла и отвлекала от тяжёлых дум. Пустовато было в большой избе, но девчушка росла бойкой и звонкой, вслед за матушкой песенки пела и едва вошла в пору невесты, полюбилась местному парню, первому охотнику на деревне. Яра дождалась внука. Кто ж знал, что беда снова не пройдёт мимо.

На войне погиб муж ласковой Брони. Докатилась чёрная весть до их избы, дочка Яромилы ночью вышла на озеро, утопить печаль, а на небе как раз полная луна светила.

Яра готова была окунуть в воду разом поседевшую голову – на том самом озере, на берегу, где невесть откуда появилась плакучая ива, но трёхлетний внучок Дрюня крепко держал за подол. С тех пор так и повелось, бабка Яра частенько уходила в лес просить старую силу сберечь внука от бед, а Дрюня раз в седмицу наведывался к озеру – посидеть в корнях ивы, послушать шелест листвы, в котором чудился тихий материнский голос. Посмотреть, как роняет она прозрачные слёзы...

Сколь ни грусти и не печалься, а жизнь требует своё. Утром Дрюня вскакивал и бежал кормить кур, выгонять козу на выпас, помогать бабушке на огороде. Но жить стало веселее. Сытый мурлыка довольно гудел свои мелодии, и двум сиротам радостнее смотрелось в будущий день. Бабушка под вязание либо шитьё напевала вполголоса песни: то колыбельную затянет, то про берёзоньку, а то и любимую «Купаленку». Слепой котейка перебирался бабке в подол или Дрюне на коленки, слушал песенки и сам выводил. Да так ловко у него выходило, что мальчонка диву давался, где это видано, чтобы кошка людские песенки мурлыкала. А бабушка Яра качала головой: она уже догадалась, каким подарком одарил их лес.

Дрюня кормил котейку молоком и всё ждал, когда же глазки его откроются, тот уже и ходить начал, раскачиваясь на слабых лапах из стороны в сторону и волоча длинный хвост.

Как-то мальчик проснулся, открыл глаза и увидел, что Мурга рядом сидит и смотрит на него зеленющими глазами.

– Мурга, у тебя глазоньки светятся, – обрадовался мальчик. Котейка ласково замурлыкал, и Дрюня тут же провалился в сладкий сон.

Как только у Мурги открылись глаза, молоком насытиться он уже не мог, ждал Дрюниных пескарей, а ещё через пару дней и сам стал мышей полавливать и лакомиться.

 

Жаркое лето набирало силу. Дрюня сел чистить старенький берестяной короб, совсем чёрный от ягод и грибов, оставшийся ещё от умельца-отца. Мальчонка готовился к походам в лес, скоро ягодная пора. Первой порадует земляника – он уже мечтал о том дне, когда вволю её наестся, нахлебается с козьим молоком. Ещё сколько-то с бабушкой насушат и совсем немножко настоят на меду.

Яра смотрела на внука и сдерживала вздох: левая рука разболелась, скрюченные пальцы совсем не слушались. Она таилась от внука, но он подмечал, как тяжело поднималась бабушка утром и снимала с руки пропитанную настоем полоску ткани, не давшей облегчения.

Загадав набрать ягод и отыскать заветную травку от боли, Дрюня положил в короб ломоть лепёшки на рыбной муке и шагнул в утреннюю рань. Только дошёл до плетня, услышал недовольный мяук.

– Ты-то куда собрался? Досыпал бы, – отговаривал его мальчонка.

Распушив длиннющий хвост, Мурга торопливо просеменил по тропинке, потом ловко забрался по штанине на короб и громко мяукнул Дрюне в самое ухо, и тот понял – не отвяжется. Лесная кровь брала своё.

Дрюня деловито осматривал полянки и хмурился: земляники было не в пример прошлому лету много, и крупная, хоть ковшом собирай – но совсем зелёная. Что за напасть! Солнце седмицу печёт так, что можно блины жарить, но хоть бы одна красненькая ягодка попалась.

Мальчик пошёл дальше березняка, было у него ещё несколько знакомых полянок по краю косматого ельника, но и они его не порадовали. Он уже подумал податься на маленькое болотце у лесного озера, где можно собрать прошлогодней клюквы, но усталость разом навалилась, и Дрюня снял короб, а котёнок резво прыгнул в траву. Мальчонка сел под дубом, разломил рыбную лепёшку и не успел донести до рта, как провалился в глубокий сон.

Он стоял возле той самой кучи сушняка, издалека слабо доносились стрекот кузнечиков, голоса птиц, а здесь, в глухом ельнике, стояла гнетущая тишина.

– Не бойся, подойди, зря что ли я тебя заманивал сюда, – услышал Дрюня тихий старческий голос.

Мальчик обошёл кучу. У самого входа в нору стоял, сгорбившись, пепельной седины старик. И взгляд у него был такой, что ласково старцем не назовёшь. Льняная рубаха свисала до пят, поверх неё широкая безрукавка из кроличьего меха, подвязанная лыковой верёвкой. Рядом клюка, воткнутая в землю, на ней щерился волчий череп. Старик поднял извитую узловатыми жилами руку и поманил Дрюню к себе. Мальчик сделал несколько шагов, но близко подойти не решился.

– Хм, значит, это ты спас малёху, – старик выпростал вторую руку, и оказалось, что Мурга сидит на ней и таращит зелёные глазищи. – И ты произнёс заветные слова, чтобы его мамка смогла переродиться. Бабка, поди, научила? Слышу её, за тебя часто просит.

Котейка спрыгнул со стариковской руки, потёрся о спрятанные за подолом рубахи ноги, и пошёл к Дрюне. Ловко забрался на плечо, обмотал шею хвостом. Старик внимательно следил за ним, потом глянул в испуганные глаза мальчика, и тому показалось, что разглядывают его нехитрую жизнь, как ягодку на ладони. Вдруг с гнильцой?

– Хм, да... Вон, значит, как, – старик резко наклонился и что-то вырвал из земли. Оказалась та самая стрела, убившая лесную кошку. Положил наконечник стрелы на свою ладонь, и она задымилась, запахло древесной смолой. – Ишь ты, серебро, заговорённое.

– Деда, брось! – Дрюне достало сил разлепить пересохшие губы и крикнуть. Мурга на его плече зашипел, когти больно впились в плечо.

Старик усмехнулся, и взгляд его стал лёгким и светлым, как лебединое пёрышко.

– Ишь ты, испугался за деда Чугра. Хм, не боись, меня не так просто умертвить. Знаешь, кто я?

– Старая сила, – догадался мальчик.

– Хм, вот теперь как нас называют... Мы были обережными предками, пока царь Володар не занялся тёмным колдовством. Вишь, надумал заговорённым серебром извести.

Старик недовольно бубнил, рассматривая стрелу, потом взялся за почерневший наконечник и легко сломал крепкое древко. Поискал за пазухой и вытащил плотный мешочек, положил в него кусок почерневшего серебра и затянул верёвочкой.

– Держи, Дрюня, внук Яромилы. Носи, пока не встретишь хозяина этой стрелы, пока серебро не очистится, пока не примет маленький баюка силу от старшего. Ежели исполнишь мой наказ, исцелю твою бабушку от костницы.

– А где ж мне его искать? – мальчик принял мешочек, повесил на шею, и тут понял, что ноша будет ой как тяжела.

– Чую, в Буев-град тебе надобно, к Володару.

– Как же я к самому царю попаду?

– Хм, а это уже не моя забота, – прокатилось эхо по ельнику.

Дрюня открыл глаза.

Он сидел там же, под дубом, где и присел отдохнуть. Мурга вытягивал кусочек рыбной лепёшки из рук. Мальчик подскочил: неужто приснилось? Но тут под рубахой о грудь стукнулся тяжёлый мешочек. Дрюня вытащил его и нащупал сквозь ткань острый наконечник, значит, не сон это был – морок, навеянный старой силой. Он посмотрел в сторону мрачного ельника: среди ржавых стволов серым туманом расплывалась сутулая фигура с высокой клюкой.

***

Бабушка Яра стояла у плетня и вглядывалась в берёзовую опушку. Длинные тени пали на траву, а внучка всё не было. Наконец показался – мальчонка сгибался под ношей. Едва он пустился домой после странной встречи, как первая же полянка обрадовала его спелой земляникой, знай только наклоняйся. И нужная травка сама в руки далась. Мурга вволю охотился на полёвок в траве.

Быстро плеснули козьего молока в миску, и Дрюня застучал деревяной ложкой, черпая прохладное, сдобренное кисло-сладким ароматным соком хлёбово.

– Бабушка, кто такой дед Чугр? – неожиданно спросил он, кусая лепёшку. Не одним же молоком и ягодами насыщаться. И рассказал о встрече.

– Дед Чугр – хранитель всего нашего лесного царства, но встретить его не всегда к добру. Если ему кто не люб, зовёт танцевать, завлекая в свой колдовской круг. Тех, кто лесу вредит, он наказывает. Как же он решился положить тебе такую задачу, что не всякому зрелому человеку по силам?

Она взяла Мургу здоровой рукой и посадила в подол.

– Из-за тебя всё... – она гладила котейку, и по щекам катились слёзы.

Дрюня отодвинул миску, подсел рядом и прижался лбом к её плечу.

– Я тебя ни за что не покину!

– Мне бы с тобой, но куда, уже и ноги не слушаются... – она пересадила котёнка на скамейку и тяжело поднялась. Выглянула в окно, глянула за дверь и плотно притворила обратно. – Погоревала и будет, слушай теперь. Слушай и мотай мой сказ ниточкой на сердце, что на клубочек. Если дед Чугр дал урок, выполнить его надо непременно. Это ещё не так далеко, подумаешь, Буев-град. Хорошо хоть не на остров Буян отправил – или ещё куда, где глазам света нет.

– Так ты меня отпустишь? – удивился Дрюня, глядя, как бабушка Яра вытерла заплаканное лицо уголком платка, заглянула за печку, пошуршала и вытащила плотный узелок.

– Отпущу и научу, как до него добраться. Через несколько дней староста собирает телегу с оброком. Дам тебе денюжку на дорогу, вот, копила, думала, доживу до твоей женитьбы.

– Бабушка, зачем мне ехать в несусветную даль? Как же ты без меня? У тебя вон вторая рученька уже болит и не слушается? Не пойду я до Буев-града! – внучок крепко обнял Яру, уткнувшись лицом в живот.

– Внучик ты мой ненаглядный, кровиночка родная! Послушай и сделай всё, как я научу! Если дед Чугр показался тебе, значит разбейся оземь, а выполни задачу. Выполнишь, наградит – на всю жизнь хватит. И то, если он пообещал исцелить меня от костницы, слово своё сдержит!

Дрюня расплакался. Котейка вытянулся на скамейке, обмотав лапы хвостом, и завёл бойкую песенку, разом всех взбодрившую.

– Слушай, внучек, и крепко держи в уме мой сказ, а на людях помалкивай. Времена сейчас смутные. Наш царь правит давно, и, думается мне, хочет править до скончания века. Царевич раздобыл ему молодильные яблоки, и велика их целительная сила, костницу мою одной шкуркой прогнать можно. Один плод может омолодить на десять лет! Володар с тех пор не стареет!

Бабушка Яра глубоко вздохнула и посмотрела на Мургу. Зелёные глазища так и светили в наступающих сумерках. Дрюня затеплил лучину.

– Царь стал водить дружбу с Карачуном – владыкой поземного царства. Уж не знаю, что посулил ему Карачун, но Володар занялся тёмным колдовством. Он и раньше добротой не отличался, дай только с соседями повоевать. А как пропали царевич Алексей с Василисою, – спасу нет. Это всё присказка, а сказ вот какой. По нашим лесам ходили коты-баюны, лесные мурлыки, умеющие песенками своими зачаровывать, а старые баюны могли человечьим голосом сказки сказывать. Котов этих себе в услужение заманивали и Баба-Йага, и Карачун. Если добрый баюн мимо избы пройдёт, уйдут болезни, навеются сладкие сны, ежели злой... иных находили разорванными железными когтями.

Дрюня заново посмотрел на котейку.

– Как стал царь с колдовством мудровать, лесные баюны пропали. Было время, клич прошёл, найти лесного мурлыку. Де Володаря бессонница мучает. Только давно это было и с тех пор о них ни слуху, ни сказки не услышишь. Но видать, не все баюны сгинули, раз ты котейку принёс. По всем приметам, он из баюнов будет. И войдёт в полную силу, когда примет её от старшего. А где ещё старшего искать, как не у самого царя? Ведь и дед Чугр тебе подсказку дал!

– Но как же ты без меня? – Дрюня хотел сказать, как же он без бабушки, но устыдился.

– Не волнуйся, главное, вернись до первого снега. Лето – уж как-нибудь, а вот в зиму-то я без тебя точно не справлюсь, – увещевала она внука.

Котёнок снова замурлыкал так, что у Дрюни не осталось сомнений.

 

Телега, груженная мешками с оброком, мерно катила по лесной дороге на большак, только знай успевай шагать. И Дрюня не отставал, хотя шёл с коробом на плечах, в плотной одежде и новеньких кожаных поршнях, купленных перед самой дорогой. Лапти точно такой дали не выдержат. На дне короба лежала чистая рубаха с портами, вязаная безрукавка, кусок некрашеного полотна заместо плаща и коврика. Мешочек с хитро высушенными сухарями из кусочков рыбных лепёшек, чтоб и Дрюне, и котейке, если другой еды не раздобудут.

Мурга большую часть дороги спал в коробе поверх скарба, свернувшись в клубок. Когда просыпался, забирался Дрюне на плечо, обмотав его шею хвостом. Там и сидел, поглядывая то на дорогу, то на телегу с возницей. И вроде не велика ноша, но мальчонка быстро взопрел. Первые дни при каждой остановке он валился от усталости под телегу и отлёживался, потом вошёл в раж и умудрялся помогать вознице: поил лошадь, собирал сушняк для костра, отмывал котелок после вечери, развлекал бабушкиными сказками. Случалось, Дрюня заводил песенки, а котейка тихонечко мурлыкал, подпевал.

Добрались до большого погоста под названием Бреча, а стоял он на берегу реки. Подогнали телегу к мельнице, передали следующему вознице. Глядя на хмурого и неразговорчивого мужика, мальчик приуныл: с ним ему предстояло ехать до самого Буев-града.

Дрюня слонялся по двору в поисках места, где можно было передохнуть, а заодно выпустить Мургу размять лапы и поохотиться. Ноги занесли на берег реки, где стояла баня с пристройкой и мостками над водой. Только приблизился, как услышал тихий плач. У стены бани на деревянной волокуше сидела девочка лет восьми и что-то плела. Дрюня подошёл – из грубых лыковых ниток она пыталась связать рогожку, только вот крючка он не заметил. Не по её слабеньким пальчикам работа.

– Не ладится? Давай помогу. – Дрюня знал плетения и вязать умел, коли случится нужда, – бабушкина наука.

Девчушка вскинула заплаканные глаза и хотела испугаться, но увидела Дрюню с котейкой на плечах и показала начатую рогожку.

– Мне бы крючок или палочку, чтоб плелось легче, а то пальцы искровила.

Он порылся в коробе, достал вязальный крючок, что бабушка загодя положила, и сел рядом с девочкой.

– С крючком-то ладнее будет. А хочешь, покажу тебе одно плетение, и любая рогожка порадует глаз.

Мурга спрыгнул с плеч и ткнулся носом в израненные руки девочки, ласково затарахтел. Та позабыла печалиться и обхватила котейку. Прижалась лицом и засмеялась, когда он лизнул её в щёку.

Она игралась, а Дрюня выровнял плетение на рогожке и знай накидывал петли, и по привычке напевал одну из бабушкиных песенок про девку-семилетку. Мурга подхватил, глазищи налились зелёным светом. Девочка под песенку и заснула, вытянувшись на волокуше, как дитё в люльке. Дрюня и сам словно провалился в сон. Руки продолжали плести, а глаза видели бескрайнее ромашковое поле, по которому шла женщина в белой рубахе с широкими рукавами с красной вышивкой по краям. Она раскинула руки и звала: доченька, Надея моя!

Дрюня довязал клубок и тихонько потянулся. Котёнок убежал охотиться, надо бы и ему перекусить и определиться на ночлег. Мальчик глянул на девочку, та лежала, сложив руки на груди, но уже не спала, а смотрела на вечернее небо и чему-то улыбалась.

– Матушку видела во сне, я её совсем не помню – горячка унесла. Батюшка новую жену привёл, она хорошая... Только как перестали ноженьки мои ходить, переменилась...

У мальчонки в глазах защипало, он помог ей сесть.

– А что с ними?

– Прошлой осенью мужики дрова рубили, я батюшке обед на мельницу несла... Поленом зашибли, ноженьки и отнялись. Батюшка обещал к лекарю свозить, да всё недосуг. Мельницу оставить не на кого, и сын у него по весне родился.

Дрюня хотел ещё спросить, неужто больше некому к лекарю свозить, али ещё к какому знахарю. И если не отец, то, может, какая другая родня. Но не спросил, не стал бередить. Она смотрела на него такими мудрыми и горестными глазами, что он жарко зашептал:

– Я в Буев-град иду к царю, задача на мне. Случится, поищу там лекаря, разузнаю. Обратно пойду, найду тебя, дождись только!

Девочка засветилась улыбкой.

– Ты славный, как зовут-то?

– Дрюней кличут.

– А меня Надеей. В обозе найди дядьку Живляка, он добрый, поможет если что...

 

Обоз гружёных телег растянулся по накатанной дороге. Дрюня семь раз мысленно поклонился Надее, что надоумила пристать к дядьке Живляку: тот и котёнка погладил, и кусок хлеба выделил, и посадил рядом с собой. Мурга перебрался Дрюне на коленки, благо дорога стала не такой тряской, и тихонько мурлыкал, щуря зелёные глазища.

– А котейка у тебя учёный, – восхитился дядька Живляк. – Да и из тебя может сказитель-песенник получиться, можно хорошо жить, с песнями-то. Кто знает, авось, и самому царю на пирах будешь петь, когда подрастёшь.

Дрюня слабо улыбнулся в ответ и незаметно сжал мешочек с наконечником. Добраться до Буев-града полдела, а как дальше? Кто ж пустит мальчонку пред царёвы очи? И это не вся задача. Как снять злой наговор с наконечника? Как сказал дед Чугр, пока не найдётся хозяин стрелы, не очистится серебро.

После вечери Дрюня забрался под телегу и прислонился к колесу. Вспомнилась девочка Надея. Понравилась ли её мачехе рогожка, связанная его руками? Неожиданно Мурга прыгнул ему на колени и затаился.

– Чего так рано вернулся, уже ль нагулялся? – удивился Дрюня и провалился в глубокий сон.

Он оказался на опушке ельника, того самого. Подумалось, неужто опять дед Чугр его заманил. И вроде темно, а видно всё до единой веточки, как при полной луне. Перед ним стояла ветхая избушка, в мох, как в рубаху одетая. На крылечке в одну ступеньку сидела бабка и смотрела на Дрюню с любопытством. И в руках держала Мургу, поглаживая холку и охорашивая длинный хвост. Она хихикнула.

– Отдай мне котейку. Ты себе ещё найдёшь, а мне этот нужен. У него острый глазок, поймает бабке мышку на зубок. Когти железные, хвостом избу приберёт, зимой кости мои согреет. Отдай!

Дрюня покачал головой. Стиснул наконечник до крови в ладони. По опушке прошёлся ветерок, словно чей-то вздох. И встал рядом с бабкой дед Чугр.

– Неймётся тебе, Йага. Отпусти баюку, – наклонил голову дед.

– Он последний, не убережёт его малец, – нахмурилась бабка.

– Отпусти, а не то попляшем, а? – Чугр сверкнул глазом и улыбнулся одним уголком рта.

– Тебе только плясать, – вздохнула она и отпустила Мургу. Тот потёрся об её ноги, потом мурлыкнул деду и пошёл к Дрюне.

Бабка поманила мальчика кривым пальцем.

– Подарочек есть для тебя...

И она явила семиструнные гусельки и протянула Дрюне.

– К царю попасть чтобы, хорошенько научись басни на гусельках петь. Очень он охоч до песен...

 

Дальше до Чернигова добрался без морока и снов. Дрюня приноравливался к подаренью, прислушивался к струнам, пристраивал неумелый голос к звукам.

Мурга охотился по ночам и охранял мешки с припасами от лесных грызунов. Уши на усатой голове вытянулись и украсились кисточками. Рыжеватый пух вылезал клочками, оставляя плотную полосатую шерсть. Возчики и охрана посматривали на мальчонку свысока, но с каждым вечером Дрюня пел всё лучше, струны послушно звучали, и мужики всё чаще звали его к костру. А когда Мурга приволок обозному кашевару зайца, его назвали славным охотником, а добыча отправилась в котелок. Мясо каши не испортит. И только Дрюня заметил, как блеснули когти котёнка в свете костра. Они росли железными.

Дядька Живляк наставлял: в Чернигове от обоза далеко не отходить. Легко потеряться, ежели не знаешь улиц. Могут и утащить, коли разведают, что один, без родительской опеки и защиты.

Когда колёса телег застучали по бревенчатой мостовой, Дрюня вцепился в оглоблю и знай только потряхивал кузовком на плечах, чтобы Мурга не вздумал высунуть ушастую голову. И ему было любопытно посмотреть на шумный город.

Едва рассвело, тронулись в путь. Дорога вилась озёрной гадюкой, по правую руку –

густые леса со зверьём, по левую – деревеньки с огородами, городки с пашнями. Каждый год везли оброк царю, и были к тем обозам все привычны. Кто держался на особицу, не велика радость смотреть, как увозят трудом нажитое, а кто похрабрее да бесшабашнее, приглядывался к царскому добру и отступал. Охрана при обозе у любого отбивала охоту посягнуть. Бабушка Яра рассказывала, раньше Соловей-разбойник шалил, так и он отступил и давно уж не слыхать, как заливистый свист клонит деревья к земле.

Днём Дрюня шагал на стороне леса, иногда присаживался к дядьке Живляку и правил. Утром к их телеге привязали невольницу, и теперь мальчонка ловил на себе жгучий взгляд. Девка шла и часто оттягивала ошейник – шею натёрло до крови. Огненно-рыжая коса знай стучала по лопаткам, карие глаза смотрели зло, на белом лице редкой пыльцой сидели веснушки. Дрюня подумал: дунь и улетят.

– Ух, какая, не наших кровей, по отцу, видать, с севера. Гляди в оба, кабы чего не удумала, – предупредил Живляк.

Разбили стоянку, зажгли костёр, и Дрюня полез в короб за глиняным горшочком с целебной мазью, прикрытым плотной холстинкой и завязанным бичевой. Опустился на одно колено перед огненной:

– Эту мазь бабушка моя готовила, дай что ли помажу раны?

Девка открыла глаза и свирепо посмотрела на него, однако убрала косу в сторону и вытянула шею как смогла – всю в кровоподтёках. Дрюня видел, что кожаный ошейник с железной петлёй едва позволял ей дышать и затянут был давно. А ей бы хоть на одно кольцо цепи ослабить. Дрожащей рукой втёр мазь в раны, сокрушаясь, что надо бы промыть, дать подсохнуть.

Мурга вернулся с охоты, и девка потянулась погладить котейку. Дрюня оторвал полоску от чистой рубахи, осторожно обмотал железо на ошейнике, чтоб не ржой к телу, и пошёл за водой.

– Помоги мне! Разомкни ошейник! – тихо сказала огненная, и Дрюня впервые услышал её хрипловатый голос.

Он принёс ведёрко воды и помог ей напиться. Она смотрела, и было в её тяжком взгляде мольбы с приказом пополам. Дрюня ответил, как есть:

– Я бы помог, кабы был только за себя в ответе. Но задача на мне! Как исполню, коли жив останусь, найду тебя, выкуплю!

– Славный ты! Была бы я годиков на пять помладше, пошла бы за тебя, верная, до самой домовины. Да видно судьба моя – горькая!

– Бабушка Яра мне говорила: сегодня гроза гремит, а завтра вешнее солнце встанет. Судьба переменчива!

Она покачала головой.

– Послушай, с песнями к самому царю попасть можно, но только не всё ему петь дозволено. Кто не ведает, расплачивается головой. Нельзя петь про богатырей и мужиков, про славных и умных девиц, про свадьбы, про мужнину и жёнину неверность, про детей и про старых богов. А коль не угодишь, осерчает, того гляди и казнит.

Дрюня так и вскинулся:

– Вот спасибо за науку, и то верно, до царя иду с песнями.

Девка уткнулась в Дрюнино плечо, всхлипнула.

– Спой мне...

Мальчик завёл песенку-утешение, тихонько тревожа струны. Смотрел сон невольницы и печалился. Сколько ей? Четырнадцать годков поди. Прав был дядька Живляк, у огненной мать словенка, а отец пришлый, из северных земель, мимо проезжал. Один раз только приласкал. Кто ж знал, что будет дитё? Девку назвали Рутой. Пришло время деревне платить царю оброк и оказалось, что нечем. В этот год приключился неурожай, болезнь скотину побила. Отдали против материнской воли, да кто бы её слушал...

 

На следующий день обоз выкатил на бескрайние луга – прямо к широкой реке. Обозный народ радовался, что прошли леса, ещё денёк-другой – и покажутся белокаменные маковки Буев-града. На вечерю Мурга приволок куропатку. Дрюня принёс к телеге миску каши, дышащую жаром, выдал девке кленовую ложку и сел рядом, прислонившись к колесу. Достал бабушкин сухарь и пожалел, что скоро закончатся, и канул в морок, как в ледяную прорубь.

Дрюня стоял в высокой траве на одной из любимых земляничных полянок, сизым мраком за спиной расстилался ельник. Посреди поляны высился дубовый столбик с хитро вделанными ступеньками. И по этим ступенькам – мальчонка ахнул – ловко взбирался Мурга. Вот поднялся на самою маковку, сел прямёхонько, пушистые кисточки ушей вверх, длиннющий хвост лёг вокруг лап. И прислушался.

По ельнику летел удалой звонкий свист, да такой, что пригибались разлапистые верхушки дерев. Дрюня зажал уши и присел в траву. На поляну цветным колобком выкатил мужичонка. На ногах – сапоги с изогнутыми носками, на пузатом теле – меховая безрукавка, на голове – соболья шапка. Длинные усы двумя чёрными змеями, падали на грудь. Раскосые глаза, толстые щёки, полные губы растягивались в жуткую улыбку. Дрюня догадался: степной басурман, тот самый посвистун-разбойник, о котором дурная слава гремела по царству много лет назад.

Степняк улыбнулся змеиной улыбкой, поманил Мургу к себе. Котёнок выгнул спину и зашипел, железные когти скрипнули по макушке дубового столба. Мужичок скинул шапку, обнажив лысую башку с длинным чубом посередине. Сбросил безрукавку и сапоги, и развернулись за спиной крылья беркута, а в землю впились птичьи лапы. Котейка успокоился и склонил голову на бок.

И только посвистун протянул к нему жилистые руки, как по ельнику пронёсся другой жуткий звук – удар железа о железо. На поляну вышел высокий старик. В белой рубахе до пят, с посохами в обеих руках. В очах полыхало синим. Встал он в двух шагах от свистуна, тряхнул плечами, и пала белая рубаха в траву. Сгинул старик, на его месте встал высокий колдун с короной на голове, в железных доспехах, с мечами в руках. Он поднял мечи и стукнул лезвие о лезвие, и разнеслось жуткое эхо удара по поляне и ельнику.

– Будя шуметь-то! Ты, Карачун, чай не у себя в подземном царстве. И тебя, степняк, никто не звал. Раз пожаловали в гости, неча шалить.

Мальчик облегчённо перевёл дыхание. Явили себя дед Чугр и Баба-Йага, подошли к столбу и ласково посмотрели на Мургу.

– Немного радости видеть твою скрюченную спину, дед, – гордо сказал тот, кого Чугр назвал Карачуном. – Ты знаешь, зачем я здесь. Ему пришла пора выбирать.

Длинная рука воткнула меч в землю и указала перстом на замершего котёнка.

– Моё право зазвать его в своё царство, и ты мне не указ!

Дед Чугр хмыкнул.

– Право-то твоё, но ты его упустил. Было дело, ты уже заманил к себе одного баюку, и где он теперь?

Степняк при этих словах взрыхлил землю лапами и хлопнул пестрыми крыльями.

– Мне котейку давай, мне! Моя очередь, – зашипел он.

Карачун сделал шаг к столбу.

– Он мой! Мой, по праву крови от моего баюна!

Баба-Йага в сердцах хлопнула себя по ногам.

– Так ты ж, окаянный, своего баюку Володарю продал! Хочешь в своё подземелье последнего забрать? Не бывать этому!

– Врёшь! Не продал, я его обменять хотел на Василису, а Володар обманул! И Баюна забрал, и Василису от меня спрятал! – взвился подземный царь.

– Мне кота дай! Мой кот! Вместе петь в степи будем, вместе свистеть!

Не унимался степняк.

– Не бывать этому! – шагнул Чугр. – Ты ж его Володару продать хочешь, чтоб на земли твои не ходил, дочерей твоих не трогал.

Степняк затрясся круглой башкой.

– Не продать, не продать, врёшь, говоришь!

Старая сила вела спор, а Мурга сидел на столбе и клонил голову то направо, где в высокой траве стоял дед Чугр и Баба-Йага, то налево, где высился царь Карачун и переминался степной свистун.

Дрюня болел душой за светлую силу леса. Неожиданно в руках оказались гусельки, и мальчонка тронул струны. Пролился над поляной чистый звук, и Дрюня тихонько запел любимую песенку бабушки Яры:

– Купаленка, купаленка – тёмная ночка. Тёмная ночка, где ж твоя дочка?..

При первых же звуках Мурга встрепенулся и повернул ушастую голову в сторону Дрюни, глазищи зажглись зелёным. Он подхватил песенку, замурлыкал, а потом взвился и одним прыжком оказался у Дрюни на груди, повалив его на землю.

– Проснись, проснись!

Огненная Рута трясла его за плечо. Мальчик разлепил глаза – он сидел, прислонившись к колесу, и смотрел помутневшими глазами на девчонку, сбрасывал с себя морок.

***

Буев-град стоял на высоком берегу реки, издалече виделся муравейником. Обнесённое каменной стеной всхолмье усыпали дома и избы, они лепились друг другу так тесно, что не разберёшь, у кого чей двор. Чем выше, тем богаче и просторнее хоромы. А на самой маковке холма стоял белокаменный царский дворец. И одинокое кленовое било разносило зов толи на вече, толи на суд.

Обоз вкатил на широкое царское подворье. Дрюня загодя попрощался с дядькой Живляком, поклонился до земли, поблагодарил за хлеб-соль и песенную науку. Руту одарил на прощание вязаной безрукавкой и полотном. Обнял и шепнул, что слова своего не забыл и отыщет её, хоть под землёй.

Спрятал Мургу в короб, поднял на плечи и пошёл на ближайший постоялый двор. Сел под навесом, весело тронул гусельки. Поёт, народ радует, развивает умение певца. Да недолго так пел, трёх дней не прошло, как подступил к нему витязь из дворца. Царь велит явиться на пир.

Хозяин постоялого двора позволил мальчонке спать на сеновале, благо ночи стояли тёплые. Звёзды высыпали на небе, что горох, и Дрюня перед сном вволю смотрел на них. Поминал всех, кто встретился на пути. Горькие мысли растревожили сердце, он обнял котейку, закапали непослушные слёзы.

Столько дней крепился, а тут хлынуло, не сдержать. Горевал о ноше непосильной, неисполненных обещаниях. Сгинет он в царских хоромах – не дождётся его бабушка Яра к зиме. Не найдёт он лекаря – не встанет девка Надея на резвы ноженьки. Не обретёт огненная Рута свободы, ведь не соберёт серебра, не выкупит. Прошёл бы мимо умирающей лесной кошки, не взял бы с собой осиротевшего Мургу, может по-другому судьба сложилась, но всяко спокойнее.

– Ушёл бы ты, – Дрюня крепко прижался к котёнку, прощаясь.

Тот загудел любимую «Купаленку», и мальчик уплыл в дивный сон, какие обычно видятся перед смертью.

А снилась ему дорога домой. Будто сидит на телеге и правит лошадку в сторону родной деревни. Рядом дядька Живляк жалится, как надоело одному жить поживать. На телеге, укрытая тёплой рогожкой, сидит девка Надея и вяжет безрукавку. Измученная Рута лежит на пустых мешках и крепко спит. Вызволил-таки Дрюня её из неволи и вёз всех к себе домой. То-то удивится исцелённая от костницы Яромила, и в пустоватой избе станет непривычно тесно.

 

День задался хмурый, дождливый. Дрюня помылся, надел чистую рубаху, как следует расчесал соломенные кудри. В условленный час пошёл на царский двор. Там его подхватили за локоток, привели в просторную хоромину и усадили в дальнем углу, ждать своей очереди. Мальчонка прижимал гусельки к груди, коленки трясло мелкой дрожью. Утром он не нашёл котейку и порадовался, знать внял его просьбе, но как-то случится петь без Мурги? С ним он чувствовал, как проникает в сердца людей, радует и утешает, а без него?

Хоть и страшно, а любопытство брало своё, и он украдкой разглядывал пирующих. Только глянул на царя, как стукнул наконечник стрелы о грудь. Володар сидел в резном деревянном кресле, попивал мёд из рубиновой чаши и хмуро наблюдал за гостями. По годам был он середович, белый иней лишь тронул виски и аккуратную бороду. Только его тень на стене отчего-то была согбенна, и длинная борода извивалась змеёй у дрожащих ног. По обе стороны царского кресла стояли преданные охранники.

Столы ломились от яств, в чаши гостей лилась брага, а между столами, в самом центре хоромины, плясали скоморохи, били в бубны – да так, что уши закладывало.

Володар махнул рукой, и они разбежались, словно ветром сдуло.

– Где там знаменитый песенник-былинщик, пусть выйдет и потешит моих гостей и меня заодно, – крикнул царь, и гости переглянулись. Все были наслышаны о том, как привечал Володар певцов: кого в поруб, а кому и голову с плеч, коли не угодит.

К Дрюне подбежал один из служков, взял за рукав и вывел перед царёвы очи. Подбежал второй – поставил лавочку. Мальчик поклонился, сел на лавочку, тронул струны и по хоромине разлилась весёлая мелодия с переливами да лёгким перезвоном. И вроде одни гусельки играли, а казалось, что и дудка гудит, и бубенцы позвякивают.

Всю дорогу до Буев-града Дрюня голову ломал, какие песни петь перед царём. Про девиц нельзя, про богатырей и подавно. И надумал он переложить в песенки потешные басни, что бабушка Яромила ему рассказывала в долгие зимние вечера во время вязания, чтобы внучок не скучал, а житейскую науку на ум мотал.

Первая баснь – про цапельку и журавля. О том, как надумал журавль к цапле посвататься, да она не пошла, ещё и обидными словами наградила: долговязый, худородный. Ушёл журавушка ни с чем, а цапля призадумалась. Легко ли век одной коротать? Побежала следом, кричит: пойду, пойду за тебя. А журавль клювом в небо, разобиделся: мне тебя больше ненать! Цапля заплакала, воротилась домой, а журавль за ней, крыльями хлоп-хлоп, лапами по болоту тяп-тяп: возьму, цапелька, возьму! А цапля хвост подняла, клювом щёлкает: не пойду! Так и ходят к друг другу, сватаются, а коли не верите, приезжайте в гости к нам, в деревню Околица, на клюквенное болото. Нынче очередь журавля на поклон идти.

Поёт Дрюня, рукой помахивает, ножкой притаптывает, заводит на веселие гостей. Царь хмурится, но того гляди усмехнётся. Повёл мальчонка вторую баснь, как надумали лебедь, рак и щука воз с добром к медведю отвезти. Да не заладилась работа. И воз не велик, и поклажа не тяжела, а никак. Лебедь крыльями бьёт и кричит: через светлое небо воз потяну, а рак мотает головой и задом пятится во двор. Одна щука молчком впряглась, ударила хвостом и в реку. Кто прав, кто виноват, не ведаю досель. А коль не верите, приезжайте в деревню Околица, воз до сих пор стоит на перепутье, и лебедь бьётся в небо, рак пятится назад, а щука тянет в реку.

Расправили гости плечи, едят мясо, берёзовой брагой запивают, посмеиваются, певца нахваливают. Дрюня разохотился, ещё одну баснь повёл, как лиса-краса журавля-бобыля на обед пригласила. Наварила вкусной каши, размазала по блюдам. Журавль долгим клювом стук-стук, а собрать не может. А лиса языком полизывает, кашу нахваливает, так всё и поела. Журавль несолоно хлебавши поклонился: благодарствую за угощение, давай, краса, ко мне на ужин. Та и рада. Пришла к журавлю, поставил он на стол кувшин с высоким горлом с наваристым мясным крошевом: угощайся, лиса. Ах, как вкусно пахнет! Лиса вьётся, хвостом метёт, а в кувшин пролезть не может. А журавль долгим клювом в кувшин стук-стук, всё и поел, да и говорит: по обеду, лиса, и ужин.

Спел Дрюня третью песенку-баснь и тихонько струны перебирает, пот бы с висков утереть – не смеет, вдруг ещё петь потребуют. И не снести ему головы, остались в запасе только неугодные царю песни. А царь не спеша отпил из чаши и наконец сказал:

– Угодил... Проси чего хочешь, любого добра!

Пальцы на гусельках замерли, и Дрюня ответил.

– Благодарствую, царь! Добра не надобно, ты меня от чужого разреши, – а коленки дрожмя дрожат.

Володар нахмурился, небывало такого, чтобы у него награды не брали, да ещё своё предлагали.

– Что там у тебя?

Дрюня отложил гусельки, стянул через голову шнурок, подошёл к креслу и протянул царю мешочек. Володар тряхнул его – и на широкую ладонь выпал серебряный наконечник, почерневший от злого колдовства.

На лицо царя набежала тень, да такая, что впору сказать: тёмен лицом, как степной басурман. Дрюня стоял перед ним, как перед чёрной скалой, которая вот-вот обрушит на него свои камни. Стоял и прощался с бабушкой Ярой, с девкой Надеей, огненной Рутой и славным, верным дружком Мургой.

Володар повёл бровью.

– Конец пиру, все вон!

Гости разом сгинули, не роптал никто, и остались в просторной хоромине только царь, охранники и мальчонка.

Царь поддался вперёд.

– Откуда у тебя моё серебро? – он разжал ладонь, и Дрюня увидел наконечник, чистый, блескучий в пламени светцов.

На душе посветлело, знать, нашла своего хозяина стрела, очистилось серебро, вернув колдовство назад.

– Вытащил из убитой лесной кошки, – тихо ответил мальчик.

– А мне зачем принёс?

– Велели вернуть хозяину.

– Кто велел? – рявкнул царь, поднимаясь с кресла в полный рост, и тень его раздулась на стене.

– Дедка Чугр...

Дрюня стоял, уставший от песен, сам себе казавшийся малой горошиной. Закатиться бы под половицу, уйти в добрую землю и прорасти в родном огороде, где-нибудь под тяжёлыми ветками яблони. В том самом месте, где молодая Яромила угощала царевича водой и яблоками.

Володар быстро подошёл к нему, сгрёб на груди рубашку так, что ткань затрещала, и поднял мальчонку к самым своим помутневшим глазам.

– А не подослал ли он тебя ко мне тайны мои пытать?

Сказал так и потащил его по тёмным коридорам, и все перед ним разбегались. Охранники привычно двинулись за царём двумя тенями. Миновали двор, подошли к каменной хоромине, каких Дрюня не видывал и спустились в подземелье.

Зажёг царь факел и отомкнул железную дверь. Втащил мальчонку, швырнул на каменный пол.

– Не хочет старая сила уйти на покой, – зло рассмеялся Володар. – Ничего, у меня достаточно серебра и железа. Изведу их всех, чтобы царствовать не мешали! В тебе же чую песенную силу убеждения, мне она пригодится. Так ты подумай, ежели мне служить будешь, своим сделаю, а не то рядом с теми ляжешь, кто в правлении моём засомневался.

Сказал так и ушёл, заперев тяжёлую дверь. Перепуганный мальчонка поднялся, потирая ушибленное плечо. Он стоял в просторном склепе, освещённой одним светильником. У дальней стены стояла широкая дубовая лавка, застеленная золотой парчой. Мальчик подошёл.

В сиянии парчи лежали царевич Алексей и Василиса. Так вот где спрятал их Володар. Они спали, укрытые тончайшим драгоценным шёлком, такие же прекрасные, как в день свадьбы.

Мальчонка положил руку на плечо царевича и тряхнул, потом ещё. Но царевич не очнулся. Дрюня сорвал шёлк и закричал, но крик утонул, словно камень в колодце.

Вдруг скрипнуло железо. Дрюня обошёл лавку и увидел огромного кота, закованного в цепи. Исхудавший, измученный, он положил голову на лапы, и зелёный свет едва сочился из его прикрытых глаз. Рядом стояла миска с помоями.

Дрюня опустился, осторожно поднял его голову и положил на колени. Тот никак не отозвался, только тихо и монотонно гудел.

Мальчонке вспомнилась лесная кошка. Она была подругой баюки, приняла от него часть силы, бегала по лесу, радовалась жизни, вылизывала котёнка. Чуяла ли, что царь изведёт всех баюнов. Дрюня плакал, и падали слёзы в свалявшуюся шерсть умирающего кота. Мальчик гладил его, трогал лапы с чудовищными железными когтями, расправлял усы на трепещущей морде и кисточки на высоких ушах. Но кот-баюн не отзывался.

В темноте угла бесшумно соткался Мурга и медленно подошёл к Дрюне. И тот не удивился, с котейки станется выследить его не только в склепе, но и в подземном царстве. Была бы здесь старая сила, она бы, наверное, смогла исцелить измученного неволей кота. Да, видать, не было ей доступа. Мальчонка тихонечко запел любимую «Купаленку»: не исцелит, так хоть утешит.

– Купаленка, купаленка, тёмная ночка. Тёмная ночка, где же твоя дочка...

Голова кота дрогнула и медленно поднялась. Зелёные глазищи открылись и полыхнули. Баюн перестал хрипеть, а подхватил песенку Дрюни и повёл свою. Он поведал о том, как отдал его Карачун Володару, и тот велел ему зачаровать царевича с Василисой. А не зачарует, изведёт тогда царь весь его род. И стрелы с заговорёнными серебряными наконечниками показал. И вот уже тридцать лет сидит баюн в склепе и наколдовывает сон.

Мурга подхватил песню старшего и открыл ему свою правду.

Зашатался баюн, услышав о коварстве царя, зашипел страшно. Повёл плечами и тряхнул так, что пали цепи – рассыпалось кровавыми искрами железо. Собрался с последними силами, подошёл к котейке и встал лбом ко лбу. Истекла из него сила в Мургу, и упал баюн и испустил дух.

 

Дрюня сидел на холодном полу склепа и тихонько покачивал Мургу на руках. Тот спал, зачарованный силой умершего баюна. Две ладони легли на плечи Дрюни, одна крепкая, в узловатых жилах, другая нежная, блеснула дорогими жуковиньями. Это пробудились от долгого сна царевич и Василиса, и до того они были прекрасны, что мальчик зажмурился и заплакал от нахлынувшего счастья.

Царевич сломал замки, и они вышли на белый свет, и направились во дворец. Новая заря поднималась за их спинами. Все, кто встречался им на пути, кланялись. Вот подошли к дверям, что вели в пиршественную хоромину. Мурга сполз с рук мальчика и встряхнулся. Кот-баюн повернулся к ним, и чёрное пламя, вспыхнувшее в глазищах, утопило зелёное. Он шагнул в хоромину, дверь за ним плотно захлопнулась.

Алексей с царевной хотели последовать за ним, но Дрюня придержал их за жемчужные рукава.

– Не ходите! Его очередь петь для царя...

Они сидели на лавочке, Василиса обнимала мальчика, запуская белые пальцы в соломенные кудри.

– Волосы у тебя, как у моего царевича. Тебя как зовут, спаситель ты наш? – Голос у Василисы был сладок, как мёд.

– Люди Дрюней кличут... Но при рождении имя мне дадено Андрей!

Скрипнула дверь, Мурга на мягких лапах подошёл к мальчонке и опустил ему в подставленные ладошки мешочек. Дрюня вытряхнул его, и на ладонь выкатилось яблочко, румяное с одного боку, с другого – на просвет зёрнышки видать.

– Молодильное яблоко, последнее, – Алексей печально улыбнулся. – Если бы не вы с баюном, спали бы мы с царевной ещё десять лет. И кто знает, чего бы Володар ещё удумал...

Они одновременно посмотрели на двери в пиршественную хоромину, но только Дрюня ведал, что там, в кресле, свесив седую голову, глубоким сном спит древний старик. По обе стороны враз постаревшего царя, закаменели два верных витязя. И мальчик тайным наитием знал, что разбудить их получится не так уж и скоро.

– Забирай яблоко, оно теперь твоё. Хочешь если, подари кому-нибудь десять лет, а то – исцели от тяжёлой болезни, – сказал царевич, и мальчик улыбнулся, сразу подумав о девке Надее.

– Благодарствую... Когда-то моя бабушка Яромила поднесла тебе яблок. Теперь вот и ты...

Алексей вгляделся в Дрюнино лицо, смущённо посмотрел на Василису.

– Останешься с нами? – лукаво улыбнулась она.

Царский дворец оживал: забегали слуги, во дворе послышалось ржание коней и зычные голоса витязей и бояр. Мурга царапнул железными когтями половицы и поднялся, распушил рыжей свечкой хвост и направился к выходу, на волю вольную.

И хотя до зимы было ещё далеко, Дрюня заторопился, спрятал яблоко в мешочек, накинул на шею.

– Не могу я, бабушка одна совсем. Лучше вы к нам, то-то радости будет. И царевич, просьба у меня. Человека из неволи вызволить надо, поможешь?