У подножия здания медленно ползла пестрая лента машин. Отсюда, с крыши открывался великолепный вид на Москва сити. Небоскребы ледяными кристаллами вонзались в осеннее небо, на их сверкающих стенах, ломаясь, вспыхивало солнце. День был по-летнему теплый и солнечный, на чистом небе ни облачка.

Эрос сел на каменную балюстраду крыши, спиной ко всему этому великолепию. В Москве он был всего второй день, но уже успел возненавидеть этот бестолковый город всем сердцем. Расправил исполинские белоснежные крылья, позволяя ласковому сентябрьскому ветерку омывать жесткие перья, сужавшиеся к низу, как клинки мечей. На нем были джинсы по последней моде и грубые, наподобие армейских, ботинки, а вот обнаженный мускулистый торс украшали только массивные ремни, державшие за спиной тяжелый колчан. Эрос отер лоб тыльной стороной руки и расслабленно ссутулил широкие плечи. Конец лука с глухим стуком уперся в пол, и бог любви устало опустил голову. Еще нет и полудня, а он совершенно вымотался, был зол и раздражен. Во рту пересохло, горло саднило от гари машин и еще чего-то, неприятного, резкого, чем пахнут большие города. День определенно не задался.

Вначале его стрела нашла грудь офисного менеджера, когда тот говорил с молоденькой, спортивного вида коллегой. И ведь порадовался даже с минуту, ах, зажег огонек страсти в глазах усталого и ко всему потерявшего вкус отца семейства. Ну зажег-то, а дальше? Полгода будет этой страсти, ну год, а дальше скука, ругань, упреки, дрянь. А сколько страданий его несчастной жене, да и девушка только время потеряет. Дальше хуже. Те, двое, что в парке собак выгуливали. Уж казалось бы – просто созданы друг для друга, общие интересы, соседи, в одном подъезде живут. Девушка не подвела, как и должно, когда в сердце попадает стрела Эроса, смотрела в глаза своему избраннику. А он?! На женщину смотри, а не на свою проклятую псину! В результате в мире стало одним поборником необычных удовольствий больше.

Эрос досадливо провел рукой по волосам, как делал всегда, когда раздражался. Со студентами не лучше вышло. Ну почему люди такие нервные? Целуешься в закутке университета со своей однокурсницей, и целуйся. А не отвлекайся на проходящего мимо профессора! Одно хорошо – теперь этот оболтус перестанет прогуливать лекции по философии. Глядишь, хоть этот предмет изучит как следует. Эрос облизнул пересохшие губы и потянулся за флягой. Сейчас бы нырнуть в облака где-нибудь над зелеными холмами Ирландии, или махнуть, скажем, в глухую итальянскую деревушку, где небо вечно сине, и янтарем золотятся на солнце тяжелые виноградные гроздья. А там какая-нибудь юная Мария, тоненькая, с пышной грудью, не испорченная макияжем и фитнесом, встретит своего Марио… Но нет, рабочий день надо дотянуть до конца. Эрос залпом осушил флягу и со вздохом уткнулся лбом в сплетенные на луке пальцы.

Крылатых видят только дети и безумцы, так что, когда стук женских каблучков возвестил, что на крышу кто-то поднимается, Эрос не потрудился даже поднять взгляд. Так и сидел, глядя, как тень от лука, наподобие солнечных часов, подбирается к носку ботинка. Наверняка какая-нибудь любительница селфи в неподходящих местах, поснимает себя в странных позах на фоне Москва сити и уйдет. Стук каблуков внезапно стих. Зато раздался судорожный вздох. Эрос поднял взгляд.

Перед ним стояла миниатюрная женщина. Худенькая, коротко стриженная, в дорогом, но поношенном пальто, ни дать, ни взять этакий воробушек. В руках она сжимала фотокамеру с массивным объективом. И она совершенно определенно его видела. Растерянный взгляд больших глаз перебегал с его крыльев на лук и обратно. Оба выдохнули одновременно:

«Не может быть!»

Как ни странно, незнакомка пришла в себя первой.

̶ Вы ангел?

̶ Нет-нет! Хотя это распространенное заблуждение, – поспешил заверить ее Эрос.

Тех, кто принимал его за ангела, он боялся. Вели они себя большей частью неадекватно. Большинство падали на колени, но лишь затем, чтобы немедленно обременить его невероятным количеством просьб. От интимных до общемировых. И были настойчивы. Последний смертный, кому Эрос имел несчастье попасться на глаза, начал вполне пристойно, потребовав установить мир во всем мире, избавить человечество от голода и болезней, а также вознести просителя на небеса, причем прямо сейчас. Но закончил тем, что пытался оторвать кусок одежды несчастного бога любви, почему-то называя (конечно стильные, но все же) джинсы святыней, и умудрился вырвать перо из крыла. Перо это, как не поленился сообщить ему зловредный Гермес, было уже на следующий день продано известному храму. Первостепенное маховое, между прочим. Пробовали летать, утратив хотя бы одно из них? А? То-то же.

«Я фотохудожник», - почему-то начала оправдываться она.

Ах, вот оно что. Что ж, это многое объясняет.

«Вот для журнала сессию заказали. Москва Сити. Пришлось на крышу лезть… Неужели он настоящий?»

Вопрос, как ни странно, адресовался не крыльям, а луку. Эрос встал, не без гордости продемонстрировал свое оружие. А гордиться было чем. Такие композитные луки были весьма популярны у воинов древней Греции. Сердцевина из мягкой и гибкой древесины соединяла рога дикого козла, и стрела, выпущенная из такого лука, развивала скорость до ста сорока девяти метров в секунду, с легкостью пробивая деревянный щит или бронзовый нагрудник. Незнакомка робко коснулась пальцами потемневшего от времени дерева и на нем грозно вспыхнули огненные линии, сложившись в буквы и слова языка, который теперь помнят только боги и ученые. Она в испуге отдернула руку.

̶ Если верить Гомеру, такой лук был у Одиссея, и никто в Греции, кроме него самого, не мог его натянуть.

Эрос посмотрел на нее с таким выражением, с каким Карл завоеватель посмотрел бы на своего воина, похвалявшегося, что сумел отнять курицу у деревенской девчушки. Потом мягко и деликатно заметил:

̶ Этот лук побольше, чем у Одиссея. И никто в мире, кроме меня самого, не может его натянуть.

Ее глаза вспыхнули от восторга, потом она, вытянув шею, как гусенок, заглянула за его плечо. Туда, где в колчане тускло поблескивали страшные стрелы. Эрос наблюдал за ней с улыбкой. Теперь, когда женщина стояла совсем близко, он понял, что она не молода. Иллюзию юности создавали хрупкое сложение и сияющие, полные детского любопытства глаза. Лучики морщин в уголках, такие у людей, что часто смеются. И у губ, как у тех, что часто огорчается. Она запнулась, потом все же спросила. Несмело, тихо:

̶ Это больно?

̶ Ты мне скажи.

На лицо женщины словно набежала тень. Взгляд потускнел, пальцы судорожно сжали ремешок фотокамеры.

̶ Иногда – очень. Ах, да. Я – Вера.

Она слегка покачала головой, словно отгоняя дурные воспоминания, потом шагнула вперед, бесстрашно встала на балюстраду. В душе Эроса шевельнулось странное, незнакомое ему чувство. Любопытство, которое вызвала в нем необычная женщина, сменилось волнением. Эти смертные такие хрупкие, а если упадет? Он бесшумно приблизился, почти касаясь грудью ее спины, ощутил тонкий аромат духов, теплый, сладкий.

̶ Как это, должно быть волшебно! – Вера с восторгом смотрела на реку, длинным зеркалом отражавшую облака. – Летать по всему миру, наполняя сердца любовью, это же великая миссия!

Он скривился, будто откусил лимон.

̶ Какая там, к демонам, миссия.

̶ А… А что же это?

Эрос наклонился к ее шее, почти касаясь горячей, обветренной щеки и шепнул, не отрывая взгляда от небоскребов:

̶ Это охота.

Голос у него был низкий, глубокий, такой мог принадлежать закаленному в боях воину.И как же мало он ассоциировался с красными сердечками и веселыми открытками, где пухлощекий Амур парил на крохотных крылышках! Вера смешалась вдруг, только сейчас осознав, кто стоит за ее спиной.

̶ Наверное, я не могу всего представить. Но я бы несколько лет жизни отдала, чтобы сейчас оказаться в небе где-нибудь над Грецией. Увидеть мир другим.

Против воли его губы дрогнули в улыбке.

̶ Несколько лет – это очень много для ваших коротеньких жизней.

̶ Ну и что, – она почти со злостью выплюнула эту фразу. – Лучше несколько потрясающих лет, чем долгая жизнь, где ничего волшебного не происходит.

̶ Хочешь? – выдохнул Эрос, почти касаясь губами ее шеи.

Это простое слово прозвучало так странно, так пугающе интимно, что сердце екнуло и по коже пробежали мурашки.

̶ Хочешь, покажу тебе мир таким, каким видят его только боги и демоны? Хочешь, перенесу тебя за тысячи километров отсюда, туда, где сейчас ночь, или в пустыню, где пески плавятся от жара беспощадного солнца или в города, которых нет на картах?

Она обернулась, чтобы встретиться взглядом и замерла. По спине пробежал неприятный холодок. Потому, что в глазах, пытливо смотревших на нее, не было ничего человеческого. Огненные зрачки горели в бездонных колодцах мрака. Эти глаза видели мир, когда он был молодым, когда еще не поднялись к небу колонны храмов, на Палатинском холме гуляли лишь ветер да козы, лежали камнями в пыли египетские пирамиды. Могущественное, страшное божество, куда более древнее, чем многие другие, смотрело на нее. Содрогнувшись, Вера отвернулась и тут же почувствовала, как одна тяжелая мужская рука легла ей на талию, другая перехватила под грудью. Толчок, и она полетела вниз, в шумящую бездну улицы и машин.

В лицо ударил поток холодного воздуха, крик застрял в горле, а сердце ухнуло куда-то вниз. Но в следующую секунду падение замедлилось, а ее тело словно потеряло вес. С тихим гулом огромные крылья ударили по воздуху, обдав ее холодом, как водой. Картинка словно перевернулась и теперь она видела бездонные серые небеса Москвы. А дальше исчезли и они. Здания, лента реки, облака и потоки машин – все сжалось до единственной сияющей точки впереди, а мир превратился в тоннель из разноцветных линий. И Веру рвануло вперед, понесло к этому свету с такой скоростью и силой, что она не смогла ни вскрикнуть, не вздохнуть.

Все закончилось так быстро и внезапно, что она даже толком испугаться не успела. Подошвы стукнулись о землю, от неожиданности она потеряла равновесие, неловко взмахнула руками и упала бы, но сильная, жесткая, как дерево, рука ее удержала. В лицо бил свежий морской ветер, густой и по-летнему сладкий. Палило солнце, внизу сонно вздыхало море, с тихим шорохом ложась на горячий песок. Они стояли на самом краю скалы, вниз широкими ступенями убегала козья тропа. И там, у подножия скалы Вера увидела мужчину и женщину.

̶ Мы здесь из-за них?

̶ И да, и нет. Я мог выбрать любое место.

Прямо из скалы росли, низко наклоняясь над обрывом, старые сосны. Искривленные ветвями красные стволы напоминали змей, готовых к броску. Женщина, смеясь, забралась на такую сосну, села, откинув голову, позволяя ветру ласкать ее длинные волосы. Мужчина достал телефон, чуть отошел, подыскивая лучший ракурс.

Эрос снял лук, и у Веры бешено заколотилось сердце.

̶ Они нас не видят?

̶ Пока мой лук рядом – нет.

Совершенно беззвучно Эрос извлек из колчана стрелу. Только сейчас Вера заметила, какое странное у этих стрел оперение – совершенно прозрачное. Словно перья были из стекла. Но стоило Эросу взять стрелу в руку, оно стало меняться. Словно из глубины древка просочилась кровь и оперение покраснело. Не сильно, так будто этой (Краски? Крови?) было очень мало, не хватало наполнить жизнью и цветом.

Уголки губ у него дрогнули.

̶ Не повезло девушке.

Вера начала кое-что понимать.

̶ Чем ярче окрашивается стрела, тем дольше будет любовь?

̶ И тем сильнее. Что ж, почти всегда такие. Бледные. Красный я вижу редко, а уж темный красный… Такие стрелы достались Данте, Ромэо и Джульетте. Да, они существовали.

Эрос поднял лук. Его движения изменились, стали медленными и осторожными, мускулы напряглись. Исчезла добродушная, чуть мальчишеская улыбка, взгляд стал холодным и жестким. Он смотрел на мужчину, чуть наклоняя голову из стороны в сторону. И Вера вспомнила, где она видела такой взгляд и движения. Когда-то смотрела передачу ВВС, где тигр охотился на антилопу. Те же глаза, та же страшная грация хищника, готового к прыжку.

̶ А черные бывают?

̶ Да. Вечная любовь, негасимая, неутоленная, несчастнейшая. Видел несколько раз.

Пропела тетива, стрела рассекла сонный, неподвижный воздух. Она пробила грудь мужчине так легко, будто он был призраком, тенью, не более. И исчезла. Мужчина вздрогнул, медленно опустил руку с телефоном.

̶ Что случилось? – женщина перестала позировать, выпрямилась на сосновом стволе. Она еще улыбалась, но во взгляде появилась тревога.

̶ Какая же ты красивая.

Она облегченно рассмеялась, кокетливо повела плечами.

̶ Только сейчас это понял?

̶ Будто бы да.

Мужчина помог своей спутнице спуститься, и они ушли, держась за руки. Вера не смогла скрыть удивления.

̶ А в нее ты стрелять не будешь?

̶ Нет. Уже. Давно. И не в него.

̶ Но как ты это видишь? Стрелы-то исчезают.

̶ Но раны остаются. Куда теперь? Париж, Гавана?

Вера почувствовала, что у нее кружится голова. Страх и неверие в происходящее прошли, и теперь все ее существо наполнило счастье. Слепящее, сияющее как солнце, и такое забытое. Она доверчиво шагнула к нему, и закрыла глаза.

̶ Куда хочешь…

В этот раз она была готова к полету, если этим словом можно было назвать удивительное перемещение в пространстве. Где они только не побывали за следующий час! Темный старинный бар в Шотландии, пропахший элем и дымом камина, там стрелы безжалостного Эроса сразили разочаровавшегося в жизни офисного менеджера и журналистки. Магазин садовой техники, где будущие любовники выбирали газонокосилки. Потом был пляж греческого отеля, и Вера буквально заставила Эроса достать из колчана две стрелы и примирить супружескую пару со стажем, которые собирались расстаться. Тогда она впервые увидела красные стрелы. Эрос удивленно хмыкнул, а она радовалась, как ребенок. А в Воронцовском парке Вера запротестовала, когда Эрос выбрал своей жертвой пожилого школьного учителя. Он любовался юной смешливой продавщицей мороженого.

̶ Не надо! Эта любовь точно не будет счастливой. – Вера в волнении схватила Эроса за руку.

̶ Не будет. – Он кивнул, натягивая тетиву. – Но иначе для чего все это? Зимы, вёсны, ваш не долгий визит в этот мир, для чего?

Ее пальцы разжались. И больше Вера не пыталась его остановить. Где они только не были за этот день! Их даже занесло в бизнес центр «Белые сады» в районе Белорусской. Эрос осмотрелся с живым любопытством:

«Никогда еще тут не охотился!»

Но ничего выдающегося не произошло. Вера уже привыкла, что их не видят, это было страшновато, но так волнующе! Внезапно она спросила:

̶ Но если жертву выбираешь ты, то кто решает какой станет стрела?

̶ Одна из мойр. Их три. Прядет нить человеческой жизни Клото, перерезает Атропос. А третью зовут Лахесис. «Доля», «судьба».

̶ О, вот бы ее увидеть!

̶ Не советую.

̶ Но это же богиня судьбы! Ну пожалуйста, пожалуйста.

Она, к собственному удивлению, взяла его за руку, кокетливо и просительно ловя взгляд. Так, как делают маленькие дети в рождество, уговаривая отца купить игрушку. Вот только ей прежде этого делать не приходилось. Не было никогда строгого, но доброго отца, и рождественской елки в советском детстве не было. Была пластмассовая, вечно пыльная, украшенная линялыми бумажными гирляндами. Усталая мать, вернувшаяся из очередной ночной смены в больнице, собирала ее безо всякой радости и удовольствия. Эрос только вздохнул и покачал головой, как усталая няня расшалившегося ребенка. И негромко позвал, куда-то в сторону:

«Лахесис».

Потрясенная Вера увидела, как на стойке рецепции соткалась из ниоткуда женщина в белом платье. Болезненно худая, по плечам рассыпаны черными струями длинные волосы, ногти ухоженные, но чересчур длинные, желтые глаза горят безумным огнем. Она сидела в странной позе – будто горгулья на крыше готического собора. Оскалилась в улыбке, провела по подбородку Эроса кончиками пальцев. Переменила позу, опираясь на руки, будто зверь, который привык передвигаться на четырех конечностях. Кошка. Настоящая жуткая хищная кошка.

̶ Ну, здравствуй, самый великий и страшный из богов.

̶ Хорошо, Аид тебя не слышит.

̶ Кто знает, кто знает…

Она буквально пожирала Эроса глазами. А ему это внимание не особенно льстило, это было видно. И тут Лахесис увидела Веру.

̶ Эта смертная нас видит?!

Эрос чуть улыбнулся.

̶ Да.

Богиня судьбы зашипела, как разъяренная кошка.

̶ Ты что же, позвал меня, чтобы показать ей?! Да как ты посмел?!

Вера попятилась в испуге, спряталась за широкую спину Эроса. И очень вовремя, потому, что Лахесис прыгнула. Вера едва успела отшатнуться, и острые перламутровые ногти чиркнули воздух в нескольких сантиметрах от ее лица. Эрос перехватил мойру за тощие плечи, встряхнул, но она рвалась, билась и металась в его руках, пытаясь дотянутся до Веры. Все это время она не переставала браниться. Вера и представить не могла, что богини могут так грязно ругаться. Общий смысл этой весьма темпераментной речи был следующий: она не диковинное животное из зверинца, которое можно показывать недостойным смертным. И он, Эрос, ее унизил. Тот предложил унизить еще больше просьбой немедленно уйти. Наконец Лахесис выбилась из сил.

̶ Ты очень об этом пожалеешь, Эрос.

̶ Хочешь напугать «самого великого и страшного из богов»?

̶ Я совсем другого хочу.

Гибким, змеиным движением Мойра прильнула к груди Эроса, обвила бледной рукой его шею. Взгляд ее наполнился таким диким, темным желанием, что у Веры холодок пробежал по спине. К ее изумлению, Эрос не шевельнулся, смотрел спокойно, чуть насмешливо. Мол, а дальше что? Лахесис чуть отстранилась и вдруг впилась в его губы жадным поцелуем, рука ее сорвалась вниз, оставляя на мужском плече кровавые полосы. Эрос едва уловимым движением стряхнул мойру, как заигравшегося котенка, отер кровь с губ. У нее от бешенства даже зубы скрипнули.

̶ До скорой встречи, милый.

Лахесис зловеще улыбнулась и растаяла, бросив на Веру такой взгляд, что у нее все похолодело. Но Эрос лишь беспечно махнул рукой.

̶ Не обращай внимания. Мойры произошли от эриний, так что характер у них довольно темпераментный.

̶ Я и представить не могла…

̶ Что ж, и у богов есть недостатки.

̶ И у тебя? Да ладно. И какие?

Он немного помедлил, потом ответил без тени улыбки:

̶ Я не умею лгать и просить.

Не успела Вера обдумать услышанное, как он добавил:

̶ Я теперь хочу увидеть, что делаешь ты.

Во дворе ее дома росли старые большие деревья и дикие лесные цветы. Высокие, они тянулись к свету под кронами вязом и сумрачных елей и доходили до пояса. Никто даже не пытался их стричь. Сверху, с балкона шестого этажа их не было видно, все закрывали ветви, еще по-летнему зеленые.

̶ Я теперь эту квартиру использую под мастерскую. Я ведь теперь одна, ̶ шепотом рассказывала Вера, пока они поднимались по лестнице.

̶ А почему мы крадемся и шепчем? – поинтересовался Эрос.

В тесном подъезде он уже дважды зацепился крылом за перила и задел луком чью-то дверь. Тусклая лампочка под потолком света не давала, пахло кошками и тем особенным, чем пахнут старые дома. Вместо ответа Вера указала на тетрадные листочки, расклеенные по всему подъезду, где каллиграфическим почерком без единой ошибки были тексты следующего содержания:

Андрей Викторович из 17 квартиры. ЧТО можно ремонтировать четыре года?! Ваш перфоратор с успехом заменяет мне будильник.

Уважаемые соседи из 14 квартиры. Убедительная просьба, когда вы занимаетесь сексом, открывать обе створки застекленного балкона. И вам не жарко, и дети, которые играют под вашим балконом, получат качественное и объемное образование в сфере интимной жизни.

Девушка из 25 квартиры, не стройте из себя порноактрису. Незачем так визжать и орать.

̶ Зависть, ̶ улыбнулся Эрос. – Кто она?

̶ Анастасия Владимировна, школьная учительница.

̶ А про тебя есть?

̶ А как же. – Вера указала на одно из объявлений.

Уважаемая представительница богемы из 31 квартиры! Не могли бы Вы устраивать ваши оргии исключительно по выходным? В отличии от Вас, мне с утра на работу.

В глазах Эроса зажегся профессиональный интерес.

̶ Оргии?

̶ Ах, да какой там. Фотосессии девушки заказывают, для соцсетей в основном. Ну, музыку включаем, чтобы настроение создать, что-то такое.

В квартиру вошли на цыпочках, как шпионы или тайные любовники. Вера сняла туфли и без каблуков стала совсем маленькой, и оттого еще более беззащитной. Эрос переступил порог и очутился в черно-белом мире. Белые стены, черная мебель, и со стен на него смотрели люди. Словно из темных окон. Эрос чувствовал и вел себя на удивление непринужденно. Оставил свой лук в дальней комнате, прошелся, внимательно рассматривая фотографии. Жанровые фотоработы красноречиво говорили, что их автор так и не повзрослела. Девушка-фея в снежном лесу, юноша эльф на коне на фоне седых гор. Были и пейзажи, но их было куда меньше, чем портретов. А те, что были, оставляли ощущение тревоги и печали. И все же была в них болезненная, тонкая красота. Эрос долго рассматривал маленький белый домик на вершине холма. Позади него в небе собиралась настоящая буря, небо кипело, клокотало черным и серым. Старое дерево, мощное, кряжистое, сгибалось под порывами ветра, и этот белый домик казался таким одиноким перед этой стихией. Его стены освещали молнии, и они упрямо белели меж сгущающегося мрака. Пришла кошка. Черная, гибкая, желтоглазая. Она внимательно взглянула на Эроса и решительно полезла к нему на колени. Вера изумленно вскинула брови и засмеялась.

̶ Надо же! Она вообще всех боится и ни к кому, кроме меня, на руки не идет.

Эрос мягко, но решительно стряхнул кошку.

̶ А это что?

Он потянул с полки альбом.

̶ Ох, нет!

Но он уже беззастенчиво листал фотографии. Одно лицо встречалось чаще других. Узкие, красивые серые глаза, спортивное тело, чуть лукавая улыбка.

̶ Это он? Твой муж? Когда он умер?

̶ Он не умер, он ушел. Скажи…

Зазвонил телефон. Вера ответила. Ласково, но устало. Нет, сегодня ей не нужна никакая помощь. И рамы из мастерской можно забрать позже. А в кино ей сегодня не хочется, может быть, позже?

̶ Алексей, мой друг, – ответила она на незаданный вопрос. – Мы со школы еще дружим. Увы, он в меня влюблен. Увы, не взаимно.

̶ Этот? – Эрос стер пыль со стекла. Фотография стояла в углу, в шеренге таких же отверженных, что не заслужили чести висеть на стене. Открытый взгляд, добрая улыбка, обликом напоминает русских былинных витязей, что готовы защищать свою царевну от всего мира. Таких уважают, относятся с искренним доверием, мечтают иметь в друзьях. И в них никогда, никогда не влюбляются. Вера даже не взглянула на фотографию.

̶ Скажи… Когда это пройдет? Я так хочу его забыть. И не могу.

Конечно, вопрос был не о добром богатыре. Эрос вздохнул. Потянул ее за запястье, ближе к себе. Расстегнул пуговицы на блузке. Прохладная ладонь легла под маленькой, девически неразвитой грудью. Вера вздрогнула, но не отстранилась. Только задышала чаще, и проступил слабый румянец на щеках. Эрос закрыл глаза. И на него обрушился поток воспоминаний. Никогда, никогда прежде ему не доводилось касаться раны, нанесенной собственной рукой. Его словно затянуло в цветной водоворот дней, ночей и мгновений. Целая жизнь, такая маленькая, обычная, но от того не менее яркая.

Их знакомство на какой-то вечеринке, ненужные разговоры, скука, суета. Его первое «я люблю», «я твой, и вся моя жизнь – твоя». «Я тебя никогда, никогда не покину. Чтобы не случилось. Ты - девочка всей моей жизни». «Я хочу, чтобы у нас было пятеро детей. Поможешь? Я один не справлюсь». Не родилось ни одного. Не помогли ни современные технологии, ни церковь, ни якобы ведьмы. Семь лет, жутких, полных отчаяния и надежд лет, но матерью она так и не стала. А потом появилась другая. Моложе на одиннадцать лет, и не было за плечами напрасных надежд и разочарований. И началось. Его первое «Я устал», «Не трогай меня», «Я больше тебя не люблю».

̶ Когда это пройдет? – повторила свой вопрос Вера.

̶ Никогда. – Эрос отнял ладонь. – Эта стрела была темной.

̶ Что ж… Ясно. – Вера опустила голову. Потом, нарочито веселым, неестественным голосом предложила: Хочешь чаю?

Она неловко застегнула блузку, перепутав пуговицы. И ушла на кухню, не дожидаясь ответа. Эрос сел на потертый диван и тут же вскочил, как ужаленный. Оказалось, это не кошка. Потрепанный плюшевый медвежонок, чиненый в нескольких местах. Он улыбнулся. Детей у нее нет, значит, это ее. Наверняка друг детства, которому доверялись все страшные секреты.

Солнце зашло за облака и по комнатам поползли тени. Портреты на стенах казались темными окнами заброшенного дома, тьма сгустилась вокруг белого домика на холме. Фотографии словно придвинулись ближе, они давили, душили, пространство за спинами людей приобрело пугающую глубину. Захотелось разбить эти серые, вязкие сумерки, в которых, кажется, даже звуки гасли.

Он сбежал по лестнице, не закрыв дверь. Во дворе росли лесные цветы, источали сладкий, дурманящий аромат. Эрос срывал их без разбора, небрежно складывая, будто вязанку хвороста. Хрупкий львиный зев, жесткие, похожие на осколки неба васильки, пахнущие леденцами медуницы. А сам все думал о печальной маленькой женщине, в душе которой навсегда поселилась осень. Если бы только он мог ей помочь!

Решение, гениальное в своей простоте, пришло внезапно. Как вспышка, как озарение. Эрос взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

̶ Вера!

Она стояла с подносом в руках, на котором дымился глиняный чайник и две разномастные чашки. Смотрела, не отрываясь, на портрет Алексея, даже головы не повернула. Эрос бросил на стол цветы, и они рассыпались, развернулись восточным ярким веером.

̶ Наверное, если бы я влюбилась в него, а не в своего мужа, все сложилось бы совершенно иначе.

̶ Но это возможно, ̶ медленно произнес Эрос.

̶ Ты же сказал, рану нельзя вылечить?

̶ Нельзя. Как нельзя избавиться от желаний. Их только можно заменить другими.

̶ И ты можешь это сделать для меня?

̶ Могу, ̶ ответил он почему-то нехотя, после долгой паузы.

̶ А получится, если я буду смотреть не в его глаза, а на фотографию?

̶ Конечно. Мне кажется, вы, смертные, очень часто влюбляетесь именно так.

Вера несмело улыбнулась. Взяла со стола стопку фотографий, перебрала их и нашла нужную. На ней Алексей был запечатлен в этой самой комнате, сидя в кресле с книгой. Смотрел он, впрочем, не на страницы, а на ту, в чьих руках была камера. Смотрел с робкой надеждой, которая так не шла к его мужественному облику.

Эрос принес лук, и все медлил, не вынимая стрелы из колчана. Он понимал, что может и должен спасти эту милую, несчастную женщину от черной, разъедающей душу тоски, дать ей новую жизнь и любовь, хоть раз в жизни не быть бездушной рукой рока, сделать что-то правильное, хорошее… Ему отчаянно не хотелось. Нет, он не боялся подарить ей новое страдание. Настоящая любовь в наши дни такая редкость, да и облик Алексея внушал уверенность, что он сделает все, как нужно. Будет преданным мужем, прекрасным отцом, таким правильным, таким положительным. Эрос взглянул на портрет почти с ненавистью и решительно вытянул стрелу. Лук, почувствовав руку хозяина, послушно ожил, загорелся изнутри ледяным пламенем.

Вера стояла у стены, держа в руках фотографию, но смотрела не на нее, а в глаза Эросу.

̶ Даже представить не могу, что он мне понравится, ну как мужчина. Разве чудо. Ну да, чудо же и будет. Мне так весело и страшно, ты не представляешь. Будто в море со скалы собираюсь прыгнуть. Я когда впервые прыгала, это было в Ялте, кажется… Ох, нет. Нет. Пожалуйста.

Улыбка угасла на ее губах, а лицо побледнело.

̶ Что такое?

Эрос опустил взгляд и внутри все похолодело. Потому, что оперение стрелы в его руке словно заливало кровью, которая темнела, пока не стала чернее бездны Тартара. Он пытался и не мог вспомнить, когда видел такое. Во рту пересохло, стрела жгла ладонь, будто только что сошла с наковальни Гефеста. Его охватил такой гнев и бессильная ярость, что захотелось переломить лук, служивший ему тысячелетиями и бросить на пол, как бросают кандалы, к которым ты за долгое время привык и вдруг осознал их тяжесть. Но он не мог. Как не мог убрать в колчан проклятую стрелу. Таков мировой порядок, даже отец богов не смеет его нарушить. И что же, он должен сейчас обречь эту невинную, испуганную девочку, которая ему доверилась, на вечное страдание, которого и Аид бы убоялся? Или…

Пальцы разжались, и лук упал на пол. Комната содрогнулась, со стен упало и разбилось несколько фотографий, осколок рассек ему скулу, но он даже не заметил. Кошка выгнула спину и зашипела, глядя на него расширившимися глазами, словно понимала, что он собирается сделать. Он взял стрелу обеими руками, удивляясь тому, как она изменилась. Древко стало гладким, будто отлитым из закаленной стали, матово-черным, словно пожирало, вбирало в себя свет. Трехгранный, тяжелый наконечник, острый как бритва, коснулся кожи.

Глаза Веры расширились. Она бросила фотографию и кинулась к нему.

̶ Не надо!

Эрос глубоко вздохнул, стиснул зубы и коротким, сильным движением вогнал стрелу себе в грудь.

Вершина Олимпа, 3 сентября 2021 г.

̶ Гермес, ты тоже это видишь?

Юпитер перевел потрясенный взгляд на Гермеса, развалившегося в золотом кресле. Гермес лениво улыбнулся, поставил кубок с вином на низкий каменный стол и взял с блюда персик. Вид у него был такой, словно он каждый день наблюдал богов, пронзающих себе грудь собственной стрелой.

̶ Как можешь ты спокойно взирать на это?! – не унимался Юпитер. – Виданное ли это дело, чтобы один из самых могущественных богов влюбился в простую смертную?

̶ К тому же страшненькую, ̶ согласился Гермес, с аппетитом жуя персик.

Юпитер мерил быстрыми шагами площадку, окруженную ажурной балюстрадой. Отсюда, с вершины Олимпа открывался великолепный вид на мир. Солнце заливало золотом аллею, обсаженную исполинскими кипарисами. Их вершины терялись в голубой дымке июльского неба. Юпитер задумался и молчал несколько минут.

̶ Мы не можем этого допустить, – сказал он твердым голосом.

̶ Ясное дело, ̶ Гермес зевнул и потянулся в кресле. – Лично мне хватило Диониса, который ныл и хныкал о своей драгоценной Ариадне лет триста, не меньше. Кстати, а чего ты парню не разрешил ее на Олимп взять?

̶ Это же очевидно. Так все боги возжелают возлюбленных своих вознести на вершину Олимпа и даровать им бессмертие.

̶ Ну не то, чтобы все… ̶ хмыкнул Гермес, не отличавшийся ни постоянством, ни верностью.

̶ Я, право, и сам был удивлен, чем так взволновала сердце сына моего, Диониса, простая смертная. Известна ли тебе эта история?

̶ Ну да. Великий герой Тесей, ̶ Гермес состроил самую скептическую мину, на которую был способен. – Парень потащился в лабиринт Минотавра, вроде как спасать семь юношей и дев, которых Афины посылали в виде кровавой дани Минотавру, а сам позорно заблудился. К счастью, он обладал весьма смазливой внешностью и соблазнил Ариадну, дочку царя Миноса. Добросердечная ду… красавица, я хотел сказать, дала нашему неудачнику путеводную нить, благодаря чему и он, и спасенные выбрались из лабиринта. Ариадне, сатиру ясно, пришлось бежать вместе с ними, вряд ли ее папаша принял бы дочурку в любящие объятия. Все ж убитый минотавр приходился ей братом, хоть и немножко дефективным. Конечно, девочка, влюбленная в Тесея, надеялась на свадебный венец…

Близился полдень, и воздух на вершине Олимпа был неподвижен, густ от запаха цветов и горячей хвои сосен. Вдалеке мерцало крупными серебряными звездами море, дрожа и плавясь на горизонте. Тишину нарушало лишь стрекотанье цикад.

̶ Но на деле вышло иначе? – Как ни старался громовержец, он не смог скрыть любопытства.

̶ Конечно. Они плыли несколько дней, тесная галера, никакого уединения. Когда на горизонте показался остров Наксос, наш храбрый Тесей и предложил возлюбленной прогуляться. Они провели ночь в священной роще Артемиды, ясное дело, не оды богам читали, а утром доблестный герой тихонько отплыл, бросив Ариадну.

Легкий ветерок пролетел по кипарисовой аллее, потревожил белые головки анемонов, взъерошил вечную зелень травы. Гермес положил косточку от персика на блюдо, затем щелчком пальцев отправил ее в траву. Он больше не улыбался, и голос его утратил насмешливые ноты.

̶ Представь, бедная девочка проснулась одна, на пустынном острове, где по священным рощам бродят лишь дикие звери и боги. Лежала на траве священной рощи и рыдала. Там и нашел ее Дионис.

̶ Полагаю, ̶ криво усмехнулся Юпитер, ̶ без Эроса не обошлось.

̶ Конечно, ̶ Гермес расплылся в широчайшей улыбке. – Конечно, ему запрещено ранить богов. Он потом заявил, что ошибся. Мол, стрелял в дикую свинью, а попал в Диониса. Ну, долго ли ошибиться.

Взгляд Гермеса был столь долгим, красноречивым и выразительным, что громовержец смешался. Спросил поспешно:

̶ Но почему Эрос нарушил обещание?

̶ А это у него личное. Надулся, что Дионис паршивое вино ему на эротидии подал, ну и …

̶ В самом деле оно было так не хорошо?

Вместо ответа Гермес щелкнул пальцами над опустевшей чашей. Она вздрогнула, сверкнула золотым боком, и со дна ее, густея и переливаясь оттенками граната и рубина, поднялось вино. Юпитер принял чашу из рук Гермеса, осторожно понюхал и не менее осторожно, чтобы не обрызгать белоснежный хитон, выплеснул на траву.

̶ Пожалуй, я не виню внука.

Зеленые, лукавые глаза бога плутовства стали серьезны и печальны.

̶ Что ты сделаешь с ним?

̶ Эрос знал, чем рискует. – Не оборачиваясь, Юпитер негромко позвал. – Брат!

Воздух между кипарисами задрожал и словно бы уплотнился. Он потемнел и потерял краски, словно мутная вода в осенней заводи. Белесый туман потянулся по траве, и ее словно укрыло инеем. Даже небо над аллеей померкло, как выцветшая ткань, стало ветхим и опустело. Угасли яркие огоньки звезд, бледным дымом истаяли облака. Плотнея и темнея, соткался по центру этой зыби силуэт и на аллею вышел мужчина. Его кожа словно никогда не знала солнца, была бела, как мел. Тем сильнее контрастировали черные, с блеском волосы и глаза, горящие, темные, как омут. Его красота завораживала, но было в ней что-то хищное, невероятно порочное. Мужчина остановился на дорожке, не пытаясь приблизится к богам, и они были ему за это благодарны. Стоял, не двигаясь, и спокойно ждал, с таким видом, что будет стоять тут хоть до скончания мира.

̶ Сделай, что должен, ̶ Гермесу показалось, или голос громовержца предательски дрогнул? – Но дай ему хотя бы немного времени.

Мужчина неторопливо, с достоинством кивнул и шагнул обратно, в тень кипарисов. Воздух успокоился, потеплел, наполнился красками и запахами вечного лета. Но там, где прошел брат Юпитера, траву словно испепелил огонь. С шорохом осыпались увядшие головки цветов и, упав на землю, рассыпались пылью. Юпитер, наконец, заставил себя обернуться и тихо пробормотал:

«А он ведь и в Тартар ходит, как к себе домой. Тартара боятся даже боги».

Москва 3 сентября 2021г

В темном, кривом переулке Масловки, куда не попадал желтенький свет окон старых домов, точно так же потемнел и задрожал воздух. Два кота, выяснявших свои отношения на мусорном баке ощетинились, выгнули спины и зашипели. А потом брызнули в разные стороны, воя от ужаса. Их проблемы больше не казались им серьезными. Из темноты шагнул темноволосый мужчина, огляделся, и губы его тронула змеиная улыбка. Хитон на его теле словно оплавился, приник к коже, чтобы в следующую минуту превратиться в строгое, хорошо скроенное пальто. Мужчина поправил и без того безупречно повязанный галстук и шагнул на освещенную улицу, навстречу шуму и огням большого города. В его глазах плескалась тьма.

*

Боли не было. Только вздрогнуло и сжалось впервые раненное сердце. Эрос медленно открыл глаза. Нет, комната была вся та же, книги на полках, фотографии на стенах, шотландский плед на диване. Но что-то в ней неуловимо изменилось. Словно воздух наполнился теплым золотым сиянием. Черно-белые миры в рамах больше не казались мрачными, он почувствовал каждую мысль, каждую эмоцию, с которыми Вера их сделала. Даже странная ваза на комоде, кривоватая, явно купленная на какой-то ярмарке, показалась почти красивой. Изменилась и женщина перед ним. Нет, никуда не исчезли морщинки и тени у глаз, растерянная, робкая улыбка, тело как у девочки подростка. Но во всем этом неожиданно обнаружил он невероятную, странную прелесть. Эрос криво улыбнулся.

̶ Второй раз такого не будет. Фото. Ты уронила.

Собственный голос показался сухим и чужим. Он поднял лук с пола, не глядя ей в глаза, достал стрелу. Нужно сделать, что должно, и уйти. Эрос даже смотреть не хотел, но по расширившимся глазам Веры все понял. Застыл, сжимая стрелу в руке. Но прежде, чем успел что - то сделать, она метнулась вперед, наступив на фотографию, налетев грудью на темный наконечник, и обняла его. Ладонь опустела.

Вера взглянула в его бездонные глаза, теперь без страха. Глубоко вдохнула запах его кожи, запах цветов, меда и молока. Так пахнут новорожденные дети и вечное лето. Услышала участившееся биение его сердца, так близко… Как же близко…

Второй раз за этот день за этот день и последние три тысячи лет лук полетел на пол.

Яростные звонки и удары по двери они заметили через час.

«Ой…» - пролепетала Вера, - «Анастасия Владимировна! Кажется, мы шумели. Наверное, очень шумели!

Пришлось идти открывать. Джинсы найти не удалось, а обрывки того, что еще недавно было блузкой, лежали на полу. Вера неловко завернулась в плед.

̶ Что за безобразие? Чем вы тут занимаетесь?! А вы кто такой?

Последний вопрос был адресован Эросу. Он не стал обременять себя поиском одежды, обнял Веру и смотрел на Анастасию Владимировну с интересом ученого, открывшего новый вид особенно вредоносных бактерий. Увы, даже у богов есть недостатки. Эрос не умел лгать, так что честно ответил на оба вопроса. Анастасия Владимировна набрала в легкие побольше воздуха, чтобы разразится особенно гневной и темпераментной речью, но тут тишину взорвала веселая трель дрели. Она сначала какбы дала два коротких, пробных вступления, а потом зазвучала мощным крещендо. Анастасия Владимировна нервно дернулась. Сейчас она напоминала голодного волка, который только собрался полакомиться беззащитным ягненком, и тут увидел, что рядом пасется целое стадо таких ягнят. Еще раз глянув с сожалением на Эроса и Веру, она побежала по лестнице вниз. К звуку дрели добавился дверной звонок.

«Андрей Викторович!!»

«Подожди, я сейчас». – Эрос подмигнул Вере, взял лук и последовал за Анастасией Владимировной.

Через минуту воцарилась тишина. Жильцы подъезда номер три не услышат гневных речей Анастасии Владимировны и звуков дрели пять лет. Ровно до того дня, как понадобилось надежно прикрепить теперь уже двухярусную детскую кроватку.

*

От фар проезжавших машин по потолку скользили тени из света. И потолок, и шкафы с книгами, все казалось необычным, незнакомым, волшебным. Вера с минуту пыталась понять, где она, когда проснулась. А потом вздрогнула. Заснула! И проспала, потеряла… Она взглянула на часы. Целый час своего невозможного, украденного счастья!

Он шевельнулся, сонно вздохнул во сне. Спал на животе или на боку, Вера уже изучила – иначе крылья мешали. Чуть поерзал, устраиваясь удобнее, уткнулся растрепанной головой ей в бедро. Правое крыло шевельнулось, полоснуло стену, и Вера вздрогнула, но перо не пострадало. Зато рассеклись старенькие обои и бетон под ними обнажился раной глубиной в сантиметр. Она тихо рассмеялась, осторожно, боясь разбудить, коснулась губами его плеча.

Эрос немедленно проснулся, еще сонные глаза распахнулись. Вера только хотела что-то сказать, но не успела. Теплая ладонь накрыла ее обнаженную грудь, губы, пахнущие жасмином и медом, коснулись шеи. Сначала нежно, невесомо… Но только сначала. Говорить ей больше не хотелось.

А час спустя Вера стояла у шкафа, безуспешно пытаясь найти платье, которое держала в руке. Не нашла, надела джинсы и футболку с покемоном. Хотелось смеяться и плакать от счастья. Но она заставляла себя говорить о простых и обычных вещах.

«Тут через улицу такое очаровательное кафе! Они сами пекут круассаны! Я все время там завтракаю. Пойдем?»

Ему совершенно не хотелось идти. Но как ей отказать? Эрос и сам не мог объяснить, почему эта не юная, не особенно красивая женщина стала за несколько часов такой близкой и дорогой. В его жизни было столько женщин, прекрасных, восхитительных. Нежные северянки с алебастровой кожей и глазами цвета бирюзы, страстные южанки с гибкими, роскошными телами, грациозные, будто пантеры. Гордые королевы, нежные, покорные рабыни. Каждая – подлинное произведение искусства. Так почему же одно движение ресниц этого неяркого воробушка заставляет его сердце биться чаще?

Кафе было через дорогу от дома. В этот ранний час посетителей было немного, их обслуживала полусонная, недовольная официантка. Но Эросу она показалась бесконечно милой. Вообще, все в это утро было особенным. Кофе пах как-то иначе, особенно красивыми казались чашки толстого, сливочного фарфора. Даже вкус круассанов понравился, а ведь раньше он терпеть их не мог. Но тревога тупой иглой засела в сердце. Вера словно почувствовала, заговорила об этом первой.

̶ Слушай, а ведь так не может быть. Ну, обе стрелы темные, но какая же несчастная любовь, если мы оба… Ну, я по крайней мере. Это же все взаимно, так разве мы можем быть несчастны?

̶ Конечно. Все будет хорошо.

Но он знал – не будет. Их не оставят в покое. Солгал, чтобы ее успокоить. Впервые в жизни солгал. Говорите, любовь делает нас лучше? Чушь. Любовь делает нас теми, кто мы есть, и о чем предпочитали не знать.

̶ А раньше я цветные фотоработы делала. Яркие! И теперь снова буду. Хочешь, покажу?

̶ Конечно.

̶ Так, они у меня на ноуте, я сейчас сбегаю, принесу.

И убежала, не дожидаясь ответа. Эрос ждал, почему-то нервничая все больше. Представлял, как она спускается по лестнице, медленнее, чем можно было бы из-за высоких каблуков. Неудобно, и деформируются пальцы. Конечно, поздновато, но надо будет запретить ей такую обувь. Сегодня же.

Распахнулась дверь подъезда и появилась Вера. С ноутбуком под мышкой, такая трогательная, маленькая, в смешной футболке с покемоном. До «зебры» с полсотни метров, она не пошла - долго. Рекламный стенд скрывал от нее половину улицы и серебристый «Ауди», появившийся из-за угла.

Эрос замер, глядя на Веру и человека за ее спиной. И вся улица замерла. Застыли прохожие, в неподвижном воздухе замерли летящие листья клена, такие рыжие, красивые. Остановили взмахи крыльев голуби, и алый мяч девочки так и не коснулся асфальта. Миг между биением сердца, между временем, между жизнью и смертью. И красивый мужчина в строгом пальто за спиной Веры коснулся ее плеча. Он смотрел в глаза Эросу, и, хотя ни один мускул на его лице не дрогнул, Эрос понял – он улыбается.

И когда его ладонь легла на женское плечо улица ожила. Вздрогнул «Ауди», когда его хозяин слишком поздно ударил по тормозам, взорвалась криками улица, упала тонкая женская рука на холодный асфальт.

Мир потерял краски. Эрос их не слышал. Люди вокруг двигались, что-то говорили, суетились. Эрос их не видел. Вера стояла рядом с Аидом, не сводя расширившихся глаз с собственного тела, распростертого у капота «Ауди». Она глубоко и часто дышала, дрожала, будто от озноба. Эрос знал – люди часто так делают первые минуты «после». Пока не пришло осознание.

Она подняла взгляд на Эроса и бросилась к нему, зарыдав, как несправедливо обиженный ребенок. Он хотел ее обнять, но руки прошли сквозь пустоту.

«Аид!»

Бог смерти посмотрел Эросу в глаза. Ничего не спросил, ничего не сказал. Просто ждал. И Эрос выдавил:

̶ Прошу тебя.

̶ Хорошо. Прощайтесь.

В последний раз руки Веры обрели тепло и вес. Она крепко прижалась к Эросу, сильно, до боли обнимая. Он быстро заговорил, прерывая сам себя, целуя маленькие руки, не знавшие ни колец, ни маникюра, соленые от слез щеки.

̶ Слушай, слушай меня. Там, куда он тебя поведет, пять рек. Стикс, Ахеронт, Лета, Коцит и Флегетон. Так, ну последние две ты не увидишь. Лета. Она такая маленькая и сияющая, прямо как ты. Словно светится изнутри.

Он поднял лицо вверх, чтобы не дать пролиться слезам, выровнять дыхание и голос. Голос должен звучать спокойно и твердо.

̶ Если выпить воды из Леты, все забудешь. Всю земную жизнь, все печали, меня. Понимаешь? И все будет заново, там, на полях, где цветут асфодели. Просто выпей воды из Леты.

Вера перестала дрожать. Посмотрела него спокойно и твердо.

«Нет. Иначе зачем все это?»

Руки Веры стали прохладны и легки. Аид коснулся ее плеча и Эрос с неожиданной яростью это отметил. Что теперь только эта сволочь может ее коснуться. Вера повернулась, бросив последний взгляд на мужчину, который стал для нее всем и которого она больше никогда не увидит. Прическа у нее слегка растрепалась и прядки на челке и шее легли забавными колечками. Значит, от природы у нее кудрявые волосы, а она зачем-то их выпрямляет. Сколько он о ней не узнал и уже не узнает!

̶ Эрос! – Аид уже не прятал улыбки. – Самонадеянный дурак, ты правда считаешь, что вершишь судьбы, отравляя спокойную жизнь смертных любовью? «Самый страшный из богов…» Как же. Мне Лахесис сказала.

̶ Что?!

̶ Да то. Была хоть одна девчонка, ради которой ты бы сам себя…? Кретин. Я бы ни за что, никогда.

И они исчезли. Ушли туда, куда имеет право войти любой смертный, а богам путь заказан. Улица зажила обычной жизнью – кто-то звонил в скорую, кто-то делал селфи. А Эрос чувствовал растущую боль в сердце, которая, он знал, не пройдет никогда.