Парень стоял под светофором, перекатываясь с пяток на носки и обратно, и разглядывал строгие и таинственные очертания городка. Городок сочился темнотой и угрозой, напоминая зверя, поразительно тупого и чересчур крупного; и подслеповатые фонари, жмущиеся ближе к далёкому центру, мигали совершенно по-звериному.

Когда-то недавно, вот только что, сломалось, хрустнув, лето, так что вместо жадных кусачих мух и пота лезли за ворот футболки выносливые комары и сумеречная стынь; парень дёргал нестриженой головой и внимательно смотрел в помаргивающие глаза городка. Вот нет, не трусил, если кто трусит, взгляд с ходу выдаёт… провесирует. Этот-то — не боялся. Но, конечно, ждал.

Их много в последнее время таких на дорогах и тропах, вдоль мостов и берегов. Идущих. Ждущих. Иногда — ищущих чего-то. Которые ищут, тоже смотрят иначе: уверенно, цепко, холодно, никуда не спеша. Время такое. Кто и хочет спрятаться, завсегда найдётся.

Если разве только убежит.

Мурка раскашлялась, вывернув от рынка на практически ровную, свободную от грязи, луж и мусора, Поликарповскую. От облегчения, что ли? Нет, машина-то кашляла давно, но Алиска не любила прислушиваться к стонущему бухтению из-под капота. Любила она скорость, хороший асфальт и когда всё выходит, как по написанному.

— У тебя два выхода, подруга, — процитировала Алиска, похлопав тёплый пластик. — И лучше бы тебе приспособиться.

Как раз наклонилась к раздолбанному прикуривателю, затянулась «Кэмелом» (если травишься, твердил папанька, так уж сахарочком яд не разводи…), подняла взгляд поверх размашистого, обшитого свиной кожей руля — парень.

Ждал.

Была бы Мурка коняшкой, цены бы ей не было на конкуре; лихо эдак встала будто вкопанная, только пыль облаком взвилась, догнала, окутала, стыдливо поредела…

Из-под растрескавшегося козырька (торчат из-за ленты две старенькие фотки с заломленными краями, нехитрый пропуск на желтоватом картоне, ламинированные права и техпаспорт, а из бокового шва — грязный поролон) Алиска выглядывала наружу дерзко и воинственно. Пыхая дымком.

— Привет, значит.

Парень улыбнулся, вскинул узкую смуглую ладонь. Услышал. Или по губам прочитал. Вроде, подумала Алиска, не калека какой-нибудь. Чёрт его знает… Испохабились мы тут все: раз в предгорья попёрся, стало быть, уклонист, а то и вовсе дезертир; что не факт, совсем-совсем не факт. Бывали ж тут художники, скажем? В том числе и вольные, а то как же. Края тёплые, нравы горячие.

Парень перестал раскачиваться, наклонился к окошку терпеливо и невозмутимо. К дьяволу, решила Алиска и опустила пассажирское стекло — не до конца, впрочем.

— Что слышно?

Парень улыбнулся, ткнул пальцем вверх, закатил синие искряные глаза. Хорошие зубы показал, красивые, аж жемчужные. Губы, правда, пересохли, потрескались, ну да, жаркий денёк выдался, пешком идти наверняка выматывает. Алиска сглотнула, подумала про минералку возле заднего сидения, потом про шелуху на сидении: в попу ж вопьётся как пить дать; потом прислушалась и присмотрелась…

Выли сирены.

— А, — равнодушно сказала. Стряхнула пепельный столбик в жестяную ладошку пепельницы. — Тут такое… через день. Нездешний, что ли?

Парень досадливо прижмурил левый глаз, цыкнул зубом, отмахнулся и показал, подняв до оттопыренного уха, приёмник-колонку. Потряс даже — как нашкодившую псинку.

— Передавали, на подлёте уже… и всё. Сдох вот. Не знаю теперь, что, как… Не слышали, часом?

Алиска повернула кепку козырьком назад и, перегнувшись через сидение, отперла дверцу. С космонавтами ей чаще везло, чем наоборот; и отбиться от звездоплавателя не в пример легче и сподручней, чем от битого зубастого уголовника.

— Так тебе куда надо-то?

Парень ухмыльнулся. Ткнул узловатым твёрдым пальцем в небо.

— Это в обратную сторону, — скучным тоном серьёзно сообщила Алиска. — Там легко. И быстро. Иной раз в два дня укладываются. Сегодня ты в мишени делаешь дырки, послезавтра в тебе самом дырок больше, чем в той мишени. И пожалуйста: лунная губерния, дальше дальнего депо.

— Мне не так, — парень вздохнул. — Мне тушкой, не чучелком. А разве ж докажешь?

— Смотря кому как. Так ты в горы?

Парень выпрямился, поглядел куда-то поверх машины, потом снова согнулся, глядя чутко и осторожно. Ноздри раздувались, будто учуяв западню или подвох.

— Как выйдет. Хотелось бы.

— Садись тогда. Вот и проверим, как выйдет.

Мурка взрычала ревниво и почти юзом отошла от поребрика. Алиска захохотала, уронив пепел на колени, парень восхищённо ругнулся, пристукнув кулаком по бедру. И только городок, подвывая сиренами полицейских экипажей, жадно облизывался сине-красными сполохами, вглядываясь в убегающие рубиновые глазки шустрой, пусть и не молодой машины.

 

— Алиска.

Запулив окурок в приоткрытое окошко, в покатую морду звёздчатой душной ночи, Алиска протянула ладонь парню. Тот сидел, разглядывая приёмник чуть ли не с иронией, а вот вперёд вглядывался… никак было не понять: из которых же он есть. Алиска никогда не отказывалась везти беглеца, а как сгинули где-то за хребтами, за перевалами её жених и брат, то и бояться перестала даже самых отпетых. Нож и пуля любого берут.

Ладонь-то, кстати, оказалась сухая, твёрдая и сильная. Классная такая ладонь, прямо влюбиться и не жить.

— Гарик.

— Угу-мс. Так кто куда подлетел, Гарик? — Алиска улыбалась покамест дороге, ветру, Мурке и той особенной тишине, которая заглядывала в самые виски, делая время шелковистым, вкусным, совсем-совсем не болезненным, не то что.

— Станция. Ну, «Луна-25». К Луне.

Ну как есть космонавт. Алиска повела бровью, ловко наудила в магнитолке нужную волну. Прислушалась к Мурке, та снова раскашлялась, расфыркалась, — ну, и свернула с магистрали на боковую дорогу, в стороночку. Мимо торопливыми вереницами просеменили пара деревушек, по-южному привольных, светлых, косматых от садов. С размаху наскочил, обнял, распахнувшись настежь, городок, уже отчётливо дохнувший морем.

И магнолиями. Тёплый, приветливый запах наплывал охапками, казался следом убежавшей в безоблачное вчера дружбы, эхом смешливых и беспечных посиделок за полночь. Алиска непроизвольно шмыгала носом, утираясь тыльной стороной ладошки. У Мурки нюх был страшенный задолго до того, как разменяла обе оставшиеся жизни на железное сердечко. Нужно чутка подождать, и непременно найдётся ещё один расшатавшийся в десне мира и готовый вывихнуться из судьбы…

Хорошо бы мальчишка, сморщив лоб и переносицу, старательно подумала Алиска — так, чтобы издали видели: взрослая, разумная мысль подумана. Алиска растёт над собой, значит. Старается. Хотя где-то глубоко под лопатками, в посасывающей и мёрзнущей пустоте, Алиска как раз мальчишек-то, репейные эти цветы жизни, одуванчиковые ростки будущего и портулачно-неистребимый взгляд в завтрашний день, лупила бы тяпкой, пока не побила бы в щепки — и тяпку тоже. Встречались ей на пути кое-какие большеглазые мальчуганы — да такие, что по сию пору она, старательно пряча эту надежду поглубже, рассчитывает надыбать хоть кого-нибудь, хоть одну-единственную тварь… Алиска вздрогнула, когда Мурка замедлилась ход.

Хорошо бы мальчишка, по слогам и медленно подумала Алиска. Мальчишек положено жалеть — и стараться сберечь.

А потом она заметила, куда Мурка приплелась, и тут же сбилась с добросовестной, ответственной и мудрой мысли, да так, что мыслишка, погромыхивая порожней кофейной жестянкой, улетела в сгущённую позади фонарей ночь.

— Заправка? — Алиска расхохоталась. Нет, ну надо же! А она-то раскатала губу: ещё одного беженца подхватить, ещё кого-нибудь выручить. Мурке же попросту приспичило попить. Случалось и такое; обычно тогда, когда в колонке имелся качественный, чистый и ароматный бензин, не разбавленный и не загрязнённый. Такие вот слабости бывали у верной и надёжной машинки. — Я поняла, — Алиска пробежалась кончиками пальцев по рулю, поцокала ноготками по вытисненной на клаксоне кошачьей мордочке. — Бу сделано, мон шею. Прямо даже и щас.

Обернулась к парню, наклонила голову:

— Поесть хочешь чего-нибудь?

Гарик мотнул головой, вслушиваясь в передачу. Свирепый, серебрящийся голод мечты бродил у него в глазах, и Алиска аж поёжилась от знобких мурашек внезапной симпатии. Нечасто встретишь человека, не заплутавшего между чреслами и утробой, как совсем по-поповски выражался так и не забывший свою прошлую… вернее, просто — свою — жизнь наставник сумеречного дела. Тем ценнее такие особи, добавлял он, протирая то и дело вываливающийся из глазницы левый глаз, трепетно дышал, будто надеялся отогреть, затем возвращал в глазницу, подслеповато моргал и непременно подытоживал: и тем опаснее, что уж.

— Ладно, — пожала плечами Алиска и выпрыгнула наружу легконогой козочкой. Асфальт влажно мерцал, искрясь под фонарями. Пахло пылью и дождём. Петрикор, без усилий вспомнила Алиска нужное слово. Раньше бы ей такую память — не пришлось бы учиться в голимой бурсе…

И Барсик бы выжил, неприятно подумала она сама в висок себе. А как же. А если бы желания можно было запрягать, ты бы уже до Полярной Звезды долетала.

Примостив шланг в жадно присосавшееся устье Муркиного бензобака, Алиска пошла к дверям крошечного магазинчика, устроенного прямо тут же, в заправочной станции. Не оглядывалась на парня: мужчинам надо давать возможность решать самостоятельно.

Не раз и не два случалось, что беглецы и миролюбцы пытались воспользоваться оказией и угнать Мурку. Мурка, разумеется, всегда была только «за»: по старой памяти она обожала покушать, похрустеть косточками, да и просто потешиться паникой пойманной зверушки. Алиске же нисколечко не бывало таких жаль, наоборот. Экономия времени и сил выходила шикарная — в самом деле, на кой ляд возиться, выводя из-под вероятной угрозы того, кто и сам в более мягких, мирных и домашних краях оказался бы ещё той напастью?

— Я заплачу, — сказал Гарик, оказавшись за спиной, и Алиска почти подпрыгнула, а потом вспомнила, что платье глухое, плотное, и ничегошеньки-то Гарику не видно. Но каков кот, а? Подкрасться так вот запросто…

— Что, прости?

— За бензин заплачу, — повторил Гарик, улыбнувшись. — У меня есть деньги, не переживай. И, девушка, — он перевёл взгляд на кассира, — нам ещё чипсов. И «Фанты». Алис, может, ты ещё что будешь?

Алиска вздохнула. Если она и переживала, так о, будь она неладна, колючей шелухе на заднем сидении. Впрочем, исколотая задница всё меньше пугала и начала казаться вполне себе приемлемым побочным эффектом.

 

Сложив чипсы и батончики в бумажный пакет, Гарик шёл впереди, не мешая Алиске украдкой изучать взглядом очень даже примечательные джинсы.

Так и получилось, что двери внезапно толкнули парня, чуть не выбив из рук покупки и оттолкнув к Алиске. Гарик попятился, встал на широко расставленных, и украшавших собою штанины сильных ногах. Оглянулся озадаченно, потом внимательно посмотрел на компенсатор вверху двери, оглянулся на девушку-кассира, уже приклеившуюся к экрану телефона.

Снова шагнул вперёд — и едва успел отпрыгнуть от мгновенно хищно распахнувшейся двери.

— Не понял, — прохладным тоном школьного задиры сказал Гарик.

— Да пошли уже, — Алиска подтолкнула парня под локоть. Ноль внимания, фунт презрения. Кажется, не одна она задумалась про заднее сидение. Парням таки размышления резко прибавляют задиристости и желания покрасоваться мускулами — даже если более-менее крепкими являлись от силы два, то бишь язык и сердчишко.

— Алис, — торжественно, едва не траурно сказал Гарик. — Ты — только что — видела?

Алиска приложила палец к губам и мотнула головой: пошли наружу, мол. И вышла вперёд, уверенно и спокойно. Гарик топал следом — на сей раз никем не потревоженный.

Мурка урчала, по трассе шёл караван красно-белых фур, оглушительно концертировали цикады. Алиска не без интереса сложила указательный и большой пальцы колечком и взглянула сквозь него на шоссе. Вздохнула. Ничего особенного, обычные себе фуры…

— Так ты видела? — уже мягче, просто с интересом спросил Гарик.

Алиска не глядя протянула руку к локтю Гарика и сильно, выворачивая кожу, ущипнула чуть повыше угловатого сустава.

— Оглянись, — сказала, забирая бумажный пакет, и пошла отбирать шланг у Мурки.

— Твою ж душу… откуда они взялись?!

Шланг пах никак уж не цветами, но всё равно Алиске нравился запах — и ещё он здорово напоминал запах их школы. Чуточку приторный, сладковатый.

— Да они там и шоблались. Просто ты не заметил, — сказала Алиска рассеянно.

Гарик развернулся, взглянул на неё, потом снова на неопрятную троицу, почём зря дёргавшую дверь. У одного из мужичков не хватало ног по колени, второй колотил в стекло витрины беспалым кулаком и пытался что-то выкрикивать, хоть и обходился от силы половиной нижней челюсти.

— Не может быть, — обиженно сказал Гарик. И медленно, по шажочку, двинулся обратно. Выяснять, наверное.

— Не ходи, — сказала Алиска, открывая водительскую дверь. — И не ходи, и не позорься. Вон глянь на мусорки.

В дальнем углу громко хлопнула крышка монументального, основательно тронутого ржавчиной мусорного бака. Потом ещё одна. Гарик прищурился, пытаясь разглядеть детали явственно человеческих силуэтов, что пинали и колотили баки; но действие Алискиного прикосновения уже иссякало. Поглядев на магазинчик, Гарик увидел уже только полупрозрачные фигуры, переливающиеся гнилушечными сполохами.

— Не может быть, — повторил парень и решительно зашагал к магазинчику, картинно закатывая рукава. Алиска фыркнула, уселась в кабину, захлопнула дверцу. Гарик чуть наклонился вперёд, собираясь, видимо, начать именно с мордобоя. Алиска ткнула зажигание несколько раз, потом пощекотала снизу рулевую колонку. Без толку. Мурка молчала, будто вовсе сдохла.

— Езжай, — велела Алиска, снова пытаясь завести движок. — Пусть дурака валяет, но без нас. Я и так сделала, что могла. Он видел, сколько там этих самых, и что? Решил, что один наваляет семерым? Ты ж не хуже меня…

Кр-рак!

— Теперь ещё и вмятина у тебя будет на капоте! — громко заявила Алиска. — Вот и всё, вот и не надо мне тут.

Они развернулись лихо, как привыкли. Гарик ошеломлённо тряс головой, так и оставшись лежать на капоте. Уже за городком Мурка остановилась, и Алиска, посмеиваясь, помогла парню слезть и забраться в кабину.

— Призряки, — повторила она, отвечая на вопрос Гарика. — Ну, как бы тебе… Вот призраки — это когда кто-то умер, его уже нет, а след остаётся. А призряки — это когда, ну, след протягивается не вперёд, не в будущее, а наоборот. Они ещё не приходили в тот магазинчик, понимаешь? Они ещё только придут когда-то. Вернутся с войны, захотят куражу… Когда-то потом. Но там столько злобы, обиды, ненависти этой кипучей, что бедокурят помаленьку они уже загодя. Уже прямо сейчас. Потому и незачем с ними драться. Сделать что-то с будущим даже у ифритов не выходит.

— Призряки, — сморщился, криво ухмыляясь Гарик. — Так они, значит, ещё не точно?

Алиска подняла ладошку вверх. Что за обормотина, подумала она почти нежно. Что за дуралей.

— Рёбра свои пощупай, и скажи: ну как? Точно болят — или приблизительно?

Гарик охнул, поднял шикарные брови. Молчал, терпеливо дожидаясь ответа.

— Они точно причинят зло. Уйму зла. И вот это зло, которое от них вытерпят другие, и то зло, что они вытерпели в армии, — оно и отбрасывает эти самые тени, или следы, или… словом, призряки. Слышала я, да, что существуют люди, умеющие предотвращать подобную гадость. Но видеть, знаешь ли, не видела.

Мурка вывернула на дорогу к горам. Алиска закурила, пуская дым в окошко. Уже понимала, что после честного ответа вряд ли им с Гариком светит теперь заднее сиденье. Даже если вымести всю шелуху до самого Краснодара. Было самую чуточку досадно; хотя нет, подумала Алиска, какой смысл врать? Хотелось выть от жалости и разочарования. Какой бы она ни была раньше, какими бы их ни воспитывал наставник, но железными — нет, железными были только их машины. Так уж устроена навигация. Психопомп без чувств, без сочувствия, — пень дубовый, а не проводник по самому шву миров. А сочувствие возможно, только если сам не разучился испытывать страх, боль, неуверенность. И желание.

Например, желание кого-нибудь прибить, бледно усмехнулась она.

 

Парень откинулся на спинку сиденья, задрав нос и смешно сморщив переносицу. Будто не в Муркиной кабине сидел, а на бортовом прицепе мимо силосных ям шуровал. Не храпел, да и носом не высвистывал, только пальцы руки слабо подрагивали на коленке в такт песням, наверняка доносившимся из магнитолки. Одно из неудобств новой жизни: никакой музыки, и если даже слова разбирать, получается суховатый неритмичный пересказ. Для девчонок, обучавшихся вместе с Алиской, — ужас просто, сколько их поступило в сумеречные в последнее время, причитали наставники и прочее население Нави! — девчонок, силой оторванных от танцулек и вписок, от дискотек и балов, эта мука поначалу ощущалась пострашнее адских котлов… потом, пообвыкшись, научившись правильно заговаривать, глухоту к мелодиям воспринимали иначе. Как защиту. Как важный элемент брони. Не слыша музыки, ты пропускаешь мимо уйму заклинаний и проклятий.

Гарику же музыка, кажется, даже снилась. Наверняка про Землю в иллюминаторе и траву у дома, улыбнулась Алиска. Впрочем, и пусть его: теперь машина перестала притворяться только и исключительно машиной, а, счастливо мурлыча, стлалась над асфальтобетоном, стремясь к приближавшимся горам.

Мурка мчалась легко, стремительно, будто и впрямь затесались в её предках ездовые кошки богини полуночного волшебства. Кроны даже не мелькали — мерцали на обочине, постепенно изменяя форму и запахи. Алиска курила, щурясь и поглаживая рубцы шрамов, и смотрела вперёд уже не взволнованным, жаждущим ласки взглядом — а привычно целящимся, отыскивающим новых пациентов. Поэтому затормозили они вовремя, издали и одновременно заметив исполинский отпечаток на поле по левую сторону от дороги.

— Сволочь, — спокойно и рассудительно сказала Алиска. — Видишь, маки чёрные? Сам прошёлся, собственной сучьей персоной… Ну, значит, объезжаем город. Некуда деваться — и не настолько мы спешим.

Мурка что-то буркнула, развернулась на крохотном пятачке трассы, и вскоре они уже неслись на юго-запад, далеко обходя обнаруженные отпечатки. Пересекать след любого из Больших не рекомендовал ни один наставник. У каждого в мире своя роль, и скромным навигаторам, если им, конечно, не приспичило стать скромным воспоминанием о навигаторе, запрещалось привлекать внимание, даже просто задев любой признак явленного присутствия. Хватит уже того, что кого-то из намеченных жертв удавалось вывезти, вывести из-под удара.

 

— А что, скажем, тебе до Луны-то? — погодив из вежливости, завела Алиска новый разговор. Парень молчал. Поглядев на лицо, она поняла, что прослушала что-то, видимо, важное до ожога, до колкой боли.

— Да так, — выдохнул Гарик, глядя вбок. — По ходу, ничего мне до неё. И никогда. — Он запнулся, поглядел на стиснутые в кулаки руки, на белые костяшки. — И ни-как.

— Разбилась, — сказала Алиска с пониманием.

— Разби… Стоп. А как ты?

— А как я. Ой, да ладно тебе! — Алиска скривилась зло и обиженно. — Ты, наверно, хорошо знаешь историю этих вот всех… полё-о-отов? Хорошо? Ну так и ответь тогда: дело было — загодя номер давать?

Мурка мягко мурлыкнула, ныряя с гребня вниз, полетела, стелясь над новым асфальтом, будто древняя, но по-прежнему хищная пташка. Алиска расслабилась, закурила, дымя и щурясь в темноту. Не боюсь темноты, думала она лениво и гордо. И дороги не боюсь. И вообще…

— А вообще, — сказала она, — блажь это. Не парься. Это наши бабские заскоки — приметы и всё такое прочее. Ты зачем в горы?

— Я не говорил, что именно в горы…

— А зачем ты едешь туда, куда ты едешь, даже пусть и не говорил?

Гарик откинулся на подголовник. Теперь во взгляде определённо возникло что-то эдакое… не водилось такого в космонавтах. Раньше — точно не водилось. Руки обманчиво мягко легли на панель, пальцы медленно простучали простенький ритм.

— У тебя собака есть, Алис?

— Была. Барсик. Такой… двортерьер.

Парень кивнул. Улыбнулся… год назад Алиска запросто купилась бы на такую улыбку. Душу бы продала, да нет, отдала бы задаром! Год назад — да. Ей бы не видно было кривых, но прочных стежков, прошивших такую милую, тёплую, ласковую улыбку с изнанки, с исподу.

— На охоту с ним ходила?

Алиска воткнула сигарету в пепельницу. На дороге нередко повстречаешь и тех, кто назвал бы охотой Тот Самый Вечер, когда они с Барсиком попались на дороге компании ветеранов… да только Барсик охоту не уважал ни с какой стороны. Он погиб, охраняя. Защищая. Да, спасти не сумел; но кто бы сумел? И как?

— Разве что на ветчину заветрившуюся, — Алиска подмигнула в зеркало. — Говорю же: дворянин был, боже ж упаси. Сообразительный. Ни фига не кровожадный.

— Ну да, — сказал Гарик. — Вот именно. Не каждая собака — охотник. Не каждая собака — сторож. Не каждая… боец.

Мурка заворчала. Алиска поглядела на Гарика, готовая вмиг ударить по тормозам, завизжать, что-то сморозить глупое, совершенно неуместное — лишь бы отвлечь, лишь бы не позволить сообразить: машина уже взбиралась в предгорья. Случалось, конечно; хотя своевольничала Мурка нечасто. Сегодня вот закапризничала и решила поверить спасёнышу прежде, чем Алиска допытается до сути дела.

— Вот и мы… не все — солдаты. Не все крови жаждут да за добычей рвутся гнаться. Не все псы одинаковы. Вот солдатом быть, это надо быть… ну, железным, наверное. Стрелять в людей. Уклоняться от выстрелов. Не знаю… я точно не железный. — Он вздохнул. Закрыл глаза. — Я вообще думал: не всё потеряно, знаешь? Не только же задираться во все стороны, да? Вот, например, в космос если? Заради будущего, а не… Чтобы было оно. Будущее.

— Будет ещё, — уверенно заявила Алиска. — Будет ещё будущее. Много. И… разного, конечно. Но не только грызни. Не только.

Мурка взвилась по серпантину, грозно ворча движком.

— А «Луна»… ну, «Луна». Знаешь, ведь никакого папу Римского, никакого царя не нумеровали от рождения. Всегда только так: избрали, ну, или короновали, или ещё как — тогда-то ты и Четырнадцатый Людовик, а не так себе Луи… Вот и с космосом ведь… точно так же. Почитай, поищи вот. Никогда никто не брал в расчёт, если, скажем, на старте взрыв, или с орбиты сошло, или прилунилось не так. Не вышло — стало быть, ты никакая не «Луна-2», а так…

— Останови тут, — сквозь зубы сказал Гарик.

— …и «Луна-25», вот увидишь, ещё долетит, и…

— Останови. Тут.

Алиска посмотрела на парня. На стиснутые губы. На матовый, совсем не блестящий и ни разу не страшный пистолет.

И остановила.

 

У женских пуговок полно секретов. Не все из них созданы, чтобы просто расстегнуться в нужное время. Не все из них согласны сдаваться без боя. Не все… Но Алиска расстёгивала блузку легко, плавно, словно танцуя. Ей понравилось решение парня. Вовремя он собрался пакостничать, прямо в сам раз! А ведь Мурка, простая жестяная её душа, вот запросто взяла бы и отвезла к самому пункту пропуска — и вот тогда-то что? А так… ну, подумаешь, раздеться. Это ещё кому будет страшнее…

— Прекрати!

Гарик вскинул пистолет. Покачал стволом из стороны в сторону: не надо, мол. Не раздевайся.

— Так а что ты тогда…

— Мне нужна машина, и только. Ещё я девчонок не насиловал, бляха-муха…

— Машина-то тебе на кой? — Алиска наклонила голову, обняла себя, приподымая грудь руками: а ну да передумает? Но нет. Гарик смотрел ей только в глаза, смурной и чуток злой.

— Для удивления дурачья, — резко прикрикнул он. — Такого, например, кто малолеток вербует, чтобы дезертиров да продажных иуд из страны вывозить.

— Вербу-у-ует? — удивилась Алиска.

— Вербует, — твёрдо сказал Гарик. — И не надо мне ля-ля. Тебе ещё в какой… в седьмой ходить положено? В восьмой?

Алиска расхохоталась. От смеха заболела спина, стало зябко, знобко, голодно и страшно одиноко. Слышала она прежде и о тех, кто на дорогу выходил не убегать от войны, там, или он преступления, или от смерти неминуемой… а наоборот — ловить бежавших. Слышала — и нипочём не представила бы себе кого-то вроде Гарика. Гарик…

— Ты знаешь… я уж подумала, ты у меня будешь Вторым. Представляешь: Игорь Второй! Звучит же?

— Врунишка, — ворчливо хмыкнул Гарик. — У тебя, наверное, куклы одни на уме. Но поди ж ты, понахваталась где-то. Второй! Как же…

Гарик нырнул в Мурку, привычно завёл движок. Машина закашлялась было, потом прогрелась — и медленно, плавно покатилась на дорогу.

— На пункте пропуска тебе помогут, — высунулся Гарик в окошко. — Сама знаешь, уже рукой подать. Чеши туда, малая. Да быстрее, а то замёрзнешь!

— Ты-то далеко собрался? — спросила Алиска с интересом.

— Отвезу к начальнику. Пусть изучают. Знаешь, сколько баек ходило про машины горного экспресса? То-то же! Но тебя… нет, тебя им изучать незачем.

Алиска поджала губы.

— Гарик…

— Дуй к погранцам сей же час!

— Гарик… ещё не поздно!..

— Ночь на дворе! Задубеешь же. Кому сказано!

Мурка покатилась быстрее. Окно закрылось мягко, чувственно, почти нежно.

Алиска содрала блузку через голову, подпрыгнула, крутнувшись вокруг оси. Повернулась жуткой, ноющей ямой вместо спины. Пусть видит! Пусть подумает! Пусть…

Но машина быстро исчезла из виду, а потом как-то очень внезапно небо зарумянилось зарёй. Было пора. Вздохнув, Алиска пожала плечами и натянула блузку обратно. Шажок за шажком двинулась вдоль обочины, на десятом шагу начав улыбаться, на сотом — насвистывать «Милый Августин».

Она точно помнила, скольким помогла сбежать из страны. Скольких — отвезла прямиком к линии фронта. Но нумеровала только тех, кто не был ни плохим человеком, ни хорошим человеком — кто вовсе человеком-то и не был.

Мурка закашляла где-то за поворотом, и Алиска замедлила шаг. Но не остановилась. С некоторых пор агентами безопасности она предпочитала заниматься сама… впрочем, впрочем, Гарик не был типичным агентом, верно? Может быть, не стоит так уж сердиться на Мурку?

— У тебя два выхода, подруга, — фыркнула Алиска, похлопав разгорячённый капот. — Ну, ты в курсе.

Машина фыркнула в ответ. С бампера тонкой глухой капелью скапывала кровь. Откуда-то из-под радиаторной решётки выпала кисть руки. Узкой, смуглой и твёрдой. С виду — всамделишной человеческой. И не скажешь, что…

— Ладно, — сказала Алиска. — На своих же охотиться — это надо совсем человеком не быть. Хуже нас с тобой, подруга, чес-слово.

Дверца с водительской стороны плавно распахнулась. Алиска оглянулась на перевал, на очередь из машин и людей, жаждущих уйти от войны хоть в горы, хоть за моря. Потом поглядела на запад: солнце уже подкрашивало розовым верхушки гор. Близилось утро.