Каждый год на четвертую луну он приходит в эти места.

Роща стоит лазурна. Точно из ракушек тянутся листья, боязливо трогают воздух, плывут по ветру. С холмов катятся мутные потоки, водные хребты показываются и исчезают и блестят на солнце, как расплавленная медь. Он спускается в долину.

Среди шиповника и молодой осоки стоит дом. Почти уже не дом — руины. Каменной кладкой обозначены комнаты. Пола нет, вместо него — земля. Уцелевшие покатые ступени похожи на спины слонов. Он садится поодаль. Достает хлеб, горсть сушеных яблок, флягу с водой. Яблочный аромат наполняет воздух. Он ест и смотрит на руины, и ищет взглядом, что изменилось за минувший год.

*

В тот раз, как и прежде, он пристально всматривался в руины. Он их помнил уродливым домом с болезненно белесыми стенами и темнотой за впадинами окон. Теперь он ощущал только злость и — туманно, издали — запах яблок. Много сменилось лун, дни отпечатались на лице его, смольноволосого гурла. Длина его жизни была сравнима с веком дерева. Но ширина порой казалась острием. Порой — каждые десять лет на четвертую луну.

Он едва помнил, отчего ненавидит этот дом. Отчего, накопив силы, наполнив суму черной золой, он отправляется в долину. У ненависти нет расчета.

Он встал. Раскрыл суму, зачерпнул золы, рассыпал ее по ладоням. От черного крошева потянулись струйки дыма. Лицо гурла стало резким, покрылось, будто рубцами, морщинами. Теперь он не назвал бы себя иначе как — Палач.

Огонь набирал силу, в дрожащем воздухе катился к руинам. Серая туча кутала дом, оседала пылью. От жара трещали камни. Стены давно бы рассыпались, если бы их не охраняла магия. Гурл зачерпнул еще…

Последняя крошка золы сгорела. Дым рассеялся и гурл заметил, как на выжженную землю упало несколько обломков. Он вздохнул, хотел уйти. Уйти, чтобы снова вернуться и в новый раз обрушить стены еще, хотя бы немного. Но уйти он не успел. Взгляд его приковали белые пятна в самой глубине дома. Подойдя ближе, гурл увидел тонкое деревце, не тронутое огнем. По ветвям его рассыпались жемчужные цветы... Гурл выхватил топорик-чекан и бил, рубил, кромсал, пока ветви грудой не рухнули наземь. Последний цветок слетел на ворох щепок. Гурл поднял его и пошатнулся — изорванный, смятый, цветок на глазах оживал. Аромат, сладкий как воздух на исходе четвертой луны, лился от него. На срубленных ветвях распускались листья и вытягивались ростки. Солнце отсвечивало бликами на листьях и лепестках. Солнце грело почерневшие от огня руки гурла. Ему стало жарко.

Он бросил чекан, развернулся и побежал к холмам. Он не оглядывался, не видел руины и все думал, был ли на самом деле этот дом. Думал, был ли он на самом деле Палач. Думал, что же происходило каждые десять лет на четвертую беспощадную луну.

Огонь с его рук. Огонь, который не может испепелить крошечный цветок. Гурл остановился, чувствуя, что разгадка рядом. Невидимая, как собственные глаза.

Он зажмурился.

Зеленеющие деревья скрестили ветви. Стволы обернулись лабиринтом. Сворачивая наугад, гурл зашагал в рыхлом тумане. Вокруг все было и знакомо, и диковинно, словно он впервые увидел днем те места, где не ходил иначе как ночью.

Лабиринт казался бесконечным. Поворот за поворотом, ноги вязли на влажных тропинках. Солнце обжигало, словно где-то над головой горел костер. Прямые узкие тени деревьев жались к стволам. Негде было укрыться. Гурл не устал, но хотел постоять и осмотреться. Наконец он сделал привал посреди дороги, под сетью ветвей с плодами, блестящими как цветное стекло. Тишина.

Из беспросветной и глухой тишина медленно превращалась в живую. Где-то коротко свистнула птица. Скрипнула ветвь. Из-за поворота послышались шаги.

Звук шагов приближался и тяжелел. Кто-то огромный шел к Гурлу. Чье-то гулкое дыхание отражалось от стен. Он не знал, бежать ему или затаиться, и ждал.

В нескольких шагах от Гурла появилось существо ростом с дерево, с длинными когтистыми лапами. За поясом оно несло огромный топор. Голова существа — бычья голова — повернулась прямо к Гурлу. Прочь! Быстрее!

Гурл бежал, путаясь в траве, и слышал топот за спиной. На миг он только оглянулся — увидел, как чудовище размахивало на бегу топором.

Гурл бежал быстрее чудовища и, наверное, скрылся бы, но очередной поворот лабиринта стал тупиком. Стоящие сплошными рядами деревья сомкнулись впереди. По их гладким стволам невозможно было подняться. Гурл потянулся рукой и не удивился, что чекан его на месте. Схватив топорик, он приготовился биться.

Чудовище медленно приближалось, покачивая топор и примеряя удар. Бычьи глаза смотрели не зло, почти приветливо. Так смотрит садовник на камелии, что собирается срезать к праздничному столу.

Чудовище развело лапы, подняло иззубренное лезвие топора. В этот момент гурл метнулся вперед и ударил зверя в грудь. Зверь взвыл. Алая полоса протянулась по густой шерсти. Гурл, Палач, без жалости рвал чеканом бок чудовищу, но почти не замечал этого. Он не замечал, что рядом — враг, он не мог ненавидеть, он только — дрался.

Чудовище рухнуло на все лапы, но быстро поднялось. Замерло, глядя на Гурла. Взгляд бычьих глаз стал печальным и почти даже ласковым. Однако зверь снова бросился на гурла, так что он упал на землю. Нависшая морда чудовища. Ударить, ударить, ударить…

Чекан отлетел от меткого удара когтистой лапы. Чудовище придавило грудь гурла и занесло топор над его шеей. Всё замерло.

В этот миг гурлу пришла странная мысль. Вредная для настоящего боя, где суть — победить врага. Гурл ясно представил как чудовище махнет топором, металл вонзится в него, и он не сможет спастись. Значит, он беззащитен.

Гурл знал, что чудовища рядом нет. Нет и лабиринта. Он перестал жмуриться. Почувствовал сквозь веки теплый свет и открыл глаза: тихий солнечный день четвертый луны, лес вокруг. Но гурл знал, что где-то ходит чудовище и носит в лапах топор, и надо найти, чем от удара укрыться — как жемчужный цветок от огня.

Гурл задумался. Ему хотелось найти ответ. Найти — может быть, в самом мудром, что он когда-либо слышал. Он помнил себя ребенком, сидящим у костра, смотревшим на искры и смуглые руки Шамана. Под звон колокольчиков и сыпкий треск поленьев Шаман рассказывает то, что считается сокровенной мудростью племени. Маленький гурл выхватывает фразы, но не понимает их смысл. А искры летят и летят, как чешуйки с крыльев огненных бабочек...

Гурл знал, что никто не даст ему ответа и не научит, как никто не учил деревцо цвести. Слова Шамана хороши, но они только тени. Надо найти что-то, что осветит их. Что-то прячется в самом лабиринте мыслей, бьется, зовет ароматом яблок.

Вот свет. Тонкие спицы лучей пронизывают издырявленные листья старой яблони. От тяжелых ударов вздрагивает ствол. Маленький Гурл видит, как крушат дерево, где прятался он от дождя и непогоды: иногда капли воды заливали кору, она становилась мягкой и податливой и пахла печалью, иногда она промокала от мальчишеских слез.

Яблоню срубают под самый корень. С шумом падает раскромсанный сверху ствол. Сминает траву. Слезы капают на ее пригнутые шерстинки. Отец подает малышу пару сморщенных яблок, берет лопату и идет вместе с ним на двор дома. Они копают ямку, разрезают одно яблоко и бросают в землю семечко.

Закатное солнце скользит по крупицам земли. Малыш прячет оставшиеся семена в карман, гладит рукой холмик, стирает рукой еще катящиеся слезы.

И вдруг всё становится понятным.

Он возвращается к руинам дома, чьего-то чужого дома, который он однажды выучился ненавидеть. Он снова стоит среди разрушенных стен и осторожно собирает порубленные ветви. На срезах их — влажный сок.

Гурл закрывает глаза. Чудовище машет топором, наступает. Гурл отбивается, прикрывает лицо. Потом убирает руки и без опаски смотрит на чудовище. Видит, что чудовище оставило топор в траве и смущенно улыбается.

*

Каждый год на девятую луну он приходит в эти места.

Роща засыпает. Рыжие и красные пятна листьев рассыпаны по деревьям. Воздух прозрачен и похож на воду в тихой обмелевшей реке. Он спускается в долину.

Среди пожухшей травы и шиповника с плодами в золотистых коронах стоит дом. Вернее — почти руины, в которых угадывается облик дома. Видно, что его давно ничто не тревожит. По остаткам каменной кладки растет густой мох, в углу — заброшенное гнездо какой-то птицы. Он садится у стены.

Достает хлеб, флягу с водой. Аромат яблок наполняет воздух. Это созрели плоды на яблоне, посаженной возле ступеней. Он встает и подходит к дереву, гладит шероховатую теплую кору. Касается одного яблока, которое до того поспело, что падает ему в ладонь. Оно кисловатое, но запах его — до дрожи сладкий.