Путники шли долго и порядком устали. Разбив лагерь в густом хвойном лесу, один другого спросил:

– Мне кажется, мы идем совсем не той дорогой.

Другой путник, более опытный, ответил:

– Нет, скоро мы будем у города.

– Но зачем идти через лес?

– Я хочу сделать подношение королю. Говорят, если задобрить его, дорога будет спокойная.

Собрав палатки и поужинав, путники собрались возле разведенного костра.

– А что за король? Я никогда о нем не слышал.

– Ты не знаешь Пелагия?

– Нет.

– Раньше, в эпоху королей, был Пелагий. Власть он получил от своего отца и весь его род страдал нимфоманией. Как-то раз, он шел ровным шагом по улице, улыбаясь каждой встречной женщине. Тот снимал перед ними шляпу и, если надо, пропускал их вперед, останавливая свой взгляд на их талии, разглядывая наряд и кисти рук. Являясь страстным обожателем женских рук, ему было трудно решиться, что первым делом зацеловывать, а что прижимать к себе.

Войдя в бордель, он одним вздохом сдул с себя всю прилежность к королевскому чину, всю эту бумажную волокиту и суету. К его голове прилила кровь, что начинала пульсировать в ушах с каждым биением сердца.

Повесив свою шляпу и сняв свое черное пальто, он обратил внимание на пустую стойку, где обычно стояла одна из его многочисленных любовниц, которым он обещал деньги и свое высокое расположение в обществе. Конечно, после нескольких ночей, проведенных с ним, любая женщина осознавала, что та оказалась в пустой темнице, что переполнена плотскими желаниями и порывами.

Наконец, дождавшись хорошенькую крестьянку, и весь её вид об этом говорил, тот, по своему субботнему обычаю, брал себе в аренду большую комнату и около десяти местных куртизанок. Всячески намекая присоединиться к нему простой девушке за стойкой, он все же сдался, оставил два огромных кошеля с золотыми монетами. Одна монетка выпала и покатались вниз, и было видно, что одна из её сторон изображает лицо короля.

Спешно удалившись прочь, из арендованной им комнаты до утра слышались скрипы кроватей, крики и стоны. На это время скромный бордель закрывался, и за это тоже было дополнительно уплачено увесистым кошельком с золотом. Король ненавидел, когда кто-то приходил в это богом забытое место в его присутствие.

Так, раз в неделю, всю свою звериную сущность вытаскивала местная чиновничья душа – король Пелагий. Он не был ни красив, ни уродлив. Среднего роста и отвратительных нравов. О его плотском пристрастии никто не знал, а если и было известно, то только на уровне слухов, что господин способен и с двумя, тремя одновременно. Окружение короля любило обсуждать подобные вещи за его широкой спиной.

Вернувшись в покои утром воскресенья, Пелагий ложился без сил на свое ложе, и засыпал до вечера, чтобы всю неделю собирать в себе образы, желания и фантазии. Так шли месяца и года, и король старел, терял свой прежний шарм. Он понимал, что рано или поздно это все прекратится, и суждено ему будет доживать остатки жизни в тусклом одиночестве. Поэтому, с годами его желания становились все изощреннее и грубее.

Король Пелагий был по своей природе хищником, животным, что всего достигает лишь хитростью и грубой силой. Там, где эти навыки не пригождались, он был послушной дворянской собакой, и делал все, что ему позволено. Став королем, Пелагий потерял голову от власти, и в первый же свой день выкупил опустевший сиротски дом, чтобы сделать его своим вечным плотским пристанищем.

Поначалу, Пелагий приглашал лишь профессиональных наложниц, выкупал их из других крупных городов, либо находил незамужних молодых девушек, некоторых он к себе располагал силой и влиянием. Своим городом король не занимался, ему не было дела до проблем жителей. Вместо него королевством была занята целая канцелярия мелких чинуш, что погрязала в денежном обороте. Золотые монеты текли через них толстыми ручьями.

Когда Пелагию надоели жительницы его похотливого дома, он стал искать новых, и все чаще засматривался на обычных горожанок. Пелагий желал каждую из них, замужних, пожилых и совсем юных. Его аппетиты росли, и, казалось, сатириазис берет над ним вверх. Но ни врачам, ни рангом ниже чиновникам не было до него дела.

Помимо женщин, короля очень привлекали и различные мифы. Постепенно становясь все безумнее от власти и усиленного голода, вызванным озверевшим сатириазисом, что грыз в нем свирепые моральные дыры, он не мог вытащить из своей головы ни одну мысль, что ему положено по праву крови стать Фавном, истинным охотником на нимф. Отныне, считая себя богом, каждая женщина ему виделась именно нимфой – полной необъятной жизнью и плотской любовью только для него одного.

В одну из ночей, проведенной лишь в окружении голых дев, Сатир, обличенный в длинные бараньи рога, и покрывшись густым золотым мехом, испытывал сильные муки одиночества. Он сидел безучастно среди бесконечно стонущих с ним дев. Сколько бы не было с ним женщин, все никак тому не удавалось ощутить себя любимым и нужным.

Пока одной из его наложниц не стала она – прекрасная и юная Ахая. Сатир обезумел, только её привели прямо к нему. Тот велел прогнать всех остальных нимф прочь, и оставить их наедине. Впервые Пелагий ощутил в себе нечто, что способно его удовлетворить, закрыть в нем все кровоточащие дыры, что за года его распутной жизни стали заливать ему нутро багровой кровью.

Ахая не противилась ни одной ночи с ним. Будучи девушкой бедной, ей не виделось это противным или аморальным. Как-то она сказала своей домработнице, которая в прошлом была одной из множества наложниц короля:

– Я готова пойти на все, лишь бы не возвращаться к нищей жизни.

– Но как же вы собираетесь ублажать это ненасытное чудовище? С ним не справится ни одна женщина, уж поверьте мне!

Вскоре, король женился на ней, поклявшись, что он покончит со своим внутренним Фавном, изничтожит в себе страстную любовь к нимфам. Он обещал излечиться от нимфомании.

Но Пелагий старел, становился седым и немощным. В нем уже не пылали прежние страсти, те, что могли взывать в нем человека. Но Сатир, просыпавшийся в нем каждую ночь, побуждал его возвращаться в свои угодья, что полны нетронутых никем нимф, что они ждут только его одного.

– Я уже стар, Сатир. Оставь меня и мою Ахаю. Я хочу умереть человеком.

– Ты принадлежишь мне, Пелагий, и только мне!

В тайне от Ахаи, не в силах противиться внутреннему зверю, король вновь вернулся к своему безумию, что росло в нем, словно дерево. Он настрого приказал молчать всем своим новоиспеченным наложницам, а жандармам вывезти их в лес и обустроить там огромный шатер, в который тот будет приезжать по ночам.

Но Ахая узнала об этом, и, прорыдав всю ночь, убила в себе дитя Пелагия, не желая видеть ни отца, ни сына Фавна. После, она в полнолуние прокляла короля на вечные муки и закололась. На утро, насытившийся Сатир был помрачневшим.

Сокрушая все, что видит, всех своих слуг и наложниц, тот устроил кровавую расправу со всеми, кого он видел перед собой. Пелагий, потеряв рассудок, сбежал в густой лес, оставив свой город без присмотра.

Луна осветила его лицо, что застыло в ужасной гримасе. То, что раньше называло себя человеком, сейчас корчилось от боли. Он схватился за голову, тщетно пытаясь остановить процесс трансформации.

Его ладони пронзило два окровавленных молодых рога. Те прорастали сквозь руки, становились только массивнее, закручиваясь в спираль. Того лихорадило, и он снял всю свою одежду, которую сбросил в реку. Обнаженное старое тело, ныне не знавшее такой свирепой боли, дрожало от напряжения.

Его торс, а затем уже и ноги, быстро зарастали густой, рыже-золотой шерстью. Пальцы на стопах, что раньше нежно обстригались от ногтей, быстро срастались в некое подобие копыт, а потом все твердели и твердели. Мгновение, и вся его нижняя часть туловища напоминала среднее между бараном, козлом или чертом. Там, где у него кончался позвоночник, пророс длинный рыжий хвост, что грузно свалился на траву.

Уже без сил сдерживаться, Фавн закричал еще человеческим криком на всю опушку леса. Птицы и животные, встревоженные, проснулись ото сна. Все их внимание было сковано на нем – Безумном короле Пелагии. Он яростно дышал, а глаза его наливались кровью, и жаждали её, желали всей плотью.

Лицо его было красиво, а тело уродливо; голос стал податливым и мягким, но все еще способным перейти в крик, в самый жуткий, что способен издать человек. Он вытащил свои окровавленные ладони, и раны его тут же затянулись. На его голове виднелись крепкие, мощные спиральные рога, величественно уходя наверх.

Фавн подозвал к себе тоненьким голоском оленя, что молча наблюдал за ним. Только молодой олень оказался на расстоянии вытянутой руки, Фавн вцепился в его шею своими острыми клыками, и вылакал с того всю звериную кровь. Взяв с собою осушенную тушу, Безумный король двинулся вглубь леса и исчез.